ВМ. Глава 14. Свои и чужие. Параграфы 10-14

14.10. Жёлтые стены


Они всюду, со всех сторон. Хлопанье их крыльев, адские пасти и глаза. Их когти рвут жёлтые стены и жёлтое небо... почему так тесно? Почему мир ограничен стенами, сходящимися вверху острым углом? Почему мои ноги не могут выпутаться из тесноты этого мира?

Стекло, разбитое их кулаками, врезается в лопатки, скребёт в горле. Сердце замерло в сжатом положении и не может вытолкнуть густую, как повидло, кровь... в пакетах в сумке, полить ею макароны, мерзкий кетчуп. Заслуженная еда.

Куда деться от их крыльев, от скалящихся пастей, от царапающих когтей и терзающих клыков? Холодный ствол, снять с предохранителя. Расстегнуться на свободу, выползти из кокона, из плена жёлтых стен на белый холодный снег... слепящий, яркий, невыносимый, с расплывающимся на нём чёрным силуэтом с рыжей головой.

Коричневые стволы. Зелёные иголки. В ушах – звук крыльев.

– Ну, и куда ты выползла?

Чёрные высокие ботинки перед моим лицом. Ноги в чёрных брюках с серебристыми молниями. Руки в карманах.

– А стрелять в кого собралась? Нет тут никого.

Пальцы ложатся на ствол, надавливают и опускают его вниз.

– Не надо в меня целиться. Хотя... Сколько пальцев видишь?

Веер из пальцев расплывается перед глазами.

– Шесть... Во... восемь.

– У, нет... Не попадёшь, – усмехается он. – Ты сейчас свою задницу обеими руками нащупать не сможешь, не то что в кого-то попасть. Ну-ка...

Снова жёлтые стены, сходящиеся вверху. Только что был снег – и опять кокон. Не хочу... Не хочу кокон! Ноги и мысли в нём путаются, и руки скованы. Но тепло. В этом узком мире – только я и он, в чёрном, с рыжей головой и бледным лицом. Ресницы светлые, как инеем покрытые.



14.11. Всё как есть


Жёлтые стены – это палатка, а кокон – спальный мешок. Мы в лесу, и мне очень плохо. Как будто я отравилась. Шарю в поисках пистолета... Его нет. Наверно, этот рыжий хищник стащил. Всё, с меня хватит! Нажимаю кнопку. Фу... Где бы он сейчас ни был, его башка взлетела на воздух. И пошло оно всё... Достало.

Шаги по снегу... Это он? Как он может ходить без головы?!

Нет... Вот она, его голова – просунулась в палатку. Причёска называется «ударило током».

– Ты же должен быть... уже дохлым. – Что это с моим голосом? Его еле слышно.

Хищник усмехается, сев на расстеленный рядом пустой мешок. Высокий и гибкий, как лиана, а руки длинные, как у орангутана.

– А-а, ты кнопку нажала? Не работает ошейничек, не старайся. Твоё раздолбайское начальство, посылая тебя на это задание, даже не задумалось о том, что тебе делать в случае, если он выйдет из строя.

– То есть как это... выйдет из строя? Он должен взрываться при попытке его сломать! – Я всё шарю в поисках пистолета, но его нет ни внутри моего мешка, ни в палатке... Чёрт, тошнит-то как... Почему мне так плохо?

Голова кружится, и я без сил ложусь. В ушах звенит на разные лады, стены палатки плывут вокруг меня. Хищник смотрит на меня сочувственно.

– Значит, не всё предусмотрено в его конструкции, – говорит он.

– Где мой пистолет? – Пытаюсь выпутаться из этого дурацкого мешка, но – слабость. Безнадёжно...

– Ты об этом? – Хищник поигрывает моим пистолетом, другой рукой облокотившись на колено. – Здесь он, никуда не делся.

– Дай! – тянусь я.

