Босяк

Часть первая. Сосед
Семен Иванович проснулся, открыл глаза, окинул взглядом окружающую  обстановку и только сообразил, что он в деревне, в которой не был уже года три. За стеной дома раздался знакомый деревенский мат соседа, выгонявшего свою скотину на выпас :
- Куда пошла, сучка непокрытая, палки захотела…
Семен Иванович улыбнулся, потянулся в постели, легким движением сбросил  одеяло, быстро оделся и тихо, чтобы не разбудить жену, вышел во двор.
Глубоко вздохнув, Семен Иванович оглянулся вокруг, примечая изменения в деревне, которые могли произойти за время его отсутствия, и, не заметив ничего особенного, присел на скамейку.  Закурил и задумался:
- Сколько же лет я связан с этой деревней? Похоже лет двадцать, не менее.
В голове промелькнули все минувшие годы его пребывания в этой деревне, среди которых он не смог вспомнить ни одного плохого. И последний сын его здесь вырос, и даже дети родственников, да и постарели они с женой за эти годы среди этих деревенских людей, к которым сохранилось лишь почтение и уважение. На душе его было легко и спокойно, да и горевать было не о чем. То, что наметили в жизни, сделали: и дом построили, и сыновей с внуками достаточно, да и дерево не одно не посажено. Все вроде путем, все по совести, а душа все рвется куда-то, ни мира в ней, ни покоя, рукава засучить хочется, дело доброе еще сделать, чтобы умереть красиво, с достоинством.  «Вот такая музыка, - подумал Семен Иванович: - Жить все же надо не ради радости, а во имя совести. Так надежней и веселей. Да и в бездействии умирает человек. А это нам надо?»
Не случайно лезли в его голову такие мысли. Многое не нравилось ему в сегодняшней жизни. Особенно за живое задевала судьба деревни. На своей памяти не видел он ни одной счастливой. И виной этому были сами крестьяне, которые разлюбили свою землю, запустили ее и не защищают. Хотя по понятиям правителей, если их можно так назвать, деревня цветет, вся в удовольствии и чуть ли не лидер в экономике. Для них, что соврать, что правду сказать. По жизни то нашей – вроде все в ней есть, а комфорта в душе нет. От того и тоска гложет, ибо за землю никто не сгорит, слезу не пустит.
Так и сидел бы Семен Иванович, размышляя о человеческой глупости, если бы к нему во двор не вошел сосед Игорь,  выгнавший свою скотину. 
- Здорово, Иваныч! Сколько лет, сколько зим… А мы думали, что ты дом продаешь, другое место себе подобрал. Надолго к нам?
- Да копил, Игорь, на новый дом, почти накопил, но жена шубу купила, потому и здесь. Похоже, что доживать мне свой век среди вас, здесь вроде не тесно. Да и куда мне без помощников-то. Слушай, это ты мне во дворе траву скосил? Думал, что в заросли приеду, а тут как в парке, приятно даже.
- За домом твоим только не смог скосить. Там у тебя досок много навалено, да и железки всякие. Косу жалко было, потому и не стал.
- Да чего там. И за это спасибо. Другой бы и не сообразил, что помочь надо. Добринки в нас не хватает, одна сволочинка внутри. А с ней доброго дела не сделаешь. Сам-то как?
- Прижились вроде, хозяйством обзавелись. Пока все путем.
- Когда в прошлый раз я уезжал, у тебя вроде всего одна коза была, а сейчас?
- Ну, когда это было. Сейчас у нас кроме козы двенадцать овец, двадцать кур, и корова с бычком. Хотим свинью еще завести. Корову вот только покрыть надо, да бычка в округе нет. Водили как-то раз эту сучку на случку верст за пятнадцать. Не дала поганка. Пытались своим бычком покрыть, но мал еще, не достает паршивец.
- А с харчами как? Без проблем?
- Ты чего, Иваныч? Жить на земле, работать на ней и быть без харчей – позор на любую голову. Молока у меня в достатке, сметана, творог и масло есть. Мясо Люба на зиму консервирует. Так что, жить можно. Мозгами только шевелить, а не скрипеть надо.
Судьба у Игоря была не простой. Пил он когда-то по-черному, думали, что долго не проживет. В больнице лежал, лечился. Там он и познакомился с медсестрой Любой. Она хоть и старше была его лет на десять, и далеко не первой свежести дамочка, чем-то запала ему в душу и приворожила. Что между ними было – не помнит, говорит, темно было.  Не устоял Игорь от соблазна, вошел в кайф от бабьей ласки и спекся. Вот тогда-то он и оказался в деревне. Люба, между прочим, не одна была. За ней потянулся туда целый ее выводок – шесть дочек с приданым. Ему бы зубы веером выставить, завязать шнурки на ботинках и уйти, а он нет, поступил по принципу: взялся за гуж, не говори, что не дюж.
А в деревне, как ни странно, все сложилось, все сладилось. Не смущали их ни бытовая неряшливость деревни, ни ее неприхотливость, ни дикость, ни даже отношение к крестьянину как к продукту  второстепенному, а к деревне как к заднему двору, обществу без социальной отваги. До фонаря все это им было. Они хотели только одного: жить и работать подальше от переднего двора, чтобы можно было волю  почувствовать, свободу личную.
- А вы все же молодцы, Игорь, из развалюхи доходную домашнюю ферму сделали. Не каждый на это способен, особенно в наше время. Ну, а в коллективном хозяйстве стал бы работать?
- Ты чего, Иваныч?! Там же массовый обман. А крючков сколько, пакостей и капканов всяких. Да и система эта прогнила напрочь, она делает все, чтобы люди не брали землю, кормилицу нашу. У них даже экипировка с рождения до смерти как у заключенных ГУЛАГа. Разве это дело? Да и  в стаде я быть не хочу. Мне воля нужна, я ее люблю больше себя. А там живут по приказам и командам, без какой-либо цели. Но ведь сам знаешь, что ни один ветер не будет попутным, если не знаешь, куда плывешь. Нет, Иваныч,  дохлое это дело.
- Дохлое говоришь. Я тоже не могу понять, что с нами происходит. Вроде все есть: земля, люди, инфраструктура и даже деньги, а дело стоит. Идеальную деревню нам сейчас трудно создать, для этого нужна хотя бы одна мятежная, ибо сторожевых псов много, говорильня власти достала. Мы уже сами себя понимать перестали, толчем воду в ступе. Но выход все же есть. Просто за нашу деревню кому-то пострадать надо, но таких людей у нас, к сожалению, пока мало. Живут все, как кроты, ничего вокруг себя мутными от пьянки глазами не видят. С таким народом путного дела не сделаешь. От того и шрамы на душе. Народу оставили только воздух, его-то отнять нельзя.  По жизни своей я не видел ни одного человека, который сказал бы: я не буду этого делать, поскольку это неправильно. Все гребут к себе все руками и не поделятся.
- Ты знаешь, Игорь, я в этой области последние двадцать лет живу, дела разные вел, но за это время не было случая, чтобы меня не обманули или не ограбили. А я ведь здесь  родился, самые тяжелые времена помню. Такого, как сейчас, никогда не было, даже в войну и послевоенные годы. Добра было больше, сочувствия, сострадания. А сейчас? Каждый живет по принципу: быстрей бы у соседа корова сдохла. Но это уже не страна, а притон какой-то.
- Да ладно, Иваныч, остынь. Поживи на природе, рыбку полови, грибочки пособирай. Александровна-то твоя где, спит?
- Спит, устала с дороги.
- Скажи ей: если молоко нужно, Люба принесет. Хоть парного, хоть из погреба. Корову-то мы поменяли, молоко у новой отменное. А с деревней все путем будет. Когда-нибудь народ одумается, рукава засучит и наведет порядок. Кроме народа сделать этого некому. Подарит он деревне жизнь и создаст когда-нибудь из развалин деревню всеобщего благоденствия.
- Шутить изволишь, Игорь?
- Нет, какие уж тут шутки. Пока деревня жертва народного безумия. Но безумие проходит, а если уж старики не сдаются, то бумажная архитектура, Иваныч, испытания временем не выдержит. Помяни мое слово.
- Твоими бы устами да мед пить. Но пока мы недоношенные какие-то. Дай бог, если это пройдет.
- Пройдет, Иваныч, пройдет. Придет время, когда народ расстроится и попрет эту нечисть дралохудровую. Вместо ненависти придет в деревню любовь. Известно  же, что в жизни побеждают не сильные, а любимые. А мы из таких. А раз так, то всякое там бизнес-болото высохнет и мокрого места от него не останется. Ну, а я на что, Иваныч? Я хоть со своей командой еще не победил, но уж не проиграл точно. Штормит сейчас, конечно, но поверь – любовь к настоящему делу дает силы и терпение. Иначе меня бы здесь не было.
- Прижился значит?
- Вроде. Зимой мне особенно здесь нравится. Хоть рыбу лови, хоть на охоту ходи. А тишина какая… так что, кардан пока держу и все у меня в полной духовной гармонии.
Семен Иванович предложил Игорю закурить, а между делом спросил:
- А в деревне чего нового? Или все по-старому?
- Скажешь тоже. Это уже не деревня, а дачный поселок. Многие поумирали, кого-то родственники в город забрали. Местных-то практически никого не осталось. Один Босяк да Мишка Румянцев.
- Босяк – это не Андриан ли?
- А кто же еще? Дом свой спалил по пьянке, чуть живой из горящего дома вылез. В больнице еле отходили. Живуч оказался. Этой зимой так на усадьбе нажрался, что до дому дойти не мог. Заснул прямо на снегу перед деревней и хоть бы что. Ни жар, ни холод, ни вода его не берут. Блаженный какой-то.
- А чем сейчас-то он занимается? Опять кому-нибудь заборы чинит?
- Да нет, на баб сейчас переключился. У всех просит руку и сердце, а берет свое. И как ни странно – все довольны и не возмущаются.
- Заливаешь, наверное. Откуда здесь бабы взялись, вроде их здесь отродясь не было. Старухи еще были, да и то металлолом.
- Дачники понаехали, да коммуна какая-то появилась. Тут недалеко пионерлагерь когда-то был, так там теперь целый колхоз, и баб полно. Живут кучно, делают, что и я, только все сообща и вскладчину. Вот там он их и вылавливает и по ночам щупает. Мужик-то он видный, крепкий, да и не старый еще. Ему вроде пятидесяти лет нет. Вот и балуется на дармовщинку. Не зря же говорят, что любовь придумали русские мужики, чтобы денег не платить. А наши бабы за любовь, знаешь, как цепляются? Бульдозером не оторвешь, если любовью запахло. Отсюда у него и получается – хоть не достоин, а имеет.
- Ну, и не стерли его там местные мужики в мелкий табак?
- Пока живой, что дальше будет – посмотрим.
- А тетка Лида жива или померла?
- Год ее как уже нет, Иваныч. В город забрали, там и померла.
- А дом продали или как?
- Да нет, по наследству внучке достался. Она даже баню к нему пристроила.
- Таньке что ли?
- Ей самой. Развернулась она здесь по-черному. Кобелей меняет как перчатки и всех сюда возит. Щедрая она на это дело оказалась. Никто и подумать не мог, что в такой грех впадет. Скромная вроде была, а теперь не баба, а одна романтика.
- Надо же, а я ее соплячкой знал. Тихая была, безобидная, вроде не глупая. Выходит, что по нашей жизни ума много не надо: было б тело, цена будет.
- Да какое там в задницу тело – доска гладильная, а смотри, как закрутила. По ней выходит, что чем ниже баба падает, тем выше гонорар. Смотреть же  не на что, тем более щупать. Не зря, очевидно, говорят, что нет некрасивых женщин, если водка через край льется.
Семен Иванович несколько отвлекся от разговора и задумался. Для него женщина никогда не была загадкой. По природе своей она создана для любви. Но какой? Не панельной же? Ее всегда тянет на подвиги, ни страха, ни последствий она не боится, если уж  приспичило. На первый взгляд – это всегда нетронутое сокровище, а на деле – дьявол во плоти. Кому-то от этого хорошо, кому-то – петля на шее. Да и понять женщину трудно: то она любит, то разлюбит, любит ли она вообще, и никогда не знаешь, какой выбор она сделает. Ложь и правда с ее уст  вперемешку идут. Вот и пойми тут – слабое это создание или коварное? Скорей всего коварное, ибо все трудности у мужиков от женщины. Причем, чем она привлекательнее, тем опаснее.
Семен Иванович сплюнул зло на землю и переключил тему.
- А где сейчас Пашка с Наташкой? Мох, что ли, собирают?
- Ты что, Иваныч!  Погорели они. Напились в стельку и заснули с сигаретой в постели. Задохнулись  от дыма. Пермячка первой заметила неладное в их доме и нас с Любкой позвала. Дом спасти нам удалось, а их нет. Прошлой осенью это было.
- Жалко, конечно. Хоть и пьянь беспробудная была, но плохого вроде никому не делали. Да и молодые вроде еще. Наташка только на пенсию ушла, а Пашка  ее ровесник. Могли бы еще пожить, да видно не судьба.
- Да они сами ее строили, судьбу-то свою, вот она и сломалась. Все у них в этот раз сошлось в одной точке: образ жизни, наследственность, ну и случай, конечно. За все сразу и поплатились.
- А дом что, сиротой остался? Вроде крепкий еще, лет сто простоит.
- Купили его, причем сразу.
- Кто купил-то?
- Женька-москвич. Зимнее логово в нем для себя хочет устроить. Уже и ремонт начал. По нашим местам большие деньги заплатил, больше бюджета местного сельсовета.
- Это не тот, что за деревней вдоль реки чуть не с километр земли отхватил и хоромы на ней построил?
- Он самый. Зимой сюда приезжает, гулянки устраивает, на снегоходах развлекаются. Все бы ничего, да за народ местный обидно. Не видел он ничего в своей жизни подобного. Кто-то из местных пытался Женьку этого угомонить, да все без толку. У него один ответ: на кого варежку разеваешь, здесь вам не Америка, иди работай… А где работать-то?
- Выходит, что у него хорошая профессия – родину расхищать, а в нашей стране нет ничего, что нельзя было бы украсть. Верно я говорю, Игорь?
- Точно так, Иваныч. С виду мы все граждане честные, и невозможно доказать обратное. Ведь такие деньги честным трудом не заработаешь. Поэтому-то я и не ловлю кайфа от того, что происходит. Потеряли мы себя, Иваныч, потому и беспросветная нищета кругом, в дикарей незаметно превращаемся. А нам внушают что человек самое ценное национальное достояние. Забыли только добавить: если у него есть мешок с деньгами и счет в зеленых за границей. Вот и задаешь себе частенько вопрос: как жить-то дальше?
- Про бога все забыли, Игорь. Если  бог в душе, то хоть и понимаешь, что хочешь и можешь, но что-то предостерегает – нельзя этого делать, и не делаешь. Но таких людей у нас мало. Потому-то большинство и хотят туда, где люди живут лучше. Ведь у нас где бабки, там и правда, а народ-самородок превращается в народ самодурков. В такой стране нам с тобой счастья не видать. Отсюда и зубная боль в сердце.
- Потому-то я и осел здесь, Иваныч. Тут легко дышится, здесь другая музыка. Меня тут так прикололо, что о другой жизни и не мечтаю. Никогда ничего ни у кого не прошу, не унижаюсь, сам себе голова.
Семен Иваныч, почесывая затылок,  спросил соседа:
- Выходит, Игорь, что вы втроем зимуете в этой деревне? Не скучно?
- Почему втроем? Кроме нас с Любой, Босяка и Мишки Румянцева здесь постоянно сектанты живут. Они в деревне домов шесть прикупили, готовы еще купить, если продавать кто будет. К твоему дому тоже присматривались, смотри не прогадай.
- Нет уж, этот дом я не продам. Это моя последняя крепость. Подремонтирую его малость и сыну с внуком в наследство передам. Пусть не Рублевка, но все же недвижимость. Это сейчас она не в цене, но пройдет время, и наши места на вес золота цениться будут. У меня здесь свой маневр, стратегический. Скоро каждый богодень в этой деревне, не одного года жизни будет стоить. У тебя, кстати, есть какие-нибудь разрифмованные мысли по этому поводу?
- Какие могут быть мысли, Иваныч? Не доживем мы с тобой до этого времени. Все надежды в моей голове на эти времена то тухнут тихо, то гаснут незаметно. Непроглядная тьма, одним словом.
- Чего же ты так мрачно-то, Игорь? Это пока у нас сколько правды, столько веры. Но не на вечно же. Сам же сказал, что народ расстроится и делом займется. Он уже и сейчас орет: давай порядок, ибо в долг живет и настроение у него не очень. Рецептов по этому поводу, как  в аптеке, конечно, нет, но что-то путное может произойти.  Такой укорот дадут, что мало не покажется.
- Да, плевать им на этот укорот. Мой тебе совет, Иваныч: займись домом, порадуй свое потомство. По нашим-то временам - меньше знаешь, крепче спишь. В нашем народе хоть и есть природная соображалка, живомыслящих людей нет. Для такого дела нужны свежие головы, а они еще из пеленок не выросли.
- Эх ты, бактерия вирусная. От твоих слов спокойствие в нашу душу не придет никогда. По-твоему пусть бесчинствуют вседозволенность и пошлость. Но это не эталон жизни, Игорь. Пока нас действительно покупают дешевле, чем мы стоим. Но только пока. Времена у нас изменчивые и быстротекущие, а ты, не дождавшись операции, уже умер от вскрытия.
- Да не умер я, Иваныч. Просто понапрасну мозгами брызгать не хочу, а потому порох свой на меня не трать. Предела страданий у меня пока нет, а все, что меня не убивает, пока спасает. А потому и пар выпускать рано.
- Ладно, сосед, зрей. Скажи лучше, как вы с сектантами-то уживаетесь? Не достают, не гадят?
- Нет, с нами не шалят. А вот разборки между собой иногда устраивают. Прошлым летом сход у них здесь на озере был. Сначала все было спокойно, как всегда. Но однажды ночью стрельбу устроили, всю деревню на ноги поставили.
- Баб, что ли,  не поделили?
- Да нет. Ты Серегу-сектанта помнишь? Он на краю деревни жил.
- Ну, помню. Высокий такой, с бородой. Убили что ли?
- Убить не убили, но помяли хорошо. Мужики их секты ему даже руку прострелили. Разговор там у них был серьезный.
- Чего же он натворил, если дело до стрельбы дошло?
- Общак их растратил. Бабу свою приодел, машину купил, лошадь и еще кое-что не по их законам. Выгнали они его через месяц, а на его место другого поставили.
- Серьезно они взялись за нашу деревню. Скоро и дачников-то всех здесь со свету сживут. Не боишься, что спалят они твою ферму, а на ее месте дом себе построят?
Если чего-то подобное заметим, то расстроимся всей деревней. Не прими тогда, господь, за грех, прими за лекарство. Мужиков ты наших знаешь, все их дома по досточкам разберут, на кресты только оставят. Все будет по справедливости, Иваныч, хоть и не по закону.
Семен Иванович не стал развивать эту тему, а спросил о другом:
- Ты сказал, что Андриан спалил свой дом, где же он тогда живет?
- В старом магазине живет, рядом с архитектурным выкидышем. Раньше там два брата жили, но один из них помер от пьянки, а другой в городе осел. Наезжает сюда иногда, но редко. Вот в их доме он и поселился.
- А архитектурный выкидыш – это что?
- А ты разве не знаешь? Да это дом у въезда в деревню, из тарных досок построенный в стиле барокко. Живописец, наверно, его первый хозяин был, ибо смысл его постройки мужики разгадать до сих пор не могут. Разукрашен красиво, но жить в нем нельзя – холодно и ненадежно, развалиться может. Одним словом – клиника. - Игорь не надолго призадумался: - А Босяк-то тебе зачем?
- Да жена попросила туалет от бани поближе к дому перенести, а у меня поясницу схватило. Мог бы я и сам это сделать, но боюсь, надорвусь.
- Ну, это он сможет, если его от баб оторвать.
- Ни хрена себе. И кто ж его  отрывать будет, уж не я ли, Игорь?
- А ты проще сделай. Дома его сейчас точно нет. Напиши ему записку, что, мол, помолдаванить нужно, и подпишись. Тебя он уважает, сам к тебе придет. Потом ставишь стопку с закуской и считай, что туалет у тебя уже рядом с домом. Много только не наливай, а то другие проблемы появятся. Ну, ладно, Иваныч, мне пора. Девок надо на луг выгонять, сенокос все же.

