11. Пока луна не почернеет

Сомнения Зигмунда. – Страдания Ламберта Лисицы. – Джентли уезжает. – Лоретта делает выбор. – Вампирская вечеринка. – Церемония. – Лоретта умирает. – Конец сказки.

Джентли решил часть шахматной задачи – рокировкой убрал короля из-под удара. Но, чтобы выиграть партию, нужно было ещё пешку провести в королевы.

Зигмунд сказал:
- Стать неумершим – величайшее проклятие. Хватит того, что я сам жалею, что родился на свет Божий. Я не хочу ни над кем совершать такого преступления.
Джентли произнёс, обращаясь к стенам:
- Странно устроен ум у этого вампира. Почему-то заставить девицу убивать себе подобных и пить их кровь не кажется ему преступным…
- Неправда! – воскликнул Зигмунд.
- Мне-то мог бы не лгать! – рассердился Джентли. – Если б я упирался клыком в Закон, и не понимал, что с тобой творится, разве ввязался бы я в такую пакостную историю? Но нужно же соблюдать хоть какую-то осторожность! Разве допустимо такое доверие к смертному существу? Добро бы ещё рисковал только своей жизнью. Но нет, твоя вера безгранична: эта девица, Долорес Эсперанца, уже знает многие наши сходки, пароли, тайный язык, знаки, которые мы оставляем на стенах зданий друг для друга, все наши нравы. Когда человечность пробудится в ней, что сделает она? чтобы искупить свой грех, погубит всех нас и предаст людскому суду.
- Никогда! – ответил Зигмунд.
- Собака может войти в волчью стаю, а волк – сесть на цепь. Но так не бывает и не может быть, чтобы овчарка днём ревностно стерегла стадо, а ночью охотилась с волками. Это противоречит закону природы, и может кончиться только смертью. Ты уже знаешь, что произошло в Лондоне?
- Шёл дождь? – спросил Зигмунд.
- Моя приятельница, Зиг, вампир Люси Литтл, в компании с неким трансильванцем, графом Дракулой, в нарушение правил вступила в людское общество. Они славно повеселились, обрели много новых друзей, а затем Люси проткнули осиновым колом.
Зигмунд воскликнул по-английски:
- Дерьмо!
- К сожалению, мы не можем сказать: «мой гроб – моя крепость», - заметил Джентли, - мисс Литтл чудом осталась жива! Граф смог, к сожалению, сбежать, но, надеюсь, люди его всё-таки догонят. Такие неразумные вампиры только бросают свет на всё Сообщество, из-за них-то нас и ненавидят.
Ненадолго оба замолчали.
- Брат, у нас есть только один способ спастись: превратить Долорес в носферату. Я могу, конечно, сейчас же выпустить Лисицу из подвала, он швырнёт меня и тебя за решётку, тебя казнят, как полагается… Помолчи, пожалуйста! Долорес же, узнав об этом, из мести устроит облаву на всех известных ей тёмных тварей. Оставшиеся в бессмертных убивают её. После этого казнят меня, как сообщника, если раньше твои любимые люди не загонят мне кол. Этого ты хочешь?
- Давайте убежим все трое, - сказал Зигмунд. – В Америку, в Австралию, на край земли!
- Глупости, - ответил Джентли. – Господин Правитель найдёт нас и там. Да и доберёмся ли мы туда? И, по крайней мере, прежде чем бежать, следует спросить мнение самой девицы Долорес. А для этого я должен привезти её в замок!
- Если она ещё жива, - добавил Зигмунд.

Неизвестно, кто мучился в темнице больше: Зигмунд, думая, что его возлюбленная убита, или Ламберт, зная, что прелестной Жюльетты никогда не существовало. Но не будет насилием против истины сказать, что в эти две ночи Ламберт Лисица изведал все муки ада. От погибших остаются воспоминания – а как вспомнить то, чего не было?

