Все в мире – продукт сознательного творчества.
Ничто не творится, но все рождается в процессе Мыслетворчества Великого Разума.
Принцип произрождения соединяет всех взаимоответственностью.
Моисей, что ли
- Так вы утверждаете, что съели кусок гриба и стали настолько маленькой, что смогли пройти сквозь пятидюймовую дверь.
- Да.
- И этот гриб вам дала гусеница. Которая курила кальян.
- Не дала – посоветовала.
- Ага, посоветовала. А кальян она вам не предлагала, случайно, покурить?
- Нет, конечно! Где вы видели, чтобы кто-то предлагал курить семилетней девочке?! Да еще кальян!
- Да, действительно. Что-то я дерзнул.
- …
- Кстати, у меня для вас сюрприз. Вы, помнится, говорили, что разговаривали как-то раз с яйцом. Как его звали – не помню. Шалун… Балун..
- Шалтай.
- Да, Шалтай. Так вот, я решил принести одно – чтобы вам было не так скучно. И заодно, может быть, вы мне покажете прямо сейчас, как вы это делаете?
- Что?
- Ну, разговариваете с яйцом. Спросите у него что-нибудь. Как его зовут, например.
- Нет, вы меня явно хотите сегодня разгневать!
- Нет, отнюдь нет.
- Ну хорошо, попробуем от противного. Вы когда-нибудь видели спортивного коня?
- Это вы меня спрашиваете?
- Да, вас, не яйцо же.
- Ну, положим, да, видел.
- А вы когда-нибудь пробовали кормить его травой?
- Травой?! Но зачем?
- А зачем вы мне задаете глупые вопросы? – Чтобы он кушал, зачем.
- Я не понимаю, что…
- Будет он есть?!
- Нет, конечно.
- Так почему вы считаете, что если спортивный конь не будет есть вашу траву, то это яйцо должно со мной заговорить?!
- Ну, не знаю. Вы же сами говорили…
- Все! Мне надоел этот разговор! Когда вы будете более расположены к общению, я готова продолжить. А сейчас au revoir.
Алиса осталась одна. По привычке она мягко опустилась на скрипучую кровать и принялась разглядывать потолок, изучая узоры, образованные переплетавшимися трещинками, медленно день за днем разрезавшими посеревшую штукатурку. За последнюю ночь появилась еще пара изогнутых линий, пересекавшихся с теми, что были до этого, в хитросплетении которых Алиса отчетливо уловила очертания башмака.
«Что бы это могло значить?», подумала она при этом.
Во всех предыдущих образах она пыталась разглядеть определенные знаки и связать их с последующими происшествиями, пытаясь таким образом выработать систему дальнейшего развития событий. Но какие-либо заметные события случались редко – жизнь в приюте была скучна и однообразна – и найти среди десятков незамысловатых образов подходящий именно для того или иного происшествия было более чем просто, настолько просто, что просто скучно.
Так и сейчас – скука не заставила себя долго ждать, однако ничем более интересным заняться не было, так что Алиса принялась придумывать трактовку новому знаку. Башмак мог означать прогулку или небольшое путешествие или даже приключение. Во всяком случае, Алисе этого очень хотелось. Но какое может быть путешествие, да еще и с приключениями в стенах приюта? Верно – никакого. От других пациентов каких-либо оригинальных идей ожидать не приходилось, каждый из них был так тих и замкнут в себе, что все они напоминали Мышь-Соню, которая все время спала, только эти не спали, а словно жили в своем маленьком мирке, который их полностью устраивал и, казалось, не хотели ни с кем им делиться, и не то что делиться – даже не давали заглянуть внутрь. Хотя иногда так хотелось.
«Интересно, - думала Алиса, - доктор тоже надоедает им со своими расспросами?»
Вспомнив о докторе, Алиса нахмурилась. Любое напоминание о нем тут же стирало поперечную линию в ее положительном настроении, оставляя лишь несгибаемую полосу мертвой кардиограммы. Отчего он ей так не полюбился? – наверно оттого, что вечно задавал провокационные вопросы и постоянно пытался найти несоответствия в ее рассказах – уличить во лжи. С какой целью – Алиса понять не могла, быть может, он просто испытывал к ней природную антипатию, как, в принципе, и она к нему, а может из-за того, что ему не нравились ее зеленоватые с волчьим блеском глаза, которых она не видела уже несколько месяцев, если не лет – з;ркала в ее палате не было из-за опасения, что она снова попытается пройти сквозь него в надежде, как когда-то давно, обнаружить потайную дверь в Зазеркалье, и снова нанесет себе серьезные порезы. Глаза доктора Алисе тоже не нравились – смотрел он всегда чуть-чуть искоса, по-лисьи, и чуть заметно прищурившись. Уголки его рта были всегда едва заметно приподняты, отчего создавалось впечатление, что он постоянно улыбается. Но в этой улыбке сложно было уловить дружеские нотки. Напротив, в ней читалось ирония и пренебрежение, и кроме как улыбкой циника такую мимику назвать было сложно.
- Если устроить соревнования по самой циничной улыбке, то доктор заочно выиграл бы все главные призы, так как вряд ли кто во всем мире смог бы составить ему конкуренцию, - думала иногда Алиса. - Разве что Кот.
Кстати, раз уж вспомнили о Коте, то будет уместно упомянуть, что с недавнего времени он стал наведываться к Алисе в палату. Не сразу, конечно, а исключительно в его манере. Сначала появился голос, слушая который Алиса удивлялась, как он может говорить, если у него еще не появилось то, чем можно говорить, на что Кот прочел целую лекцию об искусстве чревовещания, изучению которого он посвятил последние десять лет жизни, и добавил, что при условии, что у него нет ни рта, ни щек, ни губ, Алиса может слышать его гораздо четче, чем, если бы они были, мотивируя это тем, что между ее слухом и его голосом не возникает никаких естественных преград.
Алисе этот аргумент показался убедительным, однако после нескольких минут разговора ее стало беспокоить, что она разговаривает как бы с пустым местом, и если доктор станет свидетелем подобного диалога, то это может вызвать у него кое-какие подозрения и дать новый повод для насмешек, чего ей совсем не хотелось. Поэтому все свои реплики Алиса адресовала плюшевому мишке Тэдди, который, не моргая глазами-пуговицами, внимательно слушал каждое ее слово.
- Что-то Кот давно не заглядывал, - подумала Алиса, разглядывая изогнутые линии на потолке. Среди них она нашла еще и корону, у которой зубьев было не три, как обычно, а пять, и торчали они как-то странно, непропорционально. Вспомнились Черная и Белая Королевы, и Алиса подумала, что, может быть, Кот приведет их в следующий раз с собой, оттого так и задерживался. Вот тогда скучать точно не придется. Кот, да еще обе Королевы: «Алиса – это пудинг», «Алиса – это окорок» – дурдом. Главное, чтобы он не привел с собой Герцогиню, которая любит находить во всем мораль. Тогда уж точно можно будет свихнуться.
Еще очень четко проявилась большая буква «Т» с будто закрученной в спираль ножкой, значение которой Алиса никак не могла придумать. Единственное, что приходило на ум, глядя на нее, было шампанское. Но какое может быть шампанское в стенах приюта? Максимум, на что приходилось рассчитывать – чай.
Алиса подумала, что возможно с трактовкой нового символа стоит повременить, так как спустя пару-тройку дней буква «Т» могла превратиться в страуса или жирафа, и тогда все бы стало на свои места. С другой стороны она рисковала и вовсе не узнать эту тайну, так как обычно, когда потолок обрастал трещинками настолько, что в хаосе их узора ничего нельзя было разобрать, Алису на один день переселяли в другую палату, а в это время рабочие белили потолок, и тогда череда пророчеств начиналась заново. А сколько раз при ней белили потолок, Алиса точно не помнила – сбилась со счета.
- Ну что, долго ты еще намерена терпеть эти издевательства?
- Кот! – воскликнула Алиса, услышав знакомый голос. – Ты где так долго пропадал?! – но, вспомнив, что своими радостными криками она может привлечь внимание санитаров, Алиса стала говорить тише и, усадив к себе на колени, принялась поглаживать по голове Тэдди. Однако на этот раз Кот явился во всей своей красе – целиком, и прибегать к конспирации не было нужды.
- Да так, дела, - ответил он и, выпустив из лапы один из своих острых когтей, стал ковырять им в зубе. – Разделался, наконец, с одной вечно спящей мышью, вот и проспал всю неделю. Кстати, будешь страдать бессонницей, рекомендую – лучше средства не найти. Шутка.
- Ты что, съел Соню?! – вскрикнула Алиса, забыв о том, что нужно говорить тише.
- А что тут такого? – невозмутимо проговорил Кот. – Я же ведь кот, как-никак.
Такой ответ Алису удивил. Хотя, стоило уже и привыкнуть к такого рода выходкам. С тех пор, как она видела Кота в последний раз, еще тогда – в детстве, он заметно изменился, как внешне, так и в своем поведении, и, надо сказать, не в лучшую сторону. Черты его лица, если можно назвать его рожу лицом, стали резче, хотя и сохранили былую улыбку, которая тоже стала другой. Как и раньше, он улыбался во всю ширь своей милой некогда рожицы, но это была уже совсем другая улыбка, как уже сравнивала Алиса, не сильно отличавшаяся от докторской. Острые зубы приобрели некоторую хищность, если можно так сказать, и особенно обособились белоснежные клыки, придававшие этой хищности оттенок пренебрежения. Миленький котик стал матерым котярой, которому палец в рот не клади – не заметишь, как откусит. А потом протянет обратно и скажет: «Извините, это случайно не ваше?»
- Раньше ты так не говорил, - обиженным тоном сказала Алиса.
- Раньше и ты была моложе, - ответил Кот, разглядывая что-то темное на кончике когтя, что только что выковырял из зуба. - Чертов кариес, - промурлыкал он еле слышно и, прищурив глаз, пульнул этим чем-то в сторону окна.
- Что ты там говоришь? – не расслышала Алиса.
- Да то и говорю, - продолжал Кот, - не буду же я раскрывать маленькой девочке всю свою тонкую натуру со всей подноготной. Зачем травмировать ребенка в столь раннем возрасте?
- Ну да – лучше его травмировать, когда он будет немного взрослее, - проговорила угрюмо Алиса.
- Вот, пожалуйста – что еще нужно объяснять? Устами младенца глаголет истина.
- Это я уже слышала, - так же негромко пробурчала Алиса. – Еще скажи, что устами шута глаголет правда.
- Тоже бесспорная истина, - подхватил Кот. – А знаешь почему? Шуту дозволено говорить правду, и он знает, что за это ему ничего не будет, в то время как любой другой может поплатиться за это головой. И даже если он в потоке правды бросит одну несусветную глупость, все остальные могут поверить, что это – самая что ни на есть чистая правда, ибо так сказал шут. Ведь только шуту дозволено говорить правду. Оттого у него и колпак весь в бубенчиках.
- А отчего у него весь колпак в бубенчиках? – заинтересовалась Алиса. То, что у шута весь колпак в бубенчиках, она знала всегда, но вот для чего они ему служили – никогда не задумывалась.
- А мне почем знать? Увидишь Шута – спроси.
- Но я думала, что ты – шут, - не унималась Алиса.
- Хм, если бы я был шутом, думаешь, я бы нес сейчас всю эту несусветную чушь? – лукаво ответил Кот. - И где ты видишь у меня колпак? Улыбка – не для того, чтобы говорить правду. Улыбка – для того, чтобы слушать ложь.
После этих слов Алиса на несколько секунд задумалась, после чего сказала:
- Нет, ну я бы сказала, что врать гораздо приятней, чем выслушивать чью-то ложь.
- Не спорю, - согласился Кот. - Но зачастую ложь бывает так смешна, - продолжал он, - что грех не улыбнуться.
- А ты случайно не поэтому постоянно улыбаешься? – спросила громко Алиса, осененная внезапной идеей, и бросила на Кота пытливый взгляд. - То есть, если предположить, что раз ты постоянно улыбаешься, то все вокруг только и делают, что врут, и, причем не очень удачно.
- Да нет, совсем не поэтому, - ответил Кот.
- А почему же?
Пару секунд Кот колебался.
- Да было дело – водил я как-то дружбу с двумя чейласами… - начал он нехотя.
- Чейласами? – не поняла Алиса.
- Ну – компрачикосами, - пояснил тот.
- А-а-а, - протянула Алиса, хотя совсем не знала, кто такие и компрачикосы тоже, но ей не хотелось показывать Коту, что она такая неэрудированная, поэтому она сделала понимающее, заинтересованное лицо и принялась слушать дальше.
- Ну, вот с тех пор и улыбаюсь, - резюмировал Кот.
- Что, так много врали? – сочувственно кивнула Алиса.
- Как видишь.
- Понятно, - выдохнула Алиса. – А я вот улыбаюсь редко, наверно потому что такая доверчивая, что не могу распознать, когда мне врут, а когда говорят правду.
С этими словами она опустила глаза и грустно вздохнула.
- Постой, - спохватилась она, - так значит, если доктор, когда со мной разговаривает, постоянно улыбается, то получается, что я ему все время вру? И про тебя, и про Зайца, и про Шалтая…
Кот пожал плечами.
- Ну-у, получается, что врешь, - промяукал он.
- Но я-то ведь знаю, что говорю правду.
- Правду? А что, по-твоему, правда?
- Ну, как тебе сказать, - задумалась Алиса, всерьез восприняв вопрос Кота. - Правда – это что-то такое, что невозможно оспорить.
- А ты встречала такие вещи? – удивился Кот.
Алиса удивилась в ответ, показав свое удивление сведенными бровями и чуть втянув подбородок.
- К чему так удивляться? – продолжал Кот. – Вот посмотри, что тут у меня? - и в лапе его появился карандаш.
- Как что – карандаш, - уверенно ответила Алиса.
- Точно? – улыбнулся еще шире Кот. – А если я скажу, что с точки зрения геометрии – это не карандаш, а отрезок в пространстве?
- А, - махнула рукой Алиса, - ты бы еще Сократа в пример привел, - ляпнула она вдобавок первое, что пришло на ум.
- Ну-у, на Сократа не очень похоже, - ответил Кот, покрутив карандаш в лапе и почесав затылок, - хотя, при желании можно проследить некоторое сходство. А что ты скажешь, если я поверну этот отрезок вот так? – продолжил он и повернул карандаш к Алисе торцом.
- Карандаш, повернутый ко мне торцом, - ответила Алиса.
- А если так? – и Кот вдруг удалился от Алисы на несколько метров, так что она с трудом могла разглядеть не то что карандаш в его лапе, но даже его самого. Стены ее палаты при этом неимоверно вытянулись.
- Тоже карандаш! - крикнула она, боясь, что с такого расстояния Кот ее не услышит. - Только очень маленький, как точка – еле видно!
После этих слов Кот так же неожиданно и быстро вернулся на прежнее место, но в лапе его был уже не карандаш, а меленькая точка.
- Уверена? – сказал он с легкой иронией.
- Да ну тебя с твоими фокусами, - обиделась Алиса.
- Постой, - продолжал Кот, - скажи, что у меня зажато в лапе?
- Не знаю, - резко ответила Алиса.
- А если я скажу, что там – точка? Получается, что я знаю, а ты не знаешь одно и то же?
- Но теперь-то я знаю, - сказала Алиса.
- А что если я соврал?
Алиса несколько секунд молчала, пытаясь подавить растущую в ней злость.
- Ну? - поддразнивал ее Кот.
- Тогда получится, что никакой точки там нет, но так как ты сказал, что точка там есть и я поверила, что она там действительно есть, а ты при этом знаешь, что ее там нет, то получается, что я здесь самая дурочка, а ты – самый умный.
- Так в чем правда? – невозмутимо спросил Кот.
Алисе надоел этот спор.
- Нет тут никакой правды.
- Что и тре… - начал Кот, но Алиса его резко перебила.
- Кот, ты что стал такой злой? И умный чересчур, - добавила она.
- Каков собеседник, таков и собеседник, - ответил Кот тягуче.
- Надоел. Толку от тебя никакого.
Выражение лица Кота ничуть не изменилось. Вместо ответа он изобразил некое подобие воздушного поцелуя, подув на лапу в сторону Алисы, отчего с его мохнатой ладони сорвалась черная точка и, сделав в воздухе несколько изящных пируэтов, прилипла у Алисы посреди лба, точь-в-точь между глаз.
- Ты звони, если что.
С этими словами Кот испарился, постепенно, как бывало раньше. Последней исчезла улыбка, на прощание сложившаяся в дразнящий дерзкий поцелуй, настолько исполненный любовной страстью, что Алиса едва не покраснела.
- Кстати, - вновь раздался голос Кота, - если хочешь, чтобы тебе верили, может, стоит обзавестись колпаком? Так, просто сказал.
Еще несколько минут Алиса подождала – быть может, Кот надумает сказать что-нибудь еще. Но тот молчал. Исчез. Или просто затаился и с ехидной улыбкой наблюдал за ней. Вероятнее всего он только этим и занимался, в особенности, когда Алиса разговаривала с доктором. Невольно она представила неприятную рожу доктора и силой воображения прилепила на место его головы наглую рожу Кота. Разницы практически не было. Быть может Кот – это и есть доктор? Тогда понятно, почему он никогда и ничему не верит из того, что она рассказывает – издевается.
Алиса с размаху бухнулась на кровать и, сложив руки на груди, хмуро уставилась на противоположную стенку. В ее мыслях не укладывалось, как возможна такая перемена? Или, быть может, Кот всегда был таким, но этот неприятный образ просто стерся в ее памяти за чередой годов, отделявших ее от того чудесного дня. Вот бы было здорово вернуться в детство и прогуляться по прекрасному саду в тени высоких деревьев и красных роз, которые расторопные шестерки и восьмерки перекрашивают в белый цвет, подумала Алиса. Каким тогда все было добрым. Добрым и наивным – даже глупым, но все-таки добрым.
Но то было детство, прошлое, а жить-то приходится в настоящем. А в настоящем ей никто не верил. Что ж, видимо все-таки придется помириться с Котом.
Алиса поднесла ко лбу палец и нажала на кнопку.
Ничего не произошло.
Тогда она попыталась позвонить еще раз, вдавив кнопку сильнее.
Вроде бы раздался сигнал – напоминавший смех, который клоуны хранят в небольших зашитых мешочках, и используют, когда ничем другим никого рассмешить уже не могут. Постепенно смех нарастал, и, спустя несколько секунд, Алиса поняла, что исходит он не от нажатия кнопки, а из угла комнаты. Вскоре там проявилась бесхозная улыбка, над которой быстро стали нарастать усы, влажный нос, глаза… – мерзкая рожа Кота.
- Зря стараешься, - донеслось тут же. – Зачем звонить, если прекрасно знаешь, что никого нет дома.
- Ха! Ха! Ха! - громко и отрывисто посмеялась Алиса, дав своей интонацией понять, что ничего смешного в его фразе она не видит. – Уж лучше «никого», чем «не все». Как у некоторых, - добавила она и, приподняв брови, лукаво улыбнулась в сторону Кота.
- Как знать, - продолжал тот. – Если не все дома, то, по крайней мере, кто-то дома есть, а если кто-то есть, то есть, кому ответить.
- И что же ты предлагаешь? – вырвалось у Алисы, хотя на самом деле она не собиралась этого говорить.
Кот как будто задумался и посмотрел в потолок, хотя было ясно, что ответ у него давно готов.
- Ну, к примеру, завести ворону, которая будет кричать: «никого нет дома», если кто-то постучит.
«Проще уже автоответчик купить», - снова вырвалось у Алисы, но уже про себя.
- Хотя, - продолжал Кот, - если дома будет ворона, значит, кто-то дома уже есть, а следовательно, - размышлял он, - кричать нужно не «никого нет дома», а «не все дома».
- У всех тут не все дома, - заключила Алиса, - ворон не напасешься.
- А где ты видела, чтобы кто-то пас ворон?
Алиса попыталась представить кого-то, кто мог потенциально быть пастухом ворон, но ничего, кроме пугала в лохмотьях и шляпе на ум не пришло.
- Котам тоже несвойственно разговаривать, - сказала она, наконец.
Кот довольно улыбнулся, затем сказал:
- Прости, но ничего не могу с собой поделать. Это сильнее меня.
- Ладно, - сказала Алиса, - раз уж ты такой разговорчивый, давай, рассказывай, где мне найти шута.
- Ага, решили-таки стать оратором… - было ясно, что Кот хочет добавить что-то еще, явно какую-то пошлость, но не стал. Растянув улыбку до самых ушей, он промолвил: - Как можно отказать такой даме? Выйдешь наружу, сядешь на поезд, и ты у Шута. Нет ничего проще.
- Нет ничего проще?! - воскликнула Алиса. – Совсем ничего! В особенности то, как отсюда выйти!
- Взяла и вышла, - как ни в чем не бывало ответил Кот, пожав плечами.
- Как?
- Как?! – громко удивился Кот. - Это спрашивает меня королева Алиса? Захоти.
- Так просто?
- Ты здесь хозяйка.
- Смотри мне.
Сказав это, Алиса прищурила оба глаза и пристально посмотрела на Кота. По выражению морды последнего было видно, что этот взгляд его восторгает. Казалось, что он добился чего-то, к чему стремился длительное время.
- Ладно, исчезни, - добавила Алиса небрежно.
Кот был в экстазе. По-буддистски он сложил руки и, раскланявшись, стал медленно исчезать с каждым поклоном.
- Постой, - кинула Алиса, после чего отодрала ото лба черную кнопку, которой ее недавно наделил Кот, и, бросив ее под ноги своему новообретенному вассалу, добавила: - Можешь забрать. В следующий раз появишься при первом моем желании.
- Да, госпожа.
Кот снова исчез. Алиса устремила взгляд на запертую дверь. Теперь настало время проверить, насколько сильна ее королевская власть. Если Кот снова не издевался, то достаточно было лишь пожелать, и дверь тотчас откроется. Неуверенной походкой Алиса подошла к двери, осторожно положила руку на металлическую ручку и слегка надавила на нее. Однако ничего не произошло.
- Сволочь! – в сердцах крикнула Алиса. – Убью в следующий раз! Задушу! – и принялась яростно дергать ручку. Та беспомощно скрипела, как будто просила смиловаться над ней и прекратить эту пытку.
- Гадость! – продолжала Алиса. – Да откройся же ты, наконец!
Тут в механизме замка что-то щелкнуло, и дверь подалась. От неожиданности Алиса замерла, все еще держа руку на ручке. Недоверчиво она потянула дверь на себя и украдкой выглянула в коридор. Вроде никого не было. Тусклые лампы дневного света освещали широкий проход. На полу расплывчатыми пятнами бликов им кривлялась длинная дорожка линолеума, прозябающая здесь со времен последнего ремонта и невольно изучающая узоры на подошвах санитаров, пациентов и технички, каждый день натиравшей ее личико потрепанной тряпкой из старой мешковины.
Техничка, Алиса даже не знала ее имени, была настоящей грозой грязи, мусора, пыли и прочих проявлений беспорядка. Ее видавшая виды швабра была всегда наготове, а рабочая сумка полна свежих тряпок и губок, на поясе с одной стороны был закреплен баллончик со спрейем для чистки оконных стекол, с другой – отшлифованный плунжер для чистки унитазов. Для чего она его туда прикрепила, никто не знал, быть может, даже она сама, но то, что он придавал ей б;льшую серьезность и подчеркивал род ее профессиональной деятельности – было фактом бесспорным. Пыль и грязь трепетали при одном ее виде. Но самым страшным ее оружием был кусок хозяйственного мыла, который она хранила в такой же страшной, как и само мыло, мыльнице. И если она решала прибегнуть к этому оружию психологического действия, микробы погибали при одном лишь взгляде на него. «Лучше дважды пережить десять казней египетских, чем однажды встретиться лицом к лицу с этой чумой» – если бы Алиса была микробом, она бы думала именно так.
К счастью сейчас ее видно не было. Полы блестели чистотой, так что вероятность случайно наткнуться на нее была минимальной. Встретить доктора Алиса тоже не опасалась – по расписанию было примерно время обеда, а после обеда доктор любил вздремнуть часок-другой. При такой интенсивности работы – это было более чем ординарно.
Алиса сделала несколько шагов. Мягкие тапочки позволяли ей ступать совсем бесшумно, и от этого она ощущала себя феей, гуляющей по ледяной глади лесного озера. Она заметила, что во всех соседних дверях были вмонтированы маленькие глазки, в которые доктор, по всей видимости, подглядывал за пациентами. Алисе стало безумно интересно, кто находится в соседней палате. Она бесшумно подошла к двери и приложила глаз к глазку. Но внутри было темно, и она ничего не могла разглядеть. Тогда она приложила к двери ухо и прислушалась. Изнутри доносились едва слышные звуки похожие на чей-то голос. Но что он говорил, Алиса разобрать не могла.
Затаив дыхание и сказав про себя «откройся», она легонько толкнула дверь. Та подалась и бесшумно отворилась, осветив небольшое темное помещение, в котором спиной к ней стояло (или сидело – понять этого Алиса не могла, так как его полностью скрывал чересчур большой махровый халат, несколькими складками лежавший на полу вокруг него) какое-то существо. Существо это было занято чем-то важным или очень интересным, так как никак не отреагировало на полоску света, протянувшуюся из коридора через открытую дверь. На цыпочках, чтобы вдруг не прервать это интересное занятие, Алиса подкралась к нему сзади и заглянула через плечо – что же такое интересное он делает, что даже не обратил внимания на ее тень, распластавшуюся прямо перед ним на стене.
Существо было явно не человеческого происхождения: это Алиса поняла по серенькой холке на голове и звериным лапам, похожим на лапы Кота, только серым. В лапах существо держало огромный шприц – такие Алиса видела в кабинете ЛОРа. Носик его был закрыт колпачком. Внутри шприца была небольшая морковка. То и дело существо оттягивало ручку шприца, что было, по-видимому, непросто, и каждый раз, когда оно пыталось это сделать, морковка начинала шевелиться внутри.
- Заяц?! А ты как здесь оказался?! – закричала Алиса, узнав в существе старого знакомого.
Тот посмотрел на нее так, словно видел ее буквально пару дней назад, а не спустя много лет.
- Я?! Как я здесь оказался?! – воскликнул он удивленно. - Милочка, если бы я знал ответы на все вопросы, на которые хотел бы знать ответы, я бы вряд ли здесь сейчас находился. Я, если честно, и сам не прочь это узнать. У меня есть, конечно, пара догадок на этот счет, но все они, как бы помягче сказать – несостоятельны. Могу, если хочешь, поделиться парочкой вариантов. Если, конечно, интересно. – Не дожидаясь согласия Алисы, он продолжил: - Один из них мне подкинул Болванщик. Но, как обычно, он напридумал всяких сказок: про какие-то позитивы и электроники, которые якобы привели к появлению каких-то красно-желтых недорослей, лежащих в основе некоей поллюции, из которых якобы и развились все зайцы. Ну и незайцы тоже. А недавно, знаешь, какую чушь мне выдал? Говорит, что мир имеет форму шара.
- А что здесь необычного? – не поняла Алиса.
- Здравствуйте! Если бы мир имел форму шара, то его обозначали бы буквой «О», а не придумывали какие-то новые слова.
- Извини, но «О» можно перепутать с нулем, - протестовала Алиса. - Как тогда понимать?
- Понимай, как знаешь, но я тебе скажу, что мир имеет форму диска, и кое-кто может тебе это доказать.
- И кто же?
- Троица.
- Троица? Не святая ли? – пошутила Алиса.
- Не знаю. Если бы у них было что-то в голове: ну там царь или бог, то, может быть, ее можно было назвать святой, но так как у них там полный вакуум, то утверждать этого я не осмелюсь.
- И где же ее найти – твою троицу?
- Ее не нужно искать, - философски ответил Заяц, - она сама тебя найдет.
- У-у, как страшно, - иронично улыбнулась Алиса. - Прямо неизбежная судьба.
- Ну, избежная или неизбежная, этого я утверждать не могу, но если уж ты их встретишь, то побегать тебе придется. Это я тебе гарантирую.
- Заинтриговал.
- Второй вариант будешь слушать?
- Да я думаю, первого достаточно, - ответила, не спеша, Алиса. После столь бурного мозгового штурма ей не очень хотелось выслушивать какие-либо еще космогонические теории Зайца, тем более что, как он сам сказал, все они были несостоятельны. А если так, то зачем забивать голову ненужными вещами?
- Ну, как знаешь, - Зайца это нежелание совсем не расстроило. – В любом случае, он не поддержан фактами. А так, верить какой-то большой всемирной энциклопедии у меня особых оснований нет. Мало ли что там могут написать, верно?
Алиса, скривив губы, кивнула.
- Ты, кажется, сказал, что первый вариант тебе подкинул Болванщик? – сказала она, пытаясь припомнить, как тот выглядел, но ничего кроме цилиндра на память не приходило.
- Да, он самый.
- А он что, тоже здесь?
- А ты его – видишь? – удивился Заяц, оглянувшись по сторонам.
- Нет, - ответила Алиса.
- Так зачем тогда спрашивать – здесь он или нет – если сама видишь, что его здесь нет?
Алиса задумалась.
- Ах, бедный Болванщик, - скорбно проговорил Заяц, не дожидаясь ответа.
- Бедный? – испугалась Алиса. – С ним что-то случилось?
- Да, - декламировал Заяц гнусаво. - Бедняга недавно лишился головы.
- Лишился головы? – не поверила Алиса. – Как такое возможно?
- Бедолага имел неосторожность загадать свою любимую загадку в присутствии Королевы. Та, конечно же, не знала разгадку и по привычке приказала «отрубить ему голову», а Король не успел его помиловать, ну и приговор был тотчас приведен в исполнение.
- Ах да, загадка, - вспомнила Алиса. – Как же там – «чем ворон похож на конторку», кажется?
- Да, именно так, - согласился Заяц. - Но к счастью, ее вовремя успели пришить на место.
- Кого? Голову?
- Да, голову. Но, к сожалению, не совсем правильно.
- Как так? Задом наперед что ли?
- Ну, не то чтобы задом наперед… - протянул Заяц. – И не то чтобы передом назад, а где-то так посерединке.
- Нормально вы тут развлекаетесь, - с недоверчивой улыбкой проговорила Алиса, но тут же подумала, насколько уместно улыбаться в данной ситуации. - Кстати, - поспешила она переменить тему, - а ты случайно не знаешь разгадку на эту загадку? Я, если честно, так и не смогла ее разгадать.
- Ах, милочка, если бы я знал разгадки на все загадки, на которые хотел бы знать разгадки…
- Поняла, поняла, - перебила Алиса, опасаясь, что все вот-вот начнется с начала. – И как мне можно его найти?
- Кого, Болванщика? Сядь в поезд и доедь, - был ответ.
- Поезд? – удивилась Алиса. – Здесь есть поезд?
- Дорогая, ты в каком веке живешь? – ответил Заяц и посмотрел на Алису как на полоумную.
- Ну, я точно не знаю, - смутилась Алиса. – А какой хоть номер?
- Здесь только один номер. И только в одну сторону.
- А если мне нужно в другую? - поинтересовалась Алиса.
- Я же вроде ясно объяснил, что мир имеет форму диска – если ехать постоянно в одну сторону, то однажды обязательно приедешь в другую.
- Ах да, - вспомнила Алиса, - Кот тоже что-то говорил про поезд.
Тут Алисе стало совсем неловко, что она снова выставила себя столь несообразительной, и решила, что пора и честь знать. На прощание она поинтересовалась: а что он, Заяц, делает? Зря.
Тот пару секунд помялся, после чего с ярым энтузиазмом выдвинул интересную гипотезу:
- Если учесть, что плотность морковки гораздо выше, чем плотность воздуха, заполняющего остальное пространство внутри шприца, то, постепенно откачивая воздух, можно модифицировать ее материальное состояние до тех пор, пока она не заполнит все освобождающееся пространство, а образовавшиеся структурные пробелы, которые неизбежны при данной процедуре, можно заполнить стволовыми клетками, предварительно извлеченными из материнской морковки, что позволит избежать регресса, результатом которого станет возврат морковки в исходное состояние.
Алиса сделала понимающее лицо, для чего даже поднесла руку к подбородку, как обычно делал доктор, когда она делилась с ним своими историями, хотя на самом деле не поняла ни слова. Некоторые слова ей были, конечно, знакомы, но окончательная мысль, которую они образовывали, терялась в общем потоке сложных терминов.
- Но зачем? – не выдержала она и тут же подумала, насколько данная фраза неуместна в текущем контексте, и следовало сказать: «с какой целью?» или «какой научный интерес может представлять данная процедура?»
Заяц недоуменно посмотрел на Алису. В глазах его мелькнуло непонимание.
- Ты что, никогда не ела морковку? – спросил он.
- Ела, - неуверенно ответила Алиса.
- И что – неужели тебе никогда не было обидно, что ты начинаешь есть с большой, сочной стороны, а заканчиваешь тоненьким корешком?
На всякий случай Алиса вспомнила, как выглядит морковка, когда она не в супе или салате, после чего ответила:
- А почему бы не начать ее есть с тоненького конца и закончить толстым?
- Что?! – возмущенно крикнул Заяц, у которого от неожиданности выпрямились уши. – Ты предлагаешь есть морковку задом наперед?!
Заяц подозрительно посмотрел на Алису.
- Нет, совсем нет, - быстро стала оправдываться та.
Взгляд Зайца напоминал взгляд разведчика спецслужб из шпионского фильма.
- Может, ты еще и книги задом наперед читаешь?
От этого взгляда Алисе стало страшно, хотя она и была ростом чуть ли не в два раза больше Зайца, и она стала судорожно искать в мыслях какую-нибудь фразу, которая сможет разрядить атмосферу.
- Нет, - начала она, запинаясь. - Я просто подумала, что должен быть какой-то другой способ решения этой проблемы.
- Да? – недоверчиво сказал Заяц. – И какой же?
- Ну, например, взять какой-нибудь равномерный сосуд цилиндрической формы и посадить морковку внутри него. Морковка вырастет и сама собой заполнит весь сосуд – тогда получится равномерная цилиндрообразная морковка – как раз такая, какая вам нужна, - от волнения она перешла на «вы».
Заяц задумался. Это дало Алисе время перевести дух и подумать над запасным вариантом, если этот Зайцу не понравится.
- И что же это за сосуд? – тем же инквизиторским тоном спросил Заяц.
- Ну, пробирка, например, - ответила Алиса, ухватившись за первую попавшуюся мысль.
- Пробирка?
Алиса затаила дыхание.
- Вариант, - заключил Заяц. – А ты не знаешь, случайно, где их можно достать?
- В процедурной, конечно, - быстро ответила Алиса.
- Смотри, - поставил точку Заяц голосом, от которого Алисе стало холодно.
После этого он раскачистой походкой прошел мимо Алисы и скрылся в коридоре. Сзади он выглядел очень забавно – полы халата тащились за ним длинным шлейфом, но Алиса побоялась усмехнуться, боясь снова разгневать этого титана.
«Неужели это так страшно – есть морковку задом наперед? - подумала она, когда Заяц исчез за поворотом. - Или читать. Ведь в конце обычно пишут все самое интересное, в то время как начало изобилует всякой тягомотиной. Да и наверняка есть читающиеся задом наперед книги».
У-
лица.
Лица
у
догов
годов
рез-
че.
Че-
рез
железных коней…
принялась вспоминать Алиса строки стихотворения, которое она когда-то учила наизусть в школе. Вспоминалось плохо, а сымпровизировать сходу такую игру слов, не получалось. Да и вообще, бродить по коридору, что-то усердно голося, было не очень благоразумно, так как можно было привлечь внимание кого-то из санитаров или, что не дай бог, самого доктора. А случись это – то можно спокойно забыть о неожиданном приключении, которое напророчил ей потолок. А этого Алисе никак не хотелось.
Невольно она прислушалась – не идет ли кто. Вроде бы было тихо, и она, стараясь ступать как можно тише, отправилась исследовать внутреннюю структуру приюта, в надежде найти парадную дверь, которая откроет ей путь к чудесному саду, который наверняка притаился где-то поблизости, и найти его – было первостепенной задачей Алисы.
Как выяснилось, приют имел форму большого одноэтажного квадрата. Лестниц, ведущих на второй этаж, не было, поэтому к никакому другому, кроме как к этому выводу Алиса прийти не могла. Широкий коридор проходил параллельно каждой из стен здания. По обе стороны от прохода располагались палаты пациентов, каждая из дверей которых была снабжена наружным засовом и глазком, глядящим внутрь палаты. Еще несколько проходов ответвлялись от главной линии и вели в разные экзотические места вроде столовой, операционной, складского помещения, палаты для буйных, санузлов и так далее.
Но сколько долго Алиса ни ходила туда-сюда по прямым коридорам, найти главный выход ей никак не удавалось. И что было самое странное – за все время своего брожения она не встретила ни единой живой души. Даже санитары, которые обычно то и дело прогуливались, не спеша, по коридорам и шептались за дверью Алисы, куда-то пропали. Казалось, что пока она разговаривала с Котом, на приют напали похитители тел и украли все тела, оставив лишь ее и Зайца. Хотя, может и Зайца уже тоже похитили. Когда она видела его в последний раз? Полчаса назад? Похитителям тел этого более чем достаточно.
Подумав все эти не очень правдоподобные мысли, Алиса немного загрустила. Ведь если она не смогла найти выход, и никто, будучи похищенным похитителями тел, не сможет подсказать ей, где он, то ей не останется ничего другого, как вернуться к себе в палату и лечь спать.