Часть вторая. Босяк
После завтрака Семен Иванович решил навестить Андриана. На вопрос жены  «Куда собрался? он ответил:
- Ты же туалет решила новый сделать, вот я и хочу Андриана взять в помощники. Спину я потянул, болит сильно, один боюсь надорваться.
- Небось, он пьяный в стельку, а какие дела в таком виде.
- Игорь говорит, что пьет в меру. Да и по другому делу он сейчас.
- По какому такому делу?
- По вашему. Не пропадать же мужику в расцвете сил в одиночестве.
- Ну-ну, иди. Только сам по этому делу не увлекись, надорвешься еще.
Семен Иванович улыбнулся, махнул рукой и вышел из дома, бросив на ходу жене:
- Это те трудности, которые можно стерпеть, причем с удовольствием. Ну, а если что не так, то хотя бы согреюсь.
Новое убежище Андриана находилось всего в нескольких домах от дома Семена Ивановича. Подойдя к его дому, он обратил внимание на то, что дверь не заперта, а на ней висела какая-то табличка с надписью. Приблизившись, он прочитал вслух: «Ушел в люди». С боку на стене дома на огромном ржавом гвозде висели такие же таблички, только с другими надписями: «На ветру», «У птичек», «В берлоге». Семен Иванович разглядывал их и не заметил, как к нему сзади подошел сосед Андриана.
- Ребусы разгадываешь, Иваныч?
Семен Иваныч  поздоровался с Егором.
- Очень интересно. У него что, опухоль головного мозга? Может, скажешь, что все это значит?
- Изменился в последнее время Босяк, вроде бы как сызнова жить начал. Умывается каждый день, даже бороду подстриг и босиком редко ходит. Дома застать его сейчас трудно, но можно.
-  Ну, а надпись-то эта что означает?
- Долго же ты, Иваныч, у нас в деревне не был, если этого не знаешь. А означает это то, что он пошел по бабам, и скоро его не ждите.
- Он что, так здесь востребован, что об этом вся деревня должна знать?
- Не то слово, второй Гришка Распутин. За каких-то два-три года совсем другим человеком стал, особенно после того, как чуть живым из своего горящего дома выполз. Обгорел малость, но цел остался. В больнице с трудом выходили. Ну, а стимул жизни у него сейчас один: девяносто, шестьдесят,  девяносто. Вот так-то, Иваныч.
- А бабы-то откуда у нас в деревне появились? Вроде всегда были одни старухи, да и те на лом только годились?
- Отстал ты от нашей жизни, Иваныч. Вон в том краю деревни их как рой пчел, и сосчитать трудно. Одна есть такая, что все живое от нее в радиусе километра гибнет, кроме Босяка, конечно. Хотела она поставить перед ним вопрос бедром, но получила отлуп. Не зажигает она его, топливо не то.
- Чем же он их берет-то  красавиц?
- Это надо у самих баб спросить. А вообще-то все они как козы, их все время в чужой огород на капусту тянет. Говорят, бабью дурь понять трудно. Скорей всего не знают чем себя занять, а потому без всякой конспирации их на подвиги тянет. Ну, а Босяк всегда в нужном месте. Мы же тут все в одном котле варимся, как же тут без интереса-то…
- А Босяком-то кто Андриана прозвал? Вроде он этого никогда не заслуживал.
- Да это не деревенские, а сектанты его так окрестили. Не по их уставу живет, а это  бесит. Он же их игнорирует и посылает к нехорошей маме. Они пытаются издеваться над ним, а он в ответ только пошуметь может, но обидеть никогда. Божий человек, он всем только святую правду говорит. К тому же ему ничего не надо, кроме личной свободы.
- Разве это плохо, Егор? Святой и правдивый человек – это совесть народа. А русский народ всегда отличался широтой своей натуры. К Босяку, опустившемуся человеку, это не имеет никакого отношения. Кстати, ты тоже на тот край деревни к птичкам летаешь?
Егор усмехнулся на вопрос Семена Ивановича и, хитро прищурив глаза, ответил:
- Опыт Андриана гребу полной лопатой. Жду перемен, может, женюсь.
- Наступаешь на горло собственной песне, значит? Надоела холостяцкая жизнь?
- А чего в ней хорошего-то? Надоело по чужим углам шариться. Женатым-то я никогда не был, а тут любовь. А она, Иваныч, как и смерть, дается один раз, настоящая, конечно, любовь. Не все, правда, это знают и понимают, к сожалению.
- Чем же привлекла тебя эта дама, на которой жениться собрался? Не размерами же, как Андриана?
- Нет, конечно. Мозг у нее девственный, целомудренный, манеры приличной бабы. К тому же она  хозяйка хорошая. Во всех ее делах романтика чувствуется. Ей не сытой жизни хочется, а общего дела. Одним словом, беззаветная любовь деревенской женщины.
- Я ее знаю?
- Нет, она не местная, из соседней деревни.
- Дай тебе бог, Егор, чтобы ты не ошибся. Заруби только  на носу: у плохой жены муж покупает водку, у хорошей -  ликероводочный завод. Лично я желаю тебе завод. И еще одно запомни: человек стоит ровно столько, сколько стоит его слово. Этого, кстати, не скроешь.
- Настоящая она.
- Смотри, тебе видней.
В это время мимо них проходила незнакомая, Семену Ивановичу пышногрудая женщина. Вся словно из гламурного журнала. Семен Иванович залюбовался было броской дамой, а Егор озорно окликнул ее:
- Что-то ты сегодня, Полина, недовольная какая-то?
- Трусы жмут.
- Может, помочь поправить?
Женщина обернулась, с усмешкой оглядывая Егора с ног до головы, и процедила сквозь зубы:
- Да пошел ты к своей бабушке…
- Ух, ты какая… А как дела?
- Пока не родила.
Егор только рукой махнул.
- У моей хоть и за пазухой не так густо, но она все же лучше.
Семен Иванович улыбнулся словам Егора.
- К этой даме Андриан тоже клеился?
- Нет. Его к таким не тянет. Это она ему прохода не дает. Устраивает ему всякие пакости, наговаривает, грязи много льет. Ну, а поскольку просвета у нее на этом фронте никакого, то она действует по принципу: если не любит, то пусть хоть помучается. Замужняя, между прочим, мужик только ее в два раза старше, но при деньгах. Не баба, а вклад в швейцарском банке.
Семен Иванович не стал больше продолжать разговор на эту тему, а просто попросил Егора.
- Если Андриан появится, скажи ему, чтобы ко мне зашел. Разговор у меня к нему есть.
На том они и расстались.
Андриан появился в деревне только к вечеру. Несмотря на поздний час, он все же зашел к Семену Ивановичу. Ни Ольга, его жена, ни сам хозяин дома не признали в нем прежнего деревенского мужика, безразлично относившегося к себе и своей неустроенной жизни. Выглядел он и впрямь фартово. Был прилично одет, его черные как смоль волосы причесаны, борода аккуратно подстрижена.  Из-за ворота длинной рубахи  просматривался нательный крест на обычном черном шнурке. Он был по-мужицки красив, строен и независим. Черные глаза его, глубоко посаженные под высоким лбом, смотрели остро, проницательно и без смущения. Он действительно чем-то походил на Гришку Распутина, ибо в нем чувствовалась какая-то необыкновенная, притягивающая к себе сила. Это уже был не прежний жалкий, бедненький Андриашка в запущенной одежке, а  личность, требующая к себе уважения. По словам старых бабок, доверять которым было можно, в его теле текла хоть и малая, но цыганская кровь. Сам Андриан никогда не говорил об этом, но кто-то из его дальних предков имел отношение к этому таборному, кочевому роду.
Войдя во двор, Андриан улыбнулся и произнес:
- Мир и покой вашему дому, хозяева.
Семен Иванович оценивающе посмотрел на гостя и тут же предложил:
- Проходи, проходи, Андриан, гостем будешь.  - А жену попросил: - Приготовь нам что-нибудь к столу. На сухую разговор плохо клеится.
- Давненько я у вас не был, - произнес Андриан, когда все уже уселись за стол. - Слышал, что хотите дом продать, вроде получше деревню нашли. Это верно?
Семен Иванович смущенно ответил:
- Была такая мысль, но лопнула как мыльный пузырь. Очевидно, правду люди говорят, что хорошо там, где нас нет. Подобрали вроде место. И от города недалеко, и транспорт есть, и река красавица. Загажено только все до неприличия. К воде не подойдешь – грязь одна, лес – бурелом, да и воровства выше крыши. Подумали, подумали и решили шило на мыло не менять. Приросли мы к нашей деревне, потому и вернулись.
- А во мне какая нужда? – поинтересовался гость.
- Просьба у нас к тебе, Андриан, - вместо мужа ответила Ольга. - Помоги Семену новый туалет сделать. Старый развалился, да и стоит далеко, неудобно.
- Без проблем. Завтра я свободен, можно сразу и начать.
- Ну, вот и славненько, а то терпения уже не хватает. Прошу, прошу своего, а он все тянет.
- Успокойся, Александровна, разве это дело, тем более для хороших людей. Сделаем по всей форме, как полагается.  Я добро помню. Давайте лучше выпьем за встречу и красоту жизни. Оно этого стоит.
Посидев весело за столом, вспомнив былые времена и договорившись о работе на завтрашний день, старые знакомые перебрались на лавочку под окнами дома и разговорились. Семена Ивановича доставало любопытство: каким образом сельский мужик,  находящийся на стадии деградирования, воистину босяк, враз превратился в добропорядочного сельского жителя.
-  А вот скажи, Андриан, что за чудо могло произойти, чтобы в твоей жизни произошли такие перемены? Это не только я заметил, об этом говорит вся деревня. Может, запоздалая любовь, или какая другая чума, о которой мало кто знает? Должна же быть какая-то реальная сила, которая смогла сделать невозможное.
Андриан задумался и нехотя ответил:
- Сам понять не могу. Я даже не помню, как из горящего-то дома выполз. Очнулся только в больнице и то через несколько дней, как из комы вышел. Медсестра, увидев, что я открыл глаза, успокоила меня:  «Ну, добрый молодец, похоже, жить будешь». Через несколько месяцев я поправился, на ноги встал. Но сразу почувствовал, что мир для меня другим стал, а бабы вдруг вообще в моей жизни совершенно другое место занимать стали. Чудо точно произошло со мной, если уж я сам себя не узнаю, словно в другом человеческом обличье нахожусь. Портрет лица у меня хоть и не совсем приятный, но бабы почему-то засматриваются. Это я вам точно говорю. Тут явно бог мне помог, без него я бы точно не выжил.
Семен Иванович усмехнулся:
- Это хорошо, когда бог всегда под рукой. Только не всем он помогает. А ты видно особенный, в красной книге у него. Почему бы это?
- Не знаю. Может, хочет сделать из меня человека, как он им задуман. Может, душа у меня никудышная, а ему нужно, чтобы у меня была светлая, непорочная.
- Да нет таких душ в природе, Андриан. В основном все греховные, и добела их не отмыть – ни времени, ни сил не хватит.
- Ну, тогда не знаю что сказать. Очевидно, знает об этом один только бог, а нам лишь на веру принять остается.
Ольга тоже слушала Андриана с интересом. Любопытно ей было знать, как же изменилось его отношение к женщине, если уж  вся его жизнь наизнанку вывернулась. :
- Ну, а как с женщинами у тебя? - поинтересовалась она. - Что изменилось-то в отношении к ним?
Андриан задумался, долго молчал, а потом сказал:
- Трудный вопрос, Александровна. Однозначного ответа на него не знаю.
- Это почему же?
- Да разные они все. С одной живешь, живешь, а потом вдруг видишь, что в прихожей ботинки чужие. От других хабальством за версту несет. К таким тоже не прет. Есть свободные – одноразовые и многоразовые. Такие ничьими быть  хотят, живут, как могут, на мужа не претендуют. Про таких говорят: на хрена козе баян, она и так веселая. У некоторых речь меня не вдохновляет. Чего только не несут, аж уши вянут. Попадаются и такие, которых можно только взглядом касаться. Но таких мало. Редко, но есть и богатенькие. Я таких зову  «Мисс пятьсот миллионов». Но такие, как правило, дрянь. Любовь за деньги не покупается. Мне больше нравятся те, которые говорят про себя: я, может быть, и некрасивая, но чертовски мила. Такую с открытым ртом слушать хочется и цветами осыпать. А вообще-то, Александровна, в каждом доме свое горе, свои мыши, а чужая жена всегда лучше.
- Ты на вопрос, Андриан, не ответил. Я о другом спрашивала: как ты к слабому полу относишься?
- По моим современным представлениям: мужчина – это бог, а женщина – наслаждение для бога. Только так мы можем пропагандировать здоровый образ жизни.
- Интересная мысль. И наверняка она пришла к тебе после комы?
- Вроде да, раньше я так не думал.
- Чудовищное заблуждение, - пробормотала Ольга и ушла в дом.
Андриан опешил:
- Я что-то не то сказал?
- Не переживай. Обычная реакция женщины, которая не считает себя наслаждением, даже для бога. Давай лучше о другом поговорим.
- О чем, например?
- Ну, хотя бы о жизни нашей, и как ты на нее после своего преображения смотришь? Меня больше деревня интересует, ее судьба, ее будущее, есть ли выход из этого тупика. Что ты думаешь по этому поводу своими свежими мозгами?
- Раньше мне все было до фонаря. Ну, грабят народ и грабят, значит заслужили. А сейчас нет. Причину ищу всего этого беспредела, выход надежный.
-  Ну и как, нашел?
- Пока понял только одно: нужно поменьше подвигов и не совершать подлости. Иначе и страны скоро не будет, в которой живем. И все это из-за собственности и власти.
- Это почему же?
- Да потому, уважаемый Семен Иванович, что собственность у нас, как правило, ворованная, а власть вороватая. Причем власть присвоила себе права, которые ей не принадлежат. Вместо правды мы имеем лишь чье-то мнение, а кругом болтовня одна.
- По-твоему мы обречены на вымирание и выхода у нас никакого?
- А разве ты думаешь иначе?
- Я думаю, что каждый из нас достоин своего счастья, а ради него надо рисковать, правды добиваться. Разве не так?
- Счастье – это когда тебе завидуют, а нагадить не могут. А у нас не завидуют, у нас просто гадят, причем по-черному. А шельмуют сколько? Да и с правдой у нас не все в порядке.  Много ты ее видел?
- Правды, Андриан, много не бывает, особенно по нашим временам, когда у многих вошло в привычку распоряжаться человеческой жизнью, которая ни хрена не стоит. Власть закусывает страной, брызгая на нас слюной. Приятный аромат жизни пропал, вкуса ее не чувствуешь, красота совместного бытия от людей ушла. Вот в чем наша беда.
Андриан задумался над словами Семена Ивановича, похоже, даже взгрустнул, а потом предложил:
- Давай выпьем, Иваныч. Винтить нам отсюда все равно некуда. Выпьем за тех, у кого душа болит за страну, за деревню, за людей наших. Их еще много, не все померли.
- За это можно выпить и не по одной. Хороших людей у нас действительно много, но, к сожалению, остальные лучше объединены и нам зубы скалят.
Приятели выпили, закусили и задумались каждый о своем.
- Для тебя, Иваныч, наверное, не секрет, что меня в нашей деревне малограмотным, но умным считают, - продолжил свою мысль Андриан. -  Ошибаются все. В свое время я три курса сельхозакадемии закончил. Бросил потому, что не хотел в будущем холуем чьим-либо стать. Власть-то прежнюю я сразу раскусил. Ей работники нужны были, крепостные. А я волю люблю, а если уж творить, то для себя и хороших людей. Вот я и думаю, что именно в этом деревенское, мужицкое счастье. Все остальное гроша ломаного не стоит. Вот дом мой сгорел. Ты думаешь мне его жалко?
- Не знаю. Наверное, жалко.
- Ошибаешься, дорогой. Мне библиотеку жалко, которая вместе с домом сгорела. Я ее всю жизнь по крупицам собирал. Книги мне многое дали. Ни одной ночи я без книги не провел, да и сейчас не провожу. Кто знает о моем увлечении, тот несет их мне, за что я и благодарен. Ведь человеком-то можно стать только тогда, когда много знаешь, а знания в дела и поступки обращаешь.
- Книги – это понятно, вещь нужная. Ну, а баба-то у тебя хоть есть постоянная, или чужих щупаешь?
- Есть, Иваныч, есть. Баба без греха и дурных помыслов. Она как правда – одинокая и гордая.
- Это не та, у которой  трусы жмут?
Андриан рассмеялся до слез и еле вымолвил:
- Шутить изволишь, Иваныч. Моя не баба, а цветущий сад. С ней я жизни радуюсь. Красивая, зараза, один бюст чего стоит. Но трогать не дает – святое место.
- Где же ты выкопал такую недотрогу, не в том ли конце деревни?
- Мы с ней в лесу познакомились, когда я грибы собирал. Она в коммуне живет. Это здесь, рядом, десяти верст не будет.
- Что за коммуна? Первый раз слышу.
- Долго рассказывать, как-нибудь потом. Красиво там люди живут, даже завидно. Если у тебя будет желание, то свожу туда, с людьми познакомлю. Там все не так, как у нас. Все по совести и по-человечески. Моя меня постоянно туда тянет. Говорит, что не выйдет за меня, если в коммуну не приду. Такие вот пироги, Иваныч.
- Что же тогда тебя здесь держит? Живешь без замков, бабы тебя здесь достали, прохода не дают, да и старых друзей-то почти никого не осталось: кто помер, кто погорел, кто полностью деградировал.
- Замки, Иваныч, для честных людей придуманы, от воров они бесполезны. А держит меня здесь привычка, места с детства родные, река, воздух, лес свой.  Бросить все это  решимости не хватает, что-то меня за хвост держит. Да и деревню жалко. Здесь все о ней забыли, не ведают, что творят. От этого такая тяжесть на душе, что к низу тянет. Да и душа рвется на куски от несправедливости и обид. А чтоб поправить дело, никто даже пальцем не пошевелит.
- А почему не пошевелит? Что-то народ сдерживает, или силенок маловато?
- Ты же умный человек, Иваныч. Помнишь поговорку: он знал, что вертится земля, но у него была семья. Народ за детей и внуков своих боится, потому и не возникает. Потому у нас на селе - как бы демократия, как бы свобода личности, как бы все по справедливости. Страх народ одолел, его из людей выбивать надо. Ну, и конечно,  каждый из нас должен делать для деревни все, что может, пока может. Иначе превратимся в дикарей, портяночников, и пользовать будут нас всех раком на тарелках.
- Варит у тебя котелок-то, Андриан.
- Котелок-то варит, а покоя нет. А почему? Потому что разлюбили деревню, неприглядно она выглядит на фоне рублевских замков. А ее любить надо даже в непогоду. При красном-то солнышке она любому мила.
- Не переживай, Андриан, даже из ничего можно что-то сделать, а у нас все же задел есть. Радоваться жизни будем, мы же не на краю пропасти. Придет время и раскатаем всех козлов в блин, чтобы и духом их не пахло. Сделаем себя сами.
- Когда-нибудь и сделаем. Хватит ли только на это нашей  жизни?!
- Если не хватит, то другие продолжат. Но камень этот и у потомков давить на сердце будет. С деревней ведь как с блудливой бабой: простить можно, а позабыть нельзя.
Мужики и дальше бы вели разговор о тяжести жизни в современной деревне, да тут на крыльцо  вышла Ольга:
- Хватит вам воду  в ступе толочь. Больной ваш давно умер, а вы его воскресить хотите. Давайте лучше по домам. Завтра вам туалет делать, а это не языком чесать.
Мужики вроде прислушались к совету хозяйки, закурили напоследок и тихо разошлись по домам.