Сладки, как мёд, майские цветы.
Куда исчезла ты?
Растаяла в ночной тьме.
Что делать мне?
Твои глаза – в каждой капле дождя.
Как нет тебя?
Улыбку твою я вижу в облаках.
Но почему – не на твоих губах?
В звоне весенних ручьёв твой голос.
Как разобрать хоть слово?
Объятия твои – в порыве ветра.
Но как на них ответить?
Твой взгляд в каждой звезде.
Ты здесь – но где?

В таком настроении пребывал Ламберт Лисица, когда Джентли Рыжий спустился к нему в подземелье. Он был уже в мужском костюме: из светло-серого бархата, опушённого мехом чёрно-бурой лисицы, и с серебряными застёжками. Выбран этот наряд был лишь потому, что красиво контрастировал с волосами Джентли. Но Ламберт понял его как намёк и едва не умер от ярости.
- Я принёс тебе кровь, - сказал Джентли Рыжий, просовывая в решётку клетку с кроликами и курами. – Уж извини за дрянную пищу, но провести к тебе смертного, не открыв запора, я не вижу никакой возможности.
Ламберт молчал.
- Мессер Лисица, - сказал Джентли, позвенев прутьями решётки. – Не нужно так горевать и гневаться на нас. Зигмунд Музыкант мой отпрыск по крови, не мог же я спокойно взирать на его смерть и ничего не попытаться сделать? Поверь, мы тебе не желаем дурного, и насмеяться над тобою я вовсе не хотел. Если б я пришёл к тебе в своём истинном обличье, ты не показал бы мне темницу, не дал бы ключи и не позволил бы себя облапошить. Я никому не расскажу о… о том, что ты сказал Жюльетте на прощанье.
Ламберт молчал.
- Кажется, я обрёл волшебное свойство горгоны Медузы обращать существа в камень, - сказал Джентли в большой досаде. – Надо будет сходить к цирюльнику, состричь змей на моей голове. Стоило мне только снять парик, и все немеют при виде меня. Видно, придётся мне снова одеться Жюльеттой…
Ламберт посмотрел на него с ужасом: как на некроманта, который может вызвать душу усопшей из царства теней.
- Зря ты так убиваешься, друг мой, - сказал Джентли. – Можешь считать, что мадмуазель Жюльетта тебе отказала и, как и подобает порядочной даме, укатила обратно в Лондон. Ведь ты и сам говорил, что не надеешься на взаимность. Ей-дьяволу, ничего не изменилось от моего разоблачения!
- Негодяй! – крикнул Ламберт. – Ты ещё надо мной смеёшься!
- А как же, - ответил Джентли. – Что делать: горе побеждённым!
- Уходи, ангел тебя подери, оставь меня одного! Что за чума, что за проклятье! Кончится ли это когда-нибудь?
Джентли ответил старинной пословицей:
- Всё когда-нибудь кончается, как сказала лисица, с которой охотники медленно сдирали шкуру…
- Мерзавец! Выродок дьявола! – закричал Ламберт, кидаясь на решётку. – Попадись мне только в руки! Я с тебя самого шкуру сдеру! Проклятое отродье, чудовище!
Джентли терпеливо дожидался, пока не иссяк поток ламбертовой брани.
- Я пришёл попрощаться. Я уезжаю, - сказал Джентли затем.
Смертельный страх охватил Ламберта. Джентли Рыжий бежит вместе с Зигмундом, а он останется здесь, на всю вечность запертый в катакомбах собственного дома, не имея ни малейшей возможности подать о себе знак!
- Не пугайся, - сказал Джентли покровительственно. – Я вернусь. Я тебя тут не брошу. И без прокормления ты не останешься. Доверься мне! – и он удалился, со смехом и весело напевая:
  Алеет роза под листом,
  И зеленеет клевер.
  Когда я стану королём,
  Ты будешь королевой…