Тут Алиса вспомнила про Тэдди, которого она так беспечно оставила в палате. Ведь если похитители тел не побрезгали Зайцем, то что им стоит похитить мягкого, нежного Тэдди, подумала она тревожно?
Забыв про все на свете, она бросилась назад к своей палате, не боясь уже привлечь ничьего внимания и громко топая по скользким полам. Если уж всех действительно похитили, то кричать и топотать – единственный правильный образ поведения, подумала на самом дальнем уровне подсознания Алиса. Но сколько она ни бегала по коридорам, она, как и главный вход, не могла найти нужную дверь – на этот раз дверь своей палаты.
Совсем выдохшись, Алиса остановилась и, прислонившись к стене, медленно сползла по ней на корточки. Сердце ее неистово билось, а разум отказывался понимать происходящее. Либо это были шутки Кота, либо она сошла с ума, думала она. И если бы ей дали выбор, то она бы выбрала второй вариант, так как, если уж ее и дальше будут держать в этом месте, то хоть не зря. Но если все это было проделками Кота, то проделки эти Алисе не нравились, и при следующей их встрече она собиралась высказать ему все, что о нем думает.
Тут до ее слуха эхом, заблудившимся среди стен, донесся отдаленный дребезжащий звук, словно кто-то пнул пустое жестяное ведро. Алиса насторожилась и прислушалась. Звук не повторялся, но она была уверена, что точно что-то слышала. А если она что-то слышала, то это означало одно: либо это был кто-то из персонала, кого еще не успели похитить похитители тел, либо это были сами похитители тел.
Эта мысль показалась Алисе более чем страшной, и она не на шутку испугалась. Потерять свое любимое тело ей никак не хотелось, и уж если на то пошло, то живой она не сдастся, даже если взамен ей предложат тело хоть самой Мерлин Монро.
В этот момент коридор сотряс новый звук. Казалось, что сам Колосс Родосский сошел с монументальной платформы и пошел прогуляться по приютским коридорам, громогласно гремя своими глиняными ногами. Алиса затаила дыхание, боясь, что медный гигант его услышит, и стала вспоминать все детские считалочки, которые она, будучи маленькой девочкой, читала вполголоса, чтобы отвлечь от себя мнимую угрозу. Но на этот раз угроза была более чем реальной, и поэтому ни одна из них не была в силах ей помочь. Шаги становились все ближе, и, казалось, что вот-вот из-за угла появится страшное нечто, которое навсегда завладеет ее телом.
Окончательно потеряв способность трезво мыслить, Алиса бросилась дергать за ручки каждой попадавшейся на ее пути двери. Страх потерять единственную после Тэдди дорогую вещь в ее жизни – собственное тело – заставил ее действовать на уровне подсознания, ее тело предалось первородному человеческому инстинкту – инстинкту самосохранения. Пугающие, отдававшие титаническим грохотом шаги становились все ближе, и это способствовало все большему и большему отключению сознания, что позволяло действовать быстрее и более уверенно. Вскоре, Алиса перестала соображать что-либо вообще, и, в конце концов, поймала себя на мысли, что находится она не в коридоре с надраенными до блеска полами, а в довольно просторной комнате, напоминавшей своим видом рабочий кабинет принимавшего на дому психиатра или терапевта.
Постепенно способность трезво воспринимать окружающую реальность стала возвращаться в сознание Алисы, а вместе с ней в голову ее пробралась мысль – а не в кабинете ли доктора она находится? Ведь вся обстановка указывала именно на это. На книжных полках стояли несколько десятков книг по психологии, которые плавно переходили в философские труды современных мыслителей, после чего шло множество книг по естествознанию и социологии, вперемешку с редкими художественными произведениями авторов двадцатого века, среди которых Алиса не могла найти ни одного знакомого имени, кроме разве что К.Кизи или К.Кастанеды, хотя и знанием творений этих двух она похвастаться не могла. Впрочем, это было не столь важно. Алиса поняла, что находится в рабочем кабинете доктора, а вместе с этим задумалась о том, что страшнее – повстречаться лицом к лицу с похитителем тел или быть пойманной в кабинете доктора самим доктором. Второй вариант был рационально объясним, и первой мыслью Алисы было открыть дверь и броситься прочь – вернуться в свою палату и притвориться, что ничего не произошло. Однако любопытство взяло верх над разумом, и она решила хоть немножечко исследовать кабинет, чтобы иметь хоть какое-то представление о своем «враге». Мало ли что, а вдруг она обнаружит что-то такое, что позволит ей чувствовать себя более уверенной во время разговоров с доктором, какой-нибудь козырь, которым она сможет воспользоваться в критический момент для отражения самой неистовой его атаки.
Напрочь забыв о глиняном колоссе, Алиса принялась исследовать содержимое столов и папок, лежавших стопками на полках, но ничего особенного найти не могла. Несколько историй болезней кого-то из пациентов лежали в ящике стола, но от них тоже не было никакого толку. Сейф, стоявший в углу и прикрытый шторой, был заперт, а ключа нигде не было. Похоже, доктор носил его с собой, следовательно, там он и хранил все свои грехи. Но толку от понимания этого было мало, и Алиса решила, что пора бы уже и исчезнуть из этого места, чтобы, не дай бог, не нажить себе лишних проблем.
Напоследок она решила заглянуть в стенной шкаф, почему-то привлекший ее внимание. Случайно вспомнилась поговорка о скелетах в шкафу, и, кто знает, может быть, и доктор хранил их именно там. Но нет – шкаф как шкаф: несколько чистых пиджаков, столько же брюк, рабочие халаты – все как положено, и необъяснимо огромное количество женского белья. Разного, на любой вкус, такого, какого Алиса никогда не видела. И настолько откровенного, что Алиса вряд ли бы когда решилась его надеть. Юбки, настолько короткие, что напоминали пояса, блузки, исполненные в стиле средневековых корсетов с чересчур открытым декольте, кожаные ремни с множеством заклепок и всевозможных бляшек, туфли с таким высоким каблуком, что Алиса не могла даже представить себя такой высокой, всевозможные чулки, подвязки, баски, серьги и диадемы, и нереальное множество нижнего белья, настолько тонкого и изящного, что оно вряд ли могло скрыть не то что все, но хотя бы самые постыдные части обнаженного женского тела.
«К чему ему столько? - подумала Алиса, перебирая странный гардероб. - Странно».
Тут же в шкафу Алиса обнаружила большое, во весь рост зеркало, которое в прямом смысле ее загипнотизировало. Подумать только, ведь она так давно не видела своего отражения, которое, как показалось Алисе, было довольно привлекательным и симпатичным. Хотя ей, как обычной девочке, вряд ли могло показаться иначе. Невольно она поднялась и сделала несколько неуклюжих движений, словно желая убедиться – а действительно ли это ее отражение. Сомнений не было – юная дама в зеркале повторила каждый ее жест.
Сама не зная почему, Алиса сбросила с себя всю одежду и принялась разглядывать себя обнаженную. Как ни странно, но ее тело ей безумно нравилось и, казалось, не имело изъяна, за исключением разве что пары шрамов на локте и бедре, происхождение которых она не помнила. Длинные, упругие ноги плавно переходили в осиную талию, а высокая грудь поражала своей симметричностью. Тонкая шея терялась в прядях темных волос, которые она так прилежно расчесывала каждое утро. Единственным недостатком ей показалась чрезмерно белая кожа, как на лице, так и на остальных частях ее тела. Но в условиях приюта получить красивый загар было более чем невозможно, поэтому грустить по этому поводу особых оснований не было.
Абсолютно неосознанно Алиса стала примерять белье, хранившееся в шкафу доктора. Одни за другими ее тело облюбовывали кружевные трусики и шелковые чулочки, ультракороткие юбки и роскошные кофточки, всевозможные ремни, браслеты, напульсники и прочее, прочее, прочее… и она просто не могла определиться в своем решении, какие из них в сочетании с ее телом могли произвести наиболее шокирующий эффект на… ну, скажем, доктора, или Кота, или… Алиса задумалась, а на кого еще она могла произвести такой шокирующий эффект? Ведь в ее жизни никогда не было настоящего мужчины, в прямом смысле этого слова. Да и, по правде сказать, по причине не столь большого возраста, она никогда об этом не задумывалась.
Несмотря на откровенное бесстыдство, порождаемое всеми этими вещами, Алиса полюбила их всей душой и готова была украсть их, выкупить, отработать – но лишь бы оставить себе. Для каких целей – неважно. Просто чтобы знать, что на свете есть несколько вещей, которые при первом ее желании безропотно скажут: да, ты красива, да, ты лучше всех. А что еще нужно малолетней девочке, совсем неопытной в делах амурных, ни разу не осквернившей свое тело мужским прикосновением и никогда не позволявшей похотливым мыслям править в ее чистом разуме? Мечта и чистое сердце.
Окончательный ее выбор пал на светло-голубую, более или менее длинную юбку, во всяком случае, не короче остальных, и фиолетовую блузку с аккуратной шнуровкой вдоль грудного разреза. Изящные лиловые туфли на тонкой шпильке делали ее фигуру еще грациозней, а белые кружевные чулки так и привлекали глаза к мнимой границе между ними и короткой юбкой. Невольно и не из тщеславных грез, Алиса ощутила себя элитной топ-моделью, выступающей на подиуме самого престижного европейского показа мод в сопровождении самых модных и общепризнанных кутюрье. Ах, что могло быть лучше, чем всеобщее признание. Ну а всеобщее признание твоей красоты, наверное, стоит выше всякой мечты. Тем более, если тебе всего лишь шестнадцать лет. Ах, мечты, как сложно было бы жить без них.
Вскоре Алиса перемерила все белье и, окончательно утвердившись в своем выборе, принялась раскладывать его обратно в шкафу так, чтобы доктор не догадался, что кто-то хозяйничал в его кабинете в его отсутствие. Тут на глаза ей попалась довольно дорогого вида косметичка, и Алиса просто не могла удержаться от соблазна воспользоваться ей. Откинув бархатную крышку, она удивилась тому разнообразию, которое создал человек ради увековеченья женской красоты, или если не увековеченья, то хотя бы ее продления. Нетрудно догадаться, кто создал первую помаду и румяна. Явно это был мужчина. Среди бессчетного множества теней, белил, помад, пузырьков с тушью, кисточек, коробочек с пудрой, накладных ресниц и прочих атрибутов женского макияжа, Алиса нашла и такие, о существовании которых она даже не догадывалась, и уж тем более не могла определить их назначение. Поэтому она решила опробовать то, о чем имела пусть не прямое, но хоть наглядное представление.
Вскоре губы ее украсил аппетитный бардовый цвет, на вкус напоминавший запах розы, щеки загорелись дерзким румянцем, глаза обрамил черный контур, а веки облюбовали длинные, цвета ночи, накладные ресницы. Эффект был ошеломляющим – не успевшая еще привыкнуть к своему истинному лицу, с которым Алиса не виделась бог знает сколько времени, она не могла решить, какое из них ей приятней – доброе и невинное или дерзкое и вызывающее. Но в любом случае, она так соскучилась по нему, что была безумно рада его видеть в любом обличии.
Закончив с макияжем, Алиса в очередной раз продефилировала по кабинету, стараясь не терять из виду свое ненаглядное отражение, и не в силах избавиться от чувства глубочайшего эстетического наслаждения от созерцания самой себя. Пару раз она даже подумала, что, если бы она была парнем, то уж точно влюбилась в нее саму.
Но тут до нее снова донеслись тревожные шаги по коридору, заставившие ее замереть на месте и зачем-то посмотреть на часы. Было без пяти три, но Алиса не придала этому значения. Прямо перед дверью кто-то остановился, и через мгновение Алиса услышала звон упавшей на пол связки ключей. Думать было некогда. В мгновение ока она на цыпочках подкралась к окну, беззвучно распахнула раму и, неуклюже орудуя ногами, удлиненными чуть ли не в два раза так и норовившими соскочить туфлями, еле как взобралась на подоконник (вспомнив при этом неповоротливого Буратино с его деревянными на шарнирах ногами) и так же комично спрыгнула вниз, воткнувшись каблуками в подтаявший на солнце асфальт.
Приземлившись, Алиса ощутила, что начинает падать, отчего отчаянно замахала руками, пытаясь удержать равновесие. Однако неумолимая сила притяжения тянула ее все ниже и ниже к земле, и никакие птичьи жесты не могли спасти ее от неминуемого падения. В принципе, падение это получилось не столько болезненным, сколько комичным, отчего Алиса чистосердечно рассмеялась. Медленно она поднялась на ноги, вернула на место юбку, которая за время ее скалолазания мигрировала в район пупка, расправила на ней пару складок, подтянула чулки и направилась вдоль по выметенной начисто дорожке вглубь небольшой аллеи, зазывавшей прогуляться в тени высоких деревьев. Каблуки от туфлей так и остались торчать в асфальте, что, как подметила Алиса, было очень кстати, так как без них сохранять равновесие было гораздо легче, да и идти приятней – ничто не стесняло движений, и можно было во всю глубину души наслаждаться великолепием окружающего мира.
К великой удаче Алисы, день выдался ясный и теплый. Вероятнее всего на дворе было лето, о чем свидетельствовали благоухающие цветы и лоснящиеся от легкого дуновения ветра травы. Деревья шелестели зеленой листвой, и в их тихом шепоте можно было разобрать слова древней, как само время, песни во славу природе и ее живительным дарам. Алиса приятно удивилась, когда обнаружила, что больничный двор и прилежащие окрестности были очень живописны: с одной стороны практически весь визуальный обзор занимал зазывавший своей чистотой девственный лес, частью которого был и сквер, окружавший здание приюта, с другой – вплоть до самого горизонта простиралась безбрежная равнина, усыпанная разной высоты холмами. Алиса решила взобраться на самый высокий из них и осмотреться по сторонам, а потом уже думать, что делать дальше.
Между холмами желтой змейкой петляла усыпанная песком тропинка, края которой сливались с зеленым ковром покрывавшей землю мягкой травы. Что показалось Алисе странным, так это то, что поблизости не было видно ни дороги, ни шоссе – ничего, по чему можно было поставлять в приют продовольствие, лекарства, чистое белье и прочее. Неужели он существовал сам по себе, независимо от окружающего мира – сам обеспечивал себя всем необходимым, словно нетронутый цивилизацией кусочек рая, умышленно уклонившийся от всех благ общества? Если так, то зачем тогда это деление на докторов и пациентов?
За этими мыслями Алиса не заметила, как поднялась на самую вершину холма. По необъяснимой причине тропинка там обрывалась, будто там и был конец света, за которым начиналось Великое Ничто, необъятное и непостижимое. Алиса остановилась и, откинув с лица локон волос, который котенок-ветер никак не хотел оставить в покое, устремила взгляд вдаль. Всем ее разумом завладел чудесный пейзаж, расстелившийся перед ее взором. Быть может, в нем и не было ничего особенного, но после стольких лет, проведенных среди былых стен больничной палаты, немыслимое разнообразие переходящих друг в друга красок можно было сравнить лишь с самым отчаянным шедевром Мане или Декарта.
Тут Алиса разглядела вдалеке силуэты маленьких человечков, дружно стоявших вряд. Быть может, они были и не маленькими, но с такого расстояния разобрать было сложно. Всего их было три или четыре, и напоминали они кругленьких гуманоидиков, мультики про которых Алиса любила смотреть в детстве. Внезапно все трое (или четверо) исчезли, почти как Кот, но гораздо быстрее.
«Неужто это кто-то из его родственников? - подумала Алиса и направилась в сторону, где только что виднелись несколько фигурок. - Если так, то нужно обязательно рассказать им о том, каким он стал грубияном и невежей».
На то, что тропинка снова расстелилась петляющей лентой перед ее ногами, Алиса не обратила внимания. Зачем удивляться тому, что происходит само собой? Ведь мало кто удивляется восходу солнца по утрам, а вечерами – наступлению сумерек.
На всякий случай Алиса посмотрела на небо и, прикрыв глаза ладонью от слепящего солнца, попыталась определить, сколько сейчас времени. Скорее всего был полдень, так как солнце стояло высоко, а тени под Алисой почти не было.
Вскоре она снова увидела мистических маленьких человечков, которые действительно оказались маленькими. Хотя назвать их человечками теперь было сложно или скорее смело. Все они, трое или четверо (Алиса так и не смогла этого определить) стояли в ряд друг за другом, выставив в сторону руку, в которой сжимали металлические карабины, какими скалолазы цепляются за штыри, вбитые в отвесные стены скал. От каждого карабина тянулась веревочка, пристегнутая к черному поясу, опоясывавшему каждого из человечков. Алисе стало интересно, что означала эта застывшая процессия, и она решила полюбопытствовать, что они делают. Однако стоило ей сделать пару шагов, как ее остановил неприятный голос, напоминавший блеяние козы, или скорее меканье овцы.
Алиса оглянулась на зов и увидела женщину, очень похожую на овцу, сидевшую за конторкой неподалеку и вязавшую нечто напоминавшее то ли носок, то ли свитер, и, как показалось Алисе, нитка, тянувшаяся от этого носка (или свитера), исчезала под ее фартуком. Скорее всего, это и была овца, только уж больно похожая на женщину.
- Куда-а?! – раздался ее неприятный голос.
Алиса растерялась и на миг забыла про странных человечков, стоявших рядом, а когда собралась с мыслями, ничего кроме слов о Болванщике на ум не пришло.
- Извините, - начала она, - вы не подскажете, как попасть к дому Болванщика?
- Кого-о?! – раздался снова неприятный звук.
- Ну – шляпника, - попыталась пояснить Алиса.
- Так шляпника или Болванщика? – продолжала Женщина-Овца.
- Если честно, то это один и тот же человек, - снова стала объяснять Алиса, - но только его все зовут по-разному: кто-то предпочитает – Болванщик, а кому-то больше нравится – шляпник…
- Если человек один, то зачем два имени? – не унималась Овцеженщина.
- Ну-у… - протянула Алиса в ответ, но, не зная, как обосновать такую двойственность, решила обойтись лишь этим протяжным «ну-у».
Выдержав небольшую паузу, она попробовала еще раз.
- Извините, я, кажется, не расслышала – так как мне попасть к Болванщику?
- А я разве это сказала? – задумчиво проговорила Женщина-Овца и почесала в ухе спицей, после чего оттянула пальцем ее кончик и резко отпустила. В воздухе сверкнуло что-то черное, от чего Алиса едва успела увернуться – та самая точка, которой ее недавно наделил Кот.
Алисе пришлось еще немного помолчать, после чего она предприняла третью попытку взять штурмом бастион этого непробиваемого ума.
- Скажите, чтобы попасть к Болванщику, мне что нужно сделать?
- Сесть на поезд, - неожиданно для Алисы ответила Женщина-Овца.
- А где мне можно сесть на поезд? - продолжила Алиса.
- Тебе не положено, - был ответ.
- Это почему еще? – вознегодовала Алиса.
- Не подходишь по росту.
- Не подхожу по росту?!
- Не подходишь по росту.
Лишь теперь Алиса обратила внимание на то, что все человечки, стоявшие неподалеку, были одного роста. Но стоило ей посмотреть на них, как все трое (или четверо) исчезли, издав сиреноподобный звук, напоминавший рев пронесшегося мимо поезда.
- Но мне-то надо попасть к Болванщику, - не хотела сдаваться Алиса.
- Сядь на поезд.
- Как же я сяду, если… - начала Алиса, но Овца оборвала ее.
- Не подходишь по росту.
- Так что мне тогда делать?
Овца неопределенно пожала плечами.
- Сходи к парикмахеру.
- К парикмахеру?! Но зачем?! – изумилась Алиса.
- Пусть тебе отрежет что-нибудь, - невозмутимо проговорила Овца.
- Отрежет?! Что на пример?
- Ну, ноги, для начала.
- Ноги?! Как же я без ног?!
Овца снова почесала в ухе спицей. Затем поковыряла ей же в зубах и как бы задумчиво молвила:
- Да, действительно, как же ты без ног?
Выдержав небольшую паузу и задумчиво поглядев в землю, она добавила:
- Тогда голову. Она-то тебе точно ни к чему.
Алису эти слова возмутили, отчего она презрительно сощурила глаза и уперлась кулаками в бока. «У-у, какая овца», - подумала она при этом, и хотела было уже сказать это вслух, но подумала, что вряд ли сможет обидеть овцу, назвав ее овцой. Ведь вряд ли можно обидеть собаку, обозвав ее собакой, а козла, обозвав козлом.
Мало-помалу она поняла, что продолжать этот разговор, да еще и с овцой, нет смысла, и решила пройтись по окрестностям, в надежде найти что-нибудь съедобное: гриб или ягоду. Она помнила, что в сказочной стране для того, чтобы измениться в росте – стать выше или ниже, достаточно было что-то съесть или выпить. К этой уловке можно было прибегнуть и сейчас – съесть что-нибудь и стать достаточно маленькой, чтобы подойти по росту для поездки на поезде. Но ничего съедобного на глаза не попадалось, и Алиса шла, пока не увидела неподалеку одного из местных обитателей. Убедившись, что это не козел, овца или иное копытное, она поспешила навстречу незнакомцу.
Им оказался пухленький хомячок, неподвижно стоявший на верхушке небольшого холма и, изредка моргая, смотревший вдаль отчужденным взглядом. Забавным Алисе показалось то, что на хомяке была коричневая, потертая, кожаная куртка, какие носили летчики во Вторую Мировую, а на голове авиационный шлем с очками, точь-в-точь как у японских камикадзе. Один из окуляров был закрашен черной краской, второй – размечен пересекавшимися линиями с треугольниками и кругами. На шее его висела пара связанных между собой красными шнурками белых кед.
- Скажите, пожалуйста, а как мне пройти к Болванщику? - обратилась к нему Алиса.
По виду хомяка можно было предположить, что вопроса он не расслышал.
- Извините, вы не подскажете, как мне добраться до дома Болванщика? – повторила Алиса более развернуто в надежде, что обилие слов заставит хомяка обратить на нее внимание. Кажется, это помогло.
- Квот; спаси, - сказал он быстро.
- Извините, кого спасти? - не поняла Алиса.
- Фуслика спаси, - так же быстро ответил Хомяк.
Второй раз переспрашивать было неловко, и Алиса стала думать, как продолжить разговор, да так, чтобы в итоге все-таки понять, куда ей следует идти. Но долго размышлять не пришлось, так как из кустов появились друзья Хомяка: Крот и Суслик. Почему она подумала, что они были его друзьями – наверно потому, что одеты они были так же оригинально: на Кроте был пыльный ковбойский плащ, скрывавший его до самых пяток, из-под которого торчал кончик хвоста, а на голове желтая шахтерская каска с запыленным фонариком; на Суслике из одежды была лишь потрепанная шапка-ушанка, какие носили в Красной Армии, с висящими из обоих ушей длинными шнурками-завязками, но звездочки во лбу не было, отчего козырек постоянно падал и закрывал Суслику обзор, и ему приходилось время от времени дергать головой, чтобы закинуть его обратно и было хоть что-то видно.
Увидев их, Алиса сразу поняла, кого нужно спасать: Квот – это, по всей видимости, был Крот, а Фуслик – Суслик, но вот от чего их спасать, пока было неясно. По их виду было трудно сказать, что им нужна помощь. Напротив, казалось, что они сами были готовы помочь любому встречному – так бескорыстно горели их глаза.
- Ты что, решила поговорить с Хомяком? – весело крикнул сходу Суслик. – Гиблое дело. Особенно когда он думает.
- А-а, так он думает, - поняла Алиса. – Теперь ясно.
Секунду спустя она добавила:
- Он что у вас, не все буквы выговаривает?
- Нет, - протянул Суслик, - просто он у нас мозговой центр – думает за троих. Мы с Кротом, думать не умеем, хотя иногда хочется, вот ему и приходится потеть за троих. Тогда у него времени совсем не остается на то, чтобы жевать и уж тем более глотать – так и носит, пока думать не перестанет.
- И долго он так будет думать? – поинтересовалась Алиса.
Суслик посмотрел на правую руку, после чего почесал ей шапку на затылке.
- Да, – ответил он коротко.
По выражению лица Хомяка было видно, что он был далек от их беседы – глаза его были направлены вдаль и изредка моргали.
- А бывает так, чтобы он совсем не думал? – спросила Алиса.
Суслик посмотрел на левую руку, потом почесал ею затылок.
- Нет, - был ответ, такой же короткий, как и недавнее «да».
«Такое впечатление, что его ответ зависит от того, какой рукой он почешет затылок», - подумала Алиса, глядя на своего нового знакомого.
Суслик тем временем схватил Хомяка за щеки и принялся их усиленно массировать, затем запрокинул его голову назад и передернул, словно затвор дробовика, кадык.
- А ну, скажи «р-р-р», - обратился он к Хомяку после этого.
- В-в-в, - провычал Хомяк.
- Та-ак, еще разочек, - заключил по-докторски Суслик и принялся повторять проделанную только что процедуру еще раз. Снова передернув Хомяку кадык, он посмотрел в его усталые глаза и сказал:
- А ну, скажи «р-р-р».
- Р-р-р, - прорычал Хомяк.
- Брр, - вторил ему Суслик. – Вот это другое дело. Бульдог! - и довольный посмотрел на Алису. – Меня всегда передергивает, когда он так рычит. А ну, скажи еще раз.
- Р-р-р, - снова коротко прорычал Хомяк так же отчужденно.
- Брр, - передернулся Суслик всем телом, и глаза его снова закрыл козырек шапки.
- Так что ты там сказала? – повернулся он к Алисе. – Куда тебе надо, к Болванщику?
- Да, - кивнула Алиса, - хотелось бы.
- Поможем? – повернулся Суслик к Кроту и хлопнул по плечу Хомяка.
- Поможем! - подхватил Крот голосом полным альтруизма.
- Не вопрос, - подал голос Хомяк.
Тут же все трое прыгнули на землю, расстелили не известно откуда взявшуюся помятую карту и принялись что-то на ней рассматривать, то и дело крутя ее в разные стороны. Крот включил фонарик на каске, Хомяк натянул на глаза очки, а Суслик просто поправил козырек шапки.
- Так, - начал он, - предположим, что Болванщик у нас живет вот здесь, - и ткнул пальцем в карту. Хомяк, глядя на нее сквозь единственный прозрачный окуляр, отметил это место буквой «Б».
- То есть как это, предположим? - запротестовала Алиса. - Мне нужно, чтобы точно было!
- Точность никогда не повредит, - пробубнил еле внятно Хомяк, не отрывая глаз от карты.
- Точно?! – удивленно воскликнул Суслик. – В следующий раз, прежде чем так шутить, предупреждай – чтобы я не поперхнулся от удивления. Где ты видела что-то, о чем можно сказать, что это то, чем оно является точно? – слово «точно» Суслик подчеркнул особенно.
- Да повсюду, - с придиристым негодованием ответила Алиса, посмотрев по сторонам. – Ты же не станешь спорить, что на твоей голове – шапка? – сказав это, Алиса сделала торжествующе-лукавое лицо, всем своим видом изображавшее победный вопрос.
- Ха! Шапка! – так же ликующе ответил Суслик. – Дорогая моя, это ты можешь со спокойной душой назвать это шапкой. А вот для какого-нибудь китайца в Китае это совсем не шапка, а какой-нибудь чхунь шуянь. А папуас в Африке, так тот и вовсе не знает, что это такое.
- И для чего, - добавил беспристрастно Хомяк.
- Именно, - подтвердил Суслик. – И для чего. Так что, даже если твоего Болванщика и не будет в этом самом месте, это совсем не означает, что его не будет в другом. А если он будет в другом, то рано или поздно он окажется именно там, где надо.
Закончив объяснения, Суслик снова обратился к карте и продолжил обсуждать детали плана с Хомяком. Тогда, когда все выговорились, в разговор решил вступить и молчаливый Крот.
- Мадемуазель, - сказал он почтенно и уверенно, - не смотрите, что я слепой, как Паганини, но как вы успели заметить – нас трое, и если уж мы думаем, то каждый – о своем. И, в конце концов, мы же мужчины, - добавил он с ловеласовской ухмылкой.
Эту фразу он произнес с такой уверенностью и хладнокровием, что Алиса прикусила язык и стала молча смотреть на карту через его плечо. Время от времени, кто-то из троицы переворачивал ее так, чтобы было удобнее видно именно ему, и тогда Алисе приходилось делать круг, чтобы было хоть что-то понятно. Вскоре на карте появилась буква «А», а следом – «Т». Еще появился круг и какие-то полукруглые стрелочки. «Т» стояла посредине круга, а рядом с ней были написаны какие-то формулы. «А» и «Б» лежали на одной полукруглой линии, соединявшей две эти точки. Под этой линией тоже было что-то написано, но что – Алиса разглядеть не успела.
Вскоре все трое так же резво вскочили и принялись сворачивать карту.
- Ты стой здесь, - крикнул Алисе Суслик. - Как только почувствуешь сжатие, беги со всех ног, – и припустился за уже успевшими скрыться в кустах Кротом и Хомяком.
- В какую сторону бежать-то? – крикнула ему вслед ничего не понимавшая Алиса.
- В обратную, - донесся слабый голос.
Алиса хотела еще спросить, что за сжатие он имел ввиду, но Суслика уже и след простыл, и она лишь пожала плечами и развела руками.
«Сколько ждать? Куда бежать?» - думала она, присев на мягкую траву.
Тут ей вспомнились слова Зайца, что если она встретит троицу, то ей точно придется побегать. Наверно это и была та самая троица. Если так, то про вакуум – это он зря.
Совсем скоро Алиса ощутила, как земля под ней будто зашевелилась, но длилось это совсем недолго – считанные доли секунды. Алиса подумала, что села на муравейник, но, осмотрев место, на котором сидела, никакого муравейника не обнаружила.
«Странно», - подумала она.
Через несколько секунд это движение повторилось, а потом еще раз. Возможно, это и было «сжатие», о котором говорил Суслик, подумала Алиса. Если так, то нужно было начинать бежать, но в какую сторону, пока было неясно. Алиса осмотрелась по сторонам в надежде увидеть веху или указатель, который подскажет ей нужное направление, однако в округе не было ничего, кроме травы и редких деревьев.
Как вдруг все вокруг пришло в неистовое движение. Деревья, кустарники, врытые в землю валуны – все сорвалось с привычных мест и устремилось вдаль, увлекаемое некоей неведомой силой. Земля вырвалась из-под ног Алисы, отчего та потеряла равновесие и, сама того не желая, принялась отчаянно бежать в противоход общему движению – точь-в-точь как посоветовал Суслик.
Как выяснилось, так быстро бежать было несложно – нужно было лишь чаще поднимать ноги, и земля сама проносилась под ними. Можно было просто прыгать на месте, что делало пробежку еще более веселой. «Очень удобный способ передвижения», подумала при этом Алиса. Но тут прямо у нее на пути возник и стал с огромной скоростью приближаться дорожный указатель, стоявший на развилке. От неожиданности и несостояния что-либо предпринять (ни свернуть, ни остановиться она не могла) Алиса зажмурилась и втянула голову в ожидании, что вот-вот столкнется со столбом, что сулило ей не один синяк или шишку.
Но удар, к которому приготовилась Алиса, не происходил. Еще немного она простояла в нерешительности, после чего медленно открыла сначала один глаз, а затем, убедившись, что никакой опасности нет, второй. Прямо перед ней стоял невысокий столб с раздвоенным указателем. На одной стрелке, указывавшей направо, было написано «Болванщик + 20», на другой, указывавшей влево – «Шут – 20».
Эта надпись заставила Алису задуматься. Если за исходную точку взять указатель, то получалось, что расстояние до обоих было одинаковым, так как идти нужно было в разные стороны. Но если пойти сначала к Болванщику, то получится, что она пройдет сначала 20, предположим, шагов, а чтобы потом отправиться к Шуту, можно просто от двадцати отнять двадцать, а оставшееся расстояние пройти пешком. В общем, чтобы попасть от Болванщика к Шуту, не придется идти вообще. Этот вариант Алису устраивал, и она, не спеша, пошла направо. По дороге она стала размышлять, что же все-таки означают цифры +20 и – 20. Хорошо если бы это были шаги – гораздо лучше, чем, если это были метры. С другой стороны метры были тоже ничего, если предположить, что это на самом деле километры. Километр по сравнению с метром не вызывал особой радости, но если сравнить его с милей, даже с сухопутной (морскую Алиса в расчет не брала, так как никаких морей поблизости видно не было), то получалось, что километр тоже сойдет. Но если бы вдруг за пригорком вдобавок ко всему появилось еще и море, и к сухопутным милям прибавились хвостики морских, то вся эта затея тут же показалась Алисе не вызывающей особого энтузиазма. Проще уж было пойти к Шуту.
На ум Алисе снова пришли слова Зайца, утверждавшего, что мир имеет форму диска и что, если постоянно идти в одну сторону, то рано или поздно обязательно придешь в другую. Это ее немного успокоило. Однако следующая мысль снова заставила ее огорчиться. «А что если +20 и –20 – это совсем разные меры длины, - подумала она, - и к Шуту будет достаточно пройти двадцать метров, а к Болванщику придется плестить все двадцать парсеков?» Тогда уж точно нужно было идти к Шуту.
Алиса уже подумала, а не повернуть ли ей обратно пока не поздно, как прямо перед ней возник странного вида домик, при взгляде на который она тут же поняла, что в нем живет Болванщик.
То, что это дом Болванщика, было ясно потому, что он был похож на цилиндр, который тот всегда носил и которых он сшил, наверно, тысячу, отчего и сошел малость с ума.
Алиса тихо постучала в дверь. Никто не ответил. Тогда она постучала снова и громче, но вновь не дождалась ответа, после чего легонько толкнула дверь и заглянула внутрь. Первым, что она увидела, был круглый стол, плотно заставленный неописуемо разными по форме и размерам кружками, чашками, блюдцами, пиалами, чайниками, калибасами и прочими емкостями, из которых человек привык пить этот повседневный напиток – чай, за которым и сидел Болванщик, которого Алиса, если бы не знала, что это точно Болванщик, ни за что бы не узнала. А узнала она его по старому, с затертой наполовину надписью, в которой не было ясно ничего, кроме таинственных цифр «10/6», смятому в гармошку цилиндру. А так – не узнала бы никогда в жизни. Перед глазами Алисы сидел абсолютно незнакомый человек – совсем не тот, которого она ожидала увидеть. Память рисовала Болванщика в воображении Алисы веселым карапузом с высоким, писклявым голоском, с безумными глазами и чрезмерно длинной верхней губой, достигшей такой неимоверной длины благодаря постоянному чаепитию, на голове которого громоздился огромный, зеленый цилиндр, составлявший добрую половину его роста.
Однако то, что увидела Алиса, совсем не сочеталось с тем, что она ожидала увидеть. Веселый карапуз оказался долговязым, худющим, унылым меланхоликом ипохондрической внешности, с потухшими глазами и бессмысленным взглядом.
Шляпник сидел за чайным столом в полном одиночестве и странной позе – «как бы полуразвернувшись», как подумалось Алисе.
Странно, прошло столько лет, а он все пьет чай.
Кстати о чае. Стоило Алисе переступить порог дома, как легкие ее наполнил пьянящий аромат, состоявший из множества оттенков, заставивший ее остановиться и насладиться внезапным натиском чарующих запахов, от которого у нее слегка закружилась голова. Наплыв этого опьянения длился считанные секунды, однако испытанные при этом эмоции и ощущения было сложно сравнить с какими-либо другими переживаниями, случавшимися в жизни Алисы до этого. Но вскоре слабость эта прошла, а вместе с этим Алиса начала постепенно вычленять из общего букета ароматов отдельные запахи, так искусно переплетавшиеся друг с другом в воздухе, что сама возможность такой дифференциации казалась чем-то сверхъестественным. В сплетении чайной эйфории Алисе удалось уловить эфирную легкость бергамота, насыщенность красного корня, пресность зеленого чая, взъерошенность чабреца, эфемерность гвоздики, колкость зверобоя и прочие оттенки чайных испарений, каких Алисе не доводилось встречать раньше. Некоторые из них веяли легкостью и беспечно окрыляли, другие, напротив, были настолько плотны, что сковывали дыхание и заставляли сердце неистово биться. По-видимому, несчастный шляпник настолько пресытился постоянным чаепитием, что решил внести хоть какое-то разнообразие в свою однообразную жизнь. Ведь если предположить, что он будет менять сорт чая каждый день по пять раз в день, то такого разнообразия ему хватит лет так на двадцать. А к тому времени, кто знает, быть может, он оставит эту сумасбродную идею и примется жить полноценной жизнью, невзирая на капризы времени.
Привыкнув, наконец, к мистическому запаху, царившему в доме Болванщика, Алиса вспомнила и о самом Болванщике, к которому она пришла с какой-то важной целью, но вот с какой, точно уже не помнила – так благотворно и успокаивающе подействовала на нее чайная ингаляция.
На время она решила отложить истинную цель своего визита, так как все равно не помнила, зачем она сюда явилась, и решила просто поболтать с одиноким человеком, который, как ей показалось, был в своем одиночестве более чем одинок. Первое, что пришло ей на ум, было - спросить, а где же его друзья – Заяц и мышь Соня, но тут же она вспомнила, что Заяц занимается странными экспериментами в приюте, а Соня, если Кот не соврал, как бы так помягче сказать – уснула навеки, поэтому решила начать разговор как-нибудь иначе.