 
Часть третья. Москвичи
Семена Ивановича и Ольгу рано утром разбудил стук в окно.  Знакомый голос жены соседа, Любы, позвал хозяйку:
- Ольга! Хватит дрыхнуть, пора вставать. Суперсельпо на дом приехало. Товар можешь проспать. Номенклатура подъедет – ни хрена не останется.
Ольга быстро набросила на себя халат, приоткрыла окно и, высунувшись из него, шикнула на крикливую соседку:
- Прошу рот матом не шевелить, понятливая я. Здорово! Чего принесла-то?
- Игорь сказал, что тебе молоко нужно, ну я и яичек еще прихватила. Возьмешь?
- Возьму, конечно. Может, и зелень у тебя есть, а то забыла с собой привезти. Семен мой без первого дня не проживет, а без зелени все не то.
- В огород зайди и бери чего хочешь. Добра этого у меня хоть косой коси.
- Благодарствую. Что бы я без тебя делала. Я сейчас выйду, подожди минутку.
- Выходи, поболтаем.
 Ольга вышла во двор, соседки сели на лавочку и разговорились. Ольге было интересно узнать деревенские новости:
- Как дела-то, Любаша? Я смотрю, вы  настойчиво идете вверх к своей золотой мечте. Не трудновато без привычки-то?
- Корячимся кое-как, но хлеб с маслом на столе есть, хотя и кормлю целую ораву. У меня же шесть девок с выводком, не бросишь же их, все жрать хотят.
- Помогают хоть?
- А куда им деться. Вон пошли все сено ворошить. Игорь вчера накосил, а сегодня прибрать его надо. К вечеру дождь обещали, успеть бы.
В это время мимо ворот Ольгиного дома действительно гуськом друг за другом проходили молодые девицы, в белых косынках и с граблями. Проводив их взглядом, Ольга спросила:
- Но они же городские, что они в твоем сельском хозяйстве понимают?
- Эх, милая! Когда жизнь припрет, полезешь туда, куда игла не войдет. Привыкли уже. Все они у меня понимают. Не сделав дело, за стол не сядут.
- Ну, а народ-то местный, жив еще?
- Спохватилась, соседка. Все подружки твои почти поумирали или на ладан дышат. Тетка Лида умерла, Козырева, Шурка Румянцева, Петровы сгорели. Ольга-пермячка очень плоха, ее сюда даже не возят. На том краю многие бабки из жизни ушли, которых ты не знала. Сам Козырев еще живой, но после смерти жены крепко сдал. Рэм плохой, даже из дома не выходит. Вот такие наши деревенские дела, голубушка. Все говорят, что жизнь наша налаживается, а местных-то в деревне днем с огнем не найдешь. Какое уж тут может быть веселье, когда несчастье за несчастьем друг за другом идут.
- А дом Петровых кто купил, говорят москвичи какие-то?
- Это Женька. Вдоль реки километра земли ему оказалось мало, вот и прикупил этот дом. На фундамент поставил, окна новые вставил, внутри что-то обновил, колодец около крыльца вырыл, но в доме этом практически не живет, сейчас в других хоромах обитают. Зимой здесь такое устраивает, что сердце в пятки уходит. Все поля в округе и речку вдоль и поперек на снегоходах изъездили. Ничего и никого не боятся.
- На все это денег же нужна прорва, где же он их берет?
- Да хрен его знает. Вроде при банке каком-то работает, но денег действительно у него полно, видно. Один забор тянет на несколько местных сельских бюджетов.
- Ничего себе. А местные что? Молчат?
- А что местные? Ненавидят все, каждый сам про себя. Да и не от них все это зависит. Власть гнилая, потому и имеем, что имеем. Сейчас все властные структуры те еще кормушки. На работу туда ходят, как на дело. Они же закон нарушают. Ты еще лес наш не видела. Стыдобушка смотреть на него. Там, где раньше мы грибы собирали, теперь делянка замгубернатора. И лес, и дорогу всю на дыбы поднял, паразит, и управы на него никакой. Все законы для них, а не для нас написаны. Ну, а взятки берут, как семечки грызут. Даже пенсию оброком обложили. А если спросить у них, где наши деньги, они ответят: какие деньги, мы у вас ничего не брали.
- Ну и чудеса в деревне. И давно это происходит?
; Да при вас еще началось, а сейчас и вовсе беспредел полный. Ты знаешь, я хоть и баба, больше с клизмами дело имела, но так и хочется заорать:
  Которые тут временные?
Слазь,
Кончилось ваше время!
 Только толку от этого, они же все себя охранниками обложили, законом застраховались. И от кого? От народа, которому служить должны.
- Чего разошлась-то? Вот уж воистину говорят, что молчащая женщина – чудо природы.
- Разорешься тут, когда ртов много, а возможностей, что волос на башке мужа. Да и в какой стране ты видела, чтобы человек работал и был нищим. Такое увидишь только у нас. Пришел тут один к нам из конторы. Пожрал, попил и высказал: вы прекрасно держитесь, Люба. А знал бы этот паршивец, что у этой Любы все портки в заплатах и на лифчик новый не хватает. Руки бы и яйца им всем оторвать и засушить для музея. Ладно, хрен с ней, с этой властью. Пойдем вечером купаться. Вода теплая, тишина вокруг и шмелей нет.
- Там, где мы купаемся, мужики, наверное, рыбу ловят, а я нагишом люблю плавать.
- А чего тебе мужики-то? Как только мою задницу увидят, их как ветром сдует. Да и чего тебе эти хакеры-макеры, у них давно у всех на полшестого. Это мы всегда в соку, а мужики по этой части давно в тираж вышли.
- Не говори так никогда, Люба, при них. Это же их самое уязвимое место. Услышат – рученьками засучат или пошлют тебя куда-нибудь лесом, куда Макар телят не гонял.
- Да и хрен-то с ним. Я сама буду рада, если кто-нибудь заберет или что-нибудь подтолкнет меня отсюда уехать. Давно бы сама деру дала, но как говорят: и тащить тяжело, и бросить жалко. Вот и приходится лямку тянуть поневоле. Я вот все думаю, что встряхнуть бы пора всю эту шваль безмозглую. А то уже все похоже на клинику, эпидемию. Да и неприлично смотреть на то, как сеют одни, а убирают другие.
- Силы пока нет такой, моя дорогая, которая подарила бы деревне жизнь, а нам спокойную старость.
- Есть, голуба моя, такая сила есть. Страшна только она для всех. И сила эта называется народным безумием, от которого никому мало не покажется. А я знаю, что говорю. У самой руки чешутся, чтобы все это ворье в законе по стенке размазать.
Ольга решила отвлечь соседку от мрачных и спросила ее:
- Чистяковы-то здесь или еще не приехали?
- Да здесь, куда им деться.
- Не видно их что-то.
- Их вообще трудно увидеть. Запрутся в доме, словно кроты, и носа  не высунут. А чего дома-то делать в такую погоду, тем более вдвоем. Или водку жрать, или трахаться. Не мышей же ловить.
Она еще хотела что-то сказать, но в это время к дому Ольги подошли Андриан и Мишка Румянцев. Увидев их, Люба встала со своего места и тихо произнесла:
- К тебе гости, соседка. Готовь самогон, иначе от них не отделаешься.
- У них что, праздник какой сегодня?
- У них всегда праздник – наливай да пей, - процедила сквозь зубы Люба и пошла со двора.
Войдя во  двор, Андриан попросил:
- Поднимай Иваныча, Александровна, пора дело начинать. Он спит что ли?
- Инструмент готовит, сейчас выйдет. А вы что, втроем будете делать?
- Нет, Мишка к тебе за другим удовольствием. Для отрады сердца и утешения души. Сосуды лекарства требуют, чтобы тоску разогнать и величие духа поднять.
- То есть? – как бы не понимая, о чем идет речь, спросила Ольга.
- Он сам тебе скажет, не барышня.
Мишка помялся немного и заплетающимся языком еле выдавил из себя:
-Картошку я тебе принес, Александровна. Налей стакан во спасение души. Сосуды горят, спасу нет. Кроме тебя, выручить некому.
Ольга Мишку знала давно. Это его родители лет двадцать назад приютили ее с мужем и сыном, когда им захотелось хоть недельку отдохнуть в настоящей деревне, подальше от московской пыли и гари. Тогда-то они и присмотрели дом в этой деревне, которым и пользуются по настоящий день. Мать его бригадиром сначала была в колхозе, потом старостой в деревне. Вспомнив все это, Ольга утешила гостя:
- Налью, конечно, спасу утопающего. А за картошку спасибо. Она мне аккурат кстати пришлась.
Получив желаемое, Мишка ушел, а Андриан с Семеном Ивановичем принялись за дело, результатов которого с нетерпением ждала хозяйка. Туалет мужики сделали за день. К вечеру они пригласили хозяйку, чтобы сдать ей дело рук своих. Осмотрев его внутри, Ольга осталась довольна:
- С душой сделан, с научным подходом.  Покрасить бы только его надо. Обмывать, что ли, будете?
Андриан, стряхивая опилки, налипшие на  одежду,  произнес:
- Сегодня, Александровна, я не по этому делу. Ждут меня, уже опаздываю.
- К бабам, что ли, потянуло?
- Догадливая ты, однако. Иначе нельзя – это ж святое. Да, чуть не забыл. Из коммуны вчера шел лесом, грибов прорва наросло. Если есть интерес к этому делу, могу сводить. Как, Иваныч, пойдешь?
- Почему не сходить, сходим. Прямо с утра и заходи, я тебя ждать буду.
Когда Андриан ушел, Ольга заметила:
- Озабоченный пошляк твой Андриан. Одни бабы на уме. Хоть бы одна зацепила какая, лет-то ведь ему уже немало.
- Не пошляк он, милая. Заложник или узник судьбы. Не он же на бабах висит, а они на нем.
- Получить удовольствие и бросить – это ты считаешь нормальным?
- Откуда нам знать, что у него с ними происходит. В конце концов, он мужик, причем холостой, что бы и не пошляться по бабам.
- Все вы про нас знаете, только с пузом не вы, а бабы ходят.
- Должен тебя огорчить, дорогая, ни одной беременной бабы я здесь не видел. Все только одним делом озабочены. Ну, и куда при таких обстоятельствах мужику деться?
Ольга махнув на мужа рукой ушла в дом.
Семен Иванович любил ходить по грибы. Вставал он обычно рано, до петухов, когда только первые лучи  солнца робко освещали макушку леса. Проходя по известной ему тропинке в полном одиночестве, он любовался цветами, поражавшими взор разноцветьем; вдоль и поперек изрытой кротами дорожкой; росой, покрывавшей все вокруг и неизвестно каким образом появившейся; приятным легким туманом, стелющимся по еще спящим цветам; радовался необыкновенно приятной тишине вокруг, предвещавшей хороший, солнечный день. В лесу он ходил не спеша, выбирая наметанным взглядом те места, где в обязательном порядке должны  быть или боровички, или белые, или опята,  рыжики и лисички. Без грибов он домой обычно не возвращался, ибо шел в лес только тогда, когда, по его мнению, в том или ином месте он что-то найдет. Вот и на этот раз он шел в лес с надеждой встретить там своих красавцев и в очередной раз полюбоваться ими.
Андриан не обманул его. Грибов в лесу было столько и всяких, что глаза разбегались от удовольствия и восхищения.
- Как ты такое грибное место нашел, Андриан? – спросил своего спутника Семен Иванович.
- Не искал я его. Все время сюда хожу, с самого детства. Не всегда, правда, такой урожай бывает, но грибы обычно здесь есть. Момент надо только подгадать.
Не прошло и получаса, как у грибников были уже полные корзины, и в основном попались одни белые. Присев на открытой лужайке возле леса и закурив, мужики решили передохнуть.
- Как пойдем, Иваныч, рощей или вдоль реки?
- Пойдем вдоль реки. Давно ее, красавицу, не видел, полюбоваться ею хочется.
- Да, места у нас действительно зашибательские. Не зря же сюда городские тянутся. Ведь здесь у нас все: и рыбалка отменная, и грибов прорва, да и ягод всяких навалом. Деревню только жалко. Весело тут когда-то было. Здесь же   и клуб, и школа, и магазин были. Да и работы  невпроворот – хоть на ферме, хоть на свинарнике, хоть на конюшне. Паром даже ходил через речку. А бабья сколько было! И все, между прочим, одна к одной, кровь с молоком.
- Чего тогда не женился-то, бабу себе не подобрал, если их было как клюквы на болоте?
- Сопляками мы тогда еще были, да и женилка не подросла. А сейчас как после уборки – колоски упавшие собираем.
- Но сейчас-то, кажется, нашел?
- Сейчас нормальный ход, свой маневр имею. Чудо, а не баба. Я от нее на грани помешательства. С виду вроде баба как баба, а вот что-то светится в ней, как магнитом притягивает. Власть ее над собой абсолютную чувствую.
- Чего тогда не женишься?
- Не так все просто, Иваныч. Образ жизни надо в корне менять, в коммуну вступать. А я волю люблю, независимость, трудности, которые сам должен преодолевать, природу нашенскую. Трудностей у них там, правда, хватает, но вот все остальное – под вопросом.
- Счастье, Андриан, просто так не дается, оно испытания требует. Чтобы сладко жить, надо чем-то поступиться. Сердце свое слушай, оно подскажет.
Докурив очередную сигарету, мужики медленно поднялись с помятой травы и зашагали к своей деревне. Пройдя примерно с километр, Андриан остановился и, обращаясь к своему спутнику, произнес:
- Вот начинается поместье нашего олигарха. Не жалко, пусть бы строился, но почему речку-то к рукам прибрал? Раньше мы здесь купались, сети ставили, теплоход из города приставал с  товаром. А какая-то местная зараза, не спросив нас, отрезала ему этот кусок, словно других мест нет. И понятно для чего. Для развлечений и удовольствий. Ты думаешь просто так дали? Шиш. За деньги, конечно, за взятку. От этого у меня все сосуды злостью переполнены. Ну, если есть деньги, так помоги деревне. Колодец хотя бы вырыл общий, магазин открыл, фонари на столбах повесил, дорогу поправил. А тут один шкурный интерес, который мужиков  местных в ярость вводит. Андриан хотел было продолжить свою обвинительную речь в отношении москвича-олигарха, но в это время по реке на огромной скорости с восторженными криками и визгами ездоков пронесся мимо них скутер. Андриан зло плюнул на землю и произнес: -  Не ведают что творят, лишь бы в кайф войти.
Потом, не говоря ни слова, продолжил свой путь к деревне, до которой оставалось рукой подать. Вдруг он остановился у ворот ненавистной ему крепости, около которых миловидная женщина лет тридцати гуляла с коляской, в которой находился ребенок, примерно полутора лет. Бесцеремонно разглядывая ее, тем самым немало смущая женщину, он поздоровался и спросил:
- Сын?
- Нет, это моя дочь. Скоро два годика будет.
- А зовут как?
- Анастасия.
- Красивое имя, нашенское. А вас как зовут?
- Ксенией, - ответила женщина и опустила глаза.
Андриан явно заинтересовался женщиной. Чувствовалось, что и он вызвал у хозяйки немалый интерес. Обменявшись быстрыми взаимными взглядами, Андриан спросил:
- Скажите, Ксения, это не ваши гоняют по реке со скоростью звука?
- Да, это мой муж и сын, а что?
- Видишь ли , голубушка, река у нас сложная. По весне по ней лес сплавляют. Поэтому много топляков, некоторые из воды торчат, другие чуть водой прикрыты. На такой скорости если на них  напорешься, тогда  беды не миновать. Предупреди своих, пусть осторожней будут.
- Спасибо вам. Обязательно предупрежу. Мне почему-то самой страшно за них.
 и задал заволновавшейся даме вопрос:
- За грибами-то ходишь, хозяйка? - неожиданно Андриан сменил тему.
- Некогда мне, да и леса я не знаю, боюсь заблудиться.
; Ну тогда прими от нас, деревенских босяков, наш скромный дар, который для нас  ничего не стоит. Чувствую, что в лес тебе никогда не выбраться, а значит, даров леса самой не собрать. Сказав это, Андриан поставил свою корзину с грибами рядом с Ксенией и, не говоря больше ни слова, зашагал к деревне. Потом неожиданно обернулся. -  Меня Андрианом зовут, а Босяком кличут. Если помощь какая потребуется – зови. Меня каждая собака в деревне знает.
Женщина смутилась.
- Сколько я вам должна, Андриан?
Андриан засмеялся, махнул рукой и, больше не оборачиваясь, продолжил свой путь.
Семен Иванович, наблюдавший всю эту сцену, спросил Андриана:
- Понравилась что ли?
- Кисейная леди, аж губы вяжет.
- Ну, а как же коммунарка?
- Ну, это святое. А кисель зубов не портит.
- Чего сейчас-то делать будешь? На тот конец деревни пойдешь?
- Да нет,  не пойду. Вчера с Чистяковым сети поставили, надо бы проверить. Если рыба будет, приходи на уху. Я мастак по этому делу.
- Знаю, если время будет, приду.
На том они и расстались, направляясь каждый к своему дому.
Однако ухи андриановской Семену Ивановичу попробовать не удалось. Минут через двадцать после того, как они расстались, Андриан неожиданно сам опять зашел к нему и попросил:
- Помоги, Иваныч, сети проверить, одному несподручно. Чистякова дома нет или нажрался вусмерть, а больше попросить некого.
- Не вопрос, пойдем, проверим.
А на реке в это время все еще продолжал куролесить на своем скутере муж Ксении. Звук от разъяренной машины, из которой, казалось, выжали все, доходил до самой деревни и резал слух. Андриан проскрипел сквозь зубы:
- Неймется дураку, сына бы пожалел.
Спустившись к реке и усевшись в лодку, мужики медленно погребли к колышку, забитому на противоположном берегу, к которому была привязана сеть. Добраться до него им, однако, не удалось. Прямо перед их глазами, метрах в пятидесяти, скутер на предельной скорости неожиданно с чем-то столкнулся, взлетел в воздух и обломками рассыпался по реке. На мгновение мужики  застыли на месте.
- К пацану греби, а я лихача достану! –  скомандовал Андриан и нырнул в воду.
Семен Иванович необычайно быстро добрался до обезумевшего от страха и барахтавшегося в воде мальца, схватил его за ворот рубашки и втащил в лодку. Андриан в это время возился с его отцом, потерявшим, очевидно от удара, сознание. Вытащив его на себе на берег, он приказал Семену Ивановичу:
- Я отвезу их домой, а ты, Иваныч, бегом к Любе. Она все же медик, наверное не только клизмы умеет ставить. И скорую вызовите, да побыстрей. У мужика, похоже, сотрясение мозга, да и лоб весь разбит. Может, о стекло ударился.
Оба пострадавших вскоре были доставлены на их усадьбу. Мальчишка, словно потеряв дар речи, сидел на траве и плакал, размазывая по щекам слезы. Ксению было не узнать. Она побледнела, чем-то пыталась помочь Любе, которая в ее помощи не нуждалась, и плакала. Люба, насколько это было возможно, успокаивала хозяйку, приговаривая:
- Ничего страшного, голубушка, бывает и хуже. Сейчас скорая приедет и поставит его на ноги. Сыном лучше займись, он от страха  не в себе.
Ксению это мало успокаивало, и она продолжала рыдать, поглаживая руку мужа, и даже дети не могли отвлечь  ее от этого занятия. Она не способна была отвлечься от случившегося, которое, казалось, сломило ее и полностью выбило из колеи.
Скорая приехала часа через полтора. Врач, осмотрев больного, констатировал:
- Тяжелая черепно-мозговая травма, да и крови потерял много. Мы его забираем в больницу. Если все обойдется, то через недельку выпишем. Надо провести полное обследование,  это можно сделать только в больнице. Кто его сопровождать будет?
Ксения метнулась было к машине, но ее остановил Андриан:
- Вам лучше здесь остаться, Ксюша. Детям без матери нельзя, за ними не меньший уход нужен. А в больницу поеду я. Сделаю все, что только от меня зависит.   Пока я в отъезде, Иваныч, присмотри за ними, помоги, чем можешь. Одних их оставлять нельзя. Душевная травма иногда хуже телесной.
Андриан вернулся из города лишь на  следующий день. Семен Иванович первым встретил его.
- Что с мужиком?
- Деньги считать сможет.
Из ответа Андриана Семен Иванович понял, что с мужем Ксении все в порядке, и ее можно успокоить.
- А почему так долго, случилось что? – поинтересовался Семен Иванович.
- Иваныч, у меня машины нет, а  автобус последний ушел. Пришлось у друзей переночевать. Да и из больницы просто так не уйдешь, надо ж было каких-то результатов дождаться. Позвонить тоже не мог: телефона собственного не имею, номеров ваших тоже не знаю. Поэтому и припозднился. А почему спрашиваешь? Произошло что-нибудь без меня здесь?
- Вроде нет. Хозяйка успокоилась, ждет от тебя новостей. Сходи к ней, а то заждалась, поди, баба все же. По-моему, ты произвел на нее впечатление, пробудил в ней определенный интерес, - съязвил Семен Иванович.
- Брехаловку закрой, мухи залетят. Эта женщина благоразумная и дурных поступков не допустит.
- Хоть ты и бабник, Андриан, но ни черта в женской логике не понимаешь. Женщина призвана любить, а не страдать. Да и за поступок благодарить умеет. Имей это в виду, ловелас.
Новости, привезенные Андрианом из больницы,  успокоили Ксению. Лицо ее порозовело, глаза оживились, и вся она как-то расслабилась. Неожиданно она порывисто обняла мужчину, на несколько мгновений прижалась к нему и поцеловала в щеку.
- Спасибо тебе, Андриан. Я у тебя в долгу неоплатном. Если бы не ты, то трудно представить, что тогда случилось бы на реке. Может,  и тебе наша помощь нужна? Проси, Женька для тебя все сделает.
- Да нет, мне ничего не надо. Я мужик самодостаточный, к тому же еще и самолюбивый. Терпеть не могу  милости к себе, а уж  подаяний и тем более.  Лучше скажи, чем тебе помочь, пока муж твой в больнице?
- Особенного мне ничего не надо, если только за сыном присмотреть. Буду признательна, если познакомишь его с деревней, в лес сводишь, на лодке покатаешь, если не испугается теперь воды. Еще лучше, если на рыбалку возьмешь с собой. У отца до этого руки не доходили, да и рыбак из него никакой.
- Сделаем, без проблем, - пообещал Андриан и ушел,  поцеловав ей руку на прощание.
Почти целую неделю Андриан занимался с сыном Ксении. Ходил с ним на рыбалку, в лес за грибами и ягодами и ничем другим не докучал хозяйке. Ксения исподволь наблюдала за своим добровольным помощником и все более, и более проникалась к нему доверием и уважением. Андриан тоже не терял времени даром. Он старался все делать так, чтобы угодить хозяйке и не вызвать у нее раздражения. Ему хотелось быть с ней, касаться ее, но боялся вызвать неловкость своим поведением, боялся обидеть ее своими домогательствами Так бы он и ходил вокруг да около  с подобными мыслями, не видя выхода. Да однажды случай помог. Ксения попросила его как-то:
- Помоги нам, Андриан, баню истопить.  Этим я никогда не занималась, да и не женское это дело – баню топить.
Андриана несколько не удивила просьба Ксении, ибо в субботу у всей деревни был банный день, да и сам он был непрочь смыть с себя недельную грязь. Поэтому на просьбу Ксении согласился с удовольствием, не держа даже в мыслях ничего крамольного.
- А когда надо-то?
- К вечеру, чтобы детей помыть и спать уложить. Мы всегда так делаем.
Баня в деревне – не просто баня. Это ритуал,  без которого жизнь в деревне теряет всякий смысл. Ну, а если по совести, то образ жизни, ибо какова баня, таково и родовое гнездо.  Да и кого не манит березовый веничек, крепкий парок, кадушка с ключевой водой,  по сути своей источники деревенского здоровья и молодости, домашние лекари. Именно поэтому и любил баню Андриан, а потому и старался, тщательно готовил ее для своих, как оказалось, новых друзей с любовью и особым усердием.
Пока семья мылась в бане, Андриан, сидя на бревнышке, размышлял о хозяйке, которая ему понравилась, от нее шло сладкое тепло, уют и неподдельной простота. Она была мила в этом небольшом, но роскошном мире,окружавшем ее.  «Что здесь: любовь или расчет?  Скорей всего, расчет, нищета достала», - размышлял, покуривая, Андриан, искоса поглядывая на баню.
Мылись хозяева около часа. Появились из бани разгоряченные, краснощекие и веселые. Ксения в обмотанном вокруг  головы полотенцем подошла к Андриану, улыбнулась загадочно и произнесла почти шепотом:
- Пойду детей уложу и ужин приготовлю, а ты пока мойся. Я все для тебя приготовила, на столе увидишь.  Она прижала дочурку к  груди, взяла сына за руку и пошла к дому.
В предбаннике, раздевшись, Андриан долго разглядывал  себя в зеркало, в зеркале, висевшем на стене. И остался доволен собой. Войдя в парилку, долго сидел на скамейке, обжигаясь горячим паром, и все думал о чудесной хозяйке. Застряла она у него в мозгах, и он искренне жалел, что она не его. Андриан почти заканчивал свой водный моцион, как вдруг дверь в баню открылась и в нее вошла Ксения. Была она в своем домашнем халате, надетом на голое тело.  Андриан и глазом не успел моргнуть, как она подошла к нему, сбросила с себя халат и, прижавшись к нему всем телом, впилась в его губы своими жаркими, влажными губами. Андриан попытался оторвать ее от себя, но соблазн был так велик, что рука его невольно сжала ее упругую, большую грудь, и он сам теснее прижал ее к себе, чувствуя всю прелесть ее обнаженного тела. Слов не было, была лишь страсть, которая ослепляла и лишала обоих разума. Они хоть и чувствовали, что все это непродолжительно, моментно, стихийно, но это было их время, которого они, скрывая от других и от себя, давно ждали. И хотя это могло быть губительным для обоих, они ни о чем не жалели.
На прощание Андриан жадно целовал Ксению, шепча ей на ухо:
- Какая ты хорошая, прелесть моя.
Наконец она отстранилась от него, приложила свои пальцы к его губам и, улыбаясь, произнесла:
- Мне пора, дети одни в доме. Сказав это, она тихо приоткрыла дверь, незаметно выскользнула из бани и скрылась в непроглядной темноте.
На ужин Андриан не пошел. Он спустился к реке, сел в лодку и по воде поплыл к деревне.

