Продолжение следует

Лилия Николаевна Белых была балериной и Раком ...после сорока. В смысле профессии, знака зодиака и возраста. О том, что  балерина - Лилия Николаевна знала всегда. О том, что Рак - узнала после тридцати, прочитав популярную брошюрку об астрологии. О возрасте - делала непроницаемое лицо.
Впрочем, с тех пор, как она узнала о себе, что из женщин-Раков получаются или героини, или истерички, Лилия Николаевна навсегда сделала своё лицо непроницаемым. В связи с тем, что до тридцати никаких склонностей к героизму не проявляла, а истеричек в труппе музыкального театра хватало и без неё.
О возрасте...О возрасте она вспоминала по утрам, положив ногу на высокий подоконник, чтобы дисциплинированно выполнить положенные экзерсисы. Отёкший подъём плохо слушался, колено норовило щёлкнуть, бедро - выщелкнуть, но никто никогда не смог бы об этом узнать, глядя на безмятежно-высокомерную балерину. "...Гран-батман, дорогая, - привычно приказывала она себе, - и попробуй не сделай - убью."
Из открытого окна прямо в чуткие ноздри Лилии Николаевны доносились ароматы чужих завтраков. Она с абсолютной точностью могла бы сказать, что на первом этаже у Никифоровых омлет, а на втором - у Сидоренко - жаренная печень с лапшой. А рядом...Позвольте, ну это уж слишком - и раз, и два, - куринные окорочка в пиве - на завтрак?! - и четыре. и раз, и два - ..."
 "После отпуска дирекция вежливо сделает мне соответствующее предложение - и четыре" - без видимой связи подумала она, не сбавляя темпа движений под звучащую из окна напротив популярную запись Верки Сердючки, только что сменившую Потапа с Настей Каменских.
 Ей были понятны эти признаки - отёки, резко подскочившая способность различать запахи, изредка позывы к рвоте. Ну не беременная же она, в самом деле. Не дева, и не святая....
"Надо быть готовой, - подумала Лилия Николаевна одновременно с другой, прямо противоположной мыслью, - не думай об этом. "
С ней это часто случалось - параллельные мысли. Возможно, потому она и не сделала карьеру, имея нелепую способность знать, что нужно сказать, но вслух произнося совершенно другое, а то и третье, или четвёртое. И вполне вероятно, что личная жизнь Лилии Николаевны не задалась по той же причине, но она больше не собиралась анализировать это.
Песня закончилась. Возникшая на долю секунды тишина тут же прервалась оглушающим рёвом, переходящим в вой, соседа по коммунальной кухне алкоголика Юрия.

Юрий сидел на табуретке посреди кухни, и запрокинув к потолку искажённое слезами лицо, выл.

_ Что случилось? - спросила Лилия Николаевна.

- Ма..ка ууууууу !

- Что-то с мамой?

- Машка,бл..ть умерлаааааа!!

- Какая Машка, Юрочка?

- Дочка мояаааа...Доченька мояааааааа!

Лилия Николаевна схватила голову соседа, прижала к своей сухопарой фигуре, молча поглаживая и пытаясь по запаху определить, сколько он выпил, через сколько протрезвеет, чтобы получить хоть какую-нибудь информацию, как руководство к действию.
Не то, чтобы она была чересчур доброй, или любила, как некоторые, похороны, да и халат намок Юркиными слезами до самого нижнего края, но не оставлять же было человека в такой беде в одиночестве.
В обед Лилия Николаевна, категорически отказавшись сходить за водкой, насильно кормила лежащего на диване соседа Юрия свежесваренным куринным бульоном с ложки, приговаривая "за маму и за папу".
Вечером раздался стук в её дверь. Лилия Николаевна открыла, не глядя, произнеся низким голосом своё обычное: "Пардоньте, у меня срач." - и сделала рукой выразительный жест в сторону грязных окон, давно нестиранных штор и паутины по углам. Она и себе не могла объяснить, зачем поступает именно так. Но именно так всегда говорила и поступала. Впрочем, никогда и не задумывалась над подобными пустяками. За этим следовало традиционное - " Падай.", сопровождающееся ещё одним не менее выразительным жестом в сторону старинного венского стула. Что являлось подвохом и сразу давало понять, кто в доме хозяин, поскольку стул был настолько шаток и хрупок от старости, что сидеть на нём можно было только на самом краешке, сохраняя необыкновенное напряжение тела и такую же прямоту спины, как у самой Лилии Николаевны. Ну или лучше стоять. А вскоре и уйти. "Или подбить и починить стул случайно нашедшимися у меня инструментами, если руки растут у мужчины, откуда им положено" - язвительно думала Лилия Николаевна, в виде исключения в таких случаях, правильно параллельно прощаясь вслух и крепко закрывая дверь за гостем на щеколду.

- Падай. - сказала Лилия Николаевна вошедшему соседу Юрию, а сама в длинном махровом халате и в полотенечном тюрбане на голове, с розовым после душа лицом, демонстративно легла на диван и открыла начатый роман-кино известного автора. Ещё днём Юрий очень непосредственно призналася, что соврал насчёт дочери. Нет, дочь и правда, была, взрослая. И живая. А зачем соврал о её смерти,  и сам не знал. Одиноко как-то...
Усевшись на венский стул, тут же ощутив всю полноту собственной незащищённости на чужой территории, Юрий сделал открытие. Оказалось, что он способен выговорить целую фразу, не употребив ни единого матерного слова. Да ещё и ловко-то как.

- Ты разрешишь мне у тебя закурить,а, Лилечка?

Лилечка, не отрывая глаз от строчек в книге, нащупала пачку сигарет, вытащила одну, сунула в рот, и всё так же глядя в книгу, потянулась к Юрию за огоньком. Юрий щёлкнул зажигалкой.
Покурили. В первом абзаце первой страницы романа-кино было пятнадцать слов.

 - Погода сегодня...ууу...жарко,бл..ть. Облака белые, как. Зае..сь.

Во втором абзаце первой страницы романа-кино насчитывалось двадцать четыре слова.

 - Слухай, Лилька, мне говорили, что ты на двадцать гривен свадьбу накормить можешь. Бля, не верю...

 - Тридцать восемь.

Тридцать восемь слов было в третьем абзаце первой страницы романа-кино.

- Пиз..шь.

 - Не-а.

лилия Николаевна перевернула страницу.

- Лилька, а давай мы...это.

Всё также не отрывая взгляда от строчек, Лилька молча и выразительно подняла ближайшую к соседу бровь.

- Ну а шо, хиба тебе не хочется?

Лилька подняла вторую бровь. В первом абзаце второй страницы было всего три слова.

- Тебе хорошо будет, давай попробуем, а?

Третьей брови у Лилии Николаевны не было, она захлопнула книжку и взяла сигарету. Юрий щёлкнул зажигалкой.
Покурили. Лицо Юрия было очень сосредоточенным и по мере приближения огонька к фильтру, становилось по-детски трогательным. Тихо и с нежными паузами он сказал:

- ну вот смотри - ты завтра умрёшь...Не, - к примеру. Ты завтра умрёшь. ...И вот скажи: "е..лась ли ты вчера...или позавчера? а?

Лилия Николаевна перестала дышать.

- Лилькааа, я тебе стул починю, честное слово! И всю мебель...

Гомерический хохот Лилии Николаевны, вырвавшийся из открытого окна, эхом отдавался от перистых облаков. Они сегодня были - абзац. С пробелами.

(продолжение следует)