Сам Болванщик, хотя ее и заметил, в чем Алиса была более чем уверена, так как, прежде чем войти, она дважды постучала, да и теперь находилась в поле его зрения, никакого внимания по отношению к ней не проявлял, отчего Алиса подумала, что тот либо медитирует, либо настолько поглощен процессом питья чая, что такая мелочь, как визит старой знакомой, с которой они не виделись много лет, была для него не чем иным, как мелочью, ради которой не стоит даже отрываться от привычной чашки чая. Такое предположение немного расстроило Алису, и она уже была готова развернуться и идти отсюда прочь, однако что-то ее остановило – то ли чудесный аромат тысячи чаев, пропитавший насквозь жилье Болванщика, то ли таинственная цель, ради которой она сюда пришла, но содержание которой никак не могла вспомнить. С этой мыслью Алиса решила еще немного подождать, пока ее старый друг обратит на нее внимание, а чтобы зря не терять времени, она принялась изучать внутреннее убранство дома Болванщика, да и самого Болванщика тоже.
В принципе, к первичному впечатлению, которое зачастую оказывается обманчивым, о Болванщике добавить было нечего… Странным казались лишь его, как показалось Алисе, нескоординированные движения – время от времени он подносил кружку ко рту и отхлебывал из нее несколько глотков, но иногда рука его словно тянулась к уху, и когда первые капли чая уже готовы были опрокинуться в ушную раковину, он будто вспоминал, что делает что-то не то, и направлял ее к единственному истинно-верному пункту назначения – рту. Еще одной странностью, которую Алисе удалось в нем обнаружить, была поперечная линия, пересекавшая шею и заштрихованная крест-накрест толстыми, некогда белыми, а ныне серыми шелковыми нитками, и каждый раз, когда Болванщик выпивал очередной глоток чая, между крупными швами просачивались капельки жидкости. Похоже, Заяц не врал.
Из интерьера особенно отметить было нечего. Единственное, что могло хоть как-то привлечь внимание, так это то, что все полки, тумбочки, углы и любое другое пространство с горизонтальной плоской поверхностью было заставлено пачками, банками, упаковками, коробками, пакетами и прочими емкостями с чаем. Алиса догадывалась, что в мире существует свыше пяти тысяч сортов чая, но когда увидела такое множественное разнообразие рядового напитка, явно ощутила, насколько, оказывается, велико это число. От пестрых этикеток и ярлыков запестрило в глазах. Голова закружилась еще пуще, чем от испытанной только что ароматной атаки. В глаза то и дело бросались исполинские слоны с сидящими на их спинах мальчиками-погонщиками, императорские короны, усыпанные бриллиантами, тибетские монахи с осчастливленными осознанием истинного счастья лицами, листья лотоса, всевозможные цветочные лепестки, невероятные иероглифы, оккультные знаки и так далее и так далее и так далее, от наплыва которых Алисе безумно захотелось на что-нибудь присесть. Однако садиться без приглашения было не очень вежливо, хотя уличить в вежливости самого хозяина, который все так же сидел, потягивая чай из чашки, совсем не обращая внимания на свою гостью, тоже было сложно.
Нехотя и не имея иной возможности удержаться на ногах, Алиса оперлась рукой о чайный стол, за которым сидел хозяин дома. Лишь теперь она определила источник благоухающих ароматов, наполнявших комнату – все емкости, которыми был заставлен стол, были наполнены свежезаваренным чаем. Цветовая гамма древнейшего из напитков так же стала для Алисы откровением. Чаи были черные, белые, зеленые, красные, перламутровые и даже фиолетовые. О таких Алиса никогда и не слышала, не то что пробовала. В одних кружках практически весь чай плавал на поверхности, в других полностью осел на дно, в третьих чай напоминал крошечные паленья, в четвертых чайные листья были заварены целиком, а в пятых так вообще плавал лед. В общем, судя по щедрому, в определенном смысле, столу, можно было сделать вывод, что все эти годы Болванщик не терял времени зря, посвятив их постижению высшего чайного искусства.
- Не подумайте, что я настолько нелюбезен, что не почтил вас своим вниманием, - заговорил он вдруг, повернувшись к Алисе плечом и, как ей показалось, допив остатки чая в чашке, - но, следуя древней китайской мудрости, гласящей, что «во время еды нужно думать только о еде», я не мог поступить иначе. А если к нам настолько требовательна еда, то, что говорить о чае, этом божественном напитке. О, будь благословен тот день, когда утомившийся от созерцания красот верховьев Брахмапутры благочестивый император Шэнь Нунг решил отдохнуть в тени чайного дерева и волей случая отведал чудесный аромат упавшего в его кружку чайного листа.
- Чунь… кто? – попыталась уточнить Алиса.
- Шень Нунг, - беспристрастно повторил Болванщик, - первый человек, удостоившийся чести… - но, не договорив начатую фразу, он прервался и окинул Алису беглым изучающим взглядом. – Кстати, не желаете чаю? – предложил он любезно, совершив изящный жест, призывавший Алису смело распоряжаться всем, что находится на столе.
Чего-чего, а пить Алисе хотелось, в особенности после испытанной только что слабости и назального вкушения чайного аромата. Первым ее порывом было отведать необычный чай сине-зеленого цвета, однако стоявший рядом – с желтоватым оттенком – так заманчиво стал переливаться изумрудными разводами, словно подмигивая своими бархатными ресницами, что Алиса не удержалась и отдала предпочтение ему…
- Бай Хоа, - проговорил медленно Болванщик, одобрительно кивнув. - Прекрасный выбор.
…о чем тут же пожалела – сразу после того, как отпила несколько маленьких глотков. Вопреки ее ожиданиям, чай оказался абсолютно безвкусным, к чему она никак не была готова. И вроде бы невежливо было кривиться от удивления, но и изображать удовольствие было тоже не очень уместно, поэтому Алиса сделала еще несколько глотков, чтобы прикрыть кружкой свою мимику, в выборе которой она еще не определилась.
- Вкус чая без вкуса божественен, - добавил Болванщик, закрыв на несколько секунд глаза. После этого он на пару мгновений открыл их, убедился, что его гостья все еще здесь, и снова сомкнул веки, но уже на более длительное время. Так, в полном молчании, они просидели свыше десяти минут. За это время Алиса приговорила еще пару кружек – одну с тем самым фиолетовым чаем, другую с мутно-красным – эффект был не лучше, чем от изумрудного.
При этом Алисе открылась одна житейская истина, которой она решила следовать впредь – за неимением лучшего, умей радоваться привычному, ибо лучшее в итоге может оказаться куда хуже привычного.
С этой мыслью она принялась выискивать на столе чашку с привычным черным чаем, что оказалось весьма непросто. От бесчисленных кружек, глаза не могли сфокусироваться на конкретной из них, а хитросплетение запахов не давало эффективно применять четвертое из чувств. Но вскоре усилия Алисы были вознаграждены, и скромная чашка с привычным черным чаем оказалась в ее руке, несмотря на все усилия заморских чаев перебить его слабенький запах в страхе лишиться еще одного почитателя их превосходства. И в тот самый момент, когда Алиса уже пригубила краешек чашки и готова была отпить первый глоток, Болванщик очнулся от своей задумчивости и еле слышно, словно с трудом одолевая лень, проговорил:
- Вечерний свет горит на бамбуках… фонтаны нежно журчат, и шелест сосен слышен в напеве кипящего чайника.
Услышав эти слова, Алиса невольно повернула голову в сторону газовой плиты, на которой действительно что-то кипело. Над одной из конфорок стояла небольшая кастрюля, прикрытая крышкой, из которой доносился неприятный и очень настойчивый запах верблюжатины. Алиса никогда не ела верблюжатину и не знала, какой у нее запах, но почему-то была твердо уверена, что так могла пахнуть именно она. Рядом, на медленном огне булькала литровая железная кружка, с таким же резким запахом, но уже круто заваренного чая, активно пытавшегося конкурировать с запахом вареной верблюжатины. Стоявший позади эмалированный, но напрочь покрытый копотью чайник мерно посапывал, что свидетельствовало о том, что он скоро закипит.
Болванщик уловил ее движение и тоже покосился на плиту. Во взгляде его будто проскользнул оттенок смущения, однако он быстро сумел его загладить, пояснив, что извечный поиск новых вкусов и ароматов заставляет его постоянно экспериментировать: смешивать то, что, по сути, смешивать не стоит, превышать количественные нормы в строго ограниченных рецептах, применять все новые и новые технологии приготовления чая.
- Гун Фу Ба Ча безгранично и непостижимо, как весь наш мир, как вся наша вселенная, - заговорил он мечтательно, - и всякая, пусть даже самая мизерная лепта этому беспорочному искусству, пусть она и теряется в бесчисленности мерцающих звезд, но все-таки бесспорно способна принести своему свершителю неистовое счастье перед невозможным. Четвертая чашка пробуждает во мне все самое сокровенное, седьмая – помогает ощутить каждую молекулу моего тела, одиннадцатая – заставляет забыть свою сущность… и мир перестает существовать, и остается лишь бессознательность, а в ней уже теряется все: имена, лица, идеалы, стандарты – все теряет свою важность, все становится ничем.
Алиса слушала эту самозабвенную речь и невольно стала побаиваться, а стоило ли ей пить так много чая? Пусть до седьмой чашки она еще не дошла, но вот четвертую уже наполовину осушила. Еще чуть-чуть и все ее сокровенное вырвется наружу, а делиться самым сокровенным с кем попало, и уж тем более с сумасшедшим, помешанным на чае, особого желания не было. Аккуратно, чтобы не привлечь внимания гостеприимного хозяина, Алиса поставила чашку на стол и вытерла губы салфеткой. Болванщик, вопреки ее ожиданиям, не обратил на это никакого внимания и самозабвенно продолжал возносить свой панегирик – было бы чему – чаю.
- Ты не поверишь, но сколь безгранично расширить наше скованное повседневностью сознание способна маленькая чашечка чая. Один лишь листок божественной камелии способен окунуть тебя в мир священного лотоса, вознести на самую вершину Эвереста или заставить ощутить нетронутую чистоту нефритовых источников. Вспомни слова великого поэта:
В одном мгновении видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность,
И небо в чашечке цветка…
и знаешь, что помогло этому счастливому человеку постичь суть естественного?
Болванщик уставил на Алису пытливый взгляд.
- Чай? – предположила та неуверенно.
- Именно! – воскликнул шляпник, вдохновленный этим словом. – Чай! Иного ответа и не может быть! Вот он – источник вселенской мудрости! Чай! О, господи, сколько таинственных открытий он еще нам принесет! Сколько хранит в себе тайн и загадок! Сколько всего нам предстоит еще узнать!
От слова «загадок» Алиса вздрогнула. Что-то волнующее было в нем. На несколько мгновений она задумалась, пропуская мимо ушей восторженные возгласы Болванщика, который никак не мог уняться, выискивая всевозможные плюсы, которые может принести человечеству божественный напиток чай.
- Ах, ну да – загадок! – воскликнула Алиса, как она думала – про себя, однако, как оказалось – очень даже вслух, вспомнив истинную цель своего визита. Болванщик от этого возгласа остановился в своем подборе более поэтичных слов для восхваления дара богов под названием «чай» и неодобрительно посмотрел на Алису.
Девочка уловила этот взгляд, но ничего уже не могла с собой поделать – ее разумом вновь овладело неконтролируемое любопытство, которое ей никак не удавалось унять.
- Кстати, о загадках, - заговорила она, стараясь как можно медленнее произносить слова, чтобы Болванщик не смог уличить ее в корысти, - а не чайные ли пары навевают загадки, на которые невозможно найти разгадки?
На пару мгновений Болванщик задумался, но, быстро преодолев этот стопор, торопливо заговорил:
- О, нет, отнюдь! Напротив, только чай способен дать ответы на загадки, на которые, казалось бы, невозможно дать отгадку. Ну, например – как съесть хлебец, ни разу не откусив от его края, или – как отпить из кувшина молока, не пригубив сливок?
- Да-да, - поддакнула Алиса, - или – чем ворон отличается от конторки?
- Да, хоть даже эта, - согласился Болванщик. – Хотя суть этой загадки не столь важна, сколько важно осознание ее сути…
- Кстати, - сказала Алиса, решив перейти к самой разгадке, - я, сколько ни ломала голову, но так и не смогла на нее ответить.
Алиса намеревалась сказать что-то еще, но была остановлена таким недоумевающим взглядом Болванщика, что, казалось, решится заговорить еще не скоро.
- Ломала голову? – со злым непониманием сказал тот. При этом голова его нервно задергалась, отчего шея пару раз громко хрустнула, а между швами проскользнула капля чая. – Стоило бы того.
- Ну, - не решалась произнести Алиса, пытаясь преодолеть нахлынувшую волну неловкости, - образно выражаясь. Не дает покоя.
Болванщик, казалось, в конец расстроился и упер взгляд в пол. В этой позе он просидел добрых пять минут, после чего подошел к плите и снял с нее закипевший чайник. Медленно он вернулся к столу и налил кипятка в граненый двухсотграммовый стакан. Чайник поставил рядом, после чего принялся не спеша насыпать в стакан гранулированный черный чай. Нижние гранулы тонули под натиском сыпавшихся на них сверху, и лишь когда над поверхностью воды образовалась сухая горка, Болванщик остановился и накрыл все это сооружение блюдцем.
- Знаешь, - заговорил он, наконец, после того, как бережно обернул стакан толстой, махровой салфеткой, - в последнее время меня очень волнует процесс аннигиляции позитронов в отдаленных районах галактики. Нет, я, конечно, ничего не имею против чрезмерного повышения популяции фотонов, скажу прямо – они мне более симпатичны, чем пи-мезоны, но беспокоит сокращение числа свободных электронов. Вселенские процессы – это одно, с ними я поспорить не могу, но лично я все-таки сторонник более уравновешенного баланса.
Неожиданно он замолчал. Алиса ждала. Но продолжения не следовало.
- Извините, но я, если честно, не совсем понимаю, как это объясняет сходство между вороном и письменным столом, - неуверенно проговорила Алиса и при этом подумала: «тут все такие умные, что просто страшно открыть рот».
- Вот, - грустно продолжил Болванщик, - так всегда – не зная элементарного, пытаются штурмовать вершины. Почему, чтобы увлечь кого-то простейшими вещами, нужно окрасить чистейшее в цвет банального или порока? Всем интересно, какие перчатки оденет сегодня на игру в крикет королева, однако никто даже и не задумается, что может быть сейчас, в это самое мгновение, две крошечных частицы, столкнувшись друг с другом, породили еще одну частицу, другую, новую, совсем на них не похожую. А ведь именно они стоят в основе мироздания и всех вселенских процессов. Подумай, ведь если бы не они, то кто бы вращал валы и шестеренки машин фундаментальных взаимодействий нашего бытия? А мы столь пренебрежительны к ним. О, если бы я был поэтом, я написал бы триста пятьдесят сонетов – по одному на каждую частицу – и, задыхаясь, читал их словно влюбленный Шекспир. Но кому это нужно? Кто это оценит?
Закончив эту тираду, Болванщик погрузился в долгое молчание, настолько долгое, что Алисе стало неловко. Еще немного она подождала – быть может, тот скажет что-то еще. Но нет – молчание. Нужно было срочно придумать, как продолжить разговор, но поддержать заданную тему Алиса бы не решилась – слишком уж слабые знания были у нее в плане физики.
- А вы никогда не пытались пришить голову на прежнее место? - произнесла она, наконец, ухватившись за первую попавшуюся мысль. - Так, как она должна быть.
Еще с минуту царила тишина. За это время Болванщик пару раз взглянул на Алису не очень приятным взглядом, отчего та начала думать, что правильного ответа на терзавшую ее ум загадку она сегодня, скорее всего, не узнает. Вскоре тот заговорил, глубоко вздохнув перед началом своей речи.
- Ну вот – еще одно подтверждение тому, что воле случая не стоит ждать благодарности за свои, пусть не всегда удачные, решения. Но прежде чем плакать о хорошем былом, попытайся найти плюсы в плохом настоящем. Я это сделал, и что я обрел – прекрасный дар, видеть то, чего я никогда не мог видеть раньше, то, что находится у меня под боком. Ведь человек привыкший видеть только перед собой, зачастую не видит того, что окружает его с остальных сторон. Ну а сменивший угол восприятия способен видеть то, чего не могут видеть остальные. Хотя я и страдаю временами оттого, что не могу видеть того, что находится у меня под другим боком. Иногда это расстраивает меня. Но в том и состоит двоякая суть всех вещей. Попробуй, отыщи в этом мире хоть что-то избегшее амбивалентности.
- Амби… чего? – попыталась вставить Алиса, но Болвашщик ее перебил, продолжив свою мысль.
- Возьми хоть справедливость, которая рукой добра карает зло, вооружившись никогда не тупящимся мечом возмездия. Хотя, уничтожая зло, добро само творит зло по отношению к злу, которое оно карает, но в глазах всего остального добра, это зло представляется истинным благом. Так и со всем остальным – все в этом мире имеет свою противоположность. У каждой частицы есть своя античастица, у каждой материи – своя антиматерия, у каждой сущности – антисущность… И трудно себе представить, что может произойти, если две противоположных сущности соприкоснутся друг с другом. Результат будет просто невообразимым – божественным, катастрофическим… Лишь представь себе, как две крошечных частицы, нечем не отличающиеся друг от друга, кроме скрытой в них противоположности, соприкасаясь, порождают абсолютно новую материю, новую вселенную, в рождении которой погибает все старое – старый мир – не тот крошечный мирок, в котором мы все погрязли, а тот безгранично совершенный организм, микроскопической частицей которого наш мир является.
На несколько мгновений Болванщик остановился. Внимательно изучив лицо Алисы, он добавил:
- И в тебе тоже есть противоположность, как и во мне, как и во всем, что нас окружает. И я боюсь даже представить, что произойдет, если однажды нам доведется встретиться со своим развернутым в другую сторону Я. Такое откровение выдержит не каждый.
Слушая эту речь, Алиса несколько раз зевнула про себя, но при этом всем своим видом изобразила полную заинтересованность в поднятом вопросе.
- Да, - сказала она с умным видом, когда Болванщик закончил, - в этом плане я с вами абсолютно согласна. Но, даже несмотря на это, я никак не могу проследить схожесть между вороном и конторкой.
Лицо Болванщика вновь исказила неприятная мина. Он глубоко, тяжко вздохнул и отвернулся от Алисы.
- А ты сама ее видишь? – проговорил он печально.
Пару секунд Алиса подумала.
- Нет.
- Так зачем ломать себе голову? – сказав это, Болванщик снова болезненно скривился и потрогал шею.
- Но должен же быть подвох, - не унималась Алиса.
- Подвох? – повторил Болванщик. - Что за глупый стереотип – во всем искать скрытый подвох? Зачем делать сложным то, что проще простого? – с этими словами он снял со стены чайное ситечко и принялся процеживать сквозь него содержимое стакана, туго набитого разбухшей заваркой. - Какой смысл искать скрытый смысл там, где смысл прозрачен? - продолжал он, наблюдая за тем, как из однородной массы медленно выделяются насыщенные черные капельки. - При желании можно найти тысячу сходств между вороном и письменным столом, и еще больше можно найти различий, но в данном случае любое твое предположение будет неверным – все кроме одного, к которому ты придешь, если придешь вообще, в последнюю очередь.
Закончив мысль, Болванщик слил отфильтрованную жидкость в прозрачную пиалу и посмотрел сквозь нее на свет. По выражению его лица было ясно, что результатом он доволен. И хотя жидкости получилось очень мало, цвет субстанции свидетельствовал о том, что это настоящий чайный концентрат.
- Вот представь себе ворона, - проговорил Болванщик, медленно покачивая пиалой и наблюдая за тем, как чайный экстракт сползает по ее стенкам.
- Представила.
- А теперь представь письменный стол.
- Представила.
- Ну и чем же они схожи?
Алиса колебалась.
Болванщик посмотрел на часы. Было без пяти три.
- Не нужно искать схожесть и уж тем более различия, там, где их нет, - проговорил он тоном одержимого своим предметом учителя. - Нужно лишь представить обоих и, не думая, дать ответ. Так чем они схожи?
- Ничем? – неуверенно спросила Алиса.
- А чем тебе не нравится такой ответ?
- Так просто? – проговорила Алиса поникшим голосом. Такой примитивный ответ ее расстроил. И ради этого стоило столько ждать и идти.
- В простоте – суть, - заключил Болванщик и отхлебнул из пиалы.
- А я-то думала, - расстроено проговорила Алиса и уставилась в пол.
- Простота очевидна – над ней не надо думать. Ее нужно просто видеть.
Алиса ушла от Болванщика в полном расстройстве чувств. Никогда еще в жизни она не слышала таких глупых ответов на такие глупые загадки. Она вспоминала все загадки, шарады и ребусы, которые только могла, но ни в одной из них не было столь примитивного ответа. Каждая из них требовала составления логической цепочки с последовательным анализом причинно-следственных отношений или была основана на интересной игре слов: «Почему птицы летают? – По небу» или «Почему осенью птицы летят на юг? – Потому что пешком слишком долго идти», но вот «Чем ворон похож на конторку? – Ничем» – это уже абсурд, это никак не укладывалось в понимании Алисы. Если у загадки такой примитивный ответ, то зачем она такая нужна? Стоило идти, тратить время на пустые разговоры про какие-то фантомы и мезозои, амби-ва-лан-теры и антиподы, чтобы услышать такое? Если у Шута ее ожидает то же самое, так лучше сразу вернуться в приют и лечь спать. Протозоа, блин.
Не успела Алиса подумать об этом, как прямо перед ней возник дом, или даже не дом, а дворец, хотя и очень маленький. Напоминал он шутовской колпак, и было несложно догадаться, кто в нем живет.
Внутри было не очень уютно, хотя места было гораздо больше, чем в «цилиндре» Болванщика. Быть может, причиной этого было то, что все стены были выкрашены в пестрые тона с пересекавшимися разноцветными клетками, треугольниками, круглешками и прочими фигурами, точь-в-точь повторявшими узор на платье шута. Стоило Алисе хоть на мгновение остановить на чем-либо взгляд, как стены тут же приходили в движение, после чего квадраты и треугольники приобретали объемный вид, и, казалось, если протянуть руку, можно было взять любой из них.
Наконец, когда глаза ее привыкли, Алиса разглядела высокое кресло, напоминавшее стоматологическое, только на ручках у него были странные полукруглые подставки, наверно для того, чтобы класть на них руки. Секунду спустя, из хаотичного узора нарисовался и тот, кто на этом кресле восседал – Шут.
Шут сидел, вернее, полулежал на кресле, закинув ноги на те самые полукруглые подставки, на которые, как подумала Алиса, нужно класть локти, и разглядывал ногти на руке. В другой руке он держал зеленый гороховый стручок, который время от времени крутил между пальцами. Когда Алиса к нему приблизилась, она не сразу поверила, что это был действительно Шут – так не смешно он выглядел. Лицо его было очень старым, весь лоб покрыт глубокими морщинами, а под глазами выделялись два синих мешка. Но все-таки в них изредка мелькала блестящая искорка, присущая молодым и веселым людям.
«Конечно, - подумала Алиса, - говорить всю жизнь одну правду – как тут не постареть раньше времени?»
На мгновение ей даже перехотелось просить у него колпак – а вдруг и она после того, как наденет его, станет такой же… несмешной. Но отступать было поздно – Шут увидел ее и поманил кривым, как ветка, пальцем. Алиса приблизилась.
- О, какое славное дитя! - воскликнул Шут. – Хотя и с волчьими глазами!
С этими словами он откусил кусочек ногтя и принялся внимательно изучать его сквозь появившуюся неизвестно откуда в его руке лупу. Стручок он, как сигару вставил себе в рот.
- Какая славная метафора, - проговорил он размеренно с задумчивым видом, словно придя только что к внезапно открывшемуся открытию, – искать изъян в кристалле сахара.
«Странный какой», - подумала Алиса. Но ведь это был шут – всегда говоривший правду, поэтому Алиса приготовилась слушать и внимать каждому его слову.
Но Шут уставился на нее игривым взглядом и изобразил на лице такое же выражение, какое только что возникло на лице Алисы. Она поняла, что должна заговорить первой.
- Извините, пожалуйста, господин Шут…
- Пожалуй, извиню, - перебил ее Шут.
- Вы не скажете…
- Скажу, если спросишь, - снова перебил тот.
- Быть может…
- Конечно, может.
- Я хотела… - тут Алиса прервалась сама, думая, что Шут перебьет ее и на этот раз, однако тот сидел молча и с глупой рожей заинтересованно моргал.
- Я хотела спросить…
- А что мешает сейчас? – снова влез тот.
- Нет, ну это невозможно, – возмутилась Алиса.
- Господи, я так и знал! – горестно воскликнул Шут.
- Что? – испугалась Алиса.
- То, что это невозможно!
- Что невозможно? - беспокоилась Алиса.
- А ведь я был так близок, так близок!
- К чему? – пыталась его утешить Алиса.
- К чему? – не понял Шут. – К чему, к чему… К чему пустые разговоры? Давай быстрей – зачем пришла?
«Нет, ну этот точно сумасшедший, - подумала Алиса. - И как такому можно верить?»
Но все-таки она решила попробовать продолжить разговор. Для этого нужно было выбирать недвусмысленные слова, чтобы Шут не смог к ним придраться.
- Кот сказал, что Шут всегда говорит правду. Еще он сказал, что в ответ улыбаются, когда слышат ложь. Но ведь Шуту тоже улыбаются, хотя он всегда говорит правду. Как такое может быть? – выпалила Алиса на одном дыхании.
Шут долго думал, что сказать в ответ. Наконец, он родил:
- Ты сама поняла, что сказала?
- Если честно, не совсем, - ответила Алиса. - Но суть от этого не меняется, - добавила она на всякий случай.
- Все зависит от того, в каком ухе зазвенит, - проговорил быстро Шут и затряс головой. Бубенчики радостно зазвенели. – Поняла?
- Не очень, - смущенно ответила Алиса.
Шут повторил только что проделанное, но еще звонче.
- А так?
- Без особых изменений, - ответила Алиса и почувствовала, что начинает краснеть.
Тогда Шут вскочил с кресла и, кривляясь, побежал вокруг Алисы, неистово маша руками, качая головой и шлепая пятками. После нескольких кругов, когда у Алисы уже начала кружиться голова, он умышленно поскользнулся и показательно растянулся на полу, после чего сделал удивленную рожу.
Алиса смотрела на все это с не меньшим удивлением на лице.
- Что, ничего? – уставился он на Алису с мольбой в глазах.
Алиса, не зная, что сказать, пожала плечами.
- Какой пошел народ, - горестно проговорил Шут и расстроено покачал поникшей головой. – А раньше, когда я был красив и молод, этого было достаточно, чтобы рассмешить самого закоренелого ворчуна или плаксу. Старею.
Алиса поняла, что расстроила Шута. «Надо было для приличия хоть посмеяться», - подумала она.
- Ну ты не расстраивайся, - сказала она заботливым голосом и погладила его по голове. – Мы что-нибудь придумаем.
- Спасибо за заботу, милое дитя, но ты мне лишний раз напомнила, что я утратил свой талант. Ах, придется снова прибегать к низким уловкам.
- К низким уловкам? – переспросила Алиса.
- Да, - смиренно продолжал Шут. - Когда актер теряет кураж, приходится прибегать к низким уловкам, чтобы удержать зрителя. К антидепрессантам, например, это – если хочешь кого-то растормошить, или, что реже, к лакриматорам – что очень хорошо, когда необходимо затронуть человека за живое. А если правильно смешать первое со вторым, то легко можно заставить всех смеяться до слез и кататься по полу.
- И у тебя тоже есть такие анти… - Алиса хотела повторить услышанные только что слова, но решила обойтись более привычным понятием, - уловки?
- Да, как не прискорбно, - был ответ.
Шут сказал это таким жалостным голосом, что Алиса чуть не заплакала.
- Ну ты пошути еще, а? – Алиса не знала, как еще можно его утешить. – А я посмеюсь.
Шут недоверчиво посмотрел на нее.
- Ты не шутишь?
- Нет, конечно. Ты же у нас шутник.
Казалось, Шут воспрянул духом. Похлопав себя по несуществующим карманам, он извлек из-за уха довольно большой сверток, раскрыл его и стал выразительно, с видом герольда королевы, читать:
- Ипекакуана – не для Дона Хуана… Дон Хуан предпочитает дурман.
- А, ну это каждый знает, - соврала Алиса, весело улыбнувшись, - даже я, - и принялась слушать дальше.
Шут уловил ее просящий взгляд и продолжил:
- Пифагора прет мандрагора… А Петрарка любит красавку.
- Красавку?! – удивилась Алиса. – А я думала, что Петрарка любит Лауру.
- Лауру он любит само собой, - согласился Шут, - но вот познакомился он с ней как раз благодаря моей красавке. Так же как и Данте со своей Беатриче. Только вот что я порекомендовал ему – не помню. Но явно что-то существенное, раз он поставил на уши весь ад.
- Понятно, - протянула Алиса. – А что там у тебя еще есть?
Шуту нравилась ее заинтересованность. Он так соскучился по настоящему зрителю, что был готов развлекать Алису хоть весь день напролет.
- Так, что тут дальше: Марихуана – смотри Дона Хуана… Марадонна любит белладонну, Крылов – болиголов… Шекспир – эфир… или кефир, не вижу – затерлось. Вот. А каладий сегвинум лучше вообще не пробовать. Хотя он и может привести к полной атараксии, к которой стремились, но так и не смогли постичь многие мудрецы. А секрет-то всего в одной травинке. Казалось бы, да? В простоте – суть, как говорит Болванщик.
- Болванщик?! – переспросила Алиса. – Ты знаешь Болванщика?!
- Мне бы его не знать, - гордо ответствовал Шут. – Ты думаешь, кто мне шил этот колпак?
«Вот кто знает, для чего на нем столько бубенчиков», - подумала Алиса. Хотя, спросить это можно было и у самого Шута.
- Кстати, - начала Алиса, прокашлявшись, - раз уж мы упомянули твой колпак, ты мне не одолжишь его на пару дней?
- На пару дней? – удивился Шут. – Да хоть на всю жизнь!
Алисе тут же стало легче, что она так легко смогла договориться.
- Но при одном условии, - продолжал Шут.
- Каком?
- Ты мне скажешь – для чего у меня весь колпак в бубенчиках.
У Алисы так и опустились руки.
- Но я хотела это узнать у тебя! - взмолилась она.
- У меня?! А мне откуда знать?!
- Но ведь это твой колпак!
- Да, но не я же его шил.
Похоже, Шут действительно не знал.
«Что ж, придется переться обратно к Болванщику», - огорчилась Алиса. Хотя, можно было прогуляться по округе пару часиков, а потом вернуться и что-нибудь наврать, ну там: бубенчики у него для того, чтобы просто звенели. Но не поверит же. Да и самой хотелось узнать, для чего же они все-таки нужны.
- Ну хорошо, - смирилась Алиса. – Жди меня здесь. И чтоб, когда я вернусь, придумал новые шутки.
Шут радостно задребезжал всеми своими бубенчиками.
- Да, я шут, я – паяц, ну так что же? – донеслось до Алисы радостное пение, когда она шагнула за порог.
По пути к Болванщику за Алисой снова увязался Кот со своей навязчивой улыбкой, которая с недавнего времени порой откровенно ее раздражала. Казалось, что в этом мире было невозможно побыть наедине с собой, хотя иногда, в особенности в этот раз, очень хотелось, хотя бы для того, чтобы попытаться хоть мало-мальски разобраться, что тут к чему, и Кот был некоей губкой, монтажной пеной, плавящимся напалмом, заполнявшим все то время, когда ей не с кем было общаться. В этот раз ей совсем не хотелось тратить на него время, которого и так было мало, так как нужно было придумать какой-нибудь трюк или речь, чтобы убедить Болванщика раскрыть ей тайну бубенчиков Шута. Зная Болванщика, эта задача обещала быть сложной. Кот ей в этом вряд ли мог помочь, поэтому и общество его было не обязательным, тем более что тему он затронул не самую оригинальную.
- Как сладок голубь мира, - начал он ни с того ни с сего, мечтательно улыбаясь, – невинный, безобидный, чистый и, главное, доверчивый и беззащитный – когда он ест, клюет спелые зерна, чистит перья или беспечно спит, спрятав голову под крыло. Ты восхищаешься его беспечностью, но точно знаешь, что за этим спокойствием скрывается подвох – лишь только ты подкрадешься достаточно близко для прыжка, как он раз – и вспорхнет легко над землей, оставив тебя с носом, наблюдать за чарующим полетом со своими наивными мечтами. До следующего раза. До следующего раза…
Алиса решила оставить эту речь без внимания, так как в ней читалась явная провокация. Однако пройдя несколько минут в молчании, она ощутила невыносимое желание выговориться, несмотря на то, что Кот, шедший вровень с ней и смотревший прямо перед собой, всем своим видом показывал, что в ее ответе совсем не нуждался. Алиса понимала, что это лишь трюк, направленный на то, чтобы ее разговорить, однако ничего не могла с собой поделать.
- И откуда же тебе знать, как он сладок, если ты его ни разу не пробовал? – спросила она, не поворачивая лица к Коту.
- Запретный плод всегда сладок, - умело ответил тот готовой репликой. – Когда-нибудь съем, - мечтательно добавил он, позволив своей улыбке принять самозабвенную позу. – Когда-нибудь съем.
- Я смотрю, тебе дай волю, так ты бы всех съел, - попыталась прервать его грезы Алиса.
- И съем, - ответил тот, не меняя выражения лица. – Когда-нибудь обязательно съем.
- И меня тоже?! – от неожиданности такого высказывания воскликнула Алиса.
- И тебя тоже, - так же спокойно ответил Кот. – Если только… - на несколько секунд он задумался, после чего все же закончил свою мысль, - если только ты не съешь меня первой.
- Ха! – громко усмехнулась Алиса. - Еще я кошатины не ела!
Кот повернул голову к Алисе и несколько секунд смотрел на ее гордый профиль.
- А ты попробуй, - спокойно сказал он. – Как можно судить о чем-то, чего никогда не пробовал? На свете много вещей, которые ты никогда не пробовала, которые тебе предстоит попробовать и, от которых, попробовав их, тебе вряд удастся отказаться впредь. И я, как истинный поэт, направлю тебя на верный путь в этом сложном начинании, помогу не растеряться среди бесчисленных вех соблазна. Отброшу лишние и помогу обрести…
- Ха! – усмехнулась Алиса. – Тоже мне сэнсей нашелся, дьявол-обольститель!
- Дьявол? – так же иронично воскликнул Кот. – Ну ты скажешь иногда, – и, устремив взгляд в плывущую под ногами землю, с циничной улыбкой покачал головой. После минутной паузы он добавил: - Дьявол – это вымысел, продукт воображения. А я… разве я похож на вымысел? Или на продукт воображения? Если так, то с таким воображением вы далеко пойдете, я вам скажу. Коснись меня и ты поймешь, насколько ты в своем уме. Реплика видения. Ха! Тоже мне, нашла дьявола. Аль Пачино – вот отличный дьявол! Веселый, циничный, жесткий и харизматичный. Полная противоположность богу – скучному, убогому и вечно одинокому. Одинок как волк. Но волк – родня шакалу. А шакал, как известно, самый что ни на есть дьявол. Ну так кто дьявол? Кот? Вернее, кто Кот – дьявол?
- Ну уж точно не бог, - подумав, ответила Алиса.
- Ну слава богу, - облегченно вздохнул Кот. – Хоть от этого бремени меня избавила.
Алиса бросила на него косой взгляд. Тот ничуть не смутился.
- Кот, как ты наверно знаешь, гуляет сам по себе, - продолжил он, спустя несколько секунд, – сам себе дьявол, сам себе бог, что, в общем-то, не сильно разнится.
- Смотри, бог накажет, - с предостережением сказала Алиса, еще раз одарив Кота осуждающим взглядом.
- Бог накажет – дьявол защитит, - беспристрастно ответил тот.
Еще несколько минут оба шли молча. Алиса о чем-то размышляла про себя. Кот щедро одаривал окрестности пристальной улыбкой.
- Что ж, если ты такой бесстрастный к социальным страхам, - резко заговорила Алиса, – поклянись в чем-нибудь, заведомо зная, что соврешь.
На эту колкую, как казалось Алисе, фразу Кот откровенно рассмеялся.
- Никогда не знал более бессмысленного времяпрепровождения, чем клясться, - заговорил он вроде бы серьезным, но в то же время шутливым голосом, после того, как протер глаза от слез. - Никогда, ничем и ни в чем не клялся, потому что ни во что не верю. Хотя, здравый человек на моем месте клялся бы направо и налево, не страдая совестью, ибо не связан никакими моральными обязательствами перед богом, церковью, честью или во что он там еще верит. И вообще, на этот случай есть мнение, что неважно как звучит слово, которое ты произносишь, а важен смысл, который ты в это слово вкладываешь. И если так, то каждый в своем роде гений. Хотя, он гений, даже если это и не так. А если кто-то попытается мне в этом возразить, то пусть Шалтай будет мне адвокатом.
- Тоже мне, нашел адвоката, - иронично хмыкнула Алиса. - Это не про него сказано – яйца выеденного не стоит?