Часть четвертая. Коммуна

Накануне возвращения  мужа Ксении из больницы Андриан еще раз решил навестить свою знойную соседку. Постучав в ворота банкирской усадьбы, он терпеливо ждал, когда ему откроют. Ксения открыла ворота сразу же, будто только и ждала этого стука. Была она невозмутимо спокойна, и ничто не выдавало той страсти, которая бушевала в ней  в бане. Можно сказать, что была она совершенно равнодушна, было похоже, что она обо всем забыла и не хотела, чтобы ей об этом напоминали. Андриан понял это сразу.
- Похоже, Ксения, я вам больше не нужен? Извини, если что не так, мы ж деревенские – какой от нас прок. Или все же потреба во мне есть какая?
-  Нет, спасибо. Мне ничего не нужно. У нас все хорошо, порядок в доме наводим. Муж завтра приезжает. Не переживай, тебя он обязательно отблагодарит за услуги.
- Благодарствую, - Андриан усмехнулся откровенно. - Но это меня не заботит. Мне гораздо приятней доставлять людям удовольствие, не унижая себя. Всех вам благ, Ксения, не поминайте  лихом, - высказался под конец встречи Андриан и, развернувшись, пошагал прочь от этой загадочной женщины.
По дороге в деревню Андриан внушал себе:  «Плохо тебя, Босяк, жизнь учит. Давно пора бы понять, что если баба пытается тебя в чем-то убедить, то считай, что она блефует. Да и в поступках своих они не искренни. Один обман и никакого достоинства. От недостатка ума что ли?» Андриан крепко выругался и продолжил свой путь к дому. По дороге его неожиданно окликнул Семен Иванович:
- О чем задумался, Андриан? Случилось что?
Андриан с усмешкой на лице тупо пробормотал:
- Жить трудно, Иваныч, когда веру теряешь, и бога нет под рукой.
- Что так?
- Да вот все думаю, что лучше: больше пить или меньше есть. Или наоборот?
- Любить надо меньше, Андриан. Если любви через край, то ей не слишком следует доверять. Червоточин больше, да и вспомнить иногда нечего. Споткнулся, что ли?
- Да нет, просто подумал, что к какому-то берегу пора причаливать. По середине реки, на ветру не всегда уютно. Андриан замолчал на время, а потом продолжил: - Ты вроде со мной в коммуну собирался? Не раздумал?
- Если не в обузу, то составлю компанию. А когда пойдешь?
- Давай завтра. Сегодня я что-то не в себе, тоска гложет. Да и душа в беспокойство ушла, к нехорошей погоде, похоже, - пробормотал Андриан и побрел к своей берлоге.
На следующий день, с утра пораньше, мужики тронулись в путь. Дорога проходила лесом, петляя между деревьями в обход болотистых мест, которых в этом краю было предостаточно. Андриан шел уверенно, словно по собственному огороду, предупреждая своего спутника о возникающих препятствиях. Неожиданно он остановился.
- А знаешь, Иваныч, я ведь эту трагедию с москвичом заранее видел, потому и жену его предупредил. Не знал только точно, когда это произойдет, но произойдет непременно. Мы ведь в тот день с Колькой Чистяковым сети-то вечером собирались проверить, а тут чувствую, что на реку надо идти. Потому-то мы с тобой и оказались в нужное время в нужном месте. А так бы беды не миновать.
- Ты это серьезно? Провидцем, что ли, стал после пожара?
- Хочешь верь, хочешь нет, но это не в первый раз. Однажды та, у которой трусы жмут, в город собралась с наркоманами. Ты их знал. Они у тебя и у многих других дома как-то почистили. Ты даже милицию вызывал. Да и меня в это дело чуть не впутали. Так вот, я ее в тот раз отговорил, поскольку явно видел автокатастрофу с их машиной. Так оно и произошло. Разбились они в ту ночь  вдребезги. В платформу с дровами, которая по узкоколейке шла, врезались. Все намертво. Вот так-то, Иваныч.
- Выходит, что ты у нас печатью бога отмечен?
- Без бога не до порога, Иваныч. Потому я всегда с ним. Божий я человек, оттого у меня всегда праздник в душе. Да и каяться есть кому. Только не надо думать, что божий крест - награда. Это тяжесть, да еще какая. За честь надо служить, а не за награду, тогда и порядок будет. А у нас что? Покрутят голыми задницами или еще чем перед экраном – пожалуйста, вам орден « За заслуги перед Отечеством» или еще кое-чего, чего они не достойны. А если и заслужили, то давно уже взяли, нас не спросив.
- Чего ты так раскипятился, Андриан? Это ж наша элита, ее уважать надо.
- Элита говоришь. А что это такое – «элита», ты хоть знаешь? По моим деревенским понятиям, это - те, кому я с благодарностью могу пожать руку. А этим я бы и руки даже не подал.
- А знаешь, почему все так происходит?
- Не знаю, может, просветишь дурака.
- Да потому, мой дорогой, что мы занимаемся только тем, что непрерывно власть уважаем, дифирамбы ей поем, путаем Отечество с его превосходительством, а потому у нас как всегда – нашим же салом по нашим шкурам.
- Знаем, плавали. Из головы у меня не выходят слова моего деда, Иваныч. А чего он сказал-то, он правду сказал: «Люби, Андриашка, свою родину. За нее отдай жизнь, сердце отдай людям, душу - богу, честь оставь себе». Вот по его заповеди я и стараюсь жить, хотя не всегда и получается. Бабы, стервы, все карты спутали.
Андриан выругался нехорошими словами, послав всех в эротическое путешествие, и  бодро зашагал дальше. Семен Иванович едва успевал за ним, а потому окликнул, запыхавшись от быстрой ходьбы.
- Куда спешишь, словно ломовая лошадь. Ошалел что ли? Давай присядем, перекурим малость, а то ноги сдавать стали.
Андриан остановился и, осмотревшись вокруг, выбрал удобно лежащий ствол упавшего дерева, присел на него.
- Знакомое место. Здесь я свою Настюху встретил. Вон около того куста лежала.
- Пьяная, что ли, была? - поинтересовался Семен Иванович.
- Ты что, Иваныч, она даже винного запаха не переносит, за версту его чувствует. Непорочная она у меня. Один ее вид – пропаганда здорового образа жизни. А ты... пьяная. Андриан замолчал, явно обидевшись на слова своего спутника, но потом, глубоко вздохнув, продолжил: -  Я грибы здесь собирал. Вдруг слышу: «Товарищ, вы мне не поможете?» Ты представляешь, Иваныч, в лесу, где кругом никого, тебя товарищем называют. Расклеился я тут же, подошел к ней, увидел даму приличной наружности и спросил: «Что случилось?»
Ногу она, оказывается, подвернула, сама идти не могла, а до их коммуны километра три пехом. Взял я ее тогда на руки и понес. Прижалась она ко мне, обняла за шею и только стонала всю дорогу. Еле донес я ее тогда, а потом сдал коммунарам. Так мы с ней и познакомились. Шаркнула она меня тогда по душе так, что до сих пор опомниться не могу. Прямо в висок выстрелила, после чего вся моя жизнь в раскосец пошла. Супераппетитная особа, но вольностей с мужчинами никаких не допускает. Такие вот дела, Иваныч.
- А как же твои принципы по отношению к бабам, Андриан?
- Прокол дали, в порядке исключения, Иваныч. Да и сложно выиграть войну, которую хочешь проиграть. Я пытался гнуть в свою сторону, но если начинал что-то говорить на эту тему, то у нее, как у ежа, сразу иголки во все стороны. Потому и врезался в нее по самые уши. Я уже чувствую всем своим нутром, что с ее стороны  это приглашение к счастью. А для меня это хоть и капля, но спасительная.
- С бабами нашей деревни, похоже, завязываешь? Непосильная работа, тяжеловатой для тебя стала?
- Баб щупать – это не работа, а наслаждение, Иваныч. Там у нас есть такие, что хошь, не хошь в разврат войдешь. У одной сиськи чуть не до аппендицита, другая задом в искушение вводит, а есть такие – от одного вида которых ошалеть можно. Бардельеро, одним словом, устоять трудно. Все ветряные какие-то, с внутренней червоточиной, но все добра мне хотят, голыми ногами в мою душу лезут. А при таких обстоятельствах, если не я, то кто же?
- Не деревня, а сексуальное общество какое-то. И давно ты этим делом увлекаешься, Андриан? – поинтересовался Семен Иванович.
- Как только дачники понаехали. Городские-то мужики видно в штопор вошли. Для баб у них ни денег, ни оваций. Вот бабец и пошел по рукам. У нас же здесь климат другой, культура, да и в закон мы не лезем, комплексом неполноценности по мужской части не страдаем. Да и от жизни не прячемся, ощущаем ее в полную сил, и отдаем свое сердце бабам. Одним словом, в реальном мире живем,  деревенская душа бескорыстна – кто дает, того и берем.
- Смекалистые вы все здесь. Из деревни Упойлово превратились в деревню Бардельево. Интересное развитие событий, обхохотаться можно.
- Главное, Иваныч, мы в спячку не впадаем при нашей-то власти. Для нас лучше украсть, чем продать. А виной всему – нищета мысли правителей, ее приговор нашей деревне. Потому-то и повадился коток на сметану и творог, если других дел нет. Да и нашли мы себя здесь, сами себя полюбили, людям полезны стали. Все не списанная торба. Разве это не выход из проблемы?
- Выход тебе твоя Настя укажет, как только узнает, как ты местных баб в искушение вводишь. И другое запомни, Андриан, – нет врагов страшнее, чем мы сами себе. Да и не верю я, что все бабы к тебе, как мухи на дерьмо, летят. Не все же растворяются в  распутном безумии. Есть, наверное, и другие, без накипи и ржавчины.
- Эх, Иваныч! У нас здесь все как в нашем обществе: как бы демократия, как бы жизнь налаживается, как бы село на подъеме. А на самом деле кругом театральное общество. Так и с бабами. Сначала слезу пустит, предпосылок для прорыва не дает, а потом качелей, новизны захочет, и пошла гулять, хвостом вилять.  Вот если попасешься в том краю, то сам можешь попасть в западню и задать себе вопрос: нужен ли тебе рай на небе или в нашей деревне, здесь и сейчас.
- Это не по мне. Да и стар я для блуда, Андриан. Стыда с этими бабами не оберешься, вся жизнь враскосяк пойдет.
- Эх ты, дурька полная! В моих глазах не растешь, жить не умеешь. Вон Егор, тоже пенсионер, но перспективу не потерял, новое нравственное состояние приобрел. Все болезни от него отступили, когда кралю себе нашел. Чуть не каждый день разгружается, про кризис забыл и знает теперь  что почем. Три года обещанного уже не ждет, понимает, что хорошего мужика баба всегда прокормит. Она у него хоть и без царя в голове и уровень образованности ее не особо высок, но в постели, как он говорит, яркая, не обещает, а делает, лапти языком не плетет, хотя воображения и не хватает. Вот так-то, Иваныч, учись жить. Если в нашем обществе все каналы к власти перекрыты, то в нашей деревне к бабам путь всегда открыт, никакой шлагбаум для нас здесь не помеха.
- Нет, Андриан, речь твоя меня на подвиги не вдохновляет. По моим годам, чем больше думаю о женщинах, тем больше тянет к лошадям. Баб уже ни видеть, ни слышать не хочу. Нет в них уже того обаяния, какое было раньше. А на дворовую шпану в озверевшей деревне я походить не хочу. Мы хоть и скучновато живем по этой части, но зато не фальшивим. А от того, что ты тут наговорил, меня колбасит. Все это нелепо, ужасно, немыслимо, отвратительно. Оболванивание личности какое-то, фальшь одна.
- Каков поп, таков и приход, Иваныч, если иначе жить не можем. И не наша в этом вина, а власти. Делается-то ведь все не во благо народа, а вопреки. А если что-то и делается, то коряво, близоруко, келейно. Барахтается наша влась кое-как, на чудо надеется.  Отсюда и у нас мутация мысли, отсутствие всяких, даже маленьких подвигов. Один женский фронт у нас без проблем – ярок, широк и в меру доступен. Слава богу, что его еще не прикрыли.
Продолжить разговор на эту тему им, однако, не удалось. Впереди показались строения коммуны, откуда тянуло запахом свежеприготовленной пищи.
Мужиков встретили приветливо. Усадили на почетное место и предложили перекусить. Однако гости отказались. Появилась среди коммунаров и Настя, о которой взахлеб рассказывал Андриан. Она подошла к нему, поприветствовала, опустив глаза, и присела с ним рядом, поглядывая на него временами с искренней, очаровательной улыбкой.
 «Не врал, выходит, Андриан, девица на самом деле многого стоит. Такой, действительно, только взглядом касаться можно, забыв обо всем другом. Вывески на ней только не хватает: «Руками не трогать», - подумал  Семен Иванович и  облегченно вздохнул, где-то в глубине души завидуя молодому еще мужику. Пока Семен Иванович приглядывался ко всему, к ним подошел мужчина среднего возраста, с сединой на висках и обратился к Андриану:
- С приятелем своим знакомь, Андриан, а то не по-людски как-то. Может, он интерес к нам имеет или просьбу какую?
Андриан, поднявшись, поздоровался с подошедшим.
- Это Семен Иванович, он из нашей деревни. Когда-то ученым был, а сейчас писатель. Ты, Кузьмич, растолкуй ему про вашу коммуну, интерес у него  ваша жизнь в коммуне вызвала. Может, когда-нибудь и книгу про вас напишет. Всем же будет любопытно знать, как вы здесь без нашей власти обходитесь. Дело-то ведь не шуточное: всех к нехорошей маме послать и выстоять.
- Это можно, - усмехнулся Кузьмич. -  Начать только с чего не знаю.
- С идеи начни, - Андриан попытался помочь ему:  - Как додумались-то до этого. Ведь такая мысль в башке просто так не появится, причина должна быть.
- Причина есть, как ей не быть, - проворчал Кузьмич и начал свой рассказ.
Со слов Кузьмича, все началось от безысходности. В поселении, где они жили и работали, в одночасье закрыли все предприятия. Безо всяких объяснений выкинули всех на улицу, забыв даже выплатить зарплату. Без работы, без средств к существованию жить было невозможно, особенно тем, у кого в семье дети. Вот тогда-то у одного из безработных и родилась мысль - осесть на земле в надежде, что она прокормит. Прокрутили разные возможные варианты и  решили выкупить брошенный пионерлагерь вместе с землей и начать новую жизнь по своим законам. Чтобы начать дело, продали свои дома и квартиры, объединились в корпорации и начали жить общиной, установив в ней свои порядки, которые устраивали всех. Так и живут в течение уже трех лет.
Когда Кузьмич закончил свой рассказ, Семен Иванович заметил:
- Отчаянные вы все же мужики. На такое не каждый пойдет, особенно с детьми. Похоже, что вы здесь коммунизм новый строите. Я верно выражаюсь?
- Верно. Мы действительно коммунизм строим, только без коммунистов. Трудятся у нас все бесплатно, слово «работа» на дух не переносят, особенно в под запретом слова -  «карьера», «деньги» и тому подобная пакость. Мы ничего не покупаем, у нас все свое, общее, даже школа имеется. Вечерами тоже все заняты – концерты иногда устраиваем, поем, танцуем, для детей игры всякие выдумываем. Хотим, чтобы нас веселыми запомнили.
- Выходит, что у вас праздник каждый день и без всякого повода?
