9. Злоключения порока

Сообщество вампиров ломает идиллию. – Арест и препровождение в замок Чёрный Брод. – Вампир Ламберт Лисица и его замок. – Действия Лоретты. – Спор: Ламберт и Зигмунд расходятся во мнениях. – Зигмунд в застенке. – Джентли Рыжий из Лондона.

Поздно вечером, когда Зигмунд только проснулся и потягивался в раскрытом сундуке, служившем ему постелью вместо гроба, а Лоретта подкрашивала лицо у зеркала, раздался стук в дверь, за которым последовали такие слова:
- Господин Силенциус и мадмуазель Эсперанца! Я вас не слишком побеспокою?
- Кто это, чёрт побери, опасается нас побеспокоить? – сказал Зигмунд встревоженно. – Не будем открывать!
- Пустяки, - сказала Лоретта. – Ты же носферату, - и она встала и отперла.
В дверях появился человек в чёрном плаще, заколотом золотой застёжкой в форме летучей мыши, настолько бледный, что казался наполовину растворившимся в воздухе. Впечатление это усугубляли светлые, почти бесцветные длинные волосы. То был господин Хангер, гофмейстер Правителя Сообщества вампиров, собственной персоной. Зигмунд застыл от неожиданности, раскрыв рот.
- Тёмной ночи, дорогой мой Зигмунд, - сказал Хангер. – Как живётся-убивается?
- Благодарю, на кровь не жалуюсь, - отвечал Зигмунд и тут же понял, что допустил какой-то неизвестный, непростительный промах: гофмейстеру известно имя Лоретты, он знает и их обиталище, гофмейстер посетил их лично, вместо того, чтобы вызвать Зигмунда условным знаком на тайную встречу… - Рад тебя видеть. Что осчастливило меня твоим посещением? Что-нибудь случилось?..
- В общем, да, - сказал Хангер. – Собирайтесь. Мне приказано отвезти вас обоих в замок Чёрный Брод, по приказу господина Правителя, да славится его имя в веках и милях и так далее.
- Это арест? – воскликнул Зигмунд, вскакивая. – Что я сделал?
- Спокойно, - сказал Хангер, достав из-за пазухи пистолет. – В общем, да. Господин Правитель…
- В чём нас обвиняют? – возопил Зигмунд, сохранивший о замке Чёрный Брод и о господине Правителе самые дурные воспоминания.
- Сейчас, - свободной рукой Хангер вытащил и развернул листок за подписью и печатью господина Гедиона, Правителя тёмного Сообщества. – «Сим приказываю доставить ко мне вампира Зигмунда Силенциуса, по прозванию Музыкант, и его смертную спутницу Долорес Эсперанца, как нарушителей пункта номер двенадцать Кодекса Неумерших, касающегося совращения смертных на путь тьмы, для разбирательства данного дела по всей справедливости Закона. Отказ вампира Зигмунда и так далее подчиниться данному приказу следует расценивать как преступление пункта тринадцать Кодекса, о беспрекословном выполнении приказов Совета и Правителя, вследствие чего к нему и его смертной спутнице может быть применена немедленная элиминация, то есть, попросту говоря, казнь. (Зигмунд всплеснул руками с видом крайнего отчаяния). Писано третьего числа мая месяца тысяча и так далее года». Далее – подпись, титулы и прочее. – Хангер свернул бумагу, давая понять, что закончил.
- Где гарантии, что нас оставят в живых? – не успокаивался Зигмунд, всё ещё стоя в сундуке.
- У тебя нет выбора, друг мой, - сказал Хангер. – Поживее собирай вещички, и пойдём. В экипаже есть немного снеди, которую потребляют люди: кипячёные рыбьи трупы, горелое месиво из тёртого зерна, плоды с деревьев и прочая чушь. Так что мадмуазель Эсперанца сможет принять пищу в дороге. А ты уж извини, придётся подождать до приезда. Но ты у нас не смертная девица, перебьёшься.
Зигмунд, казалось, потерял дар речи от возмущения и только терзал Хангера взглядом, но Лоретта сказала:
- Мы всё поняли, господин Хангер. Я сейчас соберу вещи, и отправляемся.
- Отлично, - сказал Хангер, усаживаясь у входа.
Зигмунд надеялся, что Хангер выпустит хоть на секунду пистолет, но просчитался. Вежливо, но быстро, всё время удерживая их под прицелом, господин гофмейстер запихнул обоих в карету, сел сам и запер дверцы. Экипаж тронулся.