Джентли уехал. На другую ночь пищу Ламберту принёс Зигмунд, и так же в последующие три ночи. Всё это время Ламберт почти ничего не пил, молчал, будто крови в рот набрал, а трубка его дымила как грешник в церковном костре. Зигмунд решил, что причиной всему – горечь поражения и страх перед будущим.
- Господин Ламберт, - сказал он однажды. – Нам обоим есть, за что ненавидеть друг друга. Давайте закроем наши векселя, так сказать, взаиморасчётом? Такова, видно, воля дьявола, ведь никто из нас не мог бы действовать иначе. Разум и забота о подданных понудили бы Вас держать меня за решёткой, будь Вы даже милосерднейшим из бессмертных, я же был одержим демоном любви. Это безумие, это недостойная тёмной твари постыдная слабость, но, господин Ламберт, если Вы узнаете когда-нибудь, что такое любовь (от чего я прошу тёмного бога Вас уберечь!), Вы поймёте, что заставило меня презреть и Закон, и зов крови, и разум, и всех моих сородичей. Впрочем, это моя беда; это никого не касается. Если Вы в чём-либо нуждаетесь, хотел сказать я Вам, сообщите мне, я постараюсь поспособствовать Вашим пожеланиям.
- Я не чувствую к вам ненависти, ни к тебе, ни к англичанину, - ответил Ламберт. – Я умею проигрывать. Не понимаю вот только, почему я ещё жив и на что вы надеетесь? Вас обоих ждёт смертная казнь, даже если я выступлю в вашу пользу на суде! Вы ведь этого хотите?
- Нет, но мы были бы благодарны Вам за правдивое свидетельство, что все эти ночи я не удалялся из замка, - сказал Зигмунд.
- Чем это вам поможет?
Зигмунд начал объяснять. Рассказ этот в конце концов высек искру смеха из окаменевшего сердца Ламберта.
- Поистине, сын дьявола! – сказал он. – Как ловко всучил взятку Правителю, что хвалится своей неподкупностью! Если он одурачил даже голову Сообщества, что уж говорить обо мне, его левой руке? И ведь знает, подлый негодяй, что даже во имя мести я не преступлю присягу и не смогу лжесвидетельствовать! Добрых людей губят их пороки, тёмных тварей губят их добродетели!
Зигмунд, - добавил Ламберт, - как я понял, я сохранил свои полномочия по управлению поместьем, а на меня возложена обязанность блюсти бессмертие французских неумерших и прованской общины. Если ты в самом деле хочешь быть мне полезным, будь так добр, принеси сюда все письма, что пришли со дня моего пленения, бумагу, чернила и прочее. – Зигмунд поклонился. – Управляющему замком скажешь, что я болен, я напишу записку, пусть передаёт через тебя все вопросы…
Зигмунд опять поклонился и подумал: «рыжий чёрт и меня одурачил».

Джентли прибыл в Марсель под утро. Он не стал расспрашивать местных носферату, предпочитая, чтобы они вообще никогда не узнали о его приезде. Да и рассвет поджимал, поэтому предпринял он только одно – а именно, сунул пару монет в голодную руку гостиничного мальчика с наказом отнести в (он назвал место) письмо, сунуть его под булыжник и нацарапать на стене рисунок пчелы и шмеля, неважно, как красиво.
Сделать это надо сразу после восхода солнца! Джентли подчеркнул голосом каждое слово. Затем, ближе к вечеру, но до заката, нужно явиться в то же самое место, хорошенько поискать там – перевернуть все камни и доски! – и если отыщется бумажка, предмет или Бог весть что, принести это Джентли. Джентли ждёт мальчика с отчётом в десять вечера и даст ему ещё две монеты. Джентли прибавил, подумав: если предмет окажется ценным, мальчик может оставить его себе, но должен показать его Джентли.
Место, названное Джентли Рыжим, было пунктом настенной переписки вампиров, и Лоретта днём наверняка его посещала – откуда же ей знать иначе, что Зигмунд жив, а если она этого не знает, почему тогда всё ещё не напустила на неумерших святую инквизицию? Логика, конечно, дырявая, может быть, Лоретты и вовсе нет в Марселе, но попробовать не мешало.
В письме же значилось:
«Привет,
Я пишу это по доброй воле, и в доказательство назову здесь обстоятельство, о котором никто меня не будет допрашивать и истинность которого никто не проверит: помнишь, как ты ударила меня ножом по руке? Я не могу сейчас покинуть своё убежище. Обозначь условия, на каких ты можешь встретиться с моим доверенным лицом: это мужчина восемнадцати лет, с рыжим цветом волос, в чёрном костюме с золотыми шнурами и белой рубашке. Он сообщит тебе остальное. Он может прийти на свидание только после наступления темноты. Ответ оставь тут же. Любящий тебя всегда, З. С.». Письмо было писано самим Зигмундом, чтобы Лоретта могла узнать почерк.

