Умри, чтобы проснуться

Б-р-р-р... Дебора Уиллз поспешно закуталась в белое меховое манто, любезно поданное расторопным стюардом. Холодало ,  но уходить с палубы  не хотелось. Где-то далеко внизу неспешно дышал океан, суровый, безразличный к ползущей по нему крохотной букашке парохода, который еще только несколько дней назад, в порту, казался грандиозным творением рук человеческих. И хотя также мерно, как в первый день, гудело раскаленное сердце машины, также яростно винты за кормой пенили воду, ничто не помогало - пароход постепенно, день за днем, растворялся в серой неприветливой пустыне океана.

Дебора любила часами стоять на палубе и растворяться вместе с ним, становиться бесплотной, невидимой и бесконечно свободной. Тогда она могла все: летать вместе с облаками, вздыматься вместе с крутобокими стенами волн, опускаться в темные глубины и подниматься вверх, до самого солнца, до самых звезд. И еще ей хотелось петь. И она пела. Пели волны, пели звезды, целуясь ночью с волнами, а ревнивый ветер рвал в пену верхушки волн и бросал их в лицо Деборе. А потом подхватывал ее и ...

- Прошу прощения, леди Уиллз. Вас ждут в салоне, - прошелестело сзади.

Сказочный мир, сотканный ветром и волнами, рассыпался фейерверком прозрачных искр, вдребезги разбитый голосом стюарда. Опять, опять, опять... Куриные разговоры, куриные мысли. Старые леди, похожие на наседок в своих кринолинах с вечными клубками в сумочках. Пожилые джентльмены, гордо несущие свои титулы и подбородки, Ну и немногочисленная желтоклювая молодежь. Курятник.

- Дебора, деточка, ну разве так можно? Тут так сыро. Молодой леди не пристало стоять одной ночью на холоде. Это так странно. Эти твои фантазии... Пойдем, деточка, пойдем,- Деборе стоило больших усилий, чтобы речь толстой миссис Пиксон не превращалась в кудахтанье. Она улыбнулась про себя и прошла к своему столику.

Уворачиваясь от раскаленных ошметков, еще недавно  бывших чем-то, что сейчас уже невозможно было опознать, Джад Карсон бежал по прыгающему под ногами пандусу на взлетное поле. "Взлет.. тук-тук, взлет.. тук-тук" - сердце трепыхалось уже где-то в горле. За мельтешащей в глазах красной пеленой он уже не видел, а только чувствовал содрогание земли, когда очередная болванка весом в несколько килотонн вырывала и бросала в закопченое небо то, что еще  секунду назад было самолетами, зданиями, людьми. Вой, визг, грохот... Вкус земли и крови во рту... Встать, солдат, вперед, вперед... Взлет..тук-тук, взлет.. тук-тук... Наконец под ногами бетон рулежки. За дымом и вихрями песка ничего не видно, но он-то знает каждый миллиметр, только бы добежать, только бы взлететь, только бы, только бы... Наконец сквозь дымную пелену прорвался знакомый серо-зеленый всплеск - он, родной. Пять секунд - вскочить на крыло, откинуть прозрачный колпак, кресло, ремни, штурвал на себя...

Акиро Катава в последний раз провел по отполированному до зеркального блеска лезвию сеппукку и взялся за вакатаси. Сеппукку лежал на гладкой циновке, холодный, тяжелый, грозный в своей беспощадности. "Да, такого меча нет даже у сегуна," - с гордостью и грустью подумал Акиро. - "Жаль, что у меня нет сына. Кому он достанется? Нет, он верно служил мне все эти тридцать лет. Пускай меня предали, но я его не предам."

- Тагава Йоки! - Акиро даже не повернул головы. Он знал, что Тагава все это время тихо стоял за его спиной, ни словом, ни жестом не выдавая своего присутствия, как и подобает настоящему самураю. - Когда придет время, я хочу, чтобы ты задержался на пять секунд перед тем, как сделать то, что ты должен сделать.

- Да, учитель. Но...

- Это моя последняя просьба.

- Да, учитель.

- Теперь иди. Я должен побыть один. Ты, я думаю, тоже.

