Зоркое сердце

Любовь Отраднева

(в соавторстве с Naru Osaka)

Зоркое сердце

Посвящается дражайшему соавтору

«Взяли понемножку от фильма, от комиксов, от мультфильмов, смешали в произвольном порядке, добавили щепотку ООС… И получилось, что получилось» (с) Нару. Ну, ещё и AU местами, конечно.
* * *
Внутри посольства Латверии было, как обычно, мрачно. Зелёный цвет повсюду не приносил с собой радости жизни, а казался тёмным и зловещим.
Леонард украдкой сравнивал своего шефа с его же парадным портретом. И удивлялся – оригинал теперь был даже лучше творения придворного художника, которому Виктор фон Дум заказывал изобразить то лицо, какое хотел бы себе вернуть. Ни железа, ни шрамов как не бывало. Фон Дум вернулся в тот облик, в каком пребывал до начала всех происшествий…
Но самым удивительным было даже не исчезновение шрамов и брони, оковавшей всё тело. Леонард замечал в шефе что-то новое, чего не было раньше. Что-то неуловимое – в лице, во взгляде… Что-то, чего Леонард не то чтобы никогда не видел, но даже предположить не мог его наличие у Виктора фон Дума.
– Ты закончил, Леонард?
При звуке этого голоса у Леонарда отлегло от сердца – хотя бы с ним фон Дум оставался самим собой.
– Да, сэр.
– Нам надо поторопиться. Утром я должен быть в Латверии.
…Не так давно видный латверийский бизнесмен Виктор фон Дум стал первым человеком в родной стране. Методы его прихода к власти были довольно далеки от демократических, но пока сильно никто не возмущался. Может, конечно, просто боялись – но, например, Леонард считал, что его шеф оказался на своём месте. Высшая власть словно была создана для него, а он – для неё.
Ему ничего не стоило превратить бедную маленькую Латверию в одну из богатейших стран мира – во всяком случае, всё шло к тому уже сейчас…
Виктор скользнул взглядом по своему парадному портрету – и Леонард внутренне встрепенулся, снова уловив в зелёных глазах это странное выражение. Мысли фон Дума явно были где-то далеко. Может, даже в Латверии, но Леонард мог бы поклясться, что сейчас фон Дум размышляет не о государственных делах. Но додумать эту мысль не получилось.
– Идём, Леонард.
Виктор развернулся и вышел из комнаты. Леонард молча последовал за ним.
…А в это время в Латверии, в отведённых ей комнатах, Алисия работала, как всегда, вслепую, на ощупь вылепляя дорогое ей лицо. И тут до обострённого слуха девушки долетел шум, переговоры… Судя по всему, король Латверии возвращался в свою вотчину.
И как всегда это возвращение было необыкновенно торжественным. Наверное, никто в целой Латверии сейчас не сидел дома, все высыпали на улицы… Все, кроме неё. Пальцы девушки на секунду замерли. Конечно, хотелось бы сейчас выйти… Если бы только она могла увидеть то, что творится вокруг. Увидеть его, о котором были все её мысли, чьи черты по её воле так легко проступали в бесформенной глине… Алисия подавила вздох, чутко вслушиваясь и наконец различая в общем шуме то, что и должно было послышаться. Шаги. Чёткие, властные… Она знала, чьи это шаги, и сердце стучало всё быстрее, руки вновь дрогнули, и Алисия поспешно отдёрнула их от неоконченной скульптуры.
Шаги замерли. Звук распахнувшейся двери, поток холодного воздуха, коснувшийся лица… Алисия знала, кто пришёл, кто стоит на пороге, но вдруг на мгновение ощутила себя неспособной говорить и двигаться – так и стояла, замерев на месте.
Шаг. Еще один, ещё… И вот он уже так близко, что слышно его дыхание.
Она его боялась, робела перед ним и до сих пор не очень верила, что он не сделает ей дурного. Но голос его прозвучал если и не приветливо, то спокойно и беззлобно:
– Здравствуй, Алисия. Скучала?
– Как и вся Латверия, – Алисия перевела дыхание.
– Но в работе время летит быстро, не так ли? – Дум окинул взглядом комнату. Похоже, Алисия совсем не покидала её за всё время его отсутствия.
– Я торопилась успеть к твоему возвращению.
