Глава 8. Побег

"Почему сами вы, впервые отправившись
пассажиром  в  морское  плавание,
ощущаете  мистический  трепет,  когда  вам
впервые сообщают, что берега скрылись  из виду?
Почему древние персы считали
море священным?  Почему  греки  выделили  ему 
особое божество, и  притом - родного  брата Зевсу?"
                Г.Мелвилл, "Моби Дик"


Северный порт Деспотии всегда собирал возле себя толпу зевак и ротозеев. Иностранцы привлекали внимание значительно больше, чем все местные святыни вместе взятые. Впрочем, объяснять это положение не приходится: всякому человеку интересно то, что он не видит каждый день. Изящные же искусства своей страны рано или поздно приедаются, и не их вина в том, что они сливаются с другими повседневными объектами города.

Порт служил единственной связью с внешним торговым миром: сюда прибывали как народы моря – главные торговые партнеры и союзники – так и представители других ближних государств, с которыми были благоприятные дипломатические отношения. Здесь господствовала чужеземная речь, речь разных народов, органично сливающаяся в единую интернациональную. Остановка для народов моря находилась в привилегированном месте – прямо возле деспотийских кораблей. Здесь же стояла и София в компании своих знакомых, так и не отчалившая из незнакомой ей страны. Однако задержала ее не какая-нибудь мистическая причина, источником которой могла быть всевидящая фортуна, а вполне прагматическая – после миссионерских выступлений Омара известия о его деятельности разошлись по всем городам и, разумеется, дошли до самой Софии, интересующаяся не только историческими основами государства, но и религиозными. Ей стало любопытно: как же в такой строгой стране мог появиться пророк, своим учением явно противопоставляющий себя верховно установленным нормам. И еще более ее впоследствии шокировала новость о том, что этим пророком стал Омар – человек, который вызывал у нее и уважение, и научную симпатию. Поэтому ей представлялась преждевременной попытка отправиться в свою страну, предварительно не встретившись с писцом. И даже ей что-то подсказывало, что встреча с Омаром не за горами; оставалось только ждать, когда он сам придет к ней, памятуя о ее предложении

