Фьонн открыл глаза и увидел, что находится в своей комнате в Башне Звёзд. Конечно, нетрудно догадаться, что верные друзья позаботились о том, чтобы доставить домой своего магистра. Загвоздка заключалась в том, что Фьонн абсолютно не помнил, как он проделал обратный путь от Камнебежья до своей крепости.
Вероятно, в тот момент, когда Фьонн наконец-то очнулся от долгого забытья, над Сумеречной долиной царила ночь: темноту в комнате волшебника рассеивал лишь приглушённый свет ночника. Подле кровати на скамеечке сидел Эртхел, который крепко спал, уронив голову на постель отца. С другой стороны, опустив на колени рукоделье и свесив голову на грудь, дремала Хьёрди: но стоило Фьонну чуть пошевелиться, как его троюродная сестра тут же проснулась. Увидев, что её магистр и родич пришёл в себя, она просияла, но тут же укоризненно промолвила, вглядываясь в лицо Фьонна:
– Ах, братец, ты совсем себя не бережёшь! Если уж не о нас, так хоть вот о нём подумал бы, – она кивнула в сторону спящего мальчика. – О нём и о Гвэйне, и об отце с матерью! Мы так перепугались, когда ты…
– Да всё в порядке, сестрёнка, – попытался улыбнуться магистр; однако его бледное измученное лицо красноречиво свидетельствовало об обратном.
– Хватит врать-то, братец, – оборвала Хьёрди, поправляя ему подушку. – Я что, по-твоему, слепая и тупая, ничего не вижу и не соображаю? И когда ты возьмёшься за ум и прекратишь по любому поводу и без повода рисковать собой, хотела бы я знать?!
– Судя по всему, никогда, дорогая сестрёнка, – со вздохом промолвил Фьонн, покорно беря из её рук чашку с лекарственным настоем. – Не возьмусь за ум, хочу я сказать. И в этом, заметь, нисколько нет моей вины! Просто, сама подумай: как же я возьмусь за ум, ежели он субстанция нематериальная, и потрогать его руками невозможно?!
– Ох, ну ты и выдумщик, братец! – невольно засмеялась Хьёрди.
– Фэлинд, наверное, уже заждался тебя, сестрёнка, – Фьонн лукаво подмигнул ей, так что Хьёрди смущённо зарделась. – Нечего возле меня сидеть ночь напролёт – я жив и здоров, просто устал чертовски!
Волшебник осторожно прикоснулся к плечу сына и негромко окликнул мальчика по имени; но Эртхел крепко спал, и Фьонн оставил попытки его разбудить.
– Он весь день подле тебя сидел, – сообщила Хьёрди и ласково потрепала спящего Эртхела по щеке.
– Весь день? – переспросил Фьонн. – Тогда не удивительно, что его не добудишься – устал, конечно. Оставь его сестрёнка, пусть себе спит. И тебе спокойной ночи!
– Спокойной ночи, братец, – пожелала она и вышла.
Едва за волшебницей закрылась дверь, как Фьонн поднялся с постели и, закутавшись в одеяло, медленно прошёлся по комнате. Слегка шевельнув пальцами правой руки, волшебник пробормотал привычную формулу заклинания – и переливающийся всеми цветами радуги огнешар взмыл к потолку, а затем плавно поплыл по воздуху, осыпая комнату пёстрыми отсветами. Фьонн подошёл к зеркалу: отражение засвидетельствовало, что приключения в недрах подземного лабиринта не превратило молодого и полного сил волшебника в какую-нибудь малопрезентабельную развалину. Итак, вроде он в порядке, слава Создателю!
Тут Фьонн заметил свой меч – точнее, останки того меча, который был при маге, когда он блуждал по земляным переходам. Волшебник с критическим видом осторожно провёл пальцем по обломку клинка. Н-да, оказывается, даже эльфийские мечи иногда выходят из строя! Жаль, хороший был меч… Попытаться самому его перековать, что ли? Фолли поможет…
Но усталость, которую чувствовал волшебник, настоятельно указывала на то, что сейчас ему нужнее всего здоровый, полноценный сон. От утомления и нервного перенапряжения, пережитого в лабиринте, Фьонн позабыл о своей бессоннице. Однако прежде чем завалиться спать, волшебник машинально подошёл к окну. Собственно, Фьонн отнюдь не ожидал увидеть что-то необычайное: лениво размышляя о превратностях судьбы, маг поднял глаза к небу – вечно затянутому облаками небу Сумеречной долины…
Каково же было изумление мага, когда его взор наткнулся на серебряные точки, усеявшие небеса, прежде неизменно бывавшие по ночам непроглядно чёрными, если не считать блёклого лунного диска!
«Наверное, в глазах рябит от переутомления», – недоверчиво подумал Фьонн. Тень беспокойства зашевелилась в душе мага – а не галлюцинация ли, часом? Ведь в этой треклятой дыре звёзд на небе не увидишь, это ж всем известно, хоть кого спроси – хоть своих соратников, хоть коренных жителей этого Создателем позабытого Мирка!
К счастью, Фьонну не пришлось долго ломать голову, относительно которой у мага уже возникли смутные сомнения, всё с ней в порядке.
Проснувшийся Эртхел встрепенулся, беспокойно озираясь по сторонам; однако, увидев, что отец не только пришёл в себя, но и встал на ноги, он вскочил со своего места и радостно подбежал к Фьонну.
– Эртх, посмотри-ка сюда, – волшебник махнул рукой в сторону окна. – Скажи честно – ты видишь звёзды? Только не вздумай морочить мне голову, если ты их не видишь и это лишь бред, обрушившийся на мою голову…
– Да нет, пап, они правда есть, – успокоил мага сын. – Они уж две ночи подряд появляются в небе, как стемнеет.
– Две ночи? – переспросил Фьонн. – Слушай, а когда я домой вернулся?
– Тётя Хьёрди и дядя Фэлинд привезли тебя домой вчера утром, – сообщил сын и осведомился с ноткой беспокойства. – С тобой ведь всё нормально, правда, пап? Что там было, в той пещере?
– Да, да, я в полном порядке, – нетерпеливо отозвался Фьонн, которому не слишком хотелось вспоминать о блужданиях по извилистой норе, сырой и тёмной, где нет ничего романтического и сколько-нибудь по-настоящему интересного. – Я тебе потом расскажу, если хочешь. А пока иди отдыхай.
Зевнув, мальчишка присел на диван: кажется, он намеревался ещё о чём-то спросить отца, но вместо этого уронил голову на подушку и почти тотчас сладко заснул.
– Спокойной ночи, сынок, – пожелал Фьонн, чувствуя, что отяжелевшие от сна веки опускаются сами собой.
Отец бережно накрыл спящего сына одеялом. Эртхел безмятежно спал, подложив под щёку ладонь, и улыбался во сне. Поминутно натыкаясь на предметы мебели – до чего же крепко спят дети, ведь не проснулся мальчишка! – Фьонн добрался до своей кровати и словно провалился в сон, как человек, лишь понаслышке знающий, что такое бессонница.
* * * * *
Гвэйнир, сын Фьонна, внук Архимага Льювина, изнемогал от скуки и возмущения. Вот-вот настанет праздник Огня – его, Гвэйна, день рождения! – а все как будто забыли об этом, что ли?! Папа исчез и всё не возвращается – а ведь обещал любой подарок, какой только он, Гвэйн, пожелает! Мама тоже словно и не помнит – всё больше запирается в своей комнате и почему-то плачет (однажды сын случайно услышал). Хорошо хоть, играть на лютне не заставляет!
Гвэйн уже некоторое время всерьёз подумывал о том, чтоб самому махнуть к отцу. Мальчик отнюдь не был обделён магическими талантами; и хотя в программу обучения юных волшебников его возраста не входили заклинания, необходимые для путешествий между Мирами, Гвэйн тайком от взрослых вычитал их в книге, позаимствованной из библиотеки дедушки. Оттуда же он почерпнул и те сведения, которые дали ему возможность отследить путь в Междумирье, которым прошёл Фьонн от Сумеречной долины до своего родного Мира. Препятствия и опасности, могущие подстерегать дерзких странников в подобных походах, нисколько не страшили юного мага, унаследовавшего авантюрные наклонности своего отца и деда, да, сверх того, и воинственный нрав своих родичей по материнской линии.
Гвэйн не подозревал, насколько его собственные фантазии близки к былому образу действий его отважного отца. Так же, как некогда Фьонна, юного Гвэйнира, прозванного Вороном, несколько раздражал неусыпный контроль со стороны Льювина. Однако за несколько дней до дня рождения внука Архимагу срочно понадобилось отбыть в один соседний Мир, дабы просветить умы тамошних волшебников в ходе плановой магической консультации. Впрочем, к двойной знаменательной дате – весеннему празднику Огня и дню рождения Гвэйнира – Архимаг рассчитывал обязательно вернуться домой, в Каэр Лью-Вэйл.
Правда, дома оставалась бабушка, провести которую едва ли проще, чем дедушку. Рассеянно блуждая по извилистым дорожкам в парке, юный Гвэйнир-Ворон нервно грыз ноготь на мизинце правой руки, соображая, как бы ему осуществить свой план.
– Здравствуй, Гвэйн, – он невольно вздрогнул, услышав голос бабушки Вэйл, вспомнив, что она, если захочет, может прочесть чужие мысли. – Где же твои манеры, внучек? Кавалер первым приветствует даму, запомни!
– Привет, бабушка, – буркнул Гвэйн, нерешительно топчась на месте.
– Проводи-ка меня к твоей матушке, лорд Гвэйнир, – распорядилась бабушка, которую посторонний человек запросто счёл бы старшей сестрой мальчика. – Запомни: лучший рыцарь – не тот, который только и знает, что мечом махать! Достойный рыцарь, конечно, храбр и отлично владеет оружием; но ещё он и любезен с дамами, и умеет слагать стихи, и петь песни, и танцевать… Да! И что это за хмурый вид? Расправь плечи, подними голову!
Лишь когда внук и бабушка очутились у двери комнаты, где теперь Аэльха проводила почти всё время, Вэйлинди милостиво отпустила Гвэйна.
– Мне нужно поговорить с твоей мамой. А ты иди, поиграй пока! Можешь прогуляться до оранжереи или даже до пристани.
Замечательно! У бабушки-то нет перстня, в котором можно увидеть, кто где находится, только у деда есть такое кольцо; может, и удастся добраться до Сумеречной долины, пока бабушка не хватится внука…
* * * * *
– Эй, ваше величество! Срочные известия из Эльхарры! Извини, конечно, за беспокойство … – голос Альвина назойливо вбуравливался в предутренние сонные грёзы Фьонна, а цепкая рука приятеля настойчиво встряхивала короля-магистра за плечо, стремясь поскорее вернуть к повседневной действительности.
– Альв, ты чего, ошалел? – недовольно пробормотал Фьонн, не спеша открывать глаза. – Отнеси накопившиеся документы в мой кабинет, я потом их просмотрю и подпишу то, что сочту нужным. Могу я хотя бы несколько дней отдохнуть после тяжёлого путешествия, сопряжённого с риском для жизни?!
– Это как тебе будет угодно, государь, – с расстановкой отозвался лорд-канцлер, не ослабляя, однако, своей железной хватки и не давая королю Сумеречной долины снова провалиться в блаженный сумрак сновидений. – Но мы все, твои друзья и помощники, со своей стороны, просто обязаны поставить тебя в известность о том, что затрагивает наши общие интересы. Гонец ждёт в столовой – кстати, твоему величеству и позавтракать не помешает, как ты думаешь?
Вполголоса проклиная нелёгкую королевскую долю, Фьонн кое-как выполз из-под одеяла и принялся одеваться. Волшебник обратил внимание на то, что Эртхелера в комнате уже не было.
– А твой сынок – ранняя пташка, не в батюшку, – усмехнулся Альвин. – Мальчишка встал спозаранку и первым делом пробежался по твоей бесконечной лестнице, а потом быстренько и наглядно продемонстрировал моему братишке и его приятелю Хьюлларду, как он владеет мечом. Между прочим, этот маленький разбойник по очереди загнал их в угол на галерее!
Фьонн неразборчиво буркнул что-то в ответ из недр огромного дубового шкафа: король Сумеречной долины никак не мог отыскать плащ огненного цвета, который он вознамерился было надеть. Пришлось удовольствоваться мантией из чёрной парчи, которую друзья мага язвительно окрестили «крыльями Тёмного Властелина».
– Да, как ни странно, Тинх, похоже, неплохо воспитал моего сына, хотя сам прежде не отличался особой воспитанностью, – высказался Фьонн, плотнее надвигая на лоб серебряный венец с изумрудным «третьим глазом». – Да, вот что, Альв: дай мне какой-нибудь приличный меч, а то, видишь, – и он махнул рукой в сторону обломанного клинка.
– Обо что ж ты его так? Неужели о череп какого-нибудь подземного исполина? – с нескрываемым любопытством осведомился лорд-канцлер.
– Узнаешь, когда я напишу мемуары о своём изгнании… или хотя бы балладу о прогулке по лабиринту, – неопределённо посулил Фьонн и направился к выходу. – А сейчас я намерен позавтракать, раз уж нельзя выспаться за все бессонные ночи, безрадостно и бесполезно проведённые мной в этой проклятой Сумеречной долине, а заодно и послушаю свежие новости из Эльхарры.
– Знаешь, Фьонн, мне кажется, что Сумеречная долина теперь не такая уж проклятая, – чуть помолчав, промолвил Альвин, когда король и лорд-канцлер шли по коридору.
– Да, ночью я видел звёзды, – рассеянно отозвался Фьонн.
– И только? Ах, да, сейчас у тебя окна занавешены… Наверное, это Эртхел позаботился, чтобы солнечные лучи не мешали тебе видеть сны, и поутру задернул шторы, – предположил Альвин.
Дверь столовой сама собой распахнулась перед королём и лорд-канцлером; золотистые колонны солнечного света, струящегося в окна, рассекали пространство огромного зала, где уже собрались все соратники магистра-изгнанника…
* * * * *
Новости из Эльхарры оказались куда хуже, чем Фьонн предположил спросонья. Неугомонные пиратки, не довольствуясь мелкой рыбёшкой, предприняли дерзостную попытку нападения на эскадру торговых судов, значительная часть паёв в которых принадлежала лично магистру-изгнаннику, а также ряду его соратников.
Два корабля настолько повреждены, что нуждаются в ремонте, два захвачены разбойницами вместе с грузом ценных пород дерева и ароматических масел. Фьонн без аппетита жевал свой завтрак, живо представляя себе ущерб, который нанесли его имуществу разбойницы и о котором столь сухо и безразлично вещал посланный его агентами гонец. Король Сумеречной долины отлично понимал, что теперь ни собственная совесть (сиречь личные имущественные интересы), ни ближняя дружина не позволят бездействовать, отговариваясь рыцарственным нежеланием воевать с дамами.
– Фэл, это по твоей части, – не поднимая глаз со своей тарелки, обратился Фьонн к лорду-маршалу. – Готовься к походу, дружище, – и скрепя сердце добавил. – Я тоже отправлюсь с вами. Альв, – лорд-канцлер, за миг до этого сосредоточенно грызший овсяное печенье, дёрнулся и уронил на пол серебряную ложку. – Альв, ты, как всегда, останешься тут за главного, только не слишком увлекайся самим процессом руководства, забывая о наших целях.
Мысль о том, что придётся сражаться с женщинами, вызывала у Фьонна крайне неприятное чувство. Всё-таки некоторые пункты древнего рыцарского кодекса прочно застряли в мозгах мага; вопреки представлениям о равенстве полов, Фьонн с трудом мог вообразить себе, что он сойдётся с дамой в ином поединке, кроме любовного. Король Сумеречной долины был бы не прочь уклониться от неприятной обязанности возглавлять свою дружину в походе против пираток; но ведь предводитель и его хеордвэрд связаны нерушимыми взаимными обязательствами, предписывающими честно делить все виды опасностей и доходов. Кроме того, нужно поддерживать свой авторитет у дружины, а то ещё, чего доброго, солдафон Фэл оттеснит короля на второй план.
Хьёрди тут же хмуро предостерегла своего супруга – если он там положит глаз на какую-нибудь смазливую пленницу, может заранее попрощаться с этим глазом, да и кой с чем ещё! Фьонн, как король и родич, был вынужден вмешаться – калечить своего верного лорда-маршала он не позволит, а что касается опасений сестрёнки, то он сам постарается присмотреть за нравственностью своих соратников.
Те из магов, кто был особенно неравнодушен к женской красоте, постарались не выказывать чересчур явного огорчения, утешая себя тем, что за всем и всеми магистр, при всех своих талантах, конечно, уследить не успеет, а тем временем, глядишь, удача в образе какой-нибудь красотки и улыбнётся (а если повезёт по-настоящему, то и не только улыбнётся). Альвин с кислым видом ковырял пудинг, с тоской думая о тех возможностях, которые в очередной раз его обойдут. Хьёрди что-то предостерегающе шептала своему супругу между каждыми двумя кусками или глотками, которые она неторопливо отправляла в рот.
Фьонн, ещё толком не отдохнувший после подземного лабиринта, чувствовал, что ажиотаж вокруг событий в Эльхарре лишь усугубляет его усталость. Гул голосов, который стоял в зале, вызывал ассоциации с гудением потревоженного пчелиного роя. Торопливо допив свой коктейль, Фьонн пожелал соратникам приятного аппетита и покинул столовую под предлогом неотложных дел, которые ему нужно завершить до похода в Эльхарру.
Придурочная крепость, как назло, в который уж раз несвоевременно впала в игривое расположение духа и около получаса пыталась водить мага за нос, не подпуская к его собственным апартаментам. Когда Фьонн наконец переборол противоречивую магию Башни Звёзд и вошёл в свою комнату, дверь, обычно повинующаяся взгляду хозяина, закрылась за магом лишь после того, как сын Льювина пару раз мрачно покосился на неё и пробормотал что-то насчёт дров и камина. Небрежно забросив на полку королевский венец, Фьонн кое-как свернул чёрную парчовую мантию на горностаевом меху и сунул её в шкаф. Избавившись от постылой королевской экипировки, волшебник распахнул окно, плюхнулся в кресло, закрыл глаза и с наслаждением потянулся, как усталый тигр. Хоть дух перевести перед тем, как лезть в Эльхарру!..
Но спокойно насладиться ещё отнюдь не заслуженным отдыхом завязшему в долгах магистру Мон-Эльвейга не дали – со стороны окна послышались шум птичьих крыльев и громкое карканье. Фьонн с досадой открыл глаза. На подоконнике сидел крупный ворон; птица переступала с лапы на лапу, выжидательно глядя на мага.
– «Неужто ко мне не слетит мой Ллеу ?» – нараспев произнёс Фьонн с нескрываемой иронией в голосе и добавил обычным тоном. – Привет, сынок!
– Привет, папа, – ворон спрыгнул с подоконника на пол и превратился в Гвэйнира, десятилетнего сынишку Фьонна и его жены Аэльхи. – А тебе не интересно, как я сюда добрался? – прибавил он, видя, что отец молчит с испытующе-насмешливым выражением лица.
– Гвэйн, поверь, я побольше твоего знаю о том, что такое Тропы Межреальности, – отозвался отец. – И я отлично понимаю, что ты сбежал из дома! Дедушка ни за что не позволил бы тебе без присмотра взрослых шляться по малознакомым Мирам и магической сети транспортных коммуникаций, их соединяющих!
– Я тоже так думаю, – со вздохом кивнул юный путешественник. – Поэтому я и не стал спрашивать у него позволения.
– Лучше скажи – зачем ты сюда явился? – Фьонн потрепал мальчишку по взлохмаченным волосам – чёрным, как у Аэльхи. – Я же предупреждал – тут не место для детей!
– Я уже взрослый, – с достоинством ответствовал его отпрыск. – А явился я, чтобы получить то, что ты мне пообещал. Я хочу плащ из шкуры волколака и ожерелье из вампирьих зубов. Ты же не забыл, папа, что обещал мне ко дню рождения всё, что угодно?
– Вообще-то ты немного рановато забеспокоился насчёт подарка, – усмехнулся отец. – У тебя же день рождения завтра, а не сегодня, если только я дни не путаю! И ты только ради этого свалил из дома и примчался сюда? Сколько раз повторять – тут место нехорошее!
– А чего же ты тут сидишь? – резонно возразил сын. – Нет, конечно, не только ради этого. Ещё мне хочется иметь коня с крыльями и подружку – эльфийскую принцессу, чтобы эти гадёныши – мои дядюшки, сыновья Йорунда – не смели называть меня сыном наложницы, а видели, какого я знатного рода!
– Что?! – Фьонн вспыхнул, услышав о том оскорблении, которое осмелились нанести его сыну родичи жены. – Не беспокойся, я с ними разберусь, Гвэйн, – хмуро пообещал он сыну. – Правда, не знаю точно, когда – но это им так не пройдёт.
