Вечность ночи. морская история

— Говорю тебе парень переименовывать корабли нельзя… Это меняет их так же,  как и людей. Стоит тебе это сделать — держись… такое начнется
Не перебивай!
Представь себе старика лет шестидесяти вроде меня, впавшего в детство.
Смешно? Вот то-то. Я много раз слышал о ситуациях, которые преследовали переименованные суда, но не верил в это, как и ты. Молодость полна сил и ты чувствуешь, что в кармане весь мир. Мне тоже казалось, что самые лучшие минуты жизни впереди... Но судьба уготовила сюрприз…
 Я гляжу тебе интересно? Налей немного. История длинная и чтобы добраться до конца, необходимо подзаправиться.
Не жадничай… Поверь, нет ничего лучше того что ты уже имеешь: света, тепла, выпивки и хорошего собеседника.
Почему света? Про это позже... хотя ладно… Представь себе что наступила ночь. Ты ложишься спать — темнота, утром — темнота… Десять дней черно как у дьявола в глотке. Месяц, два месяца... Керосина мало, свечей уже нет, а чертово солнце все не всходит. Представил? Не бывает? Эх, парень, не нанимайся на судно сменившее имя
Мы ходили под норвежским флагом. Название «Патрика» было неплохим для китобоя, и я отходил на нем два сезона. Трехмачтовая шхуна и пятнадцать человек команды. Я матросом. Молодой… Совсем как ты… Много воды утекло… О чем это я? Да.
Я никогда не любил двигателей на парусниках. С моей точки зрения – никчемная вещь. А может, мне не нравилась постоянная важность машинистов? Знатоки мать их… 
Когда мой земляк рассказал, что нанялся на «Патрику» матросом я удивился. Сезон закончен. Судовладельцы приводят суда в порядок, а матросы пропивают заработки в кабаках. Что за походы в такой неурочный час?
Оказалось, что «Патрики» больше нет. Новый хозяин бельгиец сменил судну флаг вместе с именем.
«Пойдем вместе Йохан», — предложил мне корабельный товарищ. — «Помнишь, как славно мы отходили позапрошлый сезон? «Бельжика» нас не подведет».
Что за «Бельжика»? Оказалось, так бельгийский барон переименовал шхуну! Какая-то чертова ихняя провинция… Надутый барон… дернула же его нелегкая… Хотя надо было и самому подумать прежде чем соглашаться, но столько бельгийских франков мне еще никто не предлагал… Чертов сыр в мышеловке…
Внешне ничего не поменялось, вроде та же «Патрика», но нет. Пока мы готовили судно и чего-то там дожидались наш третий товарищ, такой же норвежец, ходил темнее тучи. Карл-Август так его звали. Всегда весельчак. А тут думы стал думать. Устроится, бывало на баке и курит свою трубку. Поделился как-то, что не хочет идти, гложет его что-то… Как чувствовал…
Чертовы деньги… Сколько их у нас бывало и все мало… Матрос он же как ребенок. Все играется… Девки да, кабаки. Но когда перед тобой маячит приз, который нарисовал нам убийца, ты забываешь обо всем…
Убийца? Да барон! Андриан его звали. Жерлащ де Гомери черт бы его побрал. Начальник экспедиции и капитан «Бельжики». Это потом мы узнали, что и денег то у него не было, но нам хватало только разговоров о них, и Карл бедолага грезил вместе с нами обещанным.
«Глупый богатеет думами» — это сказано про нас.
Норвежцев было пятеро матросов, и штурман шестым. Великий человек… Сейчас его каждый знает. Мы называли его ангел. Появился он перед самым отходом. Молодой парень в чине лейтенанта. Оказалось ближайший год,  проходил на промысловиках. Капитан Жерлаш брал его скрепя сердце… слишком молод — двадцать пять лет… Но у них была договоренность и каждый держал слово…
Да! Слово! Чему ты удивляешься? Не люблю барона? Ну это не значит что он не был человеком чести. Просто если капитан не дерьмо человек, то это дерьмо капитан. Слушать нас всех устанешь… у одного одно болит, другой спать хочет… Нам бы денег и выпивки… А работать? Вот так то…
То как новый штурман относился к кораблю, надо было видеть. Любил, как престарелую мать… ласкал, укладывал спать. Мы тоже ходили павлинами еще бы третье лицо на судне – норвежец, земляк, да еще и ангел. Даже Карл-Август повеселел.