- Терять нам нечего, да и бояться никого не надо. Лучше уж в сказке жить, чем в нашем прогнившем обществе. Во всяком случае, мы здесь свой хлеб едим, чужого не просим. Швейцарских унитазов у нас, правда, нет, без них обходимся. Зато есть честность и правдивость, щедрости на всех хватает. К тому же у нас общество, которое с уважением принимает старость, глупостью не страдает, равнодушных у нас нет, а внутренний сторож у наших поселенцев –  совесть. Ну, а если всерьез, то здесь у нас налицо победа маленького человека над пошлостью, варварством, разложением общества, над его деградацией.
- Вы так категоричны в своих высказываниях, Кузьмич, что можно подумать, будто вы в обиде на все общество, на власть, наконец? Вероятно, у вас есть основания для этого?
- А вы сами-то как думаете? Людей выбросили на улицу без денег, без защиты, на произвол судьбы. Такое может сделать лишь система, где во власти одни отморозки, которые за деньги родную мать удавят. Они даже не понимают, что такая система сама по себе опасна. Посмотри на их лица, кроме равнодушия они ничего не выражают. Всем же ясно, что в таком виде система существовать не может. Выкидыш какой-то, а не система.
Семен Иванович улыбнулся и задал вопрос, точного ответа на который не ожидал.
- Может ты, Кузьмич, и причину знаешь происходящего?
- А чего ее знать-то, она на поверхности лежит. С козявочным образованием чуть не вся власть или с дипломами, в метро купленными. К тому же у людей, кто во власти, нет чувства социальной ответственности и справедливости по отношению к людям. Повсюду врут много, стыда не имеют. Поэтому-то нам всем трудно жить, да и счастье  наше, если оно есть, легким не бывает. Заложники мы все этой системы. Все придумываемые реформы идут только по щелчку, коренной со своей задачей не справляется, а банда его друзей тянет нас неизвестно куда: то ли от жестокого прошлого уводит, то ли от дикого капитализма. А если по-честному,  то фальшивят они всю жизнь, пузыри мыльные пускают, любое дело заболтать могут. Да и выжить у нас можно тогда, когда шлангом прикинешься или кружева будешь плести на тришкином кафтане.
- Но ошибки-то эти, наверное, можно исправить? Народ у нас головастый, смекалистый, ружье кирпичом не чистит. Да и понимает хорошо, что ему нужна система, которая его лучше обслуживает. К тому же, мы все в одной лодке,  хотя и классово разные. Лодку-то ведь спасать надо. Что ты по этому поводу думаешь?
- Надо находить взаимопонимание между нами, а не доводить все до драки. Хотя при круговой поруке безответственности, сети личных знакомств, когда у каждого своя правда, это, кстати, радости обществу не приносит, даю сто пудов за то, что будущее наше беспросветно, мрачно и безнадежно. Да и олигархов у нас стало столько, что деваться от них уже некуда, хотя каждый чих кризиса на нас, а не них сказывается. И все это оттого, что бабло главным в нашей жизни стало, а народ скоту уподобился. Ну, а что делать, мы лучше у Марфы спросим.
Кузьмич окликнул какую-то женщину, проходившую мимо, подозвал к себе.
- Скажи-ка нам, Марфушка, почему мы с тобой дошли до жизни такой, кто в этом виноват и что делать с теми, кто это допустил? Твое мнение не для меня важно, а для нашего гостя – писателя. Свое я и так имею.
; Эх, Кузьмич, была б моя воля, - Марфа ответила, не задумываясь, - я бы их всех на костре сожгла. Анклавы  всякие наплодили, торговлю людьми, ребятишек насилуют, беспризорников море развели, проституцию прикрывают, стариков обирают. Таким делам, дорогой, прощения нет. Это я как мать двоих детей тебе говорю. Да и понять уже всем пора, что сейчас нам нужен не человек с кадилом, а человек с ружьем.  Спаси и сохрани нас, господь милостивый. Сказав это, Марфа в сердцах махнула рукой и пошла своим путем.
Кузьмич повернулся  к Семен Ивановичу.
- Видишь какое настроение у наших баб? Да и не одна она так  думает, все наше поселение.
В это время через ворота коммуны прошел какой-то человек и, не раздумывая, направился в сторону Кузьмича. Увидев его, Кузьмич обратился к Семен Ивановичу:
- Это помощник наш из соседней деревни. Дел там у них никаких, вот и повадился к нам на огонек. Столяр, между прочим, хороший. Разговорчивый, правда, слишком, но дело свое знает, безотказный, к тому же. - Как здоровье, Иван Михайлович?
- Спасибо, уже выпил, - произнес то в ответ, усаживаясь рядом  со всеми. Помяв руками свою изношенную кепку, он робко спросил у Кузьмича: - Что делать-то мне сегодня?
- К Марфе на скотный двор иди, там одна дверь с петель сошла, поправить надо. Да  много-то там с бабами не болтай, от дела не отвлекай, иначе больше не налью, - распорядился Кузьмич и рассмеялся, хлопнув своего помощника по плечу.
Когда тот развернулся, собираясь уходить, Кузьмич, вспомнив вопрос Семена Ивановича, остановил его.
- Вот ты у нас местный, от сохи, так сказать, а все мы здесь приблудшие, по нужде осели. Поведай нам, дуракам, как вы дошли до жизни такой и что бы ты сделал с теми, кто это допустил?
Иван Михайлович задумался, размышляя над его вопросом.
- Цивилизация трещину дала, идея оказалась бесполезной. Да и нельзя с широко закрытыми глазами вперед идти. К тому же память у многих искажена, в ней все хорошее стерлось. Все ладно задуманные дела, как это ни печально, как правило, превращаются в события местного разлива. А потому жанр исчерпан.
Кузьмич улыбнулся и снова спросил деревенского философа.
- Ну, а делать-то что с этим?
- Виновных послать в леса пилить дрова для престарелых, чтобы силу воли воспитывали, которую потеряли. Спрос-то с нерадивых какой-то должен быть. Ну, а тех, кто покруче, отправлять в лагерь соболей бить или куда подальше. Тогда все будут на своих местах и приобретут, наконец, необходимый им общественный знак качества. Тогда, может быть, и исчезнет наше главное разочарование настоящего, да и прошлого тоже. Надо же, наконец, всем понять, что если государство не производит материальных ценностей, то оно непременно погибнет. Но об этом у нас забыли, а русский мужик, как известно, задним умом крепок. С этими словами мужик отправился по своим делам.
- Ну, что скажешь по этому поводу? -  Кузьмич поинтересовался реакцией Семена Ивановича.
- Умный мужик, хоть и от сохи. Только гильотина не лучший способ от насморка. Поэтому ни слова Марфы, ни глубокая речь Ивана Михайловича на подвиги меня не вдохновляют. Что-то меня не прет от этого разговора. Народный гнев, Кузьмич, опасен для страны. Мы-то все это, может, переживем, но держава может не выдержать, на соплях же все в ней держится.
- Но крепость-то нашу надо сторожить, укреплять, порядок в ней наводить. Что сам-то думаешь по этому поводу?
Семен Иванович немного задумался.
- С азов надо начинать, Кузьмич, с азов. Мы настолько безграмотными стали, элементарных вещей не понимаем. Ну, например, всем юристам хорошо известно, что существует определенная иерархия нормативных актов по их важности и значимости. На первом месте это, естественно, конституция, затем следует указ президента, далее закон, постановления правительства и так далее. Какого же черта какая-то зачуханная область или поселение выпускают свои законы, если они живут не по конституции, а по уставу, уставу обычного домашнего хозяйства. Дальше обычных решений местного значения они ничего выпускать не могут. Еще вопрос. Что такое Федерация? По энциклопедии это союз равноправных, независимых государств, объединенных для решения вполне конкретных задач – обороны, защиты экологии и так далее. У нас все бы вроде хорошо, только нет в этой Федерации государства Россия. Области, края, автономные округа, правда, есть, но это не государство, а удельные княжества, которые в любой момент могут стать самостоятельными государствами. И ничего ты с этим не сделаешь. Или взять другой пример. У нас мэры расплодились чуть не в каждом скотном дворе. Особенно это связано с развитием местного самоуправления, которое по закону отделено от государственной власти. Реально же слово «мэр» означает, что это не только руководитель местного сообщества, но и одновременно государственный чиновник, выполняющий определенные функции центральной власти. Такими полномочиями наш руководитель местного пошива не обладает, а потому и не имеет права так называться. Таким правом в нашей стране обладают только два человека – руководители Москвы и Санкт-Петербурга, поскольку последние являются субъектами Федерации. Да мало ли всего, что у нас наизнанку вывернуто: губернаторы без губерний, права без права ими пользоваться, пенсионеры без пенсий, государство для своих да наших, особенно если у них деньги водятся, бомжи без приюта, беспризорники без хлеба и крова и все тому подобное.
- Что же тогда с нами со всеми может быть, Семен Иванович? – заволновался сразу Кузьмич.
- А это мы сейчас у Андриана спросим. Он у нас провидец: все видит, все знает, с высшими силами дружит. Кому как не ему и ответить на этот вопрос.
Семен Иванович позвал Андриана, который глаз не сводил со своей красавицы  невесты, а потому разговоры Семена Ивановича с Кузьмичом его меньше всего интересовали. Но на приглашение Иваныча подойти к ним, он все же подошел.
- Зачем нужен-то, Иваныч?
- Мы тут с Кузьмичом важные проблемы обсуждаем. Они и тебя касаются. Скажи нам, Андриан, что будет с нашим обществом, страной, со всеми нами?
Андриан даже рот открыл от изумления.
- Вы что, с ума посходили? Язык хоть и душа народа, болтать об этом грешно. Да и зачем вам это? У каждого из нас своя идеология, своя позиция, никто никому не должен, башку в песок не прячете, проблемы свои решаете. Одним словом, у вас все хорошо. А что с обществом будет, зачем вам это?
- И все же? – настаивал Семен Иванович.
- Буза будет, - строго произнес Андриан. И еще добавил, как припечатал: - Придет белая госпожа с красным петухом и откроет для нас ладонь, чтобы были всходы. Все, большего сказать ничего не могу. Развернулся и пошел к поджидавшей его невесте.
- Ну, что скажешь, Семен Иванович? - проводив взглядом Андриана, продолжил разговор Кузьмич. - Ты что-нибудь понял из этого бреда?
- Ни черта я не понял. Буза – это вроде волнения, но они и сейчас у нас есть. С петухом тоже вроде все ясно. Доведенная до отчаяния толпа на любое способна. А вот что означает белая госпожа с открытой ладонью, понять трудно. Может, баба придет к власти, может, строй изменится в лучшую для нас сторону. Не берусь гадать, Кузьмич, но очевидно, что нас ждут перемены. Только какие? Во всяком случае, хуже, чем сейчас, ожидать трудно.
- Ну, а почему перемены-то нам необходимы? Мы что, рычаги управления утратили, слабоумием страдаем, сценарий развития у нас не тот, или вся наша власть вниз головой с печки брякнулась? – раскипятился Кузьмич.
- Все у нас это в наличии, дорогой, - улыбнулся Семен Иванович. - Но не это главное. Мы не хуже других, но мы хуже организованы, интеллект наш сбои дает,  запретов всяких много – на свободу, на волю, на дело, на землю. Словом, всего пещерного, что нам жить мешает. Да и  наш гнев по этому поводу – только видимость, настолько он призрачен, туманен, на дорожную пыль похож. Поэтому нами легко командовать, вводить в заблуждение, мыльными пузырями оболванивать, система удобна всем, кроме населения. Поэтому для многих основной жизненный принцип – где хорошо, там и родина. На таких позициях нам долго не протянуть, свихнуться можно.
- Но выход-то, наверное, из этой ситуации есть какой-то, кроме мордобоя?
- Есть, Кузьмич, есть. Нам необходимо мощное гражданское общество, которое могло бы выбрать для управления страной толкового, грамотного, высоких моральных принципов менеджера, с которым общество заключило бы договор, где были бы четко прописаны не только обязанности, но и ответственность, вплоть до уголовной. Авторитарный режим давно и в полной мере себя скомпрометировал и реализации в нашей стране больше не подлежит. Не всех это устраивает, но другого пути для нас нет.
- Толково, разумно. Ну, а с экономикой как?
- С ней тоже все просто. Нам необходимо пойти по пути создания корпоративной или народной экономики. Организуется она на средства граждан с использованием муниципальной, региональной и федеральной собственности. По закону эта собственность принадлежит населению, проживающему на той или иной территории. Сейчас этой собственностью торгуют чиновники, присвоив себе наши права. А нам эту собственность надо раздать бесплатно для организации того или иного дела. Народная экономика может охватывать все сферы деятельности: от банков до малых предприятий по уборке мусора. Такой путь развития экономики требует меньше денег, уничтожает безработицу, люди начинают чувствовать себя хозяевами в собственном отечестве. Результат от этого может быть сногсшибательным.
- Да, пожалуй, это выход. Только для нашей власти это петля на шее, пойдет ли она на это? - засомневался Кузьмич.
- А власть никто и спрашивать не будет. Это дело нас всех вместе взятых. Если мы это осознаем, то дело пойдет, а ты, Кузьмич, в своем пионерлагере свой Сингапур построишь, а жизнь здесь у вас будет как у баб в гламурных журналах.
- А скажи, Семен Иванович, почему у нас-то сейчас все через косяк?
- Наши правители, Кузьмич, или не читали, или забыли про Адама Смита. Это он открыл объективные законы экономики, отклонение от которых ведет любую из них в раздрай. Поэтому у нас экономика не рыночная, а спекулятивная. Отсюда и идут все наши беды, вплоть до полного обнищания населения.
- А что это за законы, Семен Иванович, если не секрет?
- В твоем возрасте пора бы это знать. Это закон стоимости, закон денежной массы, конкуренции, научно-технического прогресса и другие. Если у власти хватит ума и настойчивости привести все это в порядок, то жить нам с тобой, Кузьмич, в раю и в полной гармонии. Вот такие пироги, дорогой мой.
Мужики закурили, посидели еще малость.  Семен Иванович спросил Кузьмича, резко сменив тему.
- Андриан-то как, прижился у вас в коммуне?
- Толковый мужик, осенью свадьбу сыграем. Настюха наша баба золотая. Считай, что твоему односельчанину повезло. По нынешним временам таких баб днем с огнем не найдешь.
- Это понятно. А сам-то он у вас чем заниматься намерен?
- Овец хочет разводить. Говорит, что один всю коммуну на ноги поставит. Дело для него это якобы знакомое, прибыльное, говорит. Пусть разводит, а что выйдет, посмотрим.
Мужики помолчали,  опять дымя сигаретами.
- День-то сегодня какой? - вдруг спохватился Кузьмич.
- Четверг, а что?
- Рыбный, значит, сегодня день. Пошли, Семен Иванович, в нашу столовую. Сегодня там мать Настюхи командует. Не обед, а объеденье будет, не пожалеешь.
Семен Иванович поднялся со своего места и последовал за Кузьмичом, направившимся в сторону аппетитного рыбного запаха.

