Memento mori

                Смерть достаточно близка, чтобы    
                можно было  не  страшиться жизни.
                Фридрих Ницше
Это случилось давно, когда в московское метро пускали за пятачок, а в московском трамвае возили за три копейки.
Воскресенье. Нежаркий летний день. Пообедав Ильей Ильичем собрался прилечь отдохнуть: почитать или вздремнуть минуток сто. И хоть звали его также как известного литературного героя, был он не изнеженным белоручкой барином, а вполне трудовым студентом третьего курса весьма непростого московского технического ВУЗа. Накануне он на отлично сдал  очередной экзамен и мог себе позволить такую вольность.
Естественно, что Ильей Ильичем его еще никто не величал.  В институте его звали Илья, а дома – Илюша.
Жил он с родителями, которые на выходные уехали к знакомым на дачу.  Но только он задремал, как в дверь позвонили. Он никого не ждал и  решил не открывать: "Позвонят и уйдут". Но не тут-то было. Звонок, помолчав с полминуты, опять залился продолжительной трелью. Зво¬нили так, как звонят при пожаре, до победного конца.
"Кого это нелегкая принесла?"- сокрушаюсь Илья. Вставать и идти открывать ему не хотелось, и он продолжал лежать. А звонок продолжал неистовствовать.
Выкладывая все мысли¬мые проклятья на голову незваного гостя, Илья встал и направился в прихожую. Однако прежде чем открывать, решил посмотреть в глазок, кого там принесла нелегкая, и увидел ис¬каженное оптикой лицо соседки по подъезду, женщины лет сорока. Она жила этажом выше, прямо надо ними. Там жила веселая семейка. Ночь-полночь: гулянка, дым коромыслом и даже пляски. А недавно они их пролили: кран в ванной комнате забыли закрыть.
Детей у этой дамы было пятеро или шестеро, но без папаши. Вернее будет сказать: папаш, было много. Поживет какое-то время один, и глядишь: уже детеныша вывозят в видавшей виды коляске.
Старший сын недавно из армии вернулся, а самая маленькая девочка еще не ходит. Тот случай, когда детей можно различать не по именам, а по отчествам. Старший, придя из армии, пробыл дома всего на неделю и уехал искать лучшей жизни.
Общаться Илье с соседкой не было, и он спросил через закрытую дверь:
- Кто там еще?
- Откройте. Это я,  ваша соседка сверху. - Я к Екатерине Петровне,- ответила незваная гостья. Марья Петровна – это мама
Ильи.
- Екатерины Петровны нет дома,- отвечает он через дверь, считая вопрос исчерпанным. Но не тут-то было.
- Все равно откройте,- настаивала дама за дверью.- Мне очень нужно.
- Я сейчас занят, зайдите потом,- отвечаю я в надежде, что потом надобность может отпасть.
- Мне сейчас нужно,- настаивает соседка. Надо же какая настырная.
- Я же сказал вам русским языком, что сейчас я занят,- отвечает он и поворачивается, чтобы уйти.
Однако не успел он сделать и двух шагов, как звонок залился с новой силой. Делать нечего, пришлось открыть.
Дама уже под большой "мухой", смотрела на него мутным взором и продолжала жать на кнопку звонка. На ней был байковый халат в крупных маках, полинявший от многих стирок, затасканные синие тренировочные штаны и истрепанные кеды сорок последнего размера.
- Ну чего вам...?- не скрываю Илья своего раздражения.
- Д-добрый день, твариш. Мне Екатерину Петровну,– отвечает посетительница заплетающимся языком.
- Я же сказал: ее нет дома.
- А где?- икает гостья  и пытается посмотреть мимо него вглубь квартиры.
- Нет ее. Уехала,- его уже начала раздражать такая назойливость.
- Тогда вы,- она тычет пальцем Илье в грудь,- должны дать мне пятерочку. До получки.
Деньги ей явно  нужны былина бутылку, которая стоила 4-12.
У было него всего пять рублей, поэтому он отказывает. Было бы больше, он бы все равно не дал. Ни к чему поощрять пьянство. А вот мама непременно бы дала. Там же дети.
Соседка с постным лицом уходит вниз по лестнице, искать более щедрых соседей, а Илья возвращается на свой диван и благополучно засыпает. Но ненадолго. Разбудил его  шум за окном, голоса и топот за дверью, на площадке. Выйдя на балкон, он увидел под их окнами группу зевак, милицейскую машину и ее экипаж: все смотрели вверх, явно на него. Он огляделся по сторонам и увидел прямо напротив их кухонного окна знакомые ему тренировочные штаны, над которыми ветерок колыхал полы халата в маках.
Илья уже хотел возмутиться тем, что какая-то пьянь болотная свои лохмотья перед их окном развесила, но когда присмотрелся, то и ошалел – перед окном кухни висела женщина, та самая, которая приходила за деньгами.
От такого видения он едва не свалился с балкона.
Ему стало до жути тоскливо: ну что ему стоило? Дал бы ей ту пятерку, будь она неладна, не обеднел.
 Пятирублевую бумажку, которую он тогда не дал той несчастной, он не потратил, оставил, как напоминание о том, какой малостью порой нужно пожертвовать, чтобы человек остался жить. Как жить – это его дело. Недавно, Илья Ильич увидел ее, теперь не имеющую никакой ценности, фантик, среди старых бумаг, вспомнил тот печальный случай и подумал: "Боже Праведный! Когда я буду стоять на пороге вечности, подари мне еще хотя бы одну минуту! Только шестьдесят секунд! Чтобы я успел покаяться".
А потомки несчастной пережила гибель матери семейства спокойно.  Её смерть, как это ни кощунственно может звучать, пошла им во благо. Пьяные оргии прекратились совсем. Зажили они тихо-мирно, приоделись, и выглядеть стали сытее, со временем все благополучно устроились в жизни. Не бывает, худа без добра! "Vive la mort!" .