– Я и сам с ними разберусь, – гордо отозвался мальчик. – А как насчёт коня и принцессы?
– Слушай, а тебе не рано иметь такие дорогостоящие и опасные игрушки, а? – возразил отец. – Зачем тебе принцесса, например?
– Ну, мы бы могли с ней вместе бегать наперегонки, кататься на лошади и лазить по деревьям, – без запинки ответил юный волшебник. – А вечером она бы играла на лютне… нет, лучше на арфе, пела песни о могущественных магах и храбрых воинах или рассказывала замечательные сказки, какие умеют придумывать только эльфы…
Негромкий стук в дверь прервал романтические мечтания Гвэйнира.
– Да, кто там? – спросил Фьонн, грозно покосившись на дверь, которая поспешила распахнуться перед Эртхелером.
– Папа, дядя Тинх хотел поговорить с тобой, – оживлённо сообщил старший сын магистра; увидел насупившегося Гвэйнира, он покосился на него с удивлением, но без неприязни.
– Это ещё что за птица в белом оперении? – с ноткой враждебности вопросил Гвэйнир, обращаясь к отцу.
Эртхел и впрямь был в белом плаще и светлой тунике, так что высказывание Гвэйна нельзя было счесть ложью, среди магов и эльфов почитающейся крайне неприглядным явлением; однако вызывающий, агрессивный тон юного Ворона заставил Эртхелера гневно нахмуриться. Он уже намеревался поинтересоваться, откуда тут взялся этот нахал… то есть этот юный волшебник, имеющий мало представлений в области этикета, но Фьонн поспешил вмешаться.
– Гвэйн! – одёрнул он младшего сына. – Твой тон не подобает воспитанному рыцарю и волшебнику. Это твой старший брат, Эртхелер.
Не дав Гвэйниру опомниться после сего сенсационного заявления, магистр обратился к старшему сыну:
– Эртх, это твой брат Гвэйнир.
Эртхел с несколько натянутой улыбкой чуть склонил голову, приветствуя новообретённого родича; однако упрямый и воинственный Гвэйн не проявил хотя бы формальной радости от знакомства со своим старшим братом.
– И откуда же он взялся, мой братец? – с недоверием осведомился Ворон, критически разглядывая родича, существование которого оказалось для него полнейшей неожиданностью. – Что-то раньше ты, папа, ни разу не упоминал о том, что у меня есть брат!
– Откуда взялся, – чуть слышно пробормотал Фьонн, в душе которого боролись гнев на поведение Гвэйна, создающее излишние проблемы, и лёгкое замешательство от того, что магистру не удавалось найти с ходу такое объяснение, которое отвечало бы требованиям благопристойности и правдивости одновременно. – Ты невыносим, Гвэйн! Спрашиваешь так, будто не знаешь, откуда дети берутся… Это дар Создателя, конечно же! – и, желая замять эту тему, он сказал. – Думаю, дедушка скоро явится за тобой, Гвэйн. А пока идите-ка прогуляйтесь, дети мои. Эртхел, ты говоришь, Тинх желает со мной побеседовать? Отлично, я немедленно пойду и поговорю с ним – заодно и с Фолли переговорить надо.
* * * * *
Когда Фьонн вошёл в кузницу, Тинх и Фолли играли в шахматы. Игроки не притрагивались к фигурам: те сами перепрыгивали на другие клетки – вероятно, следуя за ходом мысли играющих.
– Забавная штука, чем-то смахивает на волшебные тавлеи короля эльфов, – высказался магистр-изгнанник, оглядываясь по сторонам в поисках места, на которое можно было бы присесть.
Однако на скамьях повсюду были разложены разнообразные кузнечные инструменты и готовые изделия. Фолли, кряхтя, поплёлся к креслу, на котором раскинулась новенькая кольчуга; вероятно, Железный Лоб намеревался убрать её, чтобы предложить кресло королю Сумеречной долины, но Фьонн, не церемонясь, занял собственное место гнома за шахматной доской.
– Ты, наверное, полагаешь, Тинх, что вот-вот обставишь мастера Фолли, – предположил Фьонн, оценив соотношение светлых и тёмных фигур. – А если я доведу эту партию до конца вместо него – как ты полагаешь, чья возьмёт?
– Думаю, что твоя, государь Элиар, – без энтузиазма отозвался Тинх.
– Право? – засмеялся Фьонн. – Вот, оказывается, насколько силён имидж, который я себе создал! Я ещё не сделал ни одного хода, а ты уже готов признать себя побеждённым! Прежде ты так легко не сдавался, Тинх. О чём же ты хотел говорить со мной? Да, вот ещё что – не обращайся ты ко мне так высокопарно! Государь Элиар! – с горестной язвительностью повторил король Сумеречной долины. – Ну, я тебя слушаю, Тинх.
Старинный недруг Фьонна замялся и оглянулся на гнома, который с хмурым видом перебирал разложенные вокруг вещи, при этом производя достаточно много шума.
– Эй, потише, мастер Фолли, – поморщившись, окликнул его Фьонн. – А ты, Тинх, можешь смело говорить. Хоть у мастера Фолли язык вроде колокольного – так же готов раззвонить окрест всё, что ни попадя…
– Кьёр! – взмолился гном, от смущения уронив на пол недоделанный светильник.
– …Но подобные возможности у него сейчас крайне ограничены, – не обращая внимания на возглас Железного Лба, хладнокровно резюмировал магистр Мон-Эльвейга. – Впрочем, если это что-то сугубо личное… Фолли, дружище, ступай прогуляйся по двору – это тебе будет полезно. Хоть у тебя мозги и не засорены излишней учёностью, проветрить их всё равно не помешает.
Гном демонстративно медленно направился к выходу; по пути он свалил скамеечку для ног, на которой стояли три новёхоньких серебряных кубка, а затем зацепился каблуком за стоявший в углу совок для мусора, свалив при этом метлу. Когда Фолли наконец убрался прочь, и его нарочито громкие шаги стихли, Фьонн вздохнул с заметным облегчением.
– Ну, Тинх, я слушаю, – благодушно повторил он, встав с места и подняв один из чеканных кубков, опрокинутых гномом.
– Ты, конечно, не имеешь оснований доверять мне, Фьонн… – начал Тинх, нервно барабаня пальцами по шахматной доске; волшебные фигуры в ответ на это простое движение внезапно закружились двумя хороводами.
– Ближе к делу, Тинх, – прервал его собеседник, оценивающе рассматривая серебряный кубок. – Я уж сам разберусь, что мне думать и как поступать. Ты говори, что собирался сказать: я тебе отвечу, как сочту наиболее разумным и приемлемым.
– Я хотел бы отправиться в Эльхарру в составе твоей дружины, – помолчав, произнёс Тинх. – Ты, конечно, можешь заподозрить меня во враждебных намерениях по отношению к тебе…
– О наших намерениях верно судить способен лишь Создатель, – снова прервал его Фьонн; подняв валяющиеся на полу кубки, он поставил их на подоконник. – Впрочем, в наших поступках частенько тоже никто, кроме Него, разобраться не в состоянии, – задумчиво добавил магистр-изгнанник.
Прислонившись к оконному косяку и пристально глядя на былого врага, Фьонн продолжал:
– Если хочешь, конечно, можешь отправиться вместе с нами. Но предупреждаю – особого дружелюбия со стороны моих дружинников ты вряд ли дождёшься. Я бы советовал, для твоего же душевного равновесия, тихонько трудиться бок о бок с мастером Фолли. Хоть он и непрошибаемый тип, но, по крайней мере, его положение в чём-то сходно с твоим: от тебя жена сбежала, а он сам сбежал от семьи.
– Не нуждаюсь я в твоих советах! – резко, почти как в прежние времена, отозвался Тинх. – Если ты меня не берёшь в этот поход – так и скажи напрямик, а не разглагольствуй часами, словно на занятиях по теории и практике художественно-магического слова!
– Похоже, ты начинаешь приходить в себя, – одобрительно усмехнулся Фьонн. – Пребывание в Сумеречной долине явно пошло тебе на пользу. Ещё немного – и ты начнёшь хамить, как в старые добрые времена, а мне захочется врезать тебе как следует! Можешь собираться, Тинх, если ты не страдаешь морской болезнью – мы ведь будем сражаться с пиратками, так что, весьма вероятно, будем вынуждены перемещаться по морю.
Фьонн уже собрался выйти из кузницы и позвать Фолли, дабы приступить к перековке обломанного меча; но тут в распахнувшуюся дверь ворвалось с десяток магов, которые вели Гвэйнира, поминутно пытающегося вырваться; рядом со скромным видом шагал Эртхелер – он-то и являлся объектом безрезультатных агрессивных выпадов своего младшего брата. Одежда на обоих была порядком изорвана и перепачкана. Спокойное выражение лица Эртхела живо контрастировало с негодованием, которое Гвэйн бурно выражал посредством не слишком-то воспитанных речевых оборотов, впечатление от которых усиливалось благодаря его хмурому виду.
– Подрались?
Предположение Фьонна попало, что называет, в самую точку. Вспыльчивый Гвэйнир, который расценил неожиданное появление прежде незнакомого братца как посягательство на своё место в отцовском сердце и прочих владениях своего отца и деда, затеял ссору с новоявленным родичем. Однако Гвэйн, которого прежде никто из сверстников не мог одолеть в единоборстве, сильно просчитался, самоуверенно уповая на собственную непобедимость. Эртхел, который сначала пытался урезонить младшего братишку миролюбивыми речами, вскоре понял, что усмирить его возможно, лишь положив его на обе лопатки; именно это он с успехом и осуществил, что ещё больше раздражило Гвэйнира.
– Гвэйн! – рука отца властно опустилась на плечо сына. – Что это за безобразие, хотел бы я знать?! Ты, похоже, ни во что ставишь волю старших – дедушкину и мою! Сначала сбежал из дома, а теперь ещё затеваешь ссору с родным братом! Неважно, что обстоятельства сложились так, что все эти годы вы не были знакомы друг с другом. Эртхел мне такой же сын, как и ты, и я желаю, чтобы вы, мои дети, жили в мире и дружбе, как и полагается добрым родичам. Честное слово, у тебя нрав точь-в-точь, как у твоих дядюшек, сыновей Йорунда!
Было заметно, что подобное сравнение пришлось не по вкусу младшему отпрыску Фьонна: Гвэйнира аж передёрнуло, и он покраснел – как справедливо предположил отец, отнюдь не от раскаяния за своё поведение, а от бессильного гнева.
– Я их своими родичами не считаю, – буркнул он. – Ты сам знаешь, что они меня смертельно оскорбили…
– Необходимость дать им по носу, Гвэйн, не отменяет твоего с ними родства, – назидательно изрёк Фьонн. – А от наследственности, между прочим, далеко и надолго ещё никто не ушёл, будь он хоть десять раз волшебник, герой и потомок богов! Но с сыновьями Йорунда у нас с тобой потом будет разговор, а сейчас изволь-ка помириться с братом!
Мальчишка молчал, отвернувшись в сторону.
– Гвэйн! Ты слышал, что я сказал? Подай руку своему брату и скажи, что ты сожалеешь о своём невоспитанном поведении и обещаешь впредь быть своему брату верным другом и помощником. Ну!
Видя, что сын не проявляет ни малейшего желания последовать родительскому приказу, Фьонн в сердцах топнул ногой.
– Гвэйн, я с кем разговариваю?! С тобой или с придорожным столбом?
В следующее мгновение маги, столпившиеся в кузнице, внезапно двумя ровными рядами отступили в стороны, приветствуя…
– Папа, ты?! – Фьонн вскочил с места, не веря своим глазам.
Архимаг Льювин, в сером дорожном плаще и, вопреки своему обыкновению, не в зелёном, а в коричневом охотничьем костюме, остановился в дверях; на губах волшебника играла насмешливая улыбка.
– Боюсь, повышенной строгостью Гвэйна уже не исправишь, – с ноткой сожаления произнёс он, критически взглянув на внука. – Я тоже, Фьонн, слишком поздно понял, что тебя мне уже не переделать – проще заново воспитать кого-нибудь ещё. Приветствую вас, господа, – мельком окинув взором всех присутствующих, чуть запоздало добавил Архимаг.
Затем он снова обратился к сыну.
– Мне жаль, что я не наведался сюда раньше – при виде тающего снега мне вдруг ужасно захотелось прокатиться на лыжах. Но ты, конечно, понимаешь, Фьонн, что я не для этого явился. Этот молодчик, – Архимаг выразительно кивнул в сторону потупившегося Гвэйнира, – мой внук сбежал, надеясь, что некоторое время ему удастся поболтаться вдали от дома. Так получилось, что я вернулся домой, можно сказать, сразу после того, как он свалил. Весь путь через Межреальность я шёл следом за ним, только что не наступая ему на пятки…
Архимаг опустил рассказ о тех опасностях, которые подстерегали неосмотрительного Гвэйнира и, вероятно, обрушились бы на него, если бы не скрытое сопровождение в лице деда.
– Ты не представляешь, как я рад, что ты так вовремя прибыл, папа! – воскликнул Фьонн. – У меня прямо камень с плеч свалился! Видишь ли, мне нужно срочно наведаться в один соседний Мирок по неотложному делу, а этих сорванцов нельзя без присмотра и на полчаса оставить… Да, я же ещё не сообщил тебе новость, папа! Вот, познакомься: это Эртхелер, мой старший сын. Твой внук, папа! Они с Гвэйном, правда, немного повздорили… Эртх, это твой дедушка, Архимаг Льювин.
Эртхелер поклонился, во все глаза глядя на прославленного волшебника, своего деда. Проницательный взор Льювина с некоторым изумлением остановился на мальчике.
– Да уж, не сомневаюсь, что это мой внук – ещё бы, твоя копия, – пробормотал Архимаг, обращаясь к сыну, и лаконично добавил. – Есть новости для тебя.
Фьонн отлично понял намёк и приказал всем идти по своим делам; Гвэйну, строго-настрого запретив ему ссориться с братом, король-магистр велел отправляться к лорду-маршалу Фэлинду, а Эртхелеру – разыскать мастера Фолли и передать ему уцелевшую половинку меча, дабы гном нарастил её до целого клинка.
– Я что-то одной вещи не пойму, Фьонн, – произнёс Архимаг, когда они вдвоём с сыном шли по коридорам замка. – Это ведь Сумеречная долина, или я ошибаюсь? Я отлично помню Мирок с сим говорящим названием – там за год солнечного лучика не увидишь, а ночью – ни единой звёздочки, словно их выкололи орки!
– Да, пожалуй, этот Мир можно теперь назвать по-другому, – согласился Фьонн. – Видишь ли, это долгая история, и я ещё не окончательно уяснил себе ту роль, которую пришлось сыграть мне в освещении и просвещении этого Мира. Лучше скажи – что у тебя за новости?
Архимаг остановился на ступеньке лестницы.
– Накануне Йоля ты был у своей жены, – холодно вымолвил Льювин. – У неё будет ребёнок. Ты хоть понимаешь, как это выглядит в глазах окружающих – тех, кто не в состоянии отличить правду от лжи, подобно нам, магам высшей категории? Муж шляется где-то в изгнании, от него ни слуху ни духу, а жена вдруг родит ребёнка! Бедная Аэльха! А ты, вместо того, чтобы быть ей опорой и защитой, как это вообще-то полагается тебе по должности, то и дело ставишь её в такое положение, что её добрая слава оказывается под угрозой! Мне иногда тебя выпороть хочется, честное слово, хоть я и понимаю, что от этого толку не будет! Тебя до сих пор, как юного шалопая, так и тянет на сомнительные романтические проделки! Да, кстати о проделках, – перешёл Льювин к другой теме. – Кто мать Эртхелера? Если интуиция меня не обманывает, он, возможно, станет более достойным членом Ордена магов, чем его отец.
Предположение, прозвучавшее в устах отца, нисколько не задело Фьонна, несмотря на его самомнение. Всё-таки магистр Мон-Эльвейга научился оценивать себя объективно и сознавал свои прегрешения; а добрая слава сына, если она и впрямь ему суждена, некоторым образом приумножит и славу самого Фьонна. Но ему было немного стыдно рассказывать отцу о легкомысленной связи с Айрин. Наряду с расчётливостью и удачливостью Льювин прославился и несокрушимой добродетелью и верностью единственной любви; даже заклятые враги Архимага не осмеливались отрицать его высоких моральных качеств. Фьонн не без оснований полагал, что его собственный бесшабашный образ жизни, который он вёл в юности, способен вызвать лишь строгое осуждение со стороны отца, поэтому старался скрывать от Льювина наиболее пикантные подробности.
– Что ж ты молчишь, словно в рот воды набрал? – с ноткой раздражения прервал Архимаг молчание сына. – Не стеснялся же ты, когда изготавливал мальчишку – так отчего же не рассказать, когда и как это случилось? Я вовсе не требую интимных подробностей: но, поскольку это мой внук, моё желание узнать о нём побольше вполне естественно, согласись. А ты сам-то когда узнал, что у тебя есть ещё один сын?
– Может, хотя бы присядем, а? – предложил Фьонн, которому надоело топтаться на лестнице, где шёл этот любопытный разговор.
– На ступеньку? – ехидно осведомился Архимаг и тут же философски пожал плечами. – Хотя почему бы и нет?
– Я имел в виду мой кабинет, – отозвался Фьонн. – Ты проделал долгий путь, папа, и, наверное, проголодался? До обеда ещё целый час, но…
– Пожалуй, я как-нибудь дотяну до общей трапезы, если у тебя найдётся, чем промочить горло, – снисходительно согласился Льювин.
* * * * *
– Так как же ты намерен оградить честь своей жены от грязных подозрений, для которых ты сам и подготовил благодатную почву, а? – Льювин снова резко перескочил с одной темы разговора на другую, когда Фьонн нехотя поведал отцу о приключении десятилетней давности, в результате которого на свет появился Эртхелер. – Что же ты окутался молчанием, словно горная вершина туманом?
– Жду, когда ты выскажешь свои мудрые соображения, – мрачно отозвался Фьонн. – Я готов отречься от своей короны, если у тебя их нет!
– Значит, не слишком ты дорожишь своей короной, а чувствовать личную ответственность за свои проделки ты толком так не научился, – хмыкнул Архимаг. – Да, есть кое-какие соображения – слава Создателю, мыслительными способностями Он меня вроде не обидел. Во-первых, ты немедленно вернёшься домой…
– Папа! – возопил Фьонн. – Мне же завтра в Эльхарру надо, иначе пиратки пустят по ветру всё, что я и мои соратники нажили там благодаря вложениям в местное судоходство! Обещаю, я быстро разберусь с этими разбойницами, и тогда… А мои кредиторы?! Ох, я же давно не подсчитывал проценты, которыми постоянно обрастают мои долги! Хватит ли у меня денег расплатиться?! Может, лучше вы с мамой привезёте Аэли ко мне?
– В эту мерзкую дыру, как ты сам то и дело мимоходом называешь своё королевство? – критически прищурился Архимаг. – Насчёт долгов не беспокойся: я добавлю недостающую сумму, если в этом возникнет надобность. Я и раньше это тебе предлагал, но ты так тщишься доказать свою успешность и самостоятельность, что я не стал навязывать тебе свою помощь. Однако теперь речь идёт не только о тебе, а о твоей жене и моём внуке. Или внучке, – улыбнувшись, добавил Льювин. – Что касается эльхаррского конфликта… Ты уверен, что не завязнешь в этой морской войне на несколько месяцев, как в болотной тине? Если бы удалось решить эту проблему за несколько дней, тогда дело другое.
Внезапно складки на лбу Архимага разгладились, и он весело сказал:
– Знаешь, я вот что надумал. Я вместе с тобой отправлюсь в Эльхарру. Тряхну стариной!
– А Гвэйн и Эртх как же? – возразил Фьонн. – Я-то обрадовался, что могу о них не беспокоиться, ты доставишь их домой – а теперь как быть? Не могу же я взять их в Эльхарру – они ещё дети, чтобы брать их на войну!
Льювин задумался, но ненадолго.
– Как поживает моя племянница Хьёрди? – осведомился он. – Она дама с характером, добродетельная и умная, талантливая волшебница и, сверх того, сродни тебе по линии твоей матушки: почему бы ни попросить её сопроводить твоих отпрысков в Каэр Лью-Вэйл?
Фьонн пожал плечами.
– Пожалуй, это мысль, – согласился он. – Но ты не договорил относительно Аэли, – Фьонн погрустнел, вспомнив, как он расстался с женой в то утро. – Знаешь, мы ведь с ней поссорились, когда я собрался уходить…
– Это уж твоя забота, как загладить свою вину перед любимой женщиной, – сурово отозвался Льювин. – Мои же мысли в основном касаются будущего твоего ребёнка. Его… или её – воспитаю я сам. Надеюсь, ни одна наглая морда не дерзнёт заявить, будто Архимаг воспитывает не собственного внука или внучку, а чужое отродье, незаконнорожденного ребёнка, которого жена его сына прижила с любовником. А если и найдутся подобные мерзавцы, я быстро найду под рукой что-нибудь подходящее, чем можно заткнуть их глотки. Но ты и твоя жена не будете вмешиваться в воспитание этого ребёнка, хорошо?
