Мальчик умрёт

Объятья ночного кошмара бесшумно разомкнулись, выпуская ребёнка в серый мрак тесной комнаты. Утро в этот раз встречало его необычно: вместо привычной небесной голубизны с редкими облачками окно сегодня занимала однородная молочная пелена. Разбросанные вокруг детской кроватки солдатики и кубики, светильник с мордочкой пчёлки на тумбочке, постер «Корпорации Монстров» на стене, письменный стол с фломастерами и альбомами на нём – всё было подсвечено зловещим светом, кто-то будто смыл с окружающего мира краски, и эти вещи более не привлекали малыша.
- Мама! – позвал мальчик и сразу же испугался своего звонкого голоса, разорвавшего абсолютную тишину. Он прислушался, но квартира молчала: ни звона посуды с кухни, ни родительских голосов, ни балалакающего радио.
- Мама! – ещё настойчивее позвал мальчик, поднимаясь в кроватке на ноги и держась ручонками за деревянные прутья. Он прислушался снова и понял, что даже город сегодня немногословен: ни шума машин, ни далёкого грохота поездов, ни даже сирены скорой помощи или милиции. В деревне у бабушки, где не было всего этого, малыша окружал шелест листвы, пение птиц, жужжание насекомых. Но сейчас он даже этого не слышал.
- Мама! – ребёнок заплакал. Он не кричал, не хныкал, просто беззвучно скривился, сощурился, выдавливая слёзки. Он смотрел через наполовину прикрытую дверь в коридор, где было ещё темнее и страшнее. И оттуда не доносилось ни звука.
В обычное время у кого-то на верхнем этаже постоянно играла музыка, которая часто не давала спать мальчику днём. Также под окнами квартиры велись строительные работы, там частенько что-то стучало, жужжало или грохотало. Но сегодня улица молчала, словно город погрузился в глубокий траур.
Мальчик решил, что мама спит. Такое уже бывало, поэтому ему захотелось самому отыскать её. Он умел выбираться из кроватки, хоть это и выглядело довольно опасно, да он и сам боялся, но бездействие пугало его ещё больше. Мальчик крепко вцепился в перила, одну ножку перекинул через них, с кряхтением перевалился через край и плюхнулся на попу. Ковёр смягчает падение, но ему всё равно было больно и обидно. Маленькое сердечко быстро колотилось, на лбу блестели капельки пота, а из глаз с новой силой ударили слёзы.
- Мама! – он выбежал в коридор, смешно переставляя босые ножки по скользкому паркету, ускорился, преодолевая тёмноту до следующего просвета.
Мальчик навалился на дверь, ведущую в родительскую спальню. Здесь тоже всё было залито серым светом. Постель аккуратно застелена, на столике возле кровати часы. Взгляд малыша остановился на них, ребёнок некоторое время раздумывал над тем, что не так с этими часами, а потом вдруг понял, что они не тикают, как обычно, а стрелка не двигается. Его сковал ужас, он снова начал звать маму, побежал на кухню, потом в туалет, в ванную, но в квартире никого кроме него не было.
Что делать и что будет – эти вопросы застыли в тишине молчаливыми изваяниями. Мальчик не нашёл ничего лучше, чем вернуться в кроватку. Там он залез под одеяло и тихо плакал, иногда замолкая, прислушиваясь. Он хотел что-нибудь услышать. Он боялся что-нибудь услышать. Он надеялся что-нибудь услышать. Он страшился ничего никогда больше не услышать.
Где все и что происходит – это вынудило его опять спрыгивать с кроватки и залазить на подоконник. Мальчик смотрел на улицу с седьмого этажа, от его взволнованного дыхания стекло покрылось запотевшими пятнами. Но и без них он ничего не видел. Пару серых машин на стоянке перед домом, несколько скамеек и мусорных корзин рядом с подъездами, такие же неподвижные деревья. Окна в доме напротив тёмные и мёртвые. Как и весь город.
Мальчик переживал всё больше и больше. Он не понимал, что случилось с миром, и боялся понять ещё сильнее.
Он снова залезал к себе в кроватку и плакал. И снова выбирался из неё, предпринимая новые попытки отыскать надежду на что-нибудь и отогнать страх.
Как мама могла его бросить? Где все люди? Почему так всё страшно?
Вскоре мальчику захотелось есть. Он всё также боялся темноты и тишины, но организм требовал пищи несмотря ни на что. Мальчик долгое время терпел голод, урчание в животе. Когда боль стала самой приоритетной проблемой, он сдался, и пошёл самостоятельно искать еду на кухню. Его режим питания уже сбился, и он не в силах был вспомнить, что обычно ест в такое время – творожок, кашку или сразу бутылку с детским молоком. За окном уже совсем стемнело, ни одного огонька в городе. И это сильно волновало малыша, потому что ему не хватало роста, чтобы включить в комнатах свет.
Из холодильника он с помощью черпака скинул на себя бутылку с молоком, она стукнула его по лбу и звякнула о плитку. Ему повезло, что она не разбилась. Поплакав от боли, он всё же взялся открывать её. В итоге разлил половину содержимого, но остальное жадно выпил. Молоко было очень холодным (мама обычно кипятила его) и каким-то невкусным (мальчик не знал, что оно ещё бывает просроченным). Тем не менее, голод был утолён.
