Ларион. Гл. 17. Будем с хлебом

   Как всегда бывает: вслед за зимой пришла долгожданная  весна. Первая послевоенная весна для Лариона. Если смотреть по большому счету, то для трудолюбивого крестьянина весна 1918-го ничем не отличалась от предыдущих. Она всегда требует изнурительной работы на полях от рассвета до заката. Вспашка, боронование, сев зерновых, подсев клевера, посадка картошки, кропотливая работа в саду, ремонт изгородей на пастбищах –  это далеко не полный перечень обязательных, неотложных для крестьянина, работ весной.

   Как-то рано утром Ларион проснулся от громких голосов, доносившихся с улицы. Зимние рамы к тому времени уже были выставлены и убраны на чердак до следующей осени. Слышимость была прекрасная. "Ну что этим старикам не спится поутру? На поле выезжать, похоже, еще рано. Рассвет только–только... А они шумят... Голос Алексея Михайловича... И батин".

      - Нет! Как хочешь, Захар Захарович, а пять семей я тебе дарю. Сыновья наши, смотри, как дружно живут. Войну вместе прошли. Мы же оба с тобой знаем, сколько добрых дел твой сын для Сереги сделал. Не привык я в должниках оставаться.

      - Да брось ты, Михалыч, про какие-то долги выдумывать. Нам с тобой еще жить, да жить соседями в одной деревне. А живем мы с тобой и так не плохо. Это оттого, что делить нам между собой нечего. Ты занимаешься своими делами, я – своими.

      - А я хочу, – настаивал Алексей Михайлович, чтобы у тебя свой мед был. Чтобы сад твой еще лучше плодоносил.

      - Вот про сад – ты правильно говоришь. Но, помнится, мой батя уже пробовал работать с пчелами. Не получилось. И сам измаялся, и насекомых загубил. Не умеем мы с ними обращаться.

      - В этом положись на меня. Я к тебе буду наведывать, подскажу, что когда делать. Да и пчел я для тебя отобрал самых спокойных, перезимовали они хорошо. Одним словом, крепкие семьи! Уверен: понравится тебе это занятие.

      - Сам же говорил, что твои пчелы не любят запах табака, а я без цигарки не могу.,.
    – Послушай, Захар! Я же сказал, что для тебя я отобрал самые спокойные семьи. Ты знаешь, что даже медведей плясать учат, а пчела – она умнее любого животного. Поначалу им твой табачный запах, конечно, не понравится, но со временем привыкнут. Вот увидишь: летом они за тобой даже на дальние покосы летать будут!

      - Не бреши, Михалыч! Ты что считаешь, что пчела, как собачонка, за хозяином тянется?

      - А как же! Хозяин – он для любых домашних животных и любых домашних насекомых является, хозяином. Даже клоп и тот своего хозяина никогда не укусит... Я своих пчел и на сенокосе, и на жатве зачастую встречаю.

    – Мне думается, – не уступал Захар Захарович, – что все пчелы одинаковые, и в лицо их различить ты никак не сможешь.   

    – Это как сказать?!! Ты ведь свою скотину в любом большущем стаде найдешь. Вот и я своих пчел всегда смогу отличить... Не раздумывай, пойдем в сад, место для домиков подготовим. Годика три с ними поработаешь...

   "Поработаешь... Поработаешь... Поработаешь" – пронеслись в голове Лариона отзвуки фразы, глаза его самопроизвольно закрылись и он снова "провалился" в глубокий утренний сон.

     Заверения Алексея Михайловича оказались верны: Захар Захарович с огромным увлечением принялся заниматься пчелами. Он довольно быстро овладел навыками ухода за ними: вскрывал ульи, ставил и снимал сотовые рамки, научился отличать рабочих пчел от трутней.