Фьонн виновато опустил голову, думая об Аэльхе. Он, волшебник и воин, клялся ей в любви – и, сам того не желая, подставлял её под удар, а спасали, ограждали её от бед чаще другие, чем он. Дракон Гвейф, её сестра, его собственные родители – а между тем он должен был стать ей главным защитником с той минуты, когда понял, что любит её. И отцом он оказался плохим: Тинх, его враг, воспитал Эртхела куда лучше, чем он сам воспитал Гвэйна…
– Ты снова молчишь, Фьонн, – мягко промолвил Льювин. – Могу ли я истолковать это молчание как согласие целиком и полностью доверить мне воспитание ребёнка, зачатого тобой в тайне, словно бы и не с собственной женой, а с чужой?
– Да, отец, наверное, так будет лучше, – со вздохом кивнул Фьонн.
* * * * *
– А эта Эльхарра, оказывается, Мирок очень даже ничего, – снисходительно изрёк Архимаг, обозревая с палубы боевой ладьи кажущийся бескрайним морской простор, над поверхностью которого возвышались многочисленные острова и островки, будто сухарики над поверхностью бульона.
Фьонн скептически хмыкнул.
– Ты просто не бывал тут в сезон дождей, папа, и в этом всё дело, – пояснил он. – Да и сейчас – разве тебе не кажется, что здесь излишне тепло, я бы даже сказал, стоит изнуряющая жарища?!
– А, по-моему, приятное тепло, – возразил Архимаг, однако отошёл от борта, залитого лучами солнца, и прислонился к мачте, в тени, отбрасываемой парусами.
– Да уж, ты ещё, пожалуй, скажешь, что и действующий вулкан – всего-навсего печурка чуть больше стандартного размера, – пробормотал сын.
Фьонн достал из кармана носовой платок и вытер пот со лба, затем оглянулся: за флагманской ладьёй, на которой находились они с отцом, плыла эскадра из десятка боевых судов. Разгневанный ущербом, нанесённым дерзкими разбойницами, король Сумеречной долины собрал довольно значительные силы: в походе принимали участие не только члены его хеордвэрд, но и отряды нескольких эльхаррских князьков, также обеспокоенных действиями обнаглевших пираток. Впрочем, в бой-то местные заправилы, судя по скорости их плавсредств, не слишком рвались: эскадра следовала за флагманом на столь почтительном расстоянии, что с ладьи короля Сумеречной долины можно было узреть лишь смутные силуэты ладей союзников.
Магистр-изгнанник вышел в море отнюдь не на эльфийской вездеходной ладье, а на довольно-таки заурядной местной посудине с громким названием «Повелитель Волн». Дело в том, что, собираясь в карательную экспедицию в Эльхарру, король Сумеречной долины вместо волшебного судна, хранящегося в разобранном и сильно уменьшенном виде, в спешке сунул в свой чемодан бесполезную на войне музыкальную шкатулку.
В настоящий же момент Фьонна раздражало то, что он, несмотря на свои незаурядные магические таланты, всё никак не мог точно засечь местонахождение пираток; у него складывалось впечатление, словно кто-то, также не обделённый способностями к магии, пытается водить его за нос. Кроме того, серьёзное беспокойство вызывали рифы, которых в эльхаррских морях имелось в избытке.
– Я всегда замечал, что чрезмерная гордость и нежелание обратиться за помощью даже к родному отцу сильно осложняет людям жизнь, – до Фьонна, занятого сложнейшими магическими расчётами, неожиданно донёсся голос Льювина, с комфортом расположившегося в установленном на палубе шезлонге под шёлковым тентом. – Воинственные дамы, которые ждут не дождутся встречи с твоими храбрыми воинами, сынок, если только я не ошибаюсь, укрылись вон за тем островом, – Архимаг небрежно махнул рукой в сторону золотисто-зелёного пятна, виднеющегося на горизонте. – И, пожалуйста, Фьонн, скажи своему кормчему, чтобы взял немного вправо – или как это будет на морском жаргоне?..
Эскадра в этот момент проплывала через широкий пролив между двумя островками. Услышав совет отца, Фьонн, не долго думая, ринулся к рулю и, решительно отстранив кормчего, взял управление судном на себя. Однако, к сожалению, понятие «немного» у Льювина и его сына не совпадало: они поняли это в тот момент, когда снизу послышался противный скрежет – такой, словно в днище ладьи ломились полчища морских чудищ.
– Проклятые рифы! – с чувством произнёс Фьонн.
Последующая речь короля Сумеречной долины целиком состояла из тех колоритных выражений, которые в культурной среде не принято фиксировать письменно. Однако полученное в детстве воспитание внезапно напомнило о себе сыну Льювина; кроме того, Фьонн вспомнил и то, что в присутствии Архимага, согласно магическому кодексу, не принято употреблять нецензурные выражения, равно как и обнажать оружие.
Повернувшись к отцу, король Сумеречной долины промолвил с лёгким замешательством:
– Извини, папа…
– Ну, что ты, сынок, – непринуждённым тоном отозвался Льювин. – Не беспокойся, я ваших морских терминов всё равно не понимаю, – он натянуто усмехнулся и добавил с сомнением в голосе. – Что ж, ты и впрямь не будешь сражаться, даже если в этом возникнет необходимость? Предупреждаю, я не слишком надеюсь на то, что эти дамы высоко ставят мой авторитет Архимага. Конечно, есть и другие способы воздействия, достаточно гуманные и действенные, может, удастся пустить их в ход; только сейчас первоочередной задачей для нас является ремонт корабельного дна, если мы не хотим пойти на дно морское. Я ведь говорил тебе – немного вправо, немного! Это у тебя немного считается – чуть не на пол-океана шарахнуться в сторону?!
Фьонн, как и полагается сыну столь выдающегося деятеля, каким являлся Льювин, всегда нашёл бы, что возразить; однако он благоразумно промолчал и приступил к магической починке повреждённого днища ладьи. Архимаг тоже принял деятельное участие в работе, и вскоре повреждения были устранены.
Избранный волшебниками способ ремонта, надо заметить, имел многочисленные издержки, в частности то, что очень скоро повреждения, имевшиеся на объекте, появлялись снова; однако починка обычным, немагическим способом, потребовала бы гораздо больших затрат времени. Ладью пришлось бы вытаскивать на берег, а сейчас куда важнее поскорее разобраться с разбойницами. Если они и в самом деле за тем островом, на который указал Льювин, можно надеяться, что это корыто как-нибудь да продержится, а потом можно будет починить более тщательно – разумеется, если останется, что чинить. Со свойственной ему самонадеянностью Фьонн рассчитывал на быструю и лёгкую победу, хотя в глубине его души и шевелились некоторые сомнения в том, что сладить с разбойницами будет так уж просто.
Боевая ладья противника, точнее, противниц, выскользнула из-за скрывавшего их до поры до времени острова как раз в тот момент, когда волшебники, наскоро залатав днище своего судна, собрались перекусить, а заодно и перевести дух после нудной, рутинной работы. Тут уж настроение испортилось и у Льювина, несмотря на его в целом гуманистический настрой: Архимаг терпеть не мог, когда ему мешают завтракать, обедать и ужинать, а также полдничать и пить чай.
Паруса из золотой парчи кичливо золотились в солнечных лучах, молчаливо свидетельствуя о безвкусии и нерасчётливости «Дев битвы» – именно это горделивое название было начертано вдоль борта разбойничьей ладьи гигантскими алыми рунами. Вместо того, чтобы выгодно сбыть столь дорогостоящий материал, как парча, чокнутые воительницы дошли до того, что пустили её даже не на собственные наряды, а на паруса, нагло выставляя на обозрение потенциальных жертв присвоенные результаты чужих трудов (а равно и объекты чужой коммерческой деятельности).
– Может, разумнее продырявить их ушат магией или попросту загнать на рифы, а потом выловить из воды мелкую и крупную рыбёшку? – предложил Льювин, глядя, как Фьонн торопливо облачается в кольчугу.
Сам Архимаг не спешил последовать примеру сына, хоть оруженосцы короля-магистра принесли кольчугу и шлем и для Льювина.
– Папа, прошу тебя, не вздумай проделать что-нибудь этакое «разумное»! – взмолился Фьонн, надевая гномью маску. – Я не желаю, что надо мной потом насмехались – дескать, побоялся разъярённых баб и тому подобное! – вспомнив об особом статусе Архимага, в присутствии которого запрещено браться за оружие, король Сумеречной долины несколько сбавил тон и попытался если не сменить тему разговора, то хотя бы направить его в несколько иное русло. – Папа, может, ты всё-таки наденешь кольчугу? Так, на всякий случай; и мне бы было гораздо спокойнее, если бы ты не топтался на палубе, а ушёл в каюту…
– А-а-а, тебя тревожит пункт десятый статьи двенадцатой магического кодекса – «Запрещение на боевые действия в присутствии Архимага», – ехидно отозвался Льювин, нехотя натягивая кольчугу и нахлобучивая на голову шлем. – Я сам частенько про него забываю, Фьонн; но стоит попробовать сообщить этим дамам о моём высоком звании – вдруг на них это подействует, и они сдадутся? Однако ты как будто не был настроен захватывать их без боя?
– Напрасно я взял тебя с собой, папа – твоё присутствие всё настолько усложняет, – проворчал Фьонн.
– Это я сам отправился вместе с тобой, а вовсе не ты взял меня с собой – я же не вещь, а личность, – с достоинством отозвался Льювин и добавил. – Раз уж ты намерен сражаться, хотя бы шлем надень. Я тебя прошу, надень шлем, Фьонн, – настойчиво повторил Архимаг, видя, что сын не торопится последовать его пожеланию.
Этот совет оказался отнюдь нелишним: передовая ладья разбойниц подошла на расстояние выстрела и принялась забрасывать стрелами палубу «Повелителя Волн». Льювин, пробормотав короткое, но энергичное ругательство, быстро поставил магический заслон, непроницаемый для стрел. Однако две ладьи быстро сближались; не дожидаясь, пока разбойницы зацепят борт его судна абордажными крючьями, Фьонн и его воины первыми предприняли этот шаг и устремились на палубу вражеской ладьи. Пункт десятый статьи двенадцатой магического кодекса, конечно, слегка беспокоил совесть магистра-изгнанника. Но, во-первых, Фьонн не рассчитывал, что пиратки, которые и так постоянно нарушают законы цивилизованного общества, отнесутся с должным почтением к упомянутому пункту – безропотно же подставляться под их стрелы, мечи, копья и иное рубящее, режущее и прочее оружие, естественно, не желали ни он сам, ни его воины. Во-вторых же, Фьонн по привычке, сформировавшейся ещё в детстве, рассчитывал на отцовскую снисходительность. В конце концов, такие понятия, как мера необходимой самозащиты и защита имущественных прав, тоже имеют некоторое значение в жизни – уж кто-кто, а Льювин-то это превосходно знает!
Между тем Архимаг в некотором замешательстве медлил на палубе «Повелителя Волн». В душе Льювин всегда склонялся в пользу менее опасных и расходных способов разрешения конфликтов, чем боевые действия: однако он сразу здраво оценил ситуацию и понял, что ничего путного не выйдет, если он начнёт вопить о своём высоком магическом звании. Он будет глупо выглядеть, да ещё, что очень вероятно, собьёт с толку воинов сына, а разбойницы-то едва ли отреагируют... Намётанный глаз Архимага машинально вычленил в их поведении особенности, наводящие на мысль о том, что перед сражением отчаянные амазонки хлебнули какого-то могучего зелья, обостряющего храбрость, но временно притупляющего способности к адекватному восприятию действительности.
Между тем Фьонн, если прибегнуть к языку «воспевателей хвалы», встретился «мечом к мечу» с предводительницей разбойниц, чьё великолепное боевое облачение выделялось даже на фоне превосходного вооружения её воинства. Лицо воинственной дамы, как и лицо короля Сумеречной долины, было скрыто маской; что же касается других пираток, то их лица по большей части либо были старательно разрисованы синей краской, либо скрыты синими полумасками. Подобное цветовое оформление воинов, отправившихся в морской набег, было в обычае в родном Мире Льювина и Фьонна – в частности, в Брене и некоторых землях, расположенных севернее Брена; однако у короля Сумеречной долины, понятное дело, не было свободного времени на то, чтобы размышлять о сходстве военных ритуалов бренских берсеркеров и эльхаррских пираток.
А пока сам Фьонн, его воины и разбойницы размахивали оружием, которое издавало противное лязганье – неотъемлемый элемент битвы, Архимаг Льювин судорожно пытался отыскать какой-нибудь хитроумный способ закончить побоище мирным путём, пока дело ещё не дошло до жертв и серьёзных разрушений.
Известно, что даже если обычный человек, не волшебник, захочет чего-то всеми силами души, его чаяния иногда воплощаются в действительности, хотя весьма часто не в том виде, который явился бы оптимальным. Что же касается стремлений и упований мага, то на их реализацию, разумеется, высвобождается куда больше энергии. Но если волшебник ещё не сформировал чётких мыслеобразов событий и явлений, которые должны привести к желательному результату, упомянутые события и явления зачастую носят неожиданный, непредсказуемый характер…
…Когда Фьонн и его соратники ринулись на палубу вражеской ладьи и вступили в бой с пиратками, море было абсолютно спокойным; но внезапно большая волна перекатилась через борт судна и стремительно промчалась по палубе, остужая воинственный пыл обеих сторон потоками солёной воды. Фьонну, который вовремя уцепился за корабельные снасти, удалось удержаться на ногах, зато его противницу сбило с ног и отшвырнуло к борту судна. Когда волна схлынула, меча предводительницы пираток поблизости не оказалось – весьма возможно, его попросту смыло за борт.
Сражайся Фьонн против воина-мужчины и окажись он сам и его противник в положении, аналогичном теперешнему, доблестный магистр скорей всего поспешил бы приставить клинок к горлу врага и потребовать немедленной капитуляции. Однако противником мага была дама, а основные правила куртуазного поведения всё-таки были достаточно крепко вбиты в мозги Фьонна его родителями и их друзьями-эльфами. Потому король Сумеречной долины, опустив свой меч остриём вниз и переложив оружие в левую руку, шагнул к своей противнице, затиснутой между двумя мотками канатов, и подал ей правую руку, помогая подняться на ноги.
– Итак, ты моя пленница, – дружелюбным тоном произнёс волшебник и на всякий случай, во избежание лишних соблазнов, изъял кинжал, висевший на поясе предводительницы пираток. – Честное слово, мне и моим воинам не слишком подобало бы сражаться с дамами, если б не ваше пренебрежение чужими правами собственности! Скомандуй-ка своим одержимым, чтобы они сложили оружие – ни им, ни нам не будет ни славы, ни выгоды, если кому-то придётся сложить голову!
Предводительница пираток не мгновенно отреагировала на эту краткую, деловую речь своего победителя. Пробормотав «не может быть», она с вызовом спросила:
– Кто ты такой? Сними маску и назови своё имя – или прикончи меня, чтобы никто не осмелился сказать, будто Сигрэйн, дочь эрла Йорунда, сдалась в плен безымянному бродяге! – и с этими словами она первой сняла маску.
– Сигрэйн, ты?! – Фьонн ошалело уставился на свояченицу, которую он, разумеется, менее всего ожидал тут встретить, и торопливо сорвал гномью маску.
– А я узнала твой голос, магистр, – хмыкнула Сигрэйн и крикнула своему воинству. – Сдавайтесь, девы битвы! Вышла небольшая ошибка – оказывается, это наши друзья.
– Вообще-то за нами следуют местные правители, которые вряд ли питают к вам дружеские чувства, – спокойно произнёс Архимаг Льювин, который перебрался на ладью разбойниц вслед за прокатившейся волной, явившейся следствием его инстинктивного стремления к миру, но отнюдь не результатом каких-то целенаправленных действий. – Но мы с Фьонном, разумеется, не выдадим вас им.
– Архимаг? – растерянность, отразившаяся на лице Сигрэйн, так же не шла этой решительной и резкой особе, как скаковой лошади не идёт сбруя вьючного осла. – Так ты был тут, а мы сражались в твоём присутствии, словно неотёсанные дикари, которые не имеют ни малейшего представления о духовных авторитетах!
– О, брось, пожалуйста, Сигри, – махнул рукой Льювин. – Считай, что я на время закрыл глаза и не видел этой безобразной свалки, в которой, к счастью, не оказалось серьёзно пострадавших. Почему это тебя вдруг обеспокоило нарушение традиций цивилизованного общества – после того, как ты и твои подруги неоднократно нарушали законы Эльхарры? Ладно, это мы потом обсудим в тесном семейном кругу, а пока неплохо бы причалить где-нибудь и пообедать, наконец!
По-быстрому назначив воинов, которым следовало остаться на ладье пираток, Фьонн уже собрался вернуться на «Повелителя Волн»; но в этот момент волшебник почувствовал на себе чрезвычайно пристальный взгляд – такой, который в обычных, немагических вещах просверливает дыру, а обычного человека, не мага, заставляет замереть в гипнотическом трансе.
Фьонн оглянулся. Лицо дамы, буравившей его взором, было старательно разукрашено сложной вязью синих полос и загогулин, в которых при ближайшем рассмотрении магистр Мон-Эльвейга распознал ритуальный рисунок северных магов-самородков из своего родного Мира, а наряд воинственной леди был отделан птичьими перьями в лучших традициях всё тех же непревзойдённых мастеров.
– Здравствуй, Фьонн, – негромко проговорила дама, сделав неуверенный шаг в сторону победителя. – Ты не узнаёшь меня?
– Айрин?! Признаюсь, несколько затруднительно узнать тебя в сём очаровательном прикиде, – король Сумеречной долины выразительным жестом как бы очертил своеобразную экипировку своей бывшей возлюбленной. – Но твоё присутствие многое проясняет. Ведь это ты пыталась водить нас за нос? И нарушение магических барьеров в территориальных водах местных заправил – это ведь тоже твоя работа, верно?
Чародейка молча улыбалась. Странно выглядела улыбка на лице, покрытом магическим узором!
– Да, у меня есть для тебя сюрприз, Айрин, – добавил Фьонн, нетерпеливо покосившись на свою ладью, у борта которой мялись Льювин, изнывающий без обеда, и Сигрэйн, расстроенный вид которой вполне подходил бы пленнице, не угоди она в плен к доброжелательно настроенным родичам. – Там, – маг неопределённо махнул рукой назад, где виднелись силуэты приближающейся эскадры, – на одной из тех посудин плывёт Тинх, который, судя по всему, ужасно по тебе соскучился.
Айрин скорчила недовольную гримасу. Впрочем, учитывая боевую раскраску волшебницы, её лицо сейчас и без всяких усилий со стороны мимических мышц смахивало на гримасу, состроенную каким-нибудь идолом, чья внешность явилась результатом полёта необузданной фантазии людей, ещё не ведающих, что Создатель един, а все остальные, с позволения сказать, «боги» – в лучшем случае лишь его послушные или непокорные подчинённые.
– Да, я должен поблагодарить тебя, Айрин, – тихо сказал Фьонн. – Вот уж никогда бы не подумал, что будет за что! Вернее, за кого, – пояснил он.
– Эртх нашёл тебя? – спокойно, как о чём-то само собой разумеющемся, спросила она. – Ну конечно. Я и не сомневалась. Он мальчик способный, весь в тебя. Но я думаю, он превзойдёт своего отца, – не удержавшись, колко добавила Айрин.
– Дай-то Создатель! – энергично подхватил Фьонн и снова вернулся к судьбе злополучного Тинха. – Но ты всё-таки прояви хоть каплю участия к своему супругу, Айрин. Право, я не ожидал, что он окажется способен на такое благородство, которое он проявил по отношению к тебе и Эртху! Неужели тебе ничуть не жаль бедолагу Тинха? Честное слово, не хотел бы я очутиться на его месте, хотя бы мне за это подарили всё Упорядоченное!
Айрин пренебрежительно передёрнула плечами.
– Разумеется, мне его жаль, – безразличным тоном отозвалась она. – Но что я могу поделать, раз я его не люблю? Может, сам по себе Тинх не так уж и плох; но стоит мне вспомнить тебя…
– Значит, не нужно вспоминать, – живо подхватил Фьонн, недовольный тем, что разговор не только сильно затягивается, но и принимает столь чувствительный оборот – вот уж чего не ожидал от Айрин, да ещё через столько-то лет!
– А ты, значит, обо мне не вспоминаешь? – резко спросила она. – Твоя новая милая целиком заполонила твоё сердце, и тебе плевать, сколько сердец ты разбил походя, ради развлечения или же просто от нечего делать?!