Перемены в шхуне мы почувствовали сразу, как только вышли из Антверпена. Игривым оно стало как ребенок. Еще бы — новое имя. «Доиграемся» думал я иной раз, поговорив с Карлом.
Но все шло хорошо даже наш товарищ, опять стал весельчаком. Руал тоже радовался переменам… Кто такой? Да наш ангел Руал Амундсен… Да! Конечно! Он как раз и был третьим лицом на «Бельжике». Штурман, с которым через первый месяц плавания считался даже капитан Жарлаш. Двадцать пять лет, а опыт как у прожженного китобоя.
Пока экспедиция ждала денег от короля Леопольда и географического общества, Руал набирался опыта на других промысловиках. Отходил всего год, а дело знал как матерый капитан. Задору на пятерых. Первым вставал, последним ложился, а уж «Бельжику» любил… Молодость… Романтик.
Ангел по-другому его называть нельзя, если бы не он - не говорили бы мы сейчас с тобой. Правда, не он один. Скоро у нас еще один хранитель появился. Американец. Доктор Кук. Подобрали мы его в Рио, у Жерлаша с ним тоже была договоренность.
Этому оказалось за тридцать. Худой как гвоздь и такой же жесткий. Лечить мог, но боли не жаловал – ни своей, ни чужой. Костоправ одно слово! Правильно называют судовых врачей. Ходил он до этого в Арктике… Много говорил о Гренландии. Руал рассказал как-то, что Кук спасая судно, севшее на мель, прошел один на шлюпке почти сто морских миль! Гвоздь, а не человек!
Смеешься? Лучше налей выпить, я еще не начинал. Мы так же смеялись, а «Бельжика» летела под парусами. Дни сменялись неделями, и все было беззаботно, пока мы не достигли широты мыса Горн и не вошли в антарктические воды.
Там никогда не бывает спокойно. Чертовы ветра! Роал рассказал как-то раз, зайдя к нам в кубрик, что это от вращения земли. Мол, не встречая препятствий на своем пути, все ветра мира валятся сюда как в воронку. Дьявол их забери.
На следующий день игры закончились. Начался шторм. Свистать всех наверх!
Жерлаш решил паруса не убирать и «Бельжика» неслась, накренившись так, что стаканы на столе не держались.
Тогда мы и поняли, что таки беспокоило нашего земляка Карла-Августа Винке.
«Человек за бортом», — проорали как-то на палубе.
Я выскочил из кубрика и наткнулся на дружка затащившего меня в этот рейс.
«Йохан, — кричал мне Адам Толеффсен, — Йохан, Карла смыло».
Когда я подлетел к фальшборту, держась за ванты то, увидел лишь черную точку среди волн.
Карлу не повезло дважды: сорвался при маневре, а потом еще и оборвался линек спасательного круга, и его унесло.
Жерлаш ревел с мостика не хуже тюленя.
«Никаких маневров! — рычал он, — Курса не менять!»
Тогда и было положено начало его конфликта с Руалом.
Все понимали — капитан прав. Тут держись сам, а если уж не повезло дважды – ничто тебя не спасет, а погибнуть могут все.
«Полный вперед!» — орал Жерлаш Амундсену и глаза его играли бесовским огнем.
Потом в кубрике мы долго обсуждали его и хаяли, но понимали, капитан прав. Нам же всегда все не так. Послушай нас, пойди на поводу и бунт обеспечен. Нет уж, лучше палка и кнут.
Пряником были ангелы. Теперь их стало двое. Руал и Фредерик Кук.
«Крепитесь парни, — говорили они, — дальше будет еще веселей».
Нас ждала Земля Грэма. Жерлаш шел к ней длинным путем через Магелланов пролив. Ему не давал покоя испанский руттер  столетней давности, в котором этот уже тысячу раз мертвый чертов штурман, указал один пролив. Так уж не терпелось капитану им пройти.
Роал все переживал о дальней дороге и потере времени.
«Рос и Уэдделл, шли на месяц раньше нас, как же мы сможем пройти южнее с таким отставанием», — говорил он, но капитан был непреклонен.
Чертов пролив! Сейчас он так и называется пролив Жерлаша, а стоил он нам еще двух недель времени!