За спиной Акиро не раздалось ни звука, но он знал, что ослушаться его Тагава не мог. Плечи старого самурая опустились, но руки, которые начали полировать клинок вакатаси, не дрогнули.

- Ведьма! Ведьма! Дьявольское отродье! Ведьма! На костер ее! На костер!

- Проклятая колдунья! Ведьма! Ведьма! Ведьма!

- Огонь! В огонь! На костер ее!

Сельма сжалась в один тугой комок ярости и страдания. Все тело ее вопило от боли: сломаные пальцы, раздробленные ступни, лицо - сплошной синяк, да еще эти веревки, безжалостно затянутые палачами на запястьях и лодыжках. Но плотно сжатые губы не выпустили на потеху толпы ни одного звука. Она молчала. Не плакала, не вопила о пощаде, не молила бездушную толпу о снисхождении. И когда в телегу, на которой ее везли, и в неё саму полетели камни и палки, она медленно, сжав зубы, встала на свои изуродованные ноги. Толпа затихла. Сельма подняла связанные руки. Передние ряды, только что напиравшие прямо на телегу, отшатнулись назад. "Проклянет, сейчас проклянет," -  зашелестело в толпе. Сельма молчала. Руки задрожали, но она нечеловеческим усилием подняла их еще выше. Губы ее зашевелились. "Проклинает, проклинает..." - все громче шелестело в толпе. И наконец нервы не выдержали. С криком и воем, давя упавших, затаптывая стариков и женщин, толпа отхлынула от повозки и, вопя от ужаса, стала рассеиваться по кривым и грязным улочкам. Сельма рухнула на дно телеги. Боль взорвалась во всем теле, окатила кипящим свинцом каждую клеточку измученной плоти. И только тогда, когда деревянные колеса загремели по булыжникам площади, она подняла голову.

Бал оглушал. Вальс метался под потолком, вылетал в окна и возвращался обратно, приправленный ветром и солью. Бриллианты дам играли в солнечные зайчики с зеркалами, а тысячи свечей любовались своим отражением в столовом серебре. Фейерверк музыки, водопад света, вздохи летающего шелка и снова, и снова, до головокружения. Это было сродни сказке - быть нежно-невесомой, легкой, как перышко альбатроса, танцующее над волнами. Музыка пьянила, ослепляла, увлекала за собой. Там та-та-та-да та-та-да та-там та-да-дам...

- Деточка, обратите внимание - да-да, вон там, левее. Весьма достойный молодой человек... приличное состояние... Прекрасная фамилия...  И заметьте - племянник самого лорда Гроузберри. Дебора! Вы несносны! Вы совершенно не слушаете! Деточка, вы так никогда не выйдете замуж, уж поверьте вы мне. Миссис Пиксон уже выдала трех дочерей и пять племянниц, она знает, что говорит!

Дебора прикусила язык и проглотила первые два-три ответа на тираду миссис Пиксон.

- Деточка, что с вами? Вам дурно? - засуетилась та.
- О, да, миссис Пиксон, - ухватилась за это предположение Дебора. - Легкая дурнота. Здесь так душно, а я много танцевала. Я выйду на палубу. Простите.

Прежде, чем миссис Пиксон успела придумать очередное нравоучение, Дебора выскользнула из залы.

Дебора заблудилась. Это было смешно - заблудиться на верхней палубе, которую за несколько прошедших недель она уже выучила наизусть. Но сейчас потерявшейся в плотной пелене тумана Деборе было не до смеха. Туман глотал звуки, выпуская из своего вязкого чрева только невнятные вздохи и шорохи. Даже могучее, неумолчное дыхание океана не пробивалось сквозь эту завесу. Свет рассеивался размытыми пятнами. На мгновение Деборе показалось, что мир застыл, а она сама - всего лишь мошка, тысячелетие назад опрометчиво уснувшая на стволе сосны и очнувшаяся в капле янтаря. И если бы не легкая вибрация палубы под ногами, напоминающая о том, что моторы еще работают, иллюзия была бы полной.

