Горячее лето восемьдесят первого. 11-14

             
                11 
      Наши  изоляторы  это  отдельная  статья.
      Они  при  всех  противочумных  лабораториях – институтских, станционных, отделенческих. На  случай, если  кто-нибудь  из  работников  вдруг  совершит «аварию»: разольёт  пробирку  с  чумной  культурой, проткнёт  шприцом    перчатку  на  своей  руке, или  затемпературит  после  работы  с  заразным  материалом.
       Изоляторы  или  в  самом  здании  лаборатории, с  отдельным  входом-выходом, или, лучше, в  отдельном  домике, но  за  тем  же  крепким  противочумным  забором. Как  правило, под  деревцами, рядом  клумбочки. Тишина  полная, свежий  воздух.
       Несколько  комнат: пара  для  разнополых  пациентов; врачебная  с  медикаментами, утками, клизмами, противочумными  костюмами; кухня, туалетная, душевая-ванная. Как   в  лучших  домах  Филадельфии.
       Аварии  случаются  очень  редко, поэтому  изоляторы  используются  и в  качестве  этаких  ведомственных  гостиниц  для  приезжих  коллег, проверяющих  комиссий. Тут, конечно,  комфорт  не  такой, как  в  городских  гостиницах, зато  уйма  своих  преимуществ.
       Никто  не  лезет  с  «Правилами  проживания». После  работы  хоть  в  одних  трусах  бегай. Завтраки - ужины  соображают  гостеприимные  хозяева. Можно  гужбанить  до  утра, никто  не  осудит! И  денег  за  сервис  не  берут.

      Поутру  за  мной – Оксана  Васильевна. Я-то  давно  готов. Душ, кефир-кофе  с  печенюшкой -  и  всё  в  порядке.
      В  холле  ЦРУ новый  цербер – снова  зырк  в  наши  удостоверения, зырк  в  список  приглашённых. «Проходите».

      Светленькая  порхнула  в  кабинет  к  Самому, выпорхнула, кивнув  нам белобрысенькой   чёлочкой.
      Кабинет  тоже  светлый, в  три  окна  с  шёлковыми  шторами. Ковровая  дорожка. Шкафы  с  классиками  марксизма-ленинизма. Т-образный совещательный  стол  с  мягкими  стульями  по  обеим  сторонам  длинного  конца. Всё  в  пустынных  коричневато-палевых  тонах. За  короткой  стороной, с  разномастными  телефонами, под  портретом  Пятирежды  Героя – Хозяин. Половина  большого  куба  с  малым  наверху, параллелепипеды  рук  на  столешнице. Городничье   лицо  свежее, спокойное.
      
      Кивнул, присаживайтесь, мол.
      Присели. 
      «Слушаю  вас».
      «Мы, Пётр  Иваныч, хотели  ещё  раз оповестить  вас  об  обстановке  по  чуме  в  вашем  регионе  и  посоветоваться…»
      «Знаю. Ляшенки  мне  уже  все  уши  прожужжали. Это  ваше  дело, обеспечить  нам  надёжную  защиту. Ну  и  действуйте. А  у  меня, извините,  московская  комиссия. Сейчас  подъедут».
      Тонкий  намек: пошли  к  чёрту!
      Поняли. Откланялись.
      
      На  улице  у  меня  бешенство  в  кишках.
      Вот…моржовый! Двое  суток  здесь  промурызил, чтобы  из кабинета  за  секунду  выгнать! Тоже  мне – Хозяин.   Козёл!
      
      У  Оксаны  вся  та  же  монна-лизовская  полуулыбка. Привыкла, однако.
      Пойду  к  ней, принимать  культуры. Отвезу  на  Станцию  заодно  с  нашими.
      А  в  отчёте  всё  равно  напишу, что  провёл  собеседование  с  Главой  Центрального  Рудоуправления  города  Торткудука.

     Сдали -  приняли. Звякнул  Сан  Санычу  насчёт  билета.
     Он  колокольно - затухающе: «Заказан. У  кассирши,  Ани». Или  Тани? Не  расслышал. Да  ладно, в  этом  крохотном  аэропорте  их  не  дюжина  же!
      Ещё  нужно  заскочить  на  городскую  водоколонку, в  муминовской  фляге  воду заменить. Обратно  он  же  один  едет.