Темнота наступала, а ребёнок уже выплакал все слёзы, поэтому пришло время бороться с ней. Он не мог придумать, как включить свет, но знал другой способ, который его уже давно привлекал. Коробок со спичками лежал рядом с плитой, до него несложно было дотянуться. Также мальчику удалось найти свечку в шкафу. Он никогда ещё не пользовался спичками, но всегда хотел. Огонь манил его своей загадочностью и красотой. Но родители почему-то запрещали ему играться с ним.
Сначала неудача сменялась неудачей. То спички ломались, то их головки крошились. Но вот одна из них ярко вспыхнула, отчего мальчик с криком выронил её, испугавшись. Она упала на кучку использованных спичек, задымилась и огонёк погас. Но надежда осталась. Мальчик понял, как пользоваться коробком, зажёг новую и некоторое время наблюдал за пламенем, пока оно не дошло до его пальчиков. От боли он выронил спичку, закричал и плакал долго-долго, пока комната совсем не погрузилась во тьму. На ощупь очень осторожно он зажёг новую спичку и вскоре фитиль свечки разгорелся, наполняя комнату запахом воска и прыгающими тенями.
Со свечёй было ещё страшнее сидеть в тихой и тёмной квартире. Мальчик ещё какое-то время рыдал от горя и испуга, злился на маму и одновременно с этим мечтал о её возвращении.
Несколько часов спустя он извлёк из холодильника пачку масла. Хлебница на столе пустовала, а он знал, что масло мама намазывает на хлеб, поэтому мальчик просто ел масло руками. Чуть позже его стошнило, есть он больше не хотел. Хотелось спать, но засыпать было очень страшно.
Тогда мальчик вспомнил про телевизор. Он долгое время возился с ним (папа обычно не подпускал к нему сына, боялся, что тот сломает его). И вскоре догадался, что нужно нажать кнопку рядом с красной лампочкой. На экране появилась студия новостей. И кресло ведущей. Кресло пустовало. Мальчик стоял перед экраном, свечка горела за его спиной на столе. Телевизор молчал. Даже синяя полоска субтитров пустовала. Экраны вдалеке на заднем фоне ничего не показывали. Словно весь мир оставил мальчика одного.
Малыш пронзительно закричал, закрыв ладошками глаза, упал на пол, упёрся лбом в пол, поджав колени. Так и сидел, громко всхлипывая и подвывая. Он пытался говорить, жаловался кому-то на свои проблемы, спрашивал, где мама, просился к ней, словно его держали здесь силой. Ему не хватало слов, чтобы выразить свой страх и свои желания. Но было понятно, что ему хочется вернуть себе всё, что было.
Проснулся мальчик ранним утром, когда свеча догорела, а за окном было всё также серо. Косточки болели от длительного лежания на холодном полу. Мальчик хотел плакать, но не находил в себе сил. Голова налилась тупой болью, веки одеревенели. Он не находил себе места в пустой квартире, просто лёг на диван и смотрел в потолок.
Щёлк.
Малыш прислушался, поморгал. Он отчётливо слышал щелчок. Что же это могло быть? Как давно он уже не слышал никаких звуков в этом сером мире!
Щёлк.
Мама вернулась! Или папа! Хоть кто-нибудь!
Иииииии! – пронзительно скрипит входная дверь, впуская в квартиру ещё более холодный воздух. Занавески на окнах начинают колыхаться. Мальчик плачет от радости и бежит в коридор, в прихожую.
- Мама! – вне себя от счастья визжит ребёнок, увидев в дверях женщину среднего возраста, такую знакомую, такую родную, такую любимую, такую святую. – Мама! – он бежит к ней, бежит спотыкаясь, и даже не замечая этого. – Мама! – он рыдает, страх сменился радостью, а теперь сменяется злобой. Как она могла бросить его на целую ночь?
- Ой, мой маленький! Ой, мой хорошенький! – подхватывает его на ручки мать. Она улыбается ему, целует в щёку. – Бедненький, так испугался, наверное! Маленький! – Она крепко обнимает его. – Всё хорошо, всё хорошо, успокойся. Мама с тобой, мама рядом. – Он не отпускает её, уткнувшись личиком в её плечо, боится выпустить из рук это тепло, эту любовь. – Маленький мой глупыш, не надо плакать, всё хорошо. Мамочка вернулась.
Она несёт его в детскую кроватку. Пытается положить его, но он начинает верещать, не отпускает её, крепко вцепившись в одежду и волосы.
- Ой, ты мой трусишка зайка серенький, - усмехается женщина, баюкая ребёнка на руках. – Баю-бай, баю-бай, лю-ли-лю, лю-ли-лю, за-сы-пай… А-аа-а, баю-бай, все игрушки спят, все детишки спят, почему не спишь, баю-бай… глазки хотят спать… а-аа-а, у-лю-лю… баю-бай…
Мальчик закрывает глаза. Несмотря на утро, на сбитый режим, на взбудораженность он погружается в дрёму. Он радуется жизни, радуется спасению, всё восстановилось, всё теперь хорошо. Он чувствует тепло матери, как она качает его, и ему больше ничего не надо.
А потом мама открывает гигантский рот, полный огромных гнилых зубов и откусывает мальчику голову.