- Почему ты думаешь, что этот чудак помнит о твоем предложении? – спросил один ее компаньон.
- Потому что ему некуда идти. У него нет иного выбора, - уверенно, даже самоуверенно отвечала София, поправляя свою кудрявую прическу, - До меня дошло известие, что верховным жрецом было принято решение о его изгнании из страны. Куда же ему податься, как не к нам?
- И тебе оно нужно? – укоризненно посмотрел мужчина на Софию.
- Это нужно не только мне, но и всему человечеству. Он очень умный человек, знания которого дороже всех богатств мира. Мой долг – сохранить жизнь этого человека, чего бы мне это не стоило.
- Да ты к нему неравнодушна, поди, - ухмыльнулся компаньон.
Лицо Софии предательски покраснело, выдавая в ней настоящее чувство, но сама она оставалась несокрушимой и в голосе не позволяла себе нежных ноток:
- Мне все равно, что ты думаешь. Этого человека необходимо спасти. И точка.
Не упорствуя в разъяснениях и не донимая свою подругу, мужчина пошел собирать вещи на корабль. Вместе с ним двинулись его рабы, неся на плечах запасы еды, вина и короб с дарами. А София, между тем, подошла к своим слугам и приказала нести на судно свитки, которые ей удалось приобрести в нескольких библиотеках деспотии. Свитки повествовали о наиболее общих местах из истории предков деспотийцев и, конечно, всецело не удовлетворяли ее исследовательского интереса. Перед ее глазами промелькнуло одно из названий работ – «О невозможности познания всевышних законов» - и заставило призадуматься.
- Как вы полагаете, - внезапно раздался хриплый мужской голос сзади, - всевышние законы полностью от нас скрыты или все-таки у человека есть возможность каким-либо образом прикоснуться хотя бы к их границам?
Это был голос чужака, с ярко выраженным акцентом. Неожиданный вопрос испугал Софию. И, не известно, что именно ее напугало – внезапность или сам вопрос, который, надо сказать, среди ее друзей возникнуть никак не мог. София повернулась и увидела незнакомое лицо: длинная седая борода, сияющая на солнце лысина, приятные черты лица. Это был Омар, но она не узнала его: все-таки видела она его всего лишь раз, да и в темной тюрьме, где лишь силуэты служили доказательством наличия в комнате человека.
- Простите, кто вы? – уважительно обратилась она.
- А я вас сразу узнал, София, - любезно сказал Омар, - мы с вами как-то разговаривали о судьбе. Так вот судьба все-таки распорядилась так, чтобы я отправился с вами, нежели оставался здесь. Деспотия больше не в силах мириться с моим существованием.
- Омар? – изумилась София. На этот раз – в свету, где черты человека можно было рассмотреть отчетливо, писец показался ей крайне симпатичным мужчиной. Настолько, что девушка моментально растерялась и заметно засмущалась.
- Спасибо вам, София, за ваше предложение посетить страну народов моря. Мне некуда деваться, передо мной не оставили выбора – либо умирать, либо плыть к вам. Но умирать в настоящий момент я не намерен, мне еще есть что сказать людям.
- Омар, я слышала, что ваше мировоззрение сильно поменялось после… - она запнулась, - после известных событий, - Омар продолжал на нее смотреть, ничего не отвечая,  - я имею в виду… надеюсь, что сами не поменяли намерений познать наш мир.
- София, то, что мне открылась истина, совершенно не делает меня неузнаваемым для других. Скажу больше, открывшаяся истина весьма витиевата и извилиста, чтобы считать себя абсолютным ее носителем. Каждый новый день – это каждое новое прояснение.
- Я рада, что ваш исследовательский ум, критично настроенный к различным явлениям этого мира, продолжает вас мучить. Мучительный и пытливый ум – то, чем вам следует гордиться.
Слова Софии прозвучали необыкновенно ласково и с надеждой на то, что Омару и впредь не чужды мирские страсти. Он и ранее был несколько замкнут в себе, нелюдим, и теперь, с обретением новой веры, это качество могло развиться до абсолюта. Но этого не случилось, что особенно порадовало Софию. О собственно вере ей не хотелось спрашивать, чтобы не задеть чувств, чтобы не спровоцировать на спор, чтобы не возмутить своим несогласием, - все это она оставила на потом, до более благоприятного момента. А пока они продолжали вести осторожную беседу о том, как Омару будет хорошо в новой стране и что его ждет. Так, они зашли на корабль, София показала Омару приготовленное для него ложе, где предстояло ночевать до преплытия, а сама отправилась в другую часть корабля, к своим друзьям. Корабль вышел в открытое море, мускулистые широкоплечие гребцы-рабы взялись за свою работу и налегли на весла.

Предстоял долгий, мучительный путь к земле иной культуры. День сменялся ночью, а ночь - днем. На море сутки удлинялись. Особых дел на корабле для Омара не находилось - сначала он провожал исчезающую за горизон родину, а потом беспрестанно глядел на воду, как на свою сестру. Она также источала буйство снаружи и также была безмятежно податлива внутри.

