Золотой дедушка

   В разведку за языком на этот раз отправили троих: лейтенанта Смолина, владевшего немецким, для того, чтобы допросить захваченного, если его не удастся доставить в штаб, сержанта Иваненко, который незаметно и бесшумно может пробраться куда угодно, ведя за собой остальных, и рядового Семёна Рябова, бывшего чемпиона Горьковской области по классической борьбе, научившегося в разведдивизионе многим приёмам рукопашного боя.
   По сигналу Иваненко подобрались к изгороди деревенского дома, где по данным местного жителя, пробравшегося через передовую, остановилась группа немцев. Этот же факт подтвердил глава небольшого партизанского отрядика, добавив, что группа не из регулярных войск, а, очевидно, посланная с какой-то особой целью, может даже с целью перехода в наш тыл. На вопрос, почему же сами партизаны не решились атаковать противника, глава местных партизан не ответил.
   Под покровом ночи за тыном стали ждать удобного случая: может кто-то из офицеров ночью выйдет их хаты проверить посты - один у дома, второй на околице, метрах в трёхстах от места ночевки.
   Уже начало светать, как из хаты вышли двое, один со шмайсером, второй с пистолетом. Направились, поговорив с часовым у крылечка, к околице. А если подождать немца с пистолетом на полпути, в небольшой канавке, когда эта пара будет возвращаться назад? Решено.
   Канава оказалась неглубокой. И если бы немцы внимательнее посмотрели, заметили бы небольшой бугорок вместо прежней ямы. Нет, не заметили.
Рябов сразу свалил немца с автоматом, зажав одной рукой рот, второй с усилием воткнул кинжал в грудь, меж рёбер. И, не медля, бросился на помощь к лейтенанту с сержантом, которые вдвоём зажимали рот готовому вот-вот вырваться здоровяку немцу. И тут Рябов получил сильный удар в лицо, аж чуть не проглотил выбитые передние зубы.
   ... Сколько раз повторялся этот навязчивый сон, с тех пор как Семён Никандрович перед уходом на пенсию заменил оставшиеся вверху зубы на пластмассовую розовую искусственную пластинку. Просыпался, вынимал пластинку, клал её на столик в стакан с водой - и не мог больше заснуть. Сон ведь этот из его реальной жизни лета сорок третьего, только в конце не так всё было. Тогда он, бросившись на помощь товарищам, так ударил в лицо офицера, что выбил ему все передние зубы. Немец обмяк, получив ещё несколько ударов, потерял сознание. Его тихо поволокли подальше от деревни, потом долго несли, сам он идти не смог. А до передовой километра три. Да ещё километр до штаба. Ценных сведений от него получить не удалось, вернее, то, что он сказал, уже знали в вышестоящем штабе из других источников. Одна польза, как потом сообщили партизаны, тот отряд после пропажи офицера повернул назад, считая, что их действия раскрыты.
А вот Семёна, которому была пообещана медаль «За отвагу», серьёзно ранило двумя неделями позже в левые ногу и руку при очередной разведвылазке, когда пошли в свободный поиск двумя отделениями.
   Дома - с середины сорок четвертого. Сперва был сторожем в родном колхозе, а потом окреп, переехал в небольшой соседний городок, похожий больше на село, где устроился работать в местную артель шлифовщиком. Хотя и инвалид второй группы, с работой справлялся лучше других, пообедает принесёнными из дома яйцами с хлебом (привозил на всю неделю из деревни) и снова к точилу - какая гора необработанных лезвий ножей!
