Безнадежная любовь

Ева всплыла.
Обожекакоестрашноеутро.

Слиплись губы и веки. Сухо во рту. Дышать практически нечем.
«Я спустила все деньги» – дышать практически совсем нечем.
«А зачем я взяла все?» - надо открывать глаза, лежать так всю оставшуюся жизнь не получится.

На кухне Марка ест что-то несуразное. Абсолютно не детская еда… видимо, кормил Денис. А он же еще не ушел. Черт, как стыдно.
- Денис!
В прихожей картина с выставки: длинные ноги, джинсовая задница, серые от гипсовой пыли ботинки. Обувается.
Чертова жизнь.
- Денис.
Оттуда, от ботинок, говорят:
- Ева, мне вчера хватило, давай без похмельных покаяний.
Она молчит и смотрит, как мужчина обувается. Распрямился, открыл дверь, бросил: запри.
Ушел.

Ева забирает у Маринки пережаренную колбасу в кружевах подгоревших яиц. Открывает холодильник: ну, так и есть. Ни творожков, ни молока, и даже сок кончился. Вздохнув, Ева отдает колбасу ребенку обратно.

Есть спас-бросок, но обращаться туда не хочется, ой, не хочется. Есть мама, которая даст максимум пятьсот рублей, навезет соленых огурцов и меда, но перед этим съест мозг, и еще раз напомнит Еве, что мать Ева никакая, поэтому Маринку надо отдать ей, мамане, а сама Ева пусть гниет, если ей так хочется.
А лучше бы и Еве к маме переехать.
А квартиру сдать.

Заказчица, которая должна Еве минимум четыре тысячи, берет трубку далеко не сразу, и щебечет, щебечет, щебечет… идиотка. Денег нет, и пока не будет.

То есть, надо звонить маме.
Ева долго думает. Но без вариантов. Понимаешь, Ева, без вариантов! Ева, ты, наверное, очень сильно хочешь к маме, раз так лихо спустила все бабки. Иди, звони.
И она идет звонить.
Но ей везет просто необыкновенно, потому, что мамы дома нет, зато есть папа, появился со своих бесконечных пленеров, со своей бесконечной, круглогодичной дачи, папа – это же совершенно другое дело!
Папа даже вопросов не задает. Он смеется, как дедушка Мороз, басом говорит: «доча-доча», и говорит, что подъедет часам в пяти. «Матушке нашей говорить не надо, я так понял».

Даже похмелье слегка отпустило. Папа, как хорошо, что ты все понял. Черт с ним, с Денисом, наверное, к вечеру помиримся – думает Ева. А тут еще подарок – в карманах завалялась тяжеленькая куча мелочи, рублей аж семьдесят. Ева одевает Марку и бежит с ней в магазин за детской едой.
Когда они возвращаются, у подъезда стоит и курит Василиса.

- А я на домофон звоню, никого.
На Василисе просторный сарафан а-ля рюсс, вышитый петухами и солнышками, сверху – желтая толстая куртка, а на спине совершенно нефольклорный рюкзак. Лицо, как у Аленушки на камушке – то ли утопиться, то ли уйти уже в лес?
- А я вам звоню, звоню.

… На кухне, пока Ева соображает, где остатки чая, Василиса открывает свой нефольклорный рюкзак и достает по очереди, звонко ставя на стол, десяток пивных бутылок.
Еву переворачивает. Очень тошнотворное зрелище – с похмелья-то.
- Мать. Ты же не пьешь.
- Я не пью?!
- Что случилось? Мыш в порядке?
- Чего ему будет.
Василиса пятится назад и безошибочно умещает свой крупный зад в клетчатом пожилом кресле. Вытягивает ноги в шерстяных, не по осени толстых колготках. Жалобно говорит: «Слушай, можно, мы тут покурим?»

Ева тем временем разула-раздела Марку, и скармливает ей фруктовый творожок. Тут курить? Да что случилось-то?

… Мама и тетя Вася будут курить – объясняет Ева дочери, раскладывая на ковре бумагу, краски, фломастеры, книжки, игрушки… что бы ей еще дать…
Мультики включила.
- Мама, иди – великодушно разрешает Марка.
Ева идет.

Мрачная Василиса курит в пустую пачку.
- На тебе пепельницу, и не компостируй мне мозг! – говорит Ева.
- А я так… я даже не знаю, как тебе сказать.
- У тебя какая-то жопа. Ты пришла ко мне с этой жопой. Ну, рожай. Кури, кури, вот тебе твое пиво, ничего себе, ты потратилась. Тебя кто-то бросил?
- Наоборот…

… А оказалось-то все наоборот.
Оказалось, что у Василисы все только начинается, что Василиса влюбилась.