Пункт 12 Кодекса Неумерших, на который ссылался Хангер при аресте, гласил:
«Тёмная тварь не должна относиться к смертному мужу или к смертной жене как к подобию своему. Она не может придерживаться правил и законов человеческого общества или каких-либо государственных установлений, не имеет права изменять течение их жизни, заключать какие бы то ни было договоры и сделки со смертными людьми, искать должностей, вносить раздоры или насаждать мир, и как-либо иначе проявлять своё существование для смертных. Ни один неумерший не смеет открывать смертному мужу или смертной жене природу и сущность свою, и поверять ему законы тёмного Сообщества, ибо тем самым он развращает душу смертного и обрекает её на вечные мучения в аду».
Кроме того, существовала поправка к этому правилу, изложенная в пункте третьем Змеиного Статута от 27 мая 1421 года, а именно:
«Неумерший, чтобы сохранить своё тёмное существование, может выдавать себя за смертного человека другим людям, при этом он обязан:
1)именоваться новым именем;
2)тщательно скрывать тёмную природу свою и сородичей своих;
3)не вступать в равноправные отношения с людьми и в связях своих ограничиваться соображениями личной безопасности».
Зигмунд злостным образом нарушил оба этих несомненно разумных закона. Если бы Лоретта предала его или другого вампира в руки людей, Сообщество Летучей Мыши уничтожило бы её немедленно. Зигмунда в таком случае, останься он в живых, сожгли бы на солнце.
Но ничего подобного не произошло. Господину Гедиону, Правителю Сообщества, стало известно о преступлении от некоего неумершего, проживавшего в Марселе и видевшего Лоретту и Зигмунда во время их совместной охоты на людей. Известие это повергло господина Гедиона в изумление.
Желая испытать смертного, прежде чем превратить его в вурдалака, вампир обычно является к нему неожиданно, чтобы избежать засады, и тщательно скрывает своё дневное убежище. Если он хочет пить кровь человека, но не убивать, то также приходит к нему время от времени, соблюдая должную осторожность, либо держит свою жертву в плену. Очень редко вампира и смертного связывают дружеские чувства – но тогда зачем посвящать человека в свою истинную, адскую сущность? Чтобы поссориться с ним? Иногда вампиры используют людей как слуг, но для этой цели выбираются подонки общества, приговорённые к смерти или пожизненной каторге, те, кому нечего терять и некуда идти.
Вампир же Зигмунд по скудоумию своему зашёл так далеко, что не только себя, но и всё Сообщество подверг смертельной опасности. Ничего более абсурдного господин Гедион не видывал. Охотник затравил опасного зверя, но не стреляет, а отбрасывает ружьё. Хищный зверь, виляя хвостом, приводит охотника в логово своей стаи.
Каковы цели смертной девицы? Может быть, она пытается проникнуть в глубины их общества, узнать как можно больше, чтобы учинить потом всеобщую облаву на проклятых тварей? Насколько много ей уже известно? Выдала ли она кому-либо из людей тайны тёмного мира? Правитель постановил сначала допросить обоих преступников, а уже затем предавать их казни.

