Лялька

Вместо эпиграфа
Надпись на асфальте:
"ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО! Я УЗНАВАЛА!!!"

* * *

- Выключите телефон! Ну пожалуйста, кто-нибудь, дерните за холодную черную змейку провода, пусть он заткнется! Ну ради Бога! - она задыхается от собственного крика, пытаясь вырваться из цепкого плена смирительной рубашки, - Ну сделайте же что-нибудь!

Кто-то наваливается на нее, стремясь прижать, зафиксировать бьющееся в истерике хрупкое Лялькино тело. Укол. Легкий морозный огонек по руке. И сквозь наплывающее ватное безразличие - голоса… И проступающая ясность. Это медики. Кто-то вызвал "скорую". Ее везут в больницу. И это не телефон. Это сирена завывает - тоненько, обиженно и тревожно. Ее везут спасать. От прошлого. Того прошлого, что началось с листопадом. С телефонного звонка. И она снова, но уже обессиленным, усталым голосом просит: "Пожалуйста, выключите телефон..." А потом это прошлое наваливается на нее, и все начинается сначала. С самого конца холодного, ветреного и такого скучного августа.

* * *

- Лицевая, изнаночная, лицевая, изна...- Лялька сердито глянула на телефон поверх вязания, - Молчишь, ну и молчи. И не надо. Так даже лучше. Покой, диван, пушистый плед и эта чертова вязанина... Господи, ну что ж за скотство-то такое, ну хоть бы кто-нибудь позвонил!.. Скука-то!

Телефон демонстративно молчал, делая вид, что он-де «вааще тут ни при чем».

- Нет, это только в песенках ошибаются номером, а потом знакомятся и влюбляются на всю жизнь! - Лялька сердито шлепнула надоевшее вязание рядом с собою на диван и потянулась. Телефон одобрительно мигнул кнопками в сторону ее ладной фигурки и удовлетворенно хрюкнул. А потом разразился трелью, от которой в маленькой Лялькиной квартирке как-то сразу все притихло и насторожилось, а сама Лялька, замерев на полужесте, обернулась на звонок так медленно и осторожно, с такою недоверчивой миною, точно это был не телефон, а призрак. И при малейшем неловком движении этот призрак мог испа¬риться.

- Говорите, Вас слушают, - еще не совсем опомнившись от удивления, ворковала она в трубку.
Трубка икнула и хорошо поставленным мужским голосом осведомилась:
- В самом деле? - потом как-то скисла и уже устало спросила, - Девушка, у Вас в городе есть «Телефон Доверия»?
- Слушаю Вас, говорите. У Вас проблемы? - Лялька решила принять игру.
- Скучно мне, - доверительно сообщила трубка, - Даже выпить не с кем.
- Ну так выпейте с зеркалом!
- Не могу. Пропил. Вчера. Так вот...- выдала трубка еще одну доверительно-грустную фразу и снова звучно икнула, - А знаете, судя по Вашему номеру Вы живете где-то рядом. Приезжайте, приходите, я встречу.
- Знаете, это в прейскурант Службы не входит!
- Входит, - нахально заявила трубка, - забота о ближнем - ваша прямая обязанность. Еще по Христу.

Лялька хотела было возмутиться, но жажда приключений уже натягивала на нее теплый свитер.

- Девушка, если Вы не придете - я повешусь! - изгалялись на том конце провода, - Не молчите, я ужасно боюсь тишины!..

Лялька разозлилась и заявила:

- Ладно, черт с Вами, встречайте!
- Где? - незнакомец даже охрип от изумления.
- А где Вы живете?

На том конце провода пробормотали адрес. "Соседний дом", - сообразила она.

- Встречать не надо - и бросила трубку.

* * *

Ляльку встретил в дверях названной квартиры обладатель почти двух метров роста, унылого носа и живых, насмешливых серых глаз.

- Ну ничего, оперативно. Заходи...

Он принял Лялькину куртку, повесил на вешалку, подождал, пока она разуется и широким королевским жестом пригласил пройти.
- Знакомься, мои хоромы.

