ивашка

Ивашка.

Васька Кочетов брел за санями и думал о своей тяжелой судьбе.Как его, в дезертиры ужо записали, или без вести пропащим. Он когда очнулся, все пытался к своим выйти. Да только и штаба уже не было и живых никого не встретил. Только через сутки к хутору прибился,чуть на смерть не окочурился. Там дед Потап ему и поведал, что на окупированной территории уже. Десять дней в подвале прятался. А потом дед Потап решил в Васильевское, к сестре съехать.Немцы два раза приезжали все запасы отобрали, перезимовать шанса не было.Вот и бредут они теперь маленьким обозом по лесной дорожке. Потап санями правит, в санях Марьяна Ивашку грудью кормит, да скарб бедный поправляет, а они с майором Томаровым сзади идут, подталкивают ежели чего. Хмурной тип этот Томаров, четыре дня как из лесу вышел так десяти слов не сказал, смотрит волчарой и молчит.  До Васильевкого еще верст десять, Потап надеется до ночи дойти. Пурга, метет так, что видимость метров двести, не боле. Сзади послышался нарастающий гул. Васька обернуться не успел. Так уж получилось, что юнкерс зашел с подветренной стороны, никто ничего сделать не смог. Да и что успеешь то, против пикирующего самолета на зимней просеке. Очнулся Васька от того, что снег рот и нос забил, чуть не задохнулся. Лежит в снегу, надышаться не может. Вокруг тишина, только Ивашка орет, надрывается. Встал Васька, огляделся и заплакал. Одна длинная очередь, ни саней ни людей не осталось. Потапа в спину, сани и лошадей разворотило, Марьяну в грудь, Томарова непонятно куда, но на куски. Один Ивашка цел-целехонек, кричит, надрывается. Васька снял с Потапа фуфайку, закутал Ивашку и почапал вперед. Идет, а сам думает, десять верст, берданка с двумя патронами, метель, лес, ни за что не добраться. Через час юнкерс вернулся. Слава богу, в этот раз Васька услышал его заранее и успел спрятаться в кустах. Юнкерс крутился минут сорок, то появлялся, то исчезал, но все время слышно было, что он где то рядом. Когда гул пропал, Васька посидел еще минут десять, потом окончательно замерз и быстрым шагом пошел дальше по дороге. За это время метель полностью занесла и без того узенькую тропку со следами ездивших здесь саней. Через некоторое время дорога пошла в гору. Дед Потап рассказывал, что дорога огибает большущий холм и уходит на право. Васька решил срезать через лес. Дороги он не знал, но сам вырос в подобной местности, да и в серьез опасался за Ивашку, тот как то совсем уж затих. Короче надеялся. Тем более, движение по дороге не сильно давало приимущество перед заснеженным лесом, вокруг окончательно все занесло снегом.

Две тыщи четыреста сорок восемь, две тыщи четыреста сорок девять, две тыщи четыреста пятьдесят. Васька ни о чем не думал, ног уже не чувствовалось, Ивашка сосал Васькин мизинец и вроде спал. Отдохну, пять минуточек отдохну и дальше пойду, должен успеть, должен. Ног не чувствовалось, желудок побухтел-побухтел и исчез, руки отваливались, Ивашка хоть и десятимесячный,а тяжеленный, глаза от нестерпимой белизны слезятся.Прошло минут двадцать. Васька сидел облокотившись о дерево и спал. Так бы и заснул на смерть, да только сзади с справа, совсем рядом кто то завыл. Волки. Только волков нам и не хватало, Васька резко встал, от чего у него закружилась голова и быстро двинулся в перед. 
Волки при других раскладах не так и страшны, но в данной ситуации это конец. По Васькиным подсчетам уже скоро должны быть недалеко от деревни, но лесу конца края не видно, хотя дед Потап говорил что от леса до деревни не так уж и близко. Васька решил не обращать внимания на волков но их учуял Ивашка и заверещал так, что стало понятно, волки не отстанут, они давно почуяли добычу, а теперь еще и учуяли запах страха. Васька шел стиснув зубы, боже как же хотелось жить, ему ведь только восемнадцать, в училище собирали родители, да только вот собрали... на войну. Когда появилась первая серая шкура, Васька выстрелил надеясь не то чтоб попасть, но отпугнуть. Вроде как отпугнул, но оказалось не надолго, волк он тоже животина умная, все понимает. Через какое то время, Васька потерял счет времени, вой раздался снова. Потом еще один, поближе и еще, теперь впереди, прямо по курсу. Через полчаса Васька шел в сопровождении четырех матерых зверей, их спины мелькали то тут, то там, то сбоку, то спереди. Васька остановился, прижался спиной к дереву, прижал покрепче Ивашку, выставил бердан и стал ждать. Зверь прыгнул сбоку, слева, Васька выстрелил, осечка, но волк испугался и промахнулся, убежал, видимо знал что за штука такая- бердан. Волки исчезли. Васька побежал вперед, он бежал из последних сил, зная что все, что заблудился, что еще чуть чуть и он свалится и потеряет сознание, и тогда им с Ивашкой предстоит стать чьим то ужином, да и не понимал он уже жив Ивашка еще или нет. Почти стемнело, подлесок превратился в непроходимые кусты, Васька все чаще падал на колени, и все дольше вставал. и вдруг кусты закончились и он вывалился на опушку леса.