     Видя, что Захару Захаровичу пришлась по душе работа с пчелами, а пчелы, в свою очередь, несмотря на табачный запах, приняли  нового хозяина, Алексей Михайлович радовался, как ребенок. Он с удовольствием передавал вновь испеченному пчеловоду свой, годами накопленный опыт, а Захар Захарович, как послушный ученик, старался не упустить ни одной мелочи. Теперь он часами мог просидеть около улья, наблюдая за поведением насекомых. Уже к середине лета он, действительно, стал узнавать своих пчел, а те – его. Не один десяток  раз он предлагал Лариону пойти вместе с ним в сад на пасеку и столько же раз получал один и тот же ответ:

    – Батя! У меня крыша еще не поехала, чтобы, вот так, добровольно, подставлять себя под эти смертоносные жала. Ты уж один как-нибудь справляйся с ними.

   Захару Захаровичу, в свою очередь, не терпелось поделиться с сыном своими наблюдениями и в конце концов, пойдя на хитрость, он как-то попросил:

      - Ларион! Не хотелось бы тебе своего меду попробовать? Пора качать, рамки в магазинах переполнены, а одному мне не справиться. Подмогнул бы. Алексею сегодня некогда, у него своих полсотни семей...

    – А как же пчелы? Боюсь, искусают.

    – Ничего! Ты маску, перчатки оденешь, дымарь возьмем. Всё будет нормально. Если мы сегодня до обеда рамки снимем, то Михалыч медокачалку даст на вторую половину дня. И дело сделаем, и Михалыча отвлекать не будем. Время уходит. Через неделю будет поздно...
На уговоры отца, с большой неохотой, но пришлось согласиться. "Жаль, если мед пропадет" – подумалось Лариону.

   Облачившись в нехитрую защитную форму, Ларион шагал по саду следом за отцом в направлении пасеки. Подойдя к первому улью, Захар Захарович остановился, предложил:    
    – Постоим чуток, понаблюдаем. Пчелам дадим освоиться, чтобы не тревожились. Ты только взгляни: какой у них строгий порядок во всем. Каждый занимается своим определенным делом.

    – Какое же здесь определенное дело, если они то забираются в леток, то вылезают обратно на улицу, бестолку кружат около улья...

    – Вот уж не скажи! Здесь порядок во всем: матка откладывает яйца для будущего потомства, руководит всей семьей, трутни - оплодотворяют яйца. Определенная группа пчел ежедневно занимается уборкой своего жилища – они выметают мусор, поддерживают чистоту, внутренние стенки домика дезинфицируют, а появившиеся щели замазывают прополисом. Еще одна группа наиболее крупных и сильных пчел занимается охраной семьи – эти целыми днями дежурят около своих летков: одни – внутри домика, другие – снаружи, чужих пчел к своему летку ни за что не подпустят. Смотри внимательно: вот сейчас у летка эти самые сторожа и летают. Они находятся всегда вблизи своего улья. Именно эти пчелы, если почувствуют что-то неладное, объявляют тревогу и бросаются на защиту своей семьи и своего домика. Отсюда вывод: проходить мимо ульев на расстоянии в десяток шагов нет никакой опасности, если, конечно, пчелы не потревожены. Но если ты ненароком подошел близко к улью, старайся вести себя спокойно, как мы сейчас. Пчела – умнейшая тварь, без всякой причины не набросится ни на человека, ни на любого животного.

      - Так эти пчелы-охранники и мед не носят?
      - Ясное дело не носят. Сбором с цветков нектара, который и превращается в мед, занимается самая многочисленная группа – рабочие пчелы. В хорошую погода они с раннего утра и до позднего вечера, пролетая десятки километров, собирают нектар и приносят его домой. Но самое интересное, что среди рабочих пчел из наиболее опытных и выносливых создана группа разведчиков, которые вылетают на работу первыми и, если им посчастливилось невдалеке от пасеки найти богатые медоносные угодья, сразу же отправляют гонца с донесением. При получении хорошего сообщения, основная масса рабочих пчел вылетает на работу – собирать с цветков тот самый нектар и пыльцу. Перелетая с одного цветка на другой, сами того не ведая, они помогают цветкам опыляться.

      - Ну, батя, ты и наплел мне всяких небылиц! Признайся по честному, что всё это ты выдумал. Не могут эти насекомые распределить  между собой обязанности так, как ты сейчас
рассказал: уборщики, охрана, разведчики, работяги.
 
