Наказание

Please, remember me
My misery
And how it lost me all I wanted
Those dogs that love the rain
And chasing trains
The colored birds above there running
In circles round the well
And where it spells
On the wall behind St. Peter's
So bright with cinder gray
And spray paint
'Who the hell can see forever?'
And...

I&W


Ему снился страшный сон… сон, из которого не было выхода… ни одного шанса на спасение… Ему снилось, что Иезавель наконец пришла к нему… но это была не она… он чувствовал это всем сердцем… словно какое-то существо поселилось в ее теле, что-то злое и жестокое просто облачилось в его возлюбленную, затаившись под нежной кожей, словно паук в хитроумно сплетенной ловчей сети… И он был абсолютно беспомощен перед ней…

- Я знаю… ты не настоящая… ты – не она… ты – не моя Джаз… Зачем ты пришла? Зачем мучаешь меня? Зачем ты так на нее похожа? Кто ты?! Что тебе нужно?!

Он бился и кричал, пытаясь закрыться от нее руками… пытаясь отодвинуться от нее как можно дальше… но она не пускала. Ее руки были везде, и куда бы он не отвернулся, везде встречал ее горящие мольбой глаза и раскрытые, готовые вот-вот поглотить его губы… цепкие пальцы, как гибкие ветви, усажанные шипами, впивались в него, клочьями срывая одежду, оставляя тонкие глубокие царапины на бледной с серым отливом коже… пока, наконец, он не затих изможденный в ее удушающих объятиях… лишь его жалкое обнаженное тело, худое и покрытое шрамами, все еще содрогалось, и выступающий пот, липкий и холодный, соприкасаясь с ее кожей, прожигал ядом до самых костей…

Руки шарили по нему, оставляя пульсирующие красные борозды... шепот плавил мозг, рождая дикую горячую боль.

- Разве ты не этого хотел? Разве ты не поступил с ней также? И поступал бы снова и снова, если бы не бежал, как последний трус… Ты убил ее веру… ту единственную веру в тебя, что еще была жива… Ты всегда… всегда… слышишь, всегда поступал с ней так… всю свою никчемную жизнь ты делал только то, что хотел… Ты ее не любил, а лишь пользовался ею! Ты вообще не способен любить никого кроме себя… и ненависть твоя такая же эгоистичная! Ты не достоин ее! Жалкий… жалкий… жалкий… Посмотри, во что ты себя превратил! Думаешь этим искупить свои грехи?! Ты так жалок в своем тупом эгоизме… Это никому не приносит утешения и никогда не принесет! Любой добровольно может утопиться в грязи… Думаешь она бы этого от тебя ждала?!

- Заткнись! Что ты можешь знать о ней?! Что можешь знать о моих чувствах?! Убирайся из моей головы!!! Тебя нет! Я должен проснуться! – он вновь забился изо всех сил. Он ненавидел ее также неистово, как ненавидел себя… Он хотел ее уничтожить! Хотел, чтобы она навсегда замолчала. Хотел увидеть ее мертвой… мертвой… мертвой… И уже из последних сил вырвал руки из цепких плетей, и схватил, сомкнув пальцы на тонкой шее, прямо сквозь черный водопад нечесаных волос, захватывая пряди, что попадались на пути, вырывая их с корнями, но она словно не чувствовала боли. И вот осталось лишь сильнее сжать пальцы и надавить, он даже услышал нежный хруст, с каким сломаются грацильные позвонки…

...и она вдруг замерла в его руках, и подняла свои темные не-человеческие глаза, которые принадлежали его Джаз…

...Немыслимо… невыносимо… его грудь разрывалась, пытаясь протолкнуть в легкие воздух, пытаясь заставить сердце биться… Все что угодно, но не это… он скорее сам умрет, взорвется изнутри, разлетясь на неодушевленные куски мяса, сочащиеся кровью… но он не сможет сжать пальцы… он никогда не сможет убить ее… даже ту, что лишь ее черная и злая тень, искаженная копия…

Опустошенный, он обессилено уронил руки… и тогда его легкие вновь расправились, заполняясь сгущенным темным от ее запаха воздухом, а сердце отчаянно заколотилось о грудную клетку… тело само свернулось привычной позой зародыша, стремясь спастись, защититься…

- …убирайся… Разве не видишь, я уже не человек… я – никто… бесполезное ничтожество… раздавленное насекомое… Что тебе еще нужно? Все твои слова… все до одного… правда… и я с этим ползу по жизни уже многие годы… Думаешь, было бы лучше просто убить себя?! Какой бы ужасной ни была смерть - это слишком легкое наказание для меня… Тебе ничего от меня не добиться… я и так уже мертвец… труп, который еще дышит просто по инерции...