Васька одновременно услышал волчий вой и увидел деревню. Он упал на колени и зарыдал во весь голос.Деревня вот она, но, ох как не близко, если б не огонек в крайней избе он бы и не заметил. Он понял , что не дойти ему с Ивашкой на руках,
или сознание потеряет или окончательно выбьется из сил или волки съедят. Он  стоял на коленях и плакал. Прижал к лицу Ивашку, не понятно, жив ли. Все чувства притупились не распознать, есть ли дыхание. Волки выли не переставая. Ох как же хочется жить. План появился в голове сразу же, но он отказывался, он не хотел даже думать о нем. Ох как же хочется жить... И ведь никто не узнает, никому рассказывать не надо, расстреляли всех и все! Я сам смогу, я еще и не такое переживал, я сам дойду, там накормят, отогреют.Да кто он мне, ведь война, сколько полегло, сколько еще умрет. Но бог, бог то видит! Напрасно красные политкомандиры заливают что нет его, есть, и он все видит, как же жить дальше. И  зачем спасаться если потом с этим жить? Васька достал из за пазухи крестик, попытался поцеловать, не получилось, просто засунул в рот, стал посасывать ледяную железку и кожаный ремешок.Но с другой стороны, я ведь не обязан, я и сам то не уверен что дойду, может и не дойду вовсе, а может он и не живой уже. Васька еще раз приблизил к лицу Ивашку. Вроде все, вроде не дышит, или дышит? Или это мое дыхание? Рядом взвыли так, что мурашки по коже побежали.
Боже, как же быть то? Мама, мамочка, увижу ли тебя еще? А коли увижу, как в глаза смотреть буду? Как жить то хочется... А может там в избе немцы? Сколько тут, километров пять? Или меньше? Нет не дойду. И уже тем более не дойдем. Что же ты меня там со всеми не расстрелял? Или лучше бы на позиции, как всех. Ивашка! Ивашка! Слышишь? Да проснись же ты! Не просыпается. Теплый хоть? Не понятно. Васька не чувствовал своих рук.
Трижды перекрестившись Васька положил сверток в снег, опять заплакал навзрыд и пошел прямо на мелькающий в дали огонек. Он шел не оборачиваясь и плакал. Пройдя метров сто он услышал сзади волчий вой, обернувшись он увидел в свете еле пробивающейся луны,  две тени, стоявшие возле оставленного им свертка.

Дед Серафим уже спал, когда начали ломиться в дверь. Бабы перепугавшись похватали ребят и спрятались в дальнем углу, авось немцы. Серафим кинул взгляд на ломпадку, тлеющую в углу, перед иконой и пошел открывать, когда так ломятся ужо не спрашиваешь кто да откуда. Открыв дверь дед увидел как маленький тощий солдатик передает ему сверток и падает без сознания. Все сразу поняв, он позвал Нюрку, отдал ей сверток а сам кряхтя потащил солдатика поближе к печке, отогревать и намазывать жиром и самогоном, да потом понял, что все, бесполезно. Нюрка размотала сверток, засунула за пазуху младенца и дала ему грудь. Младенец был абсолютно холодный, но как только грудь ткнулась ему в лицо, пискнул и засосал.