Омар покидал свою страну, которая не захотела его принимать. Складывалось ощущение, что это неприятие к нему возникло с самого рождения – когда Омару суждено было стать писцом. Его учитель говорил: Омар, если будешь слишком усердствовать в изучении свитков, совершишь большую ошибку, ибо непознанное должно оставаться непознанным. Нельзя разбивать легкую, манящую сакральность тупым и неприхотливым разумом. Но Омар ослушался, чем еще тогда разозлил учителя. Впрочем, пошел он не столько против учителя, сколько против традиции Деспотии – что, вероятно, и стало первым его отступлением от нормы.
Деспотия мало-помалу скрывалась из сферы видения корабля. Омар отправлялся в далекую страну, изученную им лишь только текстуально; предстояло  непростая задача: научиться жить в другой стране, адаптироваться к ее законам и нормам, даже если они и самые демократичные во всем мире. Деспотия была его домом, - кровавым, безжалостным, неблагодарным, - но домом, где он родился, провел свою жизнь и обрел внутреннюю свободу: да, его Бог никак не находил свое прибежище в деспотийских религиозных воззрениях, и тем не менее мысль о нем была рождена именно в лоне этой страны. Он успел за прошедшие несколько лет пережить больше, чем все, что он пережил ранее. Встречу с властью – отнюдь не запланированную, и оттого совершенно непредсказуемую; красную смерть, затоптавшую многих людей в песок и моментально рассеявшуюся в этом же песке, точно ее и не было; случайную встречу с прекрасной Сальмой, дочерью свинопаса, любовь к которой вызывала опасность, но тем не менее не отпугнула его; народные волнения, смерть любимой, изгойство, тюрьму и обретение новой жизни – все вышеозначенные события безусловно повлияли на него, изменили и преобразили, особенно последнее. Что ждало его впереди? Неизвестность? Но она присутствовала и в Деспотии, скользящая и неуловимая, словно время в этой стране. Если Омара и ждала непредсказуемость, то, несомненно, иного рода: та, которая существовала по иным правилам, говорила на другом языке, и представлялась более логичной, чем на его родине.

После нескольких ночей Омара решила посетить София, видимо, до этого занимавшаяся своими личными вопросами и не имевшая возможности встретиться с писцом.
- Вы по-прежнему тревожитесь? – добросердечно озаботилась она.
- Покидать свою страну всегда непросто, даже если это решение было принято по своей воле.
- Вам принести чего-нибудь? Вы в чем-нибудь нуждаетесь?
Омару не хотелось признаваться в том, что он крайне нуждается в обществе, в разговоре, чтобы разбить охватывающие его мысли об одиночестве. Ведь одиночество и тоска приходят непременно вместе с осознанием потери своей родины. И он промолчал.
- Омар, - заметила София изменения в его настроении, - я же вижу, что вам не по себе. Расскажите мне. Вы можете доверять. Мы же теперь друзья?

Последняя фраза особенно согрела писца. Он не ожидал такого приема со стороны чужестранки, пусть и весьма уважительно относившейся к нему. Он не понимал, зачем все это нужно ей, ее друзьям, вообще народам моря, которые охотно согласились приютить его. В его стране, например, никогда никого радушно не принимали, и всегда относились настороженно. Чужестранец вызывал подозрения уже тем, что склад его мыслей был абсолютно другим, вероятно, более причудливым и не поддающимся контролю. В странах же народов моря к этому вопросу подходили значительно лояльнее: чужой, напротив, вызывал интерес, поскольку привносил в общество некое разнообразие. Таким образом, страны народов моря пестрили разносторонностью,  многогранностью и живописностью. Омару еще предстояло в этом убедиться, а пока он скромно наблюдал за действиями Софии. Она, как безумная, спрашивала у него о самочувствии, о каких-либо нуждах, о желаниях. И делала она это с любовью, которая присуща только близким людям. Омар проникся симпатией к ней достаточно быстро – еще при встрече возле порта, но теперь он ощутил нечто большее, чувство, которое он когда-то испытывал к своей покойной жене и о котором, казало бы, он уже позабыл.