     Местный  аэропорт – одноэтажное  зданьице  на  парапете  со  ступеньками. Единственный  зал, перегороженный  фанерой  под  «ценные  породы  дерева»  для  кассы. Садовые  скамейки  к  удобству  пассажиров. Стены  в  крупнозернистой  мозаике  сцен  покорения  пустыни  шахтёрами.
     Аэродромное  поле  грунтовое, плотно-такыристое, с  узкой  бетонной  посадочно-взлётной  полосой. Сюда  прилетают  лишь  старенькие, но  живучие  Илы. Вдалеке  маячит собственная  авиация: два  АН-2  и  вертолёт, для  обслуживания  цереушного  начальства.
    Пассажиры  уже  подтягиваются. В  основном  на  собственных  легковушках.
    Вон  в  арчёво-тюлевой   полутени  бледно-элегантный   забугорный  аристократ  БМВ.
    Несколько  поодаль, цветными  ёлочными  игрушками,  стайка «Москвичей».   
    Притрещали  два  красненьких  близнеца «Запорожца»  с  выпученными  самодельными  жаберками  на  задыхающихся  от  жары  моторишках.
    Каждый  знает  своё место  парковки. Этакие  ступеньки  иерархической  лестницы
цереушного  бомонда.
    Наш  ветеран  «Газик»  притулился  возле  мотоцикла  с  коляской. Плебс.
    Вот  и  аэропортовский  автобус  подъехал  с  тремя  безлошадными  пролетариями.

    Нужно  поспешать  к  кассе, то  ли  к Ане, то  ли  к  Тане. Сан  Саныч  «достаёт»  билеты  за  счёт  брони, предназначенной  сплошь  для  Больших  Цереушников. Если  никто  из  них  в  этот  день  никуда  не  изволит. Кассирши  иногда  на  свой  риск  и  рентабельности  рейсов  ради  продают  их  страждущим, буквально  за  секунду  до  вылета. Не  за  переплату, конечно. Просто  сдачу  не  успевают  отдать. Да  счастливому  обилеченному  и  не  до  неё. Как  угорелый, с  пятью-шестью  багажами  в  двух  руках  бежит, задыхаясь, вслед  кучке  своевременных  пассажиров, уже  тающей  в  мамоне  лайнера.
     И  сейчас  вон  возле  Ани-Тани  трётся   некто. Джек-Лондоновский или  Киплинговский   персонаж, этакий  кондовой  землепроходец. Высокая,  сутуловатая, узловатая,  серая  саксаулина. В  выгоревшей  армейской  рубахе  с  темными  пятнами  на  спине, узлом  завязанной  на  животе. С  макушки  до  пупа  в  короткой  седой  щетине.
    Сипит: «Дочка, мне  бы  билетик  на  этот  рейс!» «Что  вы, папаша, их  за  неделю  надо  заказывать!» «У  меня  же  жена  при  смерти», - сходу  врёт  странник.
    Таня-Аня губками-ручками соболезнует, но  сделать  ничего  не  может.
    Седая  саксаулина, ворча  и  охлопывая  себя  в  поисках  курева, отходит.
    Я  к  Тане-Ане, а может  Мане? Глянула  в  паспорт, в  какую-то  записку. «Билет  есть. Пожалуйста».   
 
    А  вот  и  наш  родимый!
    Выскочил  откуда-то, неслышно. Сел  на  свою  полоску вдалеке. Этакий  жук-скарабей, только  серебряный. Потом, опомнившись  через  несколько  секунд, прислал  нам  всё-таки  свое  жужжание.  Подрулил  на  посадку.
 
    Мумин  приподнял  кулак  в  ротфронтовском  прощании: «но  пасаран!»               
   
                12
     Хаким  Масудович  Алимов, начальник  нашей  Станции, встретил  меня  делово  и  как  всегда  радушно. Машину  в  аэропорт  прислал. И  из  уважения  и  по  режиму, я  ведь  прилетел  с  культурами. Сдал  культуры  в  наш  «музей» в  целости  и  сохранности..
     Начальник  куда  моложе  меня, не  в  пример  мне  высок  и  спортивен. Уже  поднаторел  в  нашей «специфике». В  Республике  достаточно  терпим, что  лишний  раз  способствует  авторитету  Станции.
 
      В  этом  смысле  есть  кое-какие  нюансы.
      Противочумные  Станции  и  Отделения   в  южных  республиках  страны, работают  в  их  пределах  и  ради  их  же  благополучия. А  подчинены  специальному  Управлению  Минздрава  СССР, и, главное, им  и  финансируются. Поэтому  для  республиканских  Минздравов  они  как  бы  сторонние  наблюдатели, государево  око. Управлять  ими, использовать  в  собственных  интересах  не  получается. Разве  что, в  виде  компромисса, начальники  Станций - из  местных  кадров. Но  и  те, глотнув  всесоюзной  свободы, выходят  из-под  желаемого  контроля.
      Требуется  тонкое  и  разумное  балансирование  на  лезвии  «наши-ваши».
      У  Хакима  это  получается. На  днях  его  включили  в  состав  Республиканской  правительственной  комиссии   по   «комплексной  проверке»  ряда  наших   областей. Пока  его  никуда  не  отсылают, он  здесь, в  городе. Но  целыми  днями  будет  торчать  в  Комиссии. Поэтому  порулить  станционной  текучкой  пока  придётся  мне.
     Впрочем,  вся  эпидемиологическая  и  лабораторная  работа  на  Станции,  в  Отделении, в  отрядах  так  и  так, по  должностным  обязанностям, на  моей  ответственности.   
   