Дебора подавила минутную панику и задумалась. Звать на помощь было неловко. Она затаила дыхание и прислушалась. Да, музыка определенно звучала, но вот откуда - определить никак не удавалось. Дебора вздохнула и наощупь начала пробираться к ближайшему туманному кругу света. Шаг, два, три... Фонарь оказался неожиданно близко и Дебора со вздохом  облегчения схватилась за стойку.

- Неужели в зале так мало света, что вы решили унести еще и этот фонарь? - насмешливый голос из тумана заставил Дебору вздрогнуть и обернуться.

- Кто здесь? - голос ее почти сорвался на писк.

- Извините, мисс, что напугал Вас. Я всего лишь скромный пассажир, любующийся в одиночку прекрасным видом на туман. За неимением лучшего, разумеется.

- Ну, если Вы не туманный фантом, то меня зовут Дебора Уиллз. Это на случай, если Вы, как и я, любите знать, с кем разговариваете. - Деборе было досадно, что обладатель насмешливого голоса так легко заметил ее испуг.

- Простите мою невежливость, мисс Уиллз. Стэнфорд Майдингтон к Вашим услугам.

- Вы англичанин?

- Нет, мисс, американец. А почему, простите, такой интерес? Вы общаетесь исключительно с англичанами?

- Просто Вы появились в лучших традициях добротного английского привидения. Только вот время не выдержали - сейчас, если я не ошибаюсь, что-то около десяти, но никак не двенадцать, - рассмеялась Дебора. - И я до сих пор Вас не вижу.

- Нет, я все-таки отменный невежа. Тысяча извинений! - туман сгустился и Дебора увидела молодого человека лет тридцати пяти. "Такой обычный, ничего особенного," - мелькнула нечаянная мысль.

- А вот вы очень красивая, - вдруг сказал он.

Дебора вздрогнула.

  - Нет-нет, ничего магнетического. И мысли я не читаю, не бойтесь. Просто у Вас на лице отразилось такое разочарование...

"Боже мой, как стыдно!"

- Мистер Майдингтон, ничего личного! Я же все-таки ожидала увидеть привидение!

- Вы очень находчивы. И умны. И красивы. Что же такое совершенство делает на палубе, одна, в  тумане? Сбежали с бала и ждете своего принца?

- К сожалению, я забыла оставить ему свою туфельку, - в тон парировала Дебора. - Так что придется подождать следующего бала. Да, кстати, а где мы находимся?

- Интересный вопрос. Насколько я помню, где-то в Атлантическом океане. Если точнее, то по правой стороне носа нашего судна. Смотрите, туман начинает редеть. Очень кстати, если мы хотим определить наше местоположе... О боже!!!

Крик Майдингтона, удар колокола, оглушительный грохот и надсадный мучительный треск раздираемого чего-то сбили Дебору с ног. Палуба тяжело вздрогнула под глухими ударами чего-то массивного и перед глазами еще не испуганной, но совершенно растерявшейся девушки проредившийся было туман сгустился в монолитную массу, надвинувшуюся на корабль. Скованный мозг Деборы даже не пытался управлять окаменевшим телом. Она стояла и смотрела, как от этой массы отделяются огромные глыбы, как они катятся, падают, раскалываясь на куски и разбивая вдребезги палубу, снося носовые постройки. Резкий крен корабля бросил ее на пол и боль в плече, в которое попал особо вертлявый осколок, вернула ее к действительности. В ушах как будто лопнул плотный ком грохота и Дебора услышала панические вопли, неистово гудящую сирену и наконец осознала, что этот белый кошмар - не порождение тумана, а огромная глыба плавучего льда.

"Айсберг по правому борту!" - в подтверждение ее мыслей захрипело из мегафона. - "Без паники! Всем на левый борт!"

"А где же Майдингтон?" - мелькнуло в голове Деборы. Она судорожно огляделась и увидела неподвижную фигуру в шагах пяти от себя. Дебора попыталась шагнуть, но еще один сильный толчок снова бросил ее на пол. Не вставая, она подползла к лежащей фигуре. Он не дышал. Дебора потеряла сознание.

