Карлица 2

Из цикла "Улица Перестроечная и ее жители"

Шел двухтысячный год, Мишке было уже восемнадцать, когда Галя снова влюбилась.
Николай в сердце карлицы запал внезапно, после того как мать сходила обмыть в дом соседей покойника и, вернувшись, поделилась с ней сплетнями. Соседушки каким-то образом пронюхавшие, что сын умершего Николай в последнее время живет один в доме, сделали неожиданный вывод, что он поссорился с женой и дело у них идет к разводу.
- Вот и жених был бы тебе, Галонька, и дом у него, жили бы по-соседству, - вдруг размечталась мать. – А уж обходительный, вежливый. Внешне, правда, не красавец. А и не надо тебе красавца, чтобы бабы на него вешались. Да, еще Давыдовна говорит, что умный он, должность у него высокая, зарабатывает хорошо.
Неожиданно слова матери откликнулись в душе одинокой женщины. Изболевшее сердце встрепенулось и потянулось к грешным мечтам. И Галина решила не упускать такой возможности, слишком заманчивым показался ей шанс устроить свою судьбу. Она стала часто ходить мимо дома Николая, как бы, между прочим, заговаривала с ним, радовалась, когда он приветливо ей улыбался, интересовался, как поживает мама, как Мишка, о котором она тоже по-соседски успела ему рассказать. Общаясь с ним, она внутренне расцветала, и вся жизнь ее наполнялась новым, значимым, доселе незнакомым смыслом.
Только Николай, всего лишь проявляя свойственную воспитанному человеку вежливость, никакого значения их встречам не придавал, радости не разделял, нежных взглядов не замечал, и Галя решила действовать более решительно. Однажды ночью, вдоволь намучившись бессонницей, она набрала номер его телефона, который он сам же охотно сообщил ей при встрече, на всякий случай, по-соседски.
- Алло, - услышала она, сонный хрипловатый мужской баритон, от которого по всему ее маленькому телу пупырышками пробежал озноб, и сладострастно потянуло, заныло внизу живота.
Волна вожделения привычно захлестнула ее, ударила в голову:
- Коленька, миленький, ты один? Тебе, плохо? Хочешь, я приду? Придууу! – она совершенно забыла, что приготовилась сказать. Пупырышки лихорадочно блуждали, покалывали спину, ноги, щекотно забирались на кончики сосков. Тело немедленно требовало ласки, прикосновений. А он такой желанный был совсем рядом, так близко, что она слышала его дыхание. Карлица готова была кусать трубку, собственные руки, губы, чтобы хоть как-то утолить буйство крови, клокотавшей в ее сосудах.
- Вероятно, Вы ошиблись, - недоуменно перебил ее Николай и сразу отключился.
«Ничего-ничего», - успокоила она себя, - «я ждала его всю жизнь, подожду еще немного». Перезвонить она не решилась, но в эту ночь больше так и не уснула. До утра ворочаясь в ставшей горячей и мокрой, как кипяток, постели, окончательно теряя разум, воображала себе его страстные поцелуи и ласки.
На следующую ночь Галина повторила попытку, но к своему ужасу услышала недовольный женский голос. Так она узнала, что к Николаю переехала жена.
Вот только отступать карлица уже не собиралась. Она не могла отказаться от мечты, которую трепетно вынашивала и до которой, казалось, уже можно было рукой дотронуться. Настя уже одним своим появлением вызвала жгучую ненависть и только обострила желание карлицы добиться Николая.
На другое утро мать обратила внимание на новые густо замазанные тональным кремом царапины на лице Галины, на ее страшный, опустошенный взгляд, но, как всегда, промолчала.
Схоронив отца, который после смерти матери, одиноко прожил еще четыре года в своем доме, Николай, справил поминки, пригласив по традиции всех коренных жителей Перестроечной. В основном это было поколение его родителей, с которыми дружили, вместе строились, делились новостями, бедами и радостями, и теперь помогли, поддержали в горе. Вера Давыдовна, приятельница матери, собрала соседушек обмыть тело, помогли и похоронить, и отпеть по христиански, и стол приготовить.
