Леший Глава 7. Перепряг

Глава 7. Перепряг

-Ох, не зря бабы судачат, - подумал Анемподист, когда едва вышел с просеки на луговину и увидел стоящую за лидкиными  огородами упряжку Ивана Михайловича. – Ежели бы по сельсоветской надобности, так на дороге у калитки бы и оставил, а раз от людей прячется, значит и вправду по надобности кобелиной.
 И Леший направился прямо через луг к деревне. Линия дальше шла по открытой местности, так что шагать по высокой траве не было нужды. По пути к крайней избе, в которой жила вдовой после того, как  после сильной простуды умер её муж Федот, Анемподист лихорадочно думал, какую бы учинить председателю шутку.
-Может колёса с его таратайки снять и в крапиве спрятать?
Мысль была свежей, но розыгрыш получался недобрым. Эта таратайка, так её называли все жители урочища, была своего рода достопримечательностью. Невесть сколько лет валялась она за кузней, пока однажды не наткнулся на неё взгляд председателя колхоза Ивана Степановича. Перед началом сенокоса завернул он в кузницу поторопить Степана с ремонтом сенокосилки, завернул по малой надобности за угол и увидел остов давно всеми забытой двуколки. И пока опорожнял переполненный мочевой пузырь, придумал, какой подарок сделать Ивану Михайловичу на именины.
Тут же забыв про сенокосилку, начал объяснять Фёдору, что и как надо сделать для обеспечения председателя сельсовета транспортным средством.
Тот идею понял сразу.
-Да не гомонись ты, Иван Степанович!  Сделаю всё в лучшем виде. Даже на рессоры поставлю, чтобы мягче ход был. У меня вон сто лет две рессорины валяются. Сам не знаю, от какого механизьму остались. Я отродясь таких при деле не видел, ещё от Матвеича остались.
Так на именины председатель сельсовета получил в подарок от колхоза удобную для разъездов по деревням двуколку. Запрягал в неё Иван Михайлович неторопкую старую кобылу Зорьку, которая ни для чего больше в хозяйстве не годилась, и уже внесена была в список отбраковки для выполнения плана по сдаче государству мяса.
Иван Михайлович отреставрированному золотыми руками Фёдора подарку рад был несказанно, чего не скажешь про Зорьку, которой на старости лет приходилось теперь вставать в оглобли и таскать по деревенским дорогам дребезжащую на ухабах двуколку с восседающим в ней председателем. А с наступлением зимы, когда тележку ставили под навес возле конюшни, стал Иван Михайлович разъезжать по своим сельсоветским надобностям на санках с высокой спинкой. И снова вместо  отдыха приходилось Зорьке лёгкой рысью, а чаще всего неторопливым шагом,  возить председателя. За свои долгие годы она хорошо изучила все деревенские дороги и безошибочно доставляла возницу к его дому, даже если сам он мирно спал после хоть и бесхитростного, но обильного угощения за нужную справку.
В этих поездках самым нудным для Зорьки было долгое ожидание председателя.  Ей бы прилечь на старости лет, вытянуть усталые ноги, но проклятые оглобли такой блажи не позволяли, когда председатель уходил в дом только на пять минут, о чём каждый раз говорил кобыле, похлопывая её по шее и набрасывая вожжи на колья изгороди. Но у людей и лошадей время текло, видать, по-разному, потому что, как себя помнила Зорька, хоть в часах она и не разбиралась,  минуты эти всегда были очень длинными.
От долгого стояния она то и дело переступала с ноги на ногу, то от безделья ковыряла копытами землю или смотрела, как прыгают по траве вдоль огорода серо-зелёные кузнечики или неторопливо ползают по длинным листьям осота по каким-то своим непостижимым для лошадиного ума делам божьи коровки.
Вот и на этот раз отлучка  возницы бессовестно затягивалась. Уже вся трава  в диаметре длинных ременных вожжей была выщипана и истоптана, а председатель всё не приходил. Зорька  нетерпеливо поглядывала в сторону дома, где скрылся хозяин, от недовольства даже фыркала и несколько раз негромко выдавала своё «иго-го!», намекая, что пора бы и домой собираться, но никто к повозке не шёл.
Между тем летнее солнце уже  засобиралось на ночлег, притуляясь опуститься за островерхие ёлки стоящего за деревней леса. А это значит, что домой добираться придётся в сумерках, чего кобыла очень не любила, поскольку острота зрения уже была не той, что в молодости, а из-за слепоты на вроде бы знакомой дороге  приходилось то и дело то оступаться, то спотыкаться, вызывая недовольство добрейшей души ездока.
Особенно не любила Зорька в темноте шагать через перелесок, что начинался сразу за Дерюгино. Там на полпути, у почти пересохшего Чёрного ручья, её всегда тревожило что-то непонятное, заставляя ускорять шаг и добровольно переходить на рысь. Никогда Зорька не встречала там ни медвежьих следов, не чуяла какого другого зверя, но непонятный страх всякий раз пробирался внутрь, будоража и пугая.
И когда надежды на скорое возвращение домой совсем было уже иссякли, Зорька увидела подходящего к ней Анемподиста. Она хорошо его знала, потому что не раз до того, как стала председательской, отряжали ее таскать столбы вдоль телефонной просеки. Кобыла обрадовалась Лешему и негромко приветствовала его коротким ржанием, повернув   опутанную ремнями уздечки  морду к подходящему человеку.
Анемподист погладил по загривку кобылу,  истомившуюся долгим ожиданием хозяина, о чем говорила истоптанная у изгороди трава, и начал распрягать лошадь.  Рассупонил,  распустил хомут, снял дугу, освободил оглобли, и повёл Зорьку вдоль огорода. Лошадь ничего не могла понять, когда ведя её под уздцы, Леший обогнул изгородь и привел  к тому же самому месту, только с другой стороны огорода. Просунул оглобли сквозь жерди, снова запряг Зорьку в двуколку, похлопал её по крупу и пошёл дальше своей дорогой.
Вскоре от дома появился и председатель. Он долго ходил возле Зорьки, хмельной головой старясь понять, как умудрилась лошадь встать таким образом, что сама оказалась на одной стороне изгороди, а двуколка  - на другой.
-Эх, ты бедная моя Зоренька! – приговаривал он. –Вон как заждалась распутного хозяина, как на паутах билась! Да как же ты умудрилась так в забор-то просунуться? Ой ты, бедолага моя, щас мы с тобой тут разберёмся...
Но разбирался Иван Михайлович долго, пока в его хмельную голову не пришло таки осознание того, что как ни крути, а придётся лошадь перепрягать. Этот добрый по натуре человек так и не смог даже предположить, что не лошадь виновата, а просто столкнулся он в очередной раз с проделками Лешего.