Erinnerungen-xxxiv

ПАЛОМНИЧЕСТВО «ЧАЙЛДА» И АЛЕКСА (К ПАПЕ!)

Была у меня одна загадочная знакомая Света Ф. Всё, что я знал о ней, –- это где она живет (на углу Невского и Мойки, там раньше было лит. кафе), а чем она «дышит», чем занимается –- не ведал. Может быть, и ничем, так как, по словам Мишки Г., «ее предки какие-то большие шишки»…
Однажды она окликает меня на Невском:
–- Привет, Алекс! –- как всегда, со своей очаровательной улыбкой. – Давно тебя не видела.
–- Это точно, давно не встречались.
–- Спешишь?
–- Да нет, просто походка такая, как в той песне –- «летящей поход-кой…»
–- Может, тогда кофе где-нибудь выпьем?
–- С удовольствием! Двойным!
За кофе она мне вдруг заявляет:
–- Кстати, не хочешь в Польшу поехать?
Тут надо заметить, что Света мне очень нравилась и меня не так Польша заинтересовала, как возможность куда-то поехать с ней вместе; поэтому я «взял быка за рога»:
–- Конечно, хочу! А когда?! Как?!
–- Завтра днем поезд; отходит с Московского вокзала.
–- А виза?
–- Виза не нужна. Тут как бы советские католики выпускаются на встречу с Папой.
–- Что, просто сел в поезд и поехал?!
–- Ну, сначала тебя должны внести в список.
–- А где?
–- В костеле. У тебя же есть загранпаспорт?
–- Есть.
–- Впрочем, там можно и по обычному, кажется; главное, быть в списке. Только я боюсь, в список уже не вносят.
–- Слушай, Свет, тогда я помчался в костел; получится –- поедем вместе, не получится –- приеду проводить.
–- Давай. Удачи тебе!
Примчался в костел и узнал, что она права, в списки уже не вно-сят…
Ночевал я в Академии, а утром вдруг решил махнуть в Польшу без списков, надеясь на «авось» и свою удачу.
Примчался на 8-ю Советскую, чтобы взять паспорт и кое-что из ве-щей, а там меня ждет Вик:
–- Алекс, где ты пропадаешь?! Ищу тебя со вчерашнего вечера! И никто не знает, где ты.
–- А что такое?
–- Да я со стейцами познакомился, прикольными. Они хотели бы с тобой познакомиться: поехали в «Прибалтийскую»?
–- Не могу, Вик, я в Польшу еду.
–- Ну не прямо сейчас же ты едешь? В будущем?
–- Прямо сейчас.
–- А что ж ты молчал?! Когда ты визу получил?!
–- Да я без визы.
–- Как это?!
–- Давай по дороге объясню, а то время поджимает. Проводишь меня?
–- Конечно! Поехали.
По дороге всё ему рассказываю и Вик загорается на глазах:
— Алекс, а мне можно?!
— Давай, только родителей предупреди.
— Я позвоню с вокзала!
— Ну, тогда вперед!
На вокзале столпотворение молодежи, как на рок-концерте; ищу Свету, но где там!
Наконец подгоняют поезд и начинается штурм вагонов.
Мы попали в «голову» состава и даже, хоть и с трудом, нашли сво-бодные места…
Моментально познакомившись с соседями, вскоре были пригла-шены к столу, на домашние лакомства…
После совместного перекура я решил отправиться на поиски Светланы и нашел; в другом конце. Она, в отличие от своей надутой компании, мне обрадовалась, поэтому мы всех покинули и ушли с ней курить в тамбур, где проторчали довольно долго…
Мест в их вагоне не было, так что остаться там я не мог, но периодически ходил к ней «в гости». Ближе к вечеру, когда многие «паломники» стали навеселе, в тамбуре одного вагона (где-то посередине состава) шумела в стельку пьяная компания; из распахнутой настежь двери обдавало свежим воздухом и… предчувствием трагедии…
И вот я протискиваюсь через эту толпу, уже на обратном пути от Светы, и вдруг кто-то обнимает меня сзади за плечи и кричит: «Слышь, подруга, выпей с нами!» Это всё длинные волосы! Я оборачиваюсь; пьяный ловелас видит мою бороду и раскрывает рот от удивления!
— Сказал бы «друг», –- кричу в ответ, –- я бы выпил с вами!
И иду дальше, в свой вагон…
Буквально через 5–10 минут поезд резко тормозит; многие валятся со своих мест; начинается беготня, выяснение причин и т.п.; наконец кто-то сообщает: «Из *** вагона парень выпал на ходу!»
Что ж, этого и следовало ожидать: открытая дверь пьяным не игрушка!