  Солнце садится,
  В городе празднество.
  Смеются лица,
  Ленты струятся…
Джентли получил ответ, в котором ему назначали свидание в порту, где до полночи шла погрузка. «Очень разумно» - подумал Джентли. Записка была перевязана чёрной и жёлтой нитками (намёк на пчёл, какое-то там общее воспоминание Зигмунда и Лоретты). Без подписи.
  Шут звенит бубенцами,
  Люди мрут от смеху.
  Под лежачий камень
  Не течёт потеха.
Джентли пришёл на назначенное место, встал на виду. Очень скоро к нему приблизилась одна юница, но явно продажного свойства, так что Джентли попросил её удалиться, в не совсем вежливых, но убедительных выражениях. Он ждал почти час, прежде чем появилась вторая кандидатка на его внимание, на вид лет четырнадцати, в чепце и чёрном платье. Она долго внимательно его рассматривала. Потом ногой начертила в пыли рисунок пчелы. Джентли сделал такой же, в меру своего разумения науки графики.
  Луна висит высоко
  И пляшет под дудку.
  Сегодня ночь дураков,
  И пароль их – шутка.
Девица в чёрном подошла к Джентли медленными сторожкими шагами, не сводя с него глаз: их золотисто-жёлтый цвет, блестящие зрачки и пугливый пристальный взгляд придавали ей сходство с бездомной кошкой. Джентли прошептал: «Это Вы Долорес? Я от Силенциуса. Пойдёмте туда, где мы можем поговорить, или Вы предпочитаете беседовать здесь?» Девица кивнула, отвечая на все вопросы разом. Тогда Джентли шёпотом стал объяснять, почему нужно ехать в замок Чёрный Брод и что ей ничего не грозит, тем более что именно там её меньше всего будут искать.
«Вы можете ехать сейчас?» - спросил Джентли, и Лоретта кивнула; она говорила только жестами, не проронила ни слова. «А братец Зиг попался на золотой крючок!» - подумал Джентли Рыжий, ослеплённый солнечными глазами Лоретты. Джентли и Лоретта вместе покинули порт.
  Даже столб дорожный
  Опьянён полнолунием.
  Всё сегодня возможно –
  Это ночь безумия.

