Россия, которой нет

                Мы шило сменили на мыло,
                Тюрьму променяв на бардак...   
               
                Песня из к|ф «Парк Советского периода»

Старенький велосипед  подпрыгнул на очередной кочке и дрязгнул хлипкими креплениями. Водитель, куда более молодой, чем велосипед, буркнул себе под нос  ругательство средней степени. Где-то вычитал, что первые лесные ягоды очень полезны и вкусны, вот и захотелось проверить. Всё бы хорошо, да вот только денёк сегодня паршивенький: тучи, вторую неделю закрывающие небо над Краснозорьском,  так и не ушли, несмотря на горячие заверения синоптиков; температура всего плюс двадцать один – июнь называется. Ветер провыл что-то заунывное в окнах так и недостроенного НИИ, стало ещё прохладнее.
Другой бы давно повернул назад, чтобы проваляться весь оставшийся день  на продавленном диване, но только не Мишка Гвоздёв. Он упорно крутил педали своего древнего «Урала» и вертел рогатку руля, постепенно выезжая из города.

Краснозорьск.… Когда-то, когда деревья были выше, трава зеленее, небо голубее, а мороженное стоило сорок пять копеек, этот городок цвёл красными знамёнами и парком культуры и отдыха, гудел парочкой заводов и одной фабрикой, а по вечерам в двух городских кинотеатрах шли комедии Гайдая. В то время ещё совсем юный пионер Гвоздёв мечтал пойти по стопам отца и стать токарем на двигательном комбинате. И он не видел этому преград: родители одобряли, а школьные оценки и особенности характера не позволяли заниматься чем-то более интеллектуальным. И Миша поступил в училище, выучился-таки  на токаря, пошёл на завод,  но года через два автогигант, которому поставлял двигателя комбинат, отказался от выпуска якобы убыточных моделей, а потом и вовсе ушёл с молотка. В тот же год скончался директор краснозорьского комбината – очень деятельный и энергичный человек. А затем комбинат постигла участь автогиганта, и Гвоздёв Михаил, токарь третьего разряда, остался у разбитого корыта, как и девять десятых его сограждан. Теперь он работает в магазине инструментов и стройматериалов – как-никак, а опыт общения с подобными вещами есть, и тихо доживает, хотя  ещё совсем молодой и может иметь надежды на будущее. На семью, в конце концов.

«Да какая семья?» - с тоской подумал Михаил, останавливаясь на светофоре. – «Сам еле кормлюсь, где уж там жену и детей…»Зажёгся зелёный, и велосипедист быстро пересёк дорогу.
Вскоре последние панельные пятиэтажки остались, что называется, за кормой. Потянулись брошенные поля колхоза «Новый урожай» с обломками комбайнов и тракторов, которые пока не успели растащить. «Тащим, воруем, пропиваем» - продолжал раздумывать Гвоздёв, крутя скрипящие педали, - « А создать толком ничего не можем. Сами пьём по-чёрному, делать ни черта не хотим, а всё на смуту валим. Кто виноват-то? Сами и виноваты. Пустили разгильдяев во власть, свободы захотели. Вот вам  и свобода – до сих пор друзья ипотеку тянут, да и сам в долгах. А что делать?» От размышлений Михаила отвлекло тарахтение на поле. Он поглядел в ту сторону -  да, так и есть, местный фермер копошится, пытается получать прибыль. Конечно, иногда его помидоры с огурчиками  действительно встречаются на прилавках по вполне божеским ценам, но это бывает не так часто, как хотелось бы. Всё откуда-то из-за бугра везут разные гуркены и томатосы на постном масле. Но не сдаётся трудяга, пашет. Он бы рад площади расширить, да в мэрии упорно  не желают продавать ему хотя бы клочок заросшей бурьяном земли.

Мимо проплыли ржавые железные буквы «Краснозорьск» с серпом и молотом. Вообще-то, до революции город назывался Краснобайск, но новая власть увидела в этом прославление кулачества, и город переименовали. Сейчас в администрации ходит проект возвращения городу исконного названия. Да, кажется, чиновникам легче перекроить карты и документы, поменять указатели и убрать эти вот буквы, чем продать коммерсанту, работающему почти себе в убыток, хоть пядь никому не нужной земли. Бурьян что ли жалко?
Начался лес. Проехав мимо старой автобусной остановки, которую всякий транспорт уже десятый год надменно игнорировал, Мишка остановился, слез с велосипеда и повёл его за собой в лес. Оставлять было опасно – даже здесь, вдали от города, найдутся идиоты, которые могут стащить древний велосипед и сдать его на металлолом. Лес был неожиданно хмур, даже птицы молчали, не говоря уже о том, чтобы из кустов появился ёжик. Только шелестели листья под холодным, каким-то совсем не летним, ветром.