Большая квартира носила на себе явные следы развода. Причем, развода из той серии, когда оскорбленная сторона готова вывезти все, что в силах впихнуть в контейнер, вплоть до кошачьей миски.
- Оставшаяся в квартире мебель при перевозке не вошла, и жена решила подать на раздел имущества, - поставила диагноз гостья. Хозяин неопределенно хмыкнул, ушел на кухню. Через минуту он появился с двумя стаканами и парой лимонадных бутылок. В одной действительно был лимонад. Во второй плескалось какое-то неопределенное пойло.
- Я не пью на работе!
- Будешь, - он взгромоздил все принесенное на низенький столик, - Работа у тебя сегодня такая - пить.
Лялька села на расстеленный у стены матрац, подмяв под себя одну из жестких маленьких подушечек, лежавших здесь же. Хозяин критически окинул взглядом цыплячью Лялькину фигурку и снова удалился.
- ...Потому что ты без этого помрешь, - сказал он, ставя перед ней на стол чашку с аппетитно дымящейся бараниной. Потом разлил содержимое подозрительной бутылки по стаканам и отрекомендовался:
- Просто Сергей Николаевич. Несостоявшийся гений от... А, не важно. Ваше здоровье, мадмуазель?..
- Ольга. А вообще-то Ляля...
- Это почему Ольга и вдруг – Ляля?
- Да как-то в семье прилепилось, младшая, лялечка маленькая, вот и Лялька…
- Мдя… У меня, честно говоря, с этим словом другая ассоциация… А, не важно! Ну что ж, мадмуазель Ляля, за успех Вашей спасательной миссии!

«Играть, так до конца!» - решила Лялька. Жидкий огонь хлестнул по губам, языку, запнулся на мгновение где-то в горле и ринулся в желудок. Судорожным рывком она схватила лимонад и со сноровкой пожарника влила в себя сразу полбутылки. С силой поверженного дракона огненный напиток несколько раз встряхнул Лялькино тельце и утих.

- О-ох!
- Ты ешь, а то точно помрешь. Извините, мадмуазель, шампанское к обстановке не подходит. Пью "шо попало".

Баранина оказалась удивительно вкусной. Недаром лучшими поварами все-таки считаются мужчины.

- Я старался, старался, как мог, - бархатисто ворковал хозяин, - Ну что, еще по пять капель?
Лялька изо всех сил замотала головой, точно ее приглашали на Голгофу. Шквал раскатистого, добродушного смеха обрушился на гостью. "Так может смеяться только очень добрый человек", - подумала она.

- Давай - давай! По пять капель, а потом споем.
- А что петь-то будем?
- А что-нибудь шкодное...

Ляльке было тепло и уютно, и очень легко в этой пустой, чужой квартире с этим совсем незнакомым мужчиной. По душе было ей общество этого светловолосого, высокого, хорошо сложенного "несостоявшегося гения" Настороженность ее постепенно свернулась в мягкий пушистый комочек и спрятала свои коготки. Впервые за много месяцев она действительно отдыхала. Вспомнились студенческие годы, капустники, ночи у костра со спорами и песнями под гитару.

Мое лицо упало на пол,
Я весь рассыпался на части,
Потом куда-то капал, капал,
Все говорили: "Вот несчастье,
Такой хороший был мужчина,
Не лысый и не бородатый.
И в чем, помилуйте, причина,
Что он укапал весь куда-то...

Песенка была действительно шкодная и здорово подходила под обстановку. Потом они долго пели еще что-то, пока Лялька не почувствовала, что смертельно устала.

- До кровати сама доберешься или ластами грести лень? - он подошел и легко, как пушинку, поднял ее на руки. Руки эти были нежными и сильными. Обняв его за шею, Лялька прошептала:
- Как от тебя пахнет вкусненько!.. - и сонно уткнулась в него носом куда-то чуть ниже уха. Стены поплыли, мелькнул дверной проем, потом она почувствовала, что ее проносят через коридор. Пребольно стукнув об дверь другой комнаты, внесли и осторожно положили на кровать.
- Раздевайся и спи!..

Лялькины руки сами собой прижались к груди, словно кто-то силком собирался стянуть с нее одежду.

- Ну вот! Теперь она начнет мне рассказывать, что боится оставаться с незнакомым мужчиной на ночь в пустой квартире. Раз так, раз не доверяешь - собирайся и дуй домой!

И тут в Ляльке взбрыкнул осел гордости. "Отказаться от меня! Выгнать?! Ну уж нет!" Тащится среди ночи домой ей совсем не хотелось.

- Не уходи! - еле слышно шепнула она.

Пристальный и серьезный взгляд был ей ответом. Потом она услышала такое же тихое и ласковое:
- Не уйду...