Джентли недолго раздумывал – бросил свои немногие вещи в гостинице и украл лодку на берегу, чуть подальше от пристани.
- Вы её своровали? – спросила Лоретта с очаровательной смесью смущения и азарта на лице.
- Да, - сказал Джентли. – Но нам, проклятым тварям, что терять? Заповедью больше, заповедью меньше… Разве что адскую сковородку нагреют на градус ниже.
- Вы тоже вампир? – спросила Лоретта с любопытством.
- Я всем вампирам вампир, - заявил Джентли. – Держитесь, мадмуазель, здесь прибой.
Джентли любовался Лореттой как прекрасной картиной, как остроумной книгой. По пути она рассказала ему, где скрывалась: в прибрежных пещерах, ночью заливаемых приливом. У одной из них хвост был выше рта, и вода туда не добиралась. Неумершие же, носу наружу не казавшие днём, позабыли о существовании этих пещер или посчитали ненужным их обыскивать, решив, что, если там и затаился человек, то он непременно утонет. Ночи сейчас были короткие, и тёмное время суток совпадало с подъёмом воды. Каков же должен быть ум, и сноровка, и терпение, чтобы отыскать такое безупречное убежище!
Джентли Рыжий грёб изо всех сил, чтобы успеть до рассвета добраться в Чёрный Брод, вперемешку с ударами вёсел весело болтая, по своей птичьей привычке. Он сильно боялся не успеть, но и вида не подал Лоретте. Гордыня вампира – не уступит же он смертной в смекалке и силе! – подгоняла его лучше любой палки и морковки.
И всё-таки они не успели: остановились чуть дальше, чем на полдороги. Джентли вытащил лодку на берег, унёс её на опушку и спрятал в кустах. Потом вырыл яму, забился внутрь, велел Лоретте прикрыть его ветвями и травой, и сверху навалить земли поплотнее. Получилась нора, в которой Джентли спал весь день, а Лоретта забралась на ближний дуб – но она уснуть не смогла.
Сразу после заката, в первых сумерках, Лоретта откопала Джентли из ямы. Несмотря на крышу из ветвей, воздуха в норе было немного, и Джентли первые полчаса приходил в себя. Тёмная тварь редко умирает от удушья, но погружается в схожую со смертью летаргию, когда даже сердце едва шевелится. Наконец Джентли отдышался и вошёл в разум; они с Лореттой вновь спустили лодку на воду и поплыли к Чёрному Броду.
Благополучно достигнув устья реки, они с трудом стали подниматься вверх по руслу. Поначалу им помог прилив, но они скоро удалились от моря, и теперь столкновение течений только мешало им. Джентли ругал волны, ветер и вёсла самыми святыми и светлыми словами. Не один час бились они в реке, словно рождающийся младенец. И вот Джентли сказал, что замок уже близко, и лучше им выйти из лодки, потому как пешком они доберутся быстрее. Он сказал, они воспользуются потайным проходом – как-то он выведал его у хозяина замка.
Джентли взял Лоретту на руки и перенёс через волны на берег. Дальше был лес, колючий и тёмный. Потом они долго плутали среди скал. Уже забрезжил рассвет, так что Лоретта различила впереди несколько чёрных провалов. В один из них нырнул вампир, а она опять ничего не видела; её вели за руку.
Огненная щель разрезала тьму. Оказалось, это дверь. Лоретта, скрестив пальцы, вошла в пылающую преисподнюю.
Перед ней предстал коридор, освещённый лампами. Пара поворотов, троица лестниц – Джентли повернул ключ в скважине, и путь был окончен. В открывшейся комнате сидел Зигмунд, на ящике, обхватив голову руками.

Неумерший Зигмунд и смертная Лоретта разместились в двух смежных комнатах. Джентли Рыжий самолично проверил, действуют ли удобства. Его смутило отсутствие хорошей кровати – только диван да сундуки, как же быть? но Лоретта просила его не беспокоиться о такой мелочи. Она и не там ещё спала; главное, чтоб не было клопов.
- О нет, сударыня, таких тварей у нас не водится, - ответил ей Джентли с поклоном.
- Мы сами хуже клопов, - сказал Зигмунд.