   Зарабатывал хорошо. Купил небольшой домишко, перевёз из деревни мать, вскоре женился. Ему, хромоножке, невеста досталась на зависть многим здоровякам
- восемнадцатилетняя Настенька из своей же деревни. Родился сын Алёшка, постепенно перестроили хибару на хороший пятистенный дом - завод дал ссуду. Настя работала тоже шлифовальщицей в его же цехе, деньги были, с ссудой хватило и на срубы, и на тёс, с весны до осени жили в сарае, но дом к первому снегу обжили, топя непрерывно только что сложенную печь. Помогали все родственники, хотя и бесплатно, но на ежедневное угощение денег уходило немало. Вот тогда Семён пристрастился и к спиртному, и к табаку, а ведь даже в войну не курил, помня наставления своего довоенного тренера по классической борьбе, для которого курящий человек уже не человек.
   Может, и Настенька из-за его постоянного пьянства умерла преждевременно, и умерла через год после похорон матери. Сыну тогда было двадцать пять. Без хозяйки жили не так и долго, сын, уже встречавшийся с одной молодухой, ещё не расписавшись, привел её, Варвару, в отцовский дом.
   Пить Семён Никандрович бросил с тех пор, как сноха Варвара совсем переехала к ним. Сразу. И курить перестал. Правда, позволял себе, когда к Алёше и снохе приходили друзья или приезжали гости из деревни, выпить один единственный гранёный стакан, ни капли больше. А вот Алексей всё чаще, особенно в последнее время, стал к такому стакану прикладываться, утром удивленно спрашивая, а чем же закончился вечер.
   На пенсию Семён Никандрович не уходил долго. Из шлифовщиков ушёл в шестьдесят два, да ещё года четыре был вахтёром. Пристраивали к деревянному дому тогда такую же кирпичную половину - деньги были нужны.
   Дом получился просторный. Дедушка, как его звали после рождения долгожданного внука Женьки, через восемь лет с тех пор, как Алёшка стал жить с Варварой, новостройкой остался доволен. Теперь Женьке шестнадцать - девятиклассник. У дедушки своя небольшая комната - стол, два стула, старый комод, такой же старый радиоприёмник «Балтика», купленный ещё Настенькой. У Женьки комната побольше, с магнитофоном и колонками, спальная сына со снохой, зал с коврами и современной стенкой, цветным телевизором. В подвале кухня, печь, паровой (на угле) котёл отопления. В огороде деревянная баня. От калитки до дома раньше росли только цветы да две вишни, всё остальное сажали на задах, а теперь вместо цветов и срубленных вишен стали сажать картошку. Время такое - не до цветов.
   Время такое, что сноха-нормировщица осталась без работы, а сын-технолог месяц недавно гулял, как и весь завод, без дел. А дедушке, наоборот, счастье подвалило: его пенсия стала теперь намного выше, чем зарплата сына и пособие снохи по безработице. Ещё бы: не только участник, как теперь пишут, ВОВ, но и инвалид второй группы. Считай, на его пенсию весь дом содержится, даже внуку в честь пятнадцатилетия модную куртку справил.
   Ещё недавно Никандрыч и огородом больше всех занимался, сноха только поливала, в сад, что около окружной дороги, ходил, котёл дома в зимние послеобеденные вечера затапливал, да днём ещё за хлебом-молоком успевал, пока все остальные на работе и в школе. А сноха всё недовольна, Особенно когда стирала и убиралась по субботам. И ещё, когда гости приходил, его за общий стол уже не сажали - приносили стакан водки в комнату да тарелку салата-винегрета: сиди - не высовывайся. Даже два года тому назад его любимые «Известия» не выписали - хватит, мол, старый, с тебя и радио, ныне газеты дороги.
Но в последнее время всё изменилось. И «Известия», хотя они ещё раз в пять подорожали, выписали, и по дому уже ничего не заставляют делать: «Сиди, дедушка, отдыхай!». А уж если гости придут, просили надеть парадный костюм с Красной Звездой и двумя «Отвагами», сажали на почётное место, слушали, не перебивая, его воспоминания о войне.