Часть пятая. Послание президенту

Прошло несколько дней после посещения коммуны. Впечатления от увиденного не покидали Семена Ивановича ни на минуту. Его поражало то, что в общем-то недостаточно образованные люди нашли в себе силы объявить войну грязным потокам обмана, хитрости, эксплуатации, развращения, порока, всем видам неравенства, которые были влиты в их сердца правителями и законом. Они выбросили за борт власть, непристойную мораль, закон, всех мнимых защитников слабых и сильных. Удивительно, но он почувствовал в этих людях силу юности, желание наслаждаться жизнью, отсутствие рабской подчиненности перед сильными мира сего. В этих людях он увидел ту нравственность, которая должна быть обычной в любом обществе. Он ощутил в них ту отвагу и самоотверженность, которые только и могли возникнуть в период самого сильного упадка общественной жизни. Оценил он   и их  доброту, любовь, столь недостающие большинству нашего населения, и впервые на деле ощутил равенство и справедливость в реальной жизни. Поразило его и то, что в коммуне бережно относятся к каждой личности, ее способностям, стремятся к сохранению естественных отношений равных с равными. Беспокоило его только одно: имеют ли эти люди шансы выжить в условиях  современной действительности?
Вывел его из состояния задумчивости Андриан. Войдя во двор, он поздоровался  и спросил:
- Чего сквасился-то, Иваныч? Темные мысли посетили или родина в опасности?
Семен Иванович усмехнулся:
- Послал бы я тебя в одно место, но ты и так там часто бываешь. Чего пришел-то?
- Недалеко послал, зато какая для меня слава. А пришел я по делу. Чувствую, что ты засиделся в своих хоромах, скука заела, поэтому есть предложение для настоящего мужчины. Не уверен только, подойдет ли оно тебе – пенсионный возраст все же, да и жена  тебя в строгости держит.
- Не трави баланду, провидец, и не дави на самолюбие. Чего надо-то?
Андриан присел на скамейку, не спеша закурил.
- У Мишки Румянцева юбилей сегодня, круглая дата, отметить бы надо. Дома у него ничего, кроме картошки да соленых огурцов нет. Может, спаяем, Иваныч?
Семен Иванович попросил:
- Подожди минутку, я сейчас, мигом, - и поспешил в дом. Минут через пятнадцать он вышел во двор с корзиной, доверху наполненной продуктами и спиртным. Поставив корзину рядом с Андрианом, Семен Иванович, как бы оправдываясь, произнес: - Здесь все, что мог собрать, но выпить и закусить можно, без перебора, конечно.
Андриан, почесав затылок, улыбнулся удивленно:
- Ну ты, Иваныч, даешь. Да этим полдеревни упоить можно. Только имей в виду, без тебя не начнем. Мишка так и сказал: «Если Иваныч не придет – обижусь!». Да и еще кое-какое дело у нас к тебе  есть, посоветоваться надо. Через часик тебя ждем.
- Приду, что с вами, алкашами, сделаешь. Только положи себе на память, Андриан,  - без бардельеро и гламура там всякого.
- Учтем, Иваныч, подожмем пальцы на ногах и все сделаем красиво. А с милыми дамами никогда не поздно. Будем медленно торопиться, чтобы сделать им хорошо. Не переживай, климат нравственный не испортим.
-Воистину говорят, что горбатого только могила исправит. Щелбанов бы тебе надавать, чтоб соплей чужим бабам не вешал.
- А куда денешься-то,  Иваныч, коли мужья только обещают, а дело нам оставляют. Умиротворение у баб только с нами, от мужей лишь сиськи набухают и никакого блаженства. Разве это жизнь? Мученье одно.
- Ладно, улепетывай. Не пойму, как такую бабу, как  Настя, ты охмурить смог.
- Интеллектом, Иваныч. И запомни: если в тебе что-то есть и ты дрожишь, то обязательно прорвешься. Да и мужики русские не сдаются, на хрена нашим бабам слюнявые-то.
- Эх, Андриашка, в настоящей любви душа надобна. Она на первом месте, а не твой каламбур.  Смотри, не осрамись.
Андриан ничего не ответил на слова Семена Ивановича, а просто прихватил корзину и молча пошел со двора.
Через час все местные мужики собрались во дворе Мишки Румянцева. Пришли все, кто имел хоть какое-то отношение к деревне, кроме дачников. Убедившись, что все на месте, Мишка сообщил всем:
- На сеновал пойдем. Там мы с Андрианом все по-путному сделали. Да и просторно там, свежим сеном пахнет, и вся деревня, и река как на ладони просматриваются. Клево все будет.
Услышав про сеновал, Егор тут же бросился  к своему дому, предупредив всех:
- Я сейчас, мигом.
Проводив его взглядом, Семен Иванович спросил Андриана:
- Что это с ним? В туалет, что ли, захотел или забыл чего?
- За биноклем побежал. Сейчас припекло, жарко на улице, а потому некоторые из заезжих баб на крышах загорают, нагишом, конечно. Вот он и решил с сеновала дачным пейзажем полюбоваться.
- Больной, что ли?
- Да нет, хобби у него такое. Сначала в натуре детали все изучит, а потом клеиться начинает. Редко промахивается, кстати.
Когда  расположились на ковре, расстеленном прямо на свежем сене, Андриан хотел уже было произнести тост, но  Егор его опередил:
- Ну, мужики, такого я еще не видел. Это не баба, а букет соблазнов. Аппетитная вся, хоть облизывай. За такие буфера я еще не держался. А задница, ноги... Все, зараза, при ней. Кому же такое счастье привалило всем этим пользоваться.
Андриан взял бинокль у Егора и сам принялся разглядывать девицу:
- Фекла это, замужем, между прочим. Мужик у нее травкой торгует. На передок слабая, влюбчивая, но холодная. Ничего, конечно, бабенка, но не сокровище. Качество не соответствует содержанию. Ты лучше, Егор, вон на ту посмотри, на соседней крыше которая. Это Клавка, разведенная. Вот кому цены-то нет. У нее все без излишеств. Хорошая баба, на глупый поступок не способная. Особенно не бунтует, если подход к ней найдешь. Да и размеры что надо – девяносто-шестьдесят-девяносто. Такую и поблагодарить можно.
Насмотревшись на голых баб, мужики вернулись на ковер и велели  Андриану говорить тост. Тот взял свой стакан, лукаво посмотрел на виновника торжества и произнес:
- В твои годы, Мишка, все мы рады видеть тебя в полном здравии. Господь бережет тебя, Мишка. В утку не ходишь, до ветру своими ногами бегаешь, жевать для тебя хлебную корочку не надо, сухари сам грызешь, обмываешься пока сам, до посторонней помощи не дошло,  на баб иногда посматриваешь, что нас искренне радует. Словом, в твои пятьдесят ты как мужик сохранился, а бог бережет тебя как экспонат для будущих поколений. Желаю тебе, чтобы ты мог наливать да пить, не забывая власть благодарить, ибо она для нас мать-кормилица: рубль даст, три возьмет, заботясь о том, чтобы ты не надорвался и на глаза ей не попадался – не дай бог попросишь чего. Будь счастлив, дорогой, и не кашляй. Лечить будет некому.
К поздравлениям присоединился и Игорь. Налив по второй, он тоже высказался:
- Хочу выпить с тобой, Миша, за неудачно прожитую жизнь. Дома ты своего не построил, ни одного дерева не посадил, ни сына, ни дочери не настрогал.
Неожиданно Игоря перебил Егор:
- Вот здесь ты, Игорь, не прав. Дети у всех есть, только не все об этом знают. У Мишки же зазноба была. Он к ней с восьмого класса клеился, шуры-муры с ней всякие вел, а сейчас она мать-одиночка. Вот только про отца своего сына никому не рассказывает. Говорят, что следы в нашу деревню ведут. К кому только?
Мишка  огрызнулся:
- Хлебала свои завари. Скрутил бы я тебя, козла старого, в бараний рог, чтобы и духом твоим здесь не пахло. И не изображай своей харей кораллы, не таких видали.
Егор обиделся и выпалил:
- На кого батон-то крошишь? Тоже мне праведник.
- Не ори, пломба вылетит. И не порти нам компанию. Лучше иди на баб посмотри. Они давно дают понять о своих желаниях, а ты тут языком лясы точишь.
Мужикам с трудом удалось утихомирить приятелей.
- Что я этим хочу сказать, - попытался продолжить Игорь, - а хочу я сказать, что ты, Миша, все правильно сделал. По нашим временам из дома бы выкинули, деревья твои спилили, а сына или дочь точно бы на иглу посадили. Тебе удалось избежать всего этого, а потому ты счастлив, а мы все за тебя рады.
Выпив еще не по одной, мужики слегка захмелели и даже распелись:
Эх, ты, доля, наша доля,
До чего нас довела –
Ни работы, ни застолья,
Все у нас ты отняла.
Неожиданно Семен Иванович спросил у Андриана:
- У тебя дело ко мне какое-то было, посоветоваться хотел. Важное что? Вываливай все начистоту.
- Не гони лошадей, Иваныч. Сейчас допьем и обмозгуем проблему. Всем нам обсудить один вопрос надо, чтобы у каждого был свой маневр. А для этого определенная кондиция нужна, внутреннее согласие мысли и дела. А пока меня к этому не прет, завода нет.
- Ну-ну, заводись. Имей только в виду – хлеб за брюхом не ходит.
- Доверься мне во имя родины, Иваныч. Все путем будет, как в лучших домах…
Когда все было выпито, Андриан подошел к окну, осмотрел крыши соседних домов и пробормотал:
- Хорошо посидели, даже голых баб глазами пощупали, а теперь можно и за дело взяться. Внутренний порыв пошел, душа напряглась, мозги зашевелились. Значит, пора. А дело у нас к тебе такое, Иваныч. Решили мы, деревенские мужики, послание президенту написать. Причем такое, чтобы душа враскоряк пошла и всех стыд одолел. Чтобы оно, тех, кого надо, так по башке шарахнуло, чтобы мозги на место встали. Крестьянский-то двор совсем обнищал. Колхоз разорили, в нем не только ни одной скотины не стало, трактора не найдешь. А без этого какая работа? В прошлом году коммунары поле одно под картошку подготовили, посадили ее. Убирать только не пришлось. Продал его местный «хозяин» какому-то бизнесмену, за мзду, конечно. А ведь не подумал, гад, что на это поле двадцать семей надеялись. А если все в кучу собрать, то волосы дыбом встают. Посмотри, Иваныч, что они творят. Пенсионеров обирают, проституция процветает, беспризорников столько, что слезы льются. А наркомания, пьянство, распутство, тюрьмы не понятно кем забиты. Судьи, прокуратура, милиция творят произвол. Олигархи до предела обнаглели. Об экономике вообще не говорю, она в таком застое, что навряд ли выберется из дерьма. Вот и выходит на поверку, что мы у собственной родины в плену. При такой политике народ в зомбированное стадо превратился, законов стал бояться, ибо законодатели что хотят, то и воротят, словно  над нами смеются. Лично я давил бы их всех гадов, но внутренний запрет у меня есть, бога не хочу гневить. Он ведь мне много дал – новую жизнь, любовь подарил, уважение к людям. Раньше у меня этого не было. Опустившимся был человеком, из слоев, так сказать, деклассированного населения. Не босяк я теперь, а человек божий, совестливый. Вот и посчитали мы, что одна надежда у нас на президента. Может, он вместе с нами порядок в стране наведет. Без нас-то ему ни хрена не сделать, кишка тонка. У него столько врагов и шелкоперов, что любое дело загадят. Но писать такое послание, Иваныч, надо с юмором, но без зубоскальства, с иронией, чтоб всех проняло. Послание тогда будет иметь обаяние и смысл, а нас за скотов не примут. Пусть все знают, что нам все равно хорошо, хотя кругом все плохо.
- Идея понятная, и написать можно. Только дойдет ли это послание до самого. Его-то чинодралы только хорошие весточки до него доводят, а все, что против шерсти, тебе же и вернут, на заметку не забыв поставить. Об этом ты знаешь?
- Знаю. Только совесть негодяев нам никак не разбудить, не дав им пинка под зад. А страх – это для слабонервных и у кого совесть нечиста. А у меня с этим все в порядке. Ну, а если что, то за державу и пострадать можно. - Андриан замолчал, поглядел на всех и, не найдя одного в компании, прорычал: - Егор, хватит баб глазами-то щупать, портки твои и так уже мокрые, сыростью от них давно несет. К делу присоединяйся. Есть у нас вопросы и по твоей части. Может, дельное что скажешь.
Егор вернулся к приятелям, но проворчал:
- Там еще одна залезла на крышу, на ней много всего, вечером прикадрю, если к тебе не сбежит.
- С чего начнем, несогласные? - спросил Андриан, не откладывая дела в долгий ящик.
Первым предложение внес Игорь:
- Давайте начнем с пенсионеров. Вот уж кому невмоготу, так невмоготу. Геноцид власть устроила против старого поколения, их просто уничтожают. Хуже них у нас никто не живет, выживают, как могут. В их защиту я, знаете, что бы сделал: собрал бы все их ордена и медали, которые они в войну заслужили, и свалил бы их на Красной площади у мавзолея. Куча была бы  - загляденье. Вот и посмотрела бы власть, на кого руку поднимает и на каких костях и крови жирует. Ну, а что касается пенсии, то приличной им уже не дождаться, многие из них одной ногой уже в могиле. Поэтому предлагаю пенсию им выдавать не деньгами, а похоронными принадлежностями. И денег на гробы и венки копить не надо, и все под рукой. Что скажете, мужики?
- Пенсии-то у всех разные, как с этим быть? - первым откликнулся Егор. - А так предложение дельное.
- Наша власть во всем разберется. Гробы будет выдавать разные: кому березовые, кому дубовые, кому из красного дерева, а кому и лакированные, с ручками. Считают они хорошо, не промахнутся, - заметил Андриан и предложил принять предложение, потому что против никого нет. Один только Колька Чистяков заметил:
- Похороны-то сейчас дорогие, в копеечку влетают. Хватит ли на всех денег у власти?
- Найдет, куда ей деться. Выпустит облигации государственного займа высокой номинальной стоимости и распространит их среди членов правящей партии и ей сочувствующих. Можно и среди тех, кто голосовал за эту власть. Думаю, что к этому мероприятию присоединятся и другие, если в качестве основного выигрыша предложить несколько дворцов где-нибудь на Багамах или в других элитных местах. Если все это сделать в приказном порядке, как  было раньше, то соберут не меньше двух бюджетов. Тогда и пенсионерам, и на экономику хватит, - растолковал Кольке Семен Иванович.
- Но ведь дворцы-то денег стоят, и немалых, где их взять-то?
- А дворцы, Коля, и строить не надо. Главное - собрать деньги, а потом сослаться на форсмажорные обстоятельства. Так, мол, и так, ошибочка вышла, природа-мать подвела, когда-нибудь исправимся. С нами-то они так поступили же, когда наши вклады забрали, сославшись на обстоятельства. Выкрутятся, не впервой, - добавил Семен Иванович.
- Как с проституцией бороться будем? Не страна стала, а публичный дом. - в разговор снова встрял Андриан. - Причем, чем больше говорим об этом, тем только хуже. Что делать-то нам с этими ночными бабачками?
- Я бы к каждому чиновнику прикрепил по одной или две проститутки. Пусть перевоспитывают: на работу устраивают, по театрам водят, утренней гимнастикой занимаются, кого надо в школу водят. Ну, а если приставать будут, то таких лишать должности или зарплаты и премиальных. Может, тогда и на улицах порядок будет, - вставил свое слово Мишка.
- Не хорошо это. Цвет нации разгоняем и опять все чиновникам, - возмутился Егор.
- Не к тебе же их, дурак, прикреплять. Что ты с ними делать будешь? Лапшой быстрого приготовления кормить, трусы с лифчиками им стирать. Да они со временем у тебя все многодетными матерями станут. Материнский капитал на них хочешь заработать?
- Никакой не капитал, нужен он мне. Естественная красота с улиц исчезнет. Юбочки короткие, ножки фартовые, груди навыкате, и все это чиновнику? Нет, не пойдет. Уж лучше в бордель их загнать. И мужикам будет хорошо, и государство в проигрыше не будет. Сами же говорите, что у него денег не хватает, а тут доход попрет, да еще какой, - гнул свое Егор.
Вопрос этот оказался непростым, всех задел за живое. Спорили мужики   долго и, наконец, пришли к выводу:  девочек надо с детства готовить к  материнству, для семейного счастья, а не для утехи сорвавшихся с петель прохвостов.
Мужики перекурили малость и снова начали обсуждать проблемы. Погасив сигарету о пустую тарелку, Игорь спросил:
- Ну, а с тюрьмами что делать? Там же столько народу сидит, причем не только бандиты, но и много порядочных.
- Да, тюрьмы для нас как клеймо бесово. Лично я устроил бы там всем райскую жизнь, условия царские. Каждый день икра красная, севрюга под маринадом, вино марочное, ночные клубы с бабами. Тогда на волю из них никто бы не захотел, побегов не устраивал. С огромным бы удовольствием коммунизм строили и нам не мешали. Уверяю вас, что всю преступность мы бы в один миг извели. Какой дурак захочет в наших  условиях жить?! Уж лучше быть на стройках коммунизма, чем каждый день пропитание искать. Я правильно говорю, мужики? – поинтересовался у всех Мишка.
- Вот это твое предложение мы и возьмем за основу, - произнес Андриан и посмотрел на своих приятелей, ища у них поддержки.
Никто и не думал возражать, и все перешли к другому вопросу.
- А что делать с судьями, прокурорами, адвокатами? - помявшись немного обратился к собравшимся Колька Чистяков. - Там такая коррупция и круговая порука, что мозги стынут, когда  об этом слышишь.
- Колька прав. Это осиное гнездо опасно даже шевелить. Они же все всегда в сговоре, а потом барыши делят. Выигрывает всегда тот, кто больше даст. И не важно кому: хоть судье, хоть прокурору, хоть адвокату. Все равно потом все пополам делится. Тупик вроде у нас, мужики, - развел руками  Андриан.
- Никакой не тупик, Андриан, - возразил ему Семен Иванович. - Сейчас при приеме на работу детектор лжи используется. Полиграфом называется. Вот перед каждым судебным процессом при всем скоплении народа и проверить их на вшивость.
- Как это? – удивился Андриан.
- Очень просто. Перед каждым судебным заседанием судья, прокурор и адвокат садятся за этот полиграф и отвечают на вопрос: брал ли ты, мил человек, взятку по данному делу? Если соврет, то загорится красный свет, правду сказал – зеленый. Тогда и дело пойдет по закону, а не по понятиям.
- Эх, Иваныч, ты нас так вообще без судей, прокуроров и адвокатов оставишь. Берут-то ведь все. Кто же тогда нас судить-то будет? – засомневался Андриан.
- Народные заседатели, дорогой мой. Во всяком случае, по совести и справедливости ты свое получишь, а не по статьям, которыми крутить можно.
- А где их взять-то, этих заседателей?
- Хоть с улицы бери. Наш народ мудр и справедлив, на своей шкуре испытал, что такое добро и что такое зло. Цену им знает и не ошибается.
Мужики особенно агрессивно по этому вопросу протестовать не стали и перешли к другой теме, которую подсказал Мишка. Но сделал это как-то нерешительно.
- Есть, мужики, тема, но нам, пожалуй, ее не решить. Я о беспризорниках хочу сказать. Их же у нас больше двух миллионов, целая армия босяков без надежды и веры в свое будущее. Если этот вопрос не решить, то они или бомжами станут, или по тюрьмам их распихают. Здесь мы, друзья мои, плывем совсем не к тому берегу. И решать эту проблему надо не абы как, а по совести, по справедливости. Система почему-то терпит этот беспредел, нас приучает к этому явлению как к норме. К сожалению, мы не видим слез этих несчастных, а надо бы. А их, между прочим, всякие подонки грабят, насилуют, унижают, и управы на них никакой. А мне все это, как наждаком по сердцу.
- Прав ты, Миша. При нашей системе  эту проблему решить будет трудно.  У нас же не демократия, а ее имитация, абракадабра какая-то.  Но выход-то должен быть какой-то! Ведь это наше будущее, - возмутился Семен Иванович.
 - Да, проблема не из легких, - почесал затылок Андриан. - Может, у кого соображалка работает, что и предложит? -  поискал глазами Егора и окликнул его: - Егор, ты опять в замочную скважину подсматриваешь? У тебя, наверное, уже мозоль в одном месте выросла, а ты все туда же. Лучше подскажи, как быть с беспризорниками? Может, мысля какая есть?
- Сколько их, ты говоришь?
- Больше двух миллионов.
- Ого, как много, даже очень много. Вот бы и создать из них армию помощников президента. Пусть подсматривают во все замочные скважины  за чиновниками. Говорят, что они какие-то декларации по доходам сдают. Туфта это все. При круговой поруке, да еще когда у каждого рыльце в пушку, результата не будет. А вот когда армия пацанов этим займется и когда они будут знать за что, ни одной копейки чиновники не скроют. А потом эти данные на стол президенту и в газету всех по списку. А на конфискованные излишки дома этим ребятишкам построить, образование приличное дать, ну и кормить, конечно, по-барски. Таким образом, мы и проблему беспризорников решим и чиновников на чистую воду выведем. Ну как вам идея? Ведь у нас все о всех все знают, только молчат. А эти молчать не будут.
- Интересная идея, - поддержал Егора Колька Чистяков. -  И назвать эту армию «Не ваши», чтоб знали, с кем дело имеют.
- А почему «Не ваши»? – поинтересовался Семен Иванович.
- Потому что «Наши» уже есть,  и тут беспризорникам места не нашлось. Эти приблудки власти от простой молодежи отделились. Им же места заранее во власти забронированы. Чиновники смену себе готовят из преданных и надежных. А какой может быть резерв из беспризорников? Стыд и позор для власти. Ей нужны люди одной крови, одной масти, а не голодранцы какие-то, - заключил Колька.
- Молодые сторожевые псы, значит. Обидно за ребят наших. Не успели на ноги встать, а их уже в стойло поставили, - с чувством произнес Андриан и, обращаясь ко всем, сказал: - Думаю, что предложение Егора надо принять, а то за державу обидно. Не мытьем, так катаньем нас хотят извести. Но, думаю, что потуги этих людишек напрасны – грыжа вырастет. Ну, что у нас там еще важное?
- А в нашей стране все главное, Андриан, потому что она в анклав мерзости превратилась. С некоторых пор у нас рабство процветает, похищение людей,  торговля ими, насилие над малолетними, грабеж нищих и беззащитных. На улицах убьют или обчистят, и все это под бдительным оком власти, нашей с вами милиции. Какие уж тут народовластие, демократия и порядок. Так научиться врать только прохвосты могут, временщики, которым все наши проблемы лишь на руку. Смеются они публично над нами, в каком-то призрачном будущем райскую жизнь обещают, а сами сейчас утопают в роскоши, распутстве, обжорстве. Такие у нас, дорогой, органы, которые нас защищают, - с возмущением закончил мысль Андриана Семен Иванович.
- Ну и что нам делать с такой милицией? – поинтересовался Андриан.
- А с ней ничего не сделаешь. Она часть воровской системы, которую нам навязали. Какова система, таковы и ее подручные. Милиция хоть и считается народной, но давно уже таковой не является. Ей уже ничто не поможет: ни сокращение, ни финансовая поддержка, ни даже смена кадров. Ее надо менять вместе с системой. А что до нашего предложения, то для забавы можно рекомендовать обмен большего зла на меньшее.
- Как это? – заинтересовался Андриан.
- Всех сотрудников милиции заменить бандитами и преступниками. У нас же те и другие в законе, но у преступников есть  хоть кодекс воровской чести,  у наших же блюстителей порядка и того нет. Вот и выбирайте, что для нас слаще.
- Пусть уж лучше преступный мир порядок наводит, по понятиям-то у них лучше получается, чем у милиции по закону, - вставил свое слово Мишка.
- С милицией все ясно, а для армии что посоветуем? – встрял  Егор.
А Колька Чистяков заметил:
- Спасать ее надо,  перевооружать, без нее нам никак нельзя. Кто только на нас зенки свои ни пялит, так и норовят грабельками  зацепить. Кто вообще от горшка два вершка - и те туда же. Кончать надо с этим.
- Чтобы армию перевооружить, время нужно, а его у нас нет. Как быть-то в такой ситуации? – озаботился Мишка.
- Да, дело-то это проще пареной репы. По всей границе выставим плакаты с надписью: «Карантин. Собачий грипп. Исход смертельный». Ни одна зараза носа к нам тогда не сунет. Да и вообще польза будет: баб наших в заграничные притоны брать не будут, медицина начнет развиваться, деньги наши за границу уплывать не будут вместе с олигархами. Да мало ли чего путного из этого извлечь можно, если мозги с тормозов спустить. Ну, а за это время армию и перевооружить можно. Чем не предложение?
- Пойдет, - заключил Андриан, а потом продолжил: - Ты там, Коля, олигархов зацепил...  Плохой пример нам подают: ни хрена не делают, а в роскоши купаются. Ведь весь народ грабанули, а их в героев нашего времени превратили. Что с этой-то братией делать?
На этот вопрос Колька ответить не смог. Помявшись немного, он кивнул на Андриана:
; Он лучше знает, что с ними делать. Провидец все же.
Андриан тут же приосанился.
- Если исходить из того, что этот цвет нации награбил столько, что на несколько бюджетов страны хватит, то у народа о них должна быть вечная память. А если  так, то хоронить их всех в кремлевской стене, за их деньги, конечно. Оплата пусть будет только авансом, а то мало ли что… Как говорят: с паршивой овцы хоть шерсти клок. Так ли, мужики?
- Все верно. Только у нас помимо олигархов нашей собственностью владеют и чиновники. Они торгуют этой собственностью, в аренду сдают, за взятки, конечно. А по закону эта собственность наша, ибо мы здесь живем и работаем, и мы здесь хозяева, а не чиновники. Разве я не прав? - поинтересовался Егор.
- Проснись, дамский угодник. Это на бумаге ты хозяин, а на земле крепостной. А крепостному, что положено? Если не знаешь, напомню: плеть и дырка от бублика, да впридачу еще кое-что… Не хочу речь матом пересыпать.
- Но делать с этой собственностью что-то надо, ведь она наша все же, - не унимался Егор.
- Наша, не наша, но не видать нам ее как своих ушей. Если они ее к своим рукам прибрали, то пусть сами ею и пользуются. Но своими силами и за свой счет пусть приведут вее в порядок: ремонт сделают, коммуникации проведут, освещение, сигнализацию поставят, СЭС и пожарников пройдут, контроль соответствующих органов, все согласования получат, лицензию на право ведения деятельности,  здания приведут в порядок, дворников наймут, охрану поставят и что там еще… Вот тогда пусть и владеют на равных с нами правах. Если справятся, то бог им в помощь, а если нет, то гнать их поганой метлой. Не думаю, что при таких условиях среди них охотников на владение много найдется. Брать-то чужое приятней, чем свое отдавать, - заключил Андриан.
Все было задумались над словами Андриана, рассуждать стали, но вдруг всех остановил Егор.
- Тихо, мужики. Бабы распелись, про себя вроде поют.
Со стороны близлежащих домов действительно лилась песня, исполняемая группой девчат под гитару:
Я баба деревенская,
Мне равных в селе нет.
Для мужиков надежная
И в этом мой секрет.