Несколько углубившись в березняк, Гвоздёв вышел на полянку, заваленную мусором. «И тут нагадили»- подумал он. Сделал ещё пару шагов, и вдруг что-то подвернулось под ногу. Гвоздёв оступился и упал на землю, пребольно ударившись об обломки старой стиральной машинки.

На короткий миг в голове у него помутилось, он закрыл глаза. Тут его обдало тёплым ветром, и тишину прорезало чириканье птиц, трава, в которую он уткнулся лицом, стала как-то мягче. Гвоздёв с трудом встал и тут же прикрыл глаза ладонью – тучи неожиданно разбежались, и теперь с неба ярко светило солнце. Михаил огляделся и обнаружил исчезновение мусора и велосипеда. «Спёрли» - решил он – «Как пить дать, спёрли. Сколько ж я провалялся?». Он ещё раз оглянулся и чуть опять не упал: перед ним стоял… Он сам! Точно с таким же удивлением на лице. Только одет двойник был не в ношенную олимпийку и китайские джинсы, а в клетчатую рубашку и достаточно новые, по крайней мере, на вид, спортивные трико. Он был получше выбрит и увенчан кепочкой а-ля пролетарий, а в руке сжимал большое пластиковое ведро, полное земляники.
Сколько они так простояли, ошарашено глядя друг другу в глаза, Гвоздёв не помнил. Когда первый шок прошёл, он спросил заикаясь:
- Т-т-ты  кто?
- Я? – переспросил двойник. – Я…А кто я собственно? Ах да, я Михаил Гвоздёв, работник Краснозорьского машиностроительного…
- Стой, - остановил его Мишка, - Михаил Гвоздёв – это я. И я действительно мечтал…А ну, ущипни меня.
- А ты – меня, - сказал двойник, и они оба больно ущипнули друг друга. Поморгали. «Нет, я не сплю»- подумал один. «Нет, я не перепил лишнего»- подумал другой. Наконец один из Михаилов  протянул другому руку и сказал:
- Что ж, будем знакомы. Кажется, параллельные миры всё же существуют. Иначе как ты появился тут прямо из воздуха?
- Ты тоже эту книжку на днях читал, да?- поинтересовался другой, пожимая протянутую руку. А тут красиво. Тепло так.
- Вообще-то уже достаточно давно. Как будет получка, куплю вторую часть.
- А ты кем работаешь?
- Мастер я на двигателестроительном, - первый махнул рукой в строну города. Оттуда поднимался дымок и слышался едва различимый гул.
- Повезло, - сказал второй.- Я тоже мечтал, да не успел.
- Что случилось-то? Заболел?
- Не, завод закрылся.
- Как так – закрылся?! – первый отступил на шаг назад.
- Да вот так. Как Совок рухнул, так и через три года закрылся. – второй равнодушно закурил. Первый поморщился, а потом его лицо побледнело и вытянулось ещё больше. Казалось, прописная истина повергла его в небывалый шок. Он выронил ведро и ошарашено перекрестился. Ягоды просыпались в траву.
- Как так – рухнул? – еле выдавил он. В голосе послышалось негодование.- Советский Союз есть величайшее государство мира. Коммунистическое учение…
- Не надо мне Ленина цитировать. У нас так: был и нету. Поздно слёзы лить. – второй продолжал курить.
- Неужели наша армия не смогла дать отпор полчищам НАТО? Скажи: когда началась война?
- Не было войны. Не было полчищ. Свои всё развалили. Горбачёв, Ельцин и другие чмыри.
-МИХАИЛ СЕРГЕЕВИЧ?! Этого не может быть. – возмутился первый. – Товарищ  Горбачёв  модернизировал нашу страну, оздоровил экономику, уберёг от развала, снова собрал Варшавский договор…
- Может у вас так оно и есть. А у нас он до ума ничего не довёл, так и пришёл копец коммунякам. Первый президент, блин. Кстати, кто у вас сейчас?
- Дорогой товарищ Титанов, - гордо выпрямился первый. – Титанов Илья Леонидович – светоч нашей эпохи.
- Ясно. – слушать идеологические басни первому надоело. – Слушай, а покажи мне вашу, ну, как её, реальность. В город пошли, что ли.
 - Давай, только не пойдём, а поедем. – первый подобрал ведро, поправил кепку и побрёл к краю поляны. Первый пошёл следом, оглядывая лес. Тут, само собой, ничего не изменилось. История страны мало влияет на природу. Разве что, сегодня выдалось настоящим летним днём.
Через пару минут они вышли к дороге. А на обочине стояло нечто странное. Оно было бы похоже на  «Жигули» цвета морской волны, не будь у него более обтекаемой формы и декоративных крыльев на багажнике. Второй аж присвистнул от удивления и спросил:
- Это что – твоя машина?
- Ну да, - ответил первый и похлопал автомобиль по блестящему боку. – «Жигули» - проверенная временем и всеми возможными комиссиями марка.