Поцелуи были сладки и мучительны, как ожог, как обморок, а пальцы его трепетали на ее лице, как крылья бабочки. Сердце то замирало в груди, то билось, точно перепуганная насмерть птица. Это было похоже на бесконечное падение в пропасть. Лялька потеряла счет времени. Одежда, точно крапива, жгла тело. Наконец она почувствовала, что ее освобождают из этого крапивного плена...

- Кажется, по комнате прошел самум, и этот самум унес мои плавки, - присвистнула Лялька, безнадежно пытаясь найти маленький белый комочек в том хаосе одежды, который они устроили ночью.

С гордостью картины великого мастера плавки красовались на вбитом над кроватью громадном гвозде, сияя в лучах утреннего солнца с таким самодовольным видом, что Лялька чуть не покатилась со смеху. А на осенённой ими кровати мирно посапывал взъерошенный, малознакомый мужчина. И вид его Ляльке стал почему-то неприятен. Она накрыла его простыней, тихо оделась и вышла. Стараясь не шуметь, открыла входную дверь, аккуратно притворила её за собой. Щёлкнул замок.

- Вот и все. И хватит. И забудь, - сказала она себе, - Домой, под душ и спать. Ничего этого не было...

Пересекла пустой двор. На душе было мерзко и неуютно, словно она ночевала в загаженном, продуваемом вонючими сквозняками подъезде и провоняла этим подъездом намертво.

Лялька долго скреблась и отмывалась жесткой мочалкой под душем, словно вместе с мылом и кожей можно было стереть и смыть память этой ночи. Наконец, почувствовав себя почти прозрачной и невесомой, она закрыла воду, укуталась в ласковую махровую простыню.

- Эх ты, Скорая Помощь! - буркнула она своему отражению в зеркале и пошлепала в комнату.

* * *

Проснулась как-то враз от дикого, скручивающего душу приступа одиночества, такого всепоглощающего, что хотелось метаться и выть. Она уже тянула руку к телефону, когда сообразила, что не знает номера, по которому хочет позвонить. И, как спасение, грянул звонок.

- Салют! Эй, ты где? Ты, кажется, что-то забыла. Сколько можно ждать? Кофе стынет!
- Я не пью горячего! - она почти кричала в трубку, а сердце колотилось где-то в горле, мешая говорить.

Если бы ее пригласили на королевскую аудиенцию, и тогда бы, пожалуй, она гораздо меньше копалась в своем гардеробе. А скорость, с которой все это проделывалось, была бы явно не та, даже если бы она на эту аудиенцию опаздывала. В итоге эффект вышел примерно такой, как если бы через магазин дамских принадлежностей на всех парах прогрохотал курьерский поезд...

Из зеркала на Ляльку смотрела нахально-счастливая физиономия, оштукатуренная таким слоем косметики, какой и бродвейская "бабочка" не рискнула бы себе позволить. Лялька скорчила своему отражению "жуткую харю" и, снимая на ходу не менее дикий наряд, понеслась под душ. Отмывшись, она сгребла одежду в шкаф, выудила из этого хаоса большой растянутый свитер и любимые «левайсы», и с воинственным видом натянула на себя. На смену путане в зеркале появился эдакий современный Гаврош. "Не нравится - не ешь!" - заявила она отражению, накинула куртку и медлительной, расхлябанной походкой двинулась "на рюмку кофе". Выдержки, однако, хватило только до ближайшего угла. А в Его подъезде она и вовсе неслась по лестнице так, словно за нею гнался осиный рой.

* * *

Квартира сияла чистотой и улыбкой хозяина, даже кофейник урчал на плите, как ласковый сытый кот. Лялька что-то рассказывала быстро, взахлеб, почти не соображая, что за бред она несет. А у самой в голове крутилась одна мысль: "Так не бывает!.. Да нет, ведь случилось же!.. Или не бывает?.."

- Ты – маленький болтун! Пей кофе! Совсем остыл уже...

"Умей турки так готовить кофе, они бы бросили курить гашиш, дали развод своим гаремам и устроили бы всетурецкую кофейню..." Только услышав над собой обвал смеха, она сообразила, что подумала вслух.