      - Всё верно, Ларион! Когда мне об этом  Алексей рассказывал, я тоже не сразу поверил, а когда сам внимательно присмотрелся – вижу, что все его рассказы подтверждаются. Время будет, и ты за ними понаблюдай.

      - А ведь и вправду! Я давно наблюдаю вон за той крупной пчелой, которая у летка прохаживается и никуда не отлетает. Это, видать, ихний командир взвода охраны.

      - Хватит трепать! Пчелы, похоже, не тревожатся нашему появлению. За работу!
      
      - А чего им тревожиться, если ты с ихним командиром взвода давно познакомившись. Правильно, батя! Лучше заиметь хорошее знакомство с командиром, чем с тысячами простых
работяг.

   Через несколько часов увесистые рамки с душистым медом были перенесены в кладовую, а их место в магазинах пчелиных домиков заняли другие. К этому времени подошел и Алексей Михайлович.

    – Здорово живем, Захаровы! Похоже, приготовились рамки с ульев снимать? Пойдемте, я помогу, как обещал.    

   Поздоровавшись, Захар Захарович подмигнул сыну,  подметил:
    – Поедем лучше, Михалыч,  за центрифугой. Рамки сняты!  Всё приготовлено для самого главного. Будем мед качать!

Алексей Михайлович изумленно вытаращил глаза:
   
    – Так... Вы сами? И пчелы вас не...
    – Понапрасну беспокоишься, Михалыч.  Пчела – это умнейшая тварь!  Почто пчелы зверствовать будут,  если видят,  что мы к ним с благими намерениями пришли.  Соты переполнены...  Пчелам уже мед некуда откладывать было. Сделали мы всё потолку. Одним словом,  как учил меня на своей пасеке.

    – А как приплод?   
    – В норме!   
    – Ну и прекрасно! Запрягай, Ларион, лошадь, поедем за центрифугой.


     В круговерти крестьянских забот время летело молниеносно. После тяжелейших весенних работ в конце июня – начале июля наступила временная передышка, пора летних праздников. Еще далекими предками было строго и разумно распланировано: в каждой из окрестных деревень отмечался "свой" праздник. В Гайнове, к примеру, праздновали "Троицу", где-то – "Николы-летнему", в другой – отмечали "Иванов день". В Соинском принято было считать самым ярким и самым важным летним праздником "Тихвинскую", девятого июля. Каскад этих летних праздников завершался в Козлове, где 12 июля отмечали "Петров день".

   И молодежь, и люди среднего возраста, и даже глубокие старички и старушки, нарядно одетые,  большими шумными толпами направлялись в соседние деревни на праздник,  а затем,  как водится, принимали гостей у себя. Никому не хотелось показаться хуже других, поэтому и готовились к праздникам основательно: мужики заблаговременно заготавливали спиртное,  варили деревенское пиво; женщины готовили в больших количествах вкусные закуски,  пекли пироги и ватрушки с различными начинками.

   Людям старшего поколения хотелось в эти праздники повстречаться со сверстниками за рюмкой со стаканом шипящего пива,  за чашкой ароматно чая с пышными белыми пирогами,  поговорить о житье-бытье,  отдохнуть от повседневной суеты и, как говорится, дать себе разрядку.

   У молодежи, почти всегда, была своеобразная разрядка,  которая принимала совершенно иной характер: ребятам из каждой деревни хотелось показать свою удаль. Кто-то после таких разрядок неделями залечивал полученные синяки и ссадины,  а "победители" до самой зимы вспоминали,  как они с кольями в руках гнали за околицу шумливых ребят, прибывших на праздник из соседней деревни.

     После праздников наступал "большой покос". Далеко не каждый современный человек может представить себе: как возможно изо дня в день, с раннего утра и до заката, все силы отдавать единственной цели – заготовить в достатке сена для своего стада на предстоящую длительную, морозную зиму. Каждый знал: будут корма – будет сыт скот, а значит, будет и жизнь в достатке. Поэтому, настоящие крестьяне, не жалея себя в сенокосную пору, работали, работали, работали...