- Так это «Жигули»? – второй удивился ещё больше. Если такие машины у них проверенная временем марка, то какого же они тогда качества?
- А производство-то чьё?
- Наше. АвтоВазовское. Наш двигателестроительный иногда поставляет им двигателя, так что в этой машинке,- первый открыл дверь. – есть и толика моего труда. Садись!
Второй пожал плечами и залез в довольно просторный, аскетично отделанный салон. Пристегнулся. Первый завёл двигатель, машина чихнула и  плавно тронулась. Автомобиль выбрался на дорогу и быстро побежал по ней. Насколько мог судить второй, кочек на дороге не было. Им навстречу попалось ещё несколько машин и автобусов подобного вида. Один из них остановился у той самой остановки, что в родной реальности второго игнорировалась и была насквозь ржавой. Тут она выглядела ладной и чистой, на ней стояло несколько человек колхозной наружности.

Кончился лес, и потянулись поля. У второго глаза на лоб полезли: столько на его памяти не занимали даже посевные площади колхоза, а тут до самого горизонта волнуется зелёное море то ли ржи, то ли пшеницы. По ослепительно голубому небу пронёсся маленький  сельскохозяйственный самолётик с номером на борту и красными звездами на крыльях. Мелькнул ехавший по обочине всадник. Впереди показался город и алые буквы «Краснозорьск», которые выглядели совершенно новыми.
- Вот всё хочу спросить, - начал первый, сосредоточено глядя на дорогу. – Если у вас там больше нет социализма, то неужели Россия вновь скатилась в царизм?
- Добро бы царь, - ответил второй, наконец отрывая изумлённый взгляд от пейзажа за окном. – Тут какие-то, понимаешь, мажоры власть захватили. Олигархи диктуют властям, что и как делать.
- Просто ужас. Как такое могло произойти? – первый нахмурился.
- Да я и сам не понимаю, как. Сначала, вроде, свободы хотели, демократии, жизни хорошей. Но нас опять всех кинули на бабки. И…
- Стой. Я тебя слушаю и не понимаю половины слов.
- Да ж вроде по-русски с тобой, не по-китайски. – второй задумчиво почесал репу.
- Лучше бы по-китайски, - вздохнул второй. – У нас сейчас его в ВУЗах учить начали. Сам бы выучил, да времени нет. Слова эти вот: бабки, мажоры,…Что они означают? Или у вас там язык другой?
- Язык русский обыкновенный. С элементами английского. Ты чё, слов таких простых не знаешь? Инкубаторский, что ли? – усмехнулся второй. Если они все тут такие культурные да шибко грамотные,  это ж помереть можно со скуки.
- Нет, не инкубаторский. А, понятно. Ты говоришь на исчезнувшем диалекте русского языка, который именуется э-э-э, блатным, хотя и это слово мне мало понятно.
- У вас он исчез? Ха, вы многое потеряли.
- Но не столько, сколько вы, - обиделся первый и включил радио. Второй прислушался. Подозрительно знакомый мужской голос читал рэп: « Это наше настоящее, оно такое, красное, такое же, как цвет моей крови. Все должны быть вровень: не хуже, не ниже, всё на свете вижу, что говорят, то слышу. Партия решает: она там лучше знает, она там в космос ракеты запускает…»
- А другого у вас не поют? – с тоской поинтересовался второй. Такая реальность ему мало нравилась. Рэперы на службе у советской пропаганды. С ума сойти.
- Почему же? Ещё как поют. У нас, если хочешь знать, самое разнообразное музыкальное искусство в мире, - первый подкрутил ручку на магнитоле, которая, похоже, была намертво вмонтирована в приборную панель при сборке. Зазвучал… Виктор Цой! Этот голос нельзя спутать ни с чем. Только вот песня была какая-то незнакомая, несмотря на то, что когда –то второй прослушал суперсборник от начала и до конца. Неужели…
- А Цой, что жив, что ли? – озвучил свои измышления второй.
- Ну, разумеется, да. С чего бы ему умирать? Он, главный певец Перестройки, жив и здоров, слава Богу, – удивлённо ответил первый. – Кстати, ты по сторонам глядеть-то будешь? У нас в городе есть, что посмотреть.

Второй вначале подумал, что попал на другую планету. Но это был его родной Краснозорьск, хотя верилось в это с трудом. Вместо скучных хрущёвок по обеим сторонам улицы возвышались стройные сине-белые и бело-красные высотки, увенчанные номерами. По тротуарам прогуливались, именно прогуливались, ведь был выходной, прилично, но несколько однотипно одетые горожане. Между ними и наполненной автомобилями проезжей частью расположились заросшие травой чуть ли не по пояс газоны, кое-где перемежавшиеся белыми берёзками и могучими дубами. Первые этажи домов пестрели вывесками и рекламой, а повыше на некоторых зданиях располагались громкие лозунги и украшения в чисто трудовом стиле.
