Сказка о добром дембеле

- И что весь день тут торчать теперь?
- Не весь день, а до команды. Расслабляйся, военный. Предлагаю заняться чисткой, штопкой, просушкой и тому подобными полезными вещами.
- Мне как-то этих полезных занятий и так хватает.
- Не заметно. Ладно, делай чего хочешь, только никуда не уходить и не спать.
- Да у меня глаза сами закрываются!
- Ага. И солнышко такое апрельское, ласковое. Так и тянет, скажи? И сосны такие душистые! Ты погоди пока портянки разматывать, сосны сначала понюхай – оно полезнее доя организма. Я вот бугорок себе нашёл солнышком прогретый, прилечь что ли? Как думаешь? Прилягу, пожалуй. А ты бляху-то почисти, воин. Суконку дать?
- Давай…
- А я тебе сказки буду рассказывать, что б ты не уснул ненароком. Видишь облака какие бегут? Разные. И пушисто-лохматые и сплюснуто-вытянутые… Ты, воин, давно на облака смотрел, так, чтобы без конкретной цели, для удовольствия?... Вот и я думаю, что не смотрел, с самых мамкиных лобызаний. Наслаждайся. Потом оценишь.
Вон, видишь облако бородатое? Это у нас батя будет… Хм. Нет. Для бати этот Черномор староват… Э… Во! Вот он, батя. Поджарый и жизнью порядком задолбаный. А чё поделаешь, видишь детишков сколько? Раз, два… восемь штуков. Папа Карло, блин. Отец – Герой, понимаешь. Та-ак, а это у нас героиня его, собственной персоной. Вишь, знатная какая женщина? Вот, значит, было у них восьмеро детишек. Худо-бедно, а управлялись – в тесноте, да не в обиде, как говорится. А детишки были все как на подбор – рослые, добрые, отзывчивые и не шибко умные. Умные так быстро в рост не идут, гляди ко! Эх, разбежались. Так вот, были они добрые да ласковые и мал мала меньше, как матрёшки. Жили они все вместе. Овцебыков каких-то непонятных пасли на тучных пажитях, а тот, что самый старший, первенец родителев, больно умён был. И пошёл он по линии верхнего образования. Школу, значит, закончил с медалью, кажись, серебряной. Видишь, круглая? И пошёл поступать в ниверситет заоблачных наук. Поднатужился, да и поступил на самое, что ни на есть, бесплатное отделение, потому как батя его только на таких условиях согласился от надзора за овцебыками освободить. Видишь, лесиной замахивается? Поступил он, значит, в стольный град переселился. Шпили там какие, готические! Улочки узкие, девочки стройные, овцебыков и духу не слыхать. В общагу, правда, переселился, но почти в самом центре – минут тридцать всего на автобусе. Видишь, двухэтажный, как в Лондоне – городке Вильяма нашего Шекспира. От учёбы его, правда, сразу отвернуло напрочь. Первую сессию, чуть не завалил, как водится. Декан, смотри как ругается, аж усы дыбом! Но потом поднатужился, хвосты сдал и за ум взялся. Пишет сидит. Пером, однако. Как бляха? О, вижу. Более или менее. По крайней мере времени зря не терял. Подшивайся теперь.
- Так вечером же все…
- Все вечером, а у тебя уже всё готово. Свободен. Сапоги вычистишь по-человечески, в кои-то веки.
- Испачкается.
- Воротник выверни и ничего не испачкается. Давай, двигайся!

На чём бишь мы остановились? Ого! Уже не важно. И тут возникла на нашем горизонте деваха достоинств невиданных! Отвлекись, товарищ солдат, посмотри. Мясо с молоком. Ишь плывёт как! Колыхается. И пацан наш рядом. Ну стручок стручком. Пшиздрик. Однако ж чего-то там у них вышло, жаль не показывают чего именно. Ну ладно. Нам это вредно. Или нет? Тебе как, гвардеец, с подробностями?
- А не пошли бы Вы, товарищ гвардии ефрейтор, в задницу, а?
- Вы, товарищ без году рядовой, следите за своим речевым аппаратом, ибо Вы есть – «дух» смрадный, червь под моим берцем и грязь под ногтем крмбрига. А что касательно того тёплого, тёмного и уютного места, коее Вы помянули всуе – так мы с Вами оба в нём находимся до особого приказа, с той разницей, что мне его ждать всего ничего, а вам ещё весьма и весьма. И единственным светлым пятном в этом прекрасном месте является Ваш подворотничок. Пилите, Шура.