   В этом году уже три семьи Захаровых объединились в одну крепкую сильную "бригаду", имеющую четырех мужиков и четыре добротные рабочие лошади. Каким бы тяжелым ни казался весенний сев, но он был позади. Сенокосная пора, в свою очередь, ни с чем не может сравниться своей изнурительностью.

   Начало большого покоса Захар Захарович назначил на третий день Петрова Дня. Всё было готово. За пару недель до этого он заставил Лариона выкосить в саду. "Пусть парень вспомнит, как нужно с косой обращаться, привыкнет к ней, – размышлял отец, – когда выйдем на большие поля, там некогда будет учиться".

   В намеченный день, ровно в четыре утра к дому подошел Иван, бруском постучал по косе.

      - Привет лежебоки!
      - Чего кричишь-то зазря? – выйдя на крыльцо возмутился Ларион, – батя мерина запрягает, сейчас Архип подойдет и поедем.

      - А меня поджидать ни к чему! Я давно здесь! Присел пока на скамеечку, чтобы не шуметь – прозвучал из-за крыльца голос Архипа.

   Через минуту,  со стороны конюшни выехал и Захар Захарович. Поставив на телегу жбан с квасом, аккуратно уложив косы и усевшись сами, тронулись в путь, в сторону своего поля.
Много лет назад Захар Захарович построил на покосе большой добротный сарай. На первый взгляд не великое дело – сенной сарай. Но благодаря ему, в этот напряженный период удавалось экономить и силы, и время. Высохшее на поле сено сразу же перевозили в сарай, под крышу, и, как говорится, "душа за него спокойна". Не нужно метать огромные стога. Кроме того, известно, что в любом, даже хорошо сметанном стоге, как минимум, четвертая часть сена испортится,   пойдет не в корм, а в подстилку. Здесь же ни какого отхода. На всю деревню, в сотню с лишним дворов, таких построек было не более двух десятков.

   Подъехав к сараю,  выпрягли и навязали на длинную цепь мерина, присели, как и полагается перед большим делом, перекурить...

    – Ну, с Богом! – поднявшись скомандовал Захар Захарович, ловкими движениями наточил косу и мерно, взмах за взмахом, стал прокладывать первый прокос, вторым в прокос встал
Архип.

    – Вставай, Ларион, третьим, – предложил Иван, – сейчас мы с Архипом тебя обкатаем. Посмотрим, на что годятся бывшие фронтовики.
    
   Подготовив начало прокоса, Ларион так же мерно, в такт впереди идущим косарям прошел первые два десятка метров.

    – Не отставай! Поднажми! – под мягкий звук косы прозвучал сзади голос Ивана.

   Не останавливаясь и не меняя темпа, Ларион взглянул вперед. Только сейчас он заметил, что взмах за взмахом, шаг за шагом, он неимоверно отстает от Архипа. "Надо поднажать! Действительно отстаю. Видать, коса затупилась". Остановился. Пучком травы протер косу, легким брусочком направил её. После этой полуминутной передышки коса пошла лучше, но расстояние между ним и Архипом не сокращалось, а как показалось, снова продолжало увеличиваться.

    – Пятки побереги! Жми быстрее!

   Ларион и сам понимал, что не должен отставать от впереди идущего, но, нажимая изо всех сил, не мог увеличить скорость продвижения. Начал чаще взмахивать косой и почувствовал, что метра на полтора оторвался от Ивана, но это оказалось не надолго.

    – Пятки! Пятки береги! – уже через минуту снова и снова звучал голос Ивана.

     Жгучие капли пота со лба тоненькими ручейками потекли по обеим щекам, попадали в глаза. Непослушная коса так и норовила то схватить землю, то выскочить из травы вверх. Ларион крепко держа ее за ручку, старался изо всех сил удерживать в нужном положении. "Подсунули мне самую никудышную косу: не режет, из травы выскакивает, вихляется. Но я всё равно... Вот батя, похоже, закончил, повернул налево, обкашивает свой прокос. Наконец-то... мне еще метров тридцать – это пустяки".