Но в чем-то повезло, море стало ровным, что твоя доска и после Южных Шетлендских островов мы попали в сказочную страну. Я тебе так скажу парень, когда мы увидели первый айсберг, то высыпали на палубу из кубрика все. Вахтенный кричал что-то невразумительное, а Жерлаш выглядел победителем и выдал команде по чарке доброго рома.
Как мы ему кричали ура… Всех святых выноси. Южное лето необыкновенно. Солнце не заходит и, кажется, так будет всегда. Но человеку всегда плохо… Солнце гляди-ка, спать нам мешало. Когда туман стоял почти сутки, радовались как дети, что хоть немного стемнело. Глупцы.
Что Амундсен? Да он все время работал. Иногда просиживал в «бочке» не только вахту, но и еще два раза по столько. Все писал в руттер свои замеры и заметки про побережье.
Наконец мы прошли, этот чертов пролив. Жерлаш опять плеснул рому. Снова ура капитану, жизнь удавалась.
Налей мне, я что-то начинаю трезветь, а этот состояние я не люблю, опять оживут болячки. Гляди, видишь шрам? Это меня штопал сам Кук. Спросил еще - вытерплю ли я, а сам все смеялся, чертов костоправ, готовя свои иголки. Шил по живому. Сунул мне в рот чертову палку, обмотанную кожей, да бельгиец Густав-Гатсон ткнул мне под нос свои кулаки. У него там татуировка на пальцах была и если кулаки сложить рядом, то читалось «Держись крепко». Поржал Густав надо мной, да и присел рядом обняв как брата. Славные парни были в том походе, что и говорить…
Нальешь ты мне или нет? Кровь скоро остановится! Когда я трезвый, то снова чую мертвый холод первого ледяного коридора… Налей прошу тебя парень, а то скоро — стоп машина! Да уж чертовы важные машинисты, но я им благодарен. Среди айсбергов паруса ни к черту, их выход.
Ну вот, другое дело. Оттаиваю понемногу. Ты парень молод и твоя кровь еще быстра… Я тебе так скажу: это счастье умереть молодым и не знать минут, когда  тебе возвращают твое израненное тело старика. Только выпивка и может выровнять курс… Дай тебе Бог приятель спас ты меня сейчас.
Непоседы все хотел достигнуть 130 градусов западной долготы, и повернули на запад. Сразу как увидели Землю Александра первого. Мы уже шли между 70 и 71 градусом южной широты и все глубже заходили в ледовый лабиринт.
Кто такие непоседы? Да Амудсен с Куком так мы их называли. Когда идешь на машинах у матросов дел мало. Скука одолевает. Ты или глазеешь часами на коридоры, которые становятся все уже или спишь, но это не про меня. Неинтересно. Вот я и взялся помогать нашему биологу. Эмиль Раковица, так его звали. Румын. Все рассказывал мне о животных, да позволял таскать свои склянки, а мне все дело и скучно не так, да и непоседы выделили меня из прочих матросов.
«Тебе Йохан нужно учиться», — говаривал Роал, а Кук все смеялся, глядя, как я неуклюже помогаю Раковице с его штативами и клетками.
Смотри парень, видишь какие у меня зубы? Почти десять штук осталось и все свои. Это все Раковица с непоседами, не слушай я их, не жевать бы мне сейчас сухари. Хотя давай по порядку.
Сначала я думал, мне только кажется, что ледяные стены сужаются, а потом, когда уже слева и справа было по несколько метров, я спросил сам себя, а как же мы развернемся и выйдем? Но  никого это не интересовало.
Раковица сказал мне, чтобы я вопросов не задавал. Не любил их капитан. Бельгийцы оказались послабее, но сомнения из них Жерлаш вышиб разом. Рявкнул не хуже тюленя, а они и сбавили ход. Амудсен еще хвалился потом, мол, молодцы норвежцы не стонут. А чего стонать? Я так рассудил, что не самоубийцы же непоседы и капитан, знают что делают. Еды полно топлива под завязку. Вот только выпивки часто не давали, да тогда кровь и сама гуляла.
Эмиль все птичек резал, рыб, да пару раз отловили тюленей. Угостил он меня тогда потрохами, эх и вкусный был супчик. А вот мясо у толстяков подкачало, зато жиру – прорва…
Что за толстяки? Да тюлени парень, чертовы тюлени… Благодаря им я и сейчас могу жевать как молодой…
Уже и февраль прошел, и ледяные стены можно было теперь трогать руками. Чистый лабиринт. И как-то раз все… Встали.