   А недавно такой случай был. Приболел дедушка Никандрыч, так сноха забегала: и врача на дом, и таблетки дорогие достала, и обед в постель. Теперь и на улицу совсем не выпускают: лучше телевизор с утра до ночи смотри, и в баню, когда в субботу пойдёт, заставляют и шапку, и ватник одевать - не простудился бы. Словом беспокоятся о его здоровье.
   Причина такого внимательного отношения к себе понятна, дедушка опять, как лет пятнадцать назад, стал кормильцем. Сын постоянно ближе к ночи приходит к нему в комнатку поговорить о заводских новостях, расскажет и о городских. А Никандрыч сыну об увиденном по телевизору, услышанном по радио, прочитанном в «Известиях» расскажет. Хорошо, что сын почти выпивать не стал, но не по своей воле: почки начали болеть после каждого стакана, отложение солей в левой ноге, вот-вот как отец хромать начнёт. Да ещё очки стал носить. Стареет Алёшка, хотя и незаметно, но стареет. Сорок семь ему. Вот и виски поседели. А ведь сколько раз Никандрыч просил прекратить его к рюмке прикладываться, нет - не понимал, пока в почки не кольнуло. Да, опыт старших поколений, видимо, не нужен, пока сами не разберутся что к чему.
   И Никандрыч в семьдесят один стал задумываться о жизни. Прожил всё же не зря: сын, внук, дом какой отгрохал. На работе до сих пор все знатного шлифовщика вспоминают, даже однажды журналист из областной газеты приезжал, интересовался, как он после войны бритвы затачивал. И 9 мая о нём обязательно вспоминают: подарки, премии. Почти вся мебель в доме, телевизор, холодильник тоже - по его ветеранской справке и без очереди. А теперь и пенсию постоянно прибавляют.
   А Никандрыч, как он считает, человек государственных взглядов. Лучше бы дополнительные деньги не ему на высокую пенсию, а на зарплату молодежи, на их жизненную поддержку. Конечно, приятно, когда пенсия отличная. Но разве дело, когда старик, не работая, семью кормит, а его сын, дети его друзей-шабров ходят подавленные: и зарплата маленькая, и дел на заводе не всегда хватает, а товары всё дорожают и дорожают.
   Раньше безразлично относившийся к политике шлифовщик Семён Никандрович Рябов теперь почти каждый час слушает «Радио России», «Известия» изучает от корки до корки, да ещё, узнав про «Московский комсомолец», попросил привести хотя бы экземпляр соседа-снабженца, часто выезжающего по делам службы даже в столицу. И многое непонятно ему в этих перестройке и реформе, которые кроме бед ничего хорошего не принесли простым работягам, каким он был, рядовым инженерам, как его сын и сноха. Кто в городе богаче стал? С кем ни поговоришь, все возмущаются. А коммерческих киосков становится в центре городка всё больше и больше, слава Богу, Никандрыч туда не ходит.
   Варвара теперь лучше дедушки знает, когда ему пенсию принесут, на сколько и с какого времени её повысят. И ему сообщит раньше, чем по телевизору скажут. Только одного она не знает: когда и куда на работу устроится. Не знает, куда вскоре и сына Женьку после окончания школы деть. А Женька не задумывается. Женька сразу в две секции ходит - каратэ и бокса. Обе - платные, да ещё у дедушки про классическую борьбу расспрашивает; Никандрыч ещё в силах, даже Женьке в натуре показал приём броска через бедро, повалив внука на мягкий палас. Значит, здоров, ещё долго семья Рябовых будет получать дедушкину золотую пенсию.
   Но недавно опять заболел Никандрыч: в поясницу вступило - ни встать, ни сесть. И таблетки пил, и двенадцать уколов принял, и мази. Тепло зауважал. У горячих батарей сидит или у дымохода, что ведёт из нижней кухни. Деревню вспомнил, в ней, наверное, лет десять не был. Да и что там делать, погодков нет (к скольким на похороны-поминки ходил), родственников - тоже. Разве племянник Михаил, бригадирствовал даже когда-то. И захотелось ему в родную деревню съездить, кто знает, может, в последний раз.