– Да, и я вижу, что ты старалась не зря, – по его голосу Алисия поняла, что он уже видел её новое творение. И восхищён им – восхищения не мог скрыть даже металл этой его маски, искажавшей звуки… Алисия знала, что на людях Виктор носит маску. И, хоть она никогда не видела её, девушке так часто приходилось чувствовать пальцами каждый сантиметр этого куска металла, что она представляла себе маску совершенно отчётливо. А Алисии это было необходимо, ведь маска было непременной частью образа правителя Латверии, которые она увековечивала в своих скульптурах.
А вот каким был Виктор под маской… Алисия часто думала об этом, ведь она не могла его увидеть, только почувствовать. Разумеется, она всегда представляла его себе прекрасным и великолепным… Хоть и слышала о том, что пережитое им осталось на лице уродливыми шрамами.
А сам фон Дум сейчас размышлял о том, что именно эта встреча была для него самой важной, важнее, чем толпы соотечественников на улицах… Сейчас он понимал, что в Америке скучал по этой девушке с чуткими пальцами и зорким сердцем.
И, возможно, для него она – что-то большее, нежели человек, способный увековечить его образ… Странно, ведь он уже давно ни о ком так не думал, разве что… Но нет, Сьюзен – это не то, совсем не то.
Она была красива, успешна, желанна, её было лестно и достаточно легко отбить и сделать своей, перед ней хотелось выделываться, вплоть до того, чтобы положить к её ногам весь мир… Но она не понимала Виктора. Хоть и считала его до последнего не самым плохим человеком – но не понимала. И в итоге пошла с его врагами. У Сьюзен и Виктора никогда не было подлинной душевной близости – пусть тогда он считал, что ему это и даром не нужно…
А сейчас.. Что изменилось сейчас? Он взглянул на сидящую рядом с ним Алисию, пытаясь понять, что же с ним происходит. Она привычным движением, мимолётно и чутко коснулась его маски, словно холодный металл мог сообщить ей всё о настроении Виктора. И, видимо, сообщил.
– Ты… волнуешься?
И он с удивлением понял, что она права.
Он уже очень давно не снимал маску ни перед кем. Во всяком случае, в Латверии. Сейчас, избавившись от шрамов, уже мог бы, но… Берёг свой образ, к которому привык, несмотря на то, что обрёл его из-за промаха ненавистного Рида Ричардса. А снять сейчас маску перед Алисией – да, мог бы. Ведь она лишена зрения и воспринимает его совсем не так, как другие. Словно бы чувствует напрямую… И перед ней, пожалуй, он мог бы быть прежним Виктором, а не великим и грозным фон Думом, Железной рукой Латверии…
– Виктор?..
Он ощутил, как дрогнули её пальцы, когда холод металла сменился телом живой кожи.
Алисии казалось, что сбылись её сны. Живое лицо Виктора было как раз таким, каким она его и представляла – прекрасным, и она трепетала от новых ощущений. Которые, пожалуй, были не столько открытием, сколько обретением…
И сам Виктор тоже вздрагивал под её чуткими прикосновениями. Она не могла знать, где именно его лицо прежде было изуродовано шрамами. Но безошибочно дотрагивалась как раз до этих мест, словно желая передать ему свою радость от его исцеления…
– Ты… совершенно такой, как я представляла…
– Да, я наконец-то таким стал, – Виктор припомнил невольный «сеанс лечения» от Серебряного Серфера. В первый раз после этого он пришёл сейчас к Алисии…
– Стал? Я же знаю, ты всегда таким был!
Скажи это кто-то другой – он вскипел бы гневом, не поверив ни единому слову. Но в голосе Алисии слышалась такая твердая уверенность, что не поддаться ей было невозможно. И неожиданно для себя Виктор произнёс:
– Ну что ж, расскажи мне, каким я был.
– Очень красивым. Сильным, умеющим добиться своего. Только… тебя не понимали, тебе не с кем было поделиться своими успехами…
Голос её звучал тихо, но в нём не было обидной жалости. И Виктор подумал: да, вот этих слов, этих чувств он всегда ждал от Сьюзен, а этого не было. Зато теперь…
– Теперь есть с кем, – он произнёс это вслух – и сам этому удивился.
– Виктор… – она покраснела. Кажется, не верила, что он говорит о ней, что это возможно… Но когда она попыталась смущённо отвернуться, рука Виктора коснулась её подбородка, а лицо вдруг стало таким близким, что его тепло обожгло жаром щёки.
