Евангелие

Я прошла по большому городу – по лабиринту  узких улиц, ограниченных глухими стенами серых кирпичных домов. Улицы были такими узкими, что идущие навстречу люди, не могли разминуться, не прижавшись тесно друг к другу. Кому-то постоянно приходилось возвращаться назад и отходить за многочисленные повороты, чтобы другой мог пройти дальше. Уступал всегда более слабый. Бывало, что равные сталкивались посреди улицы, не желая уступать пути. Тогда за ними образовывались очереди, занимавшие постепенно  все прилегающие кварталы. Проходило много времени, прежде чем люди выходили из тупого оцепенения и находили возможности разойтись. Иногда упрямцы гибли от голода или убивали друг друга, и тогда, худые, полупрозрачные Служители убирали тела, поднимая их большими крюками в высокие окна под крышами зданий. В городе не было тупиков.
Я прошла этот город, и никто не преградил мне дорогу.
Я прошла залитую лунным светом долину, поросшую сухой, тонкой и острой травой, перечеркнутую неумолимым потоком широкой темной реки.
И стала на морском берегу. На широком пляже с белым от неонового света песком. Музыканты глушили барабанами грохот волн, а люди веселились вокруг. Много смеха и тихого воркования.  И песен. И сладостных стонов. Ступая по кромке волн, я пошла прочь, в темную тишину, где мягкий песок сменился острыми обломками ракушек и камнями, а нервный бой барабанов размеренным дыханием моря.
На одинокой скале среди бессмысленно беснующихся черных волн, скрестив ноги и положив на них развернутые ладонями к небу руки, сидел обнаженный человек. Худой и, должно быть, очень высокий. Острые локти и колени, крутые костлявые плечи и  лысый вытянутый череп отливали звездным серебром, разлитым поверх темной бронзы кожи. Длинное аскетичное лицо с орлиным носом и полными губами. Он походил на вылитую из металла скульптуру брахмана, гротескно тонкую и, в то же время, монументальную.
Человек открыл большие раскосые глаза. Они были залиты чернотой еще более бездонной чем небо.  Человек  не шелохнулся, но казалось, что  он стоит прямо передо мной  и я проваливаюсь во тьму этих глаз и голос, что древнее вселенной, говорит повелительно и строго:
– Мое имя – Йам-Нахар – Темный Бог. Чего ты хочешь?
И в ответ зазвучали мои мысли, не сказанные вслух:
– Этот мир слишком мал для меня... Не осталось безответных вопросов, лежащих в его пределах. Я постигла его суть и мне пора идти дальше. Я устала жить в чужом мире…
– Город пропускает тех, чья мысль прямая и ясная – осознанное желание, ставшее целью, – произнес Йам-Нахар, не размыкая губ. – Ты прошла путь и готова к трансформации…  Когда зайдет луна, я приду за тобой и помогу тебе. А теперь иди и танцуй.
Последние его слова обратились шумом прибоя. Я вновь оказалась на неоновом пляже и музыканты по-прежнему играли. Но люди устали веселиться и лежали на песке, тихо беседуя, или сидели, плавно покачиваясь и наблюдая за музыкантами.  Я же стала в круг света, который расщепил мое тело на четыре тени, стремящиеся на север и юг, восток и запад. Биение сердца слилось с барабанными ритмами. И, повинуясь им, бедра мои начали плавно рисовать бесконечность, что женщина творит сначала времен, а высокие частоты электронных звуков спиралями потекли через позвоночник, унося руки вверх, к звездам, обращая их змеями, и крыльями, и ветвями деревьев.  Мужские взгляды на изгибах тела.  Холодный песок под ногами.  Свет звезд на коже.  Дыхание моря внутри.
Танец есть совокупление с мирозданием…
Ритм ускорился, уводя по кругу в забытье. Мир скрутился вокруг раковиной улитки и в ее тихом бархатном вакууме сильные руки с острыми локтями и длинными пальцами положили меня на холодный камень посреди бушующего моря и развели, согнув в коленях мои ноги.  Я увидела над собой очертания тела Йам-Нахара, похожего на ожившую бронзовую статую. Он смотрел на меня черными вселенными своих глаз, в которых  вспыхивали и меркли серебряные искры.  Волны перестали хаотично кипеть вокруг одинокой скалы и били в нее, равномерно и неумолимо, подкатываясь одновременно со всех сторон.  Я раскрылась, покоряясь мужскому началу,  и его руки крепко держали мои бедра. Не знающие покоя воды качали нас, и незыблемый камень был колыбелью.
Он проникал в меня все глубже и  глубже, заполняя  до краев сладкими судорогами. Изначальный танец, сотворенный ритмической пульсацией морских глубин для того, чтобы появилась жизнь… И ночь, что смотрела из глаз Темного Бога, теперь пролилась в мое чрево и теплые волны сомкнулись над головой, смешивая цветных рыб  и неоновых медуз со звездами и хвостатыми кометами…

И была пустота, которая начало всего. И воды широкой реки текли вспять, вынося из моря мое тело, что было мертвым и живым одновременно. 
На берег, заросший острой и сухой травой, вынесло меня течение, разрезавшее до горизонта широкую долину в розоватых и туманных лучах восхода.
Люди Долины, высокие и чернокожие, нашли меня. Они понесли в поселок мой труп, а душа шла следом, слушая их стрекочущую речь. Они омыли мою кожу, удивляясь ее белизне и прозрачности и проводя длинными пальцами по узору голубых вен. А душа смотрела… Они обернули  мое тело тонким  белым хлопком, пропитанным медом диких пчел и оно лежало на циновке в дальней хижине три дня и две ночи. И тогда пришел Йам-Нахар – Темный Бог и положил мертвую голову на свои колени, и сидел так, шепча заклинания, впервые разомкнув для меня губы. А душа свернулась калачиком у его ступней и уснула.
На третью же ночь была вырыта могила, и Темный Бог сам опустил в нее кокон, белый и сладкий. А душа легла сверху, на живот и прижалась к мертвому телу, возвращаясь, проникая в него  глубже, чувствуя, как черные комья земли накрывают их все плотней и плотней влажным холодным одеялом, как подземная жизнь принимает когда-то чуждое, бывшее со светом, и с ветром, и с водой, но не с холодной глиной. Черви и личинки, и гибкие многоножки. Тихий непрекращающийся шелест хитиновых панцирей, и чешуек, жвал и крылышек. И мышиные норы.
А потом земля стала скалой. А где покоилась я осталась пещера. И море разлилось над долиной, поглотив реку. Тело же мое, оплодотворенное звездным небом, и бушующим морем, и Темным Богом очнулось от смертного оцепенения. И из чрева моего был рожден дракон с семью головами на длинных и гибких шеях, с душой, свободной и дерзкой, готовой созидать новый мир.
И стали мы на песке морском…