– Айрин! – Фьонн ухватился за дубовые перила, примериваясь, как половчее перепрыгнуть на борт «Повелителя Волн». – Зачем ты говоришь мне всю эту чепуху? Уж твоё-то сердце наверняка сделано из небьющегося материала: если даже из стекла, то из бронебойного! Мы же отлично знаем друг друга! Прости, но, насколько я помню, ты тоже была не прочь развлечься, так что нечего всю вину валить на меня! Мы выпили чашу наслаждений до дна, как любят говорить поэты – но кто назавтра вспоминает о вине, выпитом вчера, а уж тем более – много лет назад? Таковы все мимолётные увлечения, и не надо уверять меня, что ты любила и помнила меня все эти годы…
– Настоящая любовь, словно мелодия моря в морской раковине, вечно звучит в сердце, – нежно проговорила Айрин.
Фьонн тяжело вздохнул. В настоящий момент самой желанной музыкой ему представлялся звон тарелок и кубков, вилок, ложек и ножей – словом, звуковое оформление, обычно сопутствующее трапезе.
– Прости, Айрин, но я не вижу смысла продолжать этот разговор, – решительно заявил король Сумеречной долины. – Я только хотел сообщить тебе, что скоро ты свидишься со своим супругом, а там – разбирайтесь сами, как знаете. Счастливо! – и Фьонн, ухватившись за какую-то снасть, перемахнул на борт «Повелителя Волн», где изрядно проголодавший и помрачневший Льювин нетерпеливо мерил палубу шагами, а Сигрэйн, пригорюнившись, рассеянно смотрела вдаль, словно надеясь увидеть на горизонте принца на белом коне.
* * * * *
– Что это тебе за фантазия в голову стукнула, Сигри? – спросил Льювин.
Обед давно закончился; воины Фьонна и разбойницы принялись кто за мытьё посуды и приготовление полдника, кто за ремонт пропоротого рифами днища ладьи. Остров, возле которого суда недавних противников бросили якоря, оказался безлюдным, что в определённом смысле можно было расценить как положительный момент – ведь, когда хочешь отдохнуть, проблемы ни к чему, а там, где обитают люди, часто глазом не успеешь моргнуть, как впутаешься в какую-нибудь переделку.
В наскоро поставленной просторной палатке оставались только Льювин, Фьонн и Сигрэйн, когда Архимаг поднял вопрос о мотивах, толкнувших отважную дочь эрла Йорунда на стезю морского разбоя.
– И ловко же ты провела нас всех, Сигри! – сурово нахмурившись, проговорил Льювин, видя, что воительница не спешит с ответом. – Даже я не усомнился, что ты уезжаешь из Каэр Лью-Вэйл, чтобы проведать своих тётушек в Брене!
– А я ничего и не выдумывала, – насупилась Сигрэйн. – Я действительно проторчала у тёти Хедборг в её заплесневелом Фраммаре почти полгода! Вот уж скучища, скажу я вам! У тётки в замке сто двадцать комнат, если только я со счёта не сбилась: так вообразите, что в каждой комнате по десять, а иногда и двадцать, клеток с птицами! Я чуть не оглохла от их трелей! А вышиванье!.. Нет, это мужчинам, хоть они и волшебники, вряд ли удастся вообразить. И вы только подумайте: всё у неё делается по расписанью, по раз и навсегда заведённому порядку! Она всегда пьёт чай ровно в четыре часа, и упаси Создатель её домашних хоть на минуту позже подать чайник или разложить варенье!
– Серьёзная дама твоя тётушка, – заметил Льювин. – В четыре часа, говоришь? А сейчас сколько? Может, мы ещё успеем?.. – и Архимаг вопросительно взглянул на сына.
– Папа, ты же знаешь, я не ношу часов, – отозвался тот. – После того, как я много лет назад случайно разбил клепсидру в кабинете мэтра Ордэйла и наступил на песочные часы леди Торлинн, я к подобным предметам стараюсь не подходить ближе, чем на расстояние вытянутой руки, держащей меч.
– Пять минут пятого, господа, – провозгласила Сигрэйн: золотой медальон с крупным рубином, висевший на шее воительницы на толстой золотой цепочке, оказался часами.
– Жаль, опоздали, – разочарованно вздохнул Льювин.
– А это что такое? – Фьонн проворно поднял крохотную пластинку из слоновой кости, выпавшую из медальона свояченицы.
Сигрэйн вдруг покраснела, что называется, до корней волос, и выхватила таинственную безделушку из рук мага; однако наблюдательные Льювин и Фьонн всё же успели заметить, что это был портрет.
– Давно пора выкинуть эту ерунду, – пробормотала дочь эрла, хмуро вглядываясь в черты субъекта, увековеченного на миниатюре.
– Прикажешь подать тебе контейнер для мусора? – спокойно предложил Фьонн, который в своё время освободил от памятных знаков былых увлечений целый сундук, торжественно выбросив всё это барахло накануне своей свадьбы с Аэльхой, сестрой Сигрэйн.
В ответ на любезность мага воинственная дама отрицательно качнула головой и крепко зажала в ладони миниатюрный портрет неизвестного.
– Ты не досказала, Сигрэйн, как ты проводила время в гостях у тётушки, – напомнил Архимаг, обратив внимание на то, что эпизод с портретом как будто выбил воительницу из колеи, и желая вернуть даме душевное равновесие.
– А больше и рассказывать нечего, лорд Льюв, – пожав плечами, кисло промолвила Сигрэйн. – Мне до сих пор иногда в кошмарах снится тётя, за которой вереницей идёт десяток кошек, а я иду следом, всякий раз наступаю кошке на хвост и просыпаюсь от дикого визга!
– Могла бы и к нам вернуться, – с упрёком вставил Льювин. – Вышла бы замуж за какого-нибудь молодого, подающего большие надежды мага и… Сигри, ты что?!
Последнее восклицание вырвалось у Архимага недаром: при упоминании о замужестве лицо Сигрэйн внезапно приняло такое выражение, что она вот-вот расплачется. Несколько мгновений воительница героически боролась с собой, потом жалобно плюпнула носом – и вдруг безудержно разрыдалась, закрыв лицо руками.
– Фьонн, дай скорей воды, – прошипел Архимаг, обращаясь к сыну.
Не долго думая, король Сумеречной долины схватил большой серебряный кувшин с водой и вылил его содержимое на голову свояченицы.
– Ты что, с ума сошёл?! – одновременно воскликнули Льювин и Сигрэйн.
– Если и да, то не я один, – хладнокровно возразил Фьонн. – Извини, Сигри, но я привык помогать практическим образом, а не беспомощными утешениями: холодный душ, по моим наблюдениям, иногда неплохо освежает, особенно в жарком климате. А теперь скажи – что стряслось-то? Неужели какой-то нахал посмел тебя обидеть и после этого остался в живых?! Но если и так, не волнуйся – я готов лично добить этого гада, если это необходимо для твоего душевного покоя.
– Это не поможет, – возразила воительница, вытирая мокрые волосы обеденной салфеткой. – А если б и помогло, ты этого всё равно не сделаешь.
– Почему? – искренне удивился король Сумеречной долины.
А Льювин, подняв с ковра миниатюру, повторно уроненную воительницей, протянул её Сигрэйн со словами:
– Напрасно ты, девочка, таскаешь с собой портрет Джеффа. Хоть он мой друг и честный волшебник, я откровенно скажу, что, по моему мнению, скорее камень растает от женских слёз и мороженая репа отзовётся на песню соловья, чем Джефф хоть на йоту отступит от тех стереотипов поведения, которые он когда-то вбил себе в голову. Самым подходящим девизом для него, пожалуй, явилось бы следующее двустишие:
Ненароком чтоб не ошибиться,
Лучше уж совсем не шевелиться!
Сигри! Возьми себя в руки! – строго добавил Архимаг, видя, что воительница готова разреветься снова.
– Ну так выброси его портрет! – Сигрэйн нервно оттолкнула руку Льювина, протягивающую миниатюрное изображение мэтра Джеффинджа Бэрхольмского, одного из командоров Ордена Мон-Эльвейг. – Я буду крайне признательна, лорд Льюв!
– А почему бы тебе самой это не сделать? – осторожно спросил Архимаг.
Между тем Фьонн, тихонько встряхнув кувшин, выяснил, что там ещё осталась вода – немного, но всё же осталась. Перелив её на сей раз в кубок, а не на расстроенную даму, волшебник протянул кубок свояченице. Сигрэйн машинально взяла пол-литровую серебряную ёмкость, на дне которой бултыхалось от силы три-четыре глотка пресной влаги, и проглотила воду залпом – так, как чаще пьют вино.
– Ты прав, Архимаг, – более спокойным тоном произнесла Сигрэйн. Добродетель мэтра Джеффа столь несокрушима, что, будь она цитаделью, можно было бы не сомневаться – ни подкоп, ни осада ей ни страшны. Глупо, ужасно глупо с моей стороны было надеяться!.. Разрази её гром, эту треклятую трубадурскую любовь без разделения, и забери её Тьма со всеми её дурацкими атрибутами!
Воительница торопливо вытерла глаза мокрой салфеткой.
– Уж не с горя ли ты решила оседлать морских коней и слегка пощипать прибрежных толстосумов? – предположил Фьонн, которому не понаслышке было известно, на какие глупости порой толкает человека любовное увлечение.
Сигрэйн устало кивнула.
– Нет, вы только посмотрите на эту сумасшедшую! – воскликнул Льювин. – Сохнуть по бревну, по камню, в то время как есть достойный чел… тьфу, опять забыл, что он не человек!
– Это ты про Гвейфа? – уточнила воительница. – Нет, хватит! Я больше ни за кем бегать не стану, как собачонка, или пусть меня повесят!
– Но тебе и не нужно бегать за ним – он сам прилетит, стоит только позвать его, – уверенно заявил Фьонн. – Брось качать головой, Сигри! Будь он человек… – волшебник замялся. – А драконы – для них десять лет всё равно что год, а то и меньше, и память у них крепче алмаза. Это не какие-нибудь легкомысленные молодчики…
– Вроде тебя, например, – ввернула Сигрэйн. – Что ты на меня уставился? Айрин мне всё рассказала!
– Это что, она подала тебе мысль заняться разбоем? – холодно осведомился король Сумеречной долины. – И тропку в Эльхарру, верно, она протоптала?
– Не нравится, – усмехнулась воительница. – Ладно, магистр, король или кто ты там теперь… Да, Айрин оказалась незаменимым помощником; жаль только, в любовной магии не сильна, – улыбка у Сигрэйн вышла вымученной и неестественной.
– Так как же насчёт Гвейфа? – не унимался Фьонн. – Неужели даже он не сравнится с лучезарной особой мэтра Джеффа?
– Ко дню весеннего равноденствия Гвейф прислал мне поздравительную открытку, – словно невзначай промолвил Архимаг. – Обещал прибыть в Каэр Лью-Вэйл на день рождения Гвэйнира. Теперь, правда, мы-то на праздник не успеем: но Гвейф обязательно подождёт нас, стоит мне мысленно попросить его об этом. А ты, Сигри, возвращайся с нами! В Каэр Лью-Вэйл ты быстро забудешь зануду Джеффа, а Гвейф, несомненно, будет рад встретиться с тобой. Он не раз вспоминал тебя…
– Не поеду, – хмуро отрезала воительница. – Не хватало ещё, чтобы он злорадствовал…
– Гвейф не будет злорадствовать, Сигри, – поспешил вступиться за дракона Льювин. – И с чего ты взяла?
– Нет, – упрямо повторила Сигрэйн. – И хватит об этом! Я пойду прогуляюсь, – добавила она.
– Вообще-то ты моя пленница, – проговорил Фьонн. – Хотя бы ради приличия спросила – можно мне прогуляться?
– Ах, подумайте! Тогда свяжи меня по рукам и ногам и приставь стражу, раз я пленница, – ехидно предложила воительница.
– Советую тебе не удаляться слишком далеко от нашего лагеря, – продолжал Фьонн. – Я не слишком высокого мнения о благовоспитанности наших местных союзников, Сигри; но, согласись, у них и нет никаких оснований испытывать к тебе тёплые дружеские чувства, учитывая тот материальный и моральный ущерб, который ты нанесла им своей не в меру активной деятельностью!
Союзники Фьонна, подоспевшие на место боя лишь после того, как сражение было окончено миром, удовольствовались заверениями короля Сумеречной долины, что все убытки, причинённые им деятельностью пираток, будут возмещены после скрупулёзных подсчётов и окончательного согласования сторон, после чего занялись рыбной ловлей и игрой в гольф на дальней оконечности острова. В ответ на их требования относительно выдачи пираток Фьонн лишь усмехнулся: в битве участия не принимали, а теперь ещё пыхтят чего-то!.. Могущество волшебников явилось надёжной защитой для пленниц, иначе бы участь Сигрэйн и её подруг никто не назвал бы завидной.
Однако в ответ на предостережение Фьонна Сигрэйн пренебрежительно фыркнула.
– Плевать мне на этих тупиц и жмотов! – донеслось с наружной стороны шатра.
Льювин и Фьонн переглянулись.
– А портрет мэтра Джеффа и впрямь можно было бы выбросить, не будь он произведением искусства, – задумчиво произнёс Льювин. – Интересно, как быстро сумеет старина Гвейф прилететь сюда на «крыльях любви» – так, кажется, в подобных случаях говорят сказители, а, Фьонн?
* * * * *
Тому, кто не был знаком с мизантропическими воззрениями мэтра Джеффинджа Бэрхольмского, высказывания Льювина относительно чувствительности и отзывчивости сего достойного мага могли бы показаться чересчур резкими и гротескными. Однако Архимаг вовсе не преувеличивал. Его слова были продиктованы исключительно участием к Сигрэйн, а отнюдь не враждебностью к старинному приятелю, как могли бы подумать иные. Напротив, Льювин искренне сожалел о всесезонной депрессии, которую Джефф уже давно выставлял в качестве щита от любых поползновений подтолкнуть его хоть к каким-то жизненным переменам.
Джеффиндж Бэрхольмский, боевой маг первой категории, командор Мон-Эльвейга, давно покинул «лоно Ордена» (сиречь Башню Сервэйна, цитадель Мон-Эльвейга). Совершенно забросив магию, Джефф жил в уединении в охотничьем павильоне, расположенном на землях, которые Фьонн в пору своего финансового процветания приобрёл для своего сына Гвэйнира. Желание обзаводиться частной собственностью, равно как и семьёй, у самого Джеффа, судя по всему, было атрофировано напрочь; что же касается магистра Фьонна, то ему было даже удобно, что надёжный и бескорыстный индивидуум безвозмездно присматривает за имуществом, во владение которым Гвэйн вступит лишь по достижении совершеннолетия.
Льювин почти утратил надежду на то, что личность Джеффа, аки мифический феникс, когда-либо воспрянет из кучи сора и праха, в которых злополучный командор закопался чуть не с головой. Однако за полгода до того, как Архимаг прибыл в Сумеречную долину вслед за сбежавшим из дому внуком, Льювин предпринял попытку расшевелить Джеффа, дабы он подключился к борьбе с магическим брожением в Тэрфинхалле, приграничной области Брена. Сумбурные всплески неорганизованной агрессии некоторых несознательных волшебников-самоучек грозили затопить и соседние территории, а профилактическая работа тэрфинхалльских магов не приносила ощутимых результатов.
Самому Архимагу было недосуг заниматься подобными локальными смутами. Он сообщил Джеффу посредством мыслеречи, что охотно доверил бы ему руководство антикризисной работой в Тэрфинхалле, но тот даже не соизволил дать ответ. Архимага это слегка разозлило. Хотя теперь он и не являлся непосредственным начальником Джеффинджа, Льювин успел привыкнуть к тому, что его авторитет является значимой единицей для большинства людей, магов и немагов. А уж Джефф если не как Архимагу, то хоть как старинному приятелю мог бы ответить!
Но, замыслив спихнуть на Джеффа решение проблем в Тэрфинхалле, Льювин не сдался, решив подойти с другой стороны. Кроме того, Архимаг почувствовал нечто вроде охотничьего азарта – интересно, как поведёт себя этот чурбан, если к нему обратится его непосредственный глава?
Однако Фьонн, магистр Мон-Эльвейга, самоизгнался в Сумеречную долину, скрываясь от кредиторов. Обязанности магистра временно исполнял командор Улльдар, однокурсник Льювина по Хэйуэллскому колледжу чародейства. Льювину было прекрасно известно, что Улль рад бы исполнять обязанности магистра на постоянной основе; кроме того, оба волшебника были в довольно-таки натянутых отношениях с предвыборной кампании, в результате которой Льювин, прежний магистр Мон-Эльвейга, получил власть и звание Архимага.
Но Льювина ничуть не смущала лёгкая неприязнь, с некоторых пор отравившая дружбу с Улльдаром. Так или иначе, а Улль, хоть и воображает себя владетельным князем – его ещё в юности прозвали Повелителем Воинов! – но на приглашение Архимага явится непременно.
Для Улльдара у энергичного и предприимчивого Архимага тоже нашлось бы дело: вон, недалеко ходить, жрецы Безмолвной рощи что-то уж слишком рьяно отстаивают право на магическую тайну. Одному Создателю известно, что это за тайна – а ведь и Архимагу нелишне быть чуточку более осведомлённым!..
Впрочем, подобное задание Льювин имел в виду на случай неслыханной, неимоверной удачи; Архимаг был готов к тому, что Джефф решительно откажется выйти из депрессии и приняться за работу, так что, вероятнее всего, в Тэрфинхалль придётся откомандировать Улльдара. В Каэр Лью-Вэйл, непосредственно перед глазами Архимага, Уллю куда сложнее будет отвертеться, чем при общении посредством мысли, особенно учитывая то, что Улльдар со свойственной ему самоуверенностью то и дело превышает полномочия исполняющего обязанности магистра – у Архимага скопилась приличная стопка жалоб на самоуправство ретивого командора. Улль – это не Джефф, к которому на кривой козе не подъедешь, словно у него отсутствуют какие бы то ни было насущные интересы; нет, рычаги воздействия на Улльдара отыщутся, буде он начнёт артачиться. Как ни крути, а положение временно исполняющего обязанности магистра очень и очень шаткое, и пренебрегать просьбами и указаниями Архимага Улльдару совсем невыгодно – а уж свою выгоду Улль ещё в юности понимал отлично!
Льювин не ошибся. Когда Улльдар прибыл в Каэр Лью-Вэйл, Архимаг без лишних проволочек поведал бывшему однокурснику о положении дел в Тэрфинхалле, мимоходом упомянув, что хотел бы узнать мнение исполняющего обязанности магистра Мон-Эльвейга. Улльдар осторожно выразил удивление. Зачем премудрому Архимагу чьи-то советы?
– В былые времена, когда я сам был магистром, вы сами совались с советами, когда вас и не спрашивали, а теперь из вас слова клещами не выудишь, – едко произнес Архимаг. – Вот, например, Джефф – молчит, как рыба, да и только! Не далее как вчера я три раза мысленно заговаривал с ним – а в ответ ни гугу!
– Неужели достославный мэтр Джеффиндж настолько деградировал, что стал не способен поддерживать мысленную беседу? – недоверчиво спросил Улльдар.
Льювин пожал плечами.
– Да нет, Улль, это вряд ли. Я полагаю, мои мысли представляются благородному Джеффу настолько интриганскими и противоречащими его понятиям о чести мага, что он просто не желает их воспринимать, поэтому и не откликается. Ну, и упрямство его… – Льювин поморщился. – Попробуй ты отправить ему послание, Улль, – и Архимаг махнул рукой в сторону гладкой как зеркало тёмной стены. – Раз он не хочет говорить мысленно – попробуем письменно. Только пиши на стене мечом: царапин потом не останется, не беспокойся, а другое перо не взаимодействует с этой поверхностью, и послание не дойдёт до нашего адресата.
– Да Джеффиндж меня всегда терпеть не мог! – возопил командор Мон-Эльвейга, прозванный Повелителем Воинов.
– А вдруг на Джеффа снизойдёт просветление? – ехидно ввернул Архимаг. – Брось, Улль, ты же ничем не рискуешь! В худшем случае Джефф просто пошлёт тебя в какой-нибудь экзотический Мирок, куда тебе вовсе необязательно отправляться, – во всяком случае, прямо сейчас и навсегда, – и Льювин хитро прищурился. – Неужели Повелитель Воинов стал настолько боязливым, что не решается пообщаться с соратником, а?
– Ну, ты скажешь тоже, Архимаг, – недовольно пробурчал Улльдар и нехотя принялся за составление послания, адресованного «мэтру Джеффинджу Бэрхольмскому, боевому магу первой категории, командору Ордена Мон-Эльвейг».
Пока Улльдар, напряжённо нахмурившись, остриём своего меча чертил на волшебной стене аккуратные рунические знаки, при этом морщась и вполголоса бормоча нелестные прозвания в адрес дубины Джеффа, из-за причуд которого он вынужден не по назначению использовать благородное оружие, Льювин задумчиво листал огромный фолиант, то и дело искоса поглядывая на проступающие на стене знаки.
