Утрата

С Валерием Королёвым мне довелось работать и дружить. Впервые я познакомился с Валерием Васильевичем во Дворце культуры тепловозостроителей, где он тогда вёл литературное объединение. На его «посиделки» приходила самая разная пишущая братия — люди талантливые и самые бесхитростные графоманы, только-только взявшиеся за перо, обуреваемые первым душевным порывом. Приходили сюда как в храм, не боясь показать даже самые тайные и незрелые плоды, ибо уверены были: он поможет разобраться, где хорошо, где плохо. 
Не зря говорят, что талантливому человеку всегда чуждо чувство высокомерия и нетерпимости. У него был удивительно тонкий слух на истинно русское слово, как никто другой, он умел видеть пропасть, разделяющую жизнь, и красиво написанную фальшь. Умел оценить удачу, а где надо, честно, но тактично сказать правду в глаза. Ох и наслушался я её! «Ты пиши, пока душа поёт, — успокаивал он меня, — а там сам разберёшься, кто ты такой».
Конечно, мы много беседовали, рассуждая о жизни. Это был не просто обмен мыслями. Королёв обострённо воспринимал явления теперешней жизни и, оценивая появление «новых русских», не мог оставаться равнодушным.
— А может, для того и допустил их Господь, — рассуждал он, — чтобы через годы в чистоте вернулась православная вера на землю, в которой                уже истлеют косточки тех гордецов, для которых был приготовлен Богом величайший удел — вечная жизнь, но которые пренебрегли им ради преходящих радостей грешного мира…
Я не помню, чтобы дверь его квартиры когда-нибудь закрывалась на замок. Можно было запросто нажать на ручку и войти в дом в любое время суток. А уж телефон звонил не переставая. Люди шли к нему, ощущая на себе его терпимость и доброту, строгую критику и товарищескую помощь-подсказку. Общение с ним не проходило ни для кого даром. Да я и сам, общаясь с ним, согревался его теплом, воспламеняясь его высоким и светлым горением. За редким исключением приходил к нему домой с пустыми руками. Любую написанную строчку хотелось ему показать. Не было вечера, чтобы я ему не звонил. Это был какой-то ритуал.
В общении мы были с ним на «ты», но просто по имени я так и не смог его ни разу назвать. Всё Валерий Васильевич да Валерий Васильевич. Вроде и в возрасте разница небольшая была, а всё не мог себя пересилить. Журил за это меня и сам Королёв, грозясь не разговаривать со мной. Всё равно не помогло. Иногда, бывало, выскочит в разговоре просто «Валера», и я краснею. Такое моё уважение к нему было прежде всего обращено к его Слову, которое, смею думать, оставило след в нашей русской прозе.
Заглядывая в его рукопись, всегда поражался его чёткому почерку — на бумаге он трудился, как гравёр. Королёв избежал прямого и очевидного влияния моды и времени. Он пришёл в литературу со своим пером и словом, стал самим собой, рассказывая о своих героях так достоверно, что не возникало и тени сомнения в истинности его персонажей. И это неудивительно — жизнь у него самого сложилась так, что суровую неприкрашенную действительность он познал не из книжек.

Уже пять лет, как нет среди нас Валерия Королёва. Под высокой аркой семицветной радуги притаилась на окраине кладбища среди сухого бурьяна скромная могила русского писателя. Затаился суховей у деревянного креста, а мне до сих пор кажется, что под ним пустота могилы, что писатель не умер, а живёт среди нас. Вот зазвонит телефон и он спросит:
— Ну как дела, литераторы?
Но трубка молчит все эти пять лет. Что-то давно надорвалось у меня внутри, и ноет, ноет сердце…