Сухарики

               
Много лет назад я услышала эту историю, и она запала мне в душу. Была я тогда молодой девушкой, все мы тогда думали о любви. Я не стала исключением   и порой тоже обращала внимание на молодых людей. Сидим мы как-то с подружкой и обсуждаем наши амурные дела, А в другой комнате сидела её мать и что-то  шила на швейной  машинке. Мы даже не заметили, что стрекот швейной машинки прекратился. И так же  громко обсуждали, кто любит нас, и кого любим мы.
- Какие Вы еще глупые девочки и простое увлечение принимаете за любовь. Любовь это такое чувство, от которого и петь и плакать хочется.  Сказала Надежда Петровна, стоя у двери в нашу комнату.
- Мама ну откуда ты знаешь, какая бывает любовь? Сердито поджав губы, спросила Людмила,  моя лучшая подруга, дочь Надежды Петровны.
- Да оттуда доченька, что мне посчастливилось  встретить настоящую любовь, твоего отца. И мы с ним прожили душа в душу  двадцать шесть лет, до самой его смерти. Ответила Надежда Петровна.
Несколько лет назад отец Людмилы трагически погиб и её мать одна поднимала четырех детей. Вернее трех дочерей  двух студенток и одну школьницу. Старший брат Людмилы  Владимир был офицером, после окончания военного училища, он служил в маленьком гарнизоне, в  какой-то глухомани, и я тайно вздыхала о нем.
Надежда Петровна работала врачом, а так же обшивала всю семью и знакомых. Я её немного побаивалась. И вдруг эта постоянно занятая,  строгая женщина, решила поговорить с нами. Да еще и на тему любви.
- Доченька принеси мне черный ридикюль.  Попросила Надежда Петровна дочь. Людмила стрелой понеслась в спальню  за сумочкой, которую мать запрещала трогать детям.
- Вот сумочка мама.  С этими словами девушка благоговейно протянула матери ридикюль. И мы сев поближе приготовились услышать рассказ Надежды Петровны.
Надежда Петровна достала из сумочки пачку писем перевязанных розовой  выцветшей  ленточкой,  много коробочек и несколько фотографий.
На одной фотографии стояла четыре девушки в нарядных платьях, видно было, что они счастливы.  Надежда Петровна взяла фото и долго смотрела на него.
 -Это  я с подружками после выпускного бала. Мы еще не знаем, что в эту ночь началась война.  Сказала женщина.
На следующей фотографии эти же девушки, но уже в пальто и хмурые.
- Это  мы на первом курсе медицинского института.  Мы все ходили в военкомат, просились на фронт, но военком выгнал нас. Продолжила рассказ Надежда Петровна.
На следующем  фото две девушки в военной форме, а Надежда Петровна и девушка рядом с ней в гражданской одежде. Это Зина и Катя они были на год старше нас с Марией и добились отправки на фронт санитарками. Больше мы не виделись. Зина погибла под Ленинградом в сорок третьем году, а Катюша в Польше в сорок четвертом.   
На следующей фотографии  Надежда Петровна  была в военной форме и  стояла на фото  вдвоем с Марией.
- Летом сорок четвертого, я, окончив ускоренный курс  мединститута, ушла на фронт.  Мария осталась учиться  дальше.  Потери на фронте были большие и нас молодых врачей бросали в самое пекло.  Я попала на Ленинградский фронт.  После гибели подруг я ушла в себя и на ухаживания молодых людей не отвечала.  Я считала, что здоровые парни не должны сидеть на броне в тылу, а должны идти на фронт. А уж тем более, какие могут быть ухаживания, если идет война. Молодые люди максималисты. Я даже не поняла свою подругу  Марию, которая  влюбилась  и вышла замуж за нашего однокурсника,  белобилетника Сашку Коломийцева.
Я попала в лазарет  и работала там, по нескольку смен.  Пока начальник  лазарета Нина Григорьевна Лепсверидзе не прогоняла меня спать.  Крича при этом:
- Тебе еще надо замуж выйти и  детей рожать.
Я доходила до кровати  и, коснувшись подушки, тут же засыпала. Если не было наплыва раненых, я спала по пять, а то и шесть часов.  Открыв глаза, я чувствовала себя отдохнувшей и бодрой.