Алисия даже не осознала в полной мере, что происходит. Она почти никто, а он… Связных мыслей не было, только ощущения, горячие, головокружительные, жар и… да, и нежность. Неужели это и вправду его поцелуй?.. Она даже толком ответить не смогла, да и на ногах едва устояла.
Хорошо ещё, он удержал её. Его руки… И он весь… То твёрже железа, то мягче и податливей глины, неужели такое возможно…
А у Виктора голова шла кругом. Ещё не так давно он искренне считал, что после Сьюзен ему не придется целовать вообще никого. Что никто не посмеет прикоснуться к Думу. Что смысл жизни лишь во власти и новообретённых почти божественных силах. Может, так оно и было, может, это просто глупое тело, избавившись от металлического плена, заявляет о себе?
Но нет, самое страшное, что нет, непохоже. Без утоления плотских желаний прожить можно. Без этого тепла, доверия – нет. Он нужен ей… и она нужна ему? И он сам не скажет словами, зачем, да и думать сейчас не сможет…
Ведь голова кружится, словно от чаши вина, а сердцу жарко, словно его охватил огонь цыганских костров, которыми он так часто любовался в детстве из окна замка. И от этого жара сердце тает, тает, тает, становится мягким, как воск, как теплая глина, из которой чуткие пальцы хрупкой девушки лепят что-то новое, совсем новое, странное, но несомненно – прекрасное. И почему-то кажется – это её творение не остынет, не затвердеет и не превратится в камень.
* * *
Несколько лет назад, Америка, университет…
Виктор фон Дум раздосадованно вздохнул. Ох уж этот гений Ричардс! Опять его, видите ли, осенило, заперся в комнате и не желает никому показывать расчеты, пока трижды их не перепроверит! А у Виктора тоже об этом деле душа болит, всё-таки совместный проект, дипломная работа… Но делать нечего, надо ждать, пока Ричардс не справится с порывом вдохновения. Вздохнув ещё раз, Виктор вышел из здания университета – хотя бы подышать свежим воздухом, раз уж приходится терять время.
Шёл он, не очень разбирая, куда, погружённый в свои мысли… и вдруг почти налетел на какую-то девушку. Пришлось подхватить, поддержать – и тут он увидел её глаза. Совсем пустые.
– Ты Виктор фон Дум, верно? – спросила она, и в её голосе, к новому удивлению Виктора, не было завистливых или восторженно-придыхательных ноток, которые он так часто слышал у тех, кто к нему обращался – и за годы обучения ему это успело поднадоесть.
– А ты откуда знаешь? Ты же меня не видишь, ведь так? – с опозданием подумалось, что нельзя ляпать такое человеку в лицо, но было уже поздно.
– Но я же тебя слышу, – улыбнулась она, кажется, и не думая обижаться. – Я часто тебя слышала… здесь. Только тогда ты был не один…
Ну конечно, ведь в этот уголок университетского парка он раньше заходил только вдвоём с Ридом, здесь им никто не мешал вести научные споры. И, выходит, они оба были ими так увлечены, что даже не замечали присутствие совсем рядом другого человека.
А человек, ну ничего же себе, теперь узнаёт его чуть ли не по шагам…
– Представляю, как скучно было нас слушать, – хмыкнул фон Дум.
– Да нет… Я, конечно, не всё понимаю, но про ваш выдающийся проект столько говорят… Это вот я пока не знаю, что и демонстрировать на практическом экзамене, я, видишь ли, скульптор…
– Скульптор? Ты? – она удивляла его всё сильнее и сильнее.
Она кивнула.
– Продолжаю семейную традицию. У меня в семье все скульпторы – мама, отчим…
– Это… сложно? – Виктор понадеялся, что она примет этот вопрос на счёт освоения профессии, а не чего-то другого.
– Вовсе нет. Ведь когда сильно любишь какое-то дело, ничто не сможет помешать тебе его делать, верно? Только вот… – она вдруг вздохнула. – Ты можешь полагаться на аксиомы, цифры и формулы, а скульптору временами нужно ещё и вдохновение. И если оно где-то задерживается… что поделаешь?
– Представляю. Всё-таки физику тоже иногда нужно и воображение, и вдохновение.