- Хангер, ты всегда был мне другом, - сказал Зигмунд. В голосе его Лоретта услышала сильный страх. – Мы вместе проводили вечность в замке Марциана. Скажи мне правду: нас убьют? Я готов понести наказание, но она – она ни в чём не виновна!
- Это не имеет значения, - отвечал Хангер. – Ты открыл смертной свою тёмную природу, посвятил её во все наши ритуалы, обычаи, тайные знаки. Ты даже научил её принимать кровь! Разумная безопасность, не говоря уже о морали, требует избегать этого всеми силами! – Лоретта попыталась возразить, но Хангер прервал её. – Замолчите, Долорес! Я ещё не дошёл до того, чтобы спрашивать совета у смертного! Человек может вступать в сношения с вампиром, но в качестве жертвы, а не равного по крови! Не так ли, Зигмунд? А что, если человечность победит в ней? Зная все наши сходки и символы, она не только тебя, но ещё чёртову дюжину вампиров отправит на костёр!
Зигмунд воздел руки и отчаянно взмахнул ими, как птенец, вдруг вывалившийся из гнезда.
- Хангер, это какая-то ошибка!
- Да уж конечно, ошибка, - сказал Хангер, получивший донос из надёжных рук и потому убеждённый в своей правоте. – Впрочем, у тебя будет возможность оправдаться на суде…
Слово «суд» совершенно вывело Зигмунда из равновесия.
Если раньше он ещё сомневался в своей судьбе, то теперь окончательно уверился, что если не его самого, то Лоретту ждёт жестокая смерть. И это заставило его презреть разум и искать путь к бегству – хотя он лучше, чем кто-либо, понимал, как невозможно уйти от преследований тёмного Сообщества.
Зигмунд устремил умоляющий взгляд на Хангера и сказал:
- Да откуда тебе знать, что это правда, Хангер? Может быть, ты сам видел Долорес пьющей кровь? Ведь если нет, если я сумею подтвердить, что это ошибка – в этом случае ты сам открыл Долорес нашу тёмную природу, и, кроме того, наши маршруты, обычаи, законы и даже средоточие тёмного мира, замок Чёрный Брод, в котором временами собираются все носферату Франции и гости из других стран, и часто пребывают старшие вампиры, и даже заседает сам Совет Тринадцати! Хангер, так ли необходимо открывать Долорес его местонахождение, ведь, зная его, она уже не сможет покинуть тёмный мир, в то время как сейчас она ступила туда всего одной ногой и может ещё одуматься и сделать шаг назад. Мы могли бы оставить её в надёжном месте до выяснения обстоятельств, а затем доставить на суд, если это понадобится, ведь она смертная и не сможет уйти от Сообщества.
Выслушав эту длиннейшую тираду, произносимую Зигмундом так медленно и нежно, точно он целовал своими лживыми губами прекрасную даму, и так осторожно, словно он раздувал гаснущие угли, выслушав всё это паучье хитросплетение с безмолвной иронией, Хангер сказал:
- Зигмунд, мне-то ты мог бы не рассказывать басен. Я же сам видел, что вы живёте вместе, и Долорес не только не скована и не заперта, как предписывается Кодексом, а напротив! Достаточно ей после восхода солнца открыть окно и снять крышку с сундука, как тебе придёт конец!
- Разве нет в истории Сообщества случаев, когда вампир и смертный сожительствовали вместе? – возразил Зигмунд, и вновь начал доказывать, что невиновен: силлогизмы, презумпции, эксцепции, экстраполяции на правовые концепции, прецеденты, апологии, апелляции перемешались в его речи в такое чудовищное мутное варево, что даже человек с шёлковым терпением, железным чувством юмора и алмазным разумом ровно ничего не смог бы вычленить из этого месива.
Хангер искренне развлекался. Люди так поглупели, а нравы вампиров так смягчились, что служба – а он охранял, ни более, ни менее, Закон и Безопасность всех неумерших – эта почётная служба стала для него невыносимой рутиной. Разве что дело об оскорблении словом, или мелкая кража, или появление очередного проповедника против ведьм среди смертных – но это в лучшем случае…
Чёрт возьми! Кажется, Создатель и сатана заключили перемирие! Не считая пары ножевых ранений, Хангер отчаянно скучал на работе. Поэтому Зигмунд и смертная девчонка, которую тот ввёл в грех, стали для гофмейстера долгожданной забавой, и Хангер, слушая наивное словоблудие преступника, совершенно забылся.
И, заметив это, Зигмунд вдруг бросился на него, захватив руку с пистолетом и заведя её Хангеру за спину, и крича:
- Лоретта! Прыгай, Лоретта! Меня нельзя убить, а тебе грозит смерть! Неминуемая смерть! Скорее, Лоретта! Беги! Ради Бога и ради дьявола!
Умница Лоретта, сбив замок ударом стоявшего тут же сундучка с вещами, распахнула дверцу кареты и выскочила наружу.

Они ещё не успели покинуть город. Лоретта скрылась в подворотне, в то время как Хангер, отбиваясь от Зигмунда, вопил:
- Стой! Останови повозку! Дерьмо! Проклятье! Стой!
Сумев освободить одну руку, гофмейстер ухватил первый попавшийся предмет и в ярости ударил им Зигмунда по темени. Фантастический фейерверк расцвёл перед глазами Зигмунда, но пальцы, схватившие пистолет, сжались ещё крепче. Разгневанный Хангер продолжал бить его куда только придётся, и Зигмунд лишился чувств.
Первым его ощущением вслед за тем была мучительная боль в макушке головы. Едва помрачение рассудка сменилось этим похмельным рассветом, как сверлящий страх пронизал Зигмунда до самых пяток, он весь задрожал, но заставил себя открыть глаза.