Лоретта и Зигмунд не бросились в объятия друг друга в присутствии Джентли – лишь пожали руки.
Джентли сказал:
- Итак, мадмуазель Эсперанца, я Вам дам ночь и день на размышление, а потом будет очень хорошо, если Вы скажете свой окончательный ответ – или хотя бы уточните, когда Вы его дадите. Нет, я совсем не хочу Вас к чему-то принуждать, упаси меня мой тёмный бог от этого, но обстоятельства, мадмуазель Эсперанца – эти проклятые обстоятельства! Зигмунд не свободен, хотя он перед Вами без кандалов и вне темницы. Я украл его свободу на короткое время, но суд над ним не отменён, и приговор будет ещё вынесен. Я скажу так, мадмуазель Эсперанца: у Вас есть два пути. Вы можете уехать, как можно более далеко, лучше всего за море, под другим именем и по возможности изменив внешность, при этом никогда Вам нельзя будет связаться с мессером Силенциусом. (Лоретта покачала головой). Видите ли, мессер Силенциус по тёмной своей природе не сможет одолеть морскую гладь на корабле, как Вы, он погибнет либо от голода, либо от солнца. Корабль не город, и там нелегко укрыться. Если же вы вдвоём уплывёте в одну из ближних земель, Сообщество наше непременно вас отыщет; короче говоря, куда сможет добраться мессер Силенциус, туда доберутся и ваши палачи. Вам также нельзя будет как-либо посягать на благополучие здешних носферату. Вас одну, ежели Вы никому из нас не навредите, догонять не станут; да они, пожалуй, и не сумеют. Я хорошо знаю Закон, поверьте мне, мадмуазель Эсперанца, иначе никак нельзя. В этом случае Вы останетесь Божьим подобием, праведным человеком – во всяком случае, вы сможете искупить свои грехи и молить Того, Кто Выше Всех, о милости. Второй путь – Вы становитесь вампиром, мадмуазель, проклятой тварью, убийцей, без души, без надежды, изгнанной с глаз Божьих. Навсегда, мадмуазель, до самой смерти, а после смерти Вы попадёте в ад и… да Вы, я думаю, и сами всё знаете. В этом случае, может быть, Вас и мессера Силенциуса помилуют, и Вам не придётся бежать в заморские земли. Хорошенько осмотритесь на этой развилке, мадмуазель Эсперанца – я не прошу ответа сейчас, но я спрошу Ваше мнение завтра. Если Вам нужно больше времени, это возможно, но не слишком много, иначе мы можем опоздать.
Сказав всё это, Джентли сел на диван и приязненно посмотрел на Лоретту, пытаясь выразить всем своим видом, что он желает ей лишь счастья.
Лоретта дала ответ сразу же, и ответ этот был таков:
- Я хочу стать тем же существом, что и мой любовник, грозит мне смерть или нет. Вы сказали, мессер Джентли, что я потеряю душу? Я знаю. И это всё, чего я хочу, потому что душа моя смертельно больна. Она воспалена и истекает гноем, и лечить эту болезнь уже поздно. Я испытываю страшную боль, по вине этой души, потому что совершаю ужасные вещи и сознаю это, и каждый раз, когда я это делаю, моя душа корчится от боли. Но остановить это гниение уже не в моих силах, и будет только лучше, если мне вырежут эту неоплазму, эту омертвевшую душу – я тогда перестану чувствовать мучения, а в аду мне страдать придётся так или иначе, за дела или за мысли, я давно уже свернула на неправедный путь, и не могу вернуться назад.
- Но, мадмуазель Эсперанца, и сейчас ещё не поздно раскаяться, - ответил ей Джентли, - ведь милосердие Божие бесконечно!
- Нет, я слишком ясно сознавала, на что иду, когда преступала Писание, и Господь знает об этом, - ответила ему Лоретта. – Я изменила вере с сыном дьявола, и сделала это по доброй воле, не обманутая туманом чувств. И теперь я прошу, здесь и сейчас, руки и крови этого вампира, и хочу разделить с ним адские мучения – потому что без него рай покажется мне хуже преисподней.
- Ну что же, - сказал Джентли Рыжий. – После таких слов я не смею спорить. И ты, Зигмунд, будешь недостоин собственной тени, если ответишь ей «нет».
Зигмунд не сказал ничего, но лишь протянул Лоретте руку и усадил рядом с собой.