Кофе действительно был хорош, ни один быстрорастворимый суррогат и в подметки не годился тому, что выходило в результате священнодейственного обряда, который совершался на этой кухне. Мало того, тайна его строго охранялась. И когда Лялька попыталась разгадать эту тайну, то была с позором с кухни выставлена, чему, собственно говоря, не очень-то яростно и сопротивлялась. Ее мягко, но непреклонно водворили в зал, включили магнитофон и снова удалились Его Высочество Магистр Кофейных Наук. Смягченный розовыми шторами, в комнату лился солнечный свет. Но Лялька знала, что там, за окном, в Большом Мире, умирает Лето, и холодный ветер гонит через затянутые пыльной рябью лужи мертвые и тусклые, словно обрезки старых консервных банок, сухие тополиные листья. А здесь было тепло. И был кофе. И чудесный, обаятельный хозяин этого закрытого ото всех Мирка. И снова была сумасшедшая ночь, и Он, большой, сильный и ласковый, уже не казался ей чужим. Снова звук гитарных струн звал куда-то, манил, красивый ласковый голос дарил песню за песней, ворожил, околдовывал, превращая все в сказку. Он пел о любви, и хотя не было сказано ни слова признания, Лялька безоговорочно приняла все музыкальные излияния на свой счет.

Лялька теперь редко ночевала дома. Пылились начатые эскизы, сохла краска на холсте, немым укором валялось неоконченное вязание. А над всем этим сияла счастливая мордашка хозяйки. "Квартирка, миленькая, я тебя очень люблю, но здесь нет Его! А Он - это, наверное, тот, кого я ждала всю жизнь!" В одну из жарких ночей, готовая смеяться и плакать от счастья, она прошептала:

- Я даже представить себе не могу, что здесь когда-то жила, ходила, целовала тебя другая женщина. Ты мой! Только мой! Ты чудо, ты прелесть!
- Неправда, я плохой, я травку курю...
- Ага, табак называется!..

И снова смех и ласки, и любопытная Луна, сияющая в окне начищенным медным грошиком.

Даже не покой, а чувство абсолютной защищенности охватывало здесь Ляльку. И, словно подыгрывая ее ощущениям, эта квартира никогда не встречала ее чужими голосами, чужим присутствием. Только чуть заметный непривычный и чужой запах иногда говорил ей, что у Сергея все-таки бывают гости. Но он ей никогда не рассказывал о своих друзьях, делая так, чтобы она с ними не столкнулась. А она была рада этому и тоже молчала. Ни на минуту не могла, не желала она представить, что кто-то еще может появиться в таком добром и надежном Мирке этой квартиры. Они были словно на другой планете, где небо и солнце, и звезды, и воздух, и трава под ногами - все только для них двоих. И все "грамотно", одно счастье кругом и радостный покой, и нет времени.

- Доброе утро, Малыш!
- Спокойной ночи, милый!
- С Новым Годом!..

* * *

- С наступающим, Чижик! Ты придешь? У нас сегодня гости, так что...

Компания была небольшой, но веселой и шумной. Последним ввалился в квартиру в совершенно невообразимом тулупе и громадной собачьей шапке обладатель шевелюры и улыбки "А-ля А. Макаревич".

- Братка! - кричал он, - С Новым Гадом! Держи подарок! А лучший подарок - это, конечно же, флянчик водочки и хорошая компания! Так что я не один! Это Верунчик!

И тут Лялька почувствовала, что если она была Евою в их индивидуальном Раю, то сейчас в него ступила Лилит: чуть полноватая, но нежная и пластичная, с копною черных вьющихся волос, большими темно-карими глазами и чувственным ртом - словом, Женщина до кончиков ногтей. И снова смех, веселье, танцы. Вообще-то и Лялька не была обойдена вниманием, но где-то в душе занозой кольнуло, что Сергей все время был рядом с новой гостьей. Зажмурившись на минуту, она представила себе тот легкий нагоняй, который ждал бы ее, если бы ее Адам узнал о том, что она ревнует. "Ты - Маленький Болтун! Ведь она в гостях, а долг хозяина - чтобы все было грамотно!" Он вообще любил это словечко - "грамотно". Это значит - хорошо, значит - правильно, значит - по душе любому. Лялька почувствовала, что кто-то сует ей в руку бокал, и открыла глаза. Били Куранты, все кричали "Ура! С новым счастьем!" Сергея в комнате не было. Подхватив его дозу "напитка богов", Лялька двинулась на поиски.

- Эй! Вдохновитель этого Содома, ты где?! Опять изобретаешь что-нибудь сногсшибательное?