Зигмунд всё ещё находился в карете, под охраной Хангера. Лоретты не было. Убежала? Удалось?
Зигмунд спросил:
- Где Долорес?
- Где?! – вскричал Хангер. – Это ты нам скажешь, где она, под пытками, на дыбе, чёртово исчадие!
«Значит, она убежала» - подумал Зигмунд. Он попытался повернуться и обнаружил, что связан цепью. Очевидно, они продолжают свой путь в замок Чёрный Брод. Что с ним теперь сделают? При одной мысли об этом в его чреве переворачивались внутренности. Но, в любом случае, ему оставалось только лежать и ждать, предавшись воле дьявола.

Замок Чёрный Брод находился в устье небольшой реки, среди лесов.
Экипаж остановился у морского побережья, в пустынном месте. Звёзды показывали полночь; но господин гофмейстер решил, что они успеют достичь цели до утра. Карету загнали в одну из прибрежных пещер, и арестанта усадили в выуженную из-под воды лодку. Дождавшись слугу, они отчалили. Слуга сел за вёсла, гофмейстер правил рулём.
Кромешный мрак покрывал море. Хангер, как Харон, уверенно вёл лодку по чёрной воде к невидимому входу в реку.
Вот лодку толкнуло вбок новое течение. Линия берега разорвалась, и в проломе заблестела вода, сжатая мохнатыми зарослями кустов. Они преодолели противление волн и вошли в узкий проход между обрывами.
Ночь слилась для Зигмунда в одно мгновение: плеск вёсел, тяжкое дыхание слуги, лес справа и лес слева, над головой полоска звёздного неба. Когда звёзды затуманились, и небо посветлело, лодка причалила.

Они вошли в лес. Скованный Зигмунд то спотыкался о корни, то поскользнулся на раздавленном грибе, и сердитый гофмейстер тащил его чуть не волоком. Ветки и колючки изорвали Зигмунду всё одеяние, исцарапали лицо, и к тому времени, когда они добрались до замка, он стал похож на старую заигранную тряпичную куклу. Но он молчал, уверенный, что это только малая толика бед, ожидавших его.
Замок казался пустым. Пройдя вдоль ограды, Хангер не нашёл иной возможности подать о себе знак, как швырнуть камень в узкое оконце на крепостной стене; отверстие это слабо светилось в утренних сумерках.
Из оконца выглянул человек и тотчас скрылся. Их, очевидно, ожидали, так как сторож не спросил ни пароля, ни каких-либо верительных бумаг, ни даже имён. Ворота отперли, и из проёма опустился подъёмный мост; прибывшие прошли по нему в полном молчании. Лишь только последний из них ступил на землю, как мост поднялся, а ворота захлопнулись.
Зигмунд очутился во дворе замка, перед невысокой внутренней стеной, среди коровников, свинарников и людских. Отвратительный, тяжёлый запах наполнял воздух. Было довольно тихо; люди и животные спали.
Спустя несколько времени во двор вышел слуга, медленно приблизился, осмотрел прибывших, отвесил неглубокий поклон и сказал:
- Как представить Вас владельцу замка и земель, приезжие господа?
- Хангер, - ответил Хангер.
- Хозяин Вас ожидает, - ответил человек и просил следовать за ним.
Слугу Хангера отправили в людскую. Вампиров же ввели во внутренний двор, затем в передние помещения замка, и очень долго они плутали по залам, комнатам и коридорам. Перед дверью в господские покои их оставили одних. Хозяин замка, осторожный Ламберт, по прозванию Лисица, открыл дверь изнутри своим ключом.
Ламберт Лисица, мелкий землевладелец в Провансе, был одним из старейших и знаменитейших вампиров в тёмном Сообществе.
Он являлся признанным главой французских неумерших. Среди тёмных тварей вошли в легенду его хитроумие и его везение, за которые он и получил своё лестное прозвище. Говорили, что, если взять дюжину шкатулок, в одиннадцать из них запустить ядовитых змей, а в оставшуюся одну положить слиток золота, то Ламберт ткнёт пальцем именно в неё.
Не полагаясь на одну Фортуну (которая, будучи весёлой дамой, не отличается верностью своим любовникам), Лисица переписывался, под разными именами, со многими людьми смертного мира. Благодаря этому французские неумершие всегда знали заранее о таких напастях, как новые налоги и подати, цензы населения, военные походы и кампании против ведьм.
Замку Ламберта была чуть ли не тысяча лет. Так как строители замка давным-давно отдали Богу душу – кто естественным образом, а кто и не совсем – один только Ламберт знал всё устройство крепости. Он оберёг своё бессмертие бесчисленными тайными дверями, секретными механизмами и хитрыми замками, а под подвалом располагался каменный подземный лабиринт, в котором враг, не зная карты, мог бы блуждать, пока луна не почернеет, а кровь не превратится в воду. В этом подземелье Ламберт, по слухам, содержал пленных людей для своего пропитания – весьма дурной обычай, оставшийся с Тёмных веков.
Ламберт Лисица был знаменит своими чудачествами. Коллекционировал вина. Жертвовал деньги на церковь. Праздно интересовался астрономией, и однажды анатомировал труп вампира – из любопытства, за что едва не был сожжён на солнце своими же собратьями. Занимался шитьём и даже изобрёл несколько модных фасонов. Ламберт плохо видел и читал через лупу, что выглядело довольно забавно – словно он изучал мельчайшие извивы мысли, и не верил глазам своим.
Но хватит о нём.