С утра встаю пораньше я,
Иду коров доить.
Потом как сумасшедшая
Спешу семью кормить.

Мне юбочка короткая,
Скажу вам, ни к чему,
Коль на любовь я жаркая
И только ей живу.

И грудь моя отменная,
Весь верх трещит по швам.
Глазеют все от зависти,
Но щупать им не дам.

Походкой лебединою
Шагаю по селу.
Прищурив очи черные,
Я всех с ума свожу.

Я баба деревенская
Люблю всех заводить,
Коль дьявол во мне бесится,
А я хочу любить.

А потому, сограждане,
Не удивляйтесь вдруг.
Скажу я вам по совести –
Спасаю всех от мук.

В лесочке, в перелесочке,
Одна всегда для всех.
Любовь дарю желанную,
Забыв, что это грех.

Во мне ведь не убудется,
Что станется со мной.
К тому же, мной любуются
И дарят мне покой.
- Плач Ярославны развели, по мужикам тоскуют. Может, пособим? – озорно подмигнул мужикам Егор.
- А что? Наш бронепоезд всегда на запасном пути. И выпить, и закусить есть чем, - поддержал Егора Мишка.
- Уймитесь. Женщина любви и ласки хочет, а не винного перегара. Смотрите: пламя раздуете, а оно вдруг погаснет. Фальш-старт сработает. Что тогда? Продолжим лучше послание, всего ничего осталось, - тормознул их мечты Андриан.
- А что осталось-то? – поинтересовался Колька Чистяков.
- Про пьянство, например, ничего не сказали. Нас же все корят за это. Мол, русские - пьяницы, алкаши, на свиней похожи, когда напьются, и все тому подобное, - стал разъяснять Андриан.
- Кто говорит? Покажи. Я ему пасть порву, всю жизнь на лекарства работать будет, - разошелся слегка охмелевший,  а так обычно спокойный Мишка.
- Ну вот, что и требовалось доказать. А еще по бабам собрался. Спускай пар на своем паровозе и иди спать. Без тебя во всем разберемся, - угомонил Мишку  Андриан.
Мишка послушался его, прилег в уголок на сено и заснул.
- Так что, мужики, какие предложения будут? – вернулся к разговору о пьянстве Андриан.
Все тупо молчали, переглядываясь между собой, и никто не хотел говорить первым. Наконец,  Егор не выдержал  и сказал:
- Может, не будем эту тему копать? Не сухой же закон вводить. Тогда всякому делу кранты: и по бабам не пойдешь, и веселья не будет, и не поскандалишь. Скучно жить станет. А на кой хрен жизнь нам такая? Да и не извести это пьянство никогда – пустая трата времени и сил. Ну, и кому все это надо?
- А сколько у нас людей пьет? – поинтересовался Чистяков.
- Да пьют практически все. Только одна треть населения пьет хорошо, даже очень хорошо, а другие две умеренно, без мордобоев, с легким дискомфортом, - уточнил Семен Иванович.
- Тогда надо хоть что-то предложить, а то сопьется страна, а морду будем бить не противнику, а друг другу, - заметил Андриан.
- Я предлагаю вот что, - снова заговорил Чистяков. - Надо во всех кранах перекрыть воду, а вместо нее пустить водку. И поставить всем условие, что воду включат только тогда, когда все пить перестанут.
- Ну и чего ты этим добьешься? - не понял Чистякова Егор.
- Головой надо думать, прежде чем спрашивать. Воды-то совсем не будет. Ни помыться нельзя, ни побриться, ни суп сготовить, ни белье постирать. Словом ничего, что с водой связано.
- Ну, а дальше что? – поинтересовался снова Егор.
- А дальше? Дальше те, кто не пьет, морду бить пьющим станут. Причем до тех пор, пока те не поймут, что они общественное зло. Воду-то ведь сразу отключат, как только пьющие рюмку к своему хлебалу поднесут. Пить тогда для них опасно для жизни станет. Так постепенно мы и придем к трезвому образу жизни.
- Все это забавно, но неправдоподобно. Оставим этот вопрос решить президенту. Ему с его командой видней, что с пьянством делать. Они ведь тоже пьют и не меньше нас. Для них это важней, чтобы не вспоминать о делах, которые они подшофе решают. Давайте лучше о селе поговорим. Здесь есть над чем задуматься, - предложил Андриан.
- А чего о нем говорить-то, если деревня бесконечно может терпеть произвол власти. Подарить деревне жизнь сейчас у нас мало кто сможет. Невезуха  все время какая-то.  Все же на обмане у нас построено. Намеки вроде есть, а вот реальных шагов к лучшей жизни нет. На ощупь идем. Все словно с ума сошли, - сокрушенно высказался Егор.
- Да нет у нас сейчас тех людей, которые способны деревню поднять. Похоже, повывелись все. Поэтому и  слезы наши о судьбе деревни – пустая вода, никого не бодрят, на поступки не вдохновляют, - поддержал Егора Колька.
- Жить действительно невозможно стало, но надо. Правда-то у нас в сердце сидит, а не в кабинетах власти. Подумать только: туалеты их наши не устраивают, мол, интеллект у нас ниже плинтуса, внутренней пустотой страдаем... А сами-то чего стоят? Слова-то у них звучат как музыка, только село от нее умирает, - с возмущением изрек Андриан. Махнув со злостью рукой, он обратился к Семену Ивановичу: - А ты чего, Иваныч, молчишь? Ты же ученый, знаешь, как нам поступить, чтобы все у нас было и ничего за это не было. Свежая-то мысля всегда в точку бьет, мыслитель ты наш.
Семен Иванович улыбнулся.
- Изменить отношение к деревне, мой дорогой, можем только мы сами. Поэтому отделиться селу от всех надо, самостоятельной жизнью зажить. Тогда только будем умно тратить и сладко жить. Каждой личности надо свободу дать, чтобы она могла развивать все свои  способности, свою индивидуальность, то есть все то, что в нем может быть своего, личного, особенного. А это возможно лишь тогда, когда рядом с ней нет того, кто диктует и навязывает ей свою волю под угрозой наказания или, чего хуже, – отстреливает ее. Ну, и уравнять всех в правах надо, чтобы кланы и конторы там всякие хвост свой поджали и в один ряд с нами встали. Тогда и порядок на селе будет. Личность уважать надо, а не пользовать ее как уличную девку.
- Государство в государстве предлагаешь создать? – поинтересовался Андриан.
- Зачем? Село всегда своей жизнью жило, своим умом. Это не завод и не комбинат, здесь свой уклад жизни, характер труда. Какие-либо органы власти, кроме народного волеизъявления, противоречат его сути, основам жизни, его обычаям и традициям. Здесь должно быть свое самоуправление, отличное от городского, ибо деревня насилия не терпит, ей воля нужна, простор для инициативы и творчества. Отними это у нее, и она зачахнет, и никаких плодов земли ты от нее не получишь. Кстати, коммуна твоя, Андриан, примерно по такому пути и идет. Только замкнулись они в своем круге, но это от обстоятельств, в которые их жизнь поставила. А так, там все умно и справедливо.
- Значит, ты считаешь, что у села есть все же какая-то надежда на выживание.
- Есть, конечно. Только все дела по возрождению деревни селянам надо взять в свои руки, а не доверять это дело тем, которые довели ее до такого состояния. И помнить при этом надо, что это преобразование деревни – это не прогулка, а схватка, драка за жизнь и волю. Тогда все получится.
- Ну, что ж, на этом тогда и остановимся, - заключил Андриан и улегся спиной на ковер, словно хотел отдохнуть после огромной физической работы. Поняв, что дело свое мужики сделали, с властью на ты поговорили, всыпали ей по одному месту, Колька Чистяков предложил:
- Может, на посошок, мужики? Несмазанная телега в дороге скрипеть будет. Да и по домам пора, моя баба точно шуметь будет.
Против предложения Кольки никто возражать не стал. Разлили по последней, чокнулись для порядка и со словами: «Дай бог не последняя» выпили, не закусывая.  Побалагурив еще немножко, тихо разошлись по домам.