Распарывая плотные клубы дыма, маленький самолет несся по взлетной дорожке. Джад сосредоточился на одном - взлететь.  Казалось, стоит оторваться от земли - и все, спасен. Сквозь дымную мглу Карсон разглядел бегущие к самолетам силуэты, припадающие к земле при каждом взрыве. "Давайте, ребята, давайте!" - шептал Джад сухими, пыльными губами. - "Давайте, мы им покажем! Взлет, ребята, взлет!" Шлем хрипел что-то неразборчивое. Карсон прислушался. "Я - башня! Я - башня! Немедленно, всем кто меня слышит - взлет! Повторяю - всем, кто меня слышит - взлет!"

"Башня! Башня! Я - Кей-восемнадцать. Слышу вас. Есть взлет. Повторяю..." - Карсон привычно бросил в эфир свой рапорт. Он сосредоточисля на приборах, скорость росла. Еще, еще двадцать, пятнадцать, десять, пять секунд и...

"Есть взлет!" - в последнее мгновение успел подумать Карсон.

Акиро не зря выбрал это место. Скала была голой и каменистой, но она так далеко выступала в море, что стоя на ее верхушке казалось, что ты летишь над пенными бурунами волн, яростно бодающих камни у подножия. Гул и рев долетали и сюда, но они не могли нарушить покой  Акиро. Сейчас никто не мог, да и не посмел бы помешать ему. Акиро стоял на коленях на белой циновке, расстеленной прямо на голых камнях утеса, в снежно-белом распахнутом кимоно, с непокрытой головой. Взгляд его был прикован к горизонту, туда, где солнце неумолимо погружалось в кроваво-красный океан. Большая часть диска уже скрылась в волнах, когда старый самурай взят сеппукку, который, словно раненый, был замотан посередине белой повязкой.

Тагава беззвучно, словно по сигналу, подступил сзади и встал в шаге от учителя. Лицо его было каменным и только костяшки пальцев, сжимавших ритуальный вакатаси, белизной не отличались от кимоно Акиро.

- Я верно служил своему сегуну. Все знают это. И он это знает. Но он оскорбил меня. Он предал меня. На оскорбление настоящий самурай отвечает смертью - врага или своей. Я присягнул ему тридцать лет назад и не могу нарушить своей клятвы, не покрыв себя несмываемым позором.  У меня только один выход - благородное харакири. Тагава, мой ученик и соратник, готов ли ты? Помнишь ли мою просьбу?

- Да, учитель.

Руки Акиро, привыкшие держать меч за рукоять, неловко обхватили середину лезвия. Мучительный выдох. Рывок сверху вниз. Еще один - слева направо. Тагава сделал шаг вперед, взмахнул вакатаси и застыл, выполняя последнюю волю учителя. Акиро последним нечеловеческим усилием выпрямился и швырнул окровавленный меч со скалы в океан. Вакатаси опустился.

- Не надо.

Палач отшатнулся от неожиданности.

Когда грубые руки вытаскивали ее из повозки, Сельма молчала. Когда втащили на эшафот и швырнули на кучу хвороста, она лишь сжала зубы. Пока привязывали к столбу, она лишь улыбалась разбитыми, бесформенными губами.

"Свихнулась ведьма, с ума сошла." - шептались в толпе.

Палачи только плечами пожимали - мало ли несчастных  милосердно сходили с ума, оказавшись на этом месте. И только тогда,  когда палач подошел к ней с красным колпаком, чтобы закрыть глаза, Сельма  первый раз заговорила.

- Не надо.

Палач отшатнулся от неожиданности, но колпак одевать не стал.

Бейлиф, во всем черном, как в трауре по всем загубленным здесь душам, со свитком в руках поднялся на эшафот.  Неторопливо развернув свиток, он провозгласил:

"По всемилостивейшему повелению Государя нашего и решению святейшего соборного конклава предать примерному наказанию через бичевание и сожжению на костре Сельму, урожденную Шантонель, за незаконное практикование ведовства, заговоров, насылание порчи...

... месяца третьего года колдовством увела мужа из лона семьи - свидетельствует почтенная Эргаста Тенболт...

... отвернула сына от матери и заставила прислужничать себе и дьяволу - свидетельствует почтенная Маго Рентьер...

... наслала порчу...

...колдовством сгубила урожай...