– Постой, Улль, – то и дело встревал Архимаг. – Не надо обращаться к Джеффу в таком высокомерном тоне – он этого не любит. Не забывай, ты не на плацу перед своими подчинёнными… то есть рыцарями Мон-Эльвейга, Ордена, власть над которым ты узурпировал, – не удержался Льювин.
– Я знаю, ты спишь и видишь, чтобы Орден снова оказался под рукой своего ненаглядного сынка, – сквозь зубы прошипел Улльдар, поддерживая правую руку левой; Повелитель Воинов, хотя и занимался крючкотворством не меньше, чем фехтованием, всё же не привык использовать для письма меч, кроме того, подобное представлялось ему чем-то вроде кощунства.
– Я бы мог многое сказать тебе по этому поводу, Улль, – непреклонным тоном одёрнул его Льювин, резко захлопнул книгу и отложил её в сторону. – Но мальчик, по моему мнению, сам сможет за себя постоять в случае необходимости… Так, что ты там насочинял? Отлично, хватит. Джефф не любит, когда на странице больше десяти строк, – Архимаг решительно поднялся, подошёл к стене и легко коснулся её рукой.
Послание Улльдара мгновенно исчезло. В ожидании ответа Льювин принялся расхаживать по комнате, потом сел на подоконник и устремил взгляд на дальние горы. Похоже, там сейчас идёт дождь… О, какая радуга!..
За спиной послышалось смущённое покашливание.
– Что, уже ответил? – не поворачивая головы, спросил Льювин. – Что он там пишет, Улль? Как прошла последняя охота на пауков? Как его котяра?
– Ты уж лучше сам прочти, – Улльдар едва сдерживался от смеха, но в то же время в его голосе явственно слышалось замешательство. – Я что-то не понял – он просто издевается над нами или же окончательно спятил, сидя в своей конуре?!
– А что такое… – Льювин не спеша соскользнул с подоконника и шагнул к волшебной стене; но, прочитав первую же фразу, идущую вслед за приветствием, понял, что, как он изначально и предполагал, от Джеффа не будет толку.
Дело в том, что почти весь текст послания состоял из непечатных слов, обозначавших как раз те самые «экзотические Мирки», куда предлагалось отправиться Повелителю Воинов. В постскриптуме Джеффиндж любезно советовал Улльдару самому провести с тэрфинхалльскими смутьянами разъяснительную лекцию относительно свойств Добра и Зла, да и вообще впредь больше внимания уделять перевоспитанию противников, а не их истреблению. В заключение своего послания неисправимый меланхолик Джефф передавал наилучшие пожелания «лорду Архимагу и его банде», а также «малышу Альву и висельнику Фьонни».
Прочитав это глубокомысленное послание, Льювин печально вздохнул.
– Бедный Джефф! – произнёс он. – Какая досада, что он так опустился! Почему он так прицепился к своей окаянной меланхолии, или депрессии, или как там её, Тьма её раздери?! А ведь он был одним из лучших чародеев…
– И был очень полезен для осуществления твоих честолюбивых замыслов, – язвительно подхватил Улльдар. – А теперь он не желает помогать тебе, Архимаг, и от этого тебе становится грустно…
– Я не столь корыстолюбив, Улль, как это кажется, поверь мне, – с неподдельной печалью в голосе промолвил Льювин. – Мне действительно грустно, что старина Джефф окончательно превратился в сенную труху… в какую-то амёбу, которой на всё наплевать. Но самое ужасное, что здесь даже магия бессильна что-либо изменить!
…В отношении женского пола достойный Джеффиндж пребывал в столь же глубоком застое, как и в плане профессионального и личностного развития. Те любвеобильные дамы, с чьими интересами мимолетные настроения Джеффа порой совпадали на одну, много на две ночи, поняв всю тщетность надежд на нечто большее, окончательно бросили злополучного волшебника, в принципе довольно равнодушного к присутствию в его жизни любовных утех.
Чистая любовь девственницы оказалась так же бессильна перед апатией Джеффа, как и все ухищрения многоопытных дам. Неуклюжая попытка Сигрэйн соблазнить погружённого в меланхолию волшебника безнадёжно провалилась; более того, Джефф стал избегать встреч с девушкой, в особенности наедине. Огорчённая таким поворотом дел, Сигрэйн тайком обратилась за помощью к леди Торлинн, знаменитой целительнице Мон-Эльвейга, надеясь, что, может, какое-нибудь чудодейственное средство ещё способно вернуть жертву депрессии к активной жизни. Но Торлинн, тщательно проанализировав все имеющиеся сведения о пациенте, вынуждена была развеять необоснованные надежды девушки.
– Если б дело было… – целительница деликатно кашлянула и, повернувшись к висящей на стене схеме человеческого организма (мужского), указала на подразумевающийся орган, – да, нашлось бы, конечно, средство, и не одно. Но, увы, проблема заключается в своеобразном взгляде мэтра Джеффа на окружающую действительность. Чтобы изменить этот взгляд, прежде всего требуется искреннее желание самого пациента обрести более здоровое отношение к жизни – но вот этого-то мэтр Джефф как раз и не хочет. А принудительное магико-психологические влияние строго запрещено магическим кодексом; да, признаюсь, оно было бы бесполезно – он же всё-таки волшебник и легко может заблокировать любые воздействия подобного рода. Кроме того, любые попытки извлечь его из лап затяжной депрессии будут расценены мэтром Джеффинджем как наглое посягательство на его драгоценную личностную автономию. Неужели ты думаешь, мы за столько-то лет ни разу не предлагали ему направить свою спящую энергию в какое-нибудь конструктивное русло, а не закапывать таланты в вязком иле апатии и равнодушия? И что же? Мне порой казалось, что я разговариваю со стеной, с камнем, а не с человеком – настолько мэтр Джефф непрошибаем! Забудь ты его, девочка, вот мой тебе совет! – материнским тоном напутствовала Сигрэйн леди Торлинн. – В конце концов, он не единственный мужчина на свете; а чем скорее ты его забудешь, тем скорее встретишь того, кто окажется достоин высокой чести остаться с тобой наедине в темноте! – произнося это пикантное пожелание, целительница коротко усмехнулась.
Поездка к бренской тётушке стала первым шагом Сигрэйн на пути забвения неразделённой любви. Однако дочь Йорунда привыкла решать все проблемы действием; царящий же во владениях тётушки сонный покой, конечно, не годился в качестве фона для крупных свершений, способных вытеснить любовь из сердца девушки. Во время краткосрочного турне по бренскому побережью Сигрэйн повстречалась с Айрин, сбежавшей от постылого подобия семейного очага, в котором сырые дрова давали больше дыма, чем тепла. Неудивительно, что волшебница и воительница быстро пришли к соглашению о сотрудничестве – их взаимопониманию способствовало стремление начать всё с начала, порождённое разочарованием…
* * * * *
Сигрэйн лениво брела вдоль берега, время от времени поднимая мелкие камушки и ракушки и швыряя их в воду. Воительница давно вышла за черту лагеря Фьонна; к счастью, девушка направилась в сторону, противоположную лагерю местных князьков – союзников короля Сумеречной долины. Несмотря на все заверения в том, что нанесённый пиратками ущерб будет полностью возмещён, местные заправилы, как разумно предполагал Фьонн, вряд ли проявили бы к предводительнице разбойниц куртуазную почтительность и предупредительность. Появись Сигрэйн на занятой этими типами территории, её встретили бы комьями грязи и потоками грязных ругательств – и это ещё самый лучший вариант!.. Элита Эльхарры была ещё очень далека от цивилизованного идеала – как в смысле доблести, так и в смысле культуры.
Но Сигрэйн, конечно, вовсе об этом не думала. Просто она, выйдя из шатра магов, направилась на ту оконечность острова, откуда удобнее всего любоваться закатом, хотя до захода солнца оставалось ещё часов пять, если не больше. Разговор с Фьонном и Льювином, словно волна, поднимающая песок из глубин, растревожил спящие воспоминания об убийственной «самодостаточности» Джеффа – этим философичным словечком красноречивый волшебник оправдывал полное равнодушие ко всему и всем на свете, а также и свою чёрствость по отношению к тем, кто имел несчастье полюбить его.
Сигрэйн не заметила, как ровный песчаный пляж остался позади. Карабкаясь по скалистым уступам, воительница с мрачным удовольствием прислушивалась к плеску волн, бьющихся о камни. Вода точит камень…
Дочь эрла Йорунда села на пригретый солнцем выступ, нависший над водой на высоте среднего человеческого роста, и, прищурившись, посмотрела на огненно-золотой круг светила. Какой всё-таки она оказалась дурой! А теперь… Они говорят, стоит свистнуть – и дракон прилетит. Будто она сама этого не знает! Сигрэйн машинально нащупала в нашейном мешочке с амулетами крохотную корону, подарок Гвейфа. Подумать только – прогнала его из-за такого бесчувственного истукана!.. Но позвать дракона – на это у отчаянной воительницы явно не хватало доблести. В полумраке искажённого восприятия действительности подобный шаг представлялся Сигрэйн жалким слюнтяйством, едва ли не граничащим с безволием и слабохарактерностью. Нет! Воительница резким ударом припечатала свой отрицательный вердикт к скале, на которой сидела – и чуть не взвыла от боли. Камень есть камень: недаром молотить руками для снятия нервного напряжения рекомендуется не по нему, а по мягкой перине или подушке.
Надеясь, что вода успокоит и ушиблённую руку, и расшатанные нервы, Сигрэйн решила искупаться. Покинув своё седалище, она отыскала удобный спуск, сняла одежду и вошла в воду. С полчаса поплескавшись неподалёку от берега, девушка поплыла к песчаной косе, оконечность которой выдавалась в море на добрых шестьдесят футов.
Когда у горизонта появился едва заметный крылатый силуэт, Сигрэйн вначале не обратила на него ни малейшего внимания. Силуэт между тем быстро приближался; ослепительные лучи солнца, светившего с той самой стороны, откуда появился крылатый субъект, помешало воительнице как следует рассмотреть его. Зато в памяти Сигрэйн ожили истории, которые рассказывали её местные соратницы – жуткие предания о песчаных ящерах, живущих в пустынных районах Эльхарры и время от времени выбирающихся в густонаселённые области на охоту. Эти твари, судя по всему, не имеют ничего общего с мудрыми драконами, «детьми пламени», кроме лишь того, что тоже умеют летать…
Сигрэйн развернулась в воде и принялась энергично грести к берегу, к тому месту, где вместе с одеждой остался меч, который воительница, отправившись на прогулку, позаимствовала у одного мага – воина из хеордвэрд Фьонна – рискнувшего спорить с пленницей своего предводителя о её праве на свободу передвижения. Сигрэйн плыла не оглядываясь; однако безошибочная интуиция воина говорила ей, что расстояние между ней и летящим субъектом быстро сокращается. Девушка гребла из последних сил, думая только об одном – поскорее схватить оружие и… Но не успела она выйти из воды, как её накрыла чья-то большая тень – и почти в то же мгновение слева в воду шлёпнулся кто-то, обладающий весьма солидной комплекцией. Сигрэйн с головой окатило потоками воды. Когда через секунду волны схлынули, девушка стремглав кинулась к лежащему среди камней мечу; схватив оружие и развернувшись к морю, воительница приготовилась отразить нападение – и тихо ахнула от изумления. В полосе прибоя неуклюже барахтался черноволосый воин в алом плаще, облепившем золочёную кольчугу, а отнюдь не страховидное чудовище, которое ожидала увидеть девушка.
– Ох уж эти мне приводнения! – недовольным тоном произнёс знакомый голос. – Наверное, это про них у людей есть поговорка «сесть в лужу»!
– Гвейф, ты?! – Сигрэйн была до такой степени потрясена неожиданным появлением дракона на неосвоенных его племенем просторах Эльхарры, что совершенно позабыла о своей наготе.
– Привет, Сигри, – взгляд золотистых драконьих глаз, остановившись на девушке, словно прилип к ней; во мгновение ока Гвейф выбрался из воды и очутился рядом с воительницей.
– Привет, – буркнула она, недоверчиво наблюдая за ним. – Чего это ты на меня так уставился?.. О, проклятие!..
Девушка наконец обратила внимание на свой наряд, вернее, на полное его отсутствие. Упомянутый факт, конечно, делал излишними любые пояснения на тему, почему во взгляде Гвейфа сквозит столь неподдельный, живой интерес. Воительница, продолжая бормотать ругательства, схватила свой плащ и завернулась в него, как в полотенце.
– Чего ты так на меня уставился? – повторила она, глядя прямо в глаза дракону. – Девки голой, что ли, никогда не видел?
Гвейф смущённо усмехнулся и покачал головой.
– Ах, не морочь мне голову, драконище, – безапелляционным тоном заявила Сигрэйн и, усевшись на камень, принялась выжимать мокрые волосы; от этого движения плащ сполз с её плеч, снова открыв для обозрения практически все прелести воинственной дочери эрла Йорунда. – В жизнь не поверю, что этакое незамутнённое чудо-юдо мужского пола существует в природе!
– Это как тебе угодно, – Гвейф снял свой мокрый плащ и изо всех сил принялся отжимать из него солёную морскую воду. – Верь или не верь, Сигри – а только я существую. Живой. Настоящий. Никакой не призрак, не фантом, заметь. Если не веришь, можешь проверить: если ты дотронешься до меня, твоя рука не пройдёт сквозь меня, как это бывает, когда имеешь дело с привидением.
– Вот удовольствие – трогать мокрую кольчугу! – фыркнула Сигрэйн, поправляя свой плащ под пристальным взглядом дракона. – И перестань ты так на меня пялиться! Ты смотришь так, словно невесть что увидел!
– Извини, Сигри, – Гвейф старательно расправил свой плащ и положил его сушиться на тёплых камнях под лучами солнца. – Я нередко путаю, что у людей принято, а что – нет, хотя втайне люди об этом частенько мечтают. Я вспоминаю: кажется, я должен был отвернуться?.. Но у меня шея не повернётся, а глаза не закроются, когда передо мной такая красота! Честное слово, если б я имел на то право, я бы не позволил тебе прятать её от меня!
Воительница потупилась и пробормотала что-то невразумительное.
– Советую тебе просушить кольчугу, – смущённо кашлянув, проговорила она уже гораздо дружелюбнее, чем раньше. – И я буду тебе крайне признательна, если ты всё-таки отвернёшься минут на пять – надо же мне одеться в конце концов, как ты думаешь?
– Если б я полагал, что моё мнение спрашивают всерьёз, я бы решительно возражал против подобной «необходимости», – с глубочайшим вздохом изрёк дракон, нехотя отворачиваясь и стаскивая с себя кольчугу. – Но, увы! И к моему мнению вряд ли прислушаются, и сам я теперь, увы, не волен располагать собой так, как я бы этого хотел…
– Что ты хочешь этим сказать, почтенный Гвейф? – с едва уловимым беспокойством в голосе осведомилась воительница, застёгивая пояс и расправляя складки туники. – Ты женат, богат, глава крупного семейного бизнеса?..
– Я всегда был достаточно обеспечен, дорогая Сигрэйн, – спокойно отозвался её собеседник; разложив на песке кольчугу, он после недолгого колебания снял мокрую рубашку и сапоги. – Среди драконов вообще практически не бывает индивидуумов малообеспеченных, а тем паче нищих. Но я, как и прежде, бесконечно одинок. Впрочем, вы, люди, частенько в подобном случае говорите «абсолютно свободен»; но это всё равно. Во всём Упорядоченном нет никого, кто…
– Что-то я не понимаю, – нетерпеливо заявила Сигрэйн, бросив свой плащ на песок и чинно усевшись на него. – Если ты абсолютно свободен – в чём же ты не волен?
– Ты позволишь мне сесть рядом с тобой, Сигри? – вкрадчивым тоном спросил дракон.
Воительница величаво кивнула. Гвейф уселся на краешек её плаща, на том расстоянии от дамы, которое позволяли выдержать размеры упомянутой верхней одежды.
– Меня назначили Хранителем клада, – с тяжёлым вздохом сообщил дракон. – Понимаешь, Сигри, это у нас обычай такой. Вот, например, у вас, людей, существуют разные обряды посвящения; только тот, кто пройдёт через них с честью, становится полноправным членом общества или занимает следующую степень в иерархии какой-нибудь организации. Так и у нас. Не всех драконов признают мудрыми, а только тех, кто побывал Хранителем клада и не превратился в скрягу или бандита. Но до чего это нудная обязанность – быть Хранителем клада, если б ты знала! Сколько веков пройдёт, прежде чем удастся мне сбросить это ярмо – одному Создателю известно. Потому я и говорю, что я не волен располагать собой – в ближайшие дни мне необходимо занять свой пост, будь он трижды проклят! А, ну да, он уже и так проклят, – тут же вспомнил Гвейф.
Сигрэйн молчала, то и дело искоса поглядывая на своего собеседника. Дракон избрал себе весьма привлекательный, мужественный человеческий облик; девушка поймала себя на мысли, что ей очень хотелось бы прильнуть к широкой груди Гвейфа, почувствовать на своём теле его сильные, ласковые руки… Воительница чуть не выругалась вслух; однако тихонько сместилась с прежнего места и пересела поближе к дракону. Заметив её манёвр, Гвейф, со своей стороны, придвинулся в девушке вплотную и осторожно обнял её за плечи.
– А можно… я хочу сказать, можно мне будет побывать у тебя в гостях? – воительница, сообразив, что именно ляпнула, прикусила язычок – но, как известно, слово не птица: если птицу поймать сложновато, но всё-таки можно, со словом подобная штука не пройдёт.
– Я был бы ужасно рад, Сигри! – Гвейф обнял девушку куда смелее, и она, опять-таки неожиданно для себя, доверчиво прижалась к его плечу. – Но, увы, там мне придётся торчать исключительно в своём настоящем виде. Признаюсь, я несколько отвык постоянно в нём пребывать: к тому же, сама понимаешь, тогда мы не сможем сидеть рядышком так, как сейчас… И, если уж говорить напрямик, Хранителю клада не полагается допускать на подведомственную территорию никого, кроме героя-дубины, которому суждено сгрести клад вместе с сопутствующим ему проклятием-заклятием!
– А этот герой… он что, должен убить дракона? – Сигрэйн обвила руками шею Гвейфа. – Но как же тогда ты говорил про каких-то мудрых драконов, выдержавших испытание кладом?
– Ну разве же это мудрец, если запросто позволил прибить себя какому-то дураку, безвестному или уже достаточно прославившему себя показательными смертоубийствами, – скептически возразил дракон. – Надеюсь, мне удастся придумать, как поскорее свалить этот клад и прилагающиеся к нему проблемы на какого-нибудь алчного спесивца, который тотчас вообразит себя великим и непобедимым; но куда лучше было бы, если б кто-нибудь догадался сначала очистить клад от заклятия, а затем пустил его на достойные дела…
Сигрэйн подумала, что, будь её воля, она бы всучила проблемный драконий клад Эоранду и Роири, своим братьям по отцу. Она и её сестра Аэльха, дочери воительницы, захваченной в плен эрлом Йорундом, с детства терпеть не могли своих старших братьев, сыновей законной супруги грозного эрла. Исключение составлял, пожалуй, один лишь Йорм – между ним и сёстрами всё же существовало некоторое подобие дружбы.
– И где же тебе предстоит проходить это затяжное посвящение в драконьи рыцари? – осведомилась воительница.
– А разве я не сказал? – встрепенулся Гвейф, мысли которого, несомненно, сейчас намного опережали реальные события, в то время как руки пока весьма целомудренно обнимали девушку за плечи. – Мне, словно цепному псу, придётся торчать в большой пещере в горах Хорли-Сколли у северо-западных границ Брена.
– Ну и совпадение! – поразилась Сигрэйн. – Да ведь неподалёку от этих гор, издавна пользующихся дурной славой, обосновались мои братья!
– Постараюсь не наступать на их любимые мозоли, – пробормотал дракон.
– Да я вовсе не об этом, – отмахнулась воительница. – Ты лучше скажи – я как-нибудь могу помочь тебе?
– Нет, – гордо заявил он и задумчиво добавил. – Я что-нибудь придумаю, чтобы побыстрее свалить оттуда… надеюсь.
Оба замолчали; впрочем, это молчание было куда красноречивее слов, особенно для дракона, для которого речи, произнесённые вслух, отнюдь не являлись единственным способом получения интересующей информации.
– Гвейф, – тихо окликнула девушка.
– Да, Сигри? – его ладонь легла на грудь воительницы.
Ах, как стучит сердце – это же выдает её волнение! На какой-то миг Сигрэйн почувствовала жгучий стыд и гнев. Наверное, Гвейф уже давно прочитал её сокровенные мысли – дракону ведь это раз плюнуть! И что это на неё нашло?! Может, это драконья магия на неё действует, вот она и размякла?! Дура! Тряпка!