Ламберт Лисица закрыл дверь и тщательно запер её на множество замков, засовов и цепей. После этого он провёл своих гостей через ещё три потайные двери, весьма при этом крепкие и так же обильно, как и первая, оснащённые запорами. И только тут, в небольшом небогатом помещении, служившем прихожей, он обратился к приезжим с первыми словами:
- Сердечно рад вновь видеть Вас, Зигмунд, хотя повод для нашей встречи и нерадостный.
- Жизнь состоит не из одних удовольствий, - отвечал Зигмунд, не имевший возможности даже стереть кровь с лица, но старавшийся сохранить достойный вид. – Впрочем, счастье посетить Вас, господин Ламберт, искупает любые страдания.
- Не зарекайтесь, Зигмунд, - ответил Ламберт Лисица с усмешкой.

Хангер, умывшись над тазом и сняв плащ, уселся в креслах; Ламберт закурил трубку. В молчании прошло почти полчаса. Зигмунд же топтался посреди комнаты. Наконец не выдержал и заговорил:
- Прошу прощения, но я не совсем понимаю…
В ответ Ламберт выпустил клок дыма.
- Вероятно, мы ожидаем ещё чьего-то прибытия?
Ламберт приподнял брови и ухмыльнулся, выдохнув дым. Затем он переменил позу, откинувшись в кресле, и переместил трубку вдоль челюсти, слева направо.
- Вы разрешите мне хотя бы сесть?
Ламберт Лисица кивнул глазами, прикрыв веки.
Зигмунд сел на пол.
- Так чего же Вы ждёте?! – воскликнул он, когда в тишине и недвижности протекла ещё четверть часа.
- Чистосердечного раскаяния, - отвечал Хангер. – Выкладывай, друг: как всё произошло, как ты сожалеешь об этом, что это была лишь чудовищная ошибка, и всё, что ваш брат обычно говорит в таких случаях. Ну и, разумеется, вырази свою полную готовность помочь нам разыскать мадмуазель Долорес Эсперанца. Потому как это единственное, что может спасти не только тебя, но и всё Сообщество. Она уже, верно, на полпути к отцам-инквизиторам.
- И замечательно! – вскричал Зигмунд. – Сдохните все вместе со мной, чёртовы ехидны!
- Похоже, мы его не додержали, - заметил Хангер Ламберту.
- У нас ещё весь день впереди, - флегматично сказал Ламберт Лисица, забавляясь клубами дыма: он пытался выдуть два кольца подряд и загнать одно в другое, но у него никак не получалось. – Есть у меня одна хорошая спальня на башне, как раз для таких спокойных, неболтливых арестантов.
Зигмунда отвели в небольшое помещение и заперли там. Усталый и голодный, он сразу заснул, но сон его продолжался недолго. Зигмунд очнулся от жгучей боли и в первый момент решил, что его перенесли в камеру пыток. В действительности же руки его коснулся утренний солнечный луч, упавший сквозь узкую бойницу. Спросонья Зигмунда охватил такой ужас, что он, крича и умоляя выпустить его, начал колотить кулаками в дверь.
Справившись с первым страхом, он понял, что опасность не смертельна. Бойницы были слишком узки, чтобы солнце осветило всю комнату. Подлый замысел Ламберта Лисицы заключался в том, что отверстия смотрели на юг, и оттого лучи проникали в них почти весь день, перемещаясь по комнате вместе с движением солнца по небосклону. Зигмунд не мог сомкнуть глаз, вынужденный следить за ползучими лучами, и, ища от них защиты, бродил из угла в угол. Полусвет невыносимо раздражал кожу, и всё тело у него свербело и страдало от жара, так что к вечеру, когда проклятое светило наконец втянуло свои жала, пленённый вампир был близок к обмороку.