Кот снова отреагировал здоровым смехом. Смеялся он долго и заразительно, однако вовлечь в этот смех Алису ему не удалось. Довольная удачной репликой она шла дальше, изредка поглядывая на Кота и стараясь сдержать довольную улыбку.
- Воистину, сегодня день великих идей! – воскликнул Кот, когда улыбка его из разверзнутой в порыве смеха пасти вновь обрела свой обычный вид. – Ведь действительно интересно, чего будет стоить пустая скорлупа Шалтая, если высосать из него все содержимое.
- А получится то, чем ты постоянно занимаешься, - бросила Алиса.
- И чем же таким интересным я занимаюсь? - поинтересовался Кот.
- Пустозвонством! – громко сказала Алиса.
Кота это вопреки ее ожиданиям снова ничуть не задело.
- Ну есть такой грех, - согласился он покорно. – Но чем я хуже остальных? Пустые слова звенят звонче, и в этом их прелесть. Оттого и нравятся они так всем. А если они звенят именно так, как нравится именно тебе, то как можно кого-то за это осуждать?
- Ну да, - снова цинично проронила Алиса, - если у каждого все слова будут означать то, что хочется именно ему, то, кроме как хаосом это не назовешь. Столпотворение вавилонское.
- А что плохого в хаосе? – поспешил вставить Кот. - Ты вспомни азы любой религии – все рождается из хаоса и все к нему приходит. И тут уж – каким бы словом ты не определял понятие хаоса, суть его останется одна, будь то неопределенность, эйфория, бесконечность или счастье. В истоках всякой космогонии лежит космос, а космос – главный источник хаоса.
- Кот, ты, правда, баран или только притворяешься? – не выдержала Алиса. - Во всем этом мире трудно представить что-то более систематизированное и упорядоченное, чем космос с его эллипсами, спиралями, сферами и орбитами. О каком хаосе ты говоришь?
- А кто сказал, что хаос – это не то, о чем ты только что сказала? Ведь буквально секунду назад ты усомнилась, кто перед тобой – кот или баран. Так что дает тебе уверенности насчет всего остального?
- Наука! – вырвалось само собой у Алисы. – Астрономия! Геометрия! Физика!
- Наука? – повторил тихо Кот. – Астрономия? Геометрия? Физика? Зазубренные истины, придуманные людьми, выученные людьми, пересказанные, записанные… Тебя послушать – так дважды два равняется только четырем и исключительно четырем. А то, что это может быть равно пяти, у тебя даже мозги не пошевелятся подумать.
- Извини, - перебила его Алиса саркастичным тоном, - но если я вобью в твою светлую голову по очереди четыре гвоздя, а потом их пересчитаю, вряд ли у меня получится пять.
- Согласен, - ответил Кот, - это вряд ли кто-то оспорит, разве что некто не умеющий считать. А мнение одного пусть даже из миллиона, но отличное от остальных – это уже нарушение целостности системного восприятия. А если есть иное мнение, то кто имеет право лишить его внимания? И кто знает, быть может, именно оно и является истинным, в то время как миллион других ошибается. Вспомни Коперника или Галилея. Сейчас их идеи кажутся нам очевидными. Однако скажи ты нечто подобное в те лохматые времена, как твои замечательные ножки тут же облюбовала бы пара испанских сапог.
Алиса нехотя посмотрела на свои ноги, на потрепанные туфли с отломанными каблуками и про себя отметила, что хорошие испанские сапоги ей бы сейчас не помешали.
- В конце концов, - продолжал Кот, - ведь истина не в том, что нечто есть именно вот так, а в том, что это нечто есть. Просто есть. И неважно, каково устоявшееся мнение большинства. Ведь большинство падко до новых идей, а если из стены выпал один кирпич, то со временем рухнет и вся стена.
Кот прервался в своих размышлениях и некоторое время смотрел на Алису в ожидании, что она отреагирует на его речь. Однако, не дождавшись от нее ни слова, он решил продолжить.
- Люди полны гениальных идей, но мало кто решится привнести их в свет. Их сдерживает страх: быть непонятым, осмеянным… Но бояться не надо. Ведь все, что нас окружает – это пустота, бренность. Закрой глаза, заткни уши, зажми язык зубами и выключи мозги – ты все равно не сможешь этого понять. Понять это поможет лишь гильотина или топор – иным способом кроме как лишиться головы к пониманию истины не прийти. Истина – это атом, а понять атом умом невозможно – он слишком прост. И то, ее не следует понимать, нужно лишь отбросить этот мир и перестать понимать что-либо вообще.
В воображении Алисы возник образ Болванщика, как единственного человека, с которым она знакома, лишившегося головы. «И какую истину он познал? – усмехнулась она про себя. – Спасибо, но таких откровений мне не надо».
- И зачем мне это нужно? – небрежно проронила она вслух.
- Вот именно! – воскликнул Кот. – Вот правильный ответ на любой вопрос. Осталось лишь никогда его не задавать. Да и вообще забыть, что это такое и как делается.
- Бред, - заключила Алиса.
- Бред – по-английски «хлеб», - лукаво ответил Кот. – И попробуй это оспорить.
Внезапно Алисе безумно наскучил этот разговор. Атомы, молекулы, коперники, галилеи… – всем этим она пресытилась в школьные годы, и заново забивать голову бесполезной информацией не было ни малейшего желания. С другой стороны – за этой пусть и пустой, но все же беседой, Алиса не заметила, как неблизкий путь до дома Болванщика остался позади, а если она действительно не обратила на это внимания, то согласно пословице Кот был хорошим собеседником. Однако, несмотря на это, продолжать этот разговор Алисе не хотелось.
- Ну! – подгонял ее Кот с ответом. – Хоть тут-то я прав?
Алиса помолчала еще с минуту, терзая своим безмолвием самолюбие Кота, и, в конце концов, согласилась с ним.
- Бесспорно, - сказала она твердым голосом.
Кот растекся в улыбке.
- То-то и оно, - просочилось у него сквозь сжатые в клинче улыбки белоснежные зубы. – Хотя, я бы не отказался и от порно, - добавил он, после чего бесследно исчез.
Алиса усмехнулась его последней реплике, после чего вздохнула с облегчением. От одного умника она избавилась, теперь предстояла встреча с другим, который вдобавок к своему уму еще и сумасшедший, причем совсем не пытающийся это скрыть. Речь, с помощью которой она должна была выведать секрет бубенчиков на колпаке Шута, она так и не придумала – спасибо Коту. Придется импровизировать, что, судя по стихам про годов-догов, получалось у нее не очень хорошо. Но что не сделаешь для осуществления мечты?
В доме Болванщика, как обычно, царил запах чая. На этот раз Алисе в ноздри бросился аромат хризантемы, спелого персика и жженого дерева. В мазках этого красочного попурри терялся еще один запах, горький и терпкий – запах обычного черного чая по пятнадцать рублей за пачку. Прежде чем войти, Алиса постучала, но на этот раз не очень громко и один раз – все равно, если Болванщик был погружен в поглощение чая, что скорее всего, то он вряд ли как-нибудь отреагировал бы на ее стук. Так и случилось.
Хозяин дома все так же сидел плечом ко входу, но на этот раз не молча, как ожидала Алиса, а ведя с кем-то, кого Алиса не могла разглядеть за Болванщиком, монотонную беседу. На появление Алисы последний никак не отреагировал. Другого она и не ожидала.
- …так к чему я клоню, - говорил Болванщик таинственному собеседнику, увидеть которого Алисе безумно не терпелось. Для этого она на цыпочках обошла Болванщика со стороны и заглянула ему через плечо. И каково было ее удивление, когда в качестве собеседника она увидела литровую металлическую кружку, стоявшую вверх дном на чайном китайском столике на колесиках, ту самую, что булькала на плите, когда она заходила к шляпнику в прошлый раз. Дно кружки было обсмалено копотью, что создавало контур волос. Поверх нее аккуратно слепленным комком возвышалась использованная заварка, которая благодаря впитанной влаге не распадалась и сохраняла форму. Чуть ниже куском угля были выведены довольно симпатичные глаза. В качестве носа фигурировала ручка кружки, а под ней так же аккуратно был изображен полумесяц улыбки. Добродушная рожица Кружки привела Алису в восторг, и она мысленно запрыгала и захлопала в ладоши.
- У каждого гения, - продолжал Болванщик, - есть свой завистник, прилюдно называющий себя почитателем таланта, но в тайне жаждущий славы и величия истинного творца, который, слепив из готовых имен жалкую копию, выдает этот суррогат за истинный шедевр, и, как ни странно, люди его едят, едят и пьют, словно истинный мед бессмертной мысли, и тешат себя иллюзией, что их любимые герои живы.
Договорив фразу, Болванщик затер рукавом рот Кружки и нарисовал на его месте вертикально протянутый овал, а над глазами поставил галочку бровей, сходившихся у переносицы, так, что в этом выражении читалось явное удивление с ноткой неодобрения.
- Да, да, милый друг, - отвечал ему Болванщик, обреченно кивая. – Такова она – людская порода – кусают все без разбора, подобно глупой акуле, в расчете на то, что рано или поздно им попадется нечто съедобное. Хотя, их сложно судить за это – чего еще можно ожидать от варваров, пьющих растворимый кофе и чай в пакетиках.
После недолгой паузы Кружка иронично заулыбался, по достоинству оценив неописуемо-точное сравнение Болванщика. Рот его искривился в сторону правой щеки, а глаза лукаво сузились.
- И тут ты со мной согласен… - по-дружески проговорил шляпник. - Но что они в сравнении с истинным гением? Их жалкие потуги скопировать его беспечный слог, крылатость слова, искрометный юмор и добрую иронию нелепы – смешны как скорбь Гуйнплена.
Услышав это, Кружка просто расхохотался, неистово, хотя и беззвучно как прирожденный мим. Не дожидаясь прежнего внимания, Болванщик говорил дальше:
- Но злая зависть и желание пройтись по подиуму славы заставляет их взяться за перо и вмешаться в чужую судьбу. О, тщеславные деспоты! И что может сделать беспомощный герой, как не смириться? Ведь он живет лишь на бумаге. И остается ему лишь примерять новые платья, учить новые реплики, принимать чужие мысли…
Кружка свел брови в порыве неодобрения. Болванщик фатально развел руками.
- Да, - сказал он, - рабство отменили лишь на бумаге. На бумаге же его и воскресили. О, несчастные мимы! Как им помочь? Как защитить от этой кабалы? Сервантесу пришлось убить своего любимого идальго Дон Кихота, дабы избавить несчастного старца от колких насмешек и шутовского колпака, которыми одолевал его арагонский самозванец. Вот почему столь многие любимые наши герои гибнут, как бы то ни было горько чувствительному зрителю. Сия судьба постигла Гамлета и Дездемону, Д’Артаньяна и Павку Корчагина…
Несчастный Кружка так проникся этой речью, что безутешно заплакал и смог успокоиться лишь тогда, когда его друг Болванщик утер ему слезы черным насквозь рукавом.
- А ты представь, каково при этом самому автору – убить свое любимое дитя, убить осознанно и хладнокровно – пером и чернилами – просто перечеркнув его имя.
Внезапно Болванщик остановился в своих философствованиях и замер, прислушавшись. За плечом его, тихо всхлипывая, чуть слышно плакала Алиса. Казалось, что, скажи ей кто-то хоть слово утешения, и она разрыдается во всю силу своих чувств. Однако ни тот, ни другой не спешили утешить бедную девочку. Напротив, реакция их была весьма жесткой. Болванщик угрюмо молчал, и даже не соизволил повернуться к Алисе лицом. Или хотя бы полу-боком. Кружка же, несмотря на то, что показался Алисе весьма милым, так грозно посмотрел на нее, что та вмиг перестала плакать и даже забыла, отчего начала это делать. Похоже, железному другу Болванщика ее компания была совсем не по душе. Последний же был настолько разозлен ее внезапным вторжением, что с трудом мог скрыть раздражение, чего, в принципе, и не пытался сделать.
- Позвольте угадать, кто к нам пожаловал, - проговорил он, не оборачиваясь, своим гнусавым голосом. – Неужто неугомонная девочка, которая во всем ищет скрытый смысл?
Таких слов расчувствовавшаяся Алиса никак не ожидала, и это тут же привело ее в чувства, вернув трезвомыслие и целенаправленность. Твердым голосом она собиралась уже что-то ответить, но Болванщик не дал ей произнести и звука.
- Какая сложная загадка привела тебя на этот раз? «Кто подставил кролика Роджера?» или «Где у Электроника кнопка?» Если так, то в этот раз я вряд ли смогу тебе дать верный ответ. Кроме как: «хрен его знает»!
На лице Кружки возникла злорадная мина. И вроде бы как возникла она без участия Болванщика, сама по себе. В принципе, Алиса этому не удивилась, а лишь больше разозлилась, что на первого, что на второго. После услышанных только что слов Болванщик показался ей самым мерзким типом на земле, по сравнению с которым даже доктор был лапочкой. Ну а о Кружке и говорить было нечего, мало того, что башка у него была абсолютно пустая, да еще и железная, так еще и поддакивал каждому слову своего мерзкого приятеля.
Что ж, душевного разговора ожидать не приходилось, поэтому Алиса решила задать свой вопрос в лоб.
- Зачем у Шута весь колпак в бубенчиках? – сказала она требовательным тоном, после чего выжидающе с суровым видом уставилась на своего грубого собеседника.
Болванщик молча взял кружку с чаем, стоявшую рядом с пустой пиалой, в которой совсем недавно был чайный нектар, и сделал из нее несколько глотков, после чего вытер шею мокрым насквозь платком и задумчиво, но в то же время грубо сказал:
- А теперь ты ответь мне на один вопрос: с какой стати я должен отвечать на твои глупые вопросы?
Вся твердость Алисиных намерений тут же рухнула, и ее место заняла тяжелая обида. Болванщик был ее старым приятелем, и услышать от него подобные слова было больно. На глазах Алисы выступили слезы, и ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя.
- Ну почему все стали такие злые, грубые? – проговорила она дрожащим голосом. - Ты, Кот…
- А с какой стати я должен быть с тобой вежлив? – беспристрастно отвечал Болванщик.
- Но я думала, что мы друзья! – закричала отчаянно Алиса, предпочтя крик слезам.
- Ха, - усмехнулся Болванщик. – И что же дает тебе основание так думать?
- Как?! – не могла прийти в себя Алиса. – Мы же вместе… пили чай!
- Чай?! – воскликнул Болванщик, после чего разразился гомерическим смехом. Алисе при этом показалось, что от смеха швы на его шее немного разошлись. – Ты называешь это – «пить чай»?! Поверь, мне стоило громадных усилий, чтобы сдержаться и не выставить тебя за дверь, после того как ты варварски осушила четыре чашки с абсолютно не сочетаемыми чаями. И после этого ты смеешь называть себя моим другом – порочить это доблестное слово?! Ты слышал это, друг? – обратился он к Кружке. Тот иронично ухмыльнулся. Болванщик продолжал: - Так мало того – еще и явилась сюда в проститутском наряде!
От этих слов Алиса опешила. Глаза ее округлились, а рот открылся в негодовании. Болванщик не унимался.
- Теперь каждый встречный сможет по праву называть мое жилище борделем. Хотя мне по душе сочетание чайный дом. Что ж, видимо, придется старине Болванщику переквалифицироваться из чайных дел мастера в сутенера…
- Извините, но это уже слишком, - сказала резко Алиса не в состоянии больше слушать этот шквал оскорблений. Двумя большими шагами она подошла к Болванщику, который за все время разговора даже не соизволил повернуться к ней лицом, и со всей силы дернула за торчавшую из его шеи нитку. Во мгновение ока вся нитка, потрепанная и ворсистая, оказалась в ее руке, а голова Болванщика, который в последний момент решил все-таки удостоить свою назойливую собеседницу презренным взглядом, плавно покачнулась и, не издав ни звука, шлепнулась на пол, смягчив удар об и без того приплющенный цилиндр.
- Упс, - издала невольно Алиса, бросив виноватый взгляд на изумленного Кружку, и прикрыла улыбку пальцами, среди которых до сих пор была зажата нитка.
Тем временем выражение надменности на лице Болванщика сменила полная растерянность. Такого исхода незатейливого разговора он никак не ожидал, и не сразу поверил в то, что только что случилось. Вид снизу был не очень привычным и очень неприятным, в особенности, если учесть тот факт, что сам Болванщик был довольно большого роста и привык смотреть на всех свысока.
Алиса же, уловив потерянный взгляд своего «друга», заметила, что вся надменность вместе с язвительной улыбкой, которую только что буквально излучал Болванщик, передалась ей. Медленно наматывая прогнившую нитку на палец, она принялась не спеша прохаживаться вокруг несчастной головы, время от времени громко стукая остатками каблуков прямо перед носом Болванщика, отчего тот нервно моргал.
- Что – дежа-вю? – сказала она, наконец, пройдя два или три круга. – Дежа-вю – синдром нездоровый, и при неоднократном его проявлении стоит задуматься, а дежа-вю ли это.
Голова Болванщика не могла ничего ответить, будучи полностью оцепеневшей от случившегося. Тело же его, казалось, даже не заметило этой радикальной перемены и продолжало заливать чай в отверстие пищевода, иногда по ошибке попадая в трахею, отчего голова начинала неистово чихать. На каждый «пчих» Болванщика Алиса отвечала фразой «будьте здоровы», после чего невольно посмеивалась, думая про себя, насколько эта фраза уместна по отношению к обезглавленному только что человеку.
- Так на чем мы остановились? – продолжила она, возобновив круговую прогулку вокруг головы. – Вы, кажется, собирались поведать мне – где у Электроника кнопка? Или – кто подставил Кролика Роджера? Но мне, если честно, это не очень интересно, так как времени на бессмысленные разговоры у меня нет, - говорила Алиса, постепенно повышая голос, - и я, если вы успели заметить, что вряд ли, так как заметить что-либо, сидя к собеседнику спиной, очень сложно, пришла сюда с конкретной целью, а именно – узнать для чего у Шута весь колпак в бубенчиках! - последние несколько слов Алиса громко прокричала Болванщику прямо в ухо, наклонившись над несчастной головой. - В принципе, - продолжала она более уравновешенным тоном, - как мне кажется, поскольку мы уже оговорили существующие между нами дружеские отношения, настало время обсудить именно этот вопрос.
С иронично вопрошающим взглядом Алиса уставилась Болванщику в лицо. Однако несчастный вид последнего был так трогателен, что сердце ее тут же наполнилось состраданием. Хоть он и был грубияном, заслуживавшим наказания, она поняла, что эта кара была чересчур суровой. Медленно Алиса присела перед ним на корточки, сняла с бедняги цилиндр и принялась мягко водить пальцами по его волосам.
- Ну что ты так взъелся? – проговорила она нежно. – Была бы проблема – ладно, я бы поняла. Но тут… Я же не шпионка какая-нибудь. Мне ж для себя. Для утоления собственной любознательности.
Слушая тихий голос Алисы и ощущая нежное почесывание головы, Болванщик совсем загрустил, изобразив на лице унылую мину. Казалось, он вот-вот расскажет нечто, что угнетало его долгие годы, тяжким грузом терзая его внутренний мир, от чего он давно мечтает избавиться, но не может набраться смелости открыть свою боль постороннему человеку. Чувствуя это, Алиса стала гладить голову еще трепетнее, сопровождая каждое движение громким тяжелым дыханием. Вскоре пальцы ее ощутили неприятную, липкую влагу, пропитавшую и без того жирную шевелюру Болванщика (катарсис близок, подумала она при этом), который, наконец, заговорил жалостным тоном.
- Простите меня, мило дитя, - начал он, тщательно подбирая слова, - но как еще мне воззвать к вашему разуму, кроме как процитировать слова известного поэта, пожелавшего остаться инкогнито: зачем искать скрытый смысл там, где смысл очевиден?
С каждым словом Болванщтка Алиса чувствовала, как ее дружеский, сострадальческий настрой испаряется, словно капля воды, упавшая на раскаленную сковороду, громко скворча и оставляя после себя темный след, а конечная цитата окончательно вывела ее из себя. Презрительно сжав губы, она резко дернула за волосину, торчавшую из носа Болванщика. Тот вскрикнул – скорее от неожиданности, чем от боли. У сидевшего рядом тела дернулась рука, и несколько капель чая плюхнулись рядом с головой. Алиса сдула с пальца волос в лицо шляпника и резко поднялась.
- Цитаты на латыни учат, - сказала она жестко. - До нас же римская культура не дошла. Так что повторяю вопрос еще раз: зачем у Шута весь колпак в болванщиках… э-э-э – в бубенчиках?
Болванщик совсем отчаялся, поняв, что намеками тут не обойтись, и ему все же придется произнести банальную глупость, которую от него требовала непреклонная Алиса.
- Чтобы звенели! – крикнул он отчаянно.
- Ответ неверный! – к его удивлению ответила Алиса, хотя он сказал чистую правду.
Возмущенная вопиющей ложью Алиса взяла голову в руки и поставила на стол так, чтобы лицо ее смотрело в сторону невозмутимо пившего чай тела. Затем она подошла к нему, громко харкнула и плюнула в кружку, которую то тотчас опрокинуло себе в пищевод. От увиденного Болванщик сморщился и надул губы в рвотном рефлексе, мысленно схватившись за рот руками. Алиса тем временем принялась судорожно осматривать комнату в поисках чего-либо, чем можно выудить из Болванщика правду. Внимание ее привлек толстый, жирный таракан, уплетший целое печенье, забытое на столе, и раздувшийся так, что не мог достать до поверхности своими коротенькими, мерзкими лапками. Не без отвращения Алиса взяла его в руку и поднесла к лицу Болванщика, что привело того в дикий ужас.
- Скажи «а-а-а», - сказала она заботливо, подражая голосом доброй медсестре. Однако в тот самый момент, когда Алиса собралась уже впихнуть мерзкое насекомое шляпнику в рот, изрядно похудевший таракан выскользнул из ее руки и быстро ретировался.
- Scheisse, - прошипела досадно Алиса, ощутив на пальцах неприятную, вязкую субстанцию.
Пока она думала, обо что вытереть руку, бедный Болванщик извелся и потратил весь слюнный запас, пытаясь внушить Алисе, что то, что он только что сказал – правда, что бубенчики на колпаке Шута – лишь для того, чтобы звенеть.
Но Алиса была не настолько проста, чтобы ему поверить. Ее намерения были тверды, и она не собиралась отступать.
В качестве полотенца она решила использовать рукав Болванщика. И когда последние капли тараканьей неожиданности впитались в жесткую материю, Алису осенила гениальная мысль. Лукаво подмигнув голове, она обошла тело сзади и начала нежно массировать ему плечи. От неожиданности и новизны ощущений то замерло, правая рука нервно вздрогнула, и чашка с остатками чая брякнула об деревянный пол. Алиса взглянула на полное отчаяния лицо Болванщика и поняла, что выбранная тактика верна. Обняв тело сзади и прижавшись к дрожащей от приятного возбуждения спине, она запустила пальцы в разрез сюртука шляпника и стала медленно расстегивать пуговицы. Чувствуя, как его кожа ежится под ее мягкими прикосновениями, Алиса сама ощутила приятный трепет, время от времени пробегавший по ее телу. Сделав соблазнительное лицо – прищурив от наслаждения глаза и облизнув верхнюю губу, Алиса несколькими грациозными шагами обошла тело спереди и взгромоздилась ему на колени, обвив ногами его корпус. Тут же об пол звякнуло и блюдце, расколовшись на несколько больших осколков. Природа подсказала Алисе, какие движения нужно совершать, чтобы довести Болванщика до тотального возбуждения, кульминация которого, судя по выражению лица последнего, была близка. Отчаявшись от неминуемости грядущего позора, он заплакал – зарыдал, как ребенок, потерявшийся посреди людной улицы и не знающий, куда ему идти, чтобы найти маму, чтобы вернуться домой… и эти слезы подействовали на бессердечную Алису лучше всяких слов, будь они правдой, лестью или ложью.
- Ладно, - вздохнула она как бы огорченно и оставила тело в покое. – Поверю на первый раз, - говорила она, застегивая верхние пуговицы своей блузки. – Но смотри, если обманул, я вернусь, и тогда…
Алиса не стала заканчивать эту фразу, протянув конечную «а» с такой многообещающей интонацией, что заканчивать ее не было нужды. Болванщик же стал бормотать что-то невнятное, раскланиваться в кивках и лепетать всякий вздор. Алиса не могла больше смотреть на страдания этого человека и решила поскорее удалиться.
- Аривидерчи, - бросила она игриво и направилась к двери.
- Эй, а как же я? – донеслось до нее у самого порога.
Алиса повернулась и уловила такой жалостный взгляд, что ей самой захотелось заплакать, однако падать в грязь лицом перед этим гнусным человеком ей не хотелось. Собрав в комок всю свою волю и бесчеловечность, она сказала:
- Почитай «Всадника без головы». Тебе понравится, - и захлопнула за собой дверь.
Оказавшись, наконец, снаружи, Алиса с облегчением вздохнула, хотя сердце ее переполняли противоположные чувства. С одной стороны, ей было безумно стыдно и горько за свое поведение, за то, что она осознанно причинила человеку боль и страдания, вела себя более чем вызывающе с ним беззащитным, и, в конце концов, бросила одного в беспомощном состоянии. С другой, так вроде он сам виноват, начав ей грубить, упрекать в глупости и насмехаться над ее любознательностью. Ведь недопустимо академику смеяться над пятиклассником и упрекать его в том, что тот не может толком изложить теорию относительности. В общем, такого отношения к себе он, несомненно, заслужил… Но все-таки, он же ведь человек, одинокий, забытый и брошенный, никому не нужный, потерявший двух единственных друзей, закоснелый холостяк и, может быть, даже несостоявшийся мужчина, а с таким арсеналом эпитетов, как можно быть другим?
Алиса уже хотела вернуться в дом Болванщика, сердечно перед ним извиниться и в знак раскаяния вымыть ему голову, начесать волосы, вычистить уши, напудрить щеки, подрезать волоски в ноздрях и ушах и в знак окончательного примирения – пришить обратно чистыми, белыми нитками, и что самое главное – в правильную сторону, как вдруг ее мысли прервал знакомый голос:
- Все развлекаешься? – промурлыкала вырисовавшаяся, словно мираж из теплого воздуха, острозубая улыбка.
Не успела Алиса сообразить, что ответить, как вся ее жалость к Болванщику бесследно исчезла, а ее место заняли несвойственные ей, но присущие настоящей королеве гордость и высокомерие. Утром Кот назвал ее именно так. Видимо, не зря.
- А что делать, - ответила она, словно нехотя. – Жизнь проходит, а ярких впечатлений мало. Вот, приходится искать альтернативу скучному бытию, - и показательно зевнула.
- Я вижу, семена моих слов дают первые всходы, - протянул самодовольно Кот. Лицо его буквально утонуло в улыбке. – Боюсь себе представить, что ждет меня к моменту жатвы.
- К моменту жатвы тебя ждет серп, - ответила Алиса. – А к моменту молотьбы – цеп. И я первой крикну: спускайте псов!
От этих слов Кот осекся и немного подумал, стоит ли ему произносить фразу, которую он намеревался сказать.
- Тоже мне умник нашелся, - снова вспомнила Алиса Болванщика. – Где у Электроника кнопка. Ненавижу умников.
- Да? – удивился Кот, радостный, что Алиса сама перевела разговор в другое русло. – И за что же?
- За то, что слишком умные, - тут же ответила та.
- Странно, - продолжал Кот. – Умники нынче в моде. Возьми, например, друга моего Сальвадора или брата его Пабло – умники, а все перед ними преклоняются. Двое умничают, а остальным нравится. Кто умеет правильно умничать – управляет массами. – По мере того, как Кот говорил, улыбка его стала заметно быстро увеличиваться, причем, распространяясь пропорционально в разных направлениях. - И я не удивлюсь, если однажды какой-нибудь новый Пабло или Сальвадор плюнет на холст бульонным кубиком, добавит горчицы и кетчупа, даст пожевать своей собаке, затем снова развернет его и заявит, что так он видит музыку. Или смех, например. – К этому моменту улыбка Кота поглотила всю его голову и принялась поедать остальное тело. - А ценители изящного хором закричат: Браво! Браво! Новый гений! и будут рукоплескать, словно самые знающие знатоки и отдадут последние деньги только ради того, чтобы взглянуть мельком на это божественное творение, пусть и осквернив его своими недостойными глазами.
К концу этой реплики от Кота осталась одна большая, белозубая, хищная улыбка – такая, какими улыбаются гиены, чтобы напугать своего врага. Алису такие превращения давно уже не удивляли. Напротив, удивить ее могло разве что кошачье постоянство, которым Кот, слава богу, не страдал.
- Как ты это делаешь? – сказала она невзначай.
- Что? – ответила улыбка Кота.
- Ну – исчезаешь.
- А-а-а, - протянула улыбка, хмыкнув. – Сначала расскажи тебе об этом… Потом ты скажешь научить тебя о пейоте…
Кот явно намеревался сказать что-то еще, но Алиса так гневно посмотрела на него, что он тут же осекся и обрел обычный свой вид.
- Будешь умничать?
- Ни в коем разе, ваша честь, - отрапортовал Кот и отдал честь.
- Смотри мне, - пригрозила ему Алиса. – Ты знаешь, как я отношусь к умникам, и к чему такое умничанье может привести.
Кот громко сглотнул, прогнав ставший в горле комок и оттянув появившийся на его шее черно-белый галстук.
- Ну ничего, - продолжала Алиса, - вот достану колпак, посмеетесь вы тогда.
Выдержав недолгую паузу, Кот сказал:
- А ты уверена, что хочешь этого?
- Я? Более чем.
- Правда бывает горькой. Сможет ли мир выдержать столько горечи?
- Пусть привыкает, – небрежно бросила Алиса. – Акупунктура еще никому не навредила.
Кот усмехнулся, отметив остроумие этой шутки.
- Вещать правду – не лучший способ снискать популярность, - начал он размеренно. - Ведь одно дело говорить правду о других, и совсем другое – слышать правду о себе. Иной предпочтет искупаться в фонтане лести, чем быть забрызганным помоями правды.
- Что ж, - отвечала Алиса, - придется надеть фартук и перчатки – чтобы не обляпаться самой.
Кот был в восторге.
- Кстати, с тебя и начну, - продолжала Алиса. – Хотя в твоем случае вряд ли удастся обойтись одним ведром.
Сказав это, Алиса искренне улыбнулась и дружески подмигнула Коту.
Кот на это отреагировал более чем предсказуемо – улыбкой.
- Ну что же, вот и дом Шута, - сказал он, проулыбавшись. - Я думаю, пора нам и расстаться.
- Давай, - ответила быстро Алиса. - Целоваться не будем.
Кот еще раз истомно посмотрел на свою ученицу, клацнул зубами и исчез.
- Кстати, - сказала ему вслед Алиса, - будешь у Болванщика, скажи – после Ирвинга пусть Булгакова почитает – ему тоже должно понравиться.
Стучать Алиса не стала, так как за последние три раза, когда она к кому-то стучала, ей ровным счетом никто не ответил. При этом на память ей пришло воспоминание о путешествии в Зазеркалье, где все происходило вопреки требованиям логики, и если для того, чтобы куда-то попасть, логика требовала идти вправо, то нужно было непременно идти налево. В общем, для того, чтобы принять верное решение, нужно было подумать и поступить иначе. Придя к этому заключению, Алиса отметила про себя, что где-то уже слышала подобное высказывание.
Войдя внутрь, Алиса тут же ощутила неприятное ощущение размытости и несобранности, которое настигло ее и в прошлый раз, когда она здесь была. Машинально она попыталась сфокусировать на чем-нибудь взгляд, однако вспомнила о сделанном только что умозаключении, и решила «поступить иначе».
Этот метод был более чем эффективен – стоило ей расслабить глаза, как все вокруг словно ожило в медленном, разностороннем движении, словно заплетаясь в одну бесконечную спираль.
Пройдя несколько шагов, Алиса разглядела трон Шута, на котором, держа в одной руке белоснежный свиток бумаги, а в другой длинное гусиное перо, которое он время от времени задумчиво покусывал, восседал тот, кто мог помочь ей преодолеть барьер между детством и взрослостью – Шут.
Шут сидел в такой неописуемой позе, что описать ее у Алисы вряд ли хватило бы слов.
- И вообще, - раздалось вдруг в тишине, - почему, на каком бы этаже я ни вошел в лифт – там всегда висит одна и та же табличка: правила пользования лифтом. Нет, чтобы повесить для каждого этажа отдельную?
Громко и с выражением проговорив это, Шут почесал затылок кончиком пера, поглядел в потолок и принялся записывать что-то на свитке бумаги, то и дело поглядывая в потолок, словно там он читал снисходившие в его голову мысли.
- Нет, не так, - проговорил он снова и перечеркнул все, что только что написал. – А хотя, - добавил он задумчиво, еще раз поглядел в потолок и мелкими штришками перечеркнул линию, которой только что перечеркнул все, что до этого написал. – Так, - протянул он следом, - это сколько у нас получается? – и Шут принялся тыкать по свертку пером, еле слышно считая одними губами. – Восемнадцать, - заключил он недовольно. – Надо еще одну – чтоб для ровного счета, - и снова принялся активно чесать затылок кончиком пера. То и дело с него сыпались белые крупинки не то перхоти, не то частичек стершегося пера.
- Так, - раздалось снова после минутного молчания. – А как вам это – голос в морге: есть тут кто живой? Ответ: нет. Кхе!
Снова раздался шелест пера. Лишь теперь Алисе стало ясно, чем занимался ее веселый друг. Вспомнились слова, которые она невзначай проронила в конце их последней встречи. Похоже, что Шут воспринял их всерьез и все это время только и занимался тем, что придумывал новые шутки, как повелела Алиса.
Подумав об этом, Алиса почувствовала неподдельную жалость к этому человеку. Наверное, трудно быть шутом, когда видишь, что твои шутки никого не в силах развеселить. А если вдобавок к этому ты осознаешь, что вряд ли сможешь это изменить, то жизнь просто теряет смысл. Однако в планы Алисы становиться шутом не входило, хотя шутовской колпак был ей как никогда необходим, но не с целью стать клоуном, а по совсем иным соображениям.
На несколько секунд в воображении Алисы разыгралась убогая сцена, в которой Шут всеми только что придуманными девятнадцатью шутками пытается ее рассмешить, но тщетно; как в уголках ее глаз скапливаются слезы от невыносимой картины обреченной тщеты; как она усиленно начинает моргать, пытаясь ресницами загнать их обратно в слезные каналы; как она прикусывает нижнюю губу, не давая ей дрожать, и думает о том, чтобы этот жестокий цирк поскорее закончился, и вот-вот уже готовая броситься прочь из шутовского балагана, она бросается к Шуту, обнимает его за шею, целует неприятное лицо, гладит скользкие, засаленные волосы, копной торчащие из-под колпака… Ага, колпак! …резко срывает его, вырвав вместе с ним клок седых волос, отталкивает старика ногой и что есть сил бросается прочь. Ну все – мечта осуществилась! Теперь…
- Ага! Кого я вижу!
Радостный возглас Шута вернул Алису на землю. Столь стремительный возврат из мира воображения в мир реальный поверг ее в недолгое замешательство, и девочка не сразу сообразила, что ответить на приветствие арлекина.
- Здрасьте, - проговорила она неуверенно, вспомнив при этом героя рекламного ролика.
- Дитя с орлиным взглядом! – пафосно закричал Шут, - И обалденным… - на полуслове он запнулся, чувствуя, что вот-вот пересечет грань допустимых приличием вольностей, хотя финальное слово не заставило себя долго ждать, - крабом, - закончил он с умным лицом, после чего как будто задумался, что было ясно по тому, как он снова посмотрел на потолок. – Да, крабом, - добил он последние сомнения.
Алиса терпеливо вынесла этот бред, хотя в мыслях пару раз недоуменно пожала плечами. На миг ей захотелось развернуться и уйти, но она трезво осознавала, для чего она сюда пришла и без чего она отсюда не уйдет, и решила сразу приступить к делу.
- Ну что, придумал новые шутки? – улыбаясь, крикнула она в расчете на то, чтобы порадовать Шута, оправдав его ожидания.
- Новые шутки? – так же на взлете ответил Шут. - Полно! Хоть в пруд перди.
Последнюю фразу Алиса не расслышала, приняв ее за идиому «хоть пруд пруди», и поэтому никак не отреагировала на нее. По лицу Шута, однако, было видно, что он ожидал совсем другой реакции. Недолго думая, он выхватил из кармана пестрый носовой платок и, что есть силы, громко чихнул в него, одновременно с этим так же громко испустив газы, решив использованную только что игру слов преобразовать в конкретное действие. После этого он сделал испуганное лицо и, комично сдвинув колени, схватился обеими руками за задницу и устремил на Алису потерянный взгляд. Затем, обежав глазами помещение и убедившись, что кроме них здесь никого не нет, принял показательно умную и в то же время беспечную позу, после чего сказал:
- Гайморит, геморрой – всегда их путал.
От увиденной только что картины Алиса впала в легкое замешательство. Первой ее мыслью было – сказать «будь здоров», но, судя по тому, с каким треском Шут только что очистил свой кишечник от застоявшегося воздуха, здоровья ему и без того хватало.
Шута ее взгляд ничуть не смутил. На всякий случай он еще раз высморкался, после чего достал из кармана огромное женское зеркало с ручкой.
