Вон из Малаховки!

Авангардистский рассказ в духе советского соцреализма. Действие происходит в 20 - 22 годах 20 века. (Впрочем, авторский гений и безграничная фантазия на протяжении всего повествования позволяет себе вольные искажения событий, разговоров, описаний и настроений - с одной лишь благотворной целью: построению художественной реальности)

--- /// --- \\\ ---

Все, что мы знаем о театре - исключительно из области предположений. Одни люди являются их постоянными и ревностными гостями, вторые обожают читать пьесы, но ненавидят режиссерское воплощение, третьи что-то читали о театре из Моэма, Булгакова и Чехова. Театр в своем чистом воплощении известен только тем, кто играет в нем роль. Зритель - лишь раздражитель, иногда благодарный, а иногда и нет. Так вот, Шекспир был прав, что наш мир - театр, но он ошибся, добавляя: «а люди в нем актеры». Актер здесь тот, кто осознает свою роль, а не тот, кто слепо подчиняется сценарию.

- Ну что на этот раз в театре? - чавкая, надулся Володя.
- «Убийство в Малаховке», - по слогам прочитал Павел, - какой-то детектив!
- Детектив - это интересно.
- «Убийство в Малаховке» - остросюжетный детектив с элементами комедии для всех слоев населения», - продолжил читать Павел, не понимая при этом смысла.
- Комедии? - возликовал Володя, - Вот это тем более интересно!

В деревне Малаховка все прекрасно знали друг друга. Драматурга Ухова, самого известного человека в округе и автора популярных романов, так вообще знали досконально: сколько в его жизни было женщин, сколько жен и сколько детей. Простак Павел и местечковый философ Володя дружили с Уховым, вместе ходили по кабакам, устраивали пьяные посиделки. Однако Ухов в скором времени умер, оставив после себя в наследство так и недописанный труд «Убийство в Малаховке», о котором знали только близкие. За продолжение труда взялся молодой деревенский писака - он-то и поставил пьесу в местном театре, совершенно безобразно и аморально: к лихим и комичным сценам добавились еще и вульгарно-сексуальные.
 
Надо сказать, что всякое культурное событие в Малаховке - а таких было безотрадно мало, - собирало всю деревню в одном месте. Володя с Павлом приходили самыми первыми, напивались до потери трезвого мышления и занимали самые удобные места.

- Смотри как много люда собралось! - вытянул голову Павел.
- Это к хорошей погоде, - резюмировал Володя.
- Так у нас всегда хорошая погода в деревне! - возразил лишенный твердой памяти Павел.
- Так и всегда много люда собирается, - ответил Володя.

Кроме того, деревня Малаховка жила по тем же патриархальным законам, по которым жили все деревни России: время тут заменялось вечностью, смерть - бессмертием, события - бессобытийностью. Все текло, менялось, но происходило так незаметно, что как будто ничего не случалось. Тягучая, как болото, жизнь Малаховки была вполне самодостаточна и независима от России и никогда с ней и не вступала в диалог. Но тут произошло непредвиденное: колоссальные исторические изменения, затронувшие, страну добрались и до деревни Володи и Павла.

- Что это? - спросил большевик Николай.
- Это театр! - ответил марксист Юрий.
- Ребята, поглядите, что же там показывают! - возмутился социалист Михаил.

На сцене появился мужчина лет тридцати, в одних трусах и с газетой в руке, и начал бегать за мухой, верно, с целью личной мести. Он спотыкался, кувыркался, вставал и вновь падал, а зрители громко хохотали, захлебываясь в своем же реве. Володя кричал: «Еще, еще!», а Павел нервно добавлял: «Секса, секса!» Вдруг из другого конца сцены вышла девушка лет восемнадцати, голая и бесстыжая, и сказала мужчине лет тридцати: «Найди себе жертву покрупнее». Фраза, несомненно, вызвала бурную реакцию среди зрителей. Слова актеров потонули в безудержном смехе аудитории.