Очевидно, вампир Зигмунд всё же недостаточно посвятил Лоретту в тайны тёмного мира. Иначе бы она никогда не осмелилась на то, что сделала.
На другой день после ареста Зигмунда на условном месте переписки носферату в Марселе, позади здания рынка, появился рисунок, изображавший солнце, и сообщение: «Ежели кто-либо посягнёт на Тишину, словом или делом, я вынуждена буду обратиться в суд. Д. Э.». Также в газете, где тёмные твари общались друг с другом посредством шифрованных объявлений, вышла такая анонимная заметка: «Мышиное отродье! Можете хранить Молчание в течение ещё трёх дней, а затем, буде вы не одумаетесь, я обращусь в Рыбный Дом. Я ваша Надежда, но могу стать для вас и Страданием».
Имя «Силенциус» происходило от латинского «молчание», либо «тишина», имена «Долорес» и «Эсперанца», соответственно, от слов «страдание» и «надежда» на том же языке. Таким образом, Лоретта потаённо обозначила имя Зигмунда и сама подписалась. Под Домом Рыбы имелась в виду христианская церковь, и тут тоже всё было понятно; рыба – символ Спасителя. Довольно ясные для адресатов, сообщения Лоретты ничего не сказали бы стороннему читателю: в конце концов, речь могла идти о баламутах, нарушающих покой своими криками и буйством, и о переговорах с каким-нибудь рыбным складом или лавочкой. Мало ли рыбы продаётся в Марселе, и, может быть, некий торговый дом и вправду так называется.
Но местным тёмным тварям не составило большого труда разгадать, от кого исходят угрожающие послания, и что именно в них говорится. И это сильно их испугало: Лоретта, видимо, знала многие их секреты и сможет привести свою угрозу в исполнение. Поэтому тёмные твари, не щадя клыка своего, пустились на поиски смутьянки, и ночи напролёт обшаривали Марсель и все окрестности. Но легко ли найти одну девчонку в целом городе?

После заката солнца Ламберт Лисица зашёл за Зигмундом и приказал ему выйти и следовать за ним. Хангер куда-то исчез – может быть, уже уехал по другим делам.
Лисица привёл Зигмунда в совершенно пустую комнату, украшенную только масляными лампами на стенах. Свет от ламп падал так странно, что чёрная тень Ламберта расползлась по всему полу, а маленькая Зигмунда съёжилась под самыми его ногами.
- Знаете Вы, Зигмунд, что натворила Ваша подруга? – сказал Ламберт не гневно, а скорее устало.
- Называйте меня на «ты», - предложил Зигмунд, которого нарочитая вежливость Ламберта выводила из себя. – Я думаю, пытку можно приравнять к брудершафту. Нет, я не знаю, что же она натворила?
- Дала нам три ночи сроку, а затем собирается сдать всё Сообщество под суд инквизиции, - ответил Ламберт. – Нам нужно найти её! Это необходимая жертва, Зигмунд! Не можешь же ты ненавидеть всех нас? Может быть, ты вновь стал смертным, что сражаешься на стороне своих врагов против сородичей?
- Не я это начал, - сказал Зигмунд, озлобленный бессонным днём.
- Но и французские неумершие в большинстве своём не только этого не начинали, но даже ничего ещё не знают! Чем они заслужили гибель? Ты хочешь сохранить Долорес жизнь – пусть так! Достаточно изолировать её от людей, а смерть – не единственный способ для этого.
- Да, пожизненное заключение в Вашем подвале – прекрасная замена смерти, - ответил Зигмунд.
- Чёрт возьми, если у тебя есть мысли получше, я с удовольствием выслушаю их, - сказал Ламберт Лисица. – Не жестокость, а страх за Сообщество вынуждает меня поступать так. Я готов поклясться на лезвии своего меча, что не причиню Долорес никакого вреда, а лишь заключу под замок. Скажешь, где она – завтра же я поселю вас обоих в гостевых комнатах, вместе, а ты тогда сможешь изложить свои соображения господину Правителю…
- Всё это уловки, - отвечал Зигмунд, которого милосердие напугало больше, чем боль. – Зачем Вам возня с какой-то смертной девицей? Когда Вы её отыщете, то убьёте на месте. Чего там долго рассусоливать! Один удар ножа – и всем бедам конец! Ведь так?
- Я уже сказал, что это не так, но ты мне не веришь: ты всех меришь по себе. Ты не имеешь ни разума, ни верности, и думаешь, что и другие столь же подлы. Предав своих сородичей, ты им приписываешь теперь свою собственную лживость. Подумать только! отречься от Закона и Сообщества ради пары красивых глаз!
- Господин Ламберт, не Вам обвинять меня в измене. Вы-то сами готовы сломать своё слово за фальшивый грош!
- Когда это было?!
- Да во время той же реформации, - сказал Зигмунд со злобой. – Вы казнили собственных созданий по крови! Судили своих братьев по оружию! Вы и меня тогда бросили в тюрьму, лишь бы Правитель был доволен! И я ещё должен ему верить!
Ламберт Лисица чуть не ударил Зигмунда, но сдержался.
- Зигмунд, я умоляю тебя открыть своё сердце. Все прованские неумершие в опасности. Неужели твоя кровь поменяла цвет, и стала зелёной, как у растения? Ни одно существо с красной кровью не может так безучастно смотреть, как гибнет весь его род, все его братья, сёстры, родители и детёныши!
- Цвет моей крови Вы можете проверить сами, - огрызнулся Зигмунд.
Ламберт, выведенный из себя его несговорчивостью, сказал:
- Тебе, видимо, нравятся страдания, иначе зачем бы ты выбрал Долорес? В последний раз спрашиваю: согласен ли ты содействовать в поисках мадмуазель Эсперанца, и если нет, ты проклянёшь своё бессмертие. Я должен спасти моих подданных, и я преступлю жалость ради их жизней. Всю кровь я выпущу из тебя капля за каплей, я буду извлекать из тебя печень, как из другого защитника смертных извлекал её Юпитер, и, как и он, дождусь, пока она вырастет у тебя снова, чтобы ещё раз вырезать её. Не останется ни одной муки, которую ты не изведаешь!
- Зато останется Надежда, - сказал Зигмунд.