Опустевший дом грустно смотрел знакомыми лицами с фотографий на стенах на собравшихся людей, словно понимал, что сейчас решается и его судьба тоже. Николай знал, что дом еще крепкий, построенный на совесть его трудолюбивыми родителями. Не смотря на то, что все строительные материалы были дефицитом, строились неспешно и основательно, просушивая каждое бревнышко, каждую досочку. Дом было жаль, но Николай понимал и другое, что по нынешним временам и он, и участок требует больших материальных вложений и физических сил, и сомневался.
Все решила Настя – его жена. Печальное известие застало ее в санатории, куда она всего дня три, как приехала. Очередной курс грязевых ванн, который она проходила для лечения бесплодия, только начался, и, повздыхав, они с мужем решили, что отца уже не вернешь, а ребенка они родить должны непременно.
- Лечись, я справлюсь, родственники помогут, - отрезал Николай на все причитания Насти.
- Коль, смотри, как эта комната подходит для детской, - как только Настя переступила порог дома, сразу почувствовала себя здесь хозяйкой.
Он только с благодарностью обнял ее и зарылся в ее, еще пахнущих морем волосах. Ее тело манило совершенством форм, красивым по южному шоколадным загаром. Настя была на одиннадцать лет моложе его, но, не смотря на свои тридцать четыре года, казалась совсем ребенком, светлым и наивным. Ему всегда, с первого дня внезапной их близости, хотелось баловать, защищать, носить на руках в прямом и переносном смысле.
- Хочу жить здесь, а квартиру давай сдадим, - твердо решила Настя.
И супруги засучили рукава.
Анастасия не могла точно вспомнить, когда именно появилась в их жизни эта маленькая ущербная женщина с безобразной внешностью, к которой она при встречах испытывала щемящее чувство жалости. Казалось, она всегда незримо присутствовала в их с Колей жизни с тех самых пор, когда они после смерти свекра полгода назад перебрались жить в его дом.
- Здравствуйте, - кричала она по нескольку раз в день, проходя мимо дома, если хозяева были во дворе.
И, как нарочно, она встречалась Насте везде, куда бы та ни пошла: в продуктовом магазине, на почте, в поликлинике, даже в бюро технической инвентаризации, куда супруги ходили в последнее время для оформления документов на наследство.
Николай с Настей уже провели водопровод к дому, но колодец во дворе решили сохранить, к огромной радости Галины, которая регулярно, то сама, то ее сын, наведывались к ним за водой, таща за собой тележку с огромным бидоном.
Насте нравилось, что к ним ходят за водой, это было трогательно и отдавало добрососедской стариной. Забор они еще не успели построить, поэтому к колодцу можно было ходить беспрепятственно, через гостеприимно открытую садовую калитку.
- У вас такая чистая, вкусная вода в колодце, - радушно улыбаясь Насте, Галина по-хозяйски вкатила тележку во двор.
Маленькая женщина явно с большим трудом доставала до ведра и с огромным усилием, привстав на цыпочки черпала воду в колодце. Насте стало неловко:
– Вам тяжело, Колю попрошу.
Дело было вечером и Николай, к счастью, уже вернулся с работы.
С тех пор, она старалась всегда помочь соседке, поговорить с ней, сказать доброе ласковое слово.
- Жалко ее, - Настя с грустью посмотрела вслед Галине, когда та в очередной раз с полным бидоном воды, с трудом таща тележку, скрылась за поворотом, - хорошая интеллигентная добрая женщина, за что ей такое? Страшно даже представить, как она несчастна и одинока.
- А Мишка? – Беззаботно ответил Николай.
Настя жалостливо вздохнула и прижалась к Николаю, как хорошо, что он у нее есть! Что можно было объяснить мужчине, разве мог он также тонко чувствовать боль женского одиночества, как могла это прочувствовать и понять только женщина.
- Давай сегодня просто отдохнем, а то ты все время других жалеешь, - сказал, и в ответ бережно притянул ее к себе посильнее.
От него хорошо пахло свежестью, свежескошенной травой, и Настя совершенно успокоилась, потянулась к нему и неловко уткнулась губами в его губы. Даже спустя годы их совместной жизни чувство стыдливости всегда присутствовало в их отношениях.