КОНТРАБАНДИСТ

Итак, с «песнями-плясками» и происшествиями наш поезд добрался до белорусско-польской границы (кажется, это был город Гомель); там всех пересадили в «европоезд» и осталось ждать прове-рок…
Первыми прошли таможенники; в сумках они особо не рылись, а документы не по их части. Потом в коридоре кто-то сказал: «Погранцы пошли! С того конца!» Наступал «момент истины»: возможно, наше с Виком путешествие подходило к концу…
Я вскочил и направился к выходу из вагона (а мы снова сели в крайний).
— Куда ты, Алекс?! –- нервно подскочил Вик.
— Пойду посмотрю, может, можно выйти и перебежать в вагон, что уже проверили?
— Не, –- объяснил мне кто-то в коридоре, –- не получится! Погранцы стоят у выхода, никого не выпускают!
Пришлось вернуться в свой отсек. Все как-то нервно молчали. На полу отсека, у окна, были свалены в огромную кучу здоровенные сумки; ведь, если по правде, большинство ехало, чтобы срубить бабок, везли на продажу всякую всячину…
— Вот, –- киваю в сторону кучи, –- можно свернуться на полу калачиком, а сверху сумки! Вещи пограничников не интересуют.
— Это точно, –- соглашается кто-то. Идея нравится, но никто не торопится ее исполнять; все в раздумье. Вдруг Вик не выдерживает:
— Ну что, Алекс, ты будешь прятаться?! Или, может, я?!
В его взгляде столько мольбы, и потом, я «должник», когда-то удер-жал его от «копеечного путешествия» в Штаты…
— Ну давай! Ложись.
И вот Вик под сумками; действительно, ничего не заметно.
— А как же ты? –- грустно интересуются пацаны. –- Двое же там не поместятся.
— Нет, только один. А я… А я пойду по другим отсекам, может, еще где получится спрятаться.
В других отсеках вещи уже разложены по полкам; это у нас вышла задержка, как будто специально… Да и потом, с нашими соседями мы успели подружиться, а остальному вагону я «чужой»… Вот, кстати, и пограничники!
Всем предлагают занять свои места и приготовить документы; заходят в наш отсек, сверяют документы со списком; вот и я протягиваю свой паспорт…
Они долго просматривают список и наконец заявляют:
— Вас нет в списках!
— Извините, –- прошу их, –- посмотрите еще, вдруг пропустили!
Они смотрят повторно и потом:
— Нет. Извините, но вам придется сойти. Узнайте у организаторов поездки, почему вас нет в списках.
«Делаю вид» и иду к организаторам, но они лишь разводят рука-ми…
У меня появились два «товарища по несчастью»: они-то в списках были, но в сутолоке сборов не нашли паспорта, а по военным билетам их не пропустили…
И вот мы на ж.-д. вокзале города Гомель (?) и билетов до Ленингра-да, само собой, нет. К счастью, поезд, на котором мы прибыли, еще не отправился назад; пробую влезть в какой-нибудь вагон, но все двери закрыты, вдруг вижу –- идет мужик, который кем-то работает в этом поезде; подбегаю к нему:
— Здравствуйте! Вы, кажется, работаете в этом поезде?
— Точно, работаю, по радиочасти…
— А вы не могли бы нас взять до Ленинграда? Дело в том, что биле-тов нет.
— Да без проблем! Пошли.
— Давай на «ты», –- предлагает он по дороге.
— Давай.
— Тебя как зовут-то?
— Алекс.
— А я ***. Слушай, Алекс, а почему тебя не пустили-то?
— В списках не значился.
— Блин! Вот она, жизнь! Я еще в поезде, когда тебя увидел, по-думал: «Вот этот парень один похож на паломника». И именно тебя не пропустили!
— Да, не повезло. Зато повезло, что тебя встретили, а то куковали бы тут…
С этим человеком действительно повезло; с нас даже денег не взяли за проезд, да и ехать с ним было весело…
Вик, когда вернулся из Польши, долго благодарил меня, что я «уступил место», потому что ему всё очень понравилось. В лагере, рядом с ними, жили швейцарцы, студенты или школьники, Вик с ними подружился и привез кучу подарков; и вот она, «дружба»! Благодарить-то благодарил, а чтобы что-нибудь выделить другу –- этот шиш! Вот тебе и «Мальчиш-Кибальчиш»!