Зигмунда бросили за решётку, в один из закутков бесконечных подземелий Ламберта, и приковали цепью к стене, замкнув браслет на запястье.
- Ты утомлён: посиди, отдохни, - сказал Ламберт. – Я оставлю тебя одного. До встречи.
Зигмунду очень хотелось спросить: что с ним сделают? но гордость ему не позволила. Он, собрав все силы, изящно поклонился Ламберту, отошёл в угол и уселся. Никакой обстановки в комнате не было. Ламберт Лисица удалился, а Зигмунд со скуки разукрасил стену виршами и изречениями, перечёл все камни в кладке и взялся перелагать с английского «Песню о майском утре» мистера Мильтона. По прикидкам Зигмунда, ночь уже прошла, и заря давным-давно занялась, а Ламберт всё не появлялся.
  «Вот утренняя яркая звезда, предвестник дня,
  Танцует на востоке и ведёт
  Весёлый май в переднике зелёном,
  Расшитом жёлтыми и бледными цветами…»
Пленный вампир сильно страдал от голода. Вся перепробованная им за бессмертие кровь проплыла перед его глазами рубиновой рекой: женская и мужская, и звериная, и птичья, юная и старая, английская, французская, прованская, нормандская… Голова его кружилась. Он уже не мог слагать строфы. Слова смешались, как осколки разбитой мозаики.
  Расшитый май, танцуя, предвещает,
  Цветенье звёзд зелёным утром дня,
  Бледнеет ярко жёлтое веселье
  И на восток передники ведёт…
Чтобы построить мысли хоть в каком-то порядке, Зигмунд стал перечислять по алфавиту города и страны мира, и названия драгоценных камней, и имена королей Англии от самого Семицарствия. Этого они и добиваются. Они хотят свести его с ума, чтобы в бреду он выдал тайну. Но он ничего не скажет. Скорее он съест себя живьём. А какую тайну? Он уже и не помнил.
  Расмайник утр и шитомый танцок
  Вот бледнодень встекает на майвест
  Предцветный звезд в весёльник напередом
  Зелует ярк и жёлты передёт
Зигмунд потерял сознание от жажды, и мучениям его настал конец.
Вампир Зигмунд не ласкал себя иллюзиями. Насколько он знал нравы старых носферату, Зигмунд мог считать себя заживо попавшим в ад. Но пока никто не беспокоил пленника; и Зигмунд лежал, погружённый в голодное беспамятство, не видя даже снов.