     Пока  всё  более-менее  спокойно. Из  Отделения  и  Южного  эпидотряда  по  пару  раз    сообщали  об  обнаружении  на  чабанских  стоянках  температурящих  больных. Но  судя  по  проведенным  анализам,  чумы  там, слава  Аллаху, не  было. На  пятиминутках  у  Замминистра  по  эпидвопросам  Хаким  Масудович  докладовал  об  этом.  Пускай  Минздрав  знает, что  мы  бдим. Сейчас, главное, подумать  какие  отряды  оставить  на  всё  лето, заменив  состав, а  какие  уже  свернуть. Сколько  машин  послать  для  их  перевозки, сколько  бензина  для  этого требуется. А  может, арендовать  АН-2, у  нас  по  смете  ещё  деньги  на  это  имеются. Ну  и  всё  прочее..
      А  теперь  можно  передохнуть  с  дороги.

      Дома – блаженство! Мила, супруга, после  полуторамесячной  нашей  разлуки   как-то  особенно  мила. Скоро  уже  почти  четверть  века  как  мы  с ней, а  чувства  до  сих  пор  ещё  не  совсем  погасли. Способствуют, несомненно, мои  длительные  командировки. Намотаешься  там, наглотаешься  экзотики, и, возвратившись,  жить  начинаешь  будто заново. Ну,  хотя  бы, первые пару дней.
    Наша  трёхкомнатная  «хрущёбка»  с  разномастной  мебелишкой  и  роскошной  библиотекой  в  пару  тысяч  томов  на  грубоватых  самодельных  стеллажах  из  половых  досок  по  стенам  моего «кабинета», оказывается, всё-таки,  куда милее  любых  американо-ляшенковых  интерьеров! Своё  ведь, однако! Собрано  годами  за  счёт  командировочных  средств.
   
    Сегодня  мы  вдвоём. Дети  уже  взрослые, живут  своими  семьями. Завтра, конечно, прибегут. Тем  более, папа  ведь  наверняка  какие-нибудь  деликатесы  привёз!
   
    Тихий  домашний  вечер. Неяркая  люстра-тарелка  мягко  освещает  нашу  скромную «залу»  с  диваном-кушеткой, стареньким  пианино «Музтрест», столом  из  гедээровского  гарнитура, на  котором  традиционная  жареная  курица, обложенная  запечёнными  картофелинами, салат (помидоры, огурцы, болгарский  перец, колечки  лука), тонко  нарезанное  что-то  из  привезённого  дефицита. Бутылка  «Советского  шампанского», бутылка  водки «Арак», бутылка  лимонада «Грушевый». Шампанское  и  лимонад -  Милке (разве  что для  начала  и  я  хлебну), водка  мне. Местная, маленько  ацетоном  отдает, но  если  понемножку, то  ничего.
     Мила  включает  проигрыватель  с  моим  любимым  «Балеро» Равеля.
     Пустыня, пустыня, пустыня… Барханы, барханы, барханы… Усталый  караван  бредёт, бредёт, бредёт… Вдруг  тревога! Песчаная  буря? Туареги?.. Всё  напряжено  до  крайности… Кровь  стучит  в  виски, льётся  вон, впитывается  в  песок!... И  снова -  пустыня, пустыня, пустыня… Барханы, барханы, барханы…
     Или  это  мне  так  мерещится, или  вычитал  где…
     Далее  в  программе – спокойное  танго, и  я  должен  пригласить  на  танец  Милку. Вальсы, которые  она  так  любит, для  меня  трудны: голова  кружится.

     Междугородний  звонок. Из  нашего  Отделения. В  Торткудук  выехал  врач  Рузаев.
Вызвали  на  консультацию  к  температурящему  больному.
     Перезваниваю  Хакиму  Масудовичу. Он  спокоен:   уже  пятый  вызов  за  этот  месяц. Велик  Аллах, и  на  этот  раз  пронесёт, ведь  уже  июнь, время  затухания  эпизоотий.
     «Но  завтра  на  пятиминутке  у  Замминистра  доложите  обязательно. А  сейчас  доброй  ночи! Супруге  привет!»
     Прикидываю: от  Отделения  до  Торткудука  на  машине  по  асфальту  часов  семь, не  менее. Там ещё  на  консультацию  часа  четыре. Обратно  те  же  семь, если  в  дороге  чего  не  случиться. Значит, в  Отделение  нужно  звонить  завтра, не  раньше  полудня. Позвоню-ка  прямо  Оксане  Васильевне. Да  уж  скоро  полночь, неудобно, вроде. Если     что-то  серьёзное, наверное, сама  бы  позвонила. Нет, всё-таки  позвоню. Нужны  кое-какие  подробности  для  завтрашней  пятиминутки.   
    «Алло! Оксана  Васильевна! Извините, это  Белецкий  беспокоит. Понимаю, что  уже  ночь, но  мне  только  что  из  Отделения  позвонили…» «Да  ради  Бога, ничего. Ваши  пока  не  подъехали, ждём. В  общем, сегодня  утром  в  нашу  детскую  поликлинику  обратилась  женщина, жена  чабана, с  дочкой  восьми  лет. У той  высокая  температура
 боли  в  левом  паху. Я  проконсультировала, взяла  пробу  на  анализы, но  результатов  пока  нет, слишком  рано. Всё  же  девочку  изолировали  в  нашей  инфекционной,  в  отдельной  палате.  Ввели    уже  вторую  дозу  стрептомицина, дали  жаропонижающие, сделали  капельницу. Сейчас  состояние  более-менее  удовлетворительное» «Это   больная  наша?» «У  нас  недавно  похожий  случай  был.  Тоже  с  маленькой  девчонкой. Болезненная  опухоль  в  паху, высокая  температура. Взяли  анализы – чистый  стафилококк. Бегают-то  босыми, ножки  в  ссадинах, всякая  дрянь  прилипает. А  её  мы  за  три  дня  полностью  вылечили. Но  ваши  подъедут, ещё  раз  посмотрим  и  сообщим»   
«Ну  ладно, привет  Сан  Санычу!» «Взаимно, привет  супруге»»