Над ними раскинулось чуть подернутое редкими облачками небо, качались верхушки старых берез, шептались о чем-то своем таинственном листья в саду. Ладони у мужа были большие мягкие и надежные, а жизнь казалась бесконечной и светлой. Настя часто в такие минуты вспоминала, как у них все произошло в первый раз.
Это случилось в походе. Тогда еще их проектный институт, в котором они работали не развалился, а ездить на рыбалку, за грибами, ягодами коллективом было доброй традицией. Настя, в то время молодой специалист, в походе участвовала впервые. После обустройства в лагере, все погрузились в лодки и отчалили на вечернюю зорьку рыбачить, а их вдвоем оставили дежурить. Настя, начала разбирать продукты, а Коля взялся колоть дрова для костра. Его неожиданно сильные руки красиво ловко работали топором. А она только один раз взглянула, да так и застыла не в силах глаз оторвать от его мускулов, бронзовеющих в лучах закатного солнца. Как завороженная стояла и смотрела, и могла смотреть часами…, бесконечно. А когда их глаза встретились, она прочла в них то, что до сих пор при одном воспоминании обдает ее горячей волной нежности. Как пушинку подхватил он тогда ее на руки и больше они уже не расставались. Любовь, которую называют с первого взгляда, поглотила их без остатка.
- Пойдем в дом, соседи увидят, - и он увлек ее к крылечку, на ступеньках в нетерпении привычно подхватил на руки и внес в дом – их дом, их родовое гнездо.
Работы у Николая и Насти в доме было бесконечно много. Они еще не разобрались со старым хламом, который старики, многие годы тотального дефицита старательно хранили, складывая по всем сколько-нибудь свободным углам, разумно по тем временам полагая, что в хозяйстве все пригодится.
Все когда-то тщательно сложенные отцом доски и бревна начали подгнивать, и Николай решил пустить их на дрова.
Насте отводилась роль помощника, но она, совершенно не приспособленная к крестьянскому труду, никак не могла понять, что от нее требуется.
- Держи лучше, крепче держи! - Николай уже был вне себя от злости, а Настя все никак не могла понять, как удобнее удержать это огромное и страшное бревно, чтобы он мог его распилить.
- Не ори на меня, - наконец сквозь слезы перекрикивая мужа, рык пилы, ответила Настя, когда вдруг наткнулась на злорадный огонь желто-зеленых глаз, мгновенной вспышкой ненависти обжегшей ее. Галина!
Обескураженная, пристыженная присутствием постороннего человека Настя замолчала, а Галина, как ни в чем не бывало, прошла к колодцу.
- Коля, - от обиды на мужа, от неловкости перед соседкой Настя покраснела еще сильней и растерянно и виновато закончила - помоги Галине, ей ведь тяжело.
Николай с готовностью привычно кинулся на помощь.
«Нет, мне не могло показаться», - мучалась Настя, гораздо внимательней наблюдая за Галиной, чем обычно. Вот она снизу вверх подобострастно заглядывает ему в глаза, вот, как бы ненароком оперлась на его руку.
«Тьфу!» - наконец разозлилась она на себя, - «конечно, показалось! Ну, грех на такую плохо думать, она же просто несчастная!» И сердце с облегчением переполнило участие и сочувствие к обделенному человеку. Не удивительно, ведь зрелище было по истине жалким.
К этому времени глубокие морщины избороздили и без того уродливое цвета пергаментной бумаги лицо карлицы, а глаза просто выкатились из орбит, пугая желтыми белками.

Галина ворочалась с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть. Увиденный скандал соседей теплом пролился в ее озябшее сердце, всколыхнул в нем новую надежду.
«Значит, не так-то уж у них все хорошо», - она вспоминала перекошенное от злобы лицо Николая, красную от слез Настю.
«Господи, укажи ему дорогу ко мне!» - яростно взмолилась она, кусая до боли пересохшие губы, чувствуя, как неудержимо накатывает очередной приступ похоти. Необузданный огонь страсти привычно пронзил низ живота и, беспощадно сжигая внутренности, подполз к самому сердцу. Она вцепилась зубами в подушку, душа крик.