– «Дай», – передразнивает он, щуря глаза со щёточками светлых ресниц и держа руку с пистолетом на отлёте. – Это тебе не игрушка! Низзя, низзя трогать! Атата по попке получишь!

– Прекрати, – бессильно злюсь я. – Верни на место!

– А зачем? – приподнимает он золотистые брови. – Стрелять вроде не в кого.

– Тебя хочу пристрелить, – скрежещу я зубами.

– А меня-то за что? – смеётся он.

– Придурок ты...

– И всё? Только за это?

– Отдай, я сказала...

Хищник и не думает отдавать мне пистолет – суёт себе за пояс.

– Ты ещё не вполне адекватная. Оружие тебе я пока не могу доверить.

– Ты, кровосос недоделанный! – рычу я. Слабо получается – как ворчание больной собаки.

Он мрачновато усмехается.

– Почему же недоделанный? Я-то как раз таки вполне доделанный. А вот ты – ещё не совсем, золотце. Ой, то есть, товарищ лейтенант.

Мне так дурно, что смысл его слов не доходит до меня. Что за чушь... Да что там, придурок – он и есть придурок. Но, кажется, в глубине его карих глаз мелькнуло что-то горькое и зловещее... Или мне мерещится? Горсть ледяных мурашек за шиворот. Звучит как чушь, но надо спросить...

– Ты... что имеешь в виду?

Он молчит, нюхает где-то сорванную сосновую веточку. И лицо у него такое, будто он сейчас продекламирует: «Быть или не быть...»

– Ты слышал, что я спросила?

– Слышал.

– И?..

– Думаю, что ответить.

– Говори всё как есть.

– Всё сложно и, боюсь, не очень приятно...



14.12. Место под солнцем


Ну, вот я и сказал ей всё как есть. Хотя нет, лукавлю: я не стал говорить, что её заразили намеренно, чтобы она помучилась, а вместо этого представил всё так, будто это вышло случайно, как со мной. Ей и этого хватило, чтобы сначала впасть в истерику, потом – в шоковое состояние, а затем – в ступор. И это притом, что ей ещё предстояла половина превращения. Зачем ей лишний груз ненависти?

Пока она лежала в прострации, я спрятал подальше всё оружие – на случай, если ей взбредёт в голову покончить с собой (этого тоже не следовало исключать). Она даже не шевельнулась, хотя ещё пять минут назад исчезновение пистолета заставило её весьма активно двигаться и говорить. Сейчас – ни оха, ни вздоха. Я даже забеспокоился: жива ли? Вроде бы жива – физически, а что до морального состояния... Тут я не решался ставить даже хотя бы примерный «диагноз». Всё было ещё впереди.

Несмотря на мороз градусов в пятнадцать, лежавший под ярким солнцем снег был уже не такой сухой и рассыпчато-хрусткий, как месяц назад. Он отяжелел, смёрзся, лежал плотной коркой и уже не сыпался с руки, как сахар. Слышались голоса птиц. Пахло весной. Щурясь на солнце сквозь радужные сливающиеся пятна на ресницах, я сидел на входе в палатку и втягивал ноздрями горький запах сосновой веточки. Как я не видел всего этого раньше? Солнца, деревьев, снега?

М-да. Самое время полюбоваться природой... Вот, сидел, любовался. Я, иголка. Моя нитка (а кто её спрашивал, хотела она ею быть или нет?) загибалась там, в палатке, а я тут... птичек слушал. И трогал слежавшийся снег. И ёжился от радужных лучиков на ресницах. Как идиот.

– Пристрели меня...

Беспокойная же мне досталась ниточка! Ну, никак не хотела она тихо лежать в мешке. В первый раз выползла на снег, как слепой котёнок с пистолетом, всё рвалась с кем-то воевать, теперь вот просила прикончить её.

– Чего сразу «пристрели»-то? Выживешь. Я же живой. Хоть через всё то же самое прошёл.