- Ты так привык лгать самому себе, что уже не различаешь грань… Ты не мертвец! Ты живой!

Внезапно, одним неуловимым движением она оказалась на нем… ее зубы безжалостно вгрызлись в его рот, словно она хотела вырвать из него кусок плоти… нестерпимая физическая боль захлестнула все рецепторы, взрывая и выворачивая мозг электрическим разрядом… Он попытался сбросить ее с себя, но не смог и пошевелиться, пораженный осознанием, что она уже подмята под ним, и их тела соединены в одно целое… а его собственные руки крепко сплетены пальцами с ее руками, разведя их широко в стороны.

- ...ты – славный мальчик… просто раб своих инстинктов, как и большинство людей… Но твоя душа похожа на умирающую птицу в клетке с толстыми, стальными прутьями… - ее губы не отрываясь пили его кровь, но шепот ровным потоком беспрепятственно струился сквозь него… - Прямо сейчас я вижу твою душу… она очень несчастна… она при смерти… но все еще жива… Ты должен поступиться своими желаниями, чтобы спасти ее… Слушай меня!…

Она внезапно замерла, удерживая над собой весь вес его тела в тонких руках, а он рвался к ней… он не мог, просто не мог сейчас останавливаться… ему как воздух было необходимо вновь погрузиться в нее… даже больше, чем воздух. Часть его подсознания, словно наблюдавшая за происходящим со стороны, видела ее перепачканное землей крошечное лицо под спутанными волосами с застрявшей новорожденной травой, оно все было покрыто его слезами… Он знал, насколько жалко и ничтожно сейчас выглядит… рыдающий, едва дышащий, алчущий ее тела… с безумным звериным взглядом, но не способный даже перебороть ее хватку…

Словно кидая пригоршню милостыни, она позволила ему насытиться собой… и подождав, пока его дыхание восстановится, склонилась над ним и долго смотрела в слезящиеся глаза…

- ...твоя душа жива… и она прекрасна… И именно она тогда играла для Иезавель и звала ее… Это именно она пробудила и ее… и меня…  Ты уже сделал шаг вперед и уже не сможешь остановиться... Теперь ты должен вернуться туда, где все началось… Ты должен успокоить обе ваши души… Ты должен хоть раз в жизни поступить правильно…

«Она мертва?!»

- Та Иезавель, которую ты всегда знал, умерла вместе с тем Робертом в то утро, когда ты бросил ее и бежал… И ты прав… я – не она… но она во мне и связана со мной неразрывно… она здесь и сейчас… И ты не прав: я знаю о ней все! О всех ее чувствах, желаниях, надеждах и страхах… я пережила всю ее боль и разочарование… они тоже все еще здесь… во мне… И я знаю тебя! Я познавала тебя, пока ты спал, беззаботно грея об меня руки, пока ты, ничего не подозревая, засматривался в мои глаза и разговаривал со мной… Я тебя слушала… не только те мысли, что ты облекал в слова, но и другие… те, что ты старался похоронить от самого себя как можно глубже… Я познала тебя до самого дна… Я знаю каждый темный закоулок твоего искореженного и развороченного мира… Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты… гораздо больше…
Она запустила пальцы в его влажные кипенно-белые волосы, облепившие лоб и жесткими путаными прядями разметавшиеся по грязному полу…

- Кто?.. Кто же ты такая?.. – беззвучно шептал он, беспомощно барахтаясь и лишь глубже увязая в ней… не способный ни отвести, ни закрыть глаза…

- Та, что спасет тебя… Та, что отведет тебя домой… туда, где все закончилось, так и не успев сделать даже первый вздох…