"Увела мужа, куда там", - вспоминала свои прегрешени Сельма. - "Этот старый боров так и норовил залезть под юбку и без всякого приворота. Но не может же допустить почтенная корова Эргаста, что от ее десяти пудов и так сбежит любой нормальный муж."

"Отвернула сына..." - Сельма вспомнила несчастного избитого малыша, прижавшегося к ее двери и смотревшего затравленным волчонком. Две недели терпения и ласки потребовалось только на то, чтобы его помыть. И как потом, через полгода, его с воплями отрывали от   ее юбки, чтобы отдать обратно матери. "Ведьма Рентьер" от которой даже собаки сбегали через неделю от скотского обращения. А вот теперь - почтенная Маго Рентьер, извольте слушать.

Дальше Сельма уже не слушала. Список ее преступлений достаточно длинен, но в нем нет ничего, за что ей было бы стыдно. Больно - да, больно было. Все те, кому она не смогла помочь, не успела, не хватило сил. Но ничего, она скоро с ними встретится и попросит прощения. Они добрые люди, они поймут и простят. И заступятся за ее несчастную душу, лишенную права и возможности делать добро.

Бейлиф уже давно закончил свою обвинительную речь. Трижды он вопрошал народ о помиловании и трижды ответ был один - "Огонь!" И палач уже зажег свой факел, и сучья под ногами уже начали трещать и корчиться от жара, а Сельма все стояла с улыбкой на запекающихся губах, прямая и строгая, и смотрела куда-то далеко-далеко.

Там, в сияющей дали, на белой дороге, ее манил к себе кто-то с ласковой всепрощающей улыбкой и мудрым, добрым взглядом. А за ним, там, еще дальше... Да, она не ошиблась! К ней бежали они, все, родные, любимые... Сельма протянула руки и побежала им навстречу.

Дебора очнулась от боли и холода. Дрожа, она пыталась подняться на ноги, но они не слушались. С левой рукой тоже что-то случилось - она болела и не двигалась. Стиснув зубы, Дебора открыла глаза. Откуда-то снизу доносились нестройные крики и плач, но треска и  грохота не было. На палубе еще валялось ледяное крошево, но белая стена исчезла. Тело Майдингтона тоже исчезло, но Дебора этого даже не заметила. Крен был очень явственен и Дебора, наконец поднявшись, еле устояла на ногах. Кое-как подковыляв к поручням, она увидела всю картину панической безнадежности, на которую способны люди в момент полного отчаяния. Несколько шлюпок не могли вместить всех пассажиров тонущего судна. А то, что оно уже тонет, не вызывало сомнений - океан, на который Дебора привыкла смотреть с огромной высоты, плескался на уровне нижней палубы, правая половина которой уже полностью ушла под воду. Корабль еще раз качнуло, раздался какой-то глухой гул - Дебора поняла, что сломались внутренние перегородки - крики и вопли на нижней палубе достигли апогея и вдруг затихли. И Дебора услышала тот самый вальс, под который она кружилась ещё только несколько часов (или всю жизнь?) назад. Дебора оглянулась и увидела оркестр, в полном составе вышедший с инструментами на верхнюю палубу и капитана в парадной форме, небрежно закуривающего трубку. "Он же не курит, - мелькнула мысль, и тут Дебора все поняла. - Это конец!"

И в этот момент стонущий скрип прокатился по судну, крики и вопли поднялись до оглушительной ноты, огромный корабль накренился на нос, люди покатились по палубе и последнее, что увидела Дебора, был огромный винт, бешено и бесполезно вращающийся в воздухе.

Ди Ви открыла глаза, неторопливо потянулась и сняла с запястья прозрачную полоску контактора, который прервал цепь в тот момент, когда остановилось ее сердце.  Она не спеша поднялась, включила стереоплатье и шагнула через молочную стену в предзал. Ди Кей, Ай Кей, и Си Ши ждали её. Молодые, красивые, как всегда. Над ними переливались перламутром розовые буквы "Поздравляем с двухсотлетием!"

- Дорогая , ты в порядке? Как тебе в первый раз?
- Это замечательно! Я даже не понимаю, почему наши предки отказались от этого столько веков назад! Ведь умирать - это так интересно!