Деревенское фэнтази

Юрий Немцев               

 Невыносимая легкость бытия.


         Плешивый домовой Николаич по прозвищу Нидвораич сидел на завалинке ветхого полуразвалившегося домика и беспрерывно кряхтел. Плешивым Нидвораич стал после того, как его волосы  корова языком слизнула, когда он решил лично проконтролировать надои молока. Кряхтел же он потому, что миссия по поддержанию домашнего порядка и благополучия, которую взвалил он на свои далеко не широкие плечи, оказалась какой-то неподъемной. Ведь происшествие с коровой было в его жизни далеко не единственным – можно вспомнить хотя бы случай с собакой Локатором. Локатор, позванный так за огромные уши и способность видеть в темноте, случайно запутался в цепи. А так как локаторы обычно большим умом не отличаются, то сам он, конечно, распутаться не смог, и Нидвораич решил помочь безмозглой, но полезной псине. Распутывать цепь он принялся мужественно и целеустремленно, но несколько невнимательно. Результаты стремительной спасательной операции оказались несколько неожиданными: домовой вдруг обнаружил себя сидящим на цепи с ошейником на горле, а Локатор побежал, благодарно помахивая хвостом, топтать грядки и разрывать мышиные норы,- в общем, дел у него было много, а времени мало – пока хозяева не заметят хаос в огороде.   
     - Жизнь наша легка и беззаботна,- пробормотал домовой, потирая левую ногу. Эту ногу ему поклевал петух, которого Нидвораич пытался защитить от лисы, пробравшейся в курятник. Кто же мог предвидеть, что лиса мгновенно испарится в соседний двор, а петух сослепу примет своего защитника за конкурента, коварно пробравшегося в его гарем? 
        Да и жители дома, супруги Никифор и Актиния вместе с сыном Дормидонтом, никак ему помогать не спешили. Во-первых, они были закоренелыми материалистами, следовательно, отрицали всякое мракобесие, воплощением которой и являлся Нидвораич. Во-вторых, юный Дормидонт, к ужасу домового, был последовательным сторонником коммунистической партии, и даже собственноручно смастерил пионерский галстук, точно такой же, как на старинной открытке, которую он нашел на чердаке в куче какого-то хлама. Материалом для галстука послужила мамина юбка, и это было не первое и не последнее упущение Нидвораича, да и Актиния, скорее всего не очень обрадовалась такому кардинальному изменению своего гардероба, - ведь юный Дормидонт пока еще не Ив Сен Лоран, и поэтому диктовать женскую моду ему рановато.  А на домового присутствие пионера влияет гораздо хуже, чем даже полная церковная служба с курением ладана и окроплением святой водой. Со служителями культа домовые все-таки смирились за тысячи лет жизни бок обок с людьми – ни волхвы, ни батюшки не смогли ничего с ними сделать. А вот заклинание « К борьбе за дело коммунистической партии будь готов!» выметает всякую полезную нечисть похлеще, чем « Изыди!».  Наверное, поэтому у советской власти и дела пошли враскоряку. Какое же тут счастье для всего человечества, когда дома разруха. Именно такого убеждения придерживался Нидвораич, и никто не смог бы его переубедить, даже если бы и захотел.
      Наверное, хоть у кого на месте Николаича опустились бы руки. Бросил бы он такое неблагодарное занятие и ушел жить в поселковую котельную. А что – в котельной всегда тепло, полным полно темных закутков, да и усугубить бардак, который там творится, ему уже не под силу – в общем, рай. Но не таков был Нидвораич – цель жизни у него у него была сформулирована очень четко – навести порядок в отдельно взято доме невзирая ни на какие препятствия. А препятствия, как вы понимаете, были.
    Локатор лениво вылез из будки, гремя цепью как древнеримский каторжник, и дружелюбно уставился на несчастного домового, то ли предлагая опять поменяться служебными полномочиями, то ли приглашая вместе повыть на луну - в общем, по мнению Локатора, время для создания небольшого бардака было самое подходящее - два часа ночи.
  - Ну и какой черт тебя разбудил,- недовольно проворчал Николаич, разглядывая веселого пса, который со своей щетинистой мордой и блестящей в лунном свете цепью и правда был похож на довольного жизнью арестанта – не хватало только папиросы в зубах.
     Ничего не ответив, Локатор внезапно нырнул в будку и приглушенно тявкнул пару раз, не высовывая носа наружу.
  - И вовсе я его не будил,- послышался тонкий блеющий голосок из-за угла. Вслед за голосом появилась мордочка чертенка, украшенная молодыми, едва пробившимися рожками и весьма негустой козлиной бородкой.
   - А тебе-то чего здесь понадобилось? - нехорошо удивился Нидвораич, нащупывая какой-нибудь камень. Как то не сложились у него отношения с этой рогатой братией, поэтому не поощрял он такие визиты. Да ну их, в самом-то деле.
  - Так ведь повестка тебе, Николаич,- заискивающе проблеял нежданный гость.
  - Какая еще повестка? Куда? Ты что же теперь, стервец, еще и в милиции, что ли, работаешь?
  - Не, в милицию меня не берут – там бороду носить нельзя. А повестка от наших. В суд тебя вызывают. В товарищеский.   
      Чертенок достал откуда-то из шерсти вчетверо сложенный листок и важно подал его весьма удивленному домовому. Тот осторожно, опасаясь какого-нибудь подвоха, развернул его и прочитал:   