Василиса - неуклюжая, толстозадая, с вислой мягкой грудью, правильная, как попадья, и шумная, как Везувий. Василиса, с ее вечной косой до лопаток, Василиса, сексуальная, как диктор передачи о здоровье – влюбилась.
И судя по тому, как она говорит о своем предмете, там не меньше, чем гибрид Аполлона, Блока и Альберта Энштейна. Василиса пытается лихо пить пиво, но видно, что пиво она не любит, пиво горькое, и Василиса кривит рот после каждого большого глотка.
Ева смотрит на Василисины растоптанные пятки и почему-то думает, что у нее, у Евы, красивые узкие ступни – и любуется своими босыми ножками. Но надо слушать. Там, кажется, самое интересное.

- И как раз тебе я про него рассказывать не хотела. Но я поговорила с Женькой, а она сразу начала, что он мной манипулирует, какую-то ерунду понесла… Что он не имеет права меня завлекать, раз не свободный…
- Он что, женат? – интересуется Ева.
- Почти.
- И что… ты его как… от «почти» хочешь увести?
- Не…
- Почти хочешь? – Ева смеется. Но Василиса хмурится в ответ.
- Ничего я от него не хочу. Да и не было ничего.
- Почти не было?
- Женька сказала, что этими… не отношениями. А мыслями. Я убиваю себя. Потому, что у нас с ним ничего не может быть. Ничего-ничего. Ну, я к тебе и пришла. Ты лучше меня понимаешь в самодестрое. Я просто тебе сейчас расскажу, что я чувствую. А ты мне скажи: он же меня, наверное, тоже любит?
Еве на язык так и просится: «А ты с ним трахалась?» - но вдруг она понимает, что об этом Василису спрашивать нельзя.
И что – нет. Кажется, ничего не было. Ева просто чувствует: с подругой что-то творится, но это не секс, это все не то. Это странное.
- Что ты от него хочешь?
- Ева, да ничего. Я просто рада, что он есть. Если бы я от него что-то хотела, я бы пришла к тебе, и сказала бы: вот, хочу этого мужчину. Как его получить? Мы бы с тобой чисто на чае придумали бы план. Я же, как все. Обычно, если влюбилась – сразу же начинаешь замышлять: хочу, чтоб было мое, а для этого надо и так, и вот так. И еще вот так, да?
- А ты не хочешь его себе, ты правильная?
- Я с ума сошла. Я хочу, чтобы он был, а я была бы где-то неподалеку. И просто от того, что он, кажется, рад меня видеть, мне до того классно, что я готова танцевать. Так и буду ходить, танцуя.
- Я его знаю?
- Ты его совсем не знаешь.
- Ну, а как так – ничего не хочешь. Васен, это вытеснение. Однажды ты все равно захочешь все и сразу.
- Он меня не любит и не…
- Молчи лучше. Это еще стремнее, ты захочешь все и сразу, а там – стена. Разобьешься. Да-ка мне пива, черт с ним, буду пить твое пиво.
- Я его не боюсь.
- Я так понимаю, бывший муж уже окончательно забыт?
- Ой, ну о чем ты говоришь!
- А этот? Где-то работает? Сколько он получает?

Василиса смотрит на Еву диковатым взглядом. Сосет свою сигарету. Моргает.
- Ева. Ты что, не слышишь меня? Я просто люблю одного человека. Он не может быть со мной. И мне это не надо. И спать с ним не надо.
- Ой, ну ты мне врешь – хоть себе не ври.
- Не надо!
- Так не бывает. Все – надо.
- А мне – не надо. Впервые в жизни я не хочу никого… усваивать.
- Ну, ты счастлива, ты полюбила, а зачем ты пиво-то трескаешь, если все такое платоническое у тебя? А?
- Я вот и хочу у тебя узнать. Если я не позволю себе лишнего… Не буду его трогать. Я же могу просто так любить его, и нам… мне, то есть… за это ничего не будет?
- А что, у него таки все отлично, он кому-то должен?
Василиса говорит:
- Да! Он до черта должен. И он сейчас с… Ой, ну что, это обязательно заставлять меня говорить?
- Не говори.
- Открой еще бутылку. Не бойся, я не пьянею. Так вот. Я думаю. Даже если я себя обманываю. Если я буду молчать – я же ничего плохого не сделаю?
- Может, тебе стоит с ним поговорить? Может, ты плохо делаешь, что молчишь?
Василиса вздыхает. Резко давит окурок в стеклянной пепельнице. На ее лице слегка пьяноватое страдание.
- Я не могу себе позволить с ним об этом говорить. К тому же, он очень аккуратно пошлет меня лесом. Так вот. Должна ли я по этому поводу заставить себя про него забыть? Или пусть идет, как идет? При условии, что я не буду… Ничего не буду!
Не будешь ты… - думает Ева. – Ты. Да вдруг не будешь. Интересно, кого это она так.
- Я щас.

