А сколько это?

В один из погожих осенних деньков сидела я в сквере на скамейке и ожидала друга. Мы заранее договорились о встрече.

Было совершенно нежарко. Ветерок  чуть касался  золотых верхушек деревьев, опускался к зелёной середине, трепал выцвевшие флажки, которые остались неубранными после какого-то летнего праздника.

По аллеям чинно прохаживались пожилые пары, иногда шумной гурьбой пробегали подростки, сокращая себе путь на стадион. Очевидно, спешили на тренировку.

Вот малыш с ведёрком и совочком присел у кромки аллеи и старательно занялся строительным делом: насыпал песок в ведро и тут же  высыпал его чуть в стороне.

Его мама с подругой остановились рядом и беседовали о чём-то. Подруга плавно покачивала коляску, время от времени заглядывая в неё.
Мирная, привычная картина.

Недалеко от моей скамейки на земле лежала конфета. Она была без фантика. Очевидно, какой-то малыш нечаянно уронил её. И мама со словами: «Кака, брось, не бери!» увела его подальше.
Представила, как малышок оглядывался несколько раз на дорогую подружку, недоумевал, почему её нельзя поднять, готов был разреветься. Но мама быстро восстановила справедливость: дала ему ещё одно лакомство.

Через всю аллею  протекал живой чёрный ручеёк. Это муравьи обнаружили неожиданно свалившееся на них сладкое счастье, быстро по-своему оповестили маленьких сородичей. И теперь организованной колонной сновали туда сюда. Конфета вся была облеплена чёрными тружениками.

Я наблюдала за посетителями сквера. Почти все аккуратно перешагивали через ручеёк, успев заметить его.
Тут в конце аллеи появилась  дама.
Что-то такое неуловимое в  облике заставило меня пристально следить за её приближением. Она шла легко, но не порывисто, была вся какая-то … не могу подобрать слово, нет, не лёгкая, не воздушная. Она была светлая и одухотворённая. Казалось, что над головой её сияет солнышко. Возможно, это настоящее солнце отражалось в  волнистых, с чуть заметной рыжинкой, волосах . Лёгкий голубой шарфик чуть вздрагивал и колыхался на левом плече.

Дама поравнялась со скамьёй. Я внимательно и незаметно рассмотрела её. Была она в возрасте, который почему-то называют бальзаковским.
Считается, что это осень женщины. Если это так, то осень, скажу вам, красивая.

Я непроизвольно улыбнулась при виде дамы. Мне нравилось в ней всё-всё. И подчёркнутая элегантность в одежде, и кокетливый голубой шарфик, придававший её облику романтический налёт, и необыкновенно красивая причёска, позволившая поднять волосы наверх и открыть  затылок и шею дамы.
Еле заметный намёк на второй подбородок нисколько  не портил лица. Наоборот, что-то милое, незащищённое, детское сквозило во всём её облике.

Вот она приблизилась к чёрной муравьиной тропинке. И только в последний момент, когда носок туфельки был уже поставлен, но каблучок ещё не коснулся земли, незнакомка заметила муравьёв. Звонкое «ах», смех,  дама легко крутанулась
на тонком каблучке, запрыгала на одной ножке. Потом опустилась на корточки и с улыбкой понаблюдала за работой чёрного усатого племени. Поднялась, бросила на меня мимолётный взгляд и снова пошла по аллее. Синий конец шарфа словно простился со мной, помахав напоследок.

А я сидела и думала, что не один мурьюшка сейчас говорит спасибо милой даме бальзаковского возраста, которая принесла с собой нежность и прелесть осени, умиротворение и согласие с живым мирозданием.
Осень жизни, юность души – а сколько это?