- Что же вы молчите, Омар, вам что-нибудь нужно или нет?
- Нет-нет, спасибо, - привстал он и стер пот со лба, - ваши помощники прекрасно обслуживают меня. Мне не на что жаловаться.
- Я понимаю, вы будете скучать по родине…
- Хорошо там, где нас нет, сказал один мудрец и был прав. Но со мной Бог и я преодолею все препятствия на своем пути.
София подошла поближе к нему, чтобы показать, что ее бояться не следует, и очень осторожно спросила:
- Омар, я слышала, что вы обрели новую веру. Об этом говорили многие. За это вас и изгнали. Расскажите, что с вами произошло?
- Вы уверены, что хотите это услышать? – в задумчивости ответил Омар. Ему не хотелось в случае чего ссориться с ней, а, как известно, религиозные противоречия порой разделяют людей сильнее, чем бытовые. Поэтому он и решил осторожно удостовериться в ее желании.
Впрочем, София, также не желавшая заострять углы, тактично проговорила:
- Я уважаю вас и как человека, и как ученого. Любое ваше решение я приму с пониманием. Ваш выбор не может быть ложным по определению, вы же не сумасшедший, - улыбнулась она.
- Хорошо, если это так. Мне трудно об этом говорить. Это чувство невозможно передать словами, как и невозможно показать. Когда меня изгнали из города, я повстречал Его. Я лицезрел нечто, что не от мира сего. И он сказал мне: ты ошибался. Тогда я понял, с кем я разговариваю. Испугавшись, я отпрыгнул в сторону, но вокруг меня исчезла земля. Пространство и время как будто испарились, позволив нам остаться наедине.
- И что же вы выяснили?
- То, что мир не такой, каким мы его себе представляем. Он гораздо сложнее и неоднозначнее. Бог один, и Он создатель этого мира и творец его законов.
- Как это один?
- Он не такой, как наши боги, и как ваши. Он вообще за пределами нашего мира. Попытка объяснить как он выглядит обречена на провал. Он принципиально не познаваем. Все, что мы можем о нем знать – это предметы его творения, природа, окружающая нас. Он же – это так метафизическая сила, вдыхающая энергию во все живое. Сила, которая словом создала все сущее на земле.
- Мне трудно это представить, - призналась София, стараясь не обидеть своего собеседника.
- Я понимаю, это трудно представить, но так оно есть, - Омар посмотрел на Софию, сомнение которой выразилось в характерной гримасе, и добавил, - Так оно есть, по моему представлению.

София восприняла мысли Омара в несколько ином ключе: они представились ей скорее философской концепцией, нежели религиозной. Ее языческое сознание пока не могло переварить идею единого Бога, да еще и внеземного, поэтому она приняла его идею как допущение. Впрочем, сам Омар – удавалось ли ему это передать живым словом или нет – больше верил в то, что говорил, чем это осмыслял. Хотя понимание, несомненно, рано или поздно должно было прийти. Вопрос – когда и где. Ответ Омару явно не понравился бы.
После небольшой теологической дискуссии София оставила Омара одного, отправившись заниматься важными делами. Омар вновь остался наедине с морской стихией, плескавшейся за бортом, со своими мыслями, также наивно и по-бунтарски скакавшими в его голове как и прозрачные волны. Он в последний раз проводил Деспотию – государство, которое он сохранил у себя в сердце. Ни народ, ни правители, ни сама система нравов и законов ему были не угодны. Его чувства и боль возникали по самой Деспотии: ее идее и образе. Это пусть и безжалостная тирания позволяла гордиться  своей историей, своими обычаями. Со стороны она выглядела неприглядно, скудно, нищенски, однако внутри казалась богатой на цвета. Эта страна его измучила и принесла множество страданий, но все они были значительно теплее, чем все, что ждало его в будущем.
Омар вновь прилег возле борта и задумался о Софии. Да, она поразила его своей чуткостью. Стройная фигура и приятные черты лица также не могли не сказаться на его зарождающейся симпатии. Ему вдруг захотелось больше, много больше проводить с ней времени. Он внезапно осознал, что эта девушка привносит в его жизнь то, что не привносит ничто иное. Некий градус, высшую точку, предел удовольствия. София уже не была для него той простой исследовательницей, что опрашивала его в тюрьме. Теперь она выглядела иначе: роднее, главным образом. Напрасно убивать время в морском путешествии в его планы не входило, и Омар незамедлительно поднялся на ноги и рванулся на поиски Софии. Пылкое чувство терпением не обладает.
Но в ее поисках он, увы, результата не возымел. Омар повстречал массу людей, но на Софию так и не натолкнулся. Она как будто пряталась от него. Тогда Омар, опустив руки, подошел к первому встречному человеку, чтобы хоть что-нибудь расспросить о ней.