– Не хочу жить так...

Ну вот, так и знал. Правильно я сделал, что спрятал оружие: был бы у неё пистолет, непременно додумалась бы пустить в себя пулю. А сейчас, с вирусом-то, это вполне реальный и верный для хищника способ сведения счётов с жизнью. Хотя она ещё не совсем превратилась. Недохищник, но и уже не человек.

– Так, ты мне это брось, поняла? «Так» – это, типа, хищником? А хищники что – не люди? Ну, то есть... – Кажется, я что-то не то сказал. Вот ведь...

– Вот именно – не люди, – простонала она.

– И что? Да, они не такие, и что теперь? Убивать их? Это так же, как убивать людей из-за цвета кожи.

– При чём здесь это... Хищники пьют кровь.

– И?.. Они делают это, потому что иначе жить не могут. Они так питаются. Вот скажи, чем лучше люди? Такие ли уж они невинные? Убивают себе подобных совсем из других побуждений. А хищники... Вот волки, скажем, едят зайцев. Пищевая цепочка. Так в природе устроено. Кто-то кого-то ест. И мы же не возмущаемся! Никто же не предлагает: давайте, мол, бороться за права зайцев! Мочить этих гадов, волков, которые обижают бедненьких ушастых! Люди тоже кушают живых существ, даже разводят их специально для этой цели. Свиней, коров, птицу. И убивают их пачками, и жрут! А из кровушки их, заметь, колбасу делают. И чего только, кроме колбасы, из неё ещё не делают! Есть десятки блюд из крови. И что? Никто даже не думает за это называть людей кровососами!

Ух ты, надо же, как я расходился... Когда это я успел стать защитником прав хищников? Ещё недавно сам их убивал... Да, стоило попасть в их шкуру, как всё круто поменялось. И понимание пришло, и оправдания находятся. Забавная всё-таки штука – жизнь.

– Всё это не то, – не соглашалась моя нитка. Едва живая, а туда же – спорить. – Нельзя пить кровь людей...

– Надо же! Кто тебе сказал? – усмехнулся я. – Где такой закон прописан?

– В Уголовном Кодексе...

Потрясающая логика. Я не мог на неё налюбоваться.

– Золотце моё, а кто тебе сказал, что к хищникам применимы людские законы? Даже у людей в разных странах разные законы, а тут – вообще другая раса. Со своими законами и своей моралью. Мы просто стоим выше людей в пищевой пирамиде, вот и всё. Никакие кодексы тут не вписываются. Тут простые законы природы действуют. А их нет в кодексах.

– Не сравнивай людей с животными... Это всё не то, – простонала она. – Человек обладает разумом...

Мне даже стало её жалко – этот спор отнимал у неё много сил, а ей надо было ещё превращение перенести. Ладно, всё, последний аргумент – и прекращаем.

– Почему не сравнивать? Разве человек – не животное? К млекопитающим относится, если не ошибаюсь. И разум тут ни при чём. Почему существа с высокоразвитым разумом не могут участвовать в природных отношениях? Люди – часть природы, не забывай. И хищники – тоже. Я скажу тебе, что это за война, золотце. Это война не за какие-то нравственные идеалы, гуманизм и прочую лабудень. Она – за место под солнцем. Люди хотят оставаться венцом творения, царями природы. И не хотят мириться с тем, чтобы их кто-то кушал! Может, зайцы, если бы могли, тоже повоевали бы против волков, да не могут. Ни мозгов не хватает, ни силы. А у людей хватает... И мозгов, и желания быть господствующей расой на этой несчастной планетке. Потому они и хотят уничтожить хищников. И не ищи тут высоких идей. Всё гораздо проще и непригляднее.

– Я тебе не верю... кровосос... – пролепетала она, закатив глаза.

Кажется, превращение вступило в следующую стадию. Я печёнкой чуял: внутри у лейтенанта что-то происходило. Всё меньше в ней оставалось человеческого, уступая место вампирскому, даже запах её менялся. Он уже не был таким соблазнительно-вкусным...