– А вот это ты зря, Сигри, – обиженным тоном вдруг сказал дракон. – Твои мысли, как и мысли большинства людей, особенно в подобных ситуациях, каким-то особым магическим способом читать не надо – они ясны любому, кто хоть немного умеет наблюдать и делать выводы. Магия! Да это уж скорей я должен сетовать на магию – только вот на чью? Видимо, это сам Создатель постарался, влюбив меня в такую непоследовательную особу, как ты! Да-да, я несчастный, погибший грешник: за свои многочисленные проступки и прегрешения и маюсь, не находя взаимности в любви! Мэтр Джефф, разрази его гром…
– Гораздо хуже, – решительно прервала его девушка и застенчиво промолвила. – Та маленькая корона, которую ты мне подарил, Гвейф… ты тогда сказал, что хотел подарить её своей возлюбленной. Я с тех пор всё время ношу её с собой.
– И портрет мэтра Джеффа тоже. То есть ты носила с собой его портрет, пока сегодня он не вывалился из твоего медальона, – педантично уточнил Гвейф.
– Дался тебе мэтр Джефф! – с оттенком раздражения процедила Сигрэйн.
– Да нет, это не мне, а тебе он дался, Сигри, – грустно отозвался Гвейф.
– Мэтр Джефф так просто никому не дастся, его, словно ежа, голыми руками не возьмёшь, – съязвила воительница. – Да и в боевых рукавицах тоже! Но какого орка ты постоянно про него вспоминаешь, Гвейф?
– Ревность покоя не даёт, – честно признался непосредственный дракон. – Чем он лучше меня, спрашивается?! Если бы не мои гуманистические воззрения, я б его давно на месте испепелил!
– Вряд ли есть смысл испепелять того, кто по собственной воле превратился в истлевшую солому, – возразила Сигрэйн. – Ты лучше вместо подобных бессмысленных деяний попробуй доказать, что действительно превосходишь его, – с вызовом добавила она.
– Вот это другое дело! – обрадовался Гвейф. – Я давно мечтаю именно об этом, Сигри: и если только ты не шутишь…
* * * * *
…Приглушённый рокот моря, доносившийся снаружи, звучал тихой, неумолкающей музыкой; из пещеры был виден только тёмно-синий кусочек неба в звёздных брызгах, что создавало волнующую иллюзию затерянности на бескрайних просторах Мира…
Сигрэйн, лежа на спине на камнях, слегка смягчаемых плащом Гвейфа и её собственным, потрясённо вслушивалась в ощущение нежащего тепла, мягкой и в то же время мощной волной разливающегося по телу…
Сильная и ласковая ладонь Гвейфа медленно гладила обнажённую грудь девушки, потом скользнула вниз и замерла на животе возлюбленной; дракон словно вслушивался во что-то, потом улыбнулся.
– Сигри… Прости меня, я немного перестарался, – негромко сказал он, однако вид у него скорее был довольный, чем покаянный. – Я всегда хотел, чтобы у меня был сын; но теперь, когда мне придётся покинуть тебя, наверное, не следовало бы… Но я так долго и тщетно мечтал о тебе, почти потеряв надежду на взаимность – и вдруг ты приняла меня с такой жадной доверчивостью, с таким искренним и пылким нетерпением… Короче, я совсем потерял голову, и… – было заметно, что он немного смущён – не столько, впрочем, своими действиями, сколько разговором о них.
Сигрэйн, тоже смущённая, уткнулась лицом в плечо Гвейфа. Оба они не имели практического любовного опыта; мучительное ощущение одиночества, которое оба знали слишком хорошо, в значительной мере подстегнуло охватившее их страстное неистовство. Дракон, безмерно восхищённый и потрясённый девичьей беззащитностью и нежностью отчаянной воительницы, готов был вручить ей всего себя без остатка; его тело щедро отдавало ей ту жизненную субстанцию, которая, проникнув в её лоно и наполнив его счастьем, подготавливала зарождение крохотного живого существа.
– Ты не сердишься, милая Сигри? – осторожно спросил дракон, видя, что его возлюбленная молчит. – Может, ты не хотела…
– Забавно, что ты говоришь в сослагательном наклонении – и это дракон, который вроде как умеет читать чужие мысли! – поддразнила его Сигрэйн.
– Твои-то мысли мне далеко не всегда удаётся прочесть, – с нескрываемым сожалением вздохнул Гвейф. – Наверное, это из-за повышенной мотивации. Видишь ли, мне бы хотелось, чтобы твои мысли не были «чужими»; наоборот, я всегда мечтал занимать в них как можно больше места – а на подобное, разумеется, может рассчитывать только кто-то очень-очень близкий…
– Но ведь теперь так оно и есть, – в подтверждение её слов руки Сигрэйн медленно гладили его тело. – Тем более раз у меня будет от тебя маленький… «дракончик»… – она счастливо улыбнулась; ощущение ласкающего тепла внутри неё всё не проходило. – Гвейф… – чуть слышно шепнула она, отчаянно смущаясь. – А можно… ещё раз?..
– Что за вопрос, девочка! – с готовностью откликнулся он. – Столько раз, сколько ты захочешь, Сигри, любовь моя!
…Потом они долго лежали молча, время от времени неумело и нежно лаская друг друга. Свежий ветерок, проскользнувший под своды пещеры, принёс ночную прохладу: Сигрэйн, слегка поёжившись, теснее прижалась к Гвейфу.
– Какие же всё-таки хитрецы эти волшебники! – вдруг засмеялась она. – Ведь это они призвали тебя сюда, верно?
– Разве теперь это имеет какое-то значение? – отозвался дракон. – Или… ты всё-таки жалеешь, что…
– Нет, – быстро оборвала его воительница; приподнявшись на локте, она неотрывно смотрела на своего друга.
– Сигри, но мне и в самом деле придётся покинуть тебя, чтобы принять на себя бремя почётной обязанности по охране клада – виноватым тоном напомнил Гвейф и, верный своей привычке острить по любому поводу, добавил. – И кто только, прости меня Создатель, додумался до того, чтобы соединить эти несовместимые в принципе, на мой взгляд, понятия – «почёт» и «обязанность»!
– Я знаю, что ты должен улететь, – Сигрэйн опустила голову ему на плечо и медленно провела ладонью по его груди. – Знаю, мой милый драконище! Всё равно – я буду тебя ждать. Пожалуй, я поселюсь в Брене; жаль, нельзя будет поселиться поблизости от тебя – мы с Аэли не слишком-то жалуем наших братцев, а они, в свою очередь, не испытывают по отношению к нам особо нежных родственных чувств, так что разумнее мне будет не мозолить им глаза. Найду какое-нибудь глухое местечко, где меня никто не знает – там проще будет уверить окружающих, что мой муж… гм, уехал в дальние края… или нет, отправился в морской поход – бренские граждане очень трепетно относятся к подобному роду деятельности. В общем, что-нибудь такое придумаю, чтоб заткнуть глотки любопытных, которым только и радости, что совать свой неумытый нос в чужие дела. Займусь хозяйством, как и полагается добропорядочной жене, каковой я, собственно, не имею законного права именовать себя. Попробую заняться вышиваньем, – она криво усмехнулась.
Сейчас, когда тёплые ладони Гвейфа ласкали её, даже перспектива столь нудного времяпрепровождения, каковым Сигрэйн искренне считала все без исключения дамские рукоделия, не казалась воительнице настолько ужасающей, как обычно.
– Будь мы на Драконьих островах, никто бы не оспорил твоего права считаться моей законной женой, Сигри, – с уверенностью произнёс Гвейф. – С человеческой точки зрения ты, Сигри, напрасно обещаешь ждать меня – ведь теоретически весьма возможно, что мне придётся несколько столетий проторчать возле подотчётного клада. Я, конечно, приму все меры, чтоб поскорее передоверить его кому-нибудь с соблюдением всех формальностей, необходимых по нашим законам, – торопливо добавил дракон, опасаясь, как бы возлюбленная и впрямь не передумала его ждать. – Но как бы не сложилась моя судьба, Сигри, я теперь считаю тебя своей женой. То, что сегодня произошло с нами, конечно, не новость в масштабах любого отдельно взятого населённого Мира, а тем более всего Упорядоченного: но со мной, как и с тобой, это случилось впервые в жизни. Это чистая правда, хоть нас, драконов, часто обвиняют в грехе лжи – в подавляющем большинстве случаев абсолютно несправедливо, – хмуро прибавил Гвейф, заметив недоверчивую полуулыбку, скользнувшую по губам воительницы.
– Тоже мне, жертва человеческой несправедливости, – желая скрыть смущение, натянуто усмехнулась Сигрэйн.
Долгий поцелуй, которым она наградила своего возлюбленного, облегчил примирение Гвейфа с несовершенством Миров, где люди превратно судят о драконах.
Между тем близилось утро: светлая полоса у горизонта напомнила Гвейфу о неизбежности скорой разлуки с только что обретённой любовью. Перед тем, как направиться к месту назначения, дракон намеревался побеседовать с Льювином и Фьонном – Гвейф надеялся, что волшебники сумеют придумать какой-нибудь хитроумный способ, который позволил бы ему поскорее сложить с себя обременительную почётную обязанность по охране заклятого клада, при этом формально не нарушив предписаний, содержащихся в договоре, заключаемом Советом старейшин Драконьих островов с каждым новоназначенным Хранителем клада.
Сняв с пальца массивный золотой перстень с рубином, дракон торжественно надел его на палец своей возлюбленной.
– Это я обручаюсь с тобой, Сигри, – пояснил он. – Ведь так принято у людей?
– Какой ты забавный, милый драконище, когда так говоришь, – засмеялась она.
– Это тебе так кажется, Сигри, – прочувствованно ответил Гвейф. – Кажется из-за моей привычки шутить; но мне сейчас совсем не смешно. Если бы я мог плакать, на этом островке, наверное, появилась бы новая река; но драконы плакать не умеют. У меня есть небольшая просьба к тебе, Сигри: когда у тебя родится мой ребёнок, не рассказывай ему, что его отец – дракон, пока я не вернусь или пока он не станет совершеннолетним. Если он узнает о том, что в нём есть драконья кровь, он тотчас поймёт, что ему не хватает – ощущения полёта: но только под руководством взрослого дракона или сам став взрослым, он сумеет сменить облик и полететь. Обещай мне это, Сигри!
– Обещаю, милый драконище, – и воительница, обвив руками шею друга, прижалась щекой к его щеке…
* * * * *
Фьонн крепко спал на борту флагманского судна, плавно покачивающегося на волнах у берега; во сне магистру Мон-Эльвейга грезилось, будто он находится на палубе своей вездеходной эльфийской ладьи, плывущей по морю – а впереди уже видны огни на пристани Каэр Лью-Вэйл… Но внезапно сквозь однообразный шум волн до слуха мага донёсся знакомый голос: «Эй, Фьонн! Ты, никак, заделался морским конунгом , которому корабль дом родной?!»
«Заткнись, Гвейф! Следовало бы вешать за язык болтунов, которые отпускают подобные шуточки!» – мысленно отозвался волшебник, раздосадованный нелепым намёком на свою изгнанническую долю, а также тем, что дракон прервал его сон на самом замечательном месте.
«Извини, что вторгся в твои сновидения, – непрошеный собеседник деликатно кашлянул. – Но раз уж вы с Архимагом приняли столь живое участие в моей горемычной судьбе, мне бы хотелось попросить вас и дальше простереть свою охраняющую длань… то есть я хотел сказать, свою любезность. Дело в том, что совет старейшин направил меня Хранителем клада в Хорли-Сколли…»
«По соседству с моими любезными шуринами? Поздравляю с таким назначением, Гвейф! – сочувственно подумал маг и прибавил. – Не думаю, что Аэли и Сигри сильно расстроятся, если ты случайно поджаришь филейные части их братцев… Э, нет! Слышишь, старик? Они осмелились обозвать Гвэйнира «сыном наложницы»: за это я сам должен с ними посчитаться. Но я тебя прервал – продолжай, дружище. Ты, кажется, собирался высказать какую-то просьбу?»
«Ты прямо угадываешь мои сокровенные мысли, магистр, – хмыкнул дракон. – Видишь ли, я и Сигри… Впрочем, это можно опустить, а дело вот в чём: мне вовсе не улыбается веков этак сто торчать возле клада. Даже год в подобных условиях, как я предчувствую, покажется мне невыносимой каторгой. Однако просто так плюнуть на подотчётный клад нельзя. Во всяком случае, наши законы и обычаи (и старейшины тоже) этого не велят. Я бы с радостью отдал его на благотворительные цели, но дурацкие правила обязывают меня хранить его, пока какой-нибудь герой не ухитрится стащить этот треклятый клад вопреки моему бдительному надзору или попросту отвоевать его в честном бою», – в упоминание этих двух альтернатив Гвейф вложил максимум ехидной иронии.
«И ты предлагаешь стащить клад мне? – с энтузиазмом предположил Фьонн – Вот было бы кстати, дружище – на мои долги набежали проценты, и я всерьёз опасаюсь, что они да ещё премиальные выплаты моей хеордвэрд поглотят значительную часть моих накоплений».
Тяжёлый вздох сотряс ладью – или, может, о борт ударилась шальная волна? «Сохрани тебя Создатель от того, чтобы хотя бы притронуться к этому проклятому золоту! – с неподдельным ужасом, вообще-то нетипичным для драконов, воскликнул Гвейф. – Оно ведь не в переносном, а в самом прямом смысле проклято! Помрачение рассудка и расстройство желудка, различные формы расовой розни и придворные козни – вот неполный перечень тех бедствий, из которых некоторые уж точно обрушатся на безумцев, осмелившихся коснуться клада».
«А, ты хочешь, чтоб я подыскал подходящих козлов отпущения, которые сдуру сгребут это зачарованное золото и прилагающиеся к нему неприятности, причём проделать это нужно в соответствии с определённым ритуалом? – догадался Фьонн. – Хорошо, Гвейф! Как только завершу дипломатические переговоры здесь и назначу наместника в Сумеречной долине, я думаю взять отпуск – тогда и наведаюсь к тебе. Между прочим, мне, как правителю, полагается дополнительный отпуск за вредность!»
«Какие льготы у тиранов, однако! – язвительно хохотнул дракон. – А за добродетель-то, поди, никаких привилегий не полагается?»
«Не вздумай сказать это, если вдруг снова займешься педагогической деятельностью! – предостерёг магистр. – Добродетель – сама по себе награда, ящер, так и запомни!»
«В смысле – она сама вынуждена хлопотать о достойном вознаграждении, не особо полагаясь на социальные гарантии? – не унимался дракон, на которого, по-видимому, накатил приступ двусмысленного остроумия.
«Ящер, не зли меня», – лениво подумал Фьонн.
«Ладно, ладно, – погрустневшим тоном отозвался Гвейф. – Так я жду тебя в Хорли-Сколли?»
«Разумеется, дружище! – заявил волшебник и добавил. – Если Создатель сохранит меня целым и невредимым».
«Итак, до встречи, магистр!»
Беседа с драконом окончилась; Фьонн уж хотел перевернуться на другой бок в надежде снова увидеть во сне родные берега, но тут его окликнул Льювин, который, как и его сын, предпочёл отдых на борту ладьи – на всякий случай, так как эльхаррские союзники короля-магистра не вызывали у Архимага ни доверия, ни дружеского расположения.
– Эй, Фьонн, ты спишь?
– Думаю, что нет, – отозвался сын.
– Я немного беспокоюсь за Сигри, – заявил Льювин. – Насколько я понимаю, Гвейф только что отбыл к месту своего назначения, и ей придётся возвращаться назад одной. А мне не нравятся эти местные хмыри, что тут под боком торчат, ох, как не нравятся! Да, кое в чём девочка, безусловно, права: таких трясти за шиворот не то что грех, а, скорей, подвиг!
– Старина Гвейф просил меня придумать способ, как вызволить его из пещеры с кладом, – задумчиво сообщил Фьонн, спросонья не обратив внимания на реплику отца относительно дракона. – Первый раз ящер беседовал со мной во сне!
– Он с тобой тоже говорил? – переспросил Льювин. – Когда же?
– Да вот только что, – ответил сын.
– Да?! Интересно! Я всегда был уверен, что у Гвейфа только одна голова: и, несмотря на это, он, оказывается, способен одновременно общаться с двумя собеседниками! Талантливый ящер! – восхитился Архимаг, которого, при его огромном магическом и жизненном опыте, не так просто было чем-то удивить.
* * * * *
Альвин, лорд-канцлер Сумеречной долины, поминутно натыкаясь на предметы мебели и опрокидывая более мелкие детали интерьера, вроде ваз и статуэток, метался по своему кабинету, словно запертый в клетку дикий зверь. Нервы временно исполняющего обязанности государя были на пределе; Альвин то и дело с тоской поглядывал на нижний правый ящик письменного стола, где был припрятан графин с коньяком. Однако волшебника удерживали святость клятвы на перстне мага, согласно которой он взял на себя обязательство не пить спиртного во всё время пребывания в Сумеречной долине, а также пробудившаяся вследствие трезвого образа жизни трудовая дисциплина и ответственность за доверенный участок работы.
Как это нередко бывает, на смену одним помехам и неприятностям очень быстро приходят другие: так произошло и в Сумеречной долине. Хотя тяготеющее над её просторами «проклятие» как будто было успешно устранено, и над погрязшим в полумраке Миром воссиял свет солнца и звёзд, вскоре после убытия Фьонна в Эльхарру в бывшей Сумеречной долине стали происходить странные явления, зачастую не просто пугающие тёмный народ, а представляющие реальную угрозу размеренной жизни простых граждан.
К первым сообщениям о появлении диковинных существ – судя по описанию, монстров-мутантов – лорд-канцлер отнёсся без должного внимания; и совершенно напрасно, как он потом понял. Не вникая в суть проблемы, Альвин ограничился тем, что откомандировал нескольких магов на поимку и обезвреживание гигантского паука, топчущего посадки молодых хвойных, семейства улиток (каждая размером с волкодава), пожирающих всё мало-мальски съедобное на своём пути, и двух рыб, имеющих противоестественную привычку выходить на берег и хватать чужие ценности. Однако не успели разделаться с этими аномалиями, как начали поступать ещё более тревожные сообщения: в районе Глухих болот появились банды неупокоенных, а в селениях, расположенных в трёх лигах от этого района, внезапно ставшего столь опасным, начались народные волнения, грозящие вылиться в открытый мятеж.
Однако самые свежие сообщения, переданные лорд-канцлеру посредством мыслеречи со сторожевых постов Хмурого Ущелья, затмили все предыдущие. Лазутчики, регулярно обследующие огромные лесостепные просторы за Хмурым Ущельем, представляющим собой узкий проход между двумя соседними горами Чёрного Хребта, обнаружили крупный отряд вооружённых воинов, находящийся в двух-трёх днях пути от горного перевала. Никаких опознавательных знаков – эмблем, гербов и тому подобного – на вооружении неизвестно откуда взявшихся воинов не было замечено; но едва ли это местные жители – такого оружия в Сумеречной долине не изготавливают. Кроме того, они разорили и разграбили несколько селений на своём пути…
Альвина доконало известие о вторжении загадочных врагов. Дело в том, что, несмотря на несомненную личную храбрость, достойный лорд-канцлер мало что смыслил в военной стратегии и тактике. Он мог совершать бранные подвиги, лишь находясь под руководством умелого и опытного военного вождя; что же касается того, чтобы лично возглавить дружину и повести её в бой, то при мысли об этом магу становилось очень не по себе. Какие распоряжения он будет отдавать?.. Вот если бы Фьонн и Фэлинд с Архимагом поскорей воротились!..
Всё же лорд-канцлер, ощущая груз служебного долга, почти столь же тяжеловесный, как боевая кольчуга двойного плетения, приказал объявить спешный сбор народного ополчения. Намереваясь обратиться за советом и моральной поддержкой к соратникам-магам, оставшимся в Сумеречной долине, Альвин созвал их на экстренное совещание; но едва волшебники заняли места вокруг длиннющего, как кишка, стола в обеденном зале (лорд-канцлер ради экономии времени остроумно решил совместить совещание с трапезой), как ещё одна новость облетела помещение – новость, потрясшая всех своей зловещей странностью. Все жрецы ложных богов, взятые в плен во время последнего мятежа и осуждённые на разные сроки принудительно-исправительных работ, скоропостижно скончались – все в один час с точностью до минуты.
Было слышно, как жужжит муха в дальнем углу – настолько тихо стало в зале после этого сообщения. Маги не спешили взять в руки вилки и ложки и приступить к еде, дабы затем на сытый желудок и трезвую голову обсудить сложившуюся ситуацию и разработать комплекс первоочередных мер, направленных на стабилизацию положения в Сумеречной долине.
…Победные, ликующие звуки рога вывели собрание из минутного транса.