– И полёт фантазии, согласна. А этого у вас не отнять. Вот увидишь, вам с Ричардсом ещё Нобелевку дадут за ваши открытия! И памятник поставят… – она сказала это и запнулась.
– Не ты ли и поставишь? – если Виктор сейчас и язвил, то над собой, а не над ней.
– А что, это… Это было бы интересно, – улыбнулась она, но на её лице вдруг мелькнуло выражение, которое Виктор часто видел у Ричардса – если не великое озарение, то предчувствие оного, какая-то мысль…
Фон Дум снова хмыкнул. Ну надо же… Его это должно было бы раздражать – что он, модель неодушевлённая или что? – но почему-то было даже приятно. Он чувствовал себя польщённым, и картина поставленного ему памятника рисовалась в воображении весьма чётко.
– Ты бы согласился позировать? – робко спросила девушка – а он ведь до сих пор даже имя не спросил…
– Для памятника?
– Для скульптуры…
– Что… прямо сейчас?
– Я понимаю, ты, наверное, очень занят, – торопливо сказала она. – Но я могу сделать лишь набросок, а остальное закончить по памяти, не отнимая у тебя время… Мне бы… это очень помогло, – закончила она, вконец смутившись.
– Сдать экзамен? – уточнил Дум, пытаясь перевести разговор в понятную ему плоскость. Определённо, эта девушка не уставала его поражать. Как она собирается лепить с него скульптуру, да ещё и… по памяти, не видя лица?
– Ну да, – девушка замерла в ожидании ответа.
– А откуда ты, извини, узнаешь, что именно лепить-то?
– Ну, я… у меня… осязание такое же острое, как и слух… Мне будет достаточно один раз дотронуться… и я запомню.
– Вот как… – любопытство всё-таки пересилило, да и потом, должен же гениальный фон Дум хоть раз помочь младшекурсникам с учёбой! – Тогда… Прости, я ведь даже не спросил, как тебя зовут.
– Алисия, – просияла девушка. – Алисия Мастерс.
– Ладно, я согласен… Алисия.
– Тогда… я сейчас быстро.
Её ладони словно бы мимолётными, невесомыми движениями коснулись его лица, пальцы обрисовали-погладили лоб, щёки, подбородок, задержались на губах и продолжили исследование… Было щекотно. Но не раздражало.
– Ты очень красивый. Я так и думала – у тебя очень интересное, волевое, мужественное лицо.
Виктору уже приходилось слышать такое о себе, но сейчас эти слова звучали совершенно иначе, словно растеряли всю банальность.
– Вот и всё. Теперь я тебя вижу, – она убрала руки.
– Всё? И ты уже запомнила меня?
– Ну конечно! Всё вот здесь, – она слегка поиграла пальцами. – Думаю, всё получится замечательно!
…Он не удержался от искушения – пришёл посмотреть, как она будет работать. И постепенно осознавал: всё так, как она и говорила. Под её чуткими пальцами постепенно возникало то самое лицо, которое Виктор каждый день видел в зеркале, – до мельчайших чёрточек.
И он каждый раз поражался, как ей это удается. Это завораживало его. Настолько, что он не обращал внимания ни на перешёптывания однокурсников – мол, Дум уже дождался памятника – ни, что было гораздо важнее, на замечания Ричардса о вдруг появившихся ошибках в совместном проекте.
…Алисия уже заканчивала свою скульптуру, а Виктор с Ридом – свой проект. В очередной раз наведавшись в мастерскую, фон Дум выплёскивал на девушку накопившееся раздражение Ричардсом – мол, тот только и делает, что ворчит и тыкает носом в ошибки!
– Ты там осторожнее, – встревожилась Алисия, – а вдруг это серьёзные ошибки, надо их все успеть исправить…
– Да знаю я, – отмахнулся Виктор.