И вдруг дома расступились, и глазам второго предстала площадь Ленина. Она, наверное, изменилась больше всего города: вместо казенных корпусов мэрии в дежурном античном стиле за блестящей пятиметровой скульптурой Ленина возвышалось величественное десятиэтажное здание, чем-то напоминающее здание Госдумы, которое второй однажды видел по телевизору. Только у того на крыше не развевался красный флаг и не было надписи «Слава КПСС!» на крыше. Здесь была большая клумба с пёстрыми цветами, которые поливал человек в синей форме.
Тем временем Цой  смолк, и вместо него звучала несколько римиксованная народная песня «Ходит по полю девчонка». Но второй не слушал. Он восхищенно смотрел за окно, на проплывающие мимо картины, одна краше и отраднее  другой. Как эта реальность не похожа на его родную! «Неужели наш мир был бы такой? Это вот – Россия, которой нет?» - он смахнул слезу обиды. Потянулись цеха комбината,  который второй привык видеть разорённым и дряхлым. Здесь же свежеокрашенные стену цехов замечательно вписывались в общий городской пейзаж.
- Слушай, - спросил второй. – а к вам тут никакая важная персона не приезжала на днях?
- Нет, - помотал головой первый.- Три года назад, правда, приезжал глава области, но это уже достаточно давно.
- То есть, у вас всегда так?
- Да. Можно подумать, у вас ремонтируют дома и метут улицы только когда комиссия приезжает.
- Ты, Мишка, меня просто удивляешь своей проницательностью, - грустно усмехнулся второй.
- М-да, в точку, - сказал первый. –Ты есть не хочешь?
- Если честно, хочу.
- Тогда давай сейчас в парк заглянем, заодно и на колесе обозрения покатаемся, город получше посмотришь, расскажешь, как у вас.
Они затормозили у белой ажурной арки с красными буквами «Парк культуры и отдыха» и вышли из машины. Эта арка была такой же, какой второй помнил её в детстве. Парк был точно таким же: гудящим, весёлым, зелёным. Та же тополиная аллея с лавочками по бокам и клумбой посередине, с ответвлениями, в которых располагались уютные беседки, магазинчики, тиры или качели-карусели. А в конце аллеи возвышалось огромное колесо обозрения – точно такое же, каким второй помнил его с детства. Тут оно было свежеокрашенным, и, судя по отсутствию скрипа, свежесмазанным, как и всё в городе. В родной реальности второго вся эта благодать, кроме колеса, давно развалилась, а в бывших тирах продавали пиво и всяческий фаст-фуд. Второй с наслаждением вдохнул чистый парковый воздух и посмотрел на голубое небо. «Вот это я понимаю, лето»,- подумал он.
Товарищи немного прошли по аллее и свернули в одно из ответвлений. Там располагалось маленькое, но уютное летнее кафе. Пока стояли в очереди, второй изучил ассортимент: соки, воды, лимонад, чипсы «Хрустящая картошка», десяток видов мороженного, желе в стаканчиках, орешки, бутерброды, чем-то напоминающие гамбургеры, пирожки самых невообразимых форм и размеров. Полки ломились от всего этого. И что интересно – полное отсутствие спиртного. Других отличий от типичного ларька капиталистической реальности не было, разве что упаковки смотрелись поскромнее. Насколько он помнил, в его время такого количества  разновидностей всякой вкуснятины не было. Так что же социализм? Как при плановой экономике может быть столько товаров, рассчитанных на общество потребления?
- Ты что будешь – большой сырник или средний пирожок с яблоками? – прервал его размышления первый. Второй будто проснулся и увидел, что они уже перед кассой. Пожилая продавщица выжидательно смотрела на них.
- Сырник, - брякнул он. – А пивка нету?
- Вы за кого меня принимаете, молодой человек? – возмутилась продавщица. – У нас приличное заведение, а не алкашка какая-нибудь.
- Тогда два стаканчика виноградного сока. – выручил первый своего спутника. Продавщица протянула ему  горячие пирожки в бумажных пакетиках  и два стаканчика по типу тех, что видал второй в «Макдоналдсе». Когда товарищи отошли к столику, второй почувствовал, как она с укором посмотрела ему вслед и покачала головой.
Они сели за крайний столик и принялись за еду. Пирожки оказались ничего, как и сок.
- Всё хочу спросить, - начал второй.- Откуда столько вкусностей при плановой экономике? Ей-богу, не врубаюсь. Может, секрет какой есть, а? Ну и вообще, как вы тут так здорово живёте? И машина у тебя своя есть,  и дороги у вас тут отличные, и чисто везде, и заводы работают, и много чего ещё. Как? С какого шиша? У нас и то такого нет.