                ПОВЕСТКА.

АКСЁН НИКОЛАЕВИЧ РАЗУВАЙ проживающий по адресу: БЛИЖАЙШАЯ ДЕРЕВНЯ, дом ВТОРОЙ ОТ УГЛА. Вам надлежит явиться текущей ночью (то есть быстро-быстро) на болото, что за лесом. Только не на то болото, где ты чуть не утонул прошлым летом, лапоть сухопутный, а на другое.
 

                Председатель товарищеского суда
                Леший Филимон.
 

  - Ну и что это за Филимонова грамота?- сурово спросил Нидвораич, заранее намечая место для удара – где-то между рогов незадачливого почтальона.
  - Ты ведь не следишь за последними тенденциями общественной и политической жизни,- сказал нахальным голосом чертенок, все же опасливо отодвигаясь от неприветливого собеседника,- живешь тут с людьми, в глухомани, а в лесу процессы происходят непрерывные, жизнь бурлит. Недавно вот водяной с бобрами подрался – никак не мог объяснить им свою руководящую мысль. Ортодоксы они какие-то, бобры эти. Не следят за архитектурными новациями. Вот мы и разбирали в судебном порядке их конфликт. И даже резолюцию вынесли – строгий выговор с занесением. А это тебе не шутки.
     Аксен Николаевич, раскрыв рот, смотрел на своего политически подкованного собеседника и никак не мог взять в толк – дурят его в конце концов, или нет. Из всего хаоса мыслей в его голове выделилась одна: «И здесь бюрократы…  краты… краты… кранты!»
  - Ну, ладно,- процедил сквозь зубы Нидвораич, тяжело поднимаясь с завалинки,- я схожу. Да я даже сбегаю! Но если Филимон вздумал шутки со мной шутить…
  - Какие же тут шутки?- удивился чертенок - у нас теперь всё как у людей, и даже ещё прогрессивнее!
  - Этому-то я и радуюсь безмерно,- уныло бормотал домовой, направляясь не на то болото, где прошлым летом едва не остался на ПМЖ,  а на другое,- просто невыразимо счастлив я бродить по болотам, когда дома дел немеряно!
               