Помню, в тот день я не захотела спать и вышла на поляну. Кругом стояла тишина, было тепло, в траве стрекотал кузнечик.   Только  покореженная снарядом березка, да вырытые траншеи  напоминали о том, что здесь шли бои. Возле березки была нетронутая лужайка и я,  сняв гимнастерку,  прилегла на мягкую траву и задремала.  Мне показалась, что по моей шеи и щеке ползет муха, и я в полудреме пыталась отогнать её. Но назойливая муха не отставала. Я открыла глаза  и увидела молодого офицера, в звании лейтенанта, он сидел на березе  водил по моему лицу травинкой.
- Вы так красиво спали. Жаль, что я не художник, а то бы нарисовал Вас. Проговорил молодой человек и добавил:
- Я все гадал, какого цвета Ваши глаза и почему-то думал, что они синие, как небо над нами. Я рад, что не ошибся.  Парень улыбнулся, и мне показалось, что вокруг стало светлее.  У меня заложило уши,  и я поняла, что не хочу, что бы он уходил. В это время подул ветерок, и я с ужасом увидела, что сижу перед  незнакомым  мужчиной в одной майке. От смущения я покраснела и быстро надела гимнастерку.
Ребята на батарее говорили, что у нас новая красивая  докторша,  я думал, они привирают, а теперь вижу, что нет. А меня Иваном  зовут. Протягивая руку, проговорил парень, резко меняя тему.
-Младший лейтенант медицинской службы Павлова Надежда Петровна. Официально представилась я.
- Это хорошо, что Надежда. Вы мне понравились Надежда и когда закончиться война, я хочу чтобы Вы вышли за меня замуж.  Смеясь, сказал молодой человек.
Я растерялась, так как не могла понять  шутит он или нет. Я хотела, обидится на него, но мне было с ним хорошо.
- Вы извините я бегу к командиру батарее, вот хотел здесь срезать, чтобы быстрее  попасть в штаб и наоборот опоздал.  Убегая, прокричал Иван.
- Это была первая встреча с твоим отцом Людмила. Проговорила Надежда Павловна. Я всмотрелась в лицо женщины и увидела перед собой, не пятидесятилетнюю женщину придавленную заботами и работой, а молодую влюбленную девушку. Синие глаза Надежды Павловны сияли, как звезды, по щекам разлился румянец. Её темно-русые волосы,  посеребренные на висках, были заплетены в косу и уложены короной на голове.  Оказывается она совсем не сердитая, да к тому же просто красавица.
Оказалось, что один солдат из оружейного расчета Ивана встречался с санитарочкой из нашего лазарета, приходя на свидания, он всегда передавал мне приветы от своего командира. Да и Ванечка при любой возможности старался появиться в лазарете.   Он   всегда приносил нам, что - либо вкусное.  Даже Нина Григорьевна, на корню пресекающая все любовные романы, благосклонно относилась к  визитам Ивана. И старалась дать нам немного времени побыть вдвоем.  Тогда мы уходили на нашу лужайку, и сидели на березке, взявшись за руки.
У нас была чистая любовь, и ни один острослов на батарее не говорил плохого в наш адрес. Однажды Иван спросил, что я люблю, есть, я сказала, что очень люблю,   есть сухарики.
Через неделю Иван принес нам  в лазарет много сухариков. Так продолжалось с месяц. Потом командир батарее зашел  за чем-то в блиндаж, где жил расчет Ивана и оказалось, что твой отец на самом видном месте повесил кальсоны, завязав штанины их тесемками, и  ребята в них сушили сухарики для нас. Когда рассерженный командир спросил,  кто это за безобразие повесил посреди блиндажа. Все в один голос ответили, что их командир сушит сухарики для своей докторши. 
Когда я узнала, как Иван сушит сухари, я попеняла ему за это, на что он ответил:
- Это новые кальсоны я их ни разу не одевал. А то, что мужики гогочут, не обращай внимания, им бы бугаям  только повод дать посмеяться. Совсем не умеют ценить прекрасное.
К нам в лазарет долго приходили зеваки из других батарей, чтобы посмотреть на докторшу, для которой сухари в кальсонах сушили. Но я поняла, что люблю своего Ванечку, да и шутки были добрыми.
Мы с твоим отцом прошли до Польши и затем, когда нашу дивизию после войны вывели в Советский Союз, мы с ним пошли в ЗАГС и расписались. И до самой его смерти не расставались. Твой отец очень любил меня и сделал счастливой.  Вот эти награды твоего отца и мои.  После войны, я восстановилась в институт и закончила, отец остался  служить в армии. И ты доченька знаешь, сколько мы поменяли гарнизонов. Но я была самой счастливой женщиной в мире. Мы пережили такую войну и остались живы, у нас родилось четверо чудесных детей. И твой отец всегда сушил сухарики, правда, уже на подоконнике