   Тем временем Захар Захарович, видя, что дошел до середины поля, действительно закончил свой прокос, повернув в обратном направлении, стал косить "на отвал". Теперь ему хорошо было видно, как Иван издевается над своим братом, пользуясь его неопытностью.

    – Архип, не начинай за мной. Подожди ребят, отдохни, –   посоветовал он зятю, а сам, тем временем прокосил вперед от нового начала прокоса на те же три десятка метров.
Дождавшись, пока сыновья закончили по первому прокосу, Захар Захарович аккуратно наточил свою косу, вернулся к молодежи.

    – Ну что, Ларион! Измотал тебя Иван?

    – Да он здесь не при чем. Коса у меня неважная попалась… – смахивая с лица струившийся пот оправдывался Ларион.

    – Это тебе не с Татьянкой вечерами по берегу озера прохаживаться. Здесь, брат, требуется большая мужская сила. А у тебя ее видать не очень-то… – с ехидством проговорил Иван и загадочно хихикнул.

   Отец, сделав вид, что не услышал Ивана, взял от Лариона косу, направил её, опробовав лезвие: пальцем, заключил:

    – Коса у тебя не хуже других. Дело в том, что опыта у тебя еще маловато. При косьбе нужно использовать не свою физическую силу, а силу косы и слабость травы. Посмотри: когда я кошу, то, чаще всего, правой рукой за ручку держу двумя пальцами. Сам понимаешь, какая у двух пальцев сила. Ты же, наоборот, всю силу правой руки используешь, а забываешь, что левая рука должна работать через костелек, как будто через дополнительный рычаг. Взмах нужно производить умеренно, не торопясь, в такт другим косарям. Если мы все четверо в один такт будем косить, то, поверь, сил будет расходоваться вдвое меньше, а коса сама по себе пойдет вперед. Уловил?

      - Я это уловил еще лет десять назад, но сегодня не получается. Коса плохая.
      - Архип! А у тебя коса хорошая? – Подмигнул зятю Захар Захарович.
      - У меня? Лучше не бывает!

      - Тогда поменяйтесь косами с Ларионом на обратный прокос. Не возражаешь?
      - А чего здесь возражать? Ту косу я хорошо знаю. Давай, Ларион, поменяемся.

      - Вот и договорились. А сейчас я иду по своему прокосу "на отвал", за мной – Иван, далее Архип с плохой косой. Ты, Ларион, пойдешь последним. Не спеши, пятки тебе никто подрезать не будет. Используй силу хорошей косы.

    – Батя, ты хочешь гонки устроить? Я знаю, что первый прокос, как и прокос "на отвал" самые тяжелые. Уже через полсотни метров я тебе пятки подрежу… – гордо похвалился Иван.
    – Я не возражаю. Подрезай.

    Косари снова принялись за работу. Иван, нажимая изо всех сил, пытался догнать отца и оторваться от наступающего на пятки Архипа. Через каждые пройденные пять-шесть метров Иван с недоумением поглядывал вперед, как бы измеряя расстояние до спины отца. К его недоумению расстояние не сокращалось, хотя отец, как будто играючи, без излишнего напряжения, легко помахивал своей косой, а скошенная трава сама по себе легко ложилась в огромный двойной валок.

    – Побереги пятки! – то и дело слышал он за спиной голос Архипа, – пятки побереги!

   Отец, закончив свой прокос, с любопытством наблюдал за молодежью. "Вот ведь как получается: в первом прокосе Ивану захотелось проучить Лариона, но получилось так, что во втором Архип хорошо проучил самого Ивана, а ведь может получиться и так, что к пятому-шестому прокосу Ларион будет косить не хуже Архипа – уже сейчас след – в след идет за ним. Жалко Иван силы зазря тратит, уже пот с лица ручьем, да и рубаха вся насквозь. Вот к чему приводит спешка при косьбе. Эх, молодежь!".

   Закончив прокос, Иван в полном бессилии, воткнув косу в землю, намерился рухнуть на сырой от обильной росы свежескошенный валок, но, поразмыслив,  с горечью махнул рукой и принялся вытирать с лица пот рукавами.