- Коль тело бздит, так, стало быть, живое, - промолвил он философским тоном, разглядывая при этом свое морщинистое отражение в зеркале и протирая платком уголки глаз. - Кстати, - бросил он словно невзначай, - а знаешь, что получится, если скрестить гайморит и геморрой?
Алиса задумалась.
- Гингивит? – проговорила она неуверенно по слогам, пытаясь сконструировать подходящую анаграмму, сутью которой тоже была какая-нибудь болезнь.
- Ага! Хрена! – не удержался от восторга Шут. – Гонорей!
- Чего? – не поняла Алиса.
Шута ее реакция удивила. Выкручивая пальцы, он стал подыскивать слова, чтобы разъяснить Алисе смысл этого слова.
- Ну! Гонорея. Триппак, перелой, гусарский насморк…
Но Алиса была далека от понимания перечисленных только что слов, поэтому реакцией ее были округлившиеся глаза и мелькавший в них вопрос.
Исчерпав запас синонимов, и поняв, что смысл его слов растворяется в воздухе, так и не достигнув понимания детского, да, детского, ума стоявшей перед ним девочки, Шут растянулся в трепетной улыбке. В глазах его Алиса уловила живительную искорку, с которой обычно пропащие холостяки глядят на чужих детей.
- О господи, как я банален! – прокричал неистово, но радостно Шут. – Покуда есть на свете чистота, нам не страшна чума и нищета! – запел он, сочиняя на ходу, не жалея горла и Алисиных ушей.
От громкости его пения Алиса зажала уши руками и стояла так с минуту, пока Шут не замолчал и упал изможденный на пол, тут же растворившись в клетчатом узоре.
Алису этот фокус не удивил. Если бы и на ней был клетчатый костюм, возможно и она смогла бы без труда его повторить. А чтобы не дать Шуту себя дурачить, она расслабила глаза, ожидая сиюсекундного вычленения ее веселого друга из общего фона. Однако Шут не проявился. И не проявлялся довольно долго – так долго, что Алиса успела заскучать и даже слегка замерзнуть. Несколько раз она хотела позвать его по имени, но каждый раз ловила себя на мысли, что не знала его. Уже второй раз она встречалась с этим человеком, но до сих пор не поинтересовалась, как его зовут. Наверное, это было некультурно. Хотя, возможно в этом мире Шут был единственным шутом – уникальным и неповторимым. А если ты уникален, то зачем тебе имя. Достаточно лишь сказать «Шут», чтобы все поняли, что за шут имеется ввиду. Иначе – почему все называют его с большой буквы?
За этими размышлениями Алиса не заметила, как, сама того не желая, взобралась на Шутовской трон и пыталась пристроить руки на странные подставки для рук, на которые руки никак не хотели ложиться. Но ноги почему-то так и просились устроиться на металлических полукольцах.
Не успела она подумать об этом, как весь мир, если можно назвать миром плавающие стены Шутовского шатра, предстал перед ней промеж широко раздвинутых ее же коленей, непонятно как оказавшихся на заманчивых подставках для локтей. И что было самым странным, так это то, что из всех попробованных ею поз, эта оказалась самой удобной, хотя и, как показалось Алисе, не очень приличной.
Первой мыслью Алисы при этом было благодарение небесам, что кроме нее в шатре никого не было, и никто не сможет увидеть ее нижнего белья, (как бы было ей стыдно, если бы случилось иначе), но не успела она закончить эту мысль, как прямо перед ней, словно ржавый корпус брошенного в спешке сухогруза-призрака, дрейфующего между Гибралтарскими столпами – коленями Алисы – проявилось, словно из тумана, довольное лицо Шута, уставившегося ей ровно промеж ног и забывшего от неожиданности закрыть рот, начавший интенсивно наполняться тягучей слюной.
От неожиданности Алиса потеряла дар речи и попыталась свести ноги вместе, чтобы прикрыть Шуту обзор ее… белья, однако как она ни напрягала ноги, расстояние между ними никак не хотело уменьшаться. Неимоверным усилием воли она заставила свой язык повиноваться и, трепеща от негодования, что есть силы, выкрикнула:
- Шут! Тебе сколько лет?!
Шут отреагировал не сразу, зачарованный увиденным.
- Девятнадцать, - проговорил он быстро. – Э-э-э, тридцать четыре, - поправился он. – Э-э-э. Сорок восемь, - было заключительным вариантом. Однако глаз он не отвел, боясь даже моргнуть, чтобы не упустить ни секунды обрушившегося на его глаза счастья. Алису это ошарашило. Она так и чувствовала, как невидимые щупальца его зрачков ползают по ее телу, словно легкая сороконожка, оставляя на нем зудящие следы, отчего все ее внутренности сдавил непонятный трепет, никогда до этого не проявлявшийся в ней. На мгновение ей даже показалось, что алчный взгляд Шута ей приятен, однако воспитанный в ней с детства ген приличия не мог позволить ей злоупотреблять этой странной бесконтактной лаской.
- Говорю, отвернулся бы – не маленький уже! – крикнула она, негодуя, и принялась выбираться из коварного кресла, которое, казалось, не хотело отпускать ее, подговоренное Шутом.
Эта фраза немного вывела Шута из состояния эйфории, из которого он явно не хотел выходить, и он перевел глаза на лицо Алисы, хотя те так и рвались вернуться к созерцанию ее девственного стяга.
- Постыдился бы, - попыталась пристыдить его Алиса.
Тот сделал вид, что смутился и немного покраснел, примерно до цвета колпака. Нехотя он отвернулся.
- И помог, - добавила Алиса.
Шут снова повернулся к ней лицом, не желая выглядеть не джентльменом. Зрачки его словно компасная стрелка тут же устремились к заветному белому, видневшемуся из-под юбки Алисы. В глазах его читалось роковое Фаустовское: «остановись мгновенье – ты прекрасно!». Но вандалка Алиса так и стремилась разрушить своими движениями этот чудеснейший образ, достойный кисти Рафаэля и зубила Микеланджело.
Пришлось помочь. Скрепя сердце, и им же скрипя.
Наконец, и не без труда, Алисе удалось освободиться из оков злосчастного кресла, в которое она поклялась не садиться больше никогда в жизни. На всякий случай она бросила стыдящий взгляд на Шута, хотя злости к нему не испытывала. Шут развел руками и показал гнилые зубы, пытаясь все только что произошедшее обернуть шуткой, но подходящих слов так и не нашел. Не зная, что делать, он выхватил из кармана знакомый платок и, зарыв в него нос, набрал полную грудь воздуха. Алиса поняла, что тот собирается сделать, и плавным, величественным движением остановила его. Тот покорно повиновался и круглыми глазами уставился на свою госпожу. Очередным повелительным жестом она указала ему на центр шатра и лаконично сказала:
- Шути.
Шут сначала растерялся, но, поняв, чего хочет от него Алиса, повел себя так, словно всю жизнь только и ждал этого слова. Легкой шутовской походкой он обошел Алису и остановился рядом с креслом. Пару раз звякнул бубенчиками, что напомнило Алисе о цели ее повторного визита, отчего стало совсем неинтересно выслушивать нелепый бред, который Шут записал в своем свитке. Если он решит рассказывать ей все девятнадцать шуток, которые придумал, она точно сойдет с ума, и никакой колпак ей уже не поможет.
Шут тем временем закончил последние приготовления, вырвав из бороды пару волосин и изучив в зеркале состояние своих гланд.
- Покорнейше прошу на трон, - проговорил он тоном преданного слуги и низким поклоном указал на кресло, от вида которого Алису передернуло.
- Нет уж, спасибо, я как-нибудь стоя постою, - ответила она с опаской.
Но Шут не унимался. Искусно щелкнув пальцами, он заставил все вокруг зашевелиться еще быстрее и целенаправленнее, чем раньше. Из стен вдруг стали вырисовываться предметы интерьера, вскоре превратившие шатер в стиле ультра-модерн в точную копию средневековых тронных залов с канделябрами, свечами, зеркалами и застывшими у окон стражниками. На месте кресла появился настоящий королевский трон с гербом и накинутой на ручку мантией, на который Алиса, забыв про опаску, тут же взобралась. Выросшие из ниоткуда опахала стали обмахивать ее приятным надушенным воздухом. Прямо под ноги прискакал, громко топоча, китайский столик с разными вкусностями на спине. Уверенной рукой Алиса взяла гроздь винограда и положила сочную ягоду в рот. По дирижерскому жесту Шута она поняла, что представление начинается, про себя отметив, что прелюдия ей нравится, и, кто знает, быть может, старый пердун, э-э-э… Шут еще на что-то и способен.
Тот в свою очередь основательно прокашлялся, пару раз громко взял ноту «ми» и, хрустнув пальцами, заговорил:
- Собрались однажды гаер, паяц, шут и фигляр… - говоря это, Шут умышленно делал паузу после каждого слова, подчеркивая ударением каждое из них, - играть в русскую рулетку…
Шут многозначительно замолчал и уставился на Алису глазами полными радостного блеска, еле сдерживая неистовый смех, готовый громом восторга вырваться наружу, лишь только кончики ее губ изобразят хоть какое-то подобие улыбки. Но ничего такого не случилось – Алиса продолжала смотреть на Шута в ожидании смешной шутки.
- Пистолетом Макарова! – добавил Шут, уверенный, что на этот раз неприступная крепость Алисиной невозмутимости рухнет. Но нет – эти стены были готовы и не к такому штурму.
На несколько мгновений Шут замешкался, словно пытаясь подобрать подходящие слова для выражения своего замысла, отчего стал выкручивать пальцы на руках и кусать губы. В какой-то миг Алисе показалось, что это и была вся шутка, что после слова «Макарова» ей и нужно было нелепо рассмеяться и, протирая от слез глаза, похвалить Шута за его великолепное чувство юмора, но она снова, как и в прошлый раз упустила этот момент. Теперь Шут может снова расстроиться и, возможно, даже передумает отдавать ей колпак. От этих мыслей Алиса слегка приуныла, но Шут сам пришел к ней на помощь, разметав эти тучи новой репликой.
- Первым стрелял паяц! Стрелял в голову, а попал себе в ногу! Потому что не знал, где у пистолета рукоятка, а где ствол!
- Да ты что?! – завизжала Алиса, захлопав в ладоши от восторга, отчего ягоды винограда разлетелись в разные стороны. Изображать истерический смех, как оказалось, было очень просто.
Шут оценил этот всплеск эмоций и почувствовал себя гораздо увереннее.
- Вторым стрелял фигляр! Стрелял себе в голову, а попал в задницу!
От смеха Алиса схватилась за живот и с минуту не могла ничего говорить, и лишь жестами показывала Шуту, чтобы он подождал пару секунд, а то она лопнет от смеха.
- А знаешь почему?! – продолжал тот. – Потому что в детстве чейласы поменяли ему задницу и голову местами! – Теперь и Шут гоготал во все горло, так, что временами обдавал Алису своим не особо свежим дыханием. – А он об этом даже не догадывался! И ел задницей! И пил задницей! И даже говорил задницей!
Вскоре Алиса поймала себя на мысли, что ей действительно смешно. Смех лился из ее уст непрестанным потоком, а по щекам бежали слезы, размывая засохшую тушь.
Шут продолжал.
- Третьим стрелял паяц, попал себе в голову, а мозга не задел!
Снова взрыв смеха. Алиса уже не могла расслышать, кто из них смеется громче – она или Шут. Но это было уже не столь важно. Шут был на коне, и прерывать поток его фантазий ей не хотелось.
Однако продолжения не следовало, и вскоре Алиса перестала смеяться совсем. В наступившей тишине она спокойно вытерла слезы и потрогала себя за щеки, которые просто горели огнем от только что пережитых эмоций.
- Постой, - сказала она вдруг, - а что шут?
Шута этот вопрос несколько удивил и даже застал врасплох.
- Шут? – переспросил он, прикусив палец. - Шут, - повторил он, как бы размышляя. - А шут и вовсе промахнулся! Он же не дурак, – взорвался он новым вулканом смеха.
Алисе эта шутка показалась не столь смешной, как предыдущие, но все же она предпочла чуть-чуть посмеяться – так, на всякий случай.
Шут, однако, не заметил подвоха.
- И вообще, - продолжал он, - почему, на каком бы этаже я не вошел в лифт, там вечно висит эта дурацкая табличка?! Правила пользования лифтом! Нет, чтобы повесить для каждого этажа отдельную! – смех его наполнил все помещение и, отразившись от высоких стен многоголосым эхом, помчался в хаотичных направлениях, сталкиваясь друг с другом, переплетаясь, словно пальцы влюбленных и сотрясая царский холл органным резонансом.
Алиса ощутила всю мощь этого трюка, отчего по ее спине пробежало не одно стадо ошарашенных мурашек. Шуту в пору было занять место великого Гарри Гудини или прочих популярных иллюзионистов современности. Как оказалось, удивить он мог. И впечатлить тоже. Но вот с шутками у него явно были проблемы, и последняя из них была явным подтверждением этому.
На всякий случай Алиса еще раз протерла глаза, якобы от слез, и назвала Шута гением. Другой оценки тот и не ожидал и, как показалось Алисе, собирался продолжить шутить, чего ей, по правде говоря, не хотелось.
- Это все, конечно, очень смешно, - сказала Алиса якобы нехотя, чтобы не расстраивать Шута, - но мне уже пора, - и опустила глаза, пытаясь изобразить грусть.
- Как? Уже? – искренне удивился Шут. – А как же… - и принялся нервно загибать пальцы, бормоча что-то себе под нос. – У меня еще шестнадцать актов запланировано. И фейерверк, - добавил он, хлопнув себя по ягодицам.
- Шут, посмотри сюда! – крикнула Алиса, пытаясь придать своему голосу как можно больше веселости и выпучив вперед живот. – Ты хочешь, чтобы я лопнула?! Да и вообще – не последний же день видимся. Надо что-то оставить и на завтра.
- Завтра? – удивился Шут. – Кто такой Завтра и почему мы должны ему что-то оставлять?
Такой вопрос застал Алису врасплох. Еще одна глупая шутка? Из разряда предыдущих? Если так, то Шут блестяще владел своей мимикой, так как на лице его господствовало глобальное подозрение и ревность.
- Шут, ну я же сказала, если ты произнесешь еще хоть слово, я лопну от смеха, - нашлась, что ответить Алиса. - Будет время, расскажешь остальное.
Шута эта фраза успокоила.
- Время будет, - проговорил он, понимающе кивнув. – Куда ж без времени? Не будет времени – не будет расписаний. Тогда как? – и вопросительно развел руками.
- Вот и я про то же, - подхватила Алиса. – А мне по расписанию как раз нужно бежать. Вон, без пяти три уже.
Шут выдержал недолгую паузу.
- А, ну так бы сразу и сказала, - проговорил он, спохватившись. – Тогда – пока, - и принялся за свои повседневные дела.
У Алисы так и отвисла челюсть. Неужели он забыл о своем обещании? Нет, так нечестно.
- Шут, а как же колпак, - проговорила она дрожащим голосом.
- Какой колпак? – не понял тот.
- Как какой? Твой колпак. Ты же обещал мне его дать, - с каждым словом, дрожь в Алисином голосе усиливалась, и она была вот-вот готова заплакать.
- Ах да, колпак, - вспомнил Шут. - Да на, забирай.
С этими словами Шут схватился за рога колпака и принялся усердно стаскивать его с головы, что было, по-видимому, не очень легко.
- Извини, двадцать лет на сцене – не шутка, - проговорил он виновато, но с гордостью, посмотрев на Алису. После этого он свалился на спину, уперся ногами в руки, которыми тянул колпак, и стал, как эпилептик, кататься по полу, то и дело сливаясь с клетчатым узором. В конце концов, колпак подался и с громким хлопком, словно выстрелившая бутылка шампанского, соскочил со вспотевшей головы. В нос Алисе тут же ударил странный запах. Не то чтобы неприятный, а, скажем, необычный, но ноздри пощипывающий. Похоже, Шут не шутил, что не снимал его двадцать лет. Не удивительно, что волосы его приняли форму колпака, в котором они томились столько времени, отчего Шут напоминал Алисе языческого бога Ярило, изображение которого она однажды видела в книге.
От увиденного Алиса не смогла не рассмеяться. Что в колпаке, что без него, Шут выглядел одинаково – разница была лишь в цвете того, что было на его голове.
- На, - протянул он Алисе свой незаменимый атрибут.
- Как, так просто? – не поверила Алиса.
- А на кой он мне? – так же беспристрастно отреагировал Шут.
- Ну, не знаю, - засомневалась Алиса, не зная уже, стоит ли ей принимать этот подарок. – Ты же шут, тебе виднее.
Шут все стоял с протянутой рукой.
- И тебе даже не интересно, зачем на нем столько бубенчиков? – не могла уняться Алиса, зная ответ на этот каверзный вопрос.
- Да хрен их знает – висят себе и висят, - беспристрастно проговорил Шут. Казалось, что колпак лишил его веселой глупости, которую он излучал до этого. – Всегда тут были.
«Да уж», - подумала Алиса, глядя на бесценный артефакт в руке Шута, для получения которого она бесчеловечно лишила человека головы и уподобилась бессердечному палачу, который рубит головы направо и налево, по сути дела лишь ради пары золотых, причитающихся ему по профсоюзному прайсу. И все это зря? Если уж ты решил поступиться чьей-то жизнью ради достижения своей корыстной цели, так будь добр, убедись, что эта жертва действительно необходима.
- Ладно, давай сюда, - сказала Алиса плоским голосом и небрежным рывком вырвала колпак из руки Шута. – Зачем искать скрытый смысл там, где смысл очевиден?
С этими словами Алиса поднесла колпак к лицу. На всякий случай и очень осторожно она, словно в пересохший колодец, поглядела в черноту его внутренней части, опасаясь, что оттуда выскочит паук или выпорхнет летучая мышь. Ничего подобного не случилось, но все равно Алиса медлила с водружением колпака себе на голову. Ожидание этого события, которое, казалось, никогда не наступит, превратило само это событие в некое подобие мифа, об осуществлении которого было стыдно и подумать, не то, что мечтать.
Но мечта-то осуществилась. И раздумывать теперь поздно. Судьба клюнула в больную рану – уж, будь добра, терпи.
- Говорить надо что-нибудь? – спросила Алиса сухо, не сводя глаз с просаленной шутовской короны.
- Скажи «аминь», и хор ответит «аллилуйя», - непринужденно ответил Шут.
«Тоже мне советник», - подумала Алиса и медленно подняла колпак над головой. Время будто замерло вместе с ее дыханием. Наступившая тишина подчеркнула глобальность происходящего.
Еще мгновение, и колпак голодным паразитом присосался к голове Алисы, втянув, словно вакуумная дыра, в себя ее черные волосы, отчего Алиса невольно вспомнила выражение «волосы встали дыбом».
Тут же что-то невероятное произошло со всем, что ее окружало. Сказочные декорации, погрузившие Алису в мир средневековья вдруг потускнели и превратились в черно-белый гротескный рисунок, выполненный углем на шершавом холсте, после чего и совсем растворились в объявшей все серости. Тут же Алиса поняла, насколько лживы трюки Шута… И как он, обладая такой силой внушения и воздействия на простые умы, мог снизойти до таких дешевых трюков? Алиса чувствовала ложь – видела. Но видела не в обычном понимании этого слова. И даже не в понимании его великим гуру Карлосом К. на последней стадии постижения секретов учения мексиканских наркоманов… э-э-э – магов. А просто видела. Так, как видят младенцы, только что появившиеся на свет – не знающие фальши и тщеславия. Просто видела – открытыми глазами и таким же открытым разумом. Всепроникающим рентгеновским взглядом. А что видела – фиг его знает. Что-то видела.
Видела Шута – маленькое, серенькое, нерешительное существо, застывшее в оцепенении от созерцания рождения нового состояния создания переходного возраста – единственного свидетеля недавнего перевоплощения.
Внезапно Алиса ощутила неописуемый порыв стремления говорить – говорить правду. Поток свежего, бодрящего воздуха ворвался в ее ноздри, пронесся по стволу трахеи и наполнил кислородом каждую альвеолу ее бронхиального дерева, затрепетавшего легким шелестом и заставившего Алису дышать во всю грудь. Ей стало жарко, и она расстегнула верхние застежки своей блузки, отчего у Шута снова случился приступ эйфории, что было видно по его потерявшему смысл лицу и потекшим по подбородку слюням. На этот раз Алиса решила сразу пресечь этот ментальный онанизм.
- Э-эй, - обратилась она к Шуту и пару раз щелкнула пальцами, чтобы вывести его из состояния гипноза.
Шут вздрогнул. Раздалось неловкое: а?
- Глухих, говорю, повезли, - ссарказничала Алиса.
- Как? Уже? – спохватился Шут, не зная, куда ему бежать и за что хвататься.
- Да ты не беспокойся, - поспешила успокоить его Алиса. – Покатаются – вернутся. Ты лучше спроси у меня что-нибудь, - добавила она и выжидающе уставилась на Шута в ожидании вопроса, который поможет ей удостовериться в том, что колпак действительно работает.
Шута эта просьба застала врасплох. Пережитые только что эмоции не хотели отпускать его застоявшийся разум. Да и сам он не особо хотел от них избавляться.
- Э-э-э, - протянул он, наконец, пытаясь найти что-нибудь подходящее. – Ну-у-у, - затянул он снова. Но ничего в голову не приходило, отчего Шут стал выкручивать себе пальцы и неопределенно водить руками перед собой, словно пытаясь этими движениями вычленить необходимый вопрос из воздуха. – Э-э-э.
- Шут, ну долго ты еще? – не выдержала Алиса. – Неужели так трудно найти вопрос, на который есть только один ответ?
- Нет, - резко отрезал Шут.
- Ну так в чем проблема? Давай.
- Э-э-э. Сколько будет два плюс восемь?
- Ну здравствуйте, - опешила Алиса. – Посущественнее можно что-нибудь?
- Посущественнее? Можно и посущественнее, - ответил Шут, почувствовав внезапную уверенность. – Сколько будет триста тридцать два плюс восемьсот шестьдесят четыре?
- Шут, ты действительно дурак или притворяешься? – не выдержала Алиса.
- Ну-у, вообще-то я дурак, - растяжисто начал тот, - но попритворяться тоже люблю. Дурак дураку рознь. Одно дело – быть дураком от природы, совсем другое – его изображать. Не каждый же дурак признает то, что он дурак. В ином случае он уже не дурак, а только притворяется.
Закончив данный силлогизм, Шут триумфально развел руками, на несколько мгновений застыв в этой позе. Алисе же, по сути дела, было плевать на услышанную только что череду размышлений, хотя она и выслушала до конца эту речь, при этом всем своим видом изобразив, что аплодисментов Шут может не ждать. Уловив ее взгляд, руки Шута медленно и плавно опустились, словно подтаявшие батончики шоколада, торчащие из забытого на жаре праздничного пирога.
- Слушай, - начала жестко Алиса, - ты можешь спросить меня о чем-то действительно важном? Ну там – где у Электроника кнопка или кто подставил Кролика Роджера?
- Да кстати, - заинтересовался Шут, подозрительно сдвинув брови, - а кто подставил Кролика Роджера?
- Как кто – Багс Банни, - вырвалось у Алисы само собой.
- А-а, я так и знал! – воскликнул Шут. – Эта серая сволочь всегда мне не нравилась. Вассап док, вассап док? А у самого только морковки на уме.
- Ну ты понял, что нужно? – торопила его Алиса, которой не терпелось продолжить эксперимент. - Спрашивай уже.
Еще несколько секунд Шут подумал, после чего выстрелил:
- Когда рак свистнет на горе?
- Когда гора пойдет к Магомету, - также быстро ответила Алиса, уже ощущая, как правда ворсистыми, горькими плетками вырывается из ее уст.
- Как Ленин обманул жандармов? – продолжал Шут, смекнув, что от него требуется.
- Бессовестно.
Пауза.
- Кому на Руси жить хорошо?
- Неруси.
- А кто виноват?
- У сильного – бессильный.
- И что делать?
- Пердеть да бегать! – вырвалось у Алисы внезапно, отчего она неловко зажала рот рукой и слегка покраснела. Такой пошлости она от себя не ожидала, однако если такой ответ выдал колпак, то, похоже, это была правда. А правда, какой бы пошлой она ни была, остается правдой.
- Такой вариант мне по душе, - одобряюще кивнул Шут. – Обязательно прибегну к нему, если вопрос станет раком. Тьфу – боком. Или все-таки раком? Короче говоря – ребром.
- Ты не отвлекайся, - оборвала его Алиса. – Цитатами потом будешь блистать.
Шут сделал извиняющеся-участливое лицо, метнув в сторону Алисы преданный взгляд.
- За что аборигены съели Кука?
- За сочные ляжки.
- А как говорил Заратустра?
Алиса не знала, как ответить на этот вопрос, потому что понятия не имела, кто такой Заратустра, и поэтому решила на него не отвечать вообще.
- Без комментариев, - сказала она небрежно.
- Умный гад, - оценил Шут. - Без комментариев нести такую ересь и я бы смог.
- Ну, давай, давай, спрашивай дальше, - возбужденно торопила его Алиса. Ощущение взрослости заставляло ее трепетать. Но Шут к этому моменту уже исчерпал весь свой ментальный запас и боялся, как бы не рухнуть перед Алисой в грязь лицом.
- Стегоцефалы летают? – извернулся он чудом.
- Ха! Еще как летают, - выдала на взлете Алиса.
- Да?! – недоуменно скривил губы Шут. – А я думал, они давно вымерли.
- Щас! Жди! Вымерли. Да они тут просто стаями кишат. Иногда идешь куда-нибудь, в магазин, например, так приходится с собой мухобойку брать, чтобы отмахиваться. А так – не дадут покоя – все зубы отшлифуют. Чистолюбы.
Шут представил страшную картину налетевшей стаи стегоцефалов, решивших отшлифовать все его желто-бежевые, изрядно изъеденные кариесом и облепленные зубным камнем зубы до жемчужной белизны, отчего в ужасе схватился за щеки. Где-то вдали послышалось мерное жужжание, словно кто-то разворошил пчелиный улей.
- Давай, продолжай, - подгоняла Алиса.
Шут снова задумался. Стая стегоцефалов покинула его мысли, однако вызванное ею беспокойство осталось, отчего Шут помрачнел и вернулся к насущным вещам. Философия, хотя и могла взрастить в человеке Икара, но смысла жизни не объясняла.
- Зачем мы здесь? – проговорил он нерешительно, практически не веря, но все же где-то в глубине души все-таки веря, что, наконец, получит ответ на этот вселенский вопрос.
Алису он застал врасплох. Язык ее уже готов был что-то ляпнуть – вероятнее всего правду, но неимоверной силой воли ей удалось удержать уже готовые вырваться наружу слова. Как-никак, над этим вопросом ломали головы, да так и не сломали величайшие умы мира, и она – простая шестнадцатилетняя девочка – могла наложить крест на все философские учения древности и современности, одним единственным словом она могла перечеркнуть бесчисленные рукописи, лежащие в фундаменте бескрайней пирамиды, каждая ступень которой отмечена ступней Спинозы или Диогена, Зенона или Эпикура, Сократа или Аристотеля – она одна знала ответ на вопрос, доступный только богу. Богу! Неужели лишь одно слово позволит ей потеснить создателя? О, господи!
Подумав об этом, Алиса испытала такой трепет, что в желудке у нее зазудело, и безумно захотелось в туалет. Чтобы успокоить растревожившееся сердце, ей пришлось сделать несколько глубоких вдохов, после чего, собравшись с мыслями и закрыв глаза, она произнесла:
- За стенами.
Шут замер.
Алиса расстроилась. Никак не могла она ожидать от себя такой банальности. Однако уши ее услышали то, что только что произнес ее же язык. Ответ напоминал шутки Шута – плоские, заезженные и несмешные. Неужели и ей теперь суждено стать такой же? Поганый колпак прогонит из ее головы все оригинальные, новаторские мысли, и она станет самым скучным человеком в мире. Серым существом, совершенно не умеющим пользоваться своим серым веществом. Какой ужас. Что может быть грустнее?
Шут смотрел на Алису обомлевшим взглядом, словно понимая ее отчаянную грусть. Глаза его сверкнули. В правом мелькнуло присутствие рока. В левом – насмешка судьбы.
- Работает, - проговорил он, наконец, зачарованный внезапным откровением. – Работает, - повторил он заворожено. – Как я сам до этого не додумался? – добавил он с укором к самому себе. – Сколько новых истин можно было познать.
Алису эта реплика повергла в окончательное смятение. Чувства ее разрывались, мысли путались. Казалось, что две абсолютно разных, противоположных сущности, ангел и бес, нашептывают ей каждый в свое ухо неподдельные истины, каждый вкладывая в это понятие свой собственный универсальный смысл.
- Во рту не горчит? – донесся вдруг сквозь пелену неопределенности голос Шута, выведший Алису из поглотившего ее транса.
- Да нет вроде, - неуверенно ответила та.
- Странно, - констатировал Шут. – Обычно правда горька.
- Хотя, постой, - прервала его Алиса. – Кажется, все-таки есть какая-то горечь. Как после орехового масла.
- Точно, - заключил с понимающим видом Шут. – Это оно и есть. Но будь осторожна – то, что есть, не всегда можно пить. Кхе! Шутка.
С минуту оба молчали, после чего новая Алиса произнесла:
- Боюсь, что с этого момента шутки остались позади. Теперь мне не до шуток.
Выйдя из шапито Шута, Алиса почувствовала внезапное облегчение. Как много иногда приходиться вытерпеть ради достижения своей цели, думала она. Но если эта цель оправдывает все средства и усилия, приложенные для ее достижения, то каким сладким становится ощущение ее осуществления.
Колпак работал, и теперь Алисе не терпелось вернуться в приют, чтобы доказать назойливому доктору, что она никогда ему не врала, что Страна Чудес существует и что, если бы он хоть чуточку верил в чудеса, то и сам мог бы наслаждаться всеми ее прелестями. Ведь как приятно стать непосредственным участником того, чего не может быть на самом деле – поговорить с неведомыми зверушками или поиграть в крикет ежами, где вместо бит – фламинго. Конечно, если все время думать прямо и однобоко, куда тебе увидеть то, что находится не прямо, а чуть-чуть за пределами визуального обзора, или немножечко за гранью обыденного восприятия.
Думая обо всем этом, Алиса отметила, что уже от кого-то слышала подобные мысли – от Болванщика или Кота…
- Кстати, а куда это он запропастился? – проронила она еле слышно, как вдруг услышала знакомый голос.
- Ну, наконец-то, вспомнили о бедном сироте.
Алиса подняла глаза и увидела Кота, лежащего на спине на раскидистой ветви кактуса и ковырявшего в зубах зубочисткой, вероятно отломанной от того же кактуса. Судя по положению Кота и его раздувшемуся животу, было ясно, что он только что обильно пообедал, как бы не кем-нибудь из родственников несчастной Сони, царство ей небесное.
- Тоже мне, сирота казанская, - иронично ответила Алиса, отметив впечатляющие размеры кошачьего брюха.
Лишь сейчас Алиса обратила внимание, что находится она не на летней лужайке, усыпанной мягкой, сочной травой, где стоял дом Шута, а в центре безбрежной, залитой жарким солнцем пустыни, обильно утыканной ветвистыми кактусами. Но хотя солнце было очень ярким, жарко не было. Даже наоборот, дул приятный легкий бриз, от которого по телу иногда пробегали приятные мурашки.
Алиса прикрыла глаза от солнца ладонью, и неторопливо осмотрела окрестности. Ничего заслуживающего внимания поблизости не было, а безбрежность раскинувшихся во все стороны просторов навевала мысли о вечном.
- Ипекакуана – не для Дона Хуана, - проговорила она, громко выдохнув. - Дон Хуан предпочитает… Кстати, Кот, - обратилась она к своему пушистому другу, - а что такое ипекакуана?
Кот ухмыльнулся.
- Я смотрю, колпак – не единственное, что ты вынесла из дома Шута, - сказал он и многозначительно подмигнул Алисе. Алиса при этом бросила на него косой взгляд, но промолчала. – Надеюсь, тебе ничего не пришлось оставить взамен?
- Если я что-то там и оставила, так это частицу здравого смысла, - ответила Алиса.
- Всего лишь частицу? - показательно удивился Кот. – А по тебе не скажешь.
- Ты не умничай? – оборвала его Алиса. – Небось, сожрал очередное невинное существо, а на десерт решил поумничать?
- А кто сказал, что Багс был невинен? – удивился в свою защиту Кот. – Я слышал, он-то как раз и подставил Кролика Роджера. А тот, оказывается, и правда был чист, а мы ему не поверили. Ах, бедняга, как он был несчастен, когда я запихивал его в рот. Я плакал, господа, глотал и плакал, - сказав это, Кот изобразил печальную мину, что длилось совсем недолго. - Но посмотри, - продолжал он в обычной своей манере, - справедливость все-таки восторжествовала! Как говорится: pereat mundus, fiat justicia. Но если даже это и не так, то в любом случае, суд всегда прав, даже если ошибается. Из семи грехов он в каком-нибудь да был повинен. А раз так – не вижу смысла для дальнейшей дискуссии.
- Вообще-то я и не собиралась, - беспечно бросила Алиса.
- Ну и правильно, - одобрительно промурлыкал Кот, пытаясь сменить позу. – Если государство совершает ошибку, ему достаточно ввести закон, который этот ошибку оправдает.
- Это точно, - устало выдохнула Алиса, после чего, осмотрев окрестности, добавила: – Ты мне лучше скажи, как мне пройти обратно к приюту.
- К приюту? – переспросил Кот. – Что может быть проще. Куда бы ты ни пошла, ты обязательно найдешь где-нибудь приют.
Алисе не хотелось тратить время на глупые шутки Кота (хватило шуток Шута), и она, не сказав ни слова, пошла прямо, куда глядели ее глаза. Кот заерзал на ветке. Было ясно, что он еще не насытился общением со своей «королевой», и попытался слезть с кактуса, но не рассчитал движений и со звуком набитого зерном мешка шлепнулся на песок. Алиса еле слышно усмехнулась, но умышленно не обернулась, продолжая идти.
Через несколько секунд Кот догнал ее и, пристроившись сбоку, пошел рядом.
- Чертов Ньютон, - заговорил он, плюя песком. - Никак не выучу его дурацкие законы.
Алиса снова усмехнулась.
- Напридумали теорий, а людям мучиться, - продолжал ругаться Кот. – Слава богу, не придумали еще законов о времени. А то жили бы, старели бы, рождались, умирали…
- Кстати, - вспомнила Алиса, невольно перебив Кота, - а ты не в курсе, что там Шут говорил про «завтра»?
- Завтра? – переспросил тот, соображая на ходу, как бы попонятнее объяснить Алисе ситуацию. – Ах, не будь я котом, я бы вряд ли смог тебе ответить. Но так как я кот, то, считай, что тебе крупно повезло. Ничего пока не надо – потом отблагодаришь. В общем, это сложно понять, но у нас, в Стране, нет тут никакого «завтра». А почему его нет, так это потому что никто не может даже представить, что он сделает в следующий момент. А если не можешь поручиться за следующий миг, то, что говорить о целом грядущем дне? Вот я, например, думаешь, я знаю, какое слово скажу следом? Да никогда в жизни я не угадаю, какое из них сейчас соскочит с моего языка.
Для наглядности, Кот высунул свой длинный язык и застыл на несколько мгновений в неподвижности. Тут же на самом его кончике образовались какие-то буквы, и даже не буквы, а китайские иероглифы, которые резво спрыгнули вниз и зарылись в песок.
- Ну вот, я же говорил – пойди теперь поймай, - пожаловался Кот, обрадованный удачным исходом эксперимента. - Было б воробьем… а то – ящерица.
Алиса понимающе кивнула. Ей безумно захотелось спросить, что означали эти знаки на языке Кота, но, судя по тому, что тот только что сказал, он и сам не имел об этом ни малейшего понятия.
- Ты посмотри вокруг, - продолжал Кот, - уже давно время ужина, а, судя по солнцу, так только пообедали.
Сказав это, он невольно покосился на свой живот и постарался незаметно его втянуть. Алиса не обратила на это внимания.
- Кстати, - сказала она, почувствовав невыносимый голод, - это ты вовремя вспомнил – неплохо было бы что-нибудь перекусить.
Кот взглянул на Алису преданным взглядом и неизвестно откуда из-под шерсти извлек кусок проволоки и плоскогубцы. Довольно улыбнувшись, он протянул их Алисе.
- Это еще зачем? – не поняла та.
- Ну как же, - удивился Кот, - ты же сама только что сказала, что было бы неплохо что-нибудь перекусить. А что может быть лучше куска мягкой, нежной алюминиевой проволоки?
Алисе эта шутка не понравилась, так как есть ей действительно хотелось очень сильно.
- Ты что, язвить вздумал? - сказала она гневно.
- Я? – испугался Кот. – Ни в коем случае. После пары застолий с Шутом, мне пришлось напрочь отказаться от двусмысленности. Как в принципе и всем остальным здесь живущим. А кто не пьянствовал с Шутом? Все грешны. Вот и суди сама – ходить голодной или правильно изъясняться. Так что если решишь что-то сказать, подумай дважды, а это ли ты хочешь сказать, чтоб, не дай бог, не сказать что-то другое. Забудь все пословицы, поговорки и прочий языковой сор – поверь мне, так гораздо безопасней. Ведь не дай бог тебе сказать: «держите меня семеро» или «ущипните меня». Тогда уж точно, уверяю, покоя тебе долго не будет. Тут же примчатся семь богатырей и разыграют в карты с гномами, кто будет держать первыми. Следом жди семь нянек, семь тощих коров, семь тучных, семь слепых с поводырем… козлята и те прибегут. Пока каждый не подержит в паре с шестерыми или пока не ущипнет – не отвяжутся.