– Государь вернулся! – возопил Альвин и благоговейно поднял глаза к потолку. – Слава Создателю, наконец-то! – и лорд-канцлер, стремительно вскочив со своего места, опрокинул кресло и поспешил навстречу Фьонну, воспринимая его в этот миг как своего спасителя.
– Привет всем! – первым в столовую вошёл Архимаг Льювин. – О, да мы как раз вовремя! – радостно добавил он, взглянув на накрытый стол.
– Альв, ты делаешь заметные успехи, – заметил Фьонн, входя вслед за отцом в сопровождении Фэлинда, Сигрэйн, Тинха, Айрин и других волшебников, вернувшихся из Эльхарры. – Пир – это, конечно, самое разумное времяпрепровождение для победителей, – и король-магистр направился к своему месту во главе стола.
Фьонн вернулся в Сумеречную долину в превосходном настроении, в каком он ещё ни разу не ступал на землю данного Мирка. Все проблемы с эльхаррцами разрешились именно в том ключе, который был наиболее выгоден магистру Мон-Эльвейга. Местные князьки, чуть поворчав для порядка и повышения своего престижа, в первую очередь в собственных глазах, покорно согласились на все условия, которые продиктовал государь Элиар. После уплаты денежной компенсации материального и морального вреда, причинённого деятельностью пираток, воительницы были распущены по домам; что касается уголовного наказания, то оно носило чисто условный характер – вернувшиеся к мирному образу жизни дамы на несколько лет лишались права занимать некоторые должности и формировать организации, численность членов которых превышает три человека.
Король Сумеречной долины и его хеордвэрд за проявленную при поимке пираток доблесть и дипломатическое посредничество получили существенное материальное вознаграждение, что не могло ни отразиться положительно на настроении упомянутых героев; кроме того, Фьонн рассчитывал, что скоро Сумеречная долина останется для него лишь воспоминанием. Он назначит наместника и вернётся домой. Придётся старине Уллю освободить кресло магистра Мон-Эльвейга, на которое он уселся, не имея на то достаточных прав, мысленно усмехался Фьонн.
Итак, будучи в приподнятом расположении духа, Фьонн в первую очередь обратил внимание на положительные элементы окружающей действительности (например, накрытый стол), в то же время поначалу упустив из вида хмурую напряжённость встретивших его друзей.
Как ни в чём не бывало Фьонн прошёл к своему месту во главе стола. Отодвинув кресло, магистр, однако, не сел в него, а произнёс, обращаясь к Льювину:
– Садись, папа.
– Мне почему-то думалось, что это твоё место, – возразил Льювин, удобно располагаясь на королевском седалище.
– Власть Архимага превыше королевской, – отозвался магистр Мон-Эльвейга и сел справа от отца – на то самое место, где недавно восседал лорд-канцлер Сумеречной долины.
Наконец, несмотря на победную эйфорию и предвкушение скорого возвращения домой, Фьонн заметил хмурое настроение соратников, которое слегка насторожило его.
– Что это у вас такие мрачные физиономии, будто на похоронах? – недовольным тоном высказался король Сумеречной долины, пристальным взглядом обводя лица магов. – Что ты натворил без меня, Альв? – обратился он к своему заместителю.
– Да я-то ничего, – с тяжёлым вздохом отозвался лорд-канцлер. – У меня не возникало потребности искусственно создавать какие-то проблемы – они возникли без моего участия. А насчёт похорон… Видишь ли, наши пленные жрецы изволили отдать души… точно не знаю, кому – знаю только, что все они померли ни с того ни с сего. Но это не главная новость; остальные едва ли выглядят приятнее, – и Альвин вкратце поведал своему другу детства, а также магистру и государю, обо всех зловещих событиях, произошедших в Сумеречной долине за время отсутствия Фьонна.
Слушая доклад лорд-канцлера, Фьонн всё больше и больше мрачнел, одновременно старательно поглощая жареного лосося с овсянкой. Хотя маг с детства терпеть не мог упомянутую кашу, он настолько сосредоточенно внимал потрясающим сообщениям, что не заметил, как очистил от овсянки довольно глубокую тарелку.
Льювин хмурился не меньше сына, выслушивая рассказ о бедствиях, обрушившихся на Сумеречную долину. Архимаг отлично понимал, что в подобный момент, трудный для всего королевства в целом, правитель не вправе покидать свой пост или перекладывать свои обязанности на кого-то другого. А это означает, что Фьонн не завтра и даже не послезавтра вернётся домой, к своей жене, которой осенью предстоит родить ребёнка. Всё же Архимаг, верный привычке смотреть на жизнь с несокрушимым оптимизмом, ещё надеялся, что, возможно, по воле милостивого Создателя удастся как-нибудь побыстрее всё это утрясти…
– Нарушение Равновесия, – вдруг проронила Айрин, которая вместе с Тинхом сидела на дальнем конце стола.
– Ради Создателя, Айрин! – скептически воскликнул Фьонн. – Что же, ты скажешь, что враги вторглись на территорию Сумеречной долины в результате нарушения того пресловутого магического Равновесия, о котором написаны сотни, если не тысячи томов? Подумать только, сколько чернил и телячьей кожи извели теоретики от магии, доказывая, на чём должна основываться деятельность волшебника – на движении, то есть непрерывном поиске и активном личностном росте, или же на неподвижности, то есть на искусственно поддерживаемом мифическом равновесии! Да, согласен: вторжение врагов, несомненно, есть нарушение равновесия: экономического, политического, наконец, душевного – у местных жителей и в особенности у меня, как у правителя, отвечающего за благоденствие своей страны!
– Ты всегда отрицал теорию Равновесия, Фьонн, – спокойно произнесла Айрин. – Однако и в ней, как и в большинстве теорий, всё же есть крупица смысла. Магические структуры Сумеречной долины на данный момент, несомненно, находятся в весьма шатком состоянии – я почувствовала это сразу, как только очутилась в этом Мире.
– Я тоже, – вдруг присоединился к ней Архимаг.
– Папа! С каких это пор ты-то стал приверженцем теории Равновесия? – неприятно изумился Фьонн.
– Ни с каких, – отрезал Льювин, накладывая себе на тарелку салат из свежих овощей, выращенных в оранжерее Башни Звёзд. – Но в твоей Сумеречной долине и впрямь что-то не так, – Архимаг чуть подумал – вероятно, прислушиваясь к своим иррациональным ощущениям, но тут же безнадёжно махнул рукой. – Ты ведь знаешь, сынок, я не всегда могу внятно объяснить необъяснимое, – наставительным тоном заключил Льювин.
Настал черёд Фьонна призадуматься. Нарушение Равновесия, хм… Маг вспомнил подземные тоннели и зловещий глаз в центре паутины… Неужели всё это может быть как-то связано с сегодняшними событиями? Но почему нет?..
Фьонн вспомнил и о жрецах ложных богов, об их внезапной одновременной и оттого загадочной кончине. Может, следует начать распутывать узел с них?..
– Айрин, ты ещё помнишь что-нибудь из курса некромантии? – отрывисто обратился сын Архимага к своей бывшей любовнице.
– Допустим, – с вызовом откликнулась она.
– Если ты намерен допросить покойных жрецов, то и я тебе могу в этом помочь, – укоризненным тоном вполголоса сказал Фьонну Льювин. – Или ты всё ещё неравнодушен к этой девчонке, шалопай ты эдакий?
Льювин уже знал, что Айрин – мать Эртхелера; наблюдательный Архимаг не раз подмечал и те томные взгляды, которые Айрин устремляла на Фьонна тогда, когда думала, что этого никто не видит.
– Перестань, папа! Архимагу не полагается заниматься Тёмной магией, разве что в исключительных случаях.
– А сейчас до исключительного случая ещё далеко? – недоверчиво уточнил Льювин. – К тому же на магистра Мон-Эльвейга тоже распространяется негласная рекомендация не использовать приёмов и методов из арсенала Тёмных магов!
Фьонн нахмурился и махнул рукой.
– Я сейчас изгнанник, волк, а вовсе не полноправный магистр Мон-Эльвейга, – процедил он сквозь зубы.
– Это, конечно, твоё дело, – пожал плечами Льювин. – Можешь пригласить в помощники эту девчонку или ещё кого-нибудь, но я тоже присоединюсь к вам. Заниматься тёмной магией я, так и быть, не стану – разве что тебе… вам потребуется помощь; но я твёрдо намерен присутствовать при допросе покойного служителя ложного культа.
– Не сомневался, что ты произнесёшь нечто в подобном духе, – пробормотал сын, поднимаясь из-за стола. – Айрин, – обратился Фьонн к волшебнице.
Она торопливо осушила свой кубок и поднялась с места.
– А пока подготовь дружину к новому походу, Фэл, – на ходу распорядился Фьонн, обращаясь к лорду-маршалу. – Альв, ты возглавишь отряд по борьбе с неупокоенными, а заодно вырвешь ростки мятежа в селениях, прилегающих к Глухим болотам. Прихвати с собой мэтра Тинха, – добавил король Сумеречной долины и дружески хлопнул бывшего недруга по плечу, проходя мимо. – Он совсем изныл без дела, а от этого на душе становится тоскливо и душно, как в склепе – верно я говорю, а, Тинх?
И, не дожидаясь ответа, Фьонн в сопровождении отца и Айрин вышел из столовой.
* * * * *
– Уф! Всё-таки успокоился наконец, бедолага, – пробормотал Льювин, брезгливо и недоверчиво косясь на опутанные тяжёлыми цепями бренные останки Хагейлена, бывшего жреца ложного божества.
Вдохнуть обманчивое подобие жизни в эти останки посредством манипуляций из арсенала некромантов удалось без труда; это сделала Айрин, хмуро предложившая Архимагу и магистру Мон-Эльвейга «попусту не пятнать парадные белые мантии Светлых магов, занимаясь мелкими тёмными делишками». Но вот вернуть зомби в прежнее состояние оказалось намного сложнее: тут уж пришлось присоединиться обоим волшебникам, забыв на время о своей этико-цветовой принадлежности.
Предварительно прикованный толстыми цепями к внушительным по весу и размеру камням, труп бывшего жреца неистово рвался с привязи; когда он наконец затих, волшебники изрядно вымотались – как выяснилось в ходе этого крайне неприятного мероприятия, в Сумеречной долине такая разновидность магии, как некромантия, поглощает очень много сил взявшегося за неё чародея. Льювин, который без особого трепета относился к различным негласным запретам рекомендательного характера, касающимся отдельных разновидностей волшебства, чуть ли не впервые в жизни всерьёз призадумался, что, пожалуй, в подобной традиции имеется некое рациональное зерно.
Однако не следует забывать, что маги потревожили бренные останки злополучного жреца вовсе не ради научного эксперимента, а имея в виду ряд жизненно важных вопросов, на которые им дозарезу нужно было получить внятные ответы. Слишком много странного произошло в Сумеречной долине за краткое время; интуиция подсказывала, что между последними событиями имеется определённая связь…
Маги не ошиблись в этом предположении.
«Что стало причиной вашей внезапной кончины, жрец?» – такими словами начал допрос Фьонн.
Покойный Хагейлен резко дёрнулся, но цепи держали крепко.
«Это была плата за право призвать рыцарей Хаоса», – с ужасной гримасой отозвался он.
– Рыцари Хаоса?!
Фьонн и Льювин переглянулись. Конечно, они знали, что некогда существовал этот зловещий, жуткий Орден, члены которого умели использовать любые разрушительные заклятья своих противников против них же самих; и не только заклятья, но даже малейшие помыслы и тайные стремления. Мощь перенаправленных заклятий увеличивалась во много раз; однако Орден Хаоса был уничтожен в незапамятные дни!
«Хаос невозможно уничтожить совершенно; следовательно, всегда найдутся те, кто будет служить ему», – ответил зомби на вопрос Фьонна, неужели давно разгромленный Орден всё ещё существует.
«Зачем вы призвали их?» – продолжал маг.
Труп снова рванулся так, что тяжеленные камни, к которым он был прикован, слегка качнулись. Какие-то хрипящие звуки вырвались из горла зомби.
«Мы никогда не оставляли надежды отомстить своему победителю, королю Элиару. Он сам поспособствовал тому, чтобы это стало возможным! Пока Глаз Низвергнутого бодрствовал, Сумеречная долина оставалась закрытым Миром. Пронзив Глаз Низвергнутого, Элиар расшатал магическую структуру Мира, и в ней появилась брешь: вот тогда-то и открылся вход для рыцарей Хаоса!»
Фьонн слегка побледнел, услышав это признание. На дальнейшие вопросы зомби не отвечал, лишь бился в цепях, которые скрежетали о камни так, что на ум невольно приходила мысль об адских звуках. Когда же тело нераскаянного служителя ложного культа наконец неподвижно распростёрлось на полу, магистр-изгнанник, обхватив голову руками, с приглушённым стоном рухнул на скамью у стены (допрос покойного жреца происходил в одном из подземных помещений Башни Звёзд).
– Что же я наделал, Создатель меня помилуй! – пробормотал сын Архимага.
– С каких это пор ты стал таким щепетильным, Фьонн, что готов покаянно биться головой о стены только из-за того, что промямлил пару-тройку тёмных заклинаний? – с нескрываемым удивлением спросила Айрин.
– Да разве в этом дело! – отозвался король Сумеречной долины. – Ты что, не слышала, что он сказал? – маг махнул рукой в сторону неподвижного тела Хагейлена. – Глаз Низвергнутого! Я пронзил Глаз Низвергнутого – и тем самым открыл ворота этим гадам…
– Ты о чём, Фьонн? – спросил Льювин, которому сын не рассказывал о своих приключениях в таинственных подземных переходах.
– Глаз Низвергнутого, – повторил Фьонн. – Теперь я понял! Солнце и звёзды – они вышли из-за вечных туч, когда я пронзил этот Глаз! Он-то и был проклятием Сумеречной долины, он был способен погубить всё, чего коснётся его взгляд; но он же был той задвижкой, на которую ворота Мира были заперты от Хаоса… Равновесие! – магистр Мон-Эльвейга горько усмехнулся. – Я всегда издевался над теорией Равновесия! Структура! Неустойчивость! Создатель милостивый! Есть от чего сделаться бесчувственной амёбой, окаменелым грибом вроде мэтра Джеффа, который и пальцем не шевельнёт, чтобы попытаться хоть что-то изменить в лучшую сторону!
Льювину, да и Айрин тоже, очень не понравились бессвязные возгласы Фьонна; но не успели Архимаг и бывшая возлюбленная его сына хоть что-то сказать, как король-магистр взял себя в руки.
– Ладно, колотить головой о стенку и впрямь бессмысленно, – с хмурым видом рассудительно изрёк он. – Придётся сражаться с этими рыцарями Хаоса – без магии, уповая только на милость Создателя и силу собственного оружия. А вы возвращайтесь домой, пока не поздно, – решительно обратился Фьонн и отцу и Айрин.
– Фьонн, ты что, забыл? Я не для того тащился через Межреальность, чтобы вернуться домой без тебя!
Сын Архимага виновато опустил глаза.
– Что ж поделаешь, папа, – негромко отозвался он, чуть помолчав. – Если Создателю будет угодно, он сохранит мне жизнь, и тогда я вернусь к вам. Если же нет…
– Слушать не хочу никаких «если», – торопливо прервал его Льювин. – Возможно, тебе понадобится помощь: не забывай, что я владею боевой магией эльфов, а она формально не является магией разрушения. Рыцари же Хаоса, как известно, специализировались на перенаправлении разрушительной магии людей.
– Если бы быть уверенным в этом на все сто, – недоверчиво промолвил Фьонн. – Равновесие! Великие Стихии! Равновесие! Две глыбы, любая из которых равно способна придавить личность… Помилуй нас Создатель! У меня голова кругом идёт, как подумаю обо всём этом – да только времени на размышление, как всегда, не хватает, пора действовать!
* * * * *
Хеордвэрд Фьонна миновала перевал в Чёрных горах, прозванный Хмурым Ущельем, и остановилась на скалистом выступе, взобраться на который с равнины можно было по двум грубо высеченным в камне лестницам, расположенным по бокам скалы. С занятой магами позиции хорошо просматривалась вся равнина; кроме того, отсюда удобно обороняться даже при существенном численном перевесе противника.
Ветер шелестел среди камней; порой высоко в небе пролетала птица; а вскоре стало различимо какое-то движение у горизонта, словно оттуда медленно наползает тёмная волна… Когда рыцари Хаоса приблизились на такое расстояние, что можно было рассмотреть их силуэты и вооружение, Льювин невольно вздрогнул. На миг бесстрашному Архимагу почудилось, будто заколебалась скала, на которой он стоит, а Мир вот-вот рухнет, погребая всё живое под своими обломками. В памяти Льювина всплыли события многолетней давности: осада Бэрхольма, разрушение родного Хэйуэлла… Время словно повернуло вспять. Однако под стенами Хэйуэлла Льювин сумел уничтожить врагов магией; или разрушительный возврат собственных заклятий не всегда следует немедленно?.. Инстинктивно ища точку опоры, Архимаг сжал рукоять меча.
Первый натиск врагов был отбит хеордвэрд Фьонна. Однако рыцарей Хаоса было слишком много; казалось, их не становится меньше, несмотря на то воины короля-магистра без устали кололи, рубили и вообще колошматили их всеми доступными способами, за исключением волшебства.
Когда нижний край солнечного диска коснулся горизонта, враги предприняли вторую попытку атаковать магов, засевших на скале. Этот приступ также был отбит, но далась эта временная победа куда труднее. Ряды рыцарей Хаоса заметно поредели; и всё же их оставалось много, очень много. Тёмная волна откатилась назад, на расстояние двух полётов стрелы, где и остановилась.
Льювин, вытирая с меча вражескую кровь, мрачно смотрел на багровый круг солнца, наполовину уже опустившийся за горизонт. Что ни говори, а бесконечно держаться на одной доблести невозможно. Слишком рассчитывать на своевременное прибытие подкрепления тоже вряд ли стоит. Хотя Фьонн дал Альвину распоряжение немедленно идти к Хмурому Ущелью, едва тот покончит с ужасами Глухих болот и зародышем мятежа в прилегающих к болотам населённых пунктах, одному Создателю известно, когда лорд-канцлер Сумеречной долины получит возможность последовать этому приказу. Воины Фьонна измотаны длительным переходом через Ущелье и двумя сумасшедшими атаками противника; многие ранены.
В уме Льювина созрела идея, как можно попытаться расправиться с врагами, используя исключительно заклятья созидающей направленности. Однако Архимаг не вполне был уверен в том, что результат оправдает его надежды. Нет смысла подвергать лишнему риску Фьонна и его друзей, мысленно говорил себе Льювин. Ещё одну-две атаки они, вероятно, отобьют – а дальше? Глупо погибать, как герои древних сказаний, сгрудившись в кучу и до последнего издыхания размахивая оружием, по существу уже бесполезным, если иметь в виду победу, а не доблестную смерть!
Если же мои предположения окажутся ошибочными… Какое-то время можно продержаться благодаря эльфийской магии и особенностям Хмурого Ущелья: проход между горами настолько узок, что одновременно в него протиснется только один человек, так что удерживать эту позицию можно достаточно долго.
Какое-то время – а там… Архимаг тяжело вздохнул. Погибать ему, как и любому нормальному человеку, ох, как не хотелось. Льювин не в состоянии был представить себе, что он больше не увидит Вэйлинди и своих внуков, в том числе и того, который ещё не появился на свет, не увидит Каэр Лью-Вэйл, в который вложил столько любви и фантазии…
– Фьонн, – негромко окликнул Архимаг сына, который в тяжёлой полудрёме прислонился к скальному выступу.
– Что? Они опять идут? – Фьонн привычным движением схватился за меч.
– Нет пока, – Льювин положил руку на плечо сына. – Фьонн, постарайся воспринять здраво то, что я тебе скажу, даже если мои слова покажутся тебе странными. Как только стемнеет, уводи своих воинов. Нет, не возражай! Согласно обычаю, я, как Архимаг и твой отец, имею право приказывать тебе; за все эти годы я ни разу не воспользовался этим правом, но теперь…
– Отец… – начал Фьонн, но Льювин властно остановил его.
– Не перебивай! Да, повторяю: уводи своих воинов. Я попробую остановить рыцарей Хаоса, не используя разрушительной магии. Если мне это удастся, я позже присоединюсь к вам.
– А если нет? – Льювин почувствовал, как вздрогнул Фьонн от подобного предположения. – Что ты задумал?
– Если же нет – мой дух возродится когда-нибудь снова, а сказители сложат не одну балладу, и эти измышления представят мою гибель поступком необычайной доблести, – язвительным тоном отозвался Архимаг. – А что я задумал… – Льювин быстро прошептал на ухо сыну несколько слов.
– Я никуда не пойду, – хмуро отозвался Фьонн, не проявив ни положительной, ни отрицательной реакции в отношении высказанной отцом идеи. – И я не думаю, чтоб среди моей дружины нашлись такие, кто бросит своего вождя – таких я сам бросил бы в пропасть или ещё куда-нибудь.