Когда наступает ночь,
Имя твоё – луна,
Все звёзды гаснут в твоём блеске.
Когда проливается кровь,
Имя твоё – война,
Пылает огнём на руинах крепости.
Если идёт дождь,
Твоё имя – в звоне воды,
Оно льётся вместе с ручьями.
Когда настаёт смерть,
Твоё имя – мой смех,
Надежда в отчаянии.

Пока Зигмунд спал, госпожа Судьба стасовала карты. Бубновый туз выпал Хангеру, гофмейстеру Правителя. Он получил письмо от вампира Джентли Рыжего, своего давнего друга из Лондона.
Джентли, как обычно, громоздил узорные шелка витиеватостей на эбеновом дереве меланхолии, скрепляя их гвоздями силлогизмов и увешивая кисточками стишков. На трёх листах описывал он свою нынешнюю жизнь, но Хангер почерпнул из письма только одно: ему смертельно скучно. И только поэтому ленивый Джентли засел за письменным столом, тратя чернила, желчь и время.
Хангер написал ответ, гораздо более короткий. Хангер терпеть не мог писать письма, да и уставал немало на службе. Гофмейстер бесстрастно и быстро перечислил новости: Гвидо Вендеммья убит охотниками на ведьм, как колдун; ди Мариэмонти, маркиза д’А., подарила смертному супругу бастарда мужского пола; в заброшенном замке М.-К. был тёмный бал в честь майских праздников; Синибальдиньо выстроил себе дом; налоги усугубились; Лисица нарисовал новую картину, весьма гадкую, по смиренному мнению Хангера; Зигмунд Музыкант, их бывший сосед, заточён в Чёрном Броду за нарушение двенадцатого пункта Кодекса; и так далее.
Хангер и думать забыл (или притворился забывшим), что Джентли и Зигмунд связаны кровными узами. Хотя во тьму Зигмунда толкнула Либертина, но произошло это превращение случайно, и Сообщество отсекло бы нежданного неофита, как болячку, если бы не Джентли. Вампир этот ввёл Зигмунда в тень Закона, приобщил к своей крови и считался его юридическим создателем.
И когда Хангер покрыл карту Джентли своим ответным письмом, игра смешалась.
Джентли Рыжий прочёл гофмейстерскую эпистолу, порадовался одним новостям, посмеялся над другими, где положено, пролил слезу соболезнования, и вдруг взгляд его упал на сообщение об аресте Зигмунда – упал и разбился вдребезги. Казалось, даже кровь побледнела в его жилах, так поразило его это известие.
Через час Джентли Рыжий, молясь, плюясь через правое плечо, осеняя себя знаком пентаграммы, чтобы Зигмунд дожил до его приезда, уже ехал в лондонский порт.

Лоретта не исполнила своей угрозы.
Днём она посещала места сходок неумерших и читала оставленные ими новости. Там не было ни слова о казни Зигмунда. Писали лишь о суде над ним. Всё это могло быть обманом, ложью, но даже эта одноногая надежда удержала Лоретту от поспешных шагов. Ведь если он ещё жив – а она предаст тёмных тварей в длани людей – то своими руками умертвит Зигмунда, сама погрузит кол в его сердце. Поэтому Лоретта молчала, не зная, кому теперь ей молиться, Непорочной Деве или проклятой Лилит, синему небу или адскому пламени.
И поэтому Зигмунд всё ещё лежал невредимый в подземелье Ламберта Лисицы, который боялся, что слухи о его смерти пробудят чудовище мщения в душе Долорес. И, как и раньше, из ночи в ночь её искали, в домах и дворах, в садах и на пустырях, и во всех местах, но не могли найти, ибо Лоретта не была ни в одном из них.
И поэтому, когда Джентли прибыл в Прованс, он застал Зигмунда живым и заключённым в замке Лисицы. Первым его порывом было сломя клык броситься в Чёрный Брод, но он дал себе труд поразмыслить. Ламберт Лисица, разумеется, прекрасно знает о родстве двух вампиров. Джентли Рыжего и близко не подпустят к каземату, в котором томится его отпрыск по крови.
Вдруг такая очаровательная мысль посетила Джентли, что, поворачивая лошадь и наподдав ей шпор, вампир весело запел:
- Лисица на рассвете! Лисица на рассвете!
  Мы едем в Лондон в дубовой карете!
  С добрым утром,
  Петушок и утка!
  Чем могу услужить?
  Позволь нам спросить:
  Далеко ли до города Лондона будет?
  Ближе не бывает –
  Если вас никто не поймает.
  А сколько вас?
  Два, или три, или шесть, или пять –
  Больше, чем лисица сможет поймать!