- Мне такой театр не нравится, - промолвил большевик Николай.
- Товарищи, - сказал социалист Михаил, - Ленин приказал нам, чтобы бы несли наше учение в массы, просвещали народ, строили, наконец, Советское государство дружно и коллективно. Товарищи, это непорядок! Это курам на смех. Такой театр нам не нужен!
- Правильно! - согласился марксист Юрий, - этот театр должен отмереть в ходе объективного исторического прогресса!
- Верно, - поддержал товарищей большевик Николай, - Мелкие крестьяне и пролетариат не потерпит эту безнравственную вещь! Разве за это мы бились? За это рисковали своими жизнями? Нет, в нашей новой молодой стране это противоестественно, товарищи!
- Товарищи, - Михаил отважно выдвинулся вперед, - с этим необходимо решительно кончать! Либо мы, наше будущее, будущее наших детей, либо они.

Тем временем зрители неистовствовали: раздавались голоса одобрения «Браво-браво», скромно слышались «Бис-бис», а Володя и Павел еще и прыгали от неуемного восторга. Пестрота настроенчиской палитры поражала, людской радости не было границ, человеческое счастье словно проявилось в этом кульминационном миге. Однако это счастье не имело ничего общего со счастьем социалистическим, таким, каким его понимал отец пролетариата - Володя Ленин. И товарищи Николай, Юрий и Михаил, призванные партией нести учение в народ, не могли с этим смириться.

- Граждане! - крикнул, зайдя на сцену, большевик Николая, - ради этого мы делали революцию? Для чего наши отцы помирали в кровавой битве?
- Опомнитесь, товарищи, - продолжил социалист Михаил, - мы строим с вами вместе нашу жизнь, нашу судьбу, нашу Отчизну. Что мы хотим сказать таким театром? О деградации? Об унижении человеческого достоинства?
- И потом, товарищи, - принялся глаголить истину марксист Юрий, - для чего нам эти буржуазные предрассудки? Какая-то муха... какой-то мужчина... какая-то женщина... Секс, разврат и пошлятина! Товарищи, наше дело - указывать людям на идеалы, то, к чему должен стремиться каждый из нас.
- Брехня, - лениво промолвил Павел.
Большинство зрителей уже давным-давно ушли, но непробиваемые Павел с Володей продолжали сидеть на своих законных местах в первом ряду в ожидании зрелищ.
- Подожди, Паш, - вступил в диалог Володя, - дай им высказаться. Они, вон, умные, небось. О будущем рассуждают. Вот скажите мне, господа...
- Товарищи! - вставил социалист Михаил.
- Да, товарищи... Вы пришли сюда зачем? Чтобы осудить нас? Или что?
- Нет! - решительно заявил большевик Николай, - Мы пришли к вам, чтобы указать на ваши ошибки!
- На, так сказать, противоречия, которые выявились в ходе исторического развития, - добавил марксист Юрий.

Володя, не понимая о каких именно ошибках идет речь, отошел с Павлом в сторонку, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. В деревню пришли решительные ребята, и с ними нужно было что-то делать. Просто так - не отстанут.

- Не вызывают они у меня доверия, не вызывают, - чистосердечно признался Павел.
- Постой, Павел, - сказал Володя с философской интонацией, - может дадим им шанс? Чем черт не шутит, вдруг покажут нам то, что никогда и нигде не показывалось. Наш театр тогда будет собирать аншлаги!
- Он и так собирает...
- Я имею в виду другое. Аншлаги в глобальном смысле. К нам будут приезжать из других деревень! Из городов, со всего мира!
- А если это жулики?
- Нет-нет, они же от Ильича.
- А кто это?
- Так, один правитель. Но ему, говорят, можно верить.
- Ну раз Ильичу можно верить, стало быть, и чужакам тоже.

Так и было принято решение передать руководство театром в руки неизвестных просветителей. Вряд ли они могли чего испортить, напакостить, натворить худого, а вот продемонстрировать ранее невиданное - вполне. Пусть шанс и доверие к ним было очень невелико. Концертная программа театра тут же видоизменилась: появились революционные пьесы «Отважный матрос в 1905 году», крестьянская драма «Ленин и деревня», а также самая смелая - «Наше дело». Спектакли, справедливости ради, не собирали должной аудитории и вызывали иной раз у публики зевоту. Володя и Павел - главные критики и ценители искусства Малаховки - как-то решились посетить «Наше дело».