Было это в начале марта. Свистать всех наверх! Мы с Раковицей как раз на палубу и собирались. Вышли на крик первого помощника и поняли что все. Солнце еще тогда грело, а вот неприятности уже начались.
Дрейф… Я расскажу тебе парень, как это было, даже если ты мне больше не нальешь. Сердца товарищей со мною по сей день, и я знаю, что они хотят этой истории и ждут - не совру ли я, или не прихвастну ли где?
Все как есть. Зимовка. Дрейф вместе со льдами. Жерлаш все надеялся, что ледяное поле вместе с нами засевшими в нем изюминой отнесет таки дальше, чем чертовых первопроходцев. Всё замеры делали. Скорость дрейфа льдов им подавай да местоположение судна…
Еда? Да ее было на пару лет. Чертовы консервы! Хорошо, что я прибился к людям образованным и скоро стал понимать, почему к нам относятся часто как к детям, ну или недоумкам. Что мы знаем кроме черной работы и праздного времяпровождения? Помяни мое слово парень, если Йохану Господь отвесит еще один шанс, уж в следующей жизни я, верно, буду профессором. Чего мы стоили тогда против непосед?
Не веришь? Не буду даже просить у тебя выпивки парень. Скоро сам все поймешь!
Старшие офицеры занимались нами постоянно. Чертов Фредерик Кук, объявил — «Хотите не потерять рассудка — работайте!» Но кто из нас кого слушал?
А по мне бездельничать было скучно. Непоседы организовали команду бить тюленей. Хороший запас свежего мяса мы тогда заготовили, вот только чертов сумасшедший, вмешался. Не по нраву ему гляди, пришлось тюленье варево. Он и запретил его давать команде. Приказом!
Это я позже понял, что в неоплатном долгу перед Раковицей и непоседами.
Про цингу я только слышал, а вот Кук-то я думаю, на нее в свое время поглядел.
«Свежее мясо каждый день, — утверждал он, — Ты с нами Йохан?»
Да парень… Плюнул я тогда на все указания капитана и под предлогом помощи Раковице жрал вместе с ними солонину. А о горячем речь уже не шла. На судне безделье. Все шарахаются как тени и ждут с ужасом, когда исчезнет солнце.
Холод. С одеждой капитан тоже промазал и хорошо, что Кук прихватил с собой несколько тюков одеял. Розовых. Что это был парень за маскарад.
Спали по двое. Зарывались в кучу тряпья и кимарили в полузабытье. Ты я парень гляжу чистюля? Тебе приходилось не мыться хоть полгода? А год? А чертовых тринадцать месяцев?
Что? Да конечно, выпью… Ты я парень гляжу не промах и не жадина. Скажу тебе честно, ты бы там выжил. Нас спасли лишь товарищество и взаимопомощь. Ну и конечно непоседы…
Однажды наступила ночь. Навсегда. Мы с ужасом ее ждали. Становилось все холоднее. Спали в кубрике уже по трое, сидели в обнимку что влюбленные, а на палубе стояли только кучей.
Так парень греются пингвины — тем, кто в середке тепло, а крайним только с  одного боку, потом они в центр и  все сначала. День и ночь все смешалось. Как уж там не заблажили старшие офицеры, не знаю. Непоседы все работали. Амудсен замеры делал, да руттер писал. А нас понемногу сносило на запад.
«Неси на юг! —  все орал сумасшедший Жерлаш, — Мы еще не победили», - и нам становилось страшно.
Кук всех шевелил. Сам стоял вахты, бил склянки и все придумывал занятия для команды. А это уже был сумасшедший дом.
Выяснилось, что мало ламп и керосина и почти все время мы проводили в полной тьме. Я уже научился жить как слепой, четко зная, что и где лежит. Те, кто не ел свежее мясо тюленей, понемногу впадали в уныние. А тут и Жерлаш свалился с цингой… Жертва собственных запретов. Вот тут и начался его конфликт с Роалом. Никто не знал что делать, чуть не началась паника, а Амудсен берет командование на себя. Жерлаш еле движется, у всех кто тюленей не ест цинга, а он все о власти капитанской думает… Если бы не Кук и Роал, быть бунту.