- Что, так все серьезно? – не веря, спросила Алиса.
- Конечно! – по-профессорски крикнул Кот. – Если хочешь пить, так и говори: «хочу пить», а лучше – «дайте пить». И желательно со знаком восклицания. А с такими фразами как «что-то во рту пересохло» или «сейчас умру от жажды» и прочей прагматикой много толку не добьешься – так и сдохнешь от жажды или будешь ходить с пересохшим ртом.
«Тяжелый случай», - подумала Алиса, но вслух сказала:
- Ну хорошо – неплохо было бы найти какую-нибудь забегаловку и…
Алиса запнулась на полуслове и задумалась. Произнесенная только что «забегаловка» предстала в ее воображении в виде места, куда кто-то постоянно забегает, и почему-то этим местом оказывался либо лифт, либо туалет.
- …закусочную, - исправилась она, спустя мгновение, - харчевню… ресторан, в конце концов, и что-нибудь съесть.
- А, ну так бы сразу и сказала, - протянул Кот, сообразив, что к чему. – Тут за углом как раз есть одна забегаловка. Могли бы перекусить там.
Алиса не обратила внимания на произнесенные только что двусмысленные слова и, оглядев окрестности, попыталась найти забегаловку или какое-нибудь другое здание, за углом которого она могла разместиться, или на крайний случай просто угол, стоящий посреди пустыни, но ничего кроме песчаной равнины, утыканной кактусами и верблюжьей колючкой, не увидела.
- За каким еще углом? - вырвалось у нее само собой.
- Как за каким! – удивился Кот. – Кактуса, конечно!
Недоверчиво Алиса подошла к ближайшему кактусу и заглянула за него. Действительно, за кактусом, который, как оказалось, был довольно угловат, мирно расположилась небольшая закусочная с прибитой над входом улыбающейся во весь рот головой осла в кепке расцветки арбузной корки. Надпить под ней гласила: «будешь?!»
Алиса подумала, что будет. Но что именно, пока не знала.
Внутреннее убранство забегаловки напоминало обычный кабак, где утомленные за время рабочего дня жители могли опрокинуть пару-тройку кружек пива со шпикачками и поболтать друг с другом на насущные темы. Внутри царил приятный тихий галдеж, из которого изредка вырывалось какое-нибудь громкое слово или фраза, как правило – междометие. На вошедших Алису и Кота никто не обратил внимания. Даже то, что на голове Алисы был довольно заметный колпак, не привлекло никакого интереса со стороны присутствующих.
Алиса обежала глазами помещение и, увидев один свободный столик, поспешила протиснуться к нему. Взобравшись на высокий стул, она обнаружила, что Кот уже сидел напротив и с умным видом листал меню, изредка поправляя полукруглые очки.
- Хм, да здесь деликатесы, каких не сыщешь и на Лукулловом пиру, - проговорил он, как истинный гурман, не отрывая глаз от меню.
Алиса вдохновилась этой фразой, хотя и не знала, кто такой Лукулл, и чем славились его пиры, и тоже принялась изучать список предлагаемых блюд, среди которых действительно попадались истинные шедевры, если судить по названиям.
Перечень яств блистал такими названиями как:
- хрен с редькой
- чечевичная похлебка
- пуд соли
- манна небесная
- святой дух
- мушка, проглоченная лягушкой, проглоченной ужом, проглоченным ежом, проглоченным лисой, пойманной охотником, содравшим с нее шкуру, прибившим ее на стену и, в конце концов, умершим от аллергии
- медовый язык
- сердце с желчью
и так далее;
среди напитков фигурировали:
- дикий мед
- рог изобилия (по всей видимости, коктейль)
- пятая загадка Сфинкса (то же самое)
- птичье молоко
- нектар…
Дальше Алиса читать не стала, остановив свой выбор на нектаре. Уж очень ей хотелось ощутить себя крохотной птичкой колибри или изящной феей, питающейся исключительно цветочной пыльцой. Но к несчастью нектар шел только в сочетании с амброзией, от мысли о которой Алису передернуло. Уж что-что, а горький сорняк ей есть никак не хотелось, пусть даже запивая его сладким нектаром.
- Тимон Афинский тоже отдыхает, - продолжал выражать свое восхищение Кот, впечатленный только что прочитанным.
- Вы что-то сказали? – надменным швейцарским тоном проронил появившийся неизвестно откуда гарсон, всем своим видом напоминавший цаплю – такой же высокий и длинноносый.
От неожиданности Кот вздрогнул и чуть не выронил меню, после чего бросил на подошедшего косой взгляд. На долю секунды Алисе даже показалось, что с его лица соскользнула улыбка. Но если даже это и было правдой, то длилось это лишь микроскопический отрезок времени, такой короткий, что наводил на сомнение, а было ли это на самом деле? Осознав свою оплошность и вспомнив свой статус всезнающего знатока, Кот решил продемонстрировать свои знания и здесь.
- Я говорю, вот хлеб у вас без зрелищ… а вместо зрелищ, можно хотя бы маслом помазать?
- Вместо масла – пушки, - ответил официант коротко и ясно, соблюдая солдатскую стойку и невозмутимость лица. Алисе даже показалось, что он сказал это по-немецки, но так как она не понимала по-немецки ни слова, то поняла, что это ей лишь показалось.
- Да? – не мог уняться Кот, не в силах терпеть такого некорректного обслуживания. – Видать, не все еще перековали на арала.
Гарсон не обратил на эту реплику ни малейшего внимания, продолжая стоять по стойке «смирно». Кота это раздражило еще сильнее. Немного дружно помолчали, после чего Кот снова решил блеснуть своими знаниями деликатной пищи.
- А яблочки у вас свежие? – спросил он с ехидной улыбкой.
- Яблоки раздора всегда свежие, - был ответ, ясный и короткий, как и предыдущий.
Кот не унимался.
- Я не эти имею ввиду, - проговорил он жестко. – Гесперид.
- Гесперид только для VIP, - отрезал Цапля.
Кота такой ответ взбесил. Никогда в жизни он еще не был так оскорблен, еще и в присутствии дамы, да еще какой! С парфянской улыбкой он измерил обидчика хищным взглядом, после чего, явно разработав в голове беспроигрышный план, с блаженным облегчением на лице и даже как бы с благодарностью в голосе сказал:
- Давно я не ел таких сладких обид. Хотя и не заказывал.
- За счет заведения, - бросил гарсон.
- Чаевые после, - любезно ответил Кот, облизнув верхний ряд острых, белых зубов.
Алисе надоел этот спор, и она продолжила изучать список блюд.
Второе, на чем остановился ее выбор, были «акриды с диким медом». Хоть она и не знала, что такое акриды, но точно догадывалась, что наверняка это что-то французское – нечто наподобие эклеров, круасанов и прочих вкусностей.
Кот заказал «пару обещаний с надеждой», сославшись на то, что он на диете, а одними обещаниями сыт не будешь.
Гарсон на это заявил, что для тех, кто особенно беспокоится за свою фигуру у них есть специальный, но довольно дорогой лот – «рацион святого Антония», от чего Кот очень вежливо отказался, сославшись на то, что хотя он и на диете, но есть иногда все-таки не гнушается.
Доставили заказ.
Перед Котом поставили небольшое блюдце с горящей свечой, сказав при этом, что свеча эта никогда не погаснет, а до тех пор, пока она не погаснет, Кот будет излучать молодость и великолепие.
Заказ Алисы доставили на огромном подносе, накрытом куполообразной крышкой. В столовый набор входили нож, большая двузубая вилка и сачок, применение которому Алиса никак не могла вообразить. Но стоило официанту снять крышку, как все стало на свои места. С блюда с громким рокотом разлетелись в разные стороны огромные кузнечики, и даже не кузнечики, а самая настоящая саранча.
Закрыв от испуга глаза, Алиса принялась яростно отмахиваться от жужжащих агрессоров сачком и ножом. Один из них запутался в сетке, другого она разрубила на две половины, которые плюхнулись прямо в чашу с медом, где плескались еще добрые два часа. Наблюдавшие за этой сценой завсегдатаи встретили это действо громкими овациями и бурными аплодисментами.
Удостоенная всеобщим вниманием, Алиса привстала и скромно поклонилась, но есть разрубленного кузнечика все равно не желала, пусть даже вся почтенная публика просила бы этого. Но к счастью этого от нее и не требовалось – одарив Алису щедрыми аплодисментами, все как один посетители вернулись к своим кружкам с пивом и принялись продолжать обсуждать насущные темы. Кабак снова загудел приятным гомоном.
Алиса вспомнила, что с ней был кавалер – Кот, о котором она совсем забыла из-за неожиданного эффекта выбранного ею блюда, и взглянула на своего спутника. Тот сидел с жалостным видом и смотрел, как перед ним на заполненном растаявшим воском блюдце догорает обещанная гореть вечно свеча. Хоть, глядя на нее и было ясно, что гореть ей осталось самое большее – пару минут, Кот, до последнего не желал в это верить и, не моргая, преданным, собачим взглядом глядел на нее снизу вверх, упершись подбородком в поверхность стола, словно пытаясь остановить ее таяние этим наивным детским трюком, с мелькавшим в зрачках огоньком надежды, отражавшимся от беспощадного язычка пламени, танцующего на кончике тлеющего фитиля и насмешливо говорившего – нет.
На мгновение Алисе стало его жалко – уж больно страдальческий вид у него был. Она даже подумала, что, будь он попрошайкой на вокзале, подошедшим к ней с протянутой рукой и таким же безнадежным взглядом, она бы, не думая, отдала ему все свои деньги. Но стоило ей об этом подумать, как огонек свечи погас, а вместе с ним исчезло жалостное выражение на лице Кота.
- Вкуснятина, - сказал он довольный, вытирая рот лапой и облизнув зубы. – Отличная вещь – рекомендую.
Такая перемена Алису удивила и даже немного расстроила. Как показала ситуация, обмануть ее было совсем несложно – нужно было лишь страдальчески свести брови, искривить в печали рот и пустить скупую слезу. Нет, нужно было срочно найти применение колпаку. В ином случае она так и останется чувствительной девочкой, над которой сможет злостно подшутить каждый встречный.
Стоило Алисе подумать о колпаке и его хозяине, бывшем хозяине, как дверь забегаловки с грохотом распахнулась, и на пороге появился растрепанный Шут. С бешеными глазами он запер за собой дверь и уперся в нее спиной.
- Ганнибал у ворот! А вы тут чаи гоняете?! – заорал он, что есть мощи, обежав присутствовавших безумным взглядом.
Все отреагировали дружным «о-о-о» и сковавшим всех молчанием. Хотя длилось оно недолго: узнав в ворвавшемся всеобщего любимца, почтенная публика разразилась неистовым хохотом и дружными аплодисментами. По продолжительности они длились, однако, ничуть не более чем те, которые совсем недавно заработала Алиса. Закончив рукоплескания и овации, публика вернулась к своим насущным делам, вернее к их обсуждению.
- А-а-ай! – досадно прорычал Шут, пробежал по дубовым столам и выпрыгнул в застекленное окно головой вперед. Стоило ему это сделать, как дверь с громким треском отворилась вновь, и через помещение пролетело нечто жужжащее (как показалось Алисе, их было даже два, но чего именно, она так и не смогла разглядеть), оставившее за собой на столах, кружках, тарелках, потолке и прочем, с чем оно соприкоснулось, сверкающий след чистоты, от которого у Алисы зарябило в глазах.
Также как и Шут, нечто исчезло в окне, осколки которого тоже стали излучать кристальную чистоту.
- Интересно, кто заказал это блюдо? – пассивно произнесла Алиса, чувствуя, что пребывание в этом месте становится ей чуждым. Хоть она и не съела ни крошки хоть чего-нибудь съедобного, но голода больше не ощущала, а поэтому и находиться здесь больше не видела смысла.
Кот понял ее взгляд.
Выйдя наружу, Алиса обнаружила, что вместо бескрайней, желтой пустыни, из которой они совсем недавно вышли, войдя в закусочную, теперь простерлось равнинное плато, усеянное небывалыми экзотическими растениями, среди которых то и дело виднелись руины древних зданий, останки некогда величественных построек с колоннами, аркадами, портиками, напоминавшие ей картинки с изображением Акрополя или городов майя. Повсюду на земле были видны полутела атлантов и кариатид, осколки статуй мифических животных: кентавров, сфинксов, пегасов, грифонов… мраморных бюстов и гипсовых изваяний героев древности. Все напоминало о существовании здесь некогда прекрасного города, варварски разрушенного неизвестной силой. Между отшлифованных человеком и временем камней, то и дело юркали быстрые ящерицы. Шум кустарника навевал мысли о вечном. Однако, судя по раскинувшемуся пейзажу, ни человек, ни то, что он создает, никогда не сможет претендовать на ее снисхождение и стать однажды ее частью – вечности. Глядя на все это, Алиса стала вспоминать, кто был автором «Потерянного Рая», но как она ни пыталась вычленить из памяти имя, ничего кроме отстраненного образа и картинки грустного дьявола, восседающего в одиночестве на каменном троне посреди Эдемского сада, на ум не приходило. Минтон, Хилтон… ну да бог с ним.
- Как быстро здесь все меняется - проговорила она тихо, боясь нарушить своим голосом безмятежную атмосферу. – Не успеешь привыкнуть к одному, а перед тобой уже нечто совсем другое.
Кот выдержал таинственную паузу.
- Это ли не прелесть? – подал он смазливый голос. – Чего еще может желать душа?
- Душа-то да, но вот глаза отказываются верить, - также тихо отвечала Алиса.
- А ты закрой глаза и смотри душой, - Кот был краток в своем наслаждении потерявшей отсчет времени атмосферой.
- Не знаю, - протянула Алиса, - меня учили сначала видеть глазами, и лишь потом думать над тем, что увидела, умом, а вот чтобы сразу душой…
Алиса сделала небольшую грустную паузу, после чего добавила:
- Душой истину не поймешь.
Услышав любимое слово «истина», которое он всегда был не прочь подвергнуть жесткому всестороннему анализу, Кот ощутил невыразимое желание высказаться, которое, в принципе, редко его покидало.
- Чего не знаю, то обязательно узнаю, - начал он тихо и медленно. - Что узнаю, то обязательно постараюсь понять. А что не пойму, в то не поверю. Мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место для веры. Вера несет частицу чуда. А знание… знание – лишь констатация факта, прошлого – константа. Постоянство. А что может быть скучнее постоянства? Человеку свойственно меняться, как свойственно меняться миру. Посмотри вокруг – была Атлантида, стала Аркадия. Когда-нибудь станет Меккой, которая однажды снизойдет до Вавилона. Даже камням свойственно дышать. А если все меняется, то почему бы не изменить и стандарты? Стандарт – это клетка, так же как слово – тюрьма для понятия, что в свою очередь ограничивает истину. А истина, она не поддается стандартам. Независимо от слов, она всегда остается собой. Вот средоточие постоянства – самой скучной вещи в мире. А теперь скажи мне – нужна ли тебе эта самая истина?
Алиса глубоко и тяжело вздохнула.
- Нужна, - выдохнула она с грустью.
- Тьхе! – вырвалось у Кота недоуменно. Уж чего, а такого ответа он никак не ожидал. – Но что она тебе даст, эта истина?! – не мог он смириться. – Какую радость?! Какое удовольствие?!
- Понимание, - был короткий ответ Алисы.
- Понимание, - повторил, опустив глаза, Кот. - Но зачем, зачем пытаться понять то, что не требует понимания? Что за дурацкая натура – пытаться все осознать, проанализировать, проникнуть в суть? Зачем ты округляешь глаза, когда видишь что-то необычное? Чтобы лучше разглядеть? Или чтобы показать, что, мол, вот оно – чудо, глядите скорее! Случилось чудо – радуйтесь тому, что оно случилось! Ведь чудеса случаются так редко. А вы делаете из него бог весть что – урода, изгоя, экспонат… А кто-то обязательно захочет пустить в него пулю, чтобы стать знаменитым, или запустить в него шприц и скальпель, чтобы стать умнее… А зачем вам этот ум, если вы настолько глупы, что не можете даже понять, для чего вам нужно пытаться понять то, что не требует понимания?
Алиса ничего не отвечала. Кот немного помолчал, затем продолжил:
- Сколько людей сломали жизни ради вашего знания. Но учти, всякое знание порождает и незнание. Ведь ты не можешь знать всего того, что знаю я, так же как и мне неведомы все знания, хранящиеся в глубинах твоего мозга. И какой здесь может быть вывод? Я знаю, что я ничего не знаю – вот девиз действительно умного человека. Вот единственное знание, которое нужно понимать в первую очередь. А вообще, я скажу тебе по секрету, знание убивает. Знание бесчеловечно и жестоко. Знание лишает тебя веры. Знание свергает с небес богов и осмеивает пророков. Посмотри вокруг и подумай – что привело к тому, что ты сейчас видишь? Страна богов – в забвении. Кому они теперь нужны?
Не успел Кот договорить свою мысль, как его и Алисы внимание привлек отдаленный звенящий звук. Оба посмотрели в сторону, откуда он доносился. По простершейся поперек их пути дороге медленно приближалась длинная процессия. Издалека было сложно что-то разглядеть, но, спустя несколько минут, головная ее часть поравнялась с Алисой и Котом.
Во главе колонны ехали несколько всадников на красивых, ухоженных конях, накрытых нарядными пледами, расшитыми золотыми и серебряными нитями, изображавшими фамильные гербы, с дорогими седлами и заплетенными в косы хвостами, подвязанными шелковыми лентами. На всадниках были рыцарские доспехи, сверкавшие на солнце и отражавшие синеву небес, и пурпурные плащи, свисавшие чуть ли не до самой земли. Их грудь украшали золотые цепи с крупными звеньями и почетные голубые ленты с орденами. На головах сверкали отшлифованные шлемы с натертыми до блеска забралами и прикрепленными к ним конскими хвостами, орлиными перьями и золочеными рогами. Поперед ними бежала целая толпа скоморохов, дудевших в рожки и волынки, звеневших бубенчиками и бивших в бубны. На некоторых из них были колпаки, напоминавшие тот, что был на голове Алисы. Однако Алиса не обратила на это внимания – слишком уж эффектно и зрелищно прошагали, танцуя и цокая копытами, перед ними тяжелые лошади, неся на себе своих благородных седоков.
Вслед за рыцарями бежала свора расторопных оруженосцев, несших на бархатных подушках безупречно чистые, выдраенные и натертые шерстью мечи, принадлежавшие благородной знати, ехавшей впереди. За оруженосцами следовали псари, еле сдерживавшие бесчисленные кожаные поводки с борзыми, ротвейлерами, доберманами, мастиффами, догами, лабрадорами и прочими благородными породами неугомонно лаявших, устрашавших одним своим видом собак.
Далее перед глазами Алисы проползли, если сравнить с проплывшими только что господами, другие всадники – хмурые и пыльные, на замученных, костлявых лошадях, тяжело дышавших и пускавших изо рта пену. Их тупые копья и зазубренные мечи, подвешенные к седлам, монотонно позвякивали о закрепленные тут же щиты, зиявшие пробоинами от ударов мечей, палиц, топоров и угодивших в них стрел.
Следом угрюмо брела пехота, настолько заросшая пылью и копотью, что казалась слипшимся комком движущихся в едином потоке отдельных элементов. Из общей их массы глаза Алисы выхватили несколько пустых взглядов, в которых можно было прочитать лишь отсутствие каких-либо желаний, полной атараксии, рецепт которой зачитывал ей недавно Шут.
Сразу за бесстрастной инфантерией тянулась вереница повозок, бряцавших трофейными саблями, секирами, ятаганами, луками, копьями, бердышами, кинжалами, мечами, алебардами, стрелами, дротиками, палицами, булавами, пиками, колчанами, топорами, эспадонами, арбалетами, рапирами, чеканами, кончарами, шестоперами, палашами, джеридами, сариссами, перначами, скрамасаксами, бреттами, моргенштернами, клавами, совнями, глефами, спатами, акинаками, гастами, стилетами, крисами, кельтами, тесаками, косарями, кистенями, эспатонами и эспадронами, за которой плелась невзрачная масса маркитантов со всей своей живностью, мертвостью и прочими монатками.
В самом хвосте шествия шли несколько монахов в потрепанных рясах и с поржавевшими, окислившимися крестами, за которыми ковыляли, еле поспевая, кряхтя и воняя, пара чумных, шестеро прокаженных и столько же юродивых.
- А вот, что делает твоя в;ра, - проговорила бесстрастно Алиса, глядя вслед удалявшемуся шествию. – Лучшая вера – ни во что не верить, - добавила она, перефразировав высказанную только что Котом гипотезу.
Тот в ответ лишь довольно улыбнулся, блеснув лукавыми глазами.
Еще немного постояли, молча глядя, как оседает на дороге клубящаяся в воздухе пыль. Звук рожков, сливавшийся со звоном мечей и топотом копыт, стал еле слышен. Увиденная только что картина вызвала у Алисы ощущение обреченности.
- Вот они, вечные скитальцы, снующие туда-сюда без цели и причины в надежде однажды найти свой приют, - донеслось до слуха Алисы.
Мельком она бросила взгляд на Кота. Тот повел усом. Алиса поняла, что прочла его мысли.
Через несколько минут они догнали колонну и незаметно пристроились в ее хвосте, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Хотя, идти в окружении чумных и прокаженных было не очень приятно. А если еще прибавить к ним целый выводок олигофренов, то жаловаться на обыденность такой прогулки вряд ли бы повернулся язык.
Между попами и их маргинальным окружением шел постоянный, несуразный диалог, в котором каждый из его участников не слышал ничего из того, что говорили его собеседники, и лишь пытался высказать свою точку зрения, пусть даже никто ее не услышит, не оценит, не признает правоту его взглядов или даст на нее достойный ответ. Как говорится: «в споре побеждает тот, кто громче всех кричит», чем они и занимались. Святой отец твердил о длани господней, ведущей их через тернии жизни к неведомым благам райских высот; чумной утверждал, что неважно, какой человек одарен внешностью, а важен его внутренний мир, и свет души для зрячих глаз способен затмить любое уродство; прокаженный утверждал, что любое творение, как природное, так и человеческое, основано на скрытой в нем симметрии, а дурак просто пускал слюни и выкручивал на руках пальцы.
Безмерное небо глаголет,
Творца вседержителя волю,
И свод лучезарный вещает
По всей беспредельной вселенной
О том, как прекрасны и дивны
Деянья Господней десницы…
распевали наперебой попы.
Слушая эти слова и глядя на окружавших ее людей, если это слово можно было применить по отношению к тем, кто шел рядом, Алиса усмехнулась. И пусть в этой ухмылке был добрый шмат циничной иронии, но убор, возвышавшийся над ее головой, давал ей право смеяться над самыми несмешными вещами.
- Да я готов отдать на отсечение руку… - кричал о чем-то своем прокаженный.
И снова смех. Довольно долгий.
Пусть я не Адонис – мое обличье
С греха обличьем можно лишь сравнить…
цитировал чумной.
Но коль покроешь ты рубин эмалью,
Начнешь ли меньше ты его ценить?
И вновь здоровый смех. На этот раз до слез.
Дураку и вовсе не нужно было что-либо говорить – достаточно было посмотреть на его ничего не соображавшую рожу и попытаться представить, какие мысли роются в его пустой голове, чтобы дать волю фонтану смеха.
Никогда еще Алиса не смеялась столь злостным смехом. И, смеясь над бренными земными судьбами, обделенными хоть какими-то благами, не познавшими даже самых дешевых радостей, обреченными на вечное изгнание, окрыленными потрепанными крыльями нелепой идеи, ведомыми самообманом, скитающимися в раскаленных песках генномских долин в поисках вечно цветущего эдема – глупцами, дураками, простофилями – Алиса ощущала, насколько выше всего этого она вознеслась благодаря недавнему откровению, как высоко она парит, подобно древнему дракону, впитавшему мудрость времен, разрушающему все то, что создает человек в своем стремлении стать лучше, стать сильнее, стать совершеннее…
И тут Кот, прилипший к устам Алисы дьявольской улыбкой, возопил:
Они кричат мне, рухнув на колени:
Ведь ты один из нас! Ты здесь родился!
И тянут руки к моей царской тени,
Чтоб силою моей обогатиться.
Хотят, чтоб каждый стал из них мне равен:
Горбатый, юродив иль неимущий…
Извольте, но делиться я не вправе
Сей мудростью и силой, мне присущей.
- Эй ты! Паяц! – раздалось вдруг в ушах Алисы – мерзкий звук, прервавший поток поэзии, лившейся из ее уст. – Тебя за что кормят?! Чтоб ты голь развлекал?!
Во мгновение ока Алиса вернулась на землю. Ее исполинский рост бесследно растаял, отчего она стала, как ей показалось, еще меньше, чем была до недавнего вознесения над земной суетой, и от этого ей пришлось смотреть снизу вверх, чтобы разглядеть нарушителя ее поэтического порыва. Ну а если учесть, что тот восседал на добротном коне, то смотреть на него пришлось, придерживая колпак – чтобы не упал.
- Во-первых, - ответила она жестко, разозленная внезапным вторжением в ее ментальную эйфорию, - я не паяц. А во-вторых, никого я тут не развлекаю. И уж тем более голь.
Ошеломленный таким дерзким ответом рыцарь не сразу нашелся, что сказать, и лишь потянул поводья, заставив коня описать круг вокруг себя. Затем он поднял блестящее забрало и окинул Алису пристальным, испепеляющим взглядом, который Алиса выдержала со стойкостью нержавеющей стали.
- Юнец! - крикнул он, наконец. - А ну хватай смычок и скрипку и бегом вперед – возвещать всем и вся о пришествии новых господ!
- В-третьих, - продолжала огрызаться Алиса, - я никакой вам не юнец, и, в-четвертых – нет у меня никаких господ.
- Да ты, я смотрю, просишь плетки! – крикнул вконец разъяренный рыцарь и выхватил из-за пояса страшную плеть с несколькими кожаными языками, каждый из которых был увенчан металлическим шариком. Недолго думая, он, что есть силы, махнул рукой. Воздух разрезал угрожающий, жужжащий звук. Что спасло Алису от страшного удара, она так и не поняла, но когда разжмурила глаза, то увидела стоящего рядом на четвереньках прокаженного, который что-то высматривал на земле единственным глазом. Наконец, взгляд его уперся в лежащую в пыли полусгнившую руку, которую он жадно схватил единственной оставшейся рукой и запихнул в смердящий, дырявый мешок, висевший за его спиной, в который он, по всей видимости, складывал утраченные части своего же тела.
Алиса не успела ужаснуться представшей перед ней картиной, как новая опасность нависла над ней.
- Псарей сюда! – восторженно кричал рыцарь. - Господа доблестные рыцари, спешите видеть травлю века! Помянем старину Карла Смелого.
Не успел он докончить фразы, как часть благородных господ уже стояла вокруг Алисы, еле сдерживая разгоряченных рысаков, гнедых и воронцов. Псарей долго ждать тоже не пришлось – ухватившись за натянутые струной поводки, они скользили по пыльной дороге словно спортсмены, катающиеся на водных лыжах, увлекаемые вперед свирепой сворой маститых псов.
- Делаем ставки, господа! – кричал рыцарь. – Я, как обычно, на Тифона.
Вокруг тут же разразился гул из выкриков благородных господ, желавших поучаствовать в выгодном пари.
- На Стикса! – кричал кто-то. – На Стимфалида! – пытался заглушить его другой. – Барс! Белла! – раздавалось вокруг. – Урса! Аргус!
Алиса не на шутку испугалась. Закованные в броню кони топали своими огромными, подбитыми подковами копытами прямо перед ее лицом, рядом с ее телом, грозя в любое мгновение нанести болезненный удар. Так страшно ей не было никогда в жизни, и чтобы найти хоть какую-то помощь, она обратилась взглядом к сидевшему рядом и так же ничего не понимавшему Коту. Однако тот, несмотря на выразительную мольбу Алисиных глаз, лишь непринужденно пожал плечами и исчез.
- Ссыкло, - процедила Алиса сквозь сжатые зубы – единственное, что пришло ей на ум.
Тем временем благородные господа расступились, образовав живой коридор, посреди которого сидела на коленях Алиса, а в начале – стояли изможденные псари, отдававшие последние силы, чтобы собаки не сорвались с поводков раньше времени. В ином случае барская забава будет испорчена, и тогда, кто знает, быть может, в следующий раз на месте Алисы окажутся они сами.
- Десять, девять, восемь… - начали хором считать благородные господа.
Алиса никак не могла понять, к чему все это представление, и что затеяли окружавшие ее здоровые мужики, напялившие на себя эти консервные банки.
- Семь, шесть… - продолжали те.
Вся свора собак внезапно рванулась вперед, протащив за собой псарей, все-таки сумевших не выпустить из рук поводки. Алиса посмотрела в их горящие жаждой крови глаза, на оскаленные клыки, роняющие на землю капли белой пены, на рычащие пасти и сморщенные носы и замерла на месте. Неописуемый страх сковал не только ее мышцы, но и мысли. Однако прозвучавшее вскоре «пять», вернуло ей силы и ощущение смертельной опасности, и она, что есть мощи, побежала прочь, подальше от диких варваров, готовых ради забавы затравить живого человека и при этом считающих, что именно они несут свет цивилизации и пламя просветления прозябающему во тьме неведенья дикому миру.
- Четыре, три… - раздавалось где-то за спиной.
С каждым словом Алиса пыталась прибавить скорости, прилагая все силы ее хрупкого тела, но каждое последующее слово с легкостью ее догоняло, принося с собой новую волну страха и отчаяния.
- Два, один!!!
Ну вот и все. Неужели все так и должно было закончиться? Если так, то как же несправедлив этот мир.
- Цезарь! Цербер! Ату его, ату!
- Хром! Сфинга! Взять!
- Мальта! Берг! Фас!
Собачий лай усилился, что свидетельствовало о том, что псари спустили псов, и теперь яростная свора, желавшая выслужиться перед своими хозяевами, да и просто получить удовольствие, удовлетворив первородный свой инстинкт, ринулась лавинным потоком вслед за Алисой. Алиса это осознавала и чувствовала, что если не вмешательство потусторонних сил, то вряд ли ей придется рассказать кому-то о сегодняшних своих приключениях.
На ее удачу, впереди раскинулся лес, в котором можно было найти укрытие, хотя – может ли лес служить укрытием от собак – далеких потомков волков? Вряд ли. Однако в этот момент Алиса об этом не думала и бежала, бежала, бежала…
Вот и первые деревья промелькнули по бокам от нее. Но, судя по лаю, раздававшемуся за спиной, собаки постепенно ее нагоняли, хотя и стали лаять меньше, скорее не от усталости, а в сладком предвкушении свежей крови. Временами Алиса слышала, как громко клацают их челюсти, а когтистые лапы взрывают мягкий дерн, оставляя за собой следы из вырванных из земли ошметков черной плоти.
Внезапно перед самыми ногами Алисы неизвестно откуда вырос трухлявый пень, утыканный острыми отростками ветвей, который она с неожиданной легкостью перелетела, словно спортсмен через барьер, и сразу после этого за самой ее спиной громко и в то же время жалостно взвизгнула одна из собак. У Алисы, однако, не было времени на то, чтобы обратить на это внимание, так как в тот самый момент ей пришлось уклоняться от сухой ветки, пронесшейся рядом и сорвавшей с ее плеча кусочек блузки. Тут же снова раздался собачий вой, болезненный и обреченный. Спустя секунду, заскулила еще одна. Затем другая. И еще, и еще… пока весь лес не наполнился страшным хоралом, способным затмить любую из самых неистовых Орфовских фантазий. Но самой страшной, будоражащей кровь его нотой, была наступившая вдруг мертвая тишина, объявшая все вокруг, затаившаяся среди деревьев, застывшая в глубинах черных рытвин, замершая во мраке наступившей ночи.
В порыве неистовой гонки Алиса не заметила, как опустилась тьма – так быстро и нежданно, будто кто-то выключил солнце, как настольную лампу.
Алиса прислушалась. Тишина была тотальной, совершенной, такой, какой она просто не может быть. Каждое движение Алисы, каждый ее вдох отдавались гулким эхом среди беззвучных деревьев и необыкновенно быстро терялись в графитовых порах всепоглощающей темноты. Похоже, свора отстала, либо переломала ноги о корни и пни. Другого объяснения у Алисы не было. Да и гадать об этом после пережитого только что ужаса не было сил. Поправив колпак и убедившись, что он не потерялся в лесу, Алиса направилась дальше, искать сторожку или охотничий домик, где можно переночевать и набраться сил для завтрашнего дня, который, судя по сегодняшним событиям, по их непредсказуемому чередованию, мог сулить что угодно.
Спустя несколько минут, туфли Алисы стукнули по твердой, ровной поверхности. Как оказалось, прямо посреди леса тянулась узкая асфальтированная дорожка, и это открытие так подняло ей настроение и придало дополнительные силы, что она с легкостью школьницы припустилась по ней в первую попавшуюся сторону, весело припрыгивая при каждом шаге. Очень скоро выяснилось, что дорожка эта была не чем иным как прогулочной дорожкой в парке, окружавшем приют, а лес, в котором Алиса спасалась от собачьей своры – соответственно самим парком. Разметав последние сомнения о том, куда ей идти, Алиса бросилась навстречу к видневшимся вдалеке фонарям, освещавшим аллеи и скверы парка, и вскоре оказалась у главного входа столь любимого и дорогого, как оказалось, сердцу приюта.
- Дом, милый дом, - проговорила она тихо и украдкой оглянулась по сторонам – не слышал ли кто.
Как и надеялась Алиса, главный вход был открыт, и по необъяснимой, таинственной, но очень удачной и своевременной причине, на вахте не было ни сторожа, ни вахтера, ни даже бездельника санитара, вечно листавшего похабные журналы, спрятав их под обложкой от «Вокруг света» или «За рулем». На цыпочках и по-шпионски озираясь по сторонам, Алиса прошмыгнула мимо вахты и припустилась по коридору, который никак не ассоциировался с тем коридором, вдоль которого она неоднократно прохаживалась раньше, в том числе и сегодня. Да и вообще, весь приют казался совсем другим с момента, как она его оставила, выбравшись через окно в кабинете доктора. Стены наполнились некоей таинственностью, а гладкий, натертый до блеска линолеум сверкал еще пуще прежнего, хотя освещение сейчас было гораздо хуже, чем днем. Уж на чем, а на свете администрация сэкономила, и везде, где помещение должны были освещать как минимум четыре лампы, как минимум два гнезда пустовали. И именно тусклый свет и был первым из возбудителей странного приподнятого настроения, волшебного ожидания чего-то необычайного, праздничного.
Кругом царила возбуждающая тишина и в то же время непонятная оживленность, словно нечто таинственное, непредсказуемое и желающее сделать сюрприз затаилось в каждом уголке приюта, чтобы по сигналу выскочить из всех щелей и дружно ухнуть тысячей голосов. Казалось, что приют ведет двойную жизнь: скучную и однообразную – дневную, и совершенно противоположную, полную сюрпризов и неожиданностей, которые вот-вот должны были начаться – ночную. И Алиса, приподнявшая ширму, скрывавшую эту постыдную, но столь окрыляющую диссоциацию с лукавого лица муниципального заведения с уставом и неумолимым кодексом, с минуты на минуту ожидала звонкого хлопка хлопушки, который взорвет созревшую вакханалию праздничного карнавала.
Алиса стала ступать смелее, хотя с каждым шагом, уверенности в правдоподобности ее предположения или скорее страстного желания становилось все меньше, пока не стало вообще, когда она завернула за суливший столько веселой радости угол. Угол как угол – открывавший обычный коридор, пустой, залитый тусклым светом и облепленный по бокам дверьми, в одну из которых ей придется сейчас вернуться и лечь спать – чтобы проснуться завтра утром и с тоской вспоминать о том, чего так и не случилось.
Еще немного понадеявшись на чудо, Алиса двинулась искать среди бесчисленных дверей свою. Там ее ждет Тэдди.
Поворот налево. Другой направо. Где-то здесь и есть ее палата. Интересно, удалось ли Зайцу трансформировать свою морковку до необходимой формы? – подумала Алиса, проходя мимо соседней палаты.
Положив руку на ручку и готовая уже открыть дверь, Алиса бросила последний, грустный взгляд вдоль унылого коридора, словно прощаясь с хорошим, подарившим ей столько противоположных эмоций (пусть не всегда приятных), но так и не сумевшим разродиться финальным салютом из падающих звезд, взглянув на который понимаешь, что этот день прожит на все сто, днем, как глаза ее уперлись в высокий силуэт, завернутый в широкий плащ времен Шерлока Холмса с нахлобученной на голову огромной шляпой с широкими полями – такой, в каких обычно изображают ведьм в детских книгах.
Алиса замерла. Фигура тоже не двигалась. Лицо ее было сложно разобрать в тени шляпы. Нависла минута переплетавшихся чувств – любопытства и страха.
- Эй, мистер, - сказала довольно громко Алиса, не снимая руки с дверной ручки.
Силуэт молчал.