На улице дул свежий ветер, солнышко игриво ласкало траву, природа изрекала отраду и только люди, собравшиеся на спектакль, томно и тоскливо глядели на сцену, пребывая в самом недоброжелательном расположении духа.

- Товарищи, - кричал актер со сцены, - что же вы делаете? Посмотрите на себя?
- И что же мы делаем? Скажи, наконец! Мы ведь не знаем! - говорил другой актер, игравший крестьянина.
- Вы, товарищи, целыми днями пьете водку, ходите по бабам, морально разлагаетесь! Разве этого вы не ведите?
- И правда... Видим, товарищ, видим. И что же нам делать? Скажи!
- Жить! Жить полной жизнью! Сбросить оковы капитализма и буржуазных предрассудков. Водка - яд! Похоть - скотство! Если вы хотите высоко поднять флаг нашей революции, хотите вдохнуть жизнь в нее, зауважать себя и свою самую ценную работу - быть человеком, то вступайте в наши ряды, вступайте в партию, ради общего дела и дела партии!
- Правильно сказал! Мы должны присмотреться к себе! Как же мы невежественны и безграмотны! Не замечаем своих собственных недостатков! Все... Только один путь у нас - в партию, товарищи, в партию!

Однако публика приняла эти восклицания гробовым молчанием. Только, пожалуй, Володя, поморщившись, что-то пробормотал шепотом:

- Какая нахер партия?

Актер, исполняющий главную роль, вышел к публике и обратился ко всем:

- Они исправились! Пришел и ваш черед. Владимир Ильич мне как-то сказал: мол, знаешь, отчего все беды у нас в стране? Потому что люди разучились видеть правду. Вот, говорит Ильич, подумай как обстоят дела. Ведь наш человек что? Видит одно, а говоришь совсем другое. А мы как должны? Правильно, продолжает он, мы должны называть вещи своими именами!

Постепенно накопленное недовольство стало проявляться в конкретных народных выпадах и негодованиях: «Вы о чем вообще?», «Уберите эту чушь!», «О чем они говорят?», «Они нас обидеть хотят?» В результате неугомонная толпа освистала актеров вместе со всем руководством, стремглав выбежавшим на сцену спасать номер. Увы, чувства народа не обманешь - разговоры о строительстве причудливой мечты показались скучными и не скандальными.

- Вон из Малаховки! - подпрыгнул Павел.
- Вам здесь не место, - глубокомысленно изрек Володя.

Экспериментальному театру настал конец - это было ясно даже ежику. И только друзья-прогрессисты все не унимались: большевик Николай расталкивал людей по сторонам с призывами «Опомнитесь!», социалист Михаил отчаянно метался из стороны в сторону и только марксист Юрий томно глядел в сторонке на происходящее.

- Нет, не готов еще народ, не готов. Не сложились исторические обстоятельства... Рано... - скупо резюмировал он.

Они ушли. Вернее - их изгнали. Они хотели лучшего, но лучшее не хотело их. Народ требовал зрелищ, хлеба и гуляний. Разочаровавшись в практическом воплощении своих идей, Михаил, Николай и Юрий шагали дальше, в другую деревню, с надеждой что там они, быть может, найдут сочувствующих, найдут своих единомышленников. Жители же Малаховки не поддержали их и отвергли.

- Когда-нибудь о нас будут слагать легенды, - сказал напоследок большевик Николай.
- Да упокойтесь вы уже! - раздраженно проговорил в ответ Павел.

Вскоре упокоился Ленин, упокоились и они. Жители деревни вновь пригласили старых актеров, упоительно баловавших зрителей провокационными пьесами и откровенными сценами. «Да здравствует наша Малаховка!» - голосили они. И только Володя, сидя в первых рядах театра, не смеялся над представлением.

- Что такое? Тебе не нравится? - поинтересовался Павел.
- Да нет, нравится... - сказал Володя, - только одно меня занимает: разве такая у нас жизнь вокруг, как в нашем театре?
- Ну, раз мы выбираем такой театр, стало быть, выбираем и такую жизнь.
- Это точно... Так и живем.