Но ничего. Непоседы отменили капитанский запрет на тюленье мясо. Но, тут только упрямый вроде сумасшедшего капитана воспротивится. Властный он был… Поскрипел, поругался, да и признался что был неправ. Заболел то он последним. Несколько человек уже по пять-шесть зубов потеряло и ему видимо не захотелось под старость пустым ртом шамкать.
Ну и как только успокоились тюленьи страсти, так началось настоящее сумасшествие. Сначала один из старших офицеров бельгиец стал кричать, что видит солнце. Лежал себе и орал благим матом. То плакал, то радовался, а нам от этих завываний только хуже. Орал три дня в полной темноте. Никто спать не мог. Кук ему что-то там давал, но он только громче еще орал. А потом у него лопнуло сердце. Так сказал наш Фредерик. 2 июня это было, как сейчас помню, чертова второго июня. Тишина стала до звона. Лишь шуршанье одеял, да тихий говорок. Неожиданно все поняли, что где-то сейчас лето и есть свет. Тоска еще сильней навалилась.
Потом неожиданно один матрос собрался в Бельгию.
«Здесь недалеко, — говорил он — Вон там, рукой подать»…
Ловили его, наверное, раз пять и жаль, что не связали. Кук запретил, мол, замерзнет. Ну и что вышло? Спрыгнул он как-то раз на лед и ушел куда его нелегкая манила. Тот, кто видел сам плохой был не смог удержать. А матрос так и не вернулся…
Потом как раз в той стороне появились огни. Все гуляли влево и вправо. Появятся и снова исчезнут. Тут уж все о Боге вспомнили, а огни не уходят.
«Призрак бедолаги Анри», — все говорил Густав-Гастон, мой бельгийский дружок с татуировкой «Держись крепко» на кулаках. На самом деле крепкий был парень и товарищ славный. Всех ему жалко было.
Темнота стояла — глаз коли. Керосина для ламп матросам уже не давали. Только старшим офицерам и чертовым механикам. Те все машину свою облизывали, а важные были, что твой индюк. У меня, правда, конфликтов с ними не возникало, хотя так хотелось иной раз кому-нибудь из них задать хорошую трепку. Но стоп машина! Только на них и была вся надежда, когда льды разойдутся...
А всем уже казалось, что этого не будет, и снова появилась мыслишка, что чертов ледяной ад навсегда. На улице минус сорок, в кубрике минус десять-пятнадцать…
Скажу тебе парень, что человек может перенести и большее, но не завидую тому, кто на это решится.
Что с огнями? Не рассказал? Тут парень без дозаправки никак… Не будет попутного ветра, хотя похоже мне уже хватит, могу и заснуть, а это будет неправильно, ты щедро меня сегодня угостил, а Йохан никому не бывает должен. Разве что своим корабельным товарищам, с которыми мы погрузились в эту преисподнюю?
Давай наливай! Свистать всех наверх! Конец истории уже близок, хотя на «Бельжике» еще было темно. С огнями разобрался, чертов непоседа Амудсен. Послушал-послушал наши стоны, а потом прихватил с собой фонарь и пошел смотреть что там. Рассказал потом что всего ничего, мол, водоросли, вмерзшие в лед фосфо… фософоресцируют, о вспомнил, таки словечко! Вроде как льдина перемещается от давления и кажется, что огни гуляют. Густав еще попросил его лицо осветить, мол, не шутите ли господин ангел? Но тот сослался, что керосина мало и посмеялся еще.
Пройдоха, этот Густав. Сразу учуял подвох.
«Никакие это не водоросли, — шепнул он мне после, — Это бедолага Анри вернулся забрать нас с собой…»
А мне уже и не надо было смотреть человеку в глаза, чтобы понять сочиняет он или нет. Густав-Гастон сильно был напуган, черт меня дери, а этот парень мало чего боялся.   
Уже июль почти заканчивался, когда на горизонте в одиннадцать утра вдруг появился свет. Он лишь несколько секунд скользил по горизонту и снова исчез. Это был первый знак от Господа для нас.
Жерлаш всем выдал рому. «Молодцы парни, — рычал он, — Держитесь, скоро конец…» Крепкий парень был этот сумасшедший капитан. С Амудсеном они уже помирились, да и чего делить-то? Тут живу быть бы…
На следующий день солнышко прошло еще выше, потом еще.