- Она сейчас занята, - ответили ему.
- Чем занята? – поинтересовался Омар.
- Чем-нибудь. Мы, народы моря, всегда чем-нибудь заняты. Работа, понимаете ли…
- Работа? Но какая здесь у женщины работа?
- У нас любому найдется работа. Лишь бы человек был в силах. Не беспокойтесь, если хотите ее увидеть, спускайтесь в трюм ближе к заходу солнца, мы там все вместе ужинаем.
За ужином, впрочем, темноволосую красавицу пришлось ждать долго. Омар присел за кедровый стол к мореплавателям, разбавлявшим нелегкие деньки глотками терпкого вина, где велась занимательная дискуссия.
- Мало удалось продать товара, нужно бы еще остановиться в близлежащем порту!
- Да полно! И так достаточно!
- Друзья, - привстал один из них, - а давайте выпьем за наш торговый успех!
Слегка выбитый из себя и не находивший себе места Омар некоторое время сидел молча, не вслушиваясь в речи окружающих людей. Разговоры о товарообороте, об успехе и практичности его нисколько не занимали. Но через некоторое время Омар, словно придя в себя, вдруг вклинился в разговор:
- Простите, друзья, - на него все моментально уставились, - скажите, а как живется в самой стране? В стране народов моря… - надо сказать, вопрос Омара действительно волновал его с самого начала мореплавания, ведь он совсем не знал того места, куда направлялся. Однако, к его удивлению, народы моря знали не больше его.
- Мы редко бываем в нашей стране, плаваем в основном!
- Да, море – наша стихия. Мы не любим оставаться на месте.
- Спросите лучше у Софии, она там чаще бывает, чем мы.