Именно этого Льювин и опасался. Могущественный Архимаг, перед которым трепетали короли, авторитет которого был необычайно высок во многих Мирах Упорядоченного, нередко встречал активное противодействие со стороны членов собственной семьи и самых ближайших соратников, если они не были согласны с его решением.
– Ты отказываешься повиноваться мне, своему отцу?! – грозно вопросил Льювин, прекрасно сознавая бесполезность своей попытки. – Мне, своему магико-духовному главе?!
– Извини за откровенность, папа… лорд Архимаг, – не смутился Фьонн. – Уж чему ты меня не научил, так это повиновению, а сейчас и вовсе не тот случай. И неужели ты всерьёз полагаешь, что мама позволила бы мне хотя бы переступить порог, если бы я, как последний трус, бросил тебя одного?.. Это ведь по моей вине, – он небрежно махнул рукой в ту сторону, где расположились уцелевшие рыцари Хаоса. – Я и должен решить эту проблему. Я вообще предпочёл бы, чтобы ты не рисковал понапрасну, а вернулся домой. А твоя идея, надо признать, не лишена оригинальности; она кажется бредовой, как это нередко бывало и прежде, но – кто знает?..
Некоторое время Архимаг молчал, потом отрывисто сказал:
– Ясно, мне тебя не переубедить. Но имей в виду: это непроверенное и, следовательно, очень рискованное средство. Вполне возможно, мне удастся это осуществить; но даже я не могу с точностью предугадать, как оно обернётся – для нас в первую очередь.
– Нашёл чем испугать, – скептически пробормотал Фьонн. – Ты же сам всегда говорил, что неопределённость – неотъемлемая черта среды, в которой приходится жить и работать волшебнику.
– А также неотъемлемая черта четверга, пятницы и так далее, – в тон сыну пошутил Архимаг, который, как всегда, упорно надеялся, что всё ещё сложится так, как желательно ему.
– А что касается соотношения риска и страха, – продолжал Фьонн, – то не ты ли авторитетным тоном не раз утверждал, что если предположить, будто наши судьбы предопределены, иными словами, все мы прокляты задолго до рождения и обречены на страдания, то зачем же заранее мучить себя ещё и сомнениями и страхами? Не лучше ли несколько лишних мгновений порадоваться жизни, которой нам позволено пользоваться до поры до времени?
Льювин невольно улыбнулся, слушая эти рассуждения сына.
– И всё же обстоятельства всегда недвусмысленно указывали мне на то, что Создатель не забывает о нас, своих творениях, – задумчиво изрёк Архимаг. – Будем же уповать и впредь на милость Его, которая безгранична!
Магистр Мон-Эльвейга молча склонил голову в знак полного согласия со словами отца, а также в знак почтения к Первопричине Всего.
Рано утром рыцари Хаоса вновь с упорством одержимых предприняли попытку взобраться на скалу, занятую противником. Складывалось впечатление, что хаос царит и в головах этих воинов, у которых с возвышенным кодексом истинного рыцарства не было ничего общего, кроме доспехов и оружия. Будь их мышление более структурированным, рыцари Хаоса, скорей всего, попытались бы каким-нибудь ловким ходом выманить своих врагов на равнину или же попросту терпеливо дожидались бы, пока у тех кончатся запасы еды и питья, и они вынуждены будут либо отступить – тогда легко ударить им в спину, либо станут чахнуть от голода на скале, дожидаясь подкрепления, либо предпочтут медленной смерти от голода возможность быстрой героической гибели, для чего противникам опять же пришлось бы спуститься со своих позиций.
Однако ряды вражеского воинства, вопреки здравому смыслу, подобно волнам бурлили у подножия скалы, пытаясь подняться на неё, невзирая на активное противодействие магов. Впрочем, подобное поведение рыцарей Хаоса не мешало реализации замыслов Льювина – в какой-то степени, пожалуй, даже способствовало.
Заняв приблизительно установленный центр поверхности скалы, Архимаг, опираясь на обнажённый меч, нараспев забормотал слова заклинания.
«Фаэр ллин лаэг морнви, дьюл винри тэрн норран…» – «Как поток времени омывает дороги вечности, так и ты, вода, рождающая и убивающая, покоряющая и покорная, омой эту равнину – Морн-Ллаэг-Рингви, Равнину Запустения, да станет она Озером Жизни – Роан-Ллин-Сэорни…»
Между тем по левой «лестнице», ведущей на скалу, упорно взбирались рыцари Хаоса. Воины Фьонна уже с огромным трудом сдерживали вражеский натиск; однако благодаря стараниями короля Сумеречной долины наглые захватчики были всё же спущены с лестницы. В то же время некто из врагов, сообразив – как видно, не все они были напрочь лишены соображения – что король в данный момент являет собой весьма удобную мишень, метнул в него копьё. Льювин, боковым зрением заметивший это, забыл и о своём заклинании, и обо всём на свете.
– Фьонн! – предостерегающий вопль Архимага на миг перекрыл металлический грохот битвы.
…Копьё вонзилось в щит Вэндара, который в последний момент успел прикрыть своего предводителя. Подоспевший мгновением позже Архимаг, мертвенная бледность которого и плавающий в его глазах ужас легко напугали бы любого храбреца, твёрдой рукой выдернул копьё из щита и швырнул его в гущу врагов. Оно вонзилось в землю; тотчас сильная струя воды взмыла в этом месте. Земля задрожала; в склонах гор появились трещины, из которых тоже заструились потоки воды, а равнина, на которой сновали рыцари Хаоса, медленно начала проседать.
– Ты что, малый потоп надумал устроить, Архимаг?! – отчаянно возопили некоторые воины Фьонна, которые справедливо связали процессы изменения облика окружающего ландшафта с магической активностью Льювина. – А как же мы?!
Как бы в ответ на их слова скала под ногами закачалась примерно так, как это бывает с палубой ладьи при попутном ветре. Вода быстро заполнила образовавшуюся на равнине впадину, потопляя уцелевших рыцарей Хаоса, а скала с магами, вопреки известным законам физики, медленно поплыла по новому озеру, покинув прежнее место, и остановилась лишь в центре искусственно созданного водоёма. Теперь Хмурое Ущелье обрывом выходило к озеру, потеряв значение горного прохода, миновав который, можно проникнуть в малоосвоенные районы Сумеречной долины. Чтобы вернуться через Ущелье назад, к нему сначала требовалось подплыть – или подлететь, приняв обличье птицы.
Скала неестественно колыхалась на водной глади, видом и свойствами отчасти смахивая на гибрид айсберга и деревянного плота.
– Первый раз вижу, чтоб камни плавали, – с сомнением изрёк кто-то из младших магов-воинов.
– Действительно, редкий случай, – согласился Архимаг, который за время короткого плавания относительно пришёл в себя. – Но если верить легендам, иногда такое случается. Правда, я думаю, что камень с мечом, который великий Мерлин пустил в речной круиз, был намного меньше; зато наш камень, за исключением верхних наслоений толщиной около полуметра, состоит из пемзы, которой так удобно полировать пятки.
– А назад этот пемзовый плот причалить можно? – поинтересовался Фьонн. – Что-то не хочется прыгать в воду, где только что затонули наши враги, и грести к скалам, по которым ещё надо вскарабкаться!
– Попробуем причалить, – отозвался Архимаг, который и без слов прекрасно понимал, что лететь в обличье птиц или самостоятельно плыть по новорожденному озеру сейчас способны лишь немногие воины Фьонна, чудом избежавшие ранений.
– Фьонн!!! Эй, вы можете мне объяснить, что это такое?! – внезапно донёсся со стороны Хмурого Ущелья голос Альвина.
Лорд-канцлер Сумеречной долины, стоя на краю горного прохода, обрывающегося перед озером, ошалело озирал окрестности. Лишь присутствие Фьонна, Льювина и остальных магов, расположившихся на скале посреди озера, убедило Альвина в том, что он не ошибся адресом.
– Альв, у тебя, я вижу, начинаются проблемы с памятью, – хладнокровно отозвался магистр Мон-Эльвейга. – Я ведь предупреждал: не называйте меня Фьонном во всеуслышание! А уж тем паче – не орите моё имя во всю мочь, так что эхо по всей Сумеречной долине его разносит! Да ладно, теперь уж всё равно, – добавил маг, желая избежать покаянных воплей приятеля. – Оперативно же ты урегулировал обстановку в районе Глухих болот, Альв!
Лорд-канцлер вдохнул всей грудью, намереваясь приступить к подробному докладу; похоже, он быстро освоился с особенностями текущего момента настолько, что перестал обращать на них внимание.
– Как, ты уже и отчёт настрочил?! – неприятно поразился Фьонн, заметив, что в руках соратника появилась толстая стопка пергаментных листов. – Только не сейчас, Альв! – предостерёг король Сумеречной долины, видя, что лорд-канцлер озабоченно перебирает листы – видимо, разыскивая первую страницу отчёта. – Если ты ещё не заметил, дружище, то нам ещё надо бы причалить к берегу!
– Вообрази, пожалуйста, будто наша пемза… я имею в виду камень, на котором мы находимся, – поспешил пояснить Льювин, обращаясь к лорд-канцлеру Сумеречной долины, – обвязана канатом, а ты, Альв, тянешь этот канат на себя. Я, со своей стороны, буду представлять, что подталкиваю наш необычный плот багром; только, пожалуйста, не переусердствуй!
Несколько раз пемзовая скала всё же довольно зловеще кренилась на бок; но всё обошлось, и камень с магами благополучно прибыл на прежнее место. После зыбкого пемзового островка даже холодное Хмурое Ущелье, где почва не норовила уйти из-под ног, показалось приветливым и уютным.
Фьонн и Льювин замыкали шествие. Ступив последним на горную тропу, Архимаг оглянулся на пемзовый островок, который колыхался у подножия горного хребта. Медленным движением руки волшебник указал на озеро – островок заскользил прочь от берега и остановился, только достигнув центра озера.
* * * * *
– Вэндар, сын Динграэна! Я, Фьонн, магистр Ордена Мон-Эльвейг, посвящаю тебя в командоры Ордена, – торжественно вещал сын Архимага в тронном зале Башни Звёзд, одновременно вручая упомянутому молодому волшебнику новенький именной меч собственной работы, а также именные кольчугу, шлем, щит, ковш для мёда и кубок для вина.
С тех пор, как Льювин, отец Фьонна, восстановил Орден, численность командоров медленно, но неуклонно росла. Изначально командоров было всего девять; но за различные крупные заслуги перед Орденом и его руководством звание командора за истекший период времени было пожаловано более чем десяти волшебникам. Если быть точным, то Вэндар, сын Динграэна, единоутробный брат лорда Альвина, стал двадцать первым командором Мон-Эльвейга. Этой высокой чести он, как и прочие счастливчики, удостоился отнюдь не даром, за красивые глаза, а за проявленные им доблесть и готовность к самопожертвованию во имя спасения своего магистра, короля и военного предводителя в одном лице.
Покончив с официальной частью чествования героя, Фьонн, прежде чем приступить к раздаче остальных наград, сказал:
– Вэндар, дружище, я наградил тебя примерно в таком духе, как это делали правители, упомянутые в известных нам сагах. Но, может, у тебя имеется какое-то заветное желание, которое я могу выполнить в соответствии с амплуа мага?
Герой нерешительно мялся на месте; щёки и уши молодого человека выразительно заалели.
– Неужели такое неприличное желание? – сочувственно поинтересовался Льювин, подметив упомянутые характерные признаки смущения. – Может, тогда не стоит думать о нём, а тем более говорить вслух?
– Да нет, всё нормально, – решительно выдвинулся вперёд Альвин. – Просто мальчишка втюрился! – лорд-канцлер, орлиным взором обозрев зал, нырнул в толпу и вытащил оттуда упирающуюся Кельгару. – Вот в эту девицу! – пояснил Альвин.
– Та-ак, – протянул Фьонн, которого эта сцена отчасти позабавила. – А что от меня-то требуется?
– Уговорить девицу выйти замуж за нашего героя, – бойко отозвался Альвин. – Ты же у нас на такие дела мастер, Фьонн!
Послышались сдерживаемые смешки. Фьонн помрачнел; Льювин сидел с каменным выражением лица. Кельгара, нервно теребя длинные рукава своего нарядного алого платья, бросила на короля Сумеречной долины косой взгляд; внезапно она приосанилась и с вызовом сказала:
– Я согласна, – и, шагнув к Вэндару, она вложила свою руку в руку молодого волшебника.
– Ты серьёзно? – промямлил юноша, цвет лица которого в данный момент напоминал томатный сок.
– Разумеется, – твёрдо заявила девушка. – Герою нужна награда! Государь Элиар вправе вручать своим воинам золотые кольца, кольчуги и кубки. Но я – я сама вручаю тебе себя! Бери меня! Веди куда хочешь! Делай со мной, что тебе угодно! Но знай, Вэндар: это не государь Элиар – Фьонн, вручает меня тебе!
– Что за бред ты несёшь! – попытался вразумить девушку Альвин. – Понятное дело, без твоего согласия тебя никто не стал бы принуждать!
– Оставь, Альв, – проговорил Фьонн, настроение которого существенно изгадилось от истеричной выходки девушки. – Кельгара, – строго окликнул он девушку. – Если ты считаешь, что я в чём-то виноват перед тобой, скажи об этом прямо.
– О, мне не в чем упрекнуть тебя, государь! – отозвалась Кельгара таким тоном, который сам по себе наводил на мысль о скрытом недовольстве.
– А что тогда означают твои невоспитанные и туманные намёки? – не сдержавшись, резко спросил магистр Мон-Эльвейга.
– Мне не в чем упрекнуть тебя, государь, – повторила девушка гораздо мягче и добавила. – К сожалению, не в чем. Тебя винит только моё глупое сердце; хотя ты, конечно, поступил со мной честно.
Альвин, склонившись к уху брата, шепнул:
– Вэнд, я ведь предупреждал тебя, что девчонка по самую макушку влюблена в нашего магистра! Ведь говорил я тебе – попроси что-нибудь посущественней, когда Фьонн предложит тебе выбрать награду на свой вкус! Были бы высокое звание и денежки, а девиц ты всегда найдёшь без счёта!
– Отстань, Альв, – тихо огрызнулся младший родич. – Как мне надоели твои поучения! Я получше твоего сумею выковать себе счастье!
– Ну и сиди теперь в обнимку со счастьем, которое сам выковал из подручного металлолома, – обиделся лорд-канцлер Сумеречной долины. – А с меня хватит и кольчужного комбинезона из золотых колец, чем такое счастье! Ты на Тинха посмотри повнимательней, на его очаровательную жёнушку! Хочешь счастья по этому образцу, что ли?
– Замолчи! – в тоне новопосвящённого командора послышались угрожающие нотки. – Я не отказался бы от неё, даже если б она переспала с нашим магистром!
– Дурак ты, Вэндар! – с чувством выдал Альвин и отошёл прочь от несговорчивого родича, чтобы не огорчаться и дальше его неразумными речами.
Заздравный кубок за здоровье новобрачных и аппетитная закуска несколько сгладили неприятное впечатление от выходки Кельгары – выходки, свидетельствующей об отсутствии у данной особы понятий и навыков, необходимых в светском обществе. Большинство магов разделяло точку зрения Альвина; волшебники втихомолку жалели Вэндара, объясняя его выбор временным помрачением рассудка или же юношеской неопытностью. Новый командор Мон-Эльвейга, нутром чувствуя, какого мнения общественность о его браке, с высокомерным вызовом поглядывал на соратников. Брат Альвина с юношеской наивностью верил, что своей преданностью и нежностью он сумеет изгладить из сердца своей дамы её несчастливую любовь к Фьонну, и тогда он сам станет объектом её пылких чувств.
Сидя за пиршественным столом рядом с наречённым супругом, Кельгара поминутно искоса поглядывала на него. Нельзя сказать, чтобы незримый ореол героя, окутывающий Вэндара, вовсе не тешил тщеславия девушки; к тому же молодой маг был красив и отнюдь не производил впечатления человека грубого и жестокого. Хотя Кельгара дала согласие стать женой Вэндара, главным образом повинуясь чувству глубокой досады на равнодушие Фьонна, постепенно её настроение менялось. Она уже не хмурилась с видом неприступной добродетели, когда муж целовал её в губы по требованию пирующих, так что, возможно, шансы на осуществление идеалистических надежд Вэндара были не столь и малы, как казалось поначалу.
А Фьонн перебирал в уме кандидатуры на должность своего наместника. Альв, нахал, заранее отказался наотрез, заявив, что Сумеречной долиной он сыт на всю оставшуюся вечность и хочет домой, к матушке и дяде Джеффу. Фэлинд, когда магистр намекнул ему на широкие перспективы наместнической деятельности, состроил кислую мину, словно ему предложили проглотить необсахаренный лимон. Внешнее выражение внутренней реакции других кандидатов на возможность занять пост королевского наместника было не менее живым и оригинальным, но суть оставалась неизменной – никто не жаждал принять под свою руку Сумеречную долину со всеми её плюсами и минусами, проклятьями и заклятьями.
– Разве что врагу я бы пожелал такое, – отрезал Альвин, когда Фьонн подступился к нему по второму кругу.
Выражение лица Фьонна внезапно прояснилось – словно солнце вышло из-за туч во всём великолепии своего небесного сияния.
– Спасибо, Альв! – магистр Мон-Эльвейга в приливе положительных эмоций энергично похлопал своего первого помощника по плечу; когда Фьонн убрал руку, Альвин с болезненной гримасой потёр своё плечо. – Замечательная мысль! – продолжал Фьонн; лорд-канцлер Сумеречной долины предусмотрительно отшатнулся в сторону. – Мэтр Тинх! – громко окликнул сын Архимага своего бывшего недруга, сидящего на дальнем конце стола. – Подойди сюда.
Тинх приблизился. Выглядел он усталым и настороженным, что даже шло к его физиономии, с которой давно исчезло выражение пустого самодовольства и тщеславной дерзости.
– Ты всё ещё мой пленник, Тинх, – небрежным тоном напомнил король Сумеречной долины. – Ты не забыл об этом?
– Ты уже освежил мою память, Фьонн… государь, – отозвался тот.
– Раз так, у тебя нет права выбора, которое имеется у моих друзей, – продолжал король-магистр. – Нет, ничего слишком ужасного, поверь мне! Просто я назначаю тебя моим наместником. Ну, ну, не делай такого несчастного лица! Сумеречная долина нашими стараниями начала вхождение в число развивающихся Миров Упорядоченного! Признайся, ты на такое высокое положение и рассчитывать не мог в своём Арландуне, где ты завяз, словно пустая консервная банка в болотной тине. Башня Звёзд превращена в благоустроенное жилое здание и надёжное фортификационное сооружение, значительная часть населения настроена лояльно по отношению к королевской власти и созданной мной системе государственного управления. Я начинал с нуля, а твоя задача – всего-навсего не уронить то, что я готовеньким передаю в твои руки. И никаких «не достоин» и прочее! Все достойные уже отказались, так что приходится назначать из тех, кто не вошёл в их число!
Ликующие вопли хеордвэрд и звон кубков явились недвусмысленным знаком того, что дружина полностью одобряет решение своего предводителя. Айрин горделиво улыбалась – очевидно, её подавленное обстоятельствами тщеславие наконец получило необходимую долю целебного бальзама, который заметно смягчил и её отношение к Тинху. Приблизившись к наместнику Сумеречной долины, она несколько раз поцеловала его; было заметно, что подобная форма поздравления как нельзя больше пришлась ему по душе.
Льювин поднёс к губам свой кубок, пряча за ним хитрую улыбку.
– Несколько зайцев одним ударом, – пробормотал он. – Недаром эльфы пророчили тебе карьеру великого охотника, Фьонн. Ты назначил Тинха на высокую должность, тем самым вознаградив его за то, что он воспитал твоего сына; ты заключаешь его в пределах Сумеречной долины, тем самым удалив его и его супругу подальше от себя, чтобы они не совали нос в твои дела: и в то же время ты фактически делаешь его своим вассалом, то есть в определённом смысле уничтожаешь в нём равного себе противника… Однако нет ли тут всё-таки слабого места, Фьонн?
– Всего-то никогда заранее не предусмотришь, папа, – хладнокровно возразил магистр Мон-Эльвейга. – Но если Тинх обезумеет настолько, что вздумает интриговать против меня, он горько об этом пожалеет, причём не обязательно благодаря моим стараниям. Странное это место – Сумеречная долина; малейшее неосторожное движение способно поколебать её магическое равновесие, – Фьонн нахмурился и, дабы отвлечься от неприятных воспоминаний о недавних событиях, торопливо осушил свой кубок.
Фьонн. Книга 4. Звёзды Сумеречной долины. Глава IV
© Copyright: Мележ Антонова Людмила, 2010
Свидетельство о публикации №210082501207
Свидетельство о публикации №210082501207
Рецензии