     Ночь, как  мечталось, прошла  отлично… 

                13
      Кабинету  Замминистра  Камилова  Шарипа  Хамидовича  столь  громкий  статус  приличен  разве  только   при  некотором  воображении. Комнатка  в  восемнадцать  квадратов  об  одном  окне, шестую  часть  которого  занимает  старенький  коричневый  кондиционер. Рабочий  стол, забредший  невесть  откуда, с  непременными  разномастными  телефонами. Здоровенный  сейф –  тутошнее   гнездо  Грифа. С  десяток  приспособлений  для  сидения: какие-то  полукресла, стулья случайных  стилей, а  то  и  просто вульгарные  табуретки. Всё.
     Это  не  Обитель  Высокого  Начальства, куда  подчинённые  и  вызванные  семенят  в  сердечном  волнения, на  грани  потери  сознания.
     Это  чисто  рабочий  Горячий  Цех  Республиканского  Министерства  здравоохранения.
     Здесь  решаются  сокровеннейшие  и  злободневнейшие  вопросы  нашей эпидемиологической  ситуации, которая  пока  ещё  никак  не  вмещается  в  предписанное  Союзной  статистикой  благосостояние  населения  в  Эпоху  Развитого  Социализма.
 
    Сюда  подчинённые  и  вызванные  входят  полные  полемического  восторга, чтобы  показать  свою  осведомлённость, доказать  свою явную  непричастность  к  просчётам  в  профилактике  невесть  откуда  взявшихся  инфекций.      
    Вопросы  решаются  бурно, с хрипом, с  отсечением  повинных  голов, оргвыводами  на  прединфарктном  уровне, но  всё  же  по  делу, а  не  только  страха  ради  иудейска.

    Глава  Цеха, Шарип  Хамидович, невысок, жилист, черняв. Все  черты  смуглого  лица  какие-то  заострённые, стремительные. Таков  же  и  его  характер.
    Знаю  я  его  уже лет  тридцать. В  начале  пятидесятых  он  был  замдекана  нашего  факультета. Потом  стал  замдиректора  Республиканского  Института  эпидемиологии.  А  теперь  он  замминистра  по  эпидемиологическим  вопросам. Вечный  зам. Но  от  замства  к  замству - всё  выше. И  не  по  каким-то  там  клановым  связям. Просто  он  эпидемиолог  от  Бога.
     Другого  такого  неистового  знатока  своего  дела  я  ещё  не  встречал. В  его  худощавом  теле  спрятан  какой-то  хитрый  аккумулятор, благодаря  которому Шарип  может  жить  и  работать  автономно, без  притока  внешней  энергии. Позабыв  о  своих  постах, на  любой «случай» опрометью  бросается  лично. Выявляет, расследует, организовывает, ликвидирует. Время  года  и  суток для  него  не  существует. Он  одновременно  в  «очаге», в  госпитале, лаборатории, морге, на  экстренном  совещании. Что-то  нереальное, демоническое.
     Работать  с  ним  вместе  и  страшно  интересно  и  жутко по-настоящему. Далеко  не  все  сопровождающие  его, как  правило, классные  специалисты, способны  выдержать  такой  спринт. Уже  через  сутки  начинают  отваливаться, кто  со  сбитыми  в  кровь  ногами, кто  в  нервных  судорогах. Выдерживает  до  конца  только  его  железная  гвардия – несколько  ребят  из  его  отдела, стремящихся подогнать  свой  темперамент  под  темперамент  шефа. Бесконечно  преданы  ему,  влюблены  в  него. Для  них  он – «Батя». Иногда   меж  собой  называют  его  «Паханом». Я  не  из  их  команды, но  тоже  всегда  любуюсь  Шарипом  Хамидовичем  и  втихомолку  завидую: вот  бы  мне  быть  таким!
    