Все дружны засмеялись и продолжили обсуждать доходы с продажи. Омар же приуныл: он никогда не встречал у себя на родине людей, совершенно не знающих свою страну и не представляющих, как она живет. Это был уникальный случай – встреча с неизведанным. Впрочем, настоящий культурный шок его еще поджидал.
Тем временем в трюм спустилась София, мгновенно приковав к себе мужское внимание. Она пользовалась большим успехом у мужчин, таким, каким не пользовались знания в Деспотии. Красота по-настоящему чтилась среди народов моря – классическая, каноническая, природная. И София на фоне остальных мужчин выглядела ожившим произведением искусства, великолепной статуей богини красоты. Увидев Омара, она тут же подсела к нему и, стараясь вовлечь его в разговор, погладила его по плечу:
- Вы, вероятно, утомились там, наверху? Солнце нынче жаркое…
- Нет-нет, что вы, - завертел головой писец, - все прекрасно. Мне не на что жаловаться. На самом деле я спустился сюда лично к вам. Мне недостает вашего общества, София. Впрочем, как и наших разговоров.
- Приятно это слышать, Омар, - София покраснела, - действительно, во время ужина весьма проблематично услышать рассуждение о Боге и национальных традициях. Не будем слишком притязательны, это в порядке вещей.
- Я понимаю. Мне как раз хотелось что-нибудь узнать о вашей стране, куда мы направляемся. Я знаю о ней только лишь из письменных источников. Но, зная, насколько порой они не соответствуют правде, я хотел бы узнать подробности от вас.
- А что бы вы хотели услышать о ней?
- Каковы ее законы, нравы, обычаи. Каково это – жить у вас?
- Омар, в отличие от вашей страны в нашей нет устойчивого понятия «нравы» или «обычаи». Они имеют обыкновение меняться, деформироваться, создаваться и разрушаться. В нашей стране время не стоит на месте, а стремительно бежит.
- Куда же? – удивился Омар.
- А вот на этот вопрос вам вряд ли кто-нибудь ответит. Главное – движение, а цель уже вторична, - сказала София и заметила, как Омара окутало непонимание, - Впрочем, хватит об этом. Всему свое время, даже и бесцельное. Вы во всем убедитесь, когда прибудете на нашу землю.
Омар кивнул в знак согласия.
- С жильем мы также решим вопрос, - продолжила она, - Вы можете поселиться у меня на время. Я живу одна с несколькими рабами, и мне не составит труда приютить вас.
- А почему вы живете одна? У вас нет мужа? – озадачился писец.
- Нет, я из аристократической семьи. Мне нет необходимости искать покровительства у мужчин. Именно поэтому я и могу путешествовать по морю – статус позволяет. Мой отец был историком, и я продолжила его дело. Кроме того, в нашей стране я работаю преподавателем истории, у меня учатся старательные юноши, постигающие азы древней культуры.
- Необыкновенно… У ваших женщин полная свобода?
- Нет, только у меня, благодаря родовитости. Я, можно сказать, играю роль мужчины, независимая и свободная, - пошутила она, но Омар шутки не понял. У народов моря выражение «играю роль»  означало «живу двойной жизнью», что для деспотийца было невероятным. София продолжала, - Плаваю я редко, только по случаю научной необходимости. Все остальное время провожу в родном городе, где объясняю людям, в общем-то, простые истины. А женщины у нас ничем не отличаются от ваших. Полностью подчинены мужьям и занимаются домашними делами.
- Наши женщины не только  занимаются домашними делами, они еще ходят на рынок покупать товары, - вставил Омар, - Впрочем, невелика разница.
- Да уж, - охотно согласилась София и положила голову на его плечо, - вы не против?
- Если вам так удобнее, - робко проговорил он, оказавшись в полной растерянности. В Деспотии такой смелости не могла допустить ни одна женщина, поэтому подобный поступок в первые секунды, разумеется, его шокировал.
- Мне очень удобно с вами, - нежно изрекла она и подвинулась к Омару еще ближе.
Так вспыхнуло взаимное чувство между ними. Противоестественное, потому что были они слишком разные, как культурно, так и нравственно, нелогичное, как, впрочем, и всякое чувство, а также более чем абсурдное, ведь в этой ситуации главной являлась София: она предлагала ему крышу над головой, заботу и попечение. Омар попадал в полную зависимость от нее, но, правда, не чувствовал себя подчиненным. Он плыл в страну народов моря не для того, чтобы налаживать личную жизнь, а для более высокой задачи, выполнение которой требовало множество как физических, так и психологических затрат. В этом смысле поддержка и помощь София была очень кстати – пленительная любовь добавляла ему энергии и сил.
Они уплывали все дальше и дальше от злых и непредсказуемых поворотов судьбы, свойственных Деспотии, и приближались к стране, где каждый являлся творцом своей жизни, собственником своего тела и духа, личностью и индивидуальностью. Для Омара и Софии это путешествие переросло в романтическую прогулку по морю, в самые яркие и запоминающиеся дни любви, в то, что сохраняется в памяти навечно и становится предметом воздыхательных воспоминаний.
Прогуливаясь вечером по кораблю София как-то сказала Омару:
- Спасибо тебе за эти мгновения. Время, проведенное с тобой, бесценно, как и ты. Я счастлива, что встретила тебя и что увезла из из Деспотии.
-  Не кажется ли тебе, что со мной тебе придется трудно? – серьезно произнес писец.
- А почему ты спрашиваешь?
- Потому что мы люди разных культур. И мне страшно, когда я думаю о будущем. Что если вдруг мы окажется настолько непохожими, что не сможем терпеть друг друга?
- Но сейчас же нам удается как-то терпеть друг друга, - пошутила она.
- Сейчас – другое дело. Просто мне бы не хотелось, чтобы мы когда-нибудь поссорились. Я очень дорожу нашей дружбой.
- Омар, не беспокойся. Это сильнее, чем дружба, это любовь.