- А у нас не полностью плановая экономика, - ответил первый, отхлёбывая сок. – У нас, как говорит товарищ Титанов, социализм с человеческим лицом. То есть, и  настоящей свободы у нас побольше, чем в любой демократии, и кооперативам кислород не перекрываем, а основа основ всё равно в руках партии.
- У нас вот так не вышло почему-то. Социализм прогнил, к капитализму потянулись, да бес толку. Горбачёв с Ельциным всё завалили.- хмуро посмотрел на него второй и откусил кусочек пирожка.
- Ну, у нас, как ты уже понял, Горбачёв - спаситель. А Ельцин – это кто такой?
- Неважно. Гад – и этого достаточно.

Первый хотел что-то сказать, но вдруг напрягся и поднял палец, как бы отмечая момент. Второй прислушался: парк вдруг смолк, смолкла музыка в динамике на столбе. Из него вдруг раздался сухой мужской голос: «Мы прерываем нашу музыкальную программу для срочного сообщения. По итогам советско-китайских переговоров, прошедших на прошлой неделе в Пекине,  правительство Китайской Народной Республики приняло решение вступить в организацию Варшавского Договора на условиях, оговорённых во время встречи, что вызвало панику в Пентагоне. Конгресс США начал рассмотрение вопроса об увеличении финансирования военной отрасли. Подробности в нашем вечернем выпуске. Спасибо за внимание» . Конец фразы потонул в восторженных возгласах. Снова заиграла музыка. Парк вновь обрадовано гудел. Радость читалась и на лице первого.
- Ну, всё, - сказал он. – Теперь мы сильнее всех. Мы можем действительно спать спокойно. Две такие соцстраны, как наши, могут вместе горы свернуть.
«Ничего себе.» - подумал второй. – « Как, оказывается, может изменить историю всего мира одно-единственное правильное решение. Теперь, поди, будет новая война. Точь-в-точь по Коминтерну: последняя война на Земле, мировая революция...»  Второй в очередной раз проглотил слезу обиды. Ну почему, почему он живёт там, где мечты о всеобщем счастье стали утопией, а деньги правят бал? «Хотя, конечно,» - продолжал размышлять второй, когда они вместе шли к колесу обозрения, - «Я живу и здесь, но это же другой я, а не тот, что на самом деле я…» Он тряхнул головой, пытаясь раскидать непонятные и грустные мысли. Тем временем они уже садились в кабинку. Эх, давно он всё-таки не катался на этом колесе: то некогда, то денег нет, то желания не наблюдается.
Медленно, но верно возносились они над Краснозорьском, что раскинулся внизу, как большой  именинный пирог. Оба заворожено смотрели на пейзаж родного города. Да, он не был так уж мал, но не так уж и велик. Кое-где блестели золотые купола церквей, в изобилии торчали трубы заводов, обильно пускавшие дым, и большие красные растяжки. Хорошо была видна супница цирка, повсюду виднелись пятнышки скверов. А на небе продолжало светить солнце, да гуляли облачка-барашки.
- А вон там, - первый показал на статную высотку с номером 27 на крыше вдали. – Мой, в смысле, наш дом.
- Только твой,- ответил второй, разглядывая указанное здание. – Лично я живу в скучном щитовом доме, что, кстати, стоит там же. М-да, а вы умеете тут строить.
- Спасибо. Щитовой дом там действительно раньше был, но потом его снесли и за год построили вот эту громадину.
- У нас не снесли, но собираются. За год, говоришь, построили?
- Да, и …- у первого из кармана донеслось до боли знакомое «Где-то на белом свете, там, где всегда мороз, трутся спиной медведи о земную ось…» Он вытащил оттуда мобильник, извинился, приложил трубку к уху и сказал: « Да, Алёна, привет. Всё хорошо, сама-то как? Тоже нормально? Ну и ладно. Нет, извини, сегодня не приду. Что? Брат ко мне приехал с Севера. Троюродный. Да я сам не знал, что он у меня есть! Нет, познакомить не могу. Ну, он очень нелюдимый. Ладно, всё, я тоже тебя люблю, пока».
- Девушка, - пояснил он, кладя телефон в карман.
- Да я понял вообще-то. Дай посмотреть мобильник.
- А ты свой, если есть конечно, - согласился первый и они обменялись телефонами. Второй с удивлением рассматривал советский мобильник «Комета»: тяжёленький такой, с довольно большим экраном, тёмно-синего цвета. Правда, годился он только для связи: никаких возможностей сверху, кроме, разве что, прослушивания музыки, не было. Даже фотоаппарата.
Первый тем временем с укоризной смотрел на надпись «Nokia».
- Эту западную игрушку я даже трогать не буду. Почему ты не пользуешься нашими? – спросил он, наконец.
- Нету в нашей реальности русских мобильников, нету, - ответил второй, возвращая телефон хозяину и принимая свой. – У вас, наверное, и компьютеры свои? Такого добра у нас тоже нет, не умеем.
