***

Все было как тогда. много лет назад, в детстве, в третьем классе, давно, в стране, которой больше нет. Набережная плавилась от зноя, прохожие силились прижаться к дому у причала, на котором, в облачении голубей, подняв взгляд на облака, стояла мраморная девушка с лавровым венцом в руке. немая, каменная, она смотрела всегда вверх, туда, где рождалась заря. туда, где заря умирала. снова и снова. изо дня в день. Нева была словно расплавленное олово, перетекая маслянистыми, и, вероятно, раскаленными волнами, она несла историю в залив. туда, где на гране видимости, теряясь в мареве, сливаясь с горизонтом, плыли корабли. старинные, величавые, гордо расправив паруса, они снова и снова шли на Синоп, шли брать Измаил, шли бить турок у Караскули. До боли в кулаках я сжимал чугунные перила ограды, стараясь как можно четче разглядеть шпангоуты, запечатлеть бром-марсели и, сидящих на них, как почетные пассажиры, голубей. зажмурившись, я представлял как стою на носу фрегата и одной рукой придерживаю на голове маленькую треуголку юнги. позади меня, расставив ноги, устремив взгляд вдаль, стоял Светлейший граф Потемкин, перекидываясь изредка короткими рубленными фразами с молодым, но очень амбициозным адмиралом Ушаковым. чувствуя, как плавятся подошвы сандалий, зажмурившись, я вдыхал вместо тягучего запаха расплавленного асфальта, одуряющий запах просмоленных мачт и слушал незатейливые песни матросов на банке. а Светка стояла рядом и мешала. бубнила про сад, про озеро в парке, а когда я кричал, что мы отходим от причала на четырехпалубном фрегате, она замолкала, вглядывалась вдаль, сжимала в кулачке белый платок, пугая примостившуюся на нем божью коровку, и как-то сразу погрубевшим и повзрослевшим голосом отвечала, что не видит на горизонте никаких фрегатов, а лишь небольшой бриг на фоне таявшего облака с совершенно алыми парусами. Годы пронеслись незаметно. Мы повзрослели и поумнели. стали речи мудрее, а улыбка скупа. в водовороте забот, мы позабыли и про фрегаты и про бриг на фоне тающего облака. Встречаясь изредка на набережной, мы понимали, что нас влечет сюда одно и тоже. Одна и та же песня звучит в голове. Мы сдержано здоровались, обменивались ничего не значащими фразами, вяло улыбались и шли своей дорогой. Я помнил, как восходил на борт своего фрегата, а она стояла на берегу и обещала ждать. И вот однажды, как всегда разминувшись у моста, мы пошли своими путями и уже было собрались расстаться на всегда... Я неожиданно посмотрел на свою руку и увидел как медленно покачиваясь, совершенно меня не боясь, на манжет моего рукава села маленькая божья коровка. Суетливо забегав по руке, она щекотала мне кожу и заставила улыбнуться. Я вспомнил платок, и фрегат, и пышущие жаром подошвы сандалий, и бром-марсели, и снисходительную улыбку Светлейнего графа, и свежий бриз... Обернувшись, на мгновение прикрыв глаза от яркого света, задержав дыхание, до боли в кулаках впившись в чугунные перила, ощущая на лбу освежающий бриз, я взглянут на горизонт и, за тонким Светкиным силуэтом, за развивающимися светло-соломенными волосами, за удивленно вздернутыми бровями, за уносящейся к небу лентой, я увидел, на фоне тающего не горизонте облака, одинокий бриг, словно наскоро нарисованный тонкими штрихами. призрачный корабль медленно уходил за горизонт, унося с собой детство, унося с собой невинность, укутавшись в свои алые паруса, он никого не звал за собой.