   Как ни уговаривали его сын и сноха - от задумки не отказался. Варвара, наконец, сдалась, даже сопровождать вызвалась. Нет, Никандрычу именно одному нужно поразмыслить в местах детства. И погода хорошая - конец мая.
От их городка до деревни - двенадцать километров. По этой трассе каждый час пригородный ПАЗик ходит.
   А вышел из автобуса дедушка не у своей деревни, а селом пораньше. Чтоб пройтись одному по дороге, потом, срезав по знакомой тропке, идти напрямик на зады деревни. По этой дороге они, мальчишки, бегали в школу в село, по субботам в кино, а, став постарше - в тот же клуб на танцы. По этой дороге его мать на фронт провожала - тогда до городка он все двенадцать километров шёл пешком. А на этом поле, он уже помнит, сидел в снопах, ждал, когда мама с товарками закончит жать свою норму. На этом же месте - дело было после войны - женщины бороновали поле. Лошадей в колхозе две, бабы втроём впрягались в борону, навалив на неё тяжелый валун.
   Да где же та тропинка, спрямлявшая от трассы путь в деревню? Ее нет. Видно, давно по ней не ходили. Племянник Михаил Никандровича узнал сразу. А новости в деревне такие. У них теперь и не колхоз вовсе, а ТОО, но и ему не долго быть, говорят, что теперь колхоз разгонят, каждому землю возвращают. Паи называются. А потом - хоть соединяйся с кем, хоть сам сей-паши - дело твоё. Списки вот составляют, какой-то аукцион будет. Словом, не понять. Михаил с женой, оба давно пенсионеры, всё обговорили: свои паи на пользу дочки и зятя отдают - они на центральной усадьбе живут. Стариков не забывают, каждую субботу и воскресение приезжают. И травы накосят, и дров напилят, и картошку посадят на усаде, да ещё и на соседнем, давно пустующем. И ещё на центральной усадьбе у них два участка, сад, две коровы в хлеве. А денег в колхозе ни дочь, ни зять год не получают. Так что бабушка с дедушкой почти все наличные деньги на трёх внучек отдают, на одежду в школу.
   Опечаленный вернулся на следующий день домой Семён Никандрович. Хорошие и светлые воспоминания детства и даже о послевоенных годах плохого не скажешь - всё с песнями да с песнями, а сейчас? Телевизоры-магнитофоны, а что-то в жизни совсем не понятно стало. Вокруг тоска одна, а по телевизору мильённые подарки дарят. Этак все работать разучатся. И решил дед впервые за свою жизнь написать в газету. В районную - далеко, а в городе при заводе многотиражка есть. Вот туда и написал. А сын на следующий день заметку назад принес - газету, оказывается, месяц назад закрыли: денег у завода нет.
   И решил дед написать Борису Николаевичу. Не жалобу, а свои размышления и советы. Много всего написал, даже свою большую пенсию не расхвалил, а раскритиковал. Его почерком, так на десяти страницах получилось.
Сыну наказал, чтоб заказным письмом отправил и с почты квитанцию взял.
   - Да что, старый, с ума сошел? - возмутилась вечером в постели, тихо разговаривая с мужем, Варвара, - Не надо такое письмо Ельцину отсылать, а то, может, и нам попадёт. Или пенсию уменьшат, раз дед так пишет. Со-о-знательный! А нам жить.
   - А как не отправить. Он же квитанцию просил принести.
Немного подумав, Варвара подсказала:
   - А у нас ещё конверт есть. Перепишем адрес, а туда пустую бумагу положим.
   - А вдруг заинтересуются - почему так? Обратный же адрес есть.
Варвара ещё подумала и радостно сказала:
   - Сходи на почту к Анне-приёмщице и объясни всё по-честному. Поймет, у Анки такой же отец-пенсионер. А за квитанцию сунь ей тысячу.