Старшина

«Артиллеристы, Сталин дал приказ…» - весело пела рота.
На них оборачивались, смотрели, чему-то смеясь, махали в след. И они орали во все глотки, крутя головами, радуясь своей молодости, здоровью, теплому майскому солнцу, прохожим, спешащим на работу.
Рота возвращалась с учебных ночных стрельб.
18-20-ти летние крепкие парни, они, уже почти закончившие училище, страстно желали только одного - побыстрее попасть на фронт и бить, бить этих фашистов за Родину, за Сталина!
Все они твёрдо верили, что, как только, попадут на фронт, эта проклятая война закончится, что только их там не хватает, что благодаря только им немец, наконец-то, будет побит. А после войны, и в это они, тоже, твёрдо верили, наступит такая жизнь ... И они пели, пели забыв обо всём.
Чуть в стороне, прихрамывая и опираясь на палочку, шёл старшина роты. Ненамного старше своих подопечных, он не обращал внимание ни на прохожих, ни на раннее весеннее утро. Он устал. Устал смертельно от стрельб, от курсантов, от их неприятной для него веселости.
Культю в протезе саднило и опять придётся, а он знал это точно, идти в санчасть – делать перевязку, просить обезболивающих, просить же чего-либо он страшно не любил.
«Да, - думал он – вот таким же весенним утром в 42-ом он и попал на фронт, в артдивизион. Сначала был подносящим, потом стал заряжающим. А когда, это уже летом случилось, из их дивизиона осталось менее половины от положенного состава, стал и командиром расчёта. Командиром и заряжающим одновременно. А Вано, друг его, наводчиком и подносящим. Всего двое вместо пятерых. Так вдвоём они и таскали эту пушку, драили, когда было время. Вместе вдвоём и замок подорвали, когда их окружили и надо было отступать, чтобы врагу, она, сердешная, не досталась. А, на черта она немцу? Но приказ, есть приказ. Вдвоём вместе из окружения прорывались. Два месяца по болотам. Так вдвоём, отощавшие, без документов, в рваных обносках и к своим вышли. Ну и, конечно, сразу к особистам. Трое суток по ночам какой-то младший лейтенант их всё допытывал: где орудие, документы, да почему только они двое от всего дивизиона в живых остались. Не выдержал тогда Вано – запустил в него табуретом. Тут же в штрафной загремел – кровью вину перед Родиной искупать. А его на ленинградский отправили, снова подносящим.
Эх, Вано, Вано, разошлись наши пути–дорожки.
Синявские болота, господи, сколько народу там полегло! Немец, сука, днём и ночью, покоя не давал. И опять расчёт весь побило, а он, как заговорённый, что ли, ничто его не берёт. Опять командир орудия. Теперь, правда, один. Один за всех. Не до песен было. Из города подкрепление пришло, самому старшему - 17. Всех положило. Война, бля…
В 43-ем, когда начался прорыв блокады, как он хотел тогда отомстить этим гадам за пацанов, за друга Вано, да не случилось – оторвало снарядом левую ногу по самое бедро. Без него им накостыляли, обидно. Не справедливо это».
Старшина крутанул головой и, видя, что совсем отстал от колонны, ещё более припадая на протез, заторопился вслед.
«Артиллеристы, Сталин дал приказ…» - радостно гремело впереди.