Проходя мимо дверей спальни, она скорее машинально заглянула туда. Резко скрипнула кровать, и его голос сказал кому-то: "Ничего, Малыш, я сейчас закрою." В дверном проеме показался хорошо знакомый торс со следами губной помады.

- Шам-панское, - деревянными губами Лялька попыталась улыбнуться, протянула оба бокала. А Он смотрел на нее, словно видел впервые и никак не мог сообразить, откуда она здесь взялась - аж прищурился, пытаясь вспомнить, машинально принимая бокалы и закрывая дверь.

Чертова шуба оказалась в самом низу, второй рукав точно зашили, а ноги вообще не желали попадать в сапоги. Господи, да где же шапка! Дверь. Замок. Лестница. Шаги следом. Нет, не шаги - кто-то летел через две ступеньки, схватил за руку, развернул... Взбешенное лицо и улыбка - перекошенная, злая. Даже глаза побелели от бешенства.

- Ну куда ты? Чего! Что-то не так?! Зачем ты уходишь? Там же такие мужики, и все - твои! Они тебя устроят - хоть по одному, хоть все сразу! Зачем же убегать?!

Лялька не помнила, как вырвалась, как бежала через двор, запорошенный чистым белым снегом, как влетела в свою квартирку. Не помнила, сколько проскулила, сидя у порога, привалившись к двери. Не было ничего, кроме недоумения. Почему? За что? А потом как озарение - да за счастье твое, тупое бабье счастье! Не должно оно сваливаться на человека как снежный ком! Его нужно выдавать по чайной ложечке, по капельке, чтобы не захлебнуться, не отравиться, не превратиться в слепую и глухую идиотку, видящую и слышащую только то, что хочется видеть и слышать. Какая же дура из меня получилась! Влюбленная, тупая, ничего не видящая и не соображающая самка! Погладил по головенке, приласкал, выдернул из одиночества - и сразу же стал светом в окошке! Ведь было, было - и пойло это непонятное, и разговоры про "травку", и нежелание с друзьями знакомить, и прошлое его за семью печатями! Голова кружилась, тело было ватным, словно она и в самом деле хлебнула какой-то отравы.

В комнате надрывался телефон. Машинально, на ощупь прошла в комнату, сняла трубку.

- Лялька, я дурак! Малыш, прости меня! Приходи! Я всех выгнал! Ты плачешь? Я дурак! Я...

Она медленно, как стеклянную, опустила трубку на рычаг. Телефон звонил и звонил, и звонки его отдавались тупой болью в голове. Сняла шубу, и прямо в сапогах свернулась калачиком на диване, незряче уставившись в окно, где королевой в звездном шлейфе плыла Новогодняя Ночь.

* * *
Ей снился вокзал - не то московский, не то ее родного провинциального городка. Огромный и незнакомый, с эскалаторами и переходами. Но то тут, то там мелькали с детства запомнившиеся детали - газетный киоск, какая-то надпись, камера хранения, перрон. А она металась в этом хаосе и никак не могла найти кассовый зал. И поезд ушел. Без нее. Опустив голову, брела она по рельсам, пока не поняла, что вышла на окраину. В степи горел костер, пахло горящими сосновыми ветками. Из темноты неслышно вылетела птица, заслонила собой все и с мягким шорохом налетела на лицо, обняла крыльями, прижалась, мешая дышать. Лялька изо всех сил попыталась вдохнуть и открыла глаза. Птица скользнула вверх и в сторону, превратилась в Его лицо, дрогнула и растворилась в лунном свете. Но ощущение сна не проходило. В воздухе пахло сгоревшей хвоей, лунная дорожка протянулась через темную комнату...

Где-то в подъезде страшно, взахлеб кричала женщина. Как в полусне Лялька рванулась к двери, повернула замок. Дверь распахнулась от какого-то мягкого толчка снаружи. Теряя сознание, очень подробно, до нелепо мелких деталей, как в замедленном фильме увидела Лялька привязанный к дверной ручке галстук, неестественно склоненную набок голову, вылезшие из орбит глаза и всего его, стоящего на коленях, такого нелепого, точно тряпичная кукла, и давно уже, наверное, мертвого. А крик все звенел в ушах, бился, вибрировал, пока не замер на непостижимо высокой ноте…

Москва - Экибастуз - Новосибирск
1991 - 2010 г.