– Не верю твоим циничным рассуждениям, – бормотала она, а сама уже была на грани забытья.

– Тихо, тихо, – сказал я. – Не разговаривай. Береги силы. Они тебе ещё понадобятся, чтобы как-то выдержать это. А там уже легче станет.

Когда станет легче, было ещё неясно, а пока у меня имелись все основания опасаться, как бы моя нитка не отдала концы. Даже мне самому было рядом с ней не по себе, я реально чувствовал отголоски её мучений своей шкурой. Как-то душно и нехорошо мне стало в палатке... Хоть и не следовало оставлять её сейчас одну, я всё-таки вышел на свежий воздух.

И сигарет не было. Я с досадой смял пустую пачку. Вместо сигареты я стал грызть сосновую веточку – просто чтобы во рту что-то было. Неважная замена, но всё-таки...

Какое-то движение в воздухе заставило меня обернуться. Из-за дерева выглядывала та коротко стриженная хищница – Пандора, кажется. Почему я не услышал скрипа снега? Она что, рискнула летать между деревьями? Нужно быть настоящим асом, чтобы проделывать это в лесу, где и крыльями-то не особо размахнёшься. Вид этой притаившейся за стволом серой твари насторожил меня. Чего ей тут понадобилось? Что она вынюхивает? Моя рука инстинктивно потянулась к пистолету за поясом. Хищница сделала жест – мол, всё в порядке.

– Спокойно, приятель, – сказала она своим пацанским голосом.

– Тамбовский волк тебе приятель, – отозвался я.

– Не приятель, а товарищ, – поправила она.

– Какая на фиг разница?

– Да никакой...

– Тогда чего припёрлась?

Это она всадила в меня нож и моей кровью заразила лейтенанта. Если бы она не была женщиной, по морде бы ей дал. Хотя... Может, послать к чёрту приличия и сделать для неё исключение? Я уже сделал движение, но она опять выставила вперёд руку и положила на снег большую чёрную сумку.

– Да тихо ты... Нервный какой. Тут вам покушать и аппаратура для связи. Вашу-то мы раскокали, уж извините. Частота там уже настроена. Машина в сервисе, готово будет уже завтра.

– Быстро, – хмыкнул я озадаченно.

Она усмехнулась.

– Так сервис-то наш. Общества «Аврора», то есть. Мы попросили побыстрее – вот они и откликнулись на просьбу. От вас в сотне километров будет. По трассе на север. – И она махнула рукой, показывая направление. – Сами заберёте, или вам подогнать?

– Мы что, сотню километров пешком топать должны? – проворчал я.

– А ты что, летать не умеешь? – удивилась она.

Я буркнул:

– Да нет ещё, крылья не выросли.

– А, ты у нас новичок! – ухмыльнулась Пандора. – Понятненько. Ну, тогда... Как там твоя напарница – ещё не обратилась?

– Думается, посередине где-то.

– Тогда через пару дней мы вас ещё раз проведаем. Если она будет готова – подкинем до сервиса.

– Было бы неплохо. Особенно после того, что ваша девичья банда натворила.

– Ага. – Она сверкнула клычищами. Улыбка – непередаваемой красы! – Ну давай, товарищ тамбовский, чао.

В общем, мирно поговорили. Морду бить как-то расхотелось. Сказав «чао», через миг она была уже на дереве, будто её подбросило туда здоровенной пружиной. Едва касаясь ногами и руками веток, хищница в мгновение ока очутилась почти на верхушке и взлетела оттуда. Так вот как она к нам подобралась, понял я. Села на дерево и спустилась. Потому я и не слышал шагов.



14.13. До кондиции


– Ну что, ниточка, будем кушать?