- Эй, вы, - повторила Алиса. Вновь безответно. Быть может, это доктор решил ее попугать, узнав о ее сегодняшней проделке? Что ж, если так, то лучше во всем правдиво сознаться, покаяться и пообещать, что впредь такого не повторится. Скрестив пальцы, конечно.
Медленно, с виновато опущенной головой, но прямо глядящими глазами, Алиса приблизилась к незнакомцу. Хотя с каждым шагом она твердо осознавала, что тот, кто стоит перед ней, явно не доктор. Но даже если так, то отказываться от своих намерений было поздно. По крайней мере, нужно было выяснить, кто этот долговязый чужак.
- Здравствуйте, - еще раз обратилась Алиса к завернутой в плащ фигуре.
На этот раз незнакомец отреагировал и повернул к Алисе лицо, на месте которого оказалось совсем не лицо, а… персик что ли? Хоть в тусклом свете дневных ламп и при нависавших полях шляпы было легко ошибиться, Алиса явно разглядела длинную вертикальную линию, проходившую через нижнюю половину лица, разделявшую его на две рыхловатые, утыканные редкими волосами щеки, настолько увесистые, что скрывали маленький рот. Глаз не было видно совсем – они безнадежно затерялись в тени от шляпы. С ушами – та же история.
Глядя в это лицо, каких не сыщешь, наверно, и в кунсткамере, Алиса не сразу нашлась, что сказать. Вроде бы и молчать было неловко, ведь она первой обратилась к этому человеку, но и найти подходящую тему для разговора тоже было непросто.
- Вы, - неуверенно протянула Алиса, - наверно, тоже к Зайцу? - выдавила она, наконец.
Незнакомец еще немного помолчал, затем склонил голову, чтобы поравняться с лицом Алисы, и будто прищурился, хотя глаз его так и не было видно. Щеки его раздвинулись, обнажив крошечный, круглый рот, который вдруг резко завибрировал, издав протяжный, тремолообразный звук, обдав Алису зловонным, застоявшимся дыханием, да с такой силой, что волосы ее, свисавшие на висках, затрепетали, словно на ветру.
Бог знает, что он ел на ужин, но Алиса, зажав нос руками, бросилась стремглав подальше от ужасного незнакомца, достойного быть царем главной помойки мира, в поисках ближайшего туалета, чтобы поскорее умыться и, распахнув окно, вдохнуть пару-тройку глотков свежего воздуха.
По пути ей показалось, что до слуха ее доносится стук копыт. Первоначально Алиса предположила, что стук этот издает она сама, однако, прислушавшись, в его ритме она распознала чистый галоп, который она производить не могла за неимением двух дополнительных ног… да и стучать ей было нечем, а туфли с обломанными каблуками могли разве что комично плямкать подобно мокасинам Шута.
Вот и она – долгожданная дверь в туалет, пусть в мужской, но какая разница.
Алиса ворвалась внутрь, едва не сорвав дверь с петель, но тут же замерла на месте, боясь издать хоть звук. Что так ошеломляюще на нее подействовало, были ноги, ноги и зад, торчавшие из крайней кабинки. Было ясно, что кто-то стоит на коленях лицом к унитазу, и, судя по систематичным поступательно-возвратным движениям ног и зада, было очевидно, что человек, которому они принадлежали, совершал систематичные поступательно-возвратные движения – в сторону унитаза и обратно. При каждом движении, со стороны унитаза доносился чавкающий звук, природу которого Алисе было сложно определить. Она уже забыла о неистовом желании умыться, ради которого она сюда примчалась, а лишь взглядом загипнотизированного наблюдала, словно за докторским маячком, за регулярными, равномерными движениями.
Тут в голове ее мелькнула дерзкая, пошлая мысль, отчего она даже немного покраснела. Очень тихо она вышла из туалета и прикрыла за собой дверь, мысленно сказав «извините», и направилась вдоль по коридору, комично приподнимая ноги и откидывая туловище назад. Но, пройдя несколько шагов, Алиса подумала, что то, о чем она только что подумала, вряд ли могло иметь место, и поэтому решила вернуться и посмотреть, что же там происходит на самом деле. Параллельно в голове ее мелькнула мысль, что, даже если это было то, о чем она только что подумала, то тоже стоит посмотреть – ведь интересно же.
Так же тихо Алиса вернулась к двери и, аккуратно отворив ее, просунула голову в проем. Ноги и зад продолжали совершать периодические движения, однако из-за стенки кабинки ничего не было видно, поэтому Алиса на цыпочках вошла внутрь, стараясь двигаться в такт движениям владельца зада и ног, чтобы звук ее легких шагов растворялся в чавканьях и хлюпаньях, доносившихся со стороны унитаза. Вскоре в очертаниях весьма увесистого зада Алиса обнаружила знакомые черты, и в голове ее мелькнула мысль – а не уборщица ли это? Ну а то, что так громко чавкало, наверно был вантуз, которым она пыталась пробить засорившийся унитаз. Такое предположение вмиг разрушило все иллюзии Алисы в ожидании увидеть что-нибудь необычное и заставило ее смутиться от банальности ситуации, в которой она оказалась.
Внезапно и ноги, и зад остановились, заставив замереть и Алису, а вместе с этим прекратился и хлюпающий звук, на смену которому пришел звук нескольких тоненьких водяных струек, журчавших на водной поверхности. Тут же раздался голос обладателя ног и зада, кем, как верно предположила Алиса, была техничка.
- Я в последний раз спрашиваю, ты взял пробирки?! – донеслось раскатом грома из кабинки.
Но, несмотря на ту громкость, с которой они были сказаны, ответом ей была тишина, что повергло уборщицу в еще большую ярость. Тут же несколько влажных и тяжелых ударов сотрясли стенки кабинки, после чего мокрого насквозь кого-то с размаху запихнули в унитаз, а кульминацией этого звукового действа стало монотонное рычание плунжера, вонзившегося во что-то мягкое и податливое.
Ситуация стала опасной – кто знает, заметь техничка Алису, быть может, и ее постигла бы та же участь. Что-что, а умываться в унитазе ей совсем не хотелось, поэтому она решила быстро, но тихо удалиться, оставив хлюпающего бедолагу на растерзание лютой уборщице. У самой двери у Алисы все-таки сдали нервы, и она, резко дернув дверь, бросилась бежать прочь, по пути развеивая угрызения совести мыслями о том, что «каждый – хозяин лишь своей судьбы, и если уж предстоит решать между своей жизнью и чьей-либо еще, то поступай как знаешь».
Как в подтверждение этих слов, приют, словно глас господень, вдруг сотряс внезапный, мощный удар, отчего по стенам пробежали несколько трещин, а с потолка обильно посыпалась штукатурка. От неожиданности Алиса присела и оглянулась по сторонам. Землетрясение! – было ее первой мыслью, и она бросилась искать укрытие. Где-то она слышала, что в случае землетрясения нужно стать в дверном проеме, и она поспешила к первому попавшемуся.
Почувствовав себя в безопасности, Алиса обнаружила, что комната, в которой она спаслась от «рушащихся стен», была сплошь обита мягким материалом: пол, стены, потолок – все напоминало шелковую подушечку для иголок. Наверное, это и была легендарная палата для буйных, в которую доктор обещал отправить и Алису, если она не будет достаточно покорной. В комнате было темно. Единственным источником света была щель двери, поэтому разглядеть что-либо внутри было сложно. Но тут внимание Алисы привлекло чуть заметное движение в углу. Видимо, кто-то пытался здесь уединиться, либо попросту прятался.
Алиса пригляделась и различила в темном пятнышке пару длинных ушей, чего было достаточно, чтобы узнать в незнакомце Зайца.
- Заяц! – крикнула Алиса, обрадованная неожиданной встречей. – А ты что здесь… - но на полуслове остановилась, вспомнив, что точь-в-точь повторяет свои утренние слова, и подумав о том, как бы бессмысленный разговор не повторился вновь. Но, судя по виду Зайца, на общение он не был настроен и всем своим видом показывал, что лучшим продолжением разговора для него было его прекращение. Было ясно, что он чем-то напуган. Но вот чем?
Своим видом косой выражал свою природную сущность – взгляд его был потерян, уши прижаты, усы хаотично двигались. Маленькими лапками, затерявшимися в рукавах на пять размеров превышавшего нужный размер халата, он прижимал что-то к груди. Но что именно, Алиса разглядеть не могла. В голове ее мелькнуло предположение, что это была та самая идеальная морковка, которую ему все-таки удалось создать, вырастить, селекционировать… и которой он ни с кем не хотел делиться. А раз так, то и водиться с ним Алисе тут же перехотелось.
Ничего не сказав, она развернулась и пошла прочь. Заяц явно хотел что-то сказать, но вместо этого лишь звякнул чем-то стеклянным. Алиса многозначительно оглянулась и окинула Зайца улыбчивым взглядом, после чего подмигнула ему бровью и вышла.
Тут же ее застал новый катаклизм – и без того тусклый свет вдруг замигал словно гирлянда, после чего по всем проводам пронеслись электрические разряды, а из ламп посыпались искры. А следом за этим светопредставлением по комнатам и коридорам пробежал жутко знакомый голос.
- Лысенко на кол! Быстров forever! – слышался крик.
Алиса поспешила к палате, из которой он доносился, где ее вновь ожидал никак не ожидаемый сюрприз. Голос принадлежал Шуту, который неизвестно по какой причине явился в приют и теперь восседал в кресле подобном тому, которое стояло в его балагане. Только в отличие от того – с двумя кольцами для локтей, на этом было гораздо больше всевозможной бутафории. Чтобы руки не соскальзывали с деревянных ручек, они были закреплены специальными кожаными ремешками. То же было и с ногами, которые такими же ремешками были пристегнуты к ножкам. Над головой возвышалось некое подобие короны с металлическим ободком, из-под которого свисало несколько проводов, так же закрепленной на голове посредством все тех же кожаных ремешков, смыкавшихся на подбородке. В таком виде Шут, хотя и напоминал беспомощного инвалида, но все же внушал некоторое ощущение величия, высоты занимаемого положения.
Еще больше Алису удивило окружение Шута: с обеих сторон от него в воздухе висели два нечта – зеленые твари, похожие то ли на пчел, то ли на крокодилов, а скорее на их смесь, которые пристальным взглядом уставились в лицо Алисы – на нижнюю его часть. Один из них парил в воздухе на прозрачных крыльях, похожих на пчелиные, другой – с крыльями как у стрекозы – висел рядом с пультом, утыканным всевозможными ручками и переключателями. Оба выглядели довольно миролюбиво, и, не будь они частично похожи на крокодилов, Алиса бы, наверно, не испугалась, но в этих двух явно чувствовалось что-то от африканского хищника, и ощущение опасности, исходившей от них, не желало уступать убеждениям мозга. Ну а чтобы показать, что с ее стороны для них никакой опасности нет, Алиса комично улыбнулась, показав свои белоснежные зубы, и по-мультяшному помахала рукой.
После этого жеста, интерес к Алисе у обоих отпал, и они снова повернулись к Шуту, которого их внимание явно не радовало. Губы его сцепились мертвой хваткой, а взгляд стал источать великое презрение и патриотизм. Тогда один из стегоцефалов (это были именно они) подал знак второму, а тот в свою очередь щелкнул на пульте парой тумблеров и накрутил до отказа какое-то колесико.
Тут же повторилось световое шоу, которое Алиса недавно наблюдала в коридоре – лампочки потускнели и замигали, посыпались искры, ну и так далее. А какие искры забегали по голове Шута! Волосы его выпрямились во всю их длину и вспыхнули ярким голубоватым нимбом, осветив все вокруг неоновым светом. От напряжения губы его натянулись и обнажили его ветеранские, видавшие виды зубы. Тут же одна из тварей, та, что была рядом, совсем заслонила Шута от Алисы и принялась чем-то неистово жужжать. Вместе с жужжанием заскрежетали и зубы Шута. Во все стороны полетели куски зубного камня, пакля полувекового налета, куски курицы, салата, дырка от кариеса – та самая точка, ну и много всего интересного, чем могли похвастать разве что средневековые драконы, да и то не все.
Алиса не смогла долго терпеть этот вандализм и пошла прочь. Сюрприз, о котором она мечтала, и вправду состоялся, но совсем не такой, какого ей хотелось. Хотя, если принять во внимание факт, что она находилась в обыкновенной психушке, то и карнавалы здесь своеобразные. Ну вот – еще одно тому подтверждение – стоило Алисе выйти из комнаты шоковой терапии, как слух ее снова уловил шум галопа, только теперь к нему прибавилось еще и лошадиное ржание. Что еще сказать – дурдом.
Спустя секунду приют снова сотряс оглушительный удар, заставивший Алису вспомнить кино про войну, где бомбы взрывались прямо над землянкой или бункером, и тогда внутри осыпалась штукатурка и пыль. Про себя Алиса пошутила – не новый ли ломится к ним пациент?
Вскоре Алиса перестала удивляться чему-либо вообще. И даже когда в одном из коридоров она увидела гуманоида, вернее его силуэт, восприняла это как нечто обыденное, само собой разумеющееся. Хотя для гуманоида он был немного странноват: роста маленького, присоска-нога не симметричная, как у амебы, антенны на голове слишком толстые – в общем, совсем не такой, каким себе представляла гуманоида Алиса. Ну а когда она его дружески окликнула, тот и вовсе убежал, комично шмякая по полу и звеня чем-то стеклянным.
Недолго думая, Алиса припустилась за ним, стараясь подражать его неуклюжим движениям. Но каково было ее удивление, когда, завернув медвежьими прыжками за угол, она столкнулась лицом к лицу с доктором. Этой встречи она никак не ожидала, как впрочем, и сам доктор, который при ее резком появлении замер и уставился на Алису неморгающим, перепуганным взглядом.
Алиса тоже замерла на месте и стала думать, как ей объяснить то, что она гуляет вот так по коридору посреди ночи, да еще в такой странной манере, причем в одежде, которую она, мягко выражаясь, одолжила в кабинете доктора и вдобавок ко всему местами изодранной в клочья, но, не уловив во взгляде последнего ничего, кроме, как ей показалось, неописуемого облегчения, да и приняв в расчет тот факт, что по коридорам помимо нее носится целая свора неординарных существ, с существованием которых доктор вряд ли бы согласился, не увидь он их собственными глазами, обрела внезапную силу или даже дерзость, с помощью которой она собиралась прямо сейчас расставить все точки над «е», доказав-таки доктору, что все, о чем она ему рассказывала во время их так называемых бесед, было не чем иным, как рядовой правдой.
Медленно Алиса двинулась навстречу этому столь нелюбимому ею человеку, невольно подражая улыбкой то ли Коту, то ли самому доктору.
- Доктор! – крикнула она словно старому знакомому, с которым не виделась добрый десяток лет. - Какими судьбами? Где бы мы еще встретились!
Тот уставился на Алису растерянными глазами, в которых явно читалась просьба, даже мольба, говорить тише. То и дело он озабоченно озирался по сторонам, словно ожидая чего-то, с чем ему явно не хотелось встречаться. Что-то в нем показалось Алисе странным, но что именно, она понять не могла. Другим был взгляд – когда-то лисий – теперь мышиный, другой была улыбка – когда-то надменная – теперь потерянная, запятнанный халат, пыльные туфли, клякса на лбу… – все это, бросалось в глаза, но почему-то воспринималось, как должное, как будто так всегда и было, только внутри, в душе – очень хорошо замаскированное, но теперь вырвавшееся наружу. Вдруг доктор снова стал озираться по сторонам и судорожно почесал затылок, и тут Алиса поняла, что было не так: весь затылок, как и остальные части головы доктора, некогда украшаемые пусть не столь пышным, но хоть каким волосяным покровом, был густо усеян молоденькой зеленой луговой травой, точь-в-точь такой, какая растет на футбольных полях, только чуть-чуть длиннее. Причем трава эта пребывала в постоянном движении: то вставала дыбом, то снова увядала, бессильно свисая на лоб и уши доктора. Все зависело от того, в каком эмоциональном состоянии находился владелец этой живой рассады. Алисе это показалось очень забавным, хотя она и подумала о том, как же доктор будет мыть голову и причесываться – наверно придется сменить расческу на грабли, маленькие такие грабли, чтоб помещались в нагрудном кармане. А вдруг заведется тля, что тогда делать? Нет, такой судьбы Алиса не пожелала бы даже доктору. Для него она припасла нечто особенное.
- Доктор, - продолжала она в издевательском тоне, - ваш взгляд беспокоит меня и наводит на мысль о присутствии у вас явно выраженного психического расстройства. Позвольте определить какого. – И Алиса стала вспоминать все термины, которые тот случайно, словно размышляя вслух, ронял в ее присутствии, и, как правило, все эти термины относились именно к ней – к Алисе. – Кататония или быть может истерия? Или быть может меланхондрия? Ах да, судя по тому, что вы постоянно озираетесь по сторонам, это явно мания преследования. Как специалист-любитель я настоятельно рекомендую вам пройти курс лечения. Вы, насколько я помню, сторонник шоковой терапии, или, быть может, сразу прибегнем к лоботомии? Вы как считаете?
Лицо доктора стало еще безнадежнее. Нехотя, словно борясь с совершаемым жестом, он поднес палец к губам и тихо прошипел: тс-с-с.
Алиса сделала удивленное лицо.
- Не пойму, что… А! Вам, наверно, кажется, что вы – змея! Ужик или удавчик… – Алиса умышленно говорила неестественно громко. Вид перепуганного доктора забавлял ее. Ей хотелось, чтобы он понял, что иногда здравый смысл может сыграть с человеком злую шутку, и время от времени следует отказываться от его услуг и целиком полагаться на истинность зрительного восприятия. - Помните, я вам рассказывала, как однажды у меня настолько удлинилась шея, что малиновка приняла меня за змею? Вы мне тогда не поверили и даже посмеялись над моими словами. Но я на вас зла не держу и по старой дружбе могу рассказать, что нужно сделать, чтобы больше походить на змею, а то вы, если честно, на змею очень тянете.
Тут до слуха Алисы снова донесся отдаленный стук копыт. Временами он терялся в лабиринте коридоров, временами становился отчетливее, и каждый раз, когда стук этот нарастал, шевелюра на голове доктора начинала неистово двигаться, напоминая колышимую подводным течением водоросль.
- Кстати, доктор, - снова заговорила Алиса, когда звук этот затих вдали, - вы, помнится, мечтали познакомиться с яйцом? Так вот, у меня есть одно для вас, - и Алиса достала из кармана небольшое яйцо, на котором аккуратно в ряд были выведены несколько красных звездочек. – Это очень необычное яйцо, - продолжала она, - у него даже есть свое собственное имя, и зовут его, угадайте как – Пасхальное. И знаете, что оно любит делать больше всего на свете? Правильно – стукаться! А недавно оно сказало мне по секрету, что с удовольствием постукается с вами. Вам, я думаю, известно, чем стукаются на пасху? Так вот, Пасхальное – чемпион по стуканью, но вам, я думаю, стоит бросить ему вызов, хотя бы для того, чтобы проверить, чьи яйца крепче. – Тут Алиса перешла на шепот, для большей показательности заслонив рот ладонью со стороны яйца. – Но я вам все-таки посоветую проиграть, а то в случае чего, сами понимаете: вся королевская конница, вся королевская рать… в общем шума будет, суеты… зачем вам это надо?
Тут волосы, вернее трава на голове доктора вздыбились так, что, казалось, вот-вот упрутся в потолок. В глазах его запылал такой ужас, что даже Алисе стало страшно. Безумно трепеща, доктор уставился на что-то позади Алисы, явно пытаясь что-то сказать. Но слова эти так и не смогли найти вербальной реализации, застыв увядшей мыслью на кончике его пересохшего от страха языка.
Нехотя Алисе пришлось признать, что от созерцания охваченного ужасом доктора, по ее телу пробежали холодные мурашки, заставившие вздыбиться волоски на руках. На ум пришли слова то ли Плутарха, то ли Платона о том, что «даже храбрейшие подвержены внезапному трепету». Что так могло напугать доктора, часть страха которого передалась и Алисе? При всем богатстве воображения, она не могла этого вообразить, и, если честно – боялась. Пытаясь подавить, или хотя бы не показывать «внезапного трепета», Алиса медленно повернулась к тому, чего так безумно испугался видавший виды доктор.
Но стоило ей повернуть голову к источнику его страха, как весь ее «внезапный трепет» бесследно испарился, оставив после себя лишь след милой улыбки на лице Алисы. Перед ней, весело гарцуя и нетерпеливо цокая копытами, подобно быку на корриде, легкий как Пегас и величественный как Росинант в самых смелых своих мечтах, сочетающий в себе дикость мустанга и благородство отборных арабских пород, стоял, еле сдерживаясь, чтоб не рвануть с места в карьер вдогонку за случайным ветерком, затерявшимся невидимым сквозняком в бесконечных приютских коридорах, спортивный конь. Несколько секунд Алиса стояла, завороженная красотой этого создания. Ровно столько же потребовалось доктору, чтобы броситься прочь, в панике выкрикивая неразборчивые слова. Для кожаного мерина этот рывок послужил своеобразным выстрелом к старту. Громко и протяжно заржав (Алиса так и не поняла чем), он угрожающе встал на дыбы, словно Буцефал, испугавшийся собственной тени, и, громко топоча, бросился вдогонку за доктором.
Алиса проводила обоих взглядом, пока те не скрылись за поворотом, как очередной мощный удар сотряс здание приюта. На этот раз он пришелся прямо за спиной Алисы. От удара ее отбросило на несколько метров, и когда она пришла в себя, то увидела, что от стены, в которую угодило сокрушительное нечто, осталось лишь жалкое подобие: стекла вылетели вместе с деревянной рамой; зацепившись за один гвоздь, наперекосяк свисал оборванный карниз, к которому хваткой утопающего прицепились потрепанные, побелевшие от осыпавшейся с потолка штукатурки шторы; через весь потолок пробежала глубокая трещина, из которой вывалились и остались торчать несколько кирпичей.
Алиса отряхнула юбку, подтянула чулки и подошла к месту, где только что было окно. Со всей силы она рванула остатки штор, которые с треском оторвались от ненадежной своей опоры и, испустив облако пыли, повалились на пол, обнажив огромный валун, монументально и непоколебимо обосновавшийся на месте подоконника и всего, что было ниже него. Первой мыслью Алисы было – метеорит! Об этом свидетельствовала неизвестно откуда появившаяся просека, прорезавшая насквозь парк, окружавший приют. Зрелище достойное созерцания. Алисе даже захотелось отколоть от гигантского камня кусочек, чтобы повесить себе на шею в память о соприкосновении с чем-то действительно неземным.
Тут же ночное небо осветили тысячи огненных стрел, которые действительно оказались стрелами, разрезавшие небосвод и стаей сверхзвуковых светлячков понесшихся, жужжа и виляя пернатыми хвостами, в сторону приюта. Волей случая, ни одна из них не угодила в Алису, которая была настолько зачарована их ночным полетом, что даже не подумала об опасности, которую они несли. Не успела она подумать и об этом, как из той же точки, откуда только что ринулась свора несущих погибель фениксов, родился из ничего огромный огненный шар, сияющим болидом понесшийся навстречу Алисе. В гипнотическом плане шар подействовал на нее еще сильнее, чем усыпавшие двор догорающие стрелы, и лишь когда он, не долетев до разбитого окна жалкий десяток метров, разлетелся пылающими брызгами расплавленной смолы, Алиса встрепенулась и стала метаться туда-сюда в поисках огнетушителя. Не найдя такового, она вновь подбежала к окну и уставилась в темноту, пытаясь разглядеть, чьи это проделки, и кому не мешало бы временно поселиться в приюте в целях избавления от явно выраженной пиромании.
В кромешной мгле было сложно что-либо разобрать, но широкая линия просеки, словно гигантский указатель, направляла взгляд Алисы к источнику опасности, который не замедлил проявиться вдалеке тысячей суровых лиц. В руках многих из их обладателей виднелись горящие факелы, мерцавшие в дыхании ветра и плясавшие размытыми отражениями на металлических доспехах. Кто-то стоял, молчаливо глядя в сторону приюта, кто-то кричал что-то бессвязное, терявшееся в потоках ветра. А над всей этой массой хмурых людей, настроение которых не сулило ничего хорошего, в которых Алиса узнала бродячую армию, от предводителей которой ей чудом удалось спастись, возвышалась немыслимая, усугубленная в своем психологическом воздействии нависавшей над ней темнотой и частично освещенная светом факелов, постройка из тяжелых бревен, которые еще совсем недавно росли в парке на месте нынешней просеки, когда были деревьями – требушет. Несущие жизнь деревья умелой рукой человека превращенные в машину, несущую смерть – Шут бы посмеялся над такой метаморфозой.
Однако Алисе смеяться было некогда – многотонный противовес осадного орудия пришел в движение, и огромная ложка, внезапно выскочившая из-за его основания, швырнула в сторону приюта еще один огненный шар, еще более угрожающий и леденящий кровь. Траектория его полета говорила о том, что попадание придется в цель. Оцепеневшая, Алиса замерла. Следя за полетом пылающего метеора и ощущая нависшую над ней длань рока, ее мысли хаотично метались в поисках выхода из сложившейся ситуации. Время будто замедлило свой ход, подчеркивая фатальность происходящего, и было бы очень кстати, если бы оно остановилось совсем, как в доме Болванщика, обреченного вечно пить чай.
Осененная этой мыслью Алиса принялась кричать, что есть мощи:
- Остановите время! Остановите время!
- Остановить время? – раздался вдруг спокойный и даже как бы удивленный такой странной просьбой голос, который показался Алисе очень знакомым. Внезапно она почувствовала себя неловко оттого, что поддалась панике да еще и с такими глупыми на первый взгляд криками. Про зависший в воздухе огненный шар она на несколько секунд забыла, и этих секунд ему хватило, чтобы ухнуть неподалеку, разметав по округе радугу огненных брызг. От этого грохота Алиса втянула голову и уставилась туда, откуда донесся голос.
- Поможем? – снова раздалось из пыльного облака, после чего последовал легкий хлопок.
- Поможем! - подхватил кто-то голосом полным альтруизма.
- Не вопрос, - подал голос третий.
- И вы тоже здесь?! – изумленно крикнула Алиса, узнав в последовательности голосов Троицу. Те в свою очередь проявились, словно образы на негативе, из пыльного коридора: первым шел Суслик – все в той же шапке и с веселой улыбкой, следом – Крот, разрезавший пыльный туман светом фонарика на каске, третьим появился Хомяк – все та же усталая рожа с полными щеками чего-то.
- А где нам еще быть! – весело крикнул Суслик. – Мы – везде, где нужна наша помощь. А как я понял, вернее как понял Хомяк, тут она как раз нужна.
«Кому, интересно, она нужна?» - подумала Алиса.
- Что ж, - продолжал Суслик, - не будем терять времени. Тем более что вопрос стоит о его остановке, - сказав это, он остановился и надолго задумался, уставившись в потолок и приподняв правую бровь. Постояв так с минуту, он продолжил. – Значит, если время у нас тикает вправо, то для того, чтобы его остановить, нужно крутить вправо, логично? – и он взглядом окинул своих коллег. Те молча согласились. – В минуту время проходит шестьдесят секунд, так что если мы слегка перекрутим, то рискуем оказаться там, где нам быть совсем не надо, а именно в прошлом. А чего мы там не видели? – Хомяк и Крот дружно пожали плечами. – Вот именно, - заключил Суслик. – На том и порешим. Где у вас тут середина, - обратился он к Алисе. Та неопределенно ткнула пальцем в стенку, заволоченную облаком пыли, где те не замедлили исчезнуть.
- Кстати, если хочешь что-то сказать, - бросил как бы невзначай Суслик, рожица которого вновь появилась в зоне видимости Алисы, - то самое время это сделать прямо сейчас, так как через секунду тебя вряд ли кто станет слушать.
Алиса недоуменно посмотрела ему вслед и неопределенно пожала плечами.
«Неужели снова придется куда-то бежать?» - проскользнуло в ее голове.
Бежать ей никуда не хотелось и, задумавшись, Алиса хотела почесать затылок. Рука ее, однако, уперлась в колпак, о котором она в свете недавних событий совсем забыла. Каких трудов и переживаний ей стоило его раздобыть, и как бесполезен он оказался на самом деле. В приюте творилось бог весть что, и вряд ли кому в тот момент была интересна правда. Так что блистать знаниями пока особой нужды не было, и появится она или нет, сказать было сложно. Хотя к утру, может быть, все успокоится, и тогда она, гордо подняв голову, вступит в новую стадию своей жизни. Ну а сейчас, придется немного потерпеть весь этот дурдом, который, стоило только отлучиться буквально на пару часов, умудрился пробраться в самое тихое место на земле.
За этими мыслями Алиса почувствовала легкое сжатие под ногами, точь-в-точь такое, как там, на поле, после первой встречи с Троицей. Она уже приготовилась бежать в противоположную сторону, стараясь на ходу спроектировать траекторию движения, однако кроме как прямо по коридору бежать было некуда. Да и движения как такового пока не было, так что, выждав еще пару минут в готовности к внезапному рывку, Алиса расслабилась и решила отойти от окна, в которое в любую минуту мог влететь очередной валун или огненный шар. Почувствовав в явлении Троицы некое ощущение защищенности, она бросила небрежный взгляд в сторону молчаливой армии, сурово глядящей на карликовые стены приюта, и двинулась вдоль по коридору в надежде найти хоть кого-то в своем уме, с кем не нужно прикидываться дурачком, чтобы ощущать себя нормальным человеком.
Где-то рядом снова послышался стук копыт, отчего Алиса непроизвольно усмехнулась. Довелось-таки доктору покормить спортивного коня травой, подумала она, – пусть и не так, как он, возможно, этого бы хотел, но факт есть факт, и ничего с этим не поделаешь. Истина может быть только одна. Вот интересно – проснется он завтра утром, какая будет его первая мысль? Наверное, или даже скорее всего, убедит себя в том, что весь этот кошмар был лишь сном. Ведь он человек умный – разумный. А тут раз – и трава вместо волос, причем изрядно пожеванная конем, да еще спортивным. Что тогда? Как вы обоснуете это, доктор? Признает ли человек, который сошел с ума, что он действительно сошел с ума?
Закончив эту череду размышлений, Алиса решила, что нужно срочно найти хоть одно трезвомыслящее существо и попросить его задать ей этот вопрос, иначе человечество так и останется в неведении о том, что творится в голове сумасшедшего.
Алиса принялась перебирать в уме, загибая пальцы на руках, всех своих знакомых, старых и новых, пытаясь припомнить, кого из них можно более или менее назвать в своем уме. Заяц? Ему до здравого ума, как до луны пешком. Болванщик? Даже не берется на рассмотрение – зануда, помешанный на чае и молекулах трезво мыслить не может. Кот? О Коте, этой низкой, трусливой бестии, бросившей ее в смертельной опасности, Алиса даже не хотела вспоминать. Уборщица? Та тоже помешана – на чистоте. В общем, исчерпав все пальцы, Алиса поняла, что на весь приют нет ни одного существа, способного трезво мыслить и смотреть на все не затуманенным всякой чушью взглядом.
Тут она вспомнила про Тэдди, про милого, нежного Тэдди. Уж кто и смог бы выдержать все тяготы умственных трансформаций, так это ее любимый плюшевый медвежонок – хотя бы потому что в голове его опилки, и вбить в нее что либо иное, кроме как вату и войлок, сложно.
Алиса поспешила прямо по коридору с целью поскорее найти свою палату и расспросить Тэдди о сокровенных вещах, которые последние несколько часов неистово терзали ее ум. Но вновь на ее пути возник обезображенный выражением полного отчаяния и неверия в то, что все происходящее является явью, доктор с трепещущими волосами-травой, на этот раз изрядно пожеванными и обгрызанными. По лбу его, смешавшись с потом, стекала зеленая жижа. Очки были разбиты и чудом удерживались на носу. Глаза за ними казались потерявшими всякий смысл. Схватив Алису за плечи, он уставился на нее бешеными глазами, отстранил в сторону и бросился дальше, метнув в сторону, откуда он появился, звериный взгляд. Как будто по тайному желанию Алисы, с этой стороны раздалось веселое ржание, после чего, легкой рысцой мимо процокал копытами спортивный конь, ощущавший аромат свежей травы и ведомый им, словно нитью Ариадны, к заслуженному сахарку. Алиса широко перекрестилась и пошла дальше.
Как вдруг пол под ее ногами внезапно сжался. Алиса насторожилась. Потом она снова ощутила то же ощущение, и не успела ничего предпринять, как стены пришли в движение, одна из которых со скоростью света понеслась прямо на нее. Единственное, как она смогла отреагировать – это закрыть глаза, вместе с чем позади нее раздался мягкий хлопок, а спереди, спустя секунду, донеслись звуки разговора.
Алиса по очереди открыла глаза и удивилась тому, что находится в знакомом кабинете доктора, где злостная техничка устраивала инквизицию тому самому гуманоиду, которого Алиса недавно спугнула в коридоре. Им, к ее удивлению, оказался Заяц. То, что Алиса приняла в темноте за антенны, оказалось не чем иным как пробирками, натянутыми на уши, а нога-присоска – полами чересчур большого халата. Щеки его были неестественно оттопырены в разные стороны, причем бугорок на одной из них был естественно закруглен, а на другой напоминал цилиндр, нечто вроде барабана или бубна, обтянутого кожей. Запуганный и обреченный Заяц стоял в углу и снизу вверх смотрел полными ужаса глазами на беспристрастное, как у самого; великого Торквемады лицо технички, взиравшее сверху вниз на бесправную тварь, недостойную по самой своей нечистоплотной натуре топтать ее чистые полы и кафель, способствуя тем самым распространению пыли, шерсти и прочих нечистот.
- Ты взял пробирки?! – раздался глас технички.
Заяц торопливо помахал головой. Техничка окинула его презренным, недоверчивым взглядом, после чего сказала:
- Смотри мне, - и по-офицерски, увесисто хлопнула косого по щеке, отчего во рту его что-то хрустнуло, а щека внезапно уменьшилась в размере. По инерции тот начал жевать, что наполнило комнату сухарным хрустом. Техничка еще раз недоверчиво посмотрела на Зайца, подвигала туда-сюда рукой подбородок, словно раздумывая над чем-то, после чего весело и задористо хмыкнула и хлопнула Зайца по другой щеке, которая так же сдулась подобно проколотому шарику.
- Тьхе! Масленица! – вырвалось у нее при этом.
Алиса решила заступиться за своего друга и уже собиралась что-то сказать, как под ногами ее снова зашевелился пол, после чего все вновь куда-то метнулось, и она оказалась в другой комнате, в которой пахло зубным кабинетом и горелыми проводами. Тут же в уши ее ворвалось отчаянное пение:
- Врагу не сдается наш гордый Варяг! – вопил терзаемый непреклонными, успевшими изрядно вспотеть от непомерной физической нагрузки стегоцефалами Шут. На этот раз озадаченные коробкоголовые даже не обратили на Алису внимания, так они были заняты зубами Шута, который с большевистской стойкостью распевал куплеты – символ вечного, незыблемого патриотизма.
Комнату вновь осветило крестное знамение, и будь зеленые твари демонического происхождения или черпали свою силу из источника, который мы называем «нечистым», то они тотчас бы истлели подобно истинам Джордано Бруно на костре инквизиции, но так как оба были одним из спонтанных решений природы, то священный знак не возымел над ними никакого эффекта, а лишь мог восприняться как искреннее пожелание удачи и знак сочувствия терпящему страдания достойные изобретательности практикантов особого отряда №731 Японской армии Шуту.
С трудом подавив зевоту, Алиса отметила про себя, насколько тяжело созерцать страдания человека, когда ничем не можешь ему помочь. В принципе, помогать особо и не хотелось. Безумный карнавал уже изрядно ее утомил, и единственное, чего ей хотелось, так это – спать. К тому же столь радикальная чистка зубов, которые, наверно, и знать не знали о существовании таких понятий как зубная щетка и паста была Шуту лишь на благо.
Алиса громко зевнула и сладко потянулась, представив, как совсем скоро она растянется в мягкой постели, накрывшись теплым одеялом. Но вновь – бешеный виток, и она уже в другом помещении, неожиданно и нежеланно. Похоже на этот раз Троица принялась за дело с полной самоотдачей, но вот как это у них получалось – вращать Землю, оставалось вопросом.
Алиса бросила мимолетный взгляд на высокого незнакомца в широкополой шляпе, который стоял перед зеркалом и маленьким, круглым ртом цитировал то ли Шекспира, то ли Марло, то ли еще кого-то (в действительности это было сложно разобрать из-за плотной загрязненности его артикуляции), и поспешила туда, куда недавно направились Крот, Суслик и Хомяк – к центру.
Сам приют превратился не известно во что – ото всюду доносились непонятные, не поддающиеся логическому объяснению звуки (даже при наличии колпака Алиса не могла угадать их происхождение), свет ламп напоминал соревнование нескольких пульсаров, суть которого состояла в том, чтобы сначала погаснуть тусклее всех, а потом вспыхнуть ярче остальных (от этой светомузыки безумно рябило в глазах), по коридорам то и дело пробегали странные создания, каких не могло породить воображение даже самых знавших виды здешних старожилов – в общем, дурдом оправдывал свое грубое, но заслуженное название.
Алиса шла, зажав уши руками, сожалея о том, что у нее нет еще двух – чтобы зажать и глаза, так как веки не спасали от бешеных перепадов светового напряжения. Разум ее устал и требовал отдыха. Тело мечтало о мягкой постели.