- Одно слово – позорище, а не Россия у вас там. – вздохнул первый. Ещё минуту они ехали, молча созерцая городской пейзаж. Потом второму надоело напряжённое молчание, и он сказал:
- Я тоже когда-то знал одну Алёну. Она в больнице работала, и в школе мы вместе учились. Может. Я даже что-то к ней чувствовал, хотя плохо понимаю, что. Так у нас ничего и не вышло
- Слушай, - осенило вдруг первого. – Может, мы об одной и той же девушке говорим? Моя тоже в поликлинике работает. Её мать преподавала у нас географию. Правда, в школе мы вместе не учились, но всё же… - он не закончил и протянул второму фото. Тот впился в изображение изучающим взглядом: круглое, но не полное лицо, весёлые карие глаза, коричневые, почти чёрные длинные волосы, собранные в хвост, перекинутый через плечо, хорошенький носик. Да, нет никаких сомнений, это Алёна. Та самая, которую знал второй.
- Похоже, ты прав. – он вернул фотографию хозяину и погрустнел. Тем временем они уже оказались внизу и вышли из кабинки. Парк продолжал гудеть и смеяться. По аллее на роликах катались дети, чинно прогуливались люди среднего возраста и пенсионеры, несколько скамеечек были заняты весёлыми компаниями и парочками.
- Может, поиграем в автоматы? – предложил первый, раздумывая, чем же ещё удивить нового товарища.
- Давай, - оживился тот. – Сто лет уже, наверное, не играл. Ну, где они тут у вас? Может, вон в том закутке? Насколько я помню.
- И ты снова прав. Они у вас что, до сих пор там стоят?
- Да чё ты, - отмахнулся второй. – спёрли давно.
Показались автоматы. Они не шли ни в какое сравнение с теми, что помнил с детства второй. Скорее они напоминали те, что стояли теперь у них в фойе кинотеатра и были привезены из-за бугра. Эти же, судя по виду, были отечественными и почти все были заняты посетителями парка.  Несмотря на несколько необычный вид и видеоэкраны, игры были те же самые, что и двадцать лет назад:  морской бой, гонки, сафари, охота, воздушный бой, танчики и многое другое в цифровой обработке.
Товарищи дождались, когда освободится один из автоматов, подошли к нему. Экран был тёмным, но стоило первому положить в малозаметную щель пару монеток, сразу зажёгся. В качестве фона меню выступало изображение поля боя с танками, а сверху была простреленная надпись «Танкодром» и клавиши: «игра», «параметры», «обучение».  У самого автомата было два рычажка с кнопками и табличка с правилами игры. Первый разъяснил суть игры, но второй и так всё вспомнил, едва перед ним появилось поле с двумя танками и разнообразными частями ландшафта. Сверху разместились табло времени и повреждений.
Баталия у них получилась жестокой. Каждый раз, когда кто-либо получал смертельный снаряд в башню, текстуры поля боя менялись: сначала лес, потом городок западного типа, потом тундра, потом пустыня. Танчики с бешеной скоростью бегали по экрану, изрыгая пламя и собирая бонусы брони, огня или просто улучшения модели. Танк первого отчаянно вертелся и успевал быть сразу везде, подбирая почти все бонусы, однако второй всегда успевал взять бонус модели раньше, и поэтому вскоре его металлический монстр с тремя пушками всё-таки смог нормально прицелиться и одним залпом обратить танкетку противника в пыль. Тут взвыла маленькая сирена: их время кончилось. Они ещё немного постреляли в «Сафари», пару раз потопили друг друга в «Морском бою» и погоняли в «Гонках». Оба получили массу приятных впечатлений и, наконец, отправились к машине. День уже терял силу, хотя солнце светило достаточно ярко. Становилось прохладнее. Второй начал думать о том, как бы ему вернуться домой. В гостях, как говорят хорошо, а дома всё же лучше.
Они вышли из парка и сели в машину. Пристегнулись. Первый завёл двигатель, и машина плавно и бесшумно заскользила в потоке себе подобных. Всё так же шли по тротуарам хорошо, но несколько однотипно одетые горожане. Один раз прошёл пионерский отряд. Город был прекрасен, но если бы не реклама, смотрелся бы скучновато. Что и говорить, наследие тоталитарного режима. Даже автомобили какие-то одинаковые.
- Так куда тебя везти? – поинтересовался первый, притормозив на перекрёстке. Второй задумался: а действительно, куда ему теперь? На поляну? Не факт, что удастся вернуться обратно. К двойнику домой? Неудобно как-то напрашиваться.