«Да парни, — говорил нам доктор Кук, — Вот и вы попробовали вечности ночи».
Славный малый был этот Фредерик. Досталась ему уже вторая зимовка в этом кошмаре и вторая вечность.
Радость не убывала, мы все ждали свободной воды, но проходит месяц, потом второй, а льды неподвижны. Ели, конечно, от пуза. Жратвы запасли с материка на пару лет вперед, а тут еще свежее мясо.
Но нам уже и солнышко немило. Что за странная тварь этот человек, всегда ему плохо! Друг на друга первое время смотреть было страшно, а потом ничего, привыкли. Все ждали, ну когда же льды разойдутся? А они только крепчали — так казалось…
Не унывал только Руал.
«Что нам вторая зимовка, — говорил он, — Судно в прекрасном состоянии, еды вволю – перезимуем».
Даже сумасшедший Жерлаш его теперь боялся. Чертов ангел, вместо того чтобы поддержать, он вторую ночевку обещает!
Октябрь, ноябрь, декабрь, январь… Четыре месяца… Четыре чертовых месяца.
Еще один парень слетел с катушек, но тихо. Все бегал, мелко семеня по судну, натыкался на все подряд и что-то бормотал. Он всегда был слабаком этот Жан. Заметь приятель, только один норвежец за все это время погиб. Ну тот, первый, который сорвался с борта… А прочие бельгийцы… Хотя что я на них, мы может и тверже, а чертову воду первым увидел наш кок Луи Мишот. Пошел он как-то размяться на ледовое поле и прибежал так резво, что мы снова вспомнили про беднягу Анри и блуждающие огни, но нет.
«Льды шевелятся», — кричал он.
Чертовы льды! Они и на самом деле на следующий день стали хрустеть, а «Бельжика» все вздрагивала и тряслась, как в лихорадке.
Полынью нашел первым Кук. Почти километр до нее был.
«Пора парни, — кричал он, — Есть шанс!»
Все получили пешни и марш-марш на лед. Никого заставлять не пришлось. Прорубились быстро, будто сам Господь ждал нас с той стороны. Наверно так и есть, потому что рубили всего ничего, а свободная вода будто подошла сама.
Тут механики в дело. Давай машину запускать и хоть я их не люблю, скажу тебе парень когда «Бельжика» пошла, расцеловать хотел каждого.
Боролась девочка со льдами долго, мы даже на палубе спать легли кучей. Все не хотели прозевать первую воду. День, другой, на третий вахтенный из «бочки» крикнул:
«Вижу море!»
Танцевали все, но рано, еще пару дней нас не отпускали эти холодные лабиринты, зато, когда мы вышли после тринадцати месяцев плена на чистую воду…
Да не плачу я парень… Так что-то в глаз попало… Стоп машина! Налей-ка мне братец…
Помяну я товарищей своих. Не знаю кто сейчас жив, а кто мертв… Непоседы-то знаменитыми стали после, пролив теперь называется именем капитана. Все на наших костях, но я не в претензии. С деньгами нас не обманули и рассчитали честь по чести, мы с Толефсоном наверно год потом гуляли, а ведь могли и трактир какой открыть, кстати, так и собирались сделать, но все праздник и проклятое чувство, что так будет всегда.
Это же только кажется парень что вся жизнь вперед , а шансов у каждого не так уж и много. Мне вот один Господь даровал разок за все страдания, а я и пустил все через желудок, а ведь мог круто повернуть свою свою жизнь.
Налей! Мы снова прошли через полосу туманов и широту мыса Горн с ее штормами. После вечности ночи, нам сам черт был не брат, и только думали, как же славно мы заживем мы после расчета.
Пунта-Аренас, первый городишка где мы бросили якорь. Райский уголок. Все можно понять, только сравнив кошмар с обыкновенной жизнью. А мы с тобою парень сейчас в раю… Я может потому, и не купил себе трактир, что по сей день понимаю, как же повезло тем, кто не нюхал пороху, а может быть, как раз и не повезло. Сравнивать не с чем. Людишкам же всегда плохо, а если хорошо, то они сразу надумают себе проблем.
Да нет приятель… Я не плачу… ничего, просто опять что-то в глаз попало.
Наливай…


Август 2010 г.