Тем не менее, сомнения Омара были вполне обоснованными: он боялся потерять последнее, что имел – Софию. Ведь он расстался со всем ценным, что имел в жизни, включая родину, - не по своей вине, впрочем, - и теперь хотел сохранить последнее, что давало ему надежду жить. Обретение веры безусловно также кормило его жаждой существования, но это было иное чувство – не экзистенциальное, а скорее метафизическое. А последнее, как известно, недолго задерживает человека на земле. Омар не сразу признался себе, что полюбил новую девушку, что позабыл жену, что обрел счастье за пределами своей страны, но мало-помалу это ощущение выходило на поверхность. Любовь пришла в его жизнь во второй раз и сковала его со всех сторон. Он полюбил ее по-настоящему, с собственническим чувством, с болезненной ревностью, подтачивающей его нервную систему, и с сильной зависимостью от ее внимания. На корабле Омар не мог оставаться один на долгое время – немедленно всплывали вопросы «где же она?», «почему так долго ее нет?», «с кем она проводит время?». И вот тут уже та культурная разность, о которой говорил Омар и из-за которой беспокоился, давала о себе знать. Внимание стало точкой, с которой начался отсчет охлаждения их жаркого союза, потому что воспринималось ими по-разному. Для Омара, привыкшему к тому, что его девушка может уделять внимание только ему, никак не могла ужиться мысль о том, что София общалась с другими мужчинами, иной раз кокетничая и строя глазки. Последний случай его окончательно вывел из себя.

За время своих путешествий София привыкла разговаривать с капитанами судна. Каждый из них обладал уникальным взглядом на мир и каждый же из них прямолинейно и уперто считал себя патриотом. Для Софии это даже стало игрой: спорить с ними. Патриотизм, как она считала, имеет множество оснований, но морской патриотизм, выраженный в мужицкой односторонней позиции, ее забавлял. Так, начав разговор с капитаном о времени, оставшемся до преплытия, она очень быстро свернула диалог в сторону обсуждения миссию народов моря.
- Мне кажется, капитан, что вы напрасно считаете, что бремя народов моря – нести культуру в другие страны. А как же их уникальное восприятие действительности? Зачем нам ломать их уставы?
- София, вы историк, и не ваше дело лезть в политику, - каменно сказал капитан, - Как вы не можете понять, что других культур не существует. Нет их, нет. Есть только одна цивилизация – это наша. С культом человеческого разума, силой искусства, могуществом мысли. Все остальные народы не обладают той степенью развития, какой обладаем мы. Вы, София, просто подменяете понятия. Вы называете дикость и варварство другой культурой, когда на самом деле они ей не являются.
- Являются! – не соглашалась она.
- Вот смотрите. Представьте, что ваш дом разрушила природная стихия. И теперь вы живете не в четырех каменных стенах, а на земле среди растений. Можете ли вы это назвать домом, только другим домом? Конечно же, нет. Это, София, уже другое состояние – не имеющее никакого отношения к домашнему очагу. Культура не может иметь нескольких значений, она одна – это олицетворение победы человека над природой. Вспомни, наши статуи, наши сооружения, наши пиршества – все это плод нашего разума. У остальных же народов этого, увы, нет. Они выдают свое невежество за магию, а предрассудки превращают в традиции.
- Вы считаете, что в других странах нет мудрости?
- Разумеется, есть! Я и не утверждал обратного. Мудрый человек – это опытный старец, каких полно и в нашей стране. Есть и умные люди, изучающие древние тексты, но они также подвержены существенному влиянию обычаев. Понимаешь, ни в одной стране мира нет тех людей, которые есть у нас – вот они-то и являются символом нашей развитости. Это философы. У нас они есть, а других –нет.
- Неужели только это показатель?
- Возьмем и политическую систему. Впрочем, то правление, которое главенствует во всех этих государствах, сложно назвать политической системой. У них нет политики, у них есть только управление. Поскольку жители городов в основе своей несвободны, закабалены, то им нужен пастырь, ведущий и управляющий. У нас же все по-другому, что тоже характеризует культурную развитость. В наших странах живут исключительно свободные и независимые люди, влияющие на политику своего города. Им нечего бояться, они сами решают свою судьбу и двигают свои дела. Свобода дана им от рождения, и ни один человек не откажется от нее добровольно.
- Но почему же только эти критерии определяющие? И почему вы каждый раз говорите о продвинутости и прогрессе? Что, если другие народы просто не нуждаются в этом? Они живут совершенно в ином мире, принципиально нам не понятном?
- Иного мира не существует, - сказал капитан, - мы живем в том мире, который нам дан, и другого нет.