Часть шестая. Власть имущие

После недельных проливных дождей наконец-то выглянуло солнце. Землю хорошо припекло, и Семен Иванович надумал за грибами  сходить. Дачников привалило с гостями прорва, глазом не моргнешь, как все соберут.  Взял он корзину и, не говоря жене ни слова, пошел в лес. Проходя мимо дома Андриана,  заметил, что во дворе на скамеечке сидит сам хозяин, а рядом Мишка и Егор. Перед ними на самодельном столике стоял пустой граненый стакан с тремя солеными огурцами, а рядом с калиткой корзина отборных белых грибов. Семен Иванович усмехнулся про себя и спросил:
- Трезвый образ жизни демонстрируем, мужики, или еще что?
- Базарим по-малому, Иваныч. Плоская жизнь до ручки достала, даже на водку не хватает. Вот и приходится жить в чужой шкуре, может, кто и подаст, - ответил  Андриан.
- Ишь ты какой. Колодец не копал, а водицей напиться хочешь. Мишка, что ли, грибы-то собирал?
- Кто же еще, кроме него некому.
- А где?
- На медвежьей тропе, как всегда. Его любимое место, да еще и под рукой. Затемно туда ушел, а то таких бы точно не набрал. А сейчас туда народ косяком повалил, но там уже не гриб остался, а мусор.
- Хорошо, что сказал, а я было тоже туда собрался. Выходит, что в другое место надо идти. Может, подскажешь куда?
- По зимней дороге иди к озеру, там, у хутора и наберешь. Туда, вроде, никто не пошел. Да не спеши особо. С нами посиди, перекурим малость, может, кто и поднесет.
Семен Иванович плюнул с досады, что его любимое место чуть не вся деревня обшарила, и присел с мужиками.  Закурил и между делом заметил:
- Кто же вам здесь подаст, если вся деревня в лесу?
- Не скажи, Иваныч. Сейчас бальзаковский возраст  попрет. Они же не за грибами сюда ездят, а за соблазном удовольствий, которых у нас хоть лаптем хлебай. Да вон сам посмотри – одна уже идет. Эх! Какая грация, какая поэзия!
По дороге в их сторону действительно шла женщина, держа под мышкой что-то завернутое в газету. Это была Фекла, которую мужики рассматривали в бинокль с сеновала. Шла она удивительно красиво, словно сознательно привлекая к себе внимание. В ее походке было все: порода, страсть, греховность.  Чувствовалось, что взгляды мужчин доставляют ей огромное удовольствие. Она была  красивой бабой,  броской, хорошо знала себе цену и не скрывала свои желания.
Мишка, посмотрев на подходящую к ним Феклу, шепнул Андриану:
- Чего это с ней? Никогда ее такой не видел, словно от хомута освободилась – для любви созрела, товарный вид приобрела. А это значит, что ее муж понял, что ему нужна жена, которая появлялась бы в его жизни не каждый день. Потому и в ссылку ее к нам сослал, чтобы глаза ему не мозолила.
- Во как! А баба-то вроде фартовая, чем она ему не угодила?
- Вечером спросим, когда грибы пробовать позовут.
- На крыше она вроде потоньше была, а тут почему-то в зад раздалась?
- Это она трусы с мохеровым начесом носит, потому и раздалась.
- А зачем? – поинтересовался Мишка.
- Не знаю, не спрашивал. Да и не пяль на нее глаза-то, а то лопнут.
- На красивых баб все пялятся, а я что – хуже других, что ли?
- С твоей вывеской, на которой вся твоя бурная жизнь отпечатана, лучше этого не делать.
- Это почему же? – возмутился Мишка.
- Права на льготы не имеешь, ибо праздник у тебя каждый вечер, а это не каждой бабе нравится.
На провокационные замечания Мишка отвечать не стал, ибо хорошо знал, что жизнь сейчас бьет всех так, что не только приличной морды, но и мокрого места не оставляет.  Фекла была уже рядом, и неприлично было доказывать, почему он свою жизнь в сортир спускает, когда тошно жить стало.
Фекла же подошла, красиво вильнув бедром, и спросила:
- Чего скисли-то, мужики? На жизнь, что ли, жалуетесь, или мозги ваши повреждены и им чего-то для восстановления не хватает?
Андриан понял, что здесь держать удар надо, и ответил:
- Чего тупишь-то, красавица? Ты не коршун, чтобы клевать нашу печень. Осторожней будь, в нас вирус сидит опасный – здесь все мужики в боевой позиции. А мозги наши пока в пути, расслабляются. Чего пришла-то? Садись, рассказывай.
Фекла присела на край скамейки рядом с Егором и, поставив бутылку водки на стол, спросила:
- Такой бартер пойдет?
- Для начала сойдет, - обрадовался Егор, пытаясь обнять даму за талию.
Фекла отреагировала мгновенно. Оторвав руку Егора от своего тела, она спокойно произнесла:
- Рученьки-то свои шаловливые убери. С катушек, что ли, слетел? Тоже мне зацепка на колготках моей совести.
Егор понял, что это облом, причем полный облом, но сдаваться не стал:
- Вы так меня разбередили, душечка, что я просто разволновался от чувств. Меня к вам тянет как в ювелирную лавку. Загляни в свое сердце и найди для меня прощение, ведь так хочется тебя приласкать. Какая бы была Полтавская битва…
Фекла усмехнулась и парировала:
- Не сотрясайте задаром воздух, Егорушка. Говорят, что спать с вами все равно, что посещать стоматолога. Да и лысых я не люблю – с пустого места сметаны не соберешь.
Егор понял, что попал в полный аут, признания его заслуг обществом не произошло, и тогда дал отбой своему порыву чувств:
- Да я пошутил. Просто счастья в жизни нет, а женщина всегда в радость. Вот я и предложил вам декларацию о поддержке. У меня же все плохо, кроме здоровья.
Фекла фыркнула.
- Не тряси сединой и не лей слезы младенца, Егор. В нашей жизни всегда можно найти кого-нибудь для подвигов. Не оскудела наша земля для любви и не оскудеет. Весело жить учись, а то счастье свое профукаешь. И запомни: все дороги ведут в любовь, а не в антикварную лавку. Когда это поймешь, то и счастье свое найдешь.  Ну, так что, сойдемся на бартере?
Мужики чуть не в один голос ответили:
- Сойдемся, сойдемся, красавица. Если мало, еще наберем.
Только это произнесли, как вдалеке показалась другая женщина, тоже, похоже, направлявшаяся к дому Андриана.
- Смотри, Мишка, твоя краля идет, - кивнул головой в сторону идущей женщины Андриан. -. Стакан с водкой убери, а то разборку тебе устроит. Я ее характер знаю: перцу столько насыпет, что отмокать долго будешь.
- Машка-недавашка, что ли?
- Она самая. А почему ты ее так?
- Домостроевское воспитание. С ней лучше не спорить, тебе же будет хуже.  В асфальт закатает, если что не по ней. Говорит, что женщинами не рождаются, а становятся, и то, если она захочет.
- Ну, если так, то тебе совсем худо. Когда у бабы много власти, ее лучше не задевать – плоды могут быть не теми, на которые рассчитываешь. Поэтому с этой дамой дерзай сам, мы умываем руки.
Когда женщина подошла совсем близко, Мишка спросил ее:
- Ты чего, Маш, случилось что?
- Случилось – это не то слово. Послание президенту вы писали?  Характеристики  ваши затребовали, в область вас вызывают. Чего вы там понаписали, если столько шума вокруг?
- А чего, Маш, было делать, если нам просто жить хочется? Я хоть и толстокожий, но обидчивый, и жертвовать чем-либо в жизни не хочу. У власти-то нашей души нет, пар один. Как же в таких условиях нам дальше жить? Ведь если по-честному, то все мы здесь, и ты в том числе, достояние страны, а с нами как со скотом обращаются. Несправедливо это.
- В тебе злости много, Миша, а такие дела надо благодатной душой совершать. Терпимости в вас нет, вот что я вам скажу.
- Ну, это ты, Маша, зря. Кто-то закошмарил всю страну, на дно всех опустил, а нам и попротестовать нельзя? Да и надоело уже все: киллеры, олигархи, магнаты там всякие. А мне жить нравится, тебя любить, наконец.
- Любовь наша с тобой, Миша, прошла, помидоры завяли. Твои ведь чувства не ко мне ведут, а в пивной ларек, в магазин или к тетке Агафье за самогоном. Какая уж тут любовь?
- Но ты же мне очень нравишься, да и люблю я тебя. Может, поженимся?
- Поженимся, Миша, поженимся, в крайнем случае, созвонимся. А пока повестки получите. Завтра вам надо быть в областной администрации. У нас об этом знают все, но не все. Язык за зубами придержите, а то еще хуже будет. Не все вам сочувствуют, есть и такие, которые злорадствуют. Имейте это в виду. - Сказав это, Маша повернулась и пошла по своим делам.
- Если власть не выдерживает критики, - продолжил Мишка свою мысль. -  значит, не все в порядке в государстве российском. Мы же  все серьезно написали, а все со смеху покатываются. А без юмора, мужики, нет движения, одна печаль наворачивается. Не от радости, а от горести написали, с разумом. Для власти нашей был повод задуматься, а видите, как вышло?
- Да брось ты, Мишка, о ерунде всякой думать, - не дал ему договорить Семен Иванович. - Пусть потешатся, если получится. Мы ведь тоже не лыком шиты. Отстоим свои честь и достоинство. Нас ведь не в капусте нашли, а русская мать родила. Нам ее  осрамить нельзя, иначе какие мы ее дети.
Андриан глубоко вздохнул.
- Ну, раз так, то есть повод обмыть это дело. Одной бутылки на четверых маловато, правда, но если учесть, что завтра ответственное мероприятие предстоит, то на сегодня достаточно. Зато завтра можно будет расслабиться, если не упекут нас куда-нибудь подальше.
Мужики не стали больше рассуждать, а молча выпили, закусив огурцом, и призадумались. Нарушил молчание Семен Иванович.
- Кто знает, как там Рэм поживает? Говорят, что плох совсем, из дома не выходит.
- Это Рэм-то? Да я его вчера поздно вечером у твоего дома встретил. Все в окна ваши поглядывал, ждал чего-то. Уж очень озабоченный был, - рассмеялся Андриан.
- А чего ему надо было у моего дома?
- Здравствуйте, приехали. Да  он же в твою Александровну втрескался по уши. Все переживает, что она замуж за тебя вышла. Говорит, что староват ты для нее.
- А он, выходит, для нее в самый раз? Я же его лет на пятнадцать моложе. Вот паразит – одной ногой в могиле стоит, а все туда же.
- Плохо, значит, ты обстановкой владеешь, Иваныч, если ничего об этом не знаешь. Да к твоей семье многие интерес имеют. Музыкант, сосед твой,  все к сестре Александровны, Ириной ее вроде зовут, клинья подбивает. Когда вас нет, рыбкой ее балует, медком, водичку в баню носит. Ловелас еще тот, не чета нам. Смотри, Иваныч, как бы чего не сотворил, ума у него на баб хватает. Правда, давно его уже не видел, не помер ли? Да и тобой тут одна особа интересуется. Все спрашивает, когда вы приедете. Что передать-то ей, Иваныч?
Семен Иванович лучше всех знал, что в этой деревне до него никакого интереса ни у кого нет, а потому просто отмахнулся от слов Андриана, укорив его даже:
- Не мели чепухи, провидец. Цену себе знаем, рубль на пятак не меняем.
- Не обижайся, дорогой. Это ж деревня. По нашим временам здесь кроме как любовью заняться нечем. А уж если не с кем, то хоть побалагурить об этом.
На следующий день, в точно назначенное время мужики стояли у входа в областную администрацию. Из дверей здания вышел милиционер и поинтересовался, кто они такие. Убедившись, что их действительно приглашали, он попросил паспорта, сложил их себе в карман и заявил:
- Получите при выходе. Потом пропустил их вперед и проводил до кабинета, в котором им назначили встречу. Это был кабинет федерального инспектора представительства президента страны по их области. Усадив своих гостей на стулья, расставленные вдоль стены, он куда-то позвонил, сказав:
- Николай Игоревич, они здесь. Жду вас, без вас не начну. Он нервно заходил по кабинету, искоса поглядывая на мужиков, которые тоже рассматривали его, ожидая, что будет дальше. Минут через пять в кабинет вошел человек, который назвался Николаем Игоревичем. Это был губернатор области. Пристроившись на стуле рядом с инспектором, он тихо произнес:
- Ну что, Никита Элеонорович, начнем, пожалуй. Время беречь надо, его у нас не так много.
Инспектор посмотрел на мужиков с непонятным выражением лица.
- Это вы писали послание президенту?
Помявшись немного, мужики хором ответили:
- Мы, а что?
- Зачем? – поинтересовался инспектор.
Первым взять удар на себя решил Семен Иванович. Немного подумав, он произнес:
- Видите ли в чем дело, господа, у нас сложилось впечатление, что мы с вами по-разному оцениваем все события, происходящие в стране и в нашей жизни. Для кого-то – это достижения, а для кого-то – откровенный бардак. Отсюда, по всей вероятности, президент иногда неправильно проинформирован, а если точнее, то введен в заблуждение относительно наших успехов. Если это так, то решения, принимаемые им, могут оказаться ошибочными, чего нам никак не хотелось бы. В своеобразной форме мы все это выразили. В общем, как могли, так и написали. Да и говорим мы в послании президента его словами. Он по-честному хочет порядка, а мы по-честному хотим ему помочь. Законом так положено. Так сказать – обратная связь власти с населением.
- А мы разве здесь не власть? – вмешался в разговор губернатор.
- Власть, конечно, но не гарант, - возразил ему Семен Иванович.
После небольшой паузы снова заговорил инспектор:
- Ну, и что же не устраивает вас в нашей жизни? Со своей стороны мы, кажется, делаем все, чтобы в стране были стабильность, порядок, подъем экономики. Может, мы в чем-то неправы?
Разговор опять продолжил Семен Иванович:
- Да многое нас не устраивает. Работать стало невозможно, если даже дело какое найдешь, все на глазах разваливается, кругом коррупция при круговой поруке. К тому же, стало слишком много власти. Верховной власти вообще не видно. Она расплылась по ведомствам, регионам, мафиозным структурам. А это уже не власть, а произвол. Нет устоявшихся правил игры, равных для всех. Кругом у нас не правители, а одни деды морозы с подарками, призами, своими подачками. Да и демократия у нас не та, которой хотелось бы. Мы больше ее имитируем, чем создаем. Как правило, работа чиновников обратна работе совести. Все время от народа требуют непонятных жертв во имя каких-то мифических целей, вместо того, чтобы беречь народ. А виновата в этом сама власть. Ни одного дела без взятки не сделаешь. Причем, нам внушают, что это нормально, так заведено на Руси, хотя это не так. Словом, удачного брака власти и населения у нас пока не получается. Да и живем мы не умом, а ресурсами, что очень обидно. - Семен Иванович замолчал, посмотрел на своих приятелей и добавил: - Может, у них еще есть что сказать? У меня пока все.

- Дайте я скажу, - встал со своего места Андриан. - Я эту кашу заварил, мне и ответ держать. Семен Иванович все сказал верно, но слишком мягко. Рана у народа кровоточит, не заживает. А без народа этого, господа хорошие, никакие реформы не пойдут. Нам коллективный разум нужен, а где он? Очень обидно, что власть не понимает критичности ситуации, в которой оказалось наше общество. Нас как считали быдлом, так и продолжают считать, или еще овощами какими-то, забывая о том, что люди, доведенные до отчаяния, способны на все. У нас государство для власти, а не для населения. Да и правительство не для людей, а для денежных мешков. Складывается впечатление, что наша земля власти нужна без народа, особенно сельского. Заселяют ее кем угодно, только не россиянами. Да черт бы со всем этим, но ошибки свои власть не признает, вот что обидно.
Разошедшегося  Андриана прервал губернатор:
- Неужели вы все думаете, что во всем только власть виновата?
- Да нет, мы так не думаем, - возразил губернатору Егор. - Во многом виноваты мы сами. Превратились в бессловесное, покорное большинство, с полным равнодушием относящееся ко всему происходящему. Большинство живет по принципу – моя хата с краю… Мы то молчим, то боимся, поэтому нас и жрут как овощи.
Егор замолчал и уткнулся взглядом в пол. Остальные тоже притихли, ожидая продолжения. Тогда встал инспектор и, обращаясь к Андриану, спросил:
- Вы, по-моему, Акимов Андриан? Наш местный ясновидящий, прорицатель, пророк, по нашим сведениям. Будущее можете предсказывать, события там всякие. Это правда?
- Наговор, господин инспектор. Дара у меня такого нет, выдумки это все. Правда, во сне мне иногда кое-что снится, кое-что потом сбывается. Но это не провидение, а сон, вещим в народе называется.
- Может, и про наше будущее вам что-то снилось?
- Да ничего такого особенного не видел. Слышал, правда, что Россия гудит как улей, и кто-то колошматит друг друга: то ли хорошие плохих, то ли плохие хороших. Не разобрал, проснулся.
- Лукавишь, Андриан Акимов, лукавишь. Может, ты и знаешь, как драку эту предотвратить? Она же ни вам, ни нам ни к чему.
- Но об этом же все знают, не только мы. Знаете, как в песне поется: «Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы»». А вот свободы-то этой у нас как раз и нет. Свободы – не по помойкам лазать, а дело свое вести безо всяких помех. Власти нашей надо сделать так, чтобы взятки было брать не выгодно. А что сейчас происходит? Все берут, и никого не наказывают. А почему? Да потому, что все взяточники у вас под крылышком. Ведь любого из них можно брать и сажать, если он станет вам палки в колеса ставить. Да и партии у вас какие-то все однобокие, больше наживой занимаются, чем проблемы наши решают. Им бы только во власть пробраться, где море удовольствий и никакой ответственности. Разве это дело? Ну, а поскольку кровососов у нас стало больше, чем порядочных людей, то отсюда и несогласные. Истина-то все равно снизу идет.
- А вам не кажется, что такая позиция бунтом попахивает? - поинтересовался губернатор.
- Какой бунт, уважаемый? Люди миром хотят все решить, без крови там всякой. И зависит все от власти. Но не бывает же так в жизни, чтобы одним все, а другим ничего. Отсюда и конфликт власти с обществом. Вы посмотрите, что у вас с ценами происходит? Народ до нитки обирают и с него же спрашивают. Да и экономику вы строите никакую не рыночную, а спекулятивную. Разве вы сами этого не видите?
- Не расходись, парень, остынь. Мы все видим и все знаем, только не все так просто, как вам кажется. Камней много подводных, тупости еще у некоторых наших чиновников предостаточно, с законами не все гладко. Поэтому и народ нас стесняется, это ж очевидно.
- Не стесняется, а боится,  уважаемый губернатор. А это вещи разные, - поправил губернатора Андриан.
- Скажи-ка мне, Акимов, - проигнорировал замечание Андриана Николай Игоревич, - а почему вы вдруг решили всех  проституток к чиновникам привязать? Может, их лучше в деревню к вам направить? Пусть село и сельское хозяйство поднимают. Какая-никакая, а польза будет.
- Не получится.
-  Почему?
- Мы же с ними по-деревенски, а вы по-джентльменски. Мы по согласию, а вы по принуждению. Большая разница, господин губернатор.
- По слухам, ты там в королях у баб ходишь. Да?
- Я не виноват, что по нашим временам чуть не каждого второго мужика подменять приходится. Да и не обижается никто.
Губернатор рассмеялся почти до слез.
- Ладно, что с вами делать, отпускаем на волю, которой вам не хватает. Жаль только, что вы не в моей команде. Мужики-то вы вроде дельные, побольше бы таких, тогда бы и проблем у нас не было. Кстати, может, помощь кому какая нужна? Мы за этим не постоим.
- Да не надо, мы как-нибудь сами со своими проблемами справимся, - ответил за всех Андриан.
Но ответ Андриана не устроил Семена Ивановича.
- Как это сами? Ты же овцеводством хочешь заняться, а без денег это дело можешь даже не начинать. Не отказывайся, Андриан. Пока дают – бери, если бьют – беги. Такого случая у тебя больше может и не быть.
Губернатор отреагировал мгновенно.
- Бизнес-план по овцеводству кто-нибудь из вас может составить, или мне к вам специалистов подключить?
- Сами составим, - ответил Семен Иванович. - Дело это мне знакомое, плевое. Главное, чтобы деньги на самом деле были, а под фуфло ни один бизнес-план не пойдет.
- Деньги будут, слово даю. Хотелось бы только знать, где строиться будете?
- В коммуне, вы ж о ней знаете. Там и овчарню соорудим, и людей обеспечим.
- Знаю такую, бывал у них. Хороший народ там осел: трудолюбивый, творческий, но с гонором, - произнес губернатор.
- Не с гонором, а с характером, - возразил Андриан. - Да таких у нас много, только их никто не замечает.
- Ну что ж, - поднялся губернатор, давая понять, что разговор окончен, - с богом, ребятки, дерзайте. А бизнес-план принесете в департамент сельского хозяйства, прямо к начальнику. Я его поставлю об этом в известность. Дело это для нас важное и нужное. Думаю, что сработаемся.
Когда мужики вышли из здания администрации, Андриан круто выразился:
- Ни хрена себе, поворот событий. Думал, что нам головы не сносить, а тут даже обласкали и денег дали. Кто-нибудь из вас верит во все это?
- Поживем, увидим. Если он мужик настоящий, то слово сдержит, а если такой, как все, то жди у моря погоды. Да черт с ним, с этим губернатором, пойдемте лучше в кабак. Имеем право, заслужили, - предложил Колька Чистяков.
- Автобус наш только вечером пойдет, может, действительно расслабимся? – поддержал Кольку Егор.
Предложение мужикам понравилось, и они направились в ближайшую забегаловку.
В кафе «Охотничье», куда их привел Колька, они сели за один стол, заказали по кружке пива, бутылку водки и, по старой традиции, бутерброды с килькой. Разлив водку в кружки с  пивом,  Андриан обратился к Семен Ивановичу:
- Жизнь-то ведь она все равно идет, чего бы на нашей земле ни происходило: кризисы там всякие, бардаки, и какие бы нам сопли на уши не вешали. Вот и хотелось бы, Иваныч, чтобы ты все это в своей книге описал. Мол, были такие мужики, которые не за страх, а за совесть жили на этой земле, и все им ни по чем. И дела-то вроде никакого особого не делали, а жизнь без них пуста была и никчемна. Что не губернаторы и мэры там всякие были в ней главными, а мы, простой, трудовой народ, у которого и было-то всего одно желание – жить по-человечески. От души прошу, напиши такую книгу, Иваныч. Пусть люди знают, что не хлебом одним жив человек, а благородной идеей, которая всем по душе.
- Сделаем, какой разговор, - пообещал Андриану Семен Иванович.
Мужики поддержали Андриана  и приложились к своему горячительному напитку.
- Ну, а сам-то ты что собираешься делать? – поинтересовался у Андриана Семен Иванович.
- Я-то? Перебираюсь в коммуну. Эх, мужики, знали бы вы, какая меня там баба ждет. Белая голубка, одним словом. Воркует только со мной, а нежности сколько. Не видел я таких баб, честно вам скажу. Совьем мы с ней там свое гнездышко и заживем, как бог разрешит. Мишке я, между прочим, тоже жениться советую. Машка-то у него тоже баба отменная. С питьем ему только завязывать надо, тогда все путем будет. Что скажешь на это, Миша?
- Как приеду, пойду к ней на поклон. Другого для себя выхода не вижу. Мы же с ней со школы клеимся. А она все ждет, дура, когда я ума наберусь.
- Любит, значит, а это ценить надо. Не каждая баба до таких лет тебя ждать будет. Продавай свой дом в нашей деревне и обустраивайся на усадьбе. Там же все твои родственники, при нужде помогут. А ты, Колька, чего делать собираешься?
- У меня проблем нет, я при деле. В деревне  дом надо привести в порядок да сарай новый построить. Старый-то давно развалился. Да и внуки скоро пойдут, для них надо все приготовить.
- Что же у нас получается, Иваныч? Все вроде у нас при деле, один только Егор не при нем. Может, нам его в бабьи пастухи назначить?
- А что, предложение подходящее. Думаю, что он справится, какие его еще годы. Сам-то ты, что думаешь, Егор?
- Да разберусь я, не вопрос. Баб у нас в деревне навалом и все без комплексов. Но одну сучку, у которой трусы с мохеровым начесом, все равно достану. Завела она меня, спасу больше нет.
- Это ты про Феклу, что ли? – поинтересовался Андриан.
- Про нее, стерву. Обидела она меня в тот раз, простить не могу.
- Смотри, Егор, это не такая баба, как ты думаешь. Прежде чем идти к ней, зубы свои пересчитай, вдруг потом каких-то не досчитаешься.
- Не пугай, пуганый. Не таких обламывали, - заершился Егор.
- Ну, что ж удачи тебе, дорогой. А я на всякий случай тебе место в больнице закажу. Мало ли что случиться может по неосторожности, с ее стороны.
Мужики расхохотались, допили оставшееся и пошли к выходу. Автобус уходил через час, надо было спешить. Возвращались все в приподнятом настроении, ибо каждый из них знал, что везет он их не просто домой, а в новую жизнь, которую каждый себе наметил.