На минуту идет в комнату, выносит Маркин горшок, Марка отрывает глаза от мультиков, улыбается и опять говорит: иди, мама.
После Ева возвращается на кухню. Там дымно и несчастная Василиса.
Ева говорит ей:
- Слушай, ну пусть идет, как идет. Ты все равно себя не контролируешь.
- А он меня любит?
- Я тебе что – пророк? Ты ни слова не говоришь о том, что у вас было, а я тебе должна расклады давать?
- Я хочу, чтобы он… нуждался во мне. Я хочу, чтобы я была ему нужна. Но чтобы при этом… никто не пострадал. Хорошо, я не буду его трогать… Ничего я не буду!
А самое странное, Ева – когда я рассказываю о своей этой… любви. На меня все смотрят, как на неприятность.
- Кто - все?
- Женька, ты – да, ты тоже. И вот я еще с одной знакомой про него поговорила. Глядят, мало что, как на идиотку. Еще такие лица, как будто я стою и поливаю их чем-то… неприятным. Как будто я им больно делаю. Или противно. Скорее, противно. При чем, понимаешь – если бы я стала говорить, что я его хочу. Ну, физически. Себе хочу. Женить на себе. Роман с ним хочу. Они бы поняли! Пошли бы советы, разговорчики. Все бы такие меня поддержали. А как только я говорю – я полюбила человека, и ничего от него не хочу, но счастлива. Начинают рассматривать, как убожество какое-то.
- А потому, что ты врешь – жестко говорит Ева.
- Даже если я и вру, зачем на меня так смотреть? Они так реагируют, как будто я ИХ хочу заставить его любить.

А Василиса-то говорит, кажется, сама с собой. Коричневая бутылка с пивом застыла на полдороге к ее губам.

- Я ничего не буду, но пусть я буду знать, что я ему нужна, и что он… Он рад. Вот. Евка, я такая дура.
- Я тоже. А, может, разберемся? А, может, эту сову разъясним?
Василиса машет на Еву бутылкой.
- Ты что! Нельзя! У него знаешь, какие обстоятельства!
- Какие?
- Да такие, что только меня там не хватало.
- А ты точно не хочешь быть святее всех святых?
- То есть?
- Ну, ты сама с собой играешь в светлые, безгрешные чувства. Я тебе скажу так. При случае ты зажмешь этого мужика в темном углу, и никакое его «обстоятельства» тебя не остановят.
Василиса говорит:
- Он не позволит. Это очень обидно. Но это хорошо. Ладно, я высказалась, а пиво даже и до половины не выпито.
- Щас Ден придет злой, и выпьет.
- А чего он злой?
- Да я вчера все деньги пропила.
- Ой. Ну, это ты зря.

В прихожей звенит звонок.
Василиса быстро ставит на стол пиво и оглядывается по сторонам уже слегка косыми глазами.
Ева идет открывать.
На пороге папка.
- Привет, доча. На чай не прошусь, пусти меня к внучке. Вот пять тысяч – доживешь?
- Ой, пап… - говорит Ева – это даже как-то много.
Уже Марка бежит, уже на руках у дедушки. А на лестнице шаги. Приоткрывается дверь, появляется боком Денис, в руках у него куча каких-то набитых пакетов.
Папа отдвигается в сторону и смотрит, как Денис протискивается в двери, ставит на пол пакеты – там явно продукты. Денис останавливается, как столб. Папа говорит ему:
- О, зять. Ну, привет.
- Здрассьте… - отвечает Денис.
- Мамонта домой приволок? – интересуется папа.
Маринка слезает с дедовых рук и начинает теребить пакеты.
- Деня, ты купил продукты? – обалдев, спрашивает Ева.
- Ну так мы же должны что-то есть – отвечает он.
- Доча, ну-ка, иди-ка ты сумки разбирать – говорит отец – а мы с зятем покурим.
Денис как-то съеживается, но кивает.
- Да курите на кухне, там Васька накурила.
- То есть? – не понимает Денис.
- Ну, она пришла, приволокла буквально груду пива, и сказала, что влюбилась безответно.
Прикинь? В кого, интересно?
- Да пошли в подъезд, Дениска! – говорит папа, и даже чуть подталкивает Дениса.
- В кого влюбилась? Василиса? Да вас, теток, не поймешь! – говорит Денис, и они с Евиным отцом уходят, а Ева идет разбирать пакеты. На кухне сидит печальная пьяная Василиса, которая присоединяется к хозяйственным делам.