    – Что, и тебя загнали? Пот градом! Да и дышишь, как запаленный жеребец… – не сдержался отец.

    – Нет,  батя. Это у меня отходняк после "Петрова Дня". А все-таки здорово мы Козловским  ребятам дали!

    – Слышал,  слышал, – усмехнулся Захар Захарович, – слышал, как они с кольями в руках гнали вас – аж до самого Малого Вязника. И что вам мирно не живется?

    – Это,  батя, от того, что мы им бока намяли в Тихвинскую. На этот же раз те ребята со всей округи такую кодлу собрали! Их было не меньше сотни,  а нас – всего два десятка...

    – Поделом вам, поделом! Зная давнюю вражду между нашими деревнями, надо было не ходить на ихний праздник.
    – Они бы нас трусишками посчитали...

     Закончив свои прокосы, Архип с Ларионом молча прислушивались к разговору. Захар Захарович подвел итог:

    – Первые два прокоса показали,  как нельзя работать. Разъяснения требуются?
    – Да чего уж там, – махнул рукой Иван, – и так все понятно.

    – Значит,  сейчас выпьем по ковшичку кваса, перекурим и будем косить как следует, безо всяких "подрежу пятки".

   Когда июльское солнце стало палить, а от росы не осталось и следа, мужики "добили" по десятому прокосу. Выпив квасу, присели еще раз перекурить.

    – Может быть, измерить шагами: сколько мы сегодня скосили? Пока валки не разбиты. Чтобы потом сено не затаптывать… – нетерпеливо предложил Ларион.

      - Посиди, передохни, – остановил его отец, – что зазря по полю маршировать. Скосили мы около десятины, или как по новому называют – около гектара. По нынешней траве это очень даже не плохо. Пудов сто двадцать сена будет.
    – Батя, а не лучше ли начинать было с клеверников? Клеверное сено жирное и сохнет намного медленнее, чем это… – вмешался Иван.

    – Нет, сынок. Пробовали мы и с клеверников начинать, но проигрывали во времени и в количестве заготовленного сена. Сначала здесь, у сарая поле надо убрать, чтобы не затаптывать. Если погода испортится, то недосушенное клеверное сено можно будет сюда перебросить, чтобы здесь сушить и сразу в сарай. Потом каждая минута дорога будет... Сейчас разобьем валки и едем домой завтракать.

    – Какой завтрак? Скоро уже обед, – подметил Иван, – хорошо, что квас с собой взяли.
Разбили валки, запрягли лошадь, стали собираться "на завтрак".

    – Батя, а косы может быть, здесь оставим? Всё равно вечером косить приедем… – предложил Архип.

    – И то верно. Косы лучше оставить здесь, а выбой и бабку для отбивки кос я вечерком  возьму с собой. Сегодня вечером много работать не будем, пройдем по два-три прокоса и шабаш – завтра нам предстоит тяжелый день. С утра снова косить, даст Бог погода не испортится, тогда вот это скошенное сено сушить будем. К вечеру мы его возможно, и в сарай забросим. Теперь нам долго придется в четыре утра начинать и до заката…

   При въезде в деревню из ветхой, покосившейся избенки с громким криком выбежал навстречу здоровенный молодой мужик Тимофей, по кличке Тимка-батрак.

    – Захар Захарович, сенокос начинается. У тебя работы не найдется для меня и для моей бабы? Без дела в такую погоду грешно сидеть дома. Мы много не запросим. Как все.

    – Приостанови-ка, Ларион, – выкрикнул Захар Захарович, и, дождавшись, пока Тимка-батрак подбежал к телеге, обратился к нему:

    – Тимофей, неужели у тебя своих дел мало?
    – Да нет у меня своих дел.

    – Сколько тебе в этом году барской земли отписали?
    – Как и всем – три с половиной десятины.

    – А сколько десятин ты весной засеял?
    – Так, ведь, Захар Захарович, у меня ни ничего нет: ни лошади, ни емян...
          