НИКИТА Б.

Однажды зашли мы с Потапычем к его другу-художнику, который жил неподалеку от Исаакия, один в огромной квартире на первом этаже. Как-то сразу она и стала основной темой разговора; чувствовалось, что она предмет его гордости. Он с таким самодовольством рассказывал нам, как в будущем, когда всё будет частным –- магазины, кафе и т.д. –- его квартира принесет ему кучу денег; ну потому что она на первом этаже и в центре, а это потенциальный магазин, кафе и т.п…
Он вышел проводить нас во двор и вдруг они с Потапычем вспомнили что-то из их общей юности и как-то отдалились, а я, пользуясь этим, присел на корточки и, на коленке, написал это стихотворение:
Это похоже на корабль,
Где ненужных сбрасывают за борт.
Этот корабль движется вспять,
И совсем не ветры в его парусах,
И даже не море за его бортом,
А так –-
Слякоть…
Ну и т.д.

P.S. – 2008
Тогда, в стихах, я запечатлел чувство, или предчувствие, по-тому что жил сердцем; понять, чт; грядет, не мог, почувствовать – вполне… А вскоре «Никиты Б.» одержали доблестную победу и «ненужные полетели за борт…» Это факт, подтвержденный демографами: именно с 1991 года русские начали катастрофически вымирать…

P.S. – 2008
«Физиологи, знающие устройство телесных органов, говорят вам: несправедливость в общественных отношениях порождает черствость, недо-верчивость и несчастье».
Стендаль. О любви
* * *
«Но многие также умирали, не подвергаясь гонениям; безнадежность, пропитавшая всю страну, из души проникала в тело, разрушая его».
М. Кундера. Невыносимая легкость бытия

МАСКАРАД

Прибегая на Плеханова, я иногда заскакивал в ресторан «Кавказ-ский», благо, он был по пути, на углу Невского и Плеханова. Не помню, что там было «кавказского», может, только «гостеприимство», так как, когда наступали холодные времена, фарца из этого района в нем «забивала стрелки» (назначала свидания, деловые, естественно).
Я бывал там из-за Лены И. Она закончила Академию художеств как искусствовед, но при этом «баловалась» фарцовкой время от времени; иногда у нас появлялись общие дела…
В этом ресторане имелся большой плюс, в нем курили, но был и ог-ромный минус –- там не всегда варили кофе; но уж если варили, то это «вдыхалось» уже на входе; с этим там не жульничали, варили на со-весть…
В тот вечер грех был не варить кофе, так как сырая мрачная тоска царила на улицах, и, к моей радости, кофе-машина работала на всех па-рах!
В ресторане было многолюдно, но Лену я увидел сразу, она си-дела с каким-то молодым мужчиной недалеко от входа.
— Привет, –- остановился я напротив.
— О, Алекс, привет, –- улыбнулась Лена, –- слушай, подожди меня, пожалуйста, за другим столиком! Я скоро!
— Хорошо.
— Ой, Алекс, и возьми мне кофе, пожалуйста!
— Ладно.
Во время нашего разговора мужчина обернулся (он сидел ко мне спиной) и я даже вздрогнул: «Ни фига себе, –- мелькнула мысль, –- да этот явно из бандитов!» На одной стороне лица глубокий шрам и вид такой, что, по выражению Симсона, «такому сразу всё отдашь!»
Отстояв очередь за кофе, уже протягивая деньги бармену, я вдруг сказал: «Три чашки, пожалуйста»; думаю, позову его выпить кофе с нами, интересно разглядеть поближе…
Только нашел свободный столик и расположился, а вот уже и Лена идет со своим собеседником; у моего столика они остановились, перекинулись парой слов, начали прощаться и тут я говорю:
— А я вам тоже кофе взял. Присаживайтесь с нами.
— Спасибо, –- внезапно улыбнувшись, отказался он, –- как-нибудь в другой раз.

