Эпилог

Это конец войны.
Несколько лет в аду.
Только дождись меня,
Я по воде приду,
Я по воде...

(с) Зоя Ященко

 

Эпилог

Если проснуться на рассвете, можно увидеть другой мир, полускрытый в тумане – с запахом свежескошенной травы посреди большого города, с нечетким контуром замковой башни где-то вдалеке затерявшейся между небоскребами, с чьим-то смехом и пением, разносящимися глухим эхом. Если проснуться на рассвете, распахнуть глаза и броситься в эти туманные улицы с крыльца как в парное молоко, можно весь день чувствовать себя счастливой, обласканной прикосновением полупрозрачных ладоней междумирья. Если…

Если выкинуть из головы туманы на песчаном морском берегу. Если не просыпаться каждое утро с комом в горле от того, что опять ничего, совсем ни-че-го не снилось. Если не думать о том, что все чаще и чаще по вечерам глаза останавливаются на кажущейся соблазнительной пластинке с белыми таблетками снотворного.

Женщина, которая выросла из угловатой девочки с острыми коленками, шагнула со ступенек, на ходу равнодушно поправляя и без того идеально уложенную прическу. Вместо альбома с карандашами в сумочке теперь лежали ежедневники, бумаги, договора, визитки, пластиковые карточки от напоминающих раскормленных лягушек банкоматов – все то, что теперь прочно ассоциируется с образом деловой женщины. Что-то исчезло вместе с детскими снами тогда, много лет назад, сделав ее спокойней, циничней, жестче, отчаянней. Она больше не верила в желания загаданные нападающую звезду и сны в ночь на пятницу, в расцветающий июльской ночью чудесный цветок и в сурового Оберона с прекрасной Титанией. Что-то исчезло, надломив спокойную веру в чудеса и небылицы, которую девочка выплескивала на окружающий мир в детстве, приводя сверстников в восхищение, а взрослых в замешательство.  Все, что было у нее теперь в жизни – результат реального труда и определенной последовательности действий, заранее спланированных и скрупулезно осуществленных. Лимит чудес был превышен, когда облик вернулся ко Змею, а на последнем берегу вырос дикий лес – чего можно было желать после этого? Сказка закончилась, вышла до дна, испарилась вместе с сумасшедшими фантазиями, несовместимыми с реальным миром. Вот только тоска осталась. Дикая, глухая, постоянная – иногда привычная и уютная, как серая шаль в холодный вечер, иногда колючая и болезненная как свернувшийся клубком еж. Что ж, первый закон реальной жизни – за все надо платить.

Приземистая машина приветственно мигнула фарами, ровно заурчал прогреваемый мотор, руки повторяли привычные, доведенные до автоматизма движения. Все было правильно. Как должно быть. Как может быть. Только что делать с тем, что теперь любые, даже самые правильные и нужные дела, и самые безрассудные поступки, вызывают не ощущение полета, а неисчезающую тяжесть, как будто проглочен очередной камень, притягивающий к земле – даже в свободном падении с еще нераскрывшимся парашютом, даже при щелчках камер во время участия в благотворительной донорской акции, даже после сдачи сложнейшего и интереснейшего проекта на любимой работе. Что делать, если жизнь не приносит радости? Спокойствие, удовлетворение, осознание правильности, адреналин или стыд, но никак не счастье?

Она прикрыла глаза на минуту, поражаясь глупости пришедших в голову мыслей – ей ли не знать, что счастье понятие субъективное и нематериальное. А когда открыла – в глаза бросилось только что-то ярко-алое, воющее и скрежещущее, затем глухой звук удара и пустота.

…- Не бойся, – шепот из окружающего ничего. Женщина пожала плечами – ее сковывало странное равнодушие. – Просто поверь снова. Ты помнишь, теперь представь, что все опять реально – барашки на волнах, и солнце, и спеющие бананы вперемешку с цветущими яблонями в лесу. Вишневый цвет и плющ, увивающий старый дуб, вокруг которого пасутся олени, запах горящего вечером костра и звездное небо, закаты и рассветы, представь их опять – мы все еще ждем тебя.

Пустота окутывала ее, шепча что-то невнятное смутно знакомым голосом, затягивая внутрь себя, переваривая, прельщая чем-то давно забытым, пропылившимся в ее памяти за годы. Она только плотнее зажмурилась и пожалела, что  нечем заткнуть уши. Очень хотелось спать. Во сне ее ждало море - шелестящее, нежное, изменчивое, грозное, и неизменно живое – такое, которого не нашлось ни на одном курорте мира. Внезапно вспомнились просвечиваемые лиловым в лучах заката волны, ритмичный шепот прибоя, запах водорослей и свежести. И еще – чужие глаза и чужие крылья. Это было как первые мазки акварели на натянутом листе – потеки алой киновари и размытая водой лазурь, и золотая искра сквозь все это – последний отблеск солнца. Ее сознание водило кистью по воображаемой картине, вырисовывая мелочи, вымывая блики, добавляя густой краски в тени. И вместе с последним мазком пришло странное беспричинное сожаление, запахло мокрой бумагой и почему-то солью, а в лицо ударил ветер, как будто любовник, упрекающий за долгое отсутствие. Глаза сами распахнулись в изумлении.

Она сидела на корнях старого дерева, прислонившись к потрескавшемуся стволу, зажав в измазанных пальцах свою старую кисточку с обгрызенным кончиком, налетающий бриз трепал непривычно короткие волосы, по коленке тянулась длинная подсыхающая царапина, а в лежащем рядом альбоме подсыхал на солнце свеженаписанный закат. Сбоку упала тень. И повернуть голову смелости уже не хватило.

- Это твой первый нарисованный закат? Пожалуй, он – лучшее, что я видел. Хотя… Думаю, рассвет выйдет еще лучше.