Москва -август - сентябрь 1995 года

МОСКВА -август - сентябрь 1995 года

это этюд написаныый в годы учебы в Лит.институте

     Академия. Уже в самом слове было нечто. Коллеги - газетчики кривили рот, усмехались, волки пера, ехидничали, верно чувствуя скрытую измену.
     - В “Писатели”, значит, ну-ну!..
     Магия слова. Она и ничто другое звала за семь верст киселя хлебать. Изредка выходя горлом, звуком, который и сам слышишь будто впервые. Она гнала в чужой город. Державный. Суетный. Главный. Пепельно и пыльно серый. И все же посвященный во что-то свыше. А, значит, созданный для штурма, для проверки на “слабо”.
     Замешанный на крови лабиринт стен Кремля. Белые и легкие, как лебеди, церкви. Застегнутые на все пуговицы кители сталинских небоскребов... Лиловое на закате небо, то ли предвещающее грозу, то ли просто прокопченое смогом. Желтые, как зубы курильщика, коридоры общаги. Бомжовый студенческий быт. А разами по утрам и свежая блевотина то в умывальнике, то на полу в сортире, то в коридоре. Романтика бессонных ночей. Вьющийся тонкой струйкой дым сигареты. Вьющаяся до утра нить разговора, и бессоница, и утренняя тишина...
     Надменный мэтр, несущий себя. И мэтр, потерянный, весь в себе (и так далеко, что не достать). И мэтр, похожий на доброго доктора, который сейчас начнет ставить клизму. И множество разных: умных, добрых, сумасшедших, сумасбродных, талантливых, просветленных лиц... Всё здесь. Все это - Академия.
     По доброй вузовской традиции - ты ничто,  ты “абитура”. Но! О тебе знают?!.. В приемной. Имя помнят. Это что-то! Материнское и домашнее и совсем не обидное. Все остальное до омерзения обыкновенно.
     Темы пробы пера. Все об одном, любишь ли ты Родину? Люблю. Но представляться этим не желаю. Тем более, что приехал не в исправительный дом. Надеюсь.
     Пишу про Мастера. Так как вижу ...может, себя в этой роли, может, его, может, роль пишу для него под себя... Может... Зато честно, зато сказал...
     ...Бесконечная череда тополей на бульваре. Бульварное кольцо. Круг, венчающий Москву зеленой короной. Не беда, что она желта и листьев на деревьях не больше, чем волос на плешивой голове старого дворника, который уныло гонит опавшую листву в груду у края тротуара. Она скребет сухой асфальт шершавым ивняком, уже изрядно сточенным о земную твердь, и как будто не листья гонит, а прогоняет прочь эту осень, этот сентябрь, эту старость, этот город, который только молодеет год от года, тогда как старик все чаще не узнает его, нового, умирая вместе с городом прошлого. Его глаза светлы, а мысли просты и понятны. Он метет тротуар так же просто, как его отец, или некогда он сам скашивал в знойных лугах траву, так же, как венецианский лодочник правит веслом свое судно. И в этих вечных занятиях, постоянных повторах необходимых дел, которых не переделать никогда, он находит и силу, и успокоение. И трудно сказать, нужны ли ему Слова?..
    Август знает о сентябре так же, как сентябрь помнит об августе. Знания августа - это знания хозяина, который ждет прихода и гостя, и своей смены на важном, ответственном посту. А пока чудит, в силу характера, напропалую. И еще полный летнего солнца он дарит тепло, не утомленным зноем гражданам, дарит дожди, извещая о скорой осени. Манит в леса, посылая призывные жесты через каждое дерево, пятерней клена протягивая к тебе свою сухую теплую ладонь. Он знает о прохладе сентября и его заунывной успокоенности, о его тайной миссии, не сразу, не вдруг погрузить все в легкий обморочный сон. О его склонности к протяженным дождям тонкой ручной работы, разбившей каждую летнюю каплю на мелкий бисер влажных прикосновений. Август красит рябиновые грозди в алый цвет, зацеловывая их до спелости, будто стараясь долюбить ее за всех, кто пожалел на нее тепла и ласки. Он готовит и пробует на нескольких листах каждого дерева лимонные, багровые, лиловые акварели сентября, задавая тона целым аллеям и паркам и оставляет кольца бульваров уже готовыми к неземной отраде сентября. Они сменяют один другого легко, незримо, одним махом крыла ускользая из этой реальности и уносясь на другую часть материка, где еще предстоит начинать все ту же работу.
     И сентябрь, помня о грядущем открытии театрального сезона, готовит шикарные декорации, впервые предъявляя свое золото на дне рождения столичного города. Полного показной красотой Красной площади, с багрянцем кремлевских стен, подчеркнутых позолотой Александровского сада. Достоверность позолоты подкрепляет основательность белогрудых храмов, с солнечным блеском куполов. Обилие поломников и туристов, наезжающих посетить великий город в день его именин. Приходящихся на плодоносный, разукрашенный, прощальный месяц, сентябрь. Каждый день, по капле отнимающий у нас лето.
     И еще... Я никогда не любил Москву, впрочем и она меня не любила. Не жаловала. Не принимала. И если Питер - это метафора движения, странствия, корабля, то Москва - суеты, давки, холопского унижения. Каждый минутой Москва напоминала, что я здесь чужой. Это вошло в меня с детства вместе с утробно урчащими эскалаторами, нескончаемыми очередями везде и за всем, тяжелыми продуктовыми сумками, вечным запахом смога, сидением на вокзале, бутылками “Фанты” и “Пепси-колы” и с бесконечным плацкартом везде и повсюду.
     Этим августом не изменилось почти ничего. Но этот сентябрь. Эта осень и прожитое вместе с Москвой чувство одиночества, не размытое чередой радостных и не очень событий, людьми, которым, конечно, рад. Эта надвигающаяся холодная неизбежность смирила нас, сроднила, и, кажется, мы полюбили друг друга.