Кант

             Я – собака.
             Дворняжка.
             Когда я гавкаю меня ****ят. Или говорят: молчи, сука такая. А я кобель, между прочим. И зовут меня не абы как, а Иммануил. В честь Канта. Подлеца. 
             Еще меня волнует проблема писанья. Разбрызгивания. Это, доложу я вам, тема неисчерпаемая. Бывало, только под деревом пристроишься пометить территорию, подновить границы, а какой-нибудь активист уже орет.
             А мне по непомеченной территории гулять западло. На непомеченной тебе и предъявить запросто могут. Доказывай потом, что ты здесь с девяносто шестого года живешь и мучаешься.
             Я вообще-то на чужое не посягаю, но вон тот мусорный бак мой. Законный. И нехер Тузику этому задроченному пасть открывать. Мне плевать, что он с кодлой, я все одно порву его как грелку.
             А пока пойду, помечу аккуратно бачок, сбрызну по быстрому.
             Вы не смотрите, что я маленький и грязный, в душе я настоящий воин городских окраин и пират мегаполиса.
             Наука выживания, это вам не хер собачий.
             Ой!
             Кошачий.
             У нас-то с этим делом все нормально. У собак. А вот у котов. Хотя был у меня один друган, кот Васька, настоящий пацан. Гроза двора и саратовский мачо. Бывало, как выйдет из подвала – атас, все помойные обитатели разбегались. Да.
             Васю потом грузовик переехал. Он валерьянки нажрался на аптечной мусорке, вот по пьянке и попал под железного монстра.    
             Жалко Васю, никогда больше у меня такого товарища и брата не будет.
             Кругом одни враги и стяжатели.
             А эта фря с медалями? Жужа с восьмого этажа? Только смеется. Ни хрена она в мужской дружбе не понимает. Одно слово – болонка. А болонки не думают, а сразу делают выводы. Причем уже готовые на любой случай жизни.
             И ресницами играют. И еще хвостиком так, эх.
             Я когда эту суку орденоносную вижу, у меня прямо ноги задние слабеют и в голове кружение образовывается.

             На прошлой неделе это случилось.
             Идет она значит по двору, хозяйку ведет в магазин, сверкает стразами на ошейнике, глазки строит. А я, как положено дворовому аристократу, на нее ноль внимания. Делаю вид, что любуюсь воробьями местными (придурками). И вдруг, откуда ни возьмись, выходит это чао-чао по имени Мартын. И ну кобениться. И так и эдак, и хвостом. Гад китайский. И язык еще свой черный высовывает до ошейника. У них этот ошейник (у одного писателя читал) как портфель министерский. Вот он и трясет соплями. 
             Ну, подошел я так не спеша, легкой трусцой бывалого парняги, спрашиваю:
-- Ты чего это тут выпендриваешься, медведь недоделанный?
             А он мне, собака такая:
-- Сам дурак.
             А эта смеется. Ну, сука же.
             И хозяйка мартыновская, тоже сука, бежит, надрывается. Кричит – ах, отойди, Мартынчик, от этого чудовища, ах, не приближайся к нему!
             Нет, каково? 
             Мне, потомственному бродяге и коренному обитателю двора, такое?

             Вцепился я, конечно, ей в ногу, разодрал колготки.
             Потому что нехер!
             Только радости это не принесло.
             За мной потом всем двором гонялись. Обзывали, угрожали, терроризировали. Дворничиха, баба Маша, еле отбила, спрятала под подолом.

             Сейчас я за сараями отсиживаюсь, жду, когда все успокоятся, Мартына с хозяйкой откачают и уймутся наконец.
             Потом схожу, проверю обстановку.
             Самое обидное, что Жужа ноль внимания на мой героический поступок. Ну, просто никакой реакции. Воспитанная девушка, что ни говори. Как драка началась, она только прыг хозяйке на руки и глаза закрыла. Обморок имитирует.
             Я вообще конечно страшное впечатление произвожу на дам. Особенно в пылу справедливого возмездия.
             Не зря Иммануилом зовут, в честь Канта. Он тоже, того был, крепкий мужик. Из простой семьи.
             А Иммануил с еврейского – с нами Бог.
             И «Критика чистого разума», это естественно про меня.
             А про кого же еще?
             Так что, пусть утрется Мартынчик своим ошейником, пастух лохматый.