…и еще он отчетливо помнил, как она уходила… Она не обернулась посмотреть на него, но в его голове вдруг возникли едва различимые слова: «…ты зря так долго и упорно убивал себя… на самом деле ты не мог поступить иначе… ты был всего лишь марионеткой, исполнившей то, что было предначертано… И это не оправдание твоего преступления и не утешение. Это простая истина... Ваша любовь не могла закончиться иначе… потому что твоя Иезавель была предназначена другому… вы, сами того не зная, вместе пошли против судьбы… и сами вынесли себе приговор… А ты лишь послужил и клинком и жертвой…»

"... но ты бежал... а это уже твой собственный осознанный выбор... который сделал тебя тем, кто ты сейчас есть"

Роберт очнулся на своей жалкой койке… позже он узнал, что так искалечил пианино, что циркачи без раздумий выкинули то за борт… его же нашли, забившегося в угол, голого, покрытого коркой из грязи и спекшейся крови... он прометался в бреду почти неделю… и все это время Мика не отходила от него… но когда он пришел в сознание, лисицы и след простыл… Роб смутно помнил ту ночь, но он помнил ЕЕ... и этот шепот в его голове не утихал ни на мгновение... все ее обвинения и издевательства, помноженные на ощущения и многократно повторяющиеся, стоило лишь прикрыть глаза... Эти воспоминания ранили, словно зазубренный ядовитый клинок, проворачивающийся в животе… На следующий же день, как очнулся, он сбежал с проклятого корабля. И больше никогда не смел прикасаться ни к одному пианино, даже близко не подходил… но это слабо помогало… он чувствовал, как над ним все плотнее сгущается и наэлектризовывается воздух… словно в ту ночь начал свою работу какой-то невидимый механизм, и его уже невозможно было остановить или обратить вспять… Иногда это чувство было абсолютно непереносимым… и куда бы он не бежал, в какую бы глушь не забивался, эту чувство с каждым днем только набирало силу…

С тех пор Иезавель не оставляла его… она приходила во снах и просила лишь об одном – вернуться домой. Тогда он почти перестал спать… и она стала являться наяву, словно галлюцинация…

Обнаженная, прикрытая лишь черным водопадом волос, не скрывавшем кровавых следов его преступления, принося за собой сумасшедший запах с едва ощутимым ароматом сакуры… Она ложилась рядом и начинала его мучить, заставляя молить о смерти… Его звериная алчность и зависимость от ее плоти, перемешенная с первобытным страхом перед необъяснимым и воспоминаниями о свершенном преступлении, от раза к разу становились острее и ярче… Она всегда была слишком реальной для галлюцинации или сновидения… всегда слишком теплой, слишком плотской, слишком страстной, слишком живой для воспоминания… Он боролся изо всех сил, сопротивлялся ей как мог, но Джаз всегда побеждала, потому что его сопротивление было изначально проигранным… И, наконец, очень мучительно он смирился… и свыкся с этими кошмарами, как свыкся с болью, агонизирующей каждую ночь, с вечными слезами и удушьем… а она все реже истязала его душу воспоминаниями и обвинениями, и все чаще в ее глазах загоралась жажда, зеркалящая его собственную… словно она теряла контроль над своим же наказанием, которое неотвратимо оборачивалось в дар. Ее прикосновения становились все безрассудней, и уже не сводились к тому, чтобы как можно мучительней пытать его… они скорее залечивали, нежели вскрывали старые раны… И, в конце концов, наступил момент, когда она с расплавленным блеском из-под ресниц сама отдалась ему, а не позволила взять себя, как это было прежде… прежде она с жалостью или отвращением смотрела в искаженное желанием и мучением лицо, заставляя его ощущать себя грязной псиной, которой бросают кость… но в этот раз, в самом счастливом из своих кошмаров, Роберт был нежен как никогда, обращаясь с ней словно с тончайшим фарфором, и хотя он продолжал сгорать от неотвязных  воспоминаний и вины перед ней, разъедающей изнутри, она подарила ему счастье, на краткий миг заставив забыть обо всем, и позволив больной душе передохнуть. И с этого момента она дарила себя каждую ночь, оставаясь до последнего, пока первый утренний луч не разорвет тьму на восточном горизонте… И все же, падая на него без сил, она находила губами его ухо и шепотом умоляла вернуться домой и все закончить… А Роберт упорно молил ее о смерти…