- Вези, куда хочешь,- изрёк он наконец и уставился в окно. Первый пожал плечами и нажал на газ. Машина вновь тронулась. Второй продолжал наблюдать за жизнью родного города в неродной реальности. Вот из-за угла вышла толпа стиляг с магнитофончиком. Они шли, развязно размахивая руками и что-то горланя, в том же направлении, что и машина. Тут попался ещё один светофор, и автомобиль остановился. Стиляги пошли дальше, но тут откуда не возьмись выскочил микроавтобус с надписью «Милиция». Стиляги было бросились врассыпную, но из мгновенно остановившегося микроавтобуса выпрыгнули милиционеры, быстро всех повязали и затолкали внутрь своего транспорта. Второй поёжился, но тут зажёгся зелёный, и автомобиль первого поехал дальше. «До сих пор их ловят, а ещё социализм с человеческим лицом называется», - подумал второй. – «Слава Богу, у нас такого нет». Он слегка задремал, а когда проснулся, увидел, что они припарковались возле той самой высотки, что первый назвал своим домом. Кажется, придётся ночевать тут. А там посмотрим.
Они вышли из салона, поздоровались с сидящими у подъезда старушками и вошли в неожиданно чистый, ухоженный подъезд, выкрашенный травянисто-зелёной краской. На площадке было четыре двери и лифт, куда-то вверх убегала лестница. На стене висела доска объявлений и дюжина почтовых ящиков. Двери все были деревянные с пластиковыми номерами. Как всё просто и наивно. Воров тут не боятся, это точно. Товарищи сели в  обшитую полированной фанерой лифт, второй нажал самую верхнюю кнопку, и они понеслись вверх. Ехали достаточно долго, болтая на отвлечённые темы. Вскоре лифт встал, его двери раскрылись. Если бы не изменившаяся картина за большим окном, второй бы подумал, что они некуда не поднимались – настолько всё было схоже. Стоило им покинуть кабинку, как она незамедлительно уехала вниз.
Щёлкнул ключ в замке, они вошли в квартиру, разулись. Второй оглядел помещение. Довольно просторная комната с бежевыми обоями и большущим пластиковым окном, переходящим в балкон. Пластмассовая люстра, старательно имитирующая хрустальную. Тахта, тумбочка, два шкафа, несколько полок с книгами на стенах, телевизор с надписью «Рубин» на комоде,  на отдельном столике – компьютер. Второй даже не удивился, увидав клеймо «Эльбрус», а лишь ещё раз позавидовал. У него самого компьютера, даже простенького, не было. Не таковские цены и доходы.
Тут же был вход на кухню и дверь в ванную. Всё просто и незатейливо, но уютно. «Проходи, располагайся» - радушно махнул рукой хозяин и скрылся на кухне. Через минуту что-то забренчало, послышался плеск воды. Второй тоже вошёл в кухню. Тут тоже было без изысков, тесновато, но уютно. На стене висел портрет темноволосого мужика в парадном генеральском кителе. У него, то есть мужика, было волевое лицо, кустистые брови, большой нос, высокий лоб. Он просветлённо смотрел куда-то вперёд.
- А это чё за тип? – поинтересовался второй, указывая на портрет.
- Это – не тип, - первый перестал рыться в навесном шкафчике и подошёл поближе к гостю.- Это – наш президент, товарищ Титанов. Не называй его типом. Даже у стен есть уши.
- И ты его боишься?
- Не боюсь. Благоговею. Он строгий у нас, конечно, но справедливый. Благодаря нему мы сейчас горя не знаем, живём, тьфу-тьфу-тьфу, мирно и хорошо. – первый опять поёжился, будто боялся, что его сейчас кто-то схватит за шиворот и унесёт в места не столь отдалённые.
- Ладно уж, не трясись,- попытался успокоить его второй. – Ты же ничё пока не сделал. Ты лишь меня просветил. Теперь я знаю, кто это такой. И вас тут точно не останусь. Пусть лучше мною какой-нибудь богач рулит, чем... - он перешёл на шёпот. - ...Тиран.
Первый пожал плечами и поставил электрочайник. Когда тот закипел, незамедлительно была заварена одноразовая вермишель кооперативного производства, как и сам чайник. Товарищи сели за стол и поужинали, любуясь закатом, обагрившим и без того богатый кумачовыми тонами город. Потом вышли на балкон. Второй достал пачку сигарет и закурил.
- Будешь? – предложил он первому. Тот пачку взял, повертел в руках, понюхал, поморщился и вернул обратно.
- Не курю, – ответил он.
- В смысле, такие не куришь?
- Нет. Вообще не курю.
- Ну у тебя и воля.
- Не воля, воспитание. Кстати, почему ты такой некультурный? – вдруг задал первый вопрос в лоб. – Говоришь на блатном диалекте, куришь, пива в приличном кафе попросил. Мне ж теперь из-за тебя там, - он ткнул пальцем в небо. – В графе «Взыскания» поставят галочку. Это, конечно, ещё не проступок, но пять таких галочек составляют его. Я не хочу проблем. Или вы все там такие?