    – Тебе десятина озими была наделена, так ты даже весеннюю воду с нее не спустил, а днями шатался по деревне, работу искал. Почитай, третья часть твоей ржи вымокла. Барин бы этого не допустил... А клеверники?

    – Интересно рассуждаешь, Захар Захарович. Чтобы талую воду спустить, нужно было дня два с лопатой на поле ходить. А кто мне заплатил бы за это? Никто!

    – Так ведь рожь твоя теперь. Какая еще оплата нужна?
    – Я так не привык. Мне нужна оплата за мою работу, а рожь – она может, вырастет, а может быть, и нет... Да, когда еще это будет? А мне сейчас денежки дозарезу нужны.

    – Ладно, Тимофей. Что зазря языком трепать? Сейчас мы пока сами управляемся, но если подзашьемся на покосе – я тебя буду иметь в виду. Трогай, Ларион.

   Отъехав десяток шагов, Захар Захарович возмущенно заворчал:
    – Почитай, с десяток хозяйств в деревне, как вот эти, не содержат никакого скота, окромя двух-трех куриц. Диву даешься: раньше они горевали, что земли нет. Землю дали, даже засеянную, так эти злыдни лучше по деревне будут слоняться, чем работать на себя. Деньги, видите ли, им нужны. А кому они не нужны?

    – Хватит, батя, ворчать, – прервал его Иван, – я понял, что мы с Архипом до вечера можем своими делами около дома заняться?

    – Занимайтесь. Вечером, часиков в семь, поедем.

   День пролетал за днем. На редкость для сенокосной поры погода установилась сухая, теплая, с обильными ночными росами. "В этом году погода для лодырей, – шутил Захар Захарович, – не припомню такого лета, чтобы до  сенокоса дождики отдали траве всю свою силу, а в сенокос дали крестьянину возможность нормально высушить сено".

  Уже через две недели большие естественные сенокосы были выкошены, а сенной сарай доверху наполнился душистым зеленым сеном. Последний десяток возов сена привезли в деревню, ко дворам.

   Дошла очередь и до трехгектарного клеверного поля. Здесь заготовка продвигалась не так быстро. Не смотря на установившуюся погоду, "жирное" клеверное сено приходилось ворошить по несколько раз, вечерами складывать в копны, а на утро следующего дня снова распускать и досушивать. Всё высушенное клеверное сено перевозили в сараи около домов.

   Еще не успели покончить с клеверниками, как хлебные поля начинали звать к себе, звеня отяжелевшими колосьями с упругими, но еще вязнувшими на зубах, душистыми зернами.    
Установившаяся погода не давала расслабиться. Работа, работа, работа. И когда она даст передышку?...

   Каждый вечер,  возвращаясь с поля домой, Ларион не чувствовал ни рук, ни ног. И только искупавшись в озере, мышцы снова набирали силу, а после плотного,  сытного ужина ноги сами несли его на встречу с Татьянкой. И они обое, уставшие, но счастливые,  обрадованные новой встречей, направлялись на берег того живописного дивного озера,  на глади которого отражался голубой свет прохладного вечернего небосвода. Все житейские заботы и невзгоды  сами по себе куда-то удалялись,  а жизнь им казалась прекрасной и удивительной.  И не беда что завтра снова в четыре утра... Но снова настанет вечер, и они снова встретятся, и снова будут любоваться этой прохладной водной гладью под неумолкающие напевы вездесущих голосистых соловьев.

   Наступило время жатвы озимых. На ржаные поля стали выходить разодетые в яркие разноцветные кофты женщины. И как-то разом все близлежащие поля огласились звонкими напевами. Распевая песни и озорные частушки, жницы своими острыми серпами прокладывали неширокие дорожки. И тут же вслед за ними ровными рядами вырастали тяжелые хлебные красавцы – суслоны.

   После очередного тяжелейшего рабочего дня Захар Захарович, не любивший давать какае-либо преждевременные предсказания, проговорил:

   - В достатке заготовленное сено, богатый урожай зерновых и установившаяся прекрасная погода предвещают, что в этом году - будем с хлебом.


                Конец первой части.

                Продолжение следует.