Колдовские хроники - Глава 03 - Явление участковых

Глава 3. Явление участковых коммунальному народу.

    Брамю скверно оборвали на полуслове. Прям в середине его подробного, иногда сбивчивого в крайне важных, а иногда и слишком детального в самых незначительных деталях пересказа предшествующих данной освсем уж неспокойной ночи событий.

     В дверь настойчиво позвонили. Мы с Брамей тупо уставились друг на друга. Рассказ его был крайне занимательный, но сейчас что-то не давало ему его закончить… Или кто-то...

- Ладно, не тушуйся! Всё, что не смертельно - поправимо до смертельного... Разберёмся, надеюсь! - копируя в тон своему начальнику с работы сказал я ему. - Я пока пойду посмотрю, кого там нелёгкая принесла, а ты здесь совочечком, да веничком то пройдись… Да, побыстрей, чтоб от глаз ненужно любопытных всю историю эту смести в кучу. Да,  и начни-ка,пожалуй, с символа этого, а то неровен час подумают, что сектанты мы какие, иль, воще, за фашистов примут. А это уже политика. Тут дурнем прикинуться сложно будет. Это тебе не йогой заниматься. Помедитировать лишний раз спокойно в камере не дадут.

      Дверь задрожала от совсем уж неинтеллигентных ударов. Нехороших таких ударов.  Сильных властных. Так ломятся только по делу или за самогоном в ночи где-нибудь на отдаленном хуторке, где нет вовсе рядом ни одного магазина. Зная наверняка, что за дверью дубовой химер спиртовых хватает... Или, скажем еще, братва так ломиться может... Но чего ей братве тут делать то, и ломиться, хрен знает куда, спозаранку на беду свою... голову...

- Кто там? - хрипло, стараясь имитировать только что проснувшегося трудягу, спешащего на работу, вопросил я. Хотя получилось у меня, прям скажем, как из мультфильма любимого, - про кота Матроскина.

- Кто там? - переспросил я, немного картавя и по-театральному входя в роль.

     Стуки и лом в дверь только усилились. Слышалось даже такое самозабвенное дыхание, колошматящих в дверь людей...

- Кто там?! - еще раз повысив голос спросил я, громко неразборчиво при этом матерно чихнув. И чуть помедлив, повторил, как бы ни к кому не обращаясь, еще раз свой незадачливый вопросец. Крик мой ушел в самый конец бесконечности нашего уютненького коридорчика, и, где-то там в середине его мрачной змеевидной галактики глухо утонул...

      Я смачно, позевывая почти как Паваротти, в верхней своей ноте, стал медленно, как черепаха, приближаться к двери. Видавшие виды и разные сезоны жизни и погоды тапочки мои громко стали скрести по растрекавшемуся столетнему паркету.

- Откройте, милиция. - Сиплым баском про-точно-водочным, загробно так, прокричали из-за дверей небольшим хором. Как будто с того света, кто пожаловал…

     Воще, в таких вот волшебных случаях события происходят прям с головокружительной частотой, как пчёлы на варение, слетаясь со всех сторон. Сжимая-обжимая со всех сторон «обручами» своими, пузатую как бочку, реальность. Или уж не помню как там у Эйнштейна, какая она из себя…  Их как магнитом притягивает на все необычное, волшебное… События эти.

- Иду-иду, милые! - пробормотал я. Оглянулся, увидев, как Абрам изо всех сил метет золу и мусор в угол своей комнаты. – Сейчас дорогие…

     Я сосредоточился и внимательнейшим образом посмотрел сквозь дверь, и даже пробежался вниз-верх по лестнице раза два, чтобы убедиться в отсутствии пикантных подарочков в виде орды головорезов нанятых…
 
     Но, действительно, на лестничной клетке было только двое в штатском. Один такой долговязый в шляпе, как у Бормана. Хотя я не помню точно, ходил ли Борман в том фильме в шляпе, и второй, маленький такой, под Наполеончика, не торт разумеется, закошенного…

- Да, открывай ты, голопня шалавая, - закричал второй голос, забыв о принципах уважения и христианского смирения.

-  …терпения, дорогие мои товарищи, терпения! Ща, халат только накину, - игриво фальцетиком пропел я.

     Я для видимости, не спеша, кряхтя изо всех своих молодых сил, снял стальную цепочку и слепо без очков, как бы близоруко прищурившись в темноту лестницы, передразнивая, сипло спросил:
-Так откуда вы, хлопчики разлюбезные, будете? Картошка не нужна.  Не нужна картошка… Ась…

- Из милиции мы, - просипели двое в штатском, полностью теряя остатки своего благородного устремления сделать мир чище, по крайней мере за одну-две секунды в перерывах между футболом и пивом.

      Дверь приоткрылась шире. На пороге стояли двое. Простые такие до безобразия родные наши московские менты, а ни какие-нибудь там,  забулдыги-колдуны вражеские. Видневшиеся из под теплых осенних плащей кители их, свинцово-зеленые больше походили на пограничные какие нежели на нашенские московские... Замерзли, видать, товарищи наши в южную московскую ночь...

- А  можно полюбопытствовать, чем обязаны в столь раннее утро столь желанным гостям? - спросил я, делая непонимающий вид и внимательно изучая их ксивы, на секунду другую мелькнувшие в их руках, да так и застывшие – есть такое маленькое чарующее безобразие, «время стой» называется.

      Я ещё раз оглянулся. Кажись, Брамя, справился – всё, что было можно, сметено было одним очищающим вихрем  в одну кучу малу.

       Пот с него, бедного, лил градом, - то ли от страха, то ли от жары, то ли от того и другого вместе.

        Я щёлкнул пальцами  и разговор продолжился. Пространство за моей спиной как то по особенному сконцентрировалось: зеленоватая пыль взявшаяся ниоткуда плотным туманом повисла в длиннющем коридоре. Мирные хитрые гиагнтские по своим размерам африканские пауки, очевидно привезённые факиром из очередного своего гастрольного вояжа, давно выбравшиеся из шляпных коробок старого циркового реквизита и доселе дремавшие на старинных стульях "аля двенадцать стульев", вдруг спринтерски оживились и с неимоверной быстротой стали прясти прочные мохнатые серебристые паутины вдоль и поперек всего коридора.

- Входите, гости милые, - произнес я и, широким жестом открыв входную дверь в коммуналку, пригласил их войти внутрь.