ЧП

Санитарный уазик, неуверенно тычась в редкие кусты ивняка то задом, то передом развернулся. За рулём сидел капитан, начальник штаба отдельного автомобильного батальона. Пьяный до нельзя, он явно заблудился в незнакомом ему лесу и, не зная куда ехать, кружил и кружил по узким лесным дорогам.
И без того любитель выпить, он считал, что сегодня имеет законный повод напиться. Даже не одну, а целых три законных причины.
Во-первых, его друг Колька Павлов, наконец-то, получил капитана. Он единственный из их четверки вот уж как седьмой год сидел в старлеях. И эта явная несправедливость ужасно обижала друзей.
Во-вторых, на днях нашли тело Лёшки, второго верного друга, пропавшего более трёх месяцев назад. Всего истыканного ножами, его повесили на дереве головой вниз.
Ну, и в-третьих, отправляли во Владик, на Родину, останки Гришки Зильбермана. Вместе со своей ремонтной бригадой, он подорвался на мине. Так все и сгорели в одном тягаче.
Они дружили давно, ещё со времен абитуры в УАВУ (Уссурийское автомобильное военное училище). Вместе были в одном взводе, вместе гуляли, выпивали, вместе таскались по женским общагам. Одним словом, друзья. Только распределение раскидало их по разным округам. В Чечне война вновь собрала их вместе. И вот, теперь их осталось только двое - он, да Колька-капитан.
Так, что напиться имело полный смысл.
Взяв "санитарку" (водитель молодой, если что - будет держать язык за зубами), он поехал к Коляну ещё засветло, предполагая вернуться часам к 10 утра. Но, слово за слово, да и водки тот заготовил немеренно, и только поэтому лишь к четырём вечера он засобирался домой. Напился же он под завязку. До бровей, как говаривал его комбат. Его страшно мутило, несколько раз он останавливался, чтобы «облегчить душу» и, видимо, из-за этого он и пропустил нужный ему поворот. И вот уже битый час он кружит по чёртовому лесу.
Капитан выжал педаль сцепления, переключился на первую передачу и медленно поехал по дороге. Впереди показался просвет среди деревьев. Выехав на просёлок, он огляделся. Не далеко в стороне маячили какие-то строения.
«Наверное, село» – решил он.
Сзади послышались крики. Он обернулся и к своему ужасу увидел, что к нему приближается «Тойота» с открытым кузовом и, установленном на нём, крупноколиберным пулемётом. Несколько человек сидело в кабине. Стреляя в воздух, они кричали и улюлюкали ему в след. Панический страх отрезвил его за секунду. Из оружия у него был лишь табельный. Да, что сделаешь с этой пуколкой ПМ-мом и с одной запасной обоймой? Вдавив газ до пола, он помчался по просёлку.
В сотне метров от него, по краю обочины шли три человека: старуха, мальчик лет четырёх, держась за её юбку, бежал вприпрыжку слева от неё, и девочка-подросток, шла справа. Когда уазик догнал их, они обернулись, чтобы посмотреть в чём дело. В этот момент машину занесло и она, со всей своей тяжестью и скоростью, обрушилась на них. Сорвав номерной знак, углом бампера старуху откинуло в сторону, мгновенно убив. Так же мгновенно был убит и мальчик, раздавленный колесом «санитарки». Девочку, силой удара, отбросило в неглубокий кювет, сломав обе ноги.
Капитан, не отдавая себе отчёта в том, что он наделал, мчал дальше, что было мочи.
«Тойота» на мгновение остановилась. Из неё выскочили двое, один остался с пострадавшими, другой плюхнулся в кузов к пулемёту.
Теперь погоня пошла не на шутку. Казалось, что видавшему виды уазику ни за что не уйти от навороченной 4х4 «Тойоты». Стрельба из пулемёта и автоматов велась беспрерывно.
Уазик выскочил на шоссе. Ему навстречу, тяжело раскачиваясь, двигалась колонна танков. «Санитарка», обогнув несколько передних танков, остановилась. «Тойота» резко затормозив, дала задний ход, развернулась и помчалась назад. Танки лишь грозно повернули в её сторону дула. Капитан сидел в кабине уазика и плакал. Он рыдал навзрыт от пережитого страха, от ненависти к себе, к боевикам, к этой идиотской, никому не нужной, войне.
Прошло две недели.
В штабе отдельного автомобильного батальона собрались старшие офицеры. Отмечали. Отмечали возвращение капитана, начальника штаба батальона, из краткосрочного отпуска и обмывали медаль, медаль за отвагу, данную ему ещё до отпуска. 
«Да, ты знаешь, – говорил комбат капитану – какая сейчас дребедень идёт? Как ты уехал, у чеченов совсем крышу снесло – стали расстреливать наши санитарные машины. Просто, какая-то охота идет прямо. Везде где только встретят, где только возможно, сразу же стреляют и поджигают, не считаясь с собственными потерями. У нас, тоже, назад пару дней поехал тот, молодой, здесь недалеко и пропал. Искали, ничего, как в воду канул. Настоящее чп».
Глубоко в лесу на поляне в кружок сидело восемь человек. В центре круга, полностью раздетый, со связанными руками и ногами, на коленях стоял девятый, очень молоденький, лет 18-19, по видимому, солдат Федеральных Войск.
«Говоры» – не очень чисто на русском, сказал один из боевиков.
Солдатик, не понимая, что от него хотят, переводил затравленный взгляд с одного боевика на другого.
«Говоры, ну» - опять сказал первый.
Ничего от него не добившись, они заговорили на чеченском.
Затем положив его лицом вниз стали методично вырезать у него из спины лоскуты кожи. Солдат орал, как оглашенный, потом затих. Вырезав три длинных кровоточивших куска кожи, они связали их вместе и, сделав из этой своеобразной веревки петлю, затянули её на горле у солдата.
Казнь снимали на портативную видеокамеру "Panasonic".