    В  «дело»  с  ним  я  сподобился  попасть  лишь  единожды, пару  лет  назад. На  Аральском  побережье  скоропостижно  померли  двое  местных  рыбаков. Молодые, здоровые  парни. Острое  пищевое  отравление? Алкоголь-наркотики? Бытовая  драка? Холера? Чума?
   
     Выдернув  с  рабочих  мест  Главных  специалистов (эпидемиолога, инфекциониста, радиолога, токсиколога,  патологоанатома),  Батя  срочно вылетел  к  месту  трагедии на  арендованном  АН-2. В  команду  попал  и  я (диагностика  чумы-холеры).
   
      Вы  когда-нибудь  летали  на  этой  шайтан-машине? Лично  для  меня  это  место  последнего  издыхания.
     Тесненький  «салон»  с  десятком  алюминиевых  раскладных  сиденьиц  по  обоим  бортам,  открытая  дверца  в  кабину  на  двух  пилотов. Специфический  сладковатый аромат  судна, доводящий порой  до  желудочных  катаклизмов. А  иногда    подсмердывает  ещё  и  бочка  с  запасным  бензином, привязанная  в  хвосте. Плюс  испарения  сопассажиров. Плюс  болтанка  по  воздушным  ямам-кочкам. Особенно  в  летний  зной. Единственное  неоспоримое  достоинство  этого  летающего эшафота – взлёт  и  посадка  с  любой  и  на  любую  более-менее  ровную  плешинку,  с  её  «подбором  с  воздуха». Да  и  летуны, как  правило, настоящие  ассы.
   
     Короче, после  двухчасовой  экзекуции, мягко  стукнувшись  о  серо-белый, почти  асфальтный, такырчик, наша  команда  еле  выползла   из  еще  урчащего  брюха  на  вольный  воздух. Кое-кто  поспешил  в  сторонку  в  позе  глубоко  верующего, кланяющегося   своему  божеству.
    Один  только  Батя  свеж  как  всегда. В  глазах  уже  явный  охотничий  азарт. Ему  хорошо  с  автономным-то  аккумулятором!
   
    Очертил  круг  наших  обязанностей, с  радиусом  около  пяти  километров. Это  для  меня  и  радиолога. А  сам  с  остальными – на  лихо  подскочивший «Газик», оперативно  выделенный  районной  санстанцией.
    Наш  четырехкрылый  дракон  взбурлыкнул, затарахтел, потом  взревел  истошно, пробежал  с  десяток  метров  и  давай  ввинчиваться  в  запепелившееся  пекло  июньского  горизонта, тая и  тая в  размерах. Лихой  «Газик», забрав  оставшуюся  горсть  прилетевших, ринулся  в  другую  сторону, выплюнул  сизое  облачко  тетраэтилсвинца  и  стал  заметать  следы  вихорьком  такырно-песчаной  смеси… 
     Мы  с  радиологом  Виктором  Бенешем, моим  сокурсником, брошены  на  произвол  судьбы  в  дикой  пустыне. Впрочем, до  райцентра  не  более  полутора  километров, туда  укажет  свеженькая  газиковая  колея. С  собой, по  пионерской  привычке, по  баклажке  воды. Осталось  лишь  исполнить  волю  Бати  и  до  ночи  обследовать как  можно  больше  секторов  предписанного  магического  круга.
     За  пределами  гостеприимного  такырчика  развалились  пески, похожие  на  еще   небритое  лицо   юнца  с  редкими  волосинками-кустиками. На  сегодня  это  наши  объекты.    
      Виктор  тычет  в  них  дозиметром.  «Вить! Что  ли  здесь  потихоньку  атомную  бомбу  рванули?» «Да  просто  на  ближнем  острове  есть  одно  подразделение  нашего  профиля, мало ли  чего…». Ну  понятно. У  этих  «Профильных» Грифище  размером  с  кондора, не  то  что  наши  задрипанные  Грифишки.
    
     Витьке  хорошо, он  только  рукой  орудует. А  по  моей  специфике, если  под  тем  же  кустом  какую  дырку-норку  обнаружу, нужно  пасть  на  карачки  и   дыхнуть  в неё, выманивая  обитающих  там  блох.  Но  в  основном  попадались  давно  заброшенные  норки, опечатанные  паутинками и  всяким  мусором. На  мои  страстные  провокации  порой  вылезал  лишь  какой-нибудь  оболтус-жучишко, и  разочарованно  вздохнув, спешил  обратно,  в  благодатную  сень.
   
     Жара  за  сорок. Дыханье  близкого  моря  сюда  не  доходит. Сухомань. И  в  глотках  она, проклятая. Наши  горячие  литровые  баклажки  способны  лишь  пригасить  пылающую  жажду, но  залить  ее  до  полного  шипения  способна, разве  что,  пара-другая  вёдер холодной  колодезной  воды. Поэтому  пьем  по-пустынному: небольшой  глоток тёплой  жижи  подержим  во  рту  пару  минут,   пока  она    медленно-медленно  не  всосётся   в    засыхающий  эпителий  глотательных  органов. Обманутые  таким  коварством, бедняги  ещё  с  часок  смогут  потерпеть  в  ожидании  очередного  возлияния…
     Ну, в  общем, никакого  «фона», ни  Витиного, ни  моего  мы  так  и  не  нашли. Мне-то вообще  не  нужны  были  эти  самые  карачки. Мы  всю  зону  держим  под  постоянным  контролем  и  последние  три  года  здесь  никаких  эпизоотий: «глубокая  депрессия  численности  грызунов  и  блох».
    