София, имевшая обыкновение спорить со своими земляками до победного конца, на этот раз промолчала в ответ. Продолжать дискуссию было бессмысленно: иных аргументов не оставалось, а спор попросту не имел значения – истины в нем принципиально не могло родиться. Тем временем Омар, остававшийся в стороне, раздраженно продолжал смотреть за их беседой, не слыша то, о чем они разговаривали. Чувствительный Омар уже всякий разговор рассматривал как прямую измену, а уж разговор столь эмоциональный не мог его не вывести из себя. София, заметившая его, поклонилась капитану и спешно покинула его общество.

- Что произошло? Почему ты так  страшно выглядишь? – поинтересовалась она.
- А как мне выглядеть, когда ты общаешься с другими мужчинами?
- Я не понимаю тебя, Омар. Что же именно вывело тебя из себя?
- Ты все прекрасно понимаешь. Мне не нравится, что ты разговариваешь с мужчинами без моего присутствия.

Гнев Омара был вполне объясним, но совершенно не понятен Софии. Разумеется, сказывались культура разных народов. София, свободная девушка, привыкшая общаться с кем угодно и когда угодно, не могла понять претензий Омара: что, собственно, дурного в том, чтобы проводить некоторое время в обществе других людей, пусть даже и мужчин? Однако для Омара произнесенное девушкой в компании с мужчиной слово, которое значило очень многое в его стране, могло стать главным аргументом для подозрений.
- Послушай, - сказала София, лихорадочно стараясь приглушить вспыхнувшие страсти, - я понимаю, что тебе больно. Но пойми и ты, что я воспитана в другом духе. Для меня нет прямой измены в том, чтобы проводить время с другими мужчинами. А как же иначе? Ведь я работаю историком и вынуждена опрашивать массу людей. Ты тоже будешь в этом случае ревновать?
- Но это недопустимо! – не унимался Омар, однако внутренне чувствуя свою неправоту.
- Давай, чтобы не ссориться, договоримся об одном. Я не могу тебе гарантировать, что буду с тобой все дни и все ночи. Это моя работа и это мой образ жизни. Но я обещаю тебе, что буду верна и никогда не изменю. Я понимаю, что тебе трудно с этим согласиться. И одного слова не достаточно, чтобы проникнуться ко мне доверием. Но это необходимо в данном случае, чтобы достигнуть понимания. Омар, ты плывешь в ту страну, где свобода значит больше, чем ответственность. Так вот, я обещаю тебе, что, несмотря на свой образ жизни, для меня ответственность будет стоять выше личной свободы. Только ради тебя.

В результате Софии удалось найти правильные слова, чтобы примирить ситуацию. Омар согласился, но внутреннее неудовлетворение не покинуло его. Он все понимал, но понимание отнюдь не граничило с желанием. Так или иначе, после этого разговора морское путешествие больше не сопровождалось конфликтами на судне и завершилось вполне благополучно. Перед прибытием София еще раз сказала несколько слов о той загадочной стране, в которой живут народы моря, где-то приукрашивая, а где-то правдиво критикуя, чтобы Омар представлял, что его ждет на суше. Впрочем, это представление в дальнейшем сильно подкорректировалось событиями, произошедшими на этой земле. И, надо сказать, не в самую лучшую сторону. Его ожидания совершенно не оправдались – вместо спокойной жизни он получил жизнь невыносимую.