P.S. – 2007
Для улыбки на таком лице нет лучше сравнения, чем луч солнца, прорвавшийся через щелочку в мрачных, тяжелых тучах; всё освещается на мгновенье и порой такое мгновенье прекраснее ясного дня…
Вспоминая эту улыбку, думаю, что же за жизнь назревала в стране, когда все же хорошему человеку пришлось надеть такую плохую «маску»…

6 ОКТЯБРЯ

В тот вечер мы с Пашей оказались последними клиентами бара на Плеханова…
— Слушай, –- предложил он вдруг, –- а поехали ко мне в Гатчину! Все равно ведь нам завтра днем встречаться.
— Фиг его знает, Паш! Мне-то до 8-й Советской рукой подать, а до Гатчины вон сколько трястись в электричке! А у меня даже почитать нечего. У тебя есть что-нибудь?
— Ну у меня-то одна книжка. Слушай, да сейчас попросим какой-нибудь журнал на контроле! Они ведь сутки сидят, всяко что-то читают.
— Ладно, уговорил.
Мы спускаемся вниз и я прошу у вахтерш что-нибудь почитать, мол, «в другую смену верну».
— Ничего нет, Алекс, –- огорчают они меня, –- но если хочешь, поко-пайся вон в тех газетах и журналах, вдруг что найдешь.
— А что там?
— Да это наши постояльцы выписывают, они же подолгу живут; про-читал –- и туда; а то еще кто-то уехал, а их все несут и несут…
— А-а! Ясно.
На широком и низком подоконнике высилась огромная, до поло-вины окна, куча газет и журналов; снял что-то сверху: блин, педагогическое! Выдернул что-то чуть ниже –- то же самое!
— Алекс, –- Паша стучит пальцем по своим часам, –- поторапливайся! Последняя электричка!
— Ладно, ладно! Иду!
Я дернул из самой середины, как лотерейный билет из огромного барабана-лототрона, какой-то журнал и, даже не глянув на него, бросил в рюкзак; мчимся на вокзал; успеваем! Пустой вагон; тоскливый желтый свет. Плюхаемся на сиденье у самого входа. Паша выуживает свой фолиант, открывает и «исчезает» в нем. Я как сюрприз тяну из рюкзака журнал: что у нас там?! Тьфу, «Дошкольное воспитание»! Не спеша, растягивая время, листаю его в поисках «читабельного» и, как ни странно, кое-что нахожу…
Поезд периодически останавливается, со свистом распахивает двери, мужским голосом объявляет остановку; но желающих ехать в такое время нет, двери хлопают, закрывшись, и мы едем дальше…
Но вот на одной, видимо последней в черте города, остановке в наш вагон вваливается толпа молодежи. Они возбужденно обсуждают какое-то потрясшее их событие…
Паша, взглянув на них, когда они входили, снова уткнулся в книгу, а я, делая вид, что читаю, стал прислушиваться к их разговору. Слышу «концерт»; слышу «Октябрьский»; слышу «убили»; «Игоря»; «Талькова»…
— Ни фига себе! –- шепчу под нос, а потом толкаю Пашу в бок. — Слышал, Паш?!
— Чего?! –- выныривает он из книги.
— На концерте в «Октябрьском», –- сам автоматически листаю жур-нал, –- сегодня вечером, –- долистываю до конца и удивленно рассматриваю фото на внутренней стороне обложки, –- Талькова убили!
Сую Паше под нос фотографию: фотографию Игоря Талькова! На внутренней стороне обложки! Он какое-то время на нее смотрит; слегка раздраженно, то ли оттого, что убили Игоря, то ли оттого, что помешал читать, шипит: «Во, блин!» И снова углубляется в книгу…
Читаю надпись на фото, что-то вроде «Дорогие женщины, поздрав-ляю вас с 8 марта!», внизу автограф Игоря…

P.S. – 2008
Прошло чуть больше месяца, и мне пришлось совсем иначе взгля-нуть на эту случайность; а потом прошло еще чуть меньше 18-ти лет, чтобы прочесть слова А. Панкратова-Черного: «А сейчас вокруг все холоднее и пустыннее…», сказанные на сорока днях Игоря; прочесть и Мережковского, и вспомнить многое, и взглянуть по-другому…

                Продолжение следует…