     Да  к  чему  я  всё  это? А-а, да  просто  про  смешной  случай  с  самим  Шарипом  Хамидовичем.
    
     Главврач  районной  санстанции, пожилой, полноватый, скучноватый, которому   вся  эта  канитель  была  явно  ни  к чему, решил  ублажить  Батю   и  отвёз  на  ночёвку  на  дачу  Первого  Секретаря  Райкома. Тот  был  в  длительной  командировке, поместье  пустовало, сторож  хорошо  знал  главврача, да  и  титул  Замминистра  явно  требовал соответствующих  апартаментов  для  полноценного  отдыха  личности  данного  масштаба.
     Райончишко-то  зачуханный, ни  тучных  стад, ни  сочных  плодов, ни пышных  садов. Одна  лёссовая  пыль. А  там,  за  саманной  крепостной  стеной  в  ухоженной  рощице  коттедж, говорят, о  десяти  комнатищь. С  тремя  спальнями, с  тремя  купальнями, с  тремя, извините, туалетными, не  считая  остального.
   
      Батя  в  этой  роскоши  часов  до  трёх  ночи  расставлял  по  полочкам  все  добытые  сведения  и  факты, составлял  поминутное  расписание  на  завтра. Наконец  прикорнул  на  гостином  диванчике.
     Около  шести - шум-гам. Примчался  хозяин  дачи, злой  как  чёрт, чего-то  там  у  него  не  вышло. Сторожу: «Почему  посторонние  в  доме? Кто  такие?» « Да  это, Закир-ака, сам  Замминистра. Я  его, простите, не  решился  не  пустить…» « Чей  зам? Какого  министра?» «Говорил -  Нашего Министра  Здравоохранения. И  документ  показал…»
«Вот  что, старый  осёл, сейчас  же  гони  его  на … С  тобой  потом  разберусь, больно    расхозяйничался  тут!».
     Ненароком  подслушав такое  приветствие, Шарип  не  стал  докучать  хозяину  ответными  уверениями  в  своем  совершеннейшем  почтении, благо, на  ночь  не  успел  раздеться. Бодрой  рысцой  протрюхал  по  километровому  асфальтику. Рассказал  нам  о  приключении, посмееваясь. «Поднимать  вопроса» не  стал. Он  не  сутяга. Да  и  дачный  владыка – двоюродный  племянник  третьего  секретаря  тамошнего  Обкома… 

    Все  эти  бессвязные  новеллы  проскочили  в  голове  в  ожидании  моего  рапорта, пока  предыдущие  получали  кто  благосклонный  кивок, кто  напоминание  о  неполном  соответствии.
 
     Наконец  мой  черёд. 
   
      «Обстановка  у  нас  прежняя, но  чувствуется  сезонный  спад  эпизоотии. Свёртываем  некоторые  отряды. Беседовал  с  Директором  ЦРУ  товарищем  Ивановым. Доложил  о  положении  дел  на  совещании  их  Медсанчасти. Присутствовало  около  ста  специалистов. По  моему  мнению,  они  вполне  подготовлены  по  нашим  вопросам. Проверим  на  практике: вчера  вечером  получили  из  нашего  областного  Отделения  сведение  об  очередном  вызове  на  консультацию  больного, на  этот  раз  из этого  самого Торткудука». «Знаю, мне  ночью  Хаким  Масудович  уже  сообщил. Это, кажется, у  вас уже  пятое  подозрение? Какие  подробности?» «Восьмилетняя  девочка, дочь  чабана  Высокая  температура, боли в  левом  паху. Лабораторные  анализы  пока  отрицательные. Она  изолирована, начато  лечение. Наши  должны  подвезти  дополнительный  материал, но  не  раньше  обеда». «Ладно, если  чего  нового -  немедленно  мне».
      «Конечно».
                14   

     В  мой  кабинет  зашла  секретарша  Замира  с  телефонограммой  из  Минсельхоза:    
«алимову  белецкому   шофёр  мумин  рустамов  заболел  сердцем   прошу  санавиацию  в  бесбулак  у  его  газа  полетел  мотор  нужна  замена земский».
     У  нас  договоренность  с  Минсельхозом. Не  можем  добиться  своих  радиостанций, поэтому  важные  сообщения  начальники  отрядов  посылают  через  метеостанции, которые  в  пустыне.  Ну  а  Министерство  перезванивает  нам.
 