В общем - любовь-морковь, большая, но чистая. Учёба, туда-сюда, продвигается. Уж и диплом не за горами. И женитьба всё более требовательные черты приобретать начала. А пацану нашему неймётся. Смотрит он на горные шпили, что вокруг того града стольного. Видишь какие? Снежные. Смотрит и думает, что бы ему такого значительного совершить в жизни, чтобы отличали его среди других пацанов с дипломами. Чтобы деваха та гордилась бы им и днём и ночью. Думает он думает, да ничего путного придумать не могёт. И вот шёл он как-то по городу и видит на столбе – столб видишь? – объявление о том, что производится-де набор на службу в заоблачные вооружённые силы – грозу врагов и гордость нации. Тут его и проняло. «Вот оно!», думает, «самое оно!». Пущай, думает, задохлики очкастые косят, а я Родине служить буду!. Приосанился он, значит, цигарку, вишь, в зубы воткнул. И танки ему видятся с пушками, и самолёты, и крейсер даже, противолодочный кажись. И медальки круглые в ушах позванивают…
- Кстати. Сигару! Живую!
- Так нету… Оживить только могу…
- Ну что ты за «дух» такой? Недоразумение одно. На, оживляй. Странно ты как спички держишь… Не куришь что ли?
- Не - а.
- Учись. Пригодится. Только не привыкай.

Защитился он, значит, честь по чести, а через пару дней уж и призыв. Батя – ничего так – всё одно, думает, отрезанный ломоть. Матушке и тех семерых хватает, а деваха его, вишь, плакает – содрогается. Чуть было не передумал. Но мы ж, пацаны, слово держим. И вот уже едет он на заоблачном поезде, о… пяти пагонах, не считая локомотива…
- Есть хочешь?
- Ага.
- Давай вот тут, в ямке, костерок разводи. Только маленький. Совсем маленький. Теперь смотри: в тушёнке две дыры ножом. Стой, дубина, не штыком! Возьми вот, охотничий. Штык хрупкий – беречь нужно казённое имущество. Банку разогреешь, чтобы жир расплавился – от холодной пайки толку не много. Перевернул–потекло – значит нормально. Понял? Костер засыплешь аккуратно… Мне сгущёнки оставь и хлеба.
- А?...
- Солдат! Воин третьего периода службы являет собой образец идеального гражданина своей страны довольствующегося трехразовым питанием, преимущественно, капустой, восьмичасовым сном, за вычетом времени потраченного на личные надобности, одним условным выходным в неделю и камуфлированным обмундированием один раз в год. Занимайся!

Приехали они на место, обмундирование получили, на довольствие стали, камбалу с картошкой употребили на сон грядущий, ночку первую переночевали без эксцессов, а там и науки воинские пошли. Вишь, маршируют как? Загляденье! Долго ли, коротко ли и до присяги Отечеству родному дошло, и до боевых подразделений. Там командиры, как водится, младшие – дембеля, по-нашему. И попался нашему пацанёнку дембель неправильный. У всех дембеля как дембеля – звери и монстры неприятные, а у нашего – добрый, да спокойный. Все салажата мечутся круглые сутки: тряпьё стирают, берцы до зеркального состояния доводят, альбомы, языки высунув, раскрашивают, сигареты «рожают»… Вон, гляди, побежали, душары худосочные! А наш живёт чисто-конкретно по Уставу. На дембеля того свои давно уж рукой махнули – пусть, мол, его, лишь бы чужих духов не портил…
- А банки куда?...
- Ёпть… Уважаемый коллега, учитывая то, что Вы старше меня почти на два года, у меня складывается весьма неоднозначное мнение по поводу Вашей умственной полноценности. Ты кто по профессии, родимый?
- Учитель… Начальных классов…
- М-да. Бывает, однако… Ладно... Объясняю как первокласснику: баночки растоптать до плоского состояния и аккуратно зарыть вместе с кострищем. Ферштейн?
- Я-я!
- Остроумец…

В общем. Жили они так, поживали, а там дембель наш неправильный и дембельнулся окончательно на вольную гражданку. Вон поезд снова… о семи вагонах. А пацан наш остался сам по себе, один на один с сослуживцами своими в неуставных отношениях многоопытными и его сыро-масленной духанкой озлобленными. И хлебнул он страстей казарменных за себя и за «того парня». Вон он шваброй машет, вон стеклышком пол скребёт, ломом листья подметает… Пацаны, его, по призыву ровесники, уж в люди вышли, а он всё дневалит раз за разом, сортиры хлоркой засыпает, да полы натирает. Вон он с ведром мусорным. Красавец! Одним повезло пацану – характером. Выбился он таки и уважать себя заставил, как говаривал классик. Выслужился как полагается и своего душару человеком воспитал, в строгости и уважении к ближним. Видишь, учит! Ремешком-то. А как иначе дурь гражданскую выбьешь? Никак… Выслужил, значит и домой отправился. Во-он дорожка, видишь, двумя колеями извивается? А дальше снова поезд. А там город розовый, с башнями, видишь, где солнце садится…
Слышь, боец, за нами вроде… Точно. Лейтёха наш на шашиге мчится, стропой погоняет!
- Чего?
- Заснул? Просыпайся, Сашок. Снимают оцепление.


Июль 2010г.