Надо мной склоняется знакомая клыкасто улыбающаяся физиономия. И чего он такой радостный, будто поздравляет меня с днём рождения? И что за очередную кличку он мне придумал? Ниточка какая-то... Однако, внутри у меня жуткая пустота, которая, если её не заполнить, всосёт и меня саму, и всю нашу планету, как чёрная дыра. Это даже не голод, это какая-то глобальная катастрофа в масштабах отдельно взятого организма... Если такое бывает, конечно.

В руках у рыжего хищника – пакет с кровью. Он расстёгивает мой спальный мешок и кладёт его внутрь, прямо к моему телу... Бррр!

– Ты что? Убери это от меня, – гадливо содрогаюсь я.

– ЭТО? – усмехается он. – Это теперь твоя еда. Хорошо, что мешок с подогревом, а то, понимаешь ли, в холодном виде она не очень. Ничего, через полчасика станет гораздо приятнее для употребления.

От мысли, что мне придётся это пить, к пустоте добавляется тошнота. Гадость такая, что кишки норовят вывалиться наружу через горло...

– Я не буду это пить...

Рыжий с ухмылкой говорит:

– Это ты пока её аромата не чуяла. А как только почуешь – за милую душу выпьешь... Ещё добавки просить будешь. Так... Себе что ли, тоже достать?

И он заворачивает в свой спальный мешок второй пакет, включает подогрев, а потом, подумав, забирается в мешок сам.

– Погреюсь... А то с голодухи начинаю подмерзать.

Мир изменился. Или моё восприятие? Я слышу столько звуков, что просто с ума сойти можно, но что или кто производит большинство из них, я даже не знаю. Какие-то стуки, трески, шорохи... Будто я попала в чужую страну, не зная языка. А что с моим сердцем? Оно что, стоит?

– Эй...

Рыжий молчит, прикрыв глаза. Я с тревогой прислушиваюсь... Тишина в груди. Нет, стукнуло. Ещё раз. Но – ужасающе медленно.

– Эй, – снова окликаю я рыжего.

– Я не «эй», – отвечает он наконец. – У меня, в конце концов, имя есть. И ты его знаешь.

– Ну, Дэн...

– Чего?

– Сердце.

Дэн, пошевелившись в мешке, отвечает спокойно:

– Это нормально. Оно бьётся, только редко. С дыханием – то же самое. Не дрейфь, так и должно быть.

Мы лежим, и я с ужасом понимаю, что так оно и есть. А ещё мне совсем не холодно, и «плющить» меня уже перестало, только слабость и эта жуткая пустота внутри. Слышится вжиканье молнии: это Дэн достаёт свой пакет, высвобождает руки из мешка, открывает и пробует.

– Ммм... Ничего, уже почти дошла до нужной кондиции, – одобрительно причмокивает он.

Что это за вкусный запах? Я есть хочу! Я голодная, как зверюга! Во рту – море слюны, а кишки устраивают у меня в животе возню, как клубок змей. Этот запах... Я хочу это! Прямо сейчас!

– О, как глазки-то заблестели, – посмеивается Дэн. – А говорила – «не буду»!



14.14. Конец передышки


Ну, вот моя нитка и превратилась из доходяги в настоящего хищника. Выдержала, не загнулась, хотя была пара моментов, когда я всерьёз опасался за её жизнь. Как только она отведала крови, к ней вернулась её молочно-шоколадная красота, а глаза зажглись красноватым огнём. Оскалив розовые от крови клыки, она испустила долгий утробный рык и выгнулась змеёй – похоже, «вставило» её знатно. Я был рад за неё: ей повезло. А вот моя первая кровь чуть не угробила меня: люди не знали всех нюансов метаморфозы, в том числе и того, что, пока она не закончится, кровь давать нельзя. Хорошо, хоть те доктора догадались дать на первый раз совсем немножко – только поэтому я и не окочурился.