          *   *   *
 
       Тем временем председатель товарищеского суда пытался как-то утихомирить анархически настроенную ораву ночных болотных, лесных, луговых жителей, которые, очень обрадовавшись тому, что все они здесь  сегодня собрались, по-быстрому переругались, а те, кто очень долго не виделись – те и вовсе передрались.
  - Внимание, граждане, послушайте меня! Да упокойтесь вы,- надрывался Филимон, держа обеими руками за шкирки двух каких-то мелких мохнатых шкетов, которые изо всех сил молотили руками и ногами по воздуху, пытаясь хоть чуть-чуть задеть друг друга.- ТИИИХХООООО! МАААЛЧААААТЬ!
     Леший взобрался на одиноко стоящий  трухлявый пенёк, временно служащий чем-то вроде кафедры, и швырнул своих пленников туда, где мордобой был особенно интенсивным. Как ни странно, но толпа потихоньку начала успокаиваться – то ли притомились, то ли осознали, что скоро утро, а рабочий день – он не резиновый.
 Филимон нацепил на свой длинный нос покореженные железные очки без стёкол и надменно оглядел присутствующих. Присутствующие, не ожидавшие такого монументального преображения, слегка оторопели, и даже самые отпетые анархисты поняли, что товарищеский суд – это вам не октоберфест, а даже совсем наоборот. К сожалению, весь эффект от созерцания очкастого лешего разрушил  подоспевший Нидвораич. Неприлично тыкая в сторону председателя немытым пальцем, он ехидно спросил у окружающих: «Это что, открытие памятника Луначарскому?»
  - Не вовремя ты решил показать свое неуважение к суду, Аксен Николаевич,- внушительно ответил Филимон.- Усугубляешь. Потом раскаешься, да поздно будет.
  - Эй, Луначарский, я без твоего суда двести лет прожил, и ещё двести как-нибудь протяну. А то придумали – в разгар рабочего дня всё бросай и беги к твоему длинноносому величеству отчитываться,- дерзко сказал домовой.- А очки такие у меня самого есть. И даже со стёклами.
  - Помолчи, Николаич, дело очень серьёзное. Все заняты, все работают, однако пришли сюда обсудить твои проступки. А ты всё кривляешься. Эй, вы, потише там!- прикрикнул он на седого гремлина Вольдемара, который, пользуясь моментом, пытался объяснить молодёжи, что такое синхрофазотрон и как его ловчее сломать. Молодёжь тщательно конспектировала.- Слушается дело номер три-пятнадцать о ненадлежащем исполнении своих обязанностей Аксёном Николаевичем Разуваем!
  - Давно пора,- проворчал Вольдемар,- а то в гараже мужики движок перебирают без меня. Глядишь, ещё и переберут ненароком.
  - Итак, Аксён, общественность весьма недовольна твоей работой. Посуди сам: хозяйство развалил – крыша течет, забор покосился. Корова тебя вообще опозорила. Далее: на чердаке валяются коммунистические открытки. Это тоже твоё упущение. Пацан теперь единственный пионер на всю округу – и это целиком твоя вина! А если другие пример с него возьмут? Нам что теперь – спасайся, кто может? В город переселяться? Я в парке жить не собираюсь. Ну, что ты теперь скажешь?
  -Ну, да, моя вина,- нехотя сказал домовой,- не знаю, как это всё время получается. Ну не знаю я! Вроде делаешь всё как учили. Стараешься. Дней не спишь – всё думаешь, как лучше сделать. А получается - ну, вы знаете. И вообще, какая работа, если рядом всё время пионер крутиться? Э-э-э-х-х!
  - Да чего тут выяснять-то,- встряла в исповедь Николаича какая-то кикимора,- Нидвораич – он Нидвораич и есть. Ни кола ни двора. Объявите ему общественное порицание – и по домам. Грибники скоро в лес пойдут. В зоопарк захотели?
  - Нечего нас пугать, болотная,- поддержал дискуссию Вольдемар,- мотали и мы срок. И под обезьяну работали, и под страуса. И в зоопарке авторитетом можно стать…  Короче – приговор, значит приговор! Требую физического наказания, и точка!
  - Порицание!
  - Наказание!
  - Не ори на меня!
  - Да на тебя не орать надо! Тебе ласты пора отрывать уже!
  - Я тебя и без ласт утоплю моментально! И хрюкнуть не успеешь!
  - А ну, квакни ещё раз, радость лягушачья!
       Глядя на то, как к спорщикам с разных сторон подтягиваются группы поддержки, уже заранее размахивающие конечностями, Нидвораич молча стащил Филимона с пенька и повел в сторонку.
  - Что, всегда так? – заинтересованно наблюдая за разворачивающимся болотным побоищем, спросил домовой.
  - Что всегда? – мрачно сказал леший, тщательно заворачивая очки в какую-то тряпицу.
  - Собрания твои всегда мордобоем кончаются, или это только для меня такая честь выпала?
  -Всегда,- сокрушённо покачал головой Филимон,- теперь и кадилом не разгонишь. Сцепились. А какая идея была! Профсоюзное собрание! Эх, вы, фольклорные вы персонажи, одно слово.
  - Ну, ладно,- похлопал домовой по плечу неудавшегося бюрократа,- пойдем со мной.
  - Куда?- удивился леший.
  - Очки тебе новые подарю. Со стёклами. Может, тогда зауважают – со стёклами-то. Пошли.
  - Мне бы ещё графин настоящий,- слышались удаляющиеся голоса,- знаешь, такой стеклянный…
  - Ага, и стакан о семнадцати гранях… лектор, блин…
       А кикиморе всё-таки оторвали ласты. И Вольдемар хрюкнуть не успел. Профсоюзное собрание заканчивалось.