     Вот  те  раз! Что  там  стряслось  с  Мумином? Илья  зря  паниковать  не  станет. Видно, укатали  Сивку  крутые  горки! Нужно  выручать.
     Санавиация – в  ведоме  Минздрава. Звоню  Шарипу  Хамидовичу. Он, слава  богу, на  месте. Сообщаю  нашу  просьбу. Камилов  без  долгих  разговоров дает соответствующее распоряжение. Вот  оперативность!

    Для  пополнения  информации  о  наших  консультантах  звоню  со  Станции  в  Отделение. Пока  Рузаев  еще не  подъехал, Ждут  с  часу  на  час. 
     В  лаборатории  Оксаны  Васильевны  тоже  ничего  нового. Наши  уже  уехали, прихватив  порцию  анализов. Девчонка  чувствует  себя  неплохо, лечение  её  продолжается  по  схеме. Выявлены  тридцать  общавшихся  с  ней  на  стоянке, в  поликлинике, шофёр  попутки, на  которой  они  с  мамашей приехали  в  медсанчасть.
Все  здоровы. За  ними  наблюдают.
     Ладно. Нужно  делами  заниматься. Сегодня  направлю  два  ГАЗ-63  за  Западным  отрядом, там  уже  с  месяц  ничего  не  выделяют  от  грызунов. Командирую  лаборанта
Ивана  Николаевича  на  замену  Аллы  Павловны. Всё  равно  туда  «Газик»  вместо  Муминовского  посылать. Отравлю  шофёра  Сашу с  механиком  гаража.         
    
      К  концу  рабочего  дня   созвонился  с  Санавиацией. Да, Мумина  привезли, поместили  в  Городскую  Терапию, состояние  средней  тяжести.
     Я  туда.
     Мумин, слава  богу, не  в  реанимации, а  в  общей  палате. Бледный, но  живой, даже  улыбается  смущённо. «Вы  уж  извините  меня, Егор  Нафталович, что  я  вас  всех  так  подвёл!» «Да  что  ты, что  ты, дорогой! Лучше  расскажи, что  у  тебя  случилось»    
   
    «Да  чего. Как  я  вас  проводил, заехал  ещё  в  рабочую  столовку. Потом  потихоньку  поехал. Это  уже  где-то  около  двух  было. Еду  спокойно, по  нашей  колее. Километров  сорок  уже  проехал, радуюсь: через  час  дома  буду. Вдруг  «Газик» -  тыр-тыр-тыр. Мотор  застучал. Это  как? Я  же за  машиной  слежу, вы  же  знаете! Наверное, чего-нибудь  плохое  делал, Аллах  меня  наказал! Вы  уж  извините  меня, что  я  так  всех  подвел!»  «Да  полно  тебе, Мумин-ака! Чего  дальше-то?»
   
     «Чего  дальше. Дальше  ехать  нельзя. Помощи  ждать  тоже  нечего. Кто  по  этой  дороге  поедет? Оставил  машину. Пошёл  ногами. До  Бесбулака  ещё  двадцать  километров. Жарища. Взял  с  собой  фляжку  литровую. Немного  волосы  под  тюбетейкой  смочил, чтобы  прохладу  сделать. И  айда. Маленько  прошёл, вдруг  сандаль  порвался. Старые  они  у  меня. В  машине-то  ничего, а  по  пескам… Ну, в  общем, семь  часов  я  шагал. Где  присяду, отдохну  чуть-чуть  и  опять. Ноги  уже  стали  отваливаться. Сердце  тоже  начало  стучать. А  чего  делать? Лечь  да  помирать?
    Ну, в  общем, кое-как, уже  стемнело, до  Бесбулака  добрался. Сразу  к  Марксу. Максуд-ака  удивился, расспросил. Чай  дал. Прослушал  сердце, отвел  в  свою  больницу. Лекарства  всякие  дал, капельницу  сделал. Всю  ночь  со  мной  возился..Утром  Илью Абрамовича  привёз. Померили  давление, сказали: скачет. Опять  таблетки  дали. Максуд-ака  организовал  совхозных  ребят  с  грузовой, они  «Газик» наш  притащили  на  буксире. А  потом  самолёт  прилетел  с  врачом. Я  хотел  в  отряде  остаться, полежу  немного  и  отойду. А  они  сказали, что  нужно  в  хорошую  больницу  лечь.
    Вы  уж  извините, что  я  вас  всех  так  подвёл!...»
   
     «Ну  перестань, ради  бога! Ты – молодец. В  нашем  возрасте  двадцать  километров по  жаре  протопать! Значит  крепкий! Немного  здесь  полежишь, а  потом  в  отпуск, ты  же  больше  года не  отдыхал». 

      К  вечеру  звонок  из  Отделения: материал  привезли, им  занимается  врач  Алтынов. Пока  ничего  важного  нет.

    Следующий  день  такой  же  толдошной. С  утра  опять  позвонил  по  «объектам», там  всё  то  же.
 
    В  обед  звонок  из  Минздрава. Трубка  вялым  голоском  шариповской  Гули  требует, чтобы  я  срочно  приехал  к  шефу.