От крови поначалу всегда чуть-чуть хмелеешь – это я по своему опыту говорю, но, видимо, не у одного меня так. Злата была сначала под лёгким кайфом, а потом ей захотелось спать. Пошёл снег, начала сгущаться сумеречная синь, и мне тоже захотелось вздремнуть. Свернувшись в мешке, я закрыл глаза...

– Ишь ты... Спят, сладкая парочка.

От звука незнакомого голоса я вздрогнул и схватился за пистолет.

– Отбой, свои, – сказал голос.

Я включил фонарь, и заглянувшая в палатку хищница зажмурилась от яркого света. Похоже, она была одной из «девичьей банды», которая на нас напала на дороге. Злата тоже проснулась и вся поджалась, угрожающе зарычав. Гостья усмехнулась.

– У, какая злюка... С днём рождения, лапушка.

– У меня день рождения не сегодня, – враждебно хмурясь, ответила моя напарница.

– Это человеческий – не сегодня, – сказала хищница. – А теперь своим днём рождения считай день, когда ты стала хищником. Такой у нас обычай. – И, переведя взгляд на меня, спросила: – Ну что, готовы? Машина вас ждёт.

Наша небольшая передышка закончилась. Я вылез из мешка.

– Да, мы готовы.

– Так, подождите, – напряглась Злата. – Я не поняла. К чему мы готовы?

– Продолжать выполнять задание центра, товарищ Юстас, – усмехнулся я. – Пошли. Нашу машину отремонтировали.

Под встревоженное кудахтанье Златы я сворачивал палатку и собирал вещи. Она обрушивала на меня град вопросов: кто, что, куда, зачем, почему? Я не спешил отвечать, и она нервничала всё больше. Вместе с хорошим самочувствием к ней вернулся и её невыносимый вздорный нрав. Про себя я подосадовал: гораздо спокойнее было, когда она лежала пластом в палатке. Вот уж когда было тихо...

– Началось в колхозе утро, – проворчал я под нос.

– Так! В конце концов, я твой куратор! – выдала она последний аргумент. – Я требую объяснений! В чём дело? Тут какой-то подвох?

Я выпрямился, поставив сумки на снег.

– Во-первых, ты уже больше не мой куратор: ошейник не работает. И тебя саму уже пора курировать, новоиспечённая кровососка. А во-вторых...

Я хотел сказать, что обращена она была моей кровью, так что я теперь прихожусь ей как бы наставником, но прикусил язык. Нападения на дороге она почти не помнит и думает, что заражение произошло случайно в пылу схватки. Так я ей сказал. Пусть так и думает. Да и я... тот ещё наставник. У самого даже крыльев нет.

– Что – во-вторых? – спросила она, стоя с грозно упёртыми в бока руками. Ни дать ни взять – жёнушка, встречающая вернувшегося среди ночи мужика: «Ну и где ты был, дорогой?»

– Во-вторых, успокойся, – сказал я. – Мы продолжаем делать то, что делали. Детали потом объясню. Сейчас нужно добраться до машины.

За нами пришли трое хищниц. Пандоры среди них, кажется, не было: её мальчишеский голос и стриженую голову я узнал бы даже в темноте.

– А где ваша предводительница? – спросил я. – Которая Пандора?

Хищницы помолчали. Невесёлое было это молчание...

– Пандоры больше нет. Она погибла.

В лесном морозном сумраке запахло горечью. Вот так... Ещё недавно я разговаривал с ней, она скалила в ухмылке свои здоровенные клыки и в одну секунду взлетела на дерево, а сейчас её уже нет.

– Вот оно что, – пробормотал я.

– Она была убита сегодня утром в стычке с людьми, – сказала одна из хищниц.

Сказать тут было нечего, Злата тоже притихла. Одна хищница взяла наши вещи, вторая подошла ко мне сзади и крепко обхватила моё туловище, сцепив руки под грудью, а третья подхватила Злату. Нас поднял в воздух чёрный вихрь.



ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2010/08/24/40