- Ты чё-то путаешь. С какого шиша тебе эту самую галочку влепят, если пиво просил не ты? Чё  вообще за галочки такие?
- Это система контроля. Там, в особом отделе Исполкома, на каждого горожанина заведена карточка, в которой записываются все деяния человека, даже самые мелкие: хорошие и плохие. Раз в год устраивают проверку карточек, и если проступков значительно больше поступков, человека забирают, если незначительно больше – урезают зарплату, если провинился не рабочий госзавода, а кооператор – делают проблемы в деле. Если же больше поступков, могут поощрить внеочередным отпуском или даже премией. А влетит мне потому, что ты и я – одно и то же. Тем более, ты завтра, наверное, уйдёшь. Может и жестоко, но так Илья Леонидович вылечил наш народ от алкоголизма и лени. Поэтому и живём хорошо.
- А как они всё узнают? – не поверил второй. Эта реальность нравилась ему всё меньше. Счастье и достаток за золотой колючей проволокой в сборочном цехе «СССР» его уже не прельщали.
- Если бы я знал как, меня бы тут не стояло. Я бы сейчас ехал на чёрной машине в чёрном кожаном плаще и такой же шляпе забирать очередного вредителя.
- Да, невесело.… Отвези меня завтра с утра пораньше на ту поляну, а? Я домой хочу.
- Отвезти-то я отвезу, да вот только что будем делать, если портал не сработает? – забеспокоился первый. Было видно, что перспектива иметь брата-близнеца, который не знает основ советского общества, ему не нравилась.
- Давай сейчас о грустном не будем, - предложил второй. – Ты вот лучше мне скажи, что у тебя с Алёной?..
У мужчин развязались языки. Они проговорили за жизнь до полуночи, а потом первый спохватился и ушёл спать. Второй постоял ещё немного, пару раз плюнул вниз. Судя по раздавшейся ругани, в кого-то попал. Решил посмотреть, в кого, и тут же охнул и спрятался за большим вазоном с пышными цветами: внизу стояла мрачного вида чёрная машина. Возле неё то ли маячили, то ли маньячили две фигуры в чёрных же плащах. Через две минуты ещё две такие же фигуры выволокли из подъезда вяло сопротивляющегося человека, запихнули его в машину. Потом все фигуры так же скрылись внутри, и автомобиль уехал куда-то за угол. Намерение поскорее убраться отсюда окрепло. Второй пошёл спать.
Утром он  его разбудили пронзительные трели будильника, стрелки которого показывали семь часов утра. Что ж, для воскресенья достаточно рано. Второй сначала не понял, где находится, но увидев самого себя, натягивающего штаны, всё вспомнил и тоже вскочил, обнаружив, что лёг спать в одежде.
Они пожелали друг другу доброго утра, но всё остальное время собирались абсолютно молча. Второй стянул со стола свежую газету. На память.
Они спустились на лифте и вышли на улицу. Было свежо и солнечно, пахло сиренью. И не души. Одинокая машина понеслась по идеально ровной дороге. Несколько раз им навстречу попались патрульные машины милиции и автобус. Второй так же как и вчера смотрел на здания. Теперь они казались ему бездушными громадами режима, дававшего трудягам полное ощущение счастья методами совмещения рыночной и плановой экономики. Но на деле ничего не изменилось. Всё та же Страна Советов, та же империя.
Скрылись последние многоэтажки,  потянулись поля, раскинувшиеся до горизонта. Проплыли буквы «Краснозорьск», потянулся лес.
Автомобиль заехал на обочину и остановился. Два Михаила вышли из салона и углубились в березняк. Птицы распевались, встречая новый день и величавое светило. В кустах прошуршал ёж. Второму вдруг стало жалко покидать этот чудесный мир. Ну что стоит ему, сделанному по сути в СССР, человеку, начать тут новую жизнь? «Нет», - решил он. – «Тут мне нет места. Родной мир влил в меня слишком много грязи, что бы я смог жить здесь.»
Они вышли на поляну. Первый хлопнул второго по плечу и указал ему на странную проплешину в зелёной траве. Там растительность была не такой яркой, и валялись обломки старой стиральной машинки.
- Ну, прощай,- сказал первый, протягивая второму руку.
- До свидания, - второй обнял двойника. – Я, может, ещё когда наведаюсь.
Второй шагнул в проплешину, и тут его какая-то неведомая сила бросила его наземь. В голове опять нарисовался туман. Глаза закрылись
Михаил уткнулся носом в землю. Поднялся, потирая переносицу, огляделся. Хмурое утреннее небо, старый велосипед возле дерева, упавшее майонезное ведёрко. Пропахший бензином воздух. Гвоздёв чуть не запрыгал от радости. Здравствуй, немытая Россия! Здравствуй, Россия, которая есть!