…А на следующее утро все узнали: при воплощении в жизнь совместного проекта Дума и Ричардса произошла авария. Рид отделался легко, а Виктор просто исчез. Говорили – потому, что ему при взрыве попортило лицо…
И за этими потрясшими университет событиями никто не заметил, что Алисия Мастерс, сдав практическую работу на отлично, как будто совершенно этому не обрадовалась, даже наоборот… В памяти то и дело всплывал Виктор, его голос, его лицо… Да, его лицо, так чётко и ясно видимое, знакомое каждой чёрточкой. Да, она могла вспоминать, думать о нём, но при мысли о том, что это ушло и больше не повторится, ей становилось так пусто и одиноко… Где же Виктор? Поговаривали, что вернулся домой, но где этот дом? Алисия даже не представляла себе, где находится страна с каким-то сказочным названием Латверия. И уж тем более не могла и предположить, что черед несколько лет очередной заказ повергнет её, начинающего, но талантливого скульптора, в полное изумление…
Заказ сделала компания «Фон Дум Индастриз». И на ту самую статую Виктора… Это мог сделать только он сам – так подсказывало Алисии сердце.
И вольно или невольно – но лицо этой статуи получалось лицом того самого Виктора, с которым она когда-то столкнулась в университетском парке… Конечно, он, наверное, изменился за это время, но вряд ли кто-то обратит внимание на подобное «несоответствие»… при девятиметровой-то высоте!
Похоже, Виктор думал так же, потому что выполнением заказа остался доволен, даже очень… Это отчетливо было слышно в его голосе, когда он пришел принять выполненную работу. Но ещё в его голосе было и нечто другое, во что Алисии было трудно поверить – радость… от встречи с ней?
– Очень хорошо, – слова были вроде нейтральные, а вот тон… – Значит, я ещё несколько лет назад не ошибся, выбирая автора своего будущего памятника.
Про себя фон Дум в это время удивлялся: надо же, это человек из его прошлого… Единственный, кажется, человек, с которым ему хотелось бы быть собой прежним… Таким, как раньше.
И даже рассказывать ей о своей жизни… и о Латверии, которая отсюда, из Америки, казалась далекой и маленькой. Но почему-то, когда он рассказывал о ней Алисии, она представлялась совсем другой – чем-то почти мифическим, и Алисия слушала его зачарованно, словно и сама была там… с ним.
И удавалось видеться нечасто – у Виктора было много работы, а потом… потом он затеял грандиозный проект, о котором говорили везде и всюду – полет в космос, вместе с Ридом Ричардсом.
Несколько дней Алисия не отрывалась от радиоприёмника. И как же ёкнуло сердце, когда она услышала, что полёт был прерван из-за ошибки в расчётах и экипаж чудом остался жив! А ещё через пару дней в радиоприёмнике послышался голос Виктора, дающего интервью журналистам – и у Алисии отлегло от сердца. Значит, он точно жив… Жив, хотя и невероятно расстроен – Алисия прекрасно расслышала это за нарочито бодрыми нотками. А вскоре стало ясно, почему. Из-за неудавшегося полёта Виктор потерпел полный крах. Потерял всё… И ещё больнее было чувствовать это, понимая, что ничем не можешь помочь, что слишком далеко… во всех смыслах этого слова.
А потом Виктор внезапно исчез. И чуть ли не год Алисии пришлось терзаться неизвестностью – все новости были лишь о Фантастической Четвёрке. Признаться, Алисия не особенно вслушивалась в них. Пыталась отвлечься работой, но глина будто не желала принимать форму…
От этого бесполезного занятия Алисию однажды отвлёк звонок в дверь. На минуту сердце замерло от безумной надежды… Но это был не Виктор.
Незнакомый человек, представившийся Леонардом, вложил в руку Алисии бумажный прямоугольник:
– Мисс, это билет в Латверию. Мой босс, Виктор фон Дум, просил передать, что ждёт вас. И что он теперь – первое лицо государства.
Это был не снег на голову, не гром среди ясного неба, а что-то раз в сто посильнее… Более того, этот Леонард говорил так, словно и подумать не мог, что Алисия откажется.
Впрочем, как поняла девушка по дороге в Латверию, этот молодой человек был безгранично предан Виктору, вот даже с неё по дороге чуть не пылинки сдувал, хотя что он знал о ней кроме того, что её ждёт фон Дум?
Решив воспользоваться случаем, Алисия спросила о том, что же всё-таки произошло с Виктором. Леонард долго мялся, Алисия уже решила, что босс запретил ему об этом говорить, но когда Леонард всё же решился и начал свой рассказ, она поняла – он просто боялся, что она не поверит, слишком уж невероятным и пугающим было то, что произошло.