И тут перед Алисой предстало то, что окончательно выбило ее из сил, как физических, так и психических. Медленно вывернув из-за угла, оставляя за собой мокрый след и скрипя по кафельной плитке плетущимся за ним пожарным топором, с пустым, как после шоковой терапии взглядом навстречу ей шел Тэдди. Весь мокрый и взъерошенный, со скомкавшимся мехом, он напоминал новорожденного ежика. Одна нога его была вывернута задом наперед и беспомощно волочилась чуть-чуть впереди топора, рукоятка которого как будто вросла в его потрепанную лапу. Одно ухо было оторвано, и из места, где оно раньше крепилось к голове, торчал кусок серой ваты. Один глаз был вырван и свисал на нитке примерно на уровне щеки. Внизу промеж ног зияла огромная дыра, из которой торчали куски слипшегося войлока.
Алиса замерла в нерешительности, не веря в реальность происходящего. Уж чего, но такой судьбы для ее любимого медвежонка, последнего дорогого существа на всей земле, она не ожидала и никак не могла предположить даже в самых страшных своих кошмарах. Видя, с каким трудом ему дается каждый шаг, и какую боль он при этом испытывает, Алиса не сдержалась, и по щекам ее скользнули слезы. Тэдди приближался. Топор зловеще скрипел по полу за его спиной. Но этот страшный звук терялся в сгустках боли за любимое существо, заполнивших сердце Алисы. Словно любящая мать к искалеченному сыну-ветерану она медленно двинулась ему навстречу, но когда увидела в единственном оставшемся его глазу пустоту, остановилась и, крикнув отчаянное «нет!», бросилась в обратную сторону.
- Кооот! – кричала она что есть силы. – Кооот!
Но толстая, пушистая бестия не появлялась, а крики ее терялись в вакханалии сотен других звуков: жужжания, напоминавшего бор стоматолога, треска электрических разрядов, пробегавших по обгоревшим проводам, отголосков боевых барабанов и труб, доносившихся издалека, звуков радио, забиваемых шипящими помехами, чьего-то оперного пения, напоминавшего арию из «Призрака оперы», конского топота и ржания, возгласов «брависсимо», сопровождаемых щедрыми овациями, бряцанья рыцарских доспехов… от нагнетания которых Алиса никуда не могла спрятаться, и единственное, что ей оставалось – бежать, бежать до тех пор, пока она полностью не выбьется из сил и упадет еле живой, чтобы исчерпать все силы и потерять способность к восприятию внешних раздражителей пяти чувств, от которых Алисе хотелось хоть ненадолго избавиться, хоть на пару минут, которых хватило бы для того, чтобы уснуть, забыться, раздобыть билет в царство Морфея и погостить там до тех пор, пока все нормализуется, вернется на круги своя, впадет в привычное русло и со спокойствием равнинной реки отправится дальше по воле течения к логичному и предсказуемому исходу – слиянию с морем, большой водой, где и растворится в мириадах таких же похожих друг на друга капель – дней.
Но, к сожалению, коридор, по которому она бежала, оказался не достаточно длинным, чтобы иссушить все силы Алисы. Внезапно она выскочила в идеально круглое помещение, о существовании которого даже не догадывалась, посреди которого трудовито копошились ее друзья – Суслик, Хомяк и Крот. Место это напоминало середину паутины, к которой стягивались несколько, восемь или девять, коридоров, о чем свидетельствовали дверные проемы на круглых стенах. В самом центре стояла Троица. Крот с Сусликом медленно вкручивали в пол огромный штопор с деревянной рукояткой, а Хомяк с отчужденным лицом отсчитывал в обратном порядке количество оставшихся витков. Алиса обратила внимание, что кеды, которые раньше висели у него на шее, сейчас красовались на его ногах, отчего тот выглядел очень комично.
Вскоре он произнес слово «один», после чего Крот и Суслик одновременно перестали крутить и поджали ноги, повиснув на ручке штопора. Тут же Алиса снова ощутила яростное вращение, закрутившее ее неистовым водоворотом, в потоке которого она разглядела счастливые лица Суслика и Крота, которые, уцепившись за ручку штопора, парили по окружности с веселыми возгласами. Хомяк в это время ускоренно семенил кедами им в противоход. Когда все замерло, двое вновь принялись вкручивать штопор в пол, а третий стал медленно отсчитывать от шестидесяти.
- Вы что тут делаете? – изумилась Алиса, глядя на трех безумцев, которые творили здесь неизвестно что.
- Мы? – озадаченно спросил Суслик, на пару секунд остановившись, отчего пол снова медленно поплыл, а штопор завращался, увлекая за собой, пытавшегося удержать его Крота. – Пытаемся дать второй шанс тем, кто считает, что он им действительно нужен.
Сказав это, Суслик почесал затылок, после чего добавил:
- Хотя, сколько шансов ни давай, все равно все сведут к одному. Всегда так было.
После этого он мельком глянул на Алису и вдруг замер, словно пастух, уловивший взгляд Медузы, застыв каменным изваянием посреди круга комнаты. Через секунду та же участь постигла и Крота, который, так же как и Суслик глянул в сторону Алисы и соприкоснулся с ней взглядом. Безразличный Хомяк, увидев оцепенение своих коллег, решил тоже полюбопытствовать, что так могло их поразить и стать причиной постигшей их каталепсии. Но стоило ему повернуть голову в сторону Алисы и уловить ее взгляд, как и он замер в неподвижности восковой фигурой.
Алиса не переставала удивляться. На всякий случай она посмотрела по сторонам и себе за спину, но не нашла ничего, что так могло поразить бесстрастную Троицу. Для большей правдоподобности этого заключения она на всякий случай пожала плечами. В этот момент из одного из коридоров донеслись звуки шагов, мягких и неуклюжих, и через несколько секунд в одном из проемов появился растрепанный Шут, пытавшийся уложить свои непослушные волосы, обильно плюя на ладонь и втирая в них слюну. То и дело он произносил разные ругательства в адрес тех, кто это с ним учинил, а именно мерзких лабиринтозубых, измывавшихся над ним последние два часа.
Алиса уже открыла рот, чтобы спросить его, что здесь происходит, но стоило Шуту посмотреть на нее, как и он замер в неподвижности, лицо его потеряло всякий смысл, глаза вперились в Алису, рот приоткрылся, обнажив белоснежные, как жемчуг зубы, и все – еще одна статуя. Еще через пару секунд из другого входа выскочил Заяц с безумными глазами и куском пробирки на ухе, за которым, зловеще жужжа плунжером, ворвалась и техничка, по всей видимости, все-таки догадавшаяся, кто именно спер пробирки. Заяц молящим взглядом уставился на Алису в надежде на защиту от преследовавшего его монстра и тоже замер. Замерла и разъяренная техничка, замахнувшаяся стальным вибратором и готовая вонзить его в Зайца – тоже после короткого взгляда в сторону Алисы. Еще через секунду заглох и плунжер.
Вскоре коллекцию каменных апостолов пополнили несчастный с вырванным глазом Тэдди, перепуганный доктор верхом на спортивном коне, слегка потрескавшееся пасхальное яйцо, Болванщик, вернее его тело, державшее в руках его же голову, женщина-овца, рыцарь с дороги, дурак с полным ртом слюней, изрядно вспотевшие стегоцефалы… и все остальные существа, с которыми ей посчастливилось сегодня встретиться. Казалось, что вращение штопора, подобно водовороту в чайном стакане, собирающему крупицы сахара в вертикальную воронку, стянуло к центру приюта всех его обитателей, создав своеобразный паноптикум, для какой-то таинственной цели, о которой ей, Алисе, кто-то умышленно забыл сообщить, и этим кем-то, скорее всего, был тот, кто отсутствовал в этой комнате.
- – крикнула Алиса, что есть силы, не боясь сорвать голос.
Мохнатая бестия не замедлила объявиться, словно только и ожидая этого зова, и что сразу бросилось Алисе в глаза, так это то, что он не улыбался. Не улыбался совсем. Даже тени улыбки не было на его лице. И от этого Алису на несколько мгновений постигло состояние окружавших ее фигур. Кот завис в воздухе в надменной, княжеской позе, опираясь спиной на невидимую спинку невидимого кресла и закинув ногу на ногу. Левая лапа его лежала на невидимой ручке, правая упиралась в другую локтем и выводила в воздухе движения, напоминавшие дирижерские – словно в уме Кот слышал музыку и пытался реализовать ее в движении. На шее его висело ожерелье из свежевырванных собачьих клыков и когтей, на которых еще не успела обсохнуть кровь. Изо рта его, словно кубинская сигара, торчала лапа большой птицы – то ли журавля, то ли аиста… – цапли.
С минуту он пристально смотрел на Алису, которая не могла прийти в себя после увиденного и молчаливо смотрела на него, затем без лишних прелюдий заговорил.
- Знаешь, о чем я только что подумал? – сказал он, выдохнув струю синего дыма, который тяжелым облаком опустился на пол и стал обволакивать его плотным пледом. – Насколько велика бывает сила убеждения, когда она подпитывается искренними чувствами. И так сложилось, что мало какое из чувств может соперничать по искренности со страхом. Бесспорно это любовь, но речь сейчас не о ней. Ведомый страхом, человек порождает все новых и новых монстров: фантомов, вурдалаков, упырей… Придумывает и безумно их боится, забыв о том, что они – лишь продукт воображения. Но если страх способен заставить верить в демонов и бесов, то почему любовь не в силах заставить верить в единорогов и пегасов? Ведь они такие милые.
Закончив мысль, Кот еще раз затянулся из странной сигары и, округлив губы, пустил в воздух несколько неустойчивых колец, которые, повисев в воздухе, так же стекли вниз и смешались с плотным одеялом дыма, полностью скрывшего пол.
- Так что ты хотела мне сказать? - бросил он после этого. - Как и было велено – явился по вашему первому зову, - добавил он. - Госпожа.
Алиса долго смотрела на надменную, пушистую тварь, всем своим видом будто насмехавшуюся над ее болью, но так и не смогла найти подходящих слов, чтобы выразить свое презрение к этому существу.
- Ты, - лишь смогла выдавить она. – Ты…
- Я, я, - покивал Кот. – Кому ж еще?
В душе Алисы творился переполох, в голове царил хаос. Мысли ее переплетались с чувствами и метались, словно частицы в ядре готовой вот-вот взорваться в неистовом взрыве сверхновой звезды. Кот видел ее смятение, но не проявлял никаких чувств. Лишь необъяснимый блеск время от времени проскальзывал в уголках его хитрых глаз. Казалось, что именно там и спряталась его никогда не сходящая улыбка. Откусив кусок от птичьей лапы-сигары и сплюнув кусочки табака, он снова заговорил:
- Знаешь, что чувствует котенок, у которого только что открылись глаза? – проговорил он медленно. - О, это ни с чем не сравнимое ощущение, которое длиться не один день и не один месяц, и может даже не один год. Ведь каждый новый шаг открывает для него новый мир, каждый угол скрывает сонм загадок и тайн, каждый поворот сулит мириады новых открытий. И первое, что врывается в голову крошечного создания, впервые увидевшего мир, это страх и восторг, неразделимо переплетающиеся друг с другом. Коробка, в которой он был рожден и жил доселе, кажется ему необозримым океаном, который не переплыть и за сотню лет. Когда же он впервые выглядывает за ее стенку, его разум окунается в целую вселенную комнаты, настолько огромной, что становится обидно за несправедливость природы, наделившей его столь крохотным размером. А что с ним творит раскрытое окно, передать словами невозможно. – Тут Кот прервался, задумчиво посмотрел сквозь Алису, после чего продолжил. – Но проходит время. Коробка становится тесной. Весь дом изучен и изрядно надоел. Он побывал в подвале, на чердаке, на крыше… неоднократно сделал опись всех достояний округи, излазил вдоль и поперек все местные помойки, исследовал канавы и сточные ямы и, осознав, что больше в мире ничто не способно его удивить, ложится спать. И спит, спит, спит… спит большую часть своей жизни. Не стоит верить тем, кто говорит, что коты ленивы, оттого и спят весь день напролет. Это величайшее заблуждение человека – этого глупого создания, которому для общения требуются слова. Будь он более совершенен, ему бы было достаточно одного взгляда, чтобы понимать друг друга. Но что толку говорить о низших формах проявления сознания, когда его прямым носителем являешься ты? Ведь в простом жесте ты увидишь лишь движение или максимум – закрепленное за ним скудное понятие, а миллион сокрытых в нем чувств, желаний, намерений так и останется лишь скрытой подоплекой, беззвучным криком, непроросшим зернышком… - Кот снова замолчал, о чем-то хмуро подумав. После продолжительной паузы он продолжил: - Так вот, что до причины так называемой кошачьей лени, то суть ее проста до банальности – скука. Да, обычная скука – невозможность извлечь из этого мира ничего нового. А сон – он непредсказуем, всегда нов, свеж и главное – непостоянен. Один миг ты принц, а в другой – нищий. Один миг ты мышка в кошачьей миске, в другой – сыр в мышеловке. В хорошем сне все лужи – молоко, а все псы – из мягких колбас и сарделек. Здесь невозможное возможно, здесь глупость полна смысла, дурачество здесь – образ жизни, а слово не несет в себе понятия. Здесь ты король, бессмертный, всемогущий, творец и разрушитель, пророк поневоле, евангелист и скептик… любая маска здесь тебе к лицу, любая реплика становится афоризмом, любой поступок – подвиг, любая ересь – правда… Но несмотря на всю свою силу, ты лишь бессильный созерцатель, неспособный повлиять на непоколебимый сценарий, который пишет твой разум – и ты, но в то же время и не ты.
Слепой котенок открывает глаза лишь для того, чтоб дать сырье для своей фантазии, в которую он погружается, накопив достаточно материала для сотворения собственного мира. Но в мире столько гадости и черни, халтуры и порнографии, что слабый разум не всегда может справиться с их пагубным давлением, теряясь в вихре истин. И то, каким получится твой собственный мир, зависит только от тебя и никого более.
Кот замолчал и уставился на Алису пристальным взглядом, словно в надежде, что хоть теперь она сможет прочитать в нем все, что он хотел ей сказать. Алиса отвечала ему не менее пристальным взглядом, однако скрывавшим совсем иные мысли. Смятение ее усилилось, но вскоре суть вещей начала проясняться. Она посмотрела по сторонам, в поблекшие глаза окружавших ее статуй, устремивших на нее неморгающие взгляды: изумленные Суслика, отчужденные Хомяка, преданные Крота, алчные Шута, обреченные Зайца, торжествующие технички, возвышенные человека с задницей вместо головы, пустой Тэдди…
- Но как… - вырвалось у нее само собой. – Неужели это все – лишь моя фантазия?
Кот с улыбкой развел руками.
- Полагай, как хочешь, но если это действительно так, то, я скажу, наставник у тебя был не из лучших. Стоит только посмотреть на это скопище маньяков, сразу становится ясно, что творится у человека в голове. Взгляни на этого шута, - и Кот кивнул в сторону Шута. - Клоун он-то клоун, шутник отменный, но попадись ему в темном переулке восьмилетняя девочка, он ее разорвет на части и съест, а кое-что отрежет на память, чтобы было что вспомнить в минуту уныния. Или вот этот благородный синьор, – и Кот указал на закованного в доспехи рыцаря, того самого, который хотел ударить Алису плеткой на дороге. – Для него вся жизнь – игра без сохранений. У таких свои понятия о прекрасном. Война для них романтика, убийство – подвиг, чья-то смерть – забава. Такие мыкнут и сочтут это за благо, за невинную шутку. Затравят до смерти и почешут пса за ухом, сказав при этом «молодец».
Снова пауза. Лукавый взгляд Кота стал менее мерзким, во всяком случае, так показалось Алисе. Судя по всему, Кот действительно был прав, хотя прямо об этом так и не сказал. Все свидетельствовало об этом, и она, Алиса, и была тем самым котенком, потерявшимся в своих собственный грезах и несбыточных мечтах, которому пришлось придумать свой собственный мир, который мог дать ей то, чего ей не хватало в мире реальном. Но стоило ей допустить это предположение, как все ее существо яростно запротестовало против этого. Нет, не могло быть в ней столько глупости, нелепости и пошлости, чтобы создать такой мир!
- Нет! – крикнула она зло. – Это ты все подстроил! Ты заманил меня к Болванщику, ты подстроил нашу встречу с Шутом, ты свел с ума доктора!
- Да, да… - иронично соглашался Кот, кивая на каждое слово Алисы.
- Ты натравил на меня собак! Ты…ты… - Алиса потерялась в словах и тяжело задышала, силясь вспомнить что-либо еще. – Но то, что ты сделал с Тэдди, я тебе никогда не прощу!
- Да, - продолжал сарказничать Кот, - Бедный Тэдди. Как ты могла с ним так поступить?
Эта фраза отрезвила Алису, и она на минуту прервалась в своих проклятиях в адрес Кота. Тот продолжал в том же тоне:
- Природа человека до сих пор остается для меня загадкой – в страхе потерять что-то, что ему действительно дорого, он предпочтет это разрушить, чем передать во владение другого.
- Что ты сказал про Тэдди? – пропустив мимо слуха его последние слова, сухо сказала Алиса.
- То, что я сказал, уже неважно, ибо только настоящее имеет значение, а в настоящем мы имеем дилемму – «кто виноват?» и «что делать?». Откровения колпака нам тут не помогут. Да и кому может помочь эта вшивая шапка? Мало в мире привычных истин, надо придумать еще и альтернативные – для большего остроумия и чувства оригинальности.
Кот снова прервался в своих размышлениях, выпустив очередную порцию тяжелого дыма, поспешившего смешаться с тем, что с каждой минутой нарастал бесплотной плесенью на полу.
- Посмотри по сторонам, - продолжал он, разведя лапами и пытаясь объять этим жестом все, что их окружало, - разве не этого ты хотела, Жорж? Перед тобой твой собственный мир. Каждый штрих его нанесен твоей рукой. Каждый герой унаследовал часть тебя. Все проникнуто тобой. Радуйся! Быть первой после бога – не каждому хватит страха.
- Но это совсем не то, чего я хотела! – отчаянным криком перебила его Алиса, не в силах совладать с напором эмоций. – Я просто хотела… я хотела… чудес. Лишь… приукрасить то, что потеряло свою прелесть, затерялось в обыденности, посерело…
- Да, - снова иронично кивнул Кот. - Но чтобы было интереснее, пришлось добавить в этот пунш чуть-чуть крови, чтобы была интрига, и еще капельку пошлости, ведь запретный плод так сладок. Невольно. Неосознанно. – Кот сделал паузу и выпустил в воздух очередное кольцо, у которого внизу виднелся небольшой, расплывчатый крестик. Полюбовавшись им и переведя лукавый взгляд на Алису, он продолжил. Улыбка начинала медленно возвращаться на его лицо. - Вспомни, сколько тебе лет, загляни в свои мысли и попытайся отыскать там хоть одну бабочку, бантик или щенка. Пойми, как бы ты ни пыталась его обмануть, время возьмет свое и расставит все по своим местам так, как хочется именно ему. Время ни с кем не считается, оно просто идет вперед, идет и тянет за собой весь мир. А если кто-то не желает подстраиваться под его размеренный шаг, то он просто-напросто отстанет, затеряется позади среди застывших статуй и гротесков ушедшего дня. И тогда не избежать ему печальной судьбы Дон Кихота или Билли Пилигрима.
Алисе хотелось плакать. Плакать сильно и долго. Но она была настолько истощена физически и эмоционально, что не смогла проронить и слезинки. Слезы больше не желали вытягивать из нее боль, и Алиса решила унять ее презрением и злостью.
- Неужели я сама могла все это сотворить? – выкрикнула она. - Неужели я настолько зла и бесчувственна, что превратила Шута в извращенца, а Тэдди подвергла таким страданиям? Если так, то мне самое место в этой психушке, и я сделаю все, чтобы остаться здесь навсегда. Пусть стирают мою память таблетками, а мозг очищают электрическими разрядами. От этого всем только станет лучше, и мне в первую очередь.
- Ну, не стоит так убиваться и обвинять во всем себя одну, - вмешался Кот, видя сокрушения Алисы. - Ведь есть некто, без кого все твои злоключения вряд ли бы свершились. А если бы и свершились, то имели бы не столь жесткую форму.
Услышав эти слова, Алиса подняла на Кота презрительный взгляд. Казалось, что глаза ее, глядящие исподлобья, прожгут в Коте дырку, не будь он прикрыт стальным щитом великой наглости.
- Да, ты не ослышалась, - продолжал он спокойно. – Есть кто-то, кто явно стремится сделать из тебя то, чем ты должна быть. Он не сильнее тебя, но и твоих сил едва хватает, чтобы не подчиниться ему полностью. В каждой книге есть свой Мордаунт, Хилон или Баркильфедро. Так же и в твоей истории не обошлось без вмешательства злого гения. Он преследует тебя на каждом шагу, хотя ты его не видишь и даже не подозреваешь о его существовании, он тенью следует за тобой, неся невзгоды всем, кто тебя окружает, его уста – ящик Пандоры, стоит ему открыть рот, как новое бедствие обрушивается на голову кого-то, кто тебе небезразличен…
- Я знаю этого гения, - прервала его Алиса. – И этот гений явно доволен своей ролью.
- О-о-о, - протянул Кот, - в этом ты абсолютно права, ибо противоположность – его первая натура.
После этой реплики Кота Алиса невольно вспомнила Болванщика, что-то ей говорившего о противоположных частицах, материях… который с ее легкой руки повторно лишился головы. И как она могла тогда так поступить?
- Но ты даже понятия не имеешь, насколько ты с ним близка, хотя в то же время не знаешь о нем ровным счетом ничего. Я помогу тебе решить одну из сторон нашей обоюдоострой загадки. В плане другой, я полностью полагаюсь на твой чуткий ум, вернее инстинкт – что делать дальше, ты решишь сама. Но прежде чем увидеть причину всех своих бедствий, прежде чем встретиться лицом к лицу с тем, кто разрешит все твои внутренние споры, прежде чем состоится эта неизбежная встреча, которая не сегодня, так в иной день обязательно тебя настигнет, вспомни мои слова о том, что правда бывает горькой, и не каждый может ее вынести. Посмотрим, сможешь ли ее выдержать ты.
Сказав это, Кот выпустил в воздух очередную струю тяжелого дыма, который также медленно опустился вниз, смешавшись с плотным туманом, устилавшим пол. Тусклый свет, исходивший откуда-то снизу, отражался от его плотных волокон, скудно освещая застывшие в неподвижности фигуры и придавая им оттенок неизъяснимой таинственности. Редкие языки его ледяными протуберанцами обвивали их ноги, ползли фантомным плющом по туловищу, переплетались на кончиках пальцев и исчезали в ноздрях, ушах и прочих естественных отверстиях оцепеневших героев. Вскоре дым этот пропитал их насквозь, и все, как один, потеряли объемность, став двухмерной копией невосстановимого оригинала, и, стоя посреди этой невероятной галереи, Алиса не могла не восхититься творческой находкой мастера, создавшего столь неповторимые шедевры.
Незаметно дым отступил, и хрупкие полотна, избежавшие заточения в деревянных, золотых и из слоновой кости рамках, так и остались висеть в воздухе, образовав вокруг Алисы идеальный круг, обступив ее со всех сторон подобно апостолам, замершим в ожидании последнего откровения своего наставника. Алиса повернулась вокруг своей оси, и изображения на всех полотнах, придя в движение, вдруг на долю мгновения слились в один до боли знакомый образ, узнать который Алисе не удалось из-за неуловимости и аморфной неопределенности промелькнувших в их потоке черт.
Тут же легкий ветерок скользнул по ее лицу, волосам, коже, после чего с гротескных портретов стали медленно, сперва едва заметно, но затем все интенсивнее, осыпаться крупицы то ли пыли, то ли песка, легким прахом устилавшие гладкий пол. Словно в надежде уловить в последний раз любимые черты и запечатлеть их навеки в памяти, Алиса стала переводить взгляд с одного на другого своих друзей, которые неумолимо рассыпались у нее на глазах. Вот Шут, и через миг – лишь часть лица, неподвижная, но в тоже время живая. Вот рыцарь, через миг – лишь ребра панциря, прикрытые бархатной, лоснящейся кожей. Вот техничка, стряхнувшая, словно чешую ящера, старую кожу с молоденькой ноги, впитавшей весь оставшийся в ней сок.
Еще несколько мгновений и не осталось никого – лишь фрагменты мозаики сальвадоровскими потехами остались висеть в воздухе на созерцание Алисы. Еще миг, и все они пришли в движение, устремившись в одну точку и стремясь поскорее занять свое место под невидимым троном Кота. Алиса помнила оптическое представление в шатре Шута, но Кот по всем параметрам превзошел этого мастера-иллюзиониста, сумев поразить ее настолько, что ей было сложно припомнить какой-либо из трюков Шута для сравнения. Хотя, надобности в этом Алиса и не ощущала. Ее разум был занят созерцанием сливавшихся в одном узоре паривших в воздухе кусочков, в сочетании которых она угадывала образ, который видела совсем недавно в кругодвижении растаявших картин. Словно мазки кисти художника накладывались они один на другой, создавая новое лицо, тело, глаза… и вскоре перед Алисой стоял тот, кого она менее всего ожидала увидеть – ее точная копия, полностью обнаженная и глядящая на Алису не моргающими глазами. Из всей одежды на ней был лишь нелепый колпак, который никак не сочетался с ее идеальным телом. С трудом отведя глаза от своего двойника, Алиса окинула взглядом саму себя и к своему удивлению обнаружила, что сама была полностью раздета – вероятно, всю ее одежду сорвало во время ее перемещений сквозь стены, и именно это послужило причиной оцепенения Шута, Троицы и прочих. Однако колпак, несмотря на это предположение, гордо возвышался над ее головой.
Недолго думая, Алиса сорвала его и метнула прочь. Освободившись, волосы ее распустились и волнистыми линиями упали ей на плечи. Ее копия в точности повторила все действия Алисы и смотрела на нее пристальным взглядом. Лишь теперь Алиса поняла, что смотрит в зеркало, а перед ней стоит ее собственное отражение, покорное и неподвижное, застывшее в ожидании ее очередного движения.
Алиса не заставила себя долго ждать и, желая убедиться, что это действительно ее отражение, а не очередной трюк Кота, резко склонила голову влево, ее копия склонила вправо. Алиса мигнула правым глазом, копия левым. Алиса подняла правую руку и помахала кончиками пальцев, отражение проделало все то же самое, только левой рукой. И все, что ни делала Алиса, ее копия делала в точности наоборот. Напротив нее стоял ее полный антипод, другая Алиса, имеющая противоположный заряд – Антиалиса. И она была настолько прекрасна в своем совершенстве, что Алиса не могла оторвать от нее взгляд.
Что хотел этим сказать Кот? Какую правду она должна была увидеть?
Вспомнив о Коте, Алиса подняла глаза туда, где он только что находился, однако, как и следовало ожидать, его там не оказалось. Осталась лишь хитрая, игривая улыбка, которая медленно, словно падающий лист, сорвавшийся с древесной ветви, лениво поплыла по воздуху, и, исполнив несколько изящных пируэтов, непринужденно пристроилась у Антиалисы на лице поверх серьезных губ, придав ей выражение змея искусителя, решившего ради забавы соблазнить самое прекрасное из божественных творений – женщину. Алисе не понравился этот взгляд, и она крепко сдавила губы, уверенная, что и ее отражение поступит так же. Однако то не повиновалось, а лишь улыбнулось еще шире, отчего весь его вид стал излучать надменную насмешку. Алису это напугало, и она отступила на шаг назад. Но Антиалиса так трепетно на нее посмотрела, в молящей просьбе приподняв брови и блеснув огромными глазами, что она в миг забыла о страхе и прочих иных чувствах, которые то и дело пытались вызвать в ней ревность, злость и даже ненависть к самой себе, стоящей напротив. Медленно ее лицо тоже осветила мягкая улыбка. Она хотела было что-то сказать, но поняла, что в этом диалоге глаз и мимики слова излишни. Все было понятно и без слов. Обе заворожено глядели друг другу в глаза и лишь улыбались, словно это был единственный в мире существующий способ коммуникации.
Через несколько минут молчания и улыбок, Антиалиса медленно подняла руку и указательным пальцем поманила Алису. Еще секунду та помолчала, наслаждаясь последними мгновениями объявшего ее состояния, затем сказала короткое, но довольное «мяу» и, сделав два больших шага, прыгнула в объятия своей противоположности.
Первое, что увидела Алиса после того, как к ней вернулось чувство ощущения (иного слова для определения ее состояния подобрать было сложно), была темнота, такая полная и непроглядная, что слово «видеть» вряд ли могло сочетаться с этим понятием. Однако Алиса смотрела, глаза ее были открыты, но отсутствие чего-либо, на чем они могли сфокусироваться, делало этот процесс абсолютно бесполезным. Тщетно она пыталась разглядеть просвет под дверью или кусочек света, пробивавшийся сквозь замочную скважину, или какой-нибудь другой источник света – ничего, за что можно было зацепиться взглядом, не было. Даже разноцветных пятен, которые появляются каждый раз, стоит только закрыть глаза, не было, из чего следовало, что глаза ее действительно были открыты. Хотя, когда она их закрывала, ничего не менялось. И лишь привычное движение веками позволяло определить, в какой позиции в данный момент находились ее зрительные органы. Каждый раз, когда она опускала веки, ее ресницы казались ей огромными опахалами, медленными и тяжелыми, порождающими ветер, наполнявший пространство движением.
Убедившись, что глаза ей теперь не помощники, Алиса принялась вслушиваться – возможно, путь к выходу мог указать какой-нибудь звук. Но со звуками была та же история, что и со светом. Тишина была не менее полной, чем усугублявшая ее темнота. В такой тишине не грех расслышать стук собственного сердца, но даже его равномерного биения не было слышно. Ни дыхания, ни сглатывания, ни шелеста волос… – ничего.
Алиса протянула перед собой руку в надежде нащупать стену или какой-нибудь предмет, но та, не найдя преграды, медленно устремилась вперед, будучи словно из некоей эластичной эфирной субстанции. Тут же Алиса поняла, что и ноги ее не имеют под собой опоры, и, стоило ей об этом подумать, как те, так же как и руки, устремились вниз. Или вверх. Куда точно, Алиса понять не могла, так как не знала, в каком положении она находится относительно… Относительно чего она здесь находилась, Алиса тоже не знала. Здесь не было ни верха, ни низа, ни право, ни лево – ничего, лишь Алиса, и та – существующая лишь в бесплотной оболочке мысли, постоянно движущаяся, но в то же время застывшая в неподвижности, члены ее стремились в неопределенность, однако разум оставался в одной точке. Даже кровь, бегущая вдоль по венам, казалось, не встречая преграды в кончиках пальцев рук и ног, на вершинах плеч, головы, бедер, ягодиц, локтей, запястий, колен… срывалась, прорвав зыбкую плотину стенок вен и капилляров, в бездну неизвестности, объятой тьмой и тишиной, в которой пребывала Алиса.
Она была великим ничем – мыслью, которой подвластно все, божественным началом, альфой мироздания, яйцеклеткой бытия, точкой соприкосновения добра и зла, от столкновения которых родится новая вселенная, новый мир, новый человек – вершина воплощения мысли. Но прежде чем приняться за сотворение нового мира, нужно было избавиться от всего того, чем пропитал ее мир старый – от старых образов, ценностей, принципов, законов – общественных и природных… Теперь природой была она сама, и то, каким предстояло быть новому миру, зависело только от нее – она была все.
Но прежде чем раствориться в пустоте, Алиса вспомнила слова Кота о том, что лишь лишившись способности мыслить, возможно познать истину. Этим она и решила заняться, что, как выяснилось, было непросто. Стоило ей хоть на несколько секунд отказаться от какой-либо мысли, как другая тайком вкрадывалась в ее голову и ненавязчиво продолжала поддерживать мыслительную активность мозга. Как только удавалось избавиться от нее, ее место занимала следующая – мотив дурацкой песни или образ с рекламного плаката. Были и редкие моменты, когда ей удавалось ни о чем не думать на протяжении минуты или двух, но в эти моменты мозг ее испытывал такое давление за счет своего же бездействия – процесса, к которому он оказался абсолютно неспособен, что Алисе казалось, что она вот-вот сойдет с ума от ментальной перегрузки.
Устав от этой игры в умственную молчанку, Алиса решила все-таки приступить к сотворению нового мира, так как постоянная темнота начала уже понемногу надоедать своей определенностью и однообразностью. Для начала она решила создать свет, ибо мир, прозябающий во тьме, не способен отразить той красоты, которой она собиралась его наделить. Пусть это и было весьма банально, ибо в истоках всякого сотворения мира на первом месте стоит разделение света и тьмы. Но не создавать же мир кошек.
Алиса напрягла силу мысли, стараясь воплотить создавшийся в ее воображении образ света в жизнь, и стоило ей это сделать, как всеобъемлющая тьма стала мало-помалу рассеиваться, освобождая ему место. Крошечными крупицами колодезных бликов стал он пробиваться сквозь плотный занавес черной бездны, заставляя ее трепетать и дрожать, словно высохший лист, не желающий покидать родной ветви, отрыв от которой пророчит ему лишь неминуемое обращение в тлен.
Ощутив постоянно нараставшую силу, свет пришел в движение. Большими сгустками он скапливался где-то над головой Алисы, затем медленно проплывал мимо ее глаз и скрывался внизу, за пределами ее визуального обзора. Белые пятна были настолько яркими, что утомляли глаза, отчего Алиса стала жмуриться. Невольно она задумалась о том, как бы свет не разошелся настолько, что поглотил всю тьму. Ведь и без нее она не могла представить своего рождающегося мира. По всей видимости, от нее действительно никуда не денешься. Куда ни глянь, она везде влезет улыбающейся рожей. Противоположность. Мы создаем оружие, чтобы хранить мир. Но если даже и этого недостаточно, мы развязываем войну, чтобы ее посредством мир установить. Мы плачем от радости и истерически смеемся от сразившего нас несчастья. Мы верим в бога, но не верим в добродетель. Рукоплещем тиранам и осмеиваем слезы пророка. В общем, хоть Болванщик и тронулся на своей противоположности, а был прав.
Вместе со светом явился и звук, хотя о его создании Алиса еще не помышляла. Звук был неприятный и навязчивый, такой, какого Алиса по своей собственной воле никогда бы в жизни не создала. Скрипучий и постоянный, он раздражал, впивался в уши монотонной спицей, пронизывая разум и отвлекая внимание, которым его не собирались наделять. И стоило Алисе дать эту слабинку, позволить ему распоряжаться ее волей, как тут же вслед за ним, словно стая саранчи по проторенной дороге, слух ее содрогнули и другие звуки, пришедшие вслед за скрипом.
Свет все проплывал мимо, иногда становясь тусклее, а иногда и вовсе теряя яркость, и тогда образовывавшиеся на его фоне темные дыры сливались друг с другом в хитросплетении загадочных форм.
С каждой минутой Алиса все сильнее ощущала присутствие того – старого мира, в который ей возвращаться никак не хотелось.
- Давление, - раздался один из непрошенных звуков.
- В норме, - отвечал ему другой.
- Пульс, - вновь раздался первый.
- Стабильный, - отвечал второй.
Снова тишина. Но не та тишина, в которой только что пребывала Алиса, а привычная, обычная тишина, состоящая из множества звуков: тихих, громких – всяких.
- Был же уже с ней подобный случай. Как допустили? – вновь раздался первый звук.
- Прозевали, - появился третий. – Думали, излечили.
- Не думать надо, а делать, - жестко констатировал первый.
- Насколько опасны порезы? – вновь раздался третий.
- Тот, что на бедре – глубокий, останется шрам, - рассудительно звучал первый. - На плечах – так себе, пройдут со временем.
- Мда, - задумчиво раздался третий. – А уже подавала надежды.
- Хм, - иронично раздался второй. – Вам ли в это верить, доктор?
При слове «доктор», с Алисой что-то случилось – внезапный трепет пронесся по ее мыслям и, словно покрытые пылью архивы, стал ворошить ее память, восстанавливая, словно мозаику, оставшийся, казалось, в прошлом образ.
С трудом превозмогая усталость и неизмеримую лень, Алиса приподняла стотонные веки, и взгляд ее тут же ослепил налобный рефлектор, в свете которого она успела разглядеть три расплывчатых лица: узкое и с прищуренными глазами, со лба которого и исходил слепящий свет; другое – пухлое, с усталым взглядом; третье – веселое и с кроличьими зубами. Который из них был доктор, и кто были двое других, Алиса понять не успела, да и не очень в этом нуждалась.
Так же медленно и лениво она опустила веки с искренним желанием никогда не поднимать их снова, подобно кошке, уставшей от обыденности мира и пытающейся найти спасение в мире иллюзий, в мире сна. Разочарованная столь пресным финалом столь интересного дня, она была не в силах сдержать досады, а троица, вернувшая ее в скучную реальность, была последним, что ей хотелось видеть во всем этом мире.
Алиса тяжко вздохнула и довольно тихо, но достаточно громко, чтобы ее услышали, сказала:
- Господи, мама, роди меня обратно.
- Поможем?!
- Поможем!
- Не вопрос.
Алиса Сверхновая
© Copyright: Александр Миненков, 2010
Свидетельство о публикации №210081800570
Свидетельство о публикации №210081800570
Рецензии