    Захожу  с  благодарностью  за  оказанную  помощь.
    Шарип  Хамидович  сидит  серый  с  зеленоватым  оттенком.   В  голосе -  чугун. «Вы  знаете, что  у  вас  в  Торткудуке  чума? Мне  об  этом  Министр  сейчас  сообщил, а  ему  из  нашего  Совмина  срочный  запрос! От  Зампреда  товарищ  Хаббибовой!  Это  как? Кто  кому  обязан  докладывать? Откуда  знает Совмин?  Объясните, если, конечно,  вам  не  трудно». Голос  начинает  приобретать  стальной  отблеск.
   
    «Шарип  Хамидович! Я  только  сегодня  утром  звонил  в  Отделение  и  Торкудук. Там  лабораторно  пока  всё  тихо. Девочку  лечат, ей  уже  получше. Контактировавшие  с  ней  под  наблюдением. Откуда  такая  информация, не  знаю. Мы-то  уж  точно    Совмин  не  оповещали. Это  не  наш  объект» «Так  вы  гарантируете, что  это  не  чума?» « Ну,  Шарип  Хамидович! Вы  же понимаете, что  нужен  полноценный  лабораторный  анализ, тем  более, клиническая  картина…, эпидемиология…» « И  сколько  вам  ещё  нужно  для  вашего  полноценного  анализа?» Знаю  ведь, что  он  это  знает! Просто  кобенится. Кидаюсь  под  дамасский клинок  его  взора. «У  девчонки  только  самое  начало  заболевания. Здесь  бактериологически  подтвердить  не  так-то  просто, иногда  нужна  неделя…» « Ну  конечно! И  товарищ Хаббибова  будет  сидеть  и  ждать, когда  вы  соизволите!».
    Булат  во  взгляде  облился  анчарным  ядом. Дескать, знал  бы, так  ещё в  том  студенческом  тараканье  турнул  бы  меня  из  института!
   
     В  трубку  министра: «Сераджиддин  Сафарович, я  уточнил: диагноз  чумы  не  подтверждён. Просто  было  подозрение». В  ответ  какое-то  бульканье. «Хорошо, Сераджиддин  Сафарович, сейчас  сам  позвоню  товарищ  Хаббибовой».
     По  белому  телефону  с  гербом: «Ассалому  алайкум, Насиба Абдуллаевна! Камилов  из  Минздрава  беспокоит. Мы  уточнили, тот  нехороший  диагноз  не  подтвердился. Просто  был  вызов  к  подозрительному  больному, это  наша  обязанность, уже  несколько  таких  вызовов  было, но  пока  всё  благополучно. Извините  за  недоразумение».      
     Ко  мне: «Говорите, часть  анализов  в  вашем  Отделении? Так  чего  сидим? Я    на  вашем  месте  ещё  позавчера бы  там  в  лаборатории  их  встречал.
     Гуля! Разыщи  наших  Главных – эпидемиолога, инфекциониста. Вылетаем  Санавиацией  в  Торткудук. Соедини  с  Облздравотделом, пусть  там  тоже  подготовят  консультанта-инфекциониста» 
    В голосе  уже  охотничьи  нотки.

     Наших  отделенческих  бактериологов, ни  Рузаева, ни  Алтынова, не  надо  учить, как  выделять  чуму. Через  их  руки  прошли  сотни  культур. Но  в  чём-то  Батя  прав. Уел-таки!
     Созвонился  с Хакимом  Масудовичем, он  с  Комиссией  в  ближайшем  районе. Передал  наш  разговор с  Камиловым.
     Хаким:  «Ну  Батя  даёт! Я  тогда  сейчас  же  возвращаюсь  на  Станцию. Закажите  наш  АН, деньги  ещё  там  есть. Я  должен тоже в  Торткудуке  быть, а  то  Камилов  потом  жизни  нам  не  даст. Кстати, что  в  лабораториях  нового?»
     «Да  пока  всё  то  же»
     «Ну, тогда  давайте  в  Отделение. Сами  посмотрите  чего  как. Раз  уж  такой  шум  поднят».
   
    Заскочить  домой, прихватить  свой  походный  баульчик  со  сменой  бельишка, несессером, фотоаппаратом. Недолго  длились  наши  семейные  радости!
   
    До  рейса -  около двух  часов. Успею  с  билетом. В  приобретении  его  уверен: у  меня  командировочное  удостоверение  с  красной  полосой: «срочно, противоэпидемическое  задание». В  аэропортовских  кассах  это  знают. Пропускают  без  очереди. Если  даже  все  места  закуплены, снимают  с  рейса какого-нибудь  бедолагу, найдя  в  его  облике  или  в  поведении  что-нибудь  несоответствующее.
    Секретарша  Замира  соединяется  с  Отделением, чтобы  встретили  Высокое  Начальство. Лететь-то  всего  сорок  пять  минут. В  комфорте. Стюардессы  кисленькие  конфетки и  газировку  раздают  при  взлёте.

      Пора, пора, рога  трубят!