После нашумевшего полета в космос фон Дум почти превратился в человека из железа, проиграл битву с Фантастической Четвёркой, очень долго пробыл замурованным в свои доспехи, но в конце концов выбрался и обрёл новую жизнь, не потеряв при этом большинство способностей, приобретённых в результате воздействия космической бури. Правда, почему это произошло, Леонард не знал, но Алисии и без того еле-еле хватило места в голове, дабы уместить туда произошедшее…
И уже ступив на землю Латверии, кутаясь в предупредительно наброшенную Леонардом на плечи теплую меховую шубку («Зима в Латверии холодная, мисс Мастерс»), Алисия вдруг задалась вопросом – а зачем же она понадобилась Виктору? Он стал невероятно сильным и могущественным, он правит своей страной – зачем же ему она? Неужели после всего, что случилось, Виктор ещё помнит о ней?
И вот наконец она снова встретилась с ним… И узнала только по шагам, хоть они и стали тяжелее. Голос очень изменился, стал глуше, и в нём почти не было слышно эмоций. И когда Алисия, не успев отдать себе отчёта в том, что делает, шагнула к нему и по старой памяти коснулась его лица – то поняла почему, и осознала то, что ей уже говорили: теперь лицо Виктора закрывала странная, зловещая даже на ощупь железная маска.
Конечно, после всего пережитого он должен был измениться и внутренне… И неужели эти внутренние изменения были такими же, как внешние?
Оказалось, что он знал всё, что произошло с ней за это время – о превращении её отчима в Кукловода, о борьбе с ним Фантастической Четвёрки и о том, что после очередной победы четырёх героев она осталась совсем одна… Но здесь, в Латверии, она будет в безопасности, говорил он, здесь у неё будет всё, что ей нужно, и она сможет без помех заниматься любимым делом.
Он говорил так, словно всё уже давно решил… Но могла ли она отказаться? Здесь, в Латверии, казалось, в самом воздухе носилось: «Слово Дума – закон!», но почему-то от этого веяло для Алисии не тиранией, не жестокостью, а какой-то надёжностью… И если подумать, Виктор сейчас остался единственным человеком, которому было до неё дело после всех этих кошмарных событий.
Похоже, она была ему нужна. Вряд ли, конечно, как сентиментальная память о прошлом, скорее как небездарный скульптор, способный воплощать в монументах его новый величественный облик…
Но, в конце концов, что в этом необычного?
Она осталась – и ни разу не пожалела об этом. Виктор сдержал слово – она жила теперь в отдельных покоях его замка, не нуждаясь ни в чём, многочисленная прислуга (в основном – роботы, как вскоре поняла Алисия, творения научного гения Виктора) полностью избавила её от бытовых проблем, и она и впрямь могла без помех заниматься любимым делом. И у неё это получалось превосходно. В каком-то смысле вылепить новый облик Виктора было намного проще, чем старый. И всё же – Алисия знала, чувствовала – где-то за железной маской скрывался прежний Виктор. И он не хотел, чтобы подданные видели его истинное лицо. Пусть видят лишь того, кем он себя считал – грозным и могущественным правителем, Железной рукой. И она творила этот образ, как он того и хотел – а вечерами, просто для себя, по памяти, по воспоминаниям, лепила другое лицо. Лицо студента, встреченного в университетском парке.
* * *
И вот теперь, сейчас… он целовал её, горячо и глубоко, и, несмотря на минувшие годы и на привкус металла на губах, Алисия чувствовала: это тот, прежний Виктор из парка. Которого она, кажется, любила так давно, что не успела заметить, когда это началось. Как будто всегда было…
А Виктору казалось, что время повернулась вспять. Эта нежность поцелуя, говорящая больше, чем слова, это тепло в сердце… Когда это было? Америка… Поцелуй со сладким вкусом завоёванного трофея и чуть заметной горчинкой… Украденный поцелуй, длинные светлые волосы… Нет, нет, не то… Ещё раньше, давно… Осенний лес, запах грибов и шорох облетающих листьев, скользящих по лицу, застревающих в тёмных, как смоль, волосах юной цыганки… Он вслушался, словно ожидая услышать шорох листвы, но расслышал лишь пение птиц за окном. В Латверию пришла весна. Наконец-то замеченная, сменившая вечную осень в душе. Осень воспоминаний и сожалений. Эта весна принесла с собой новую любовь и надежду. Для обоих – для скромной слепой девушки и для великого и ужасного Доктора Дума…

Август 2010