Джентли взял слово:
- Жажда сжигает меня, как пламя – ламповое масло. Нефигурально выражаясь, мне очень нужно выпить. Посему предлагаю устроить добрую попойку по случаю нашей встречи.
- Я не пойду, - отказался Зигмунд. – Я не могу её оставить одну.
- Серафим тебя дери! Её! Так пусть идёт с нами!
- Но это вечеринка для неумерших, - возразил Зигмунд.
- Ну и что? - сказал Джентли.
Зигмунд только вздохнул.

Лоретта пила вино, выуженное Джентли из неисчерпаемых подвалов Ламберта Лисицы. Для неё также поставили хлеб и мясо. Вампиры его недожарили, но деликатная Лоретта промолчала.
К стене были прикованы три человека, сильно пьяных: во-первых, чтобы смягчить их мучения, во-вторых, чтобы неумершие могли насладиться дурманом винной крови. Иногда Зигмунд или Джентли подходили к ним, наполняли бокалы, и накладывали на рану повязку.
Лоретту не отвращало их поведение: рассудок её понимал, что оно мерзостно, но в сердце не было негодования, ни даже удивления – словно этот её орган от недавних потрясений потерял всякую чувствительность. За себя же она совсем не боялась. Может быть, она привыкла к близости смерти, которая тащилась за ней каждодневно, точно тень.
Бутылки и вены были вскрыты.
- Итак, за Святого Губерта, покровителя охотников, - возгласил Джентли и приложился к запястью жертвы, а остальные осушили поданные им бокалы.
- Расскажите про Англию, Джентли, - попросила Лоретта.
- О, Англия, - сказал Джентли, и тут его понесло. – Вам непременно нужно там побывать, Долорес, – ничего, что я просто по имени? Вы увидите каменное чудо – прекрасный Лондон. Моисей высек из камня воду, а англичане – целый город. Его здания одеты в чёрный бархат ночи, вышитый бриллиантами горящих окон. Белый туман течёт по улицам, как река: ночные гуляки ловят в ней рыбку, а подчас и тонут. В Лондоне люди только и делают, что посещают театр, ходят на скачки, читают газеты, голосуют и воруют. Ещё там много музеев, но я в них не хожу, потому что ночью они закрыты. В Лондоне живёт король, его зовут Джордж. Он нами правит, а мы всё норовим налево. У нас там немерено знати, которая целыми днями играет в свои светские балы (тут Зигмунд, знавший английский, засмеялся). Вот старость они проводят по-разному: те, что оглохли, ходят в оперу, а те, что ослепли – в картинные галереи. Там никто не пьёт вино, а всё только пиво. Вы не пили пиво, Долорес? Я тоже. Видите вино, оно похоже на кровь, правда? А пиво, оно имеет сходство… скажу так: с тем, что лучше не пить. Ещё в Англии очень популярна охота.
- На волков? – спросила Лоретта.
- Волков у нас давно перестреляли, - сказал Джентли. – У нас все охотятся на лисиц.
- А ты, Джей, охотился когда-нибудь на лисиц? – спросил Зигмунд.
- Что спрашиваешь? Сам ведь знаешь, что охотился. Я их тьму-тьмущую перестрелял.
- А когда ты лисицу поймаешь, ты что с ней делаешь? – продолжал Зигмунд с невозмутимым видом.
- Шкуру сдираю, что ещё с ней делать, - отвечал Джентли.
- Джей, а шкуру с лисицы дерут с головы или с хвоста?
- Ну, вначале ей нужно вспороть живот…
Зигмунд не мог больше сдерживаться и расхохотался. Тут только Джентли заметил подвох, но не обиделся, а стал рассказывать со множеством метафор, гипербол и парабол, как он взял в плен Ламберта Лисицу и почему.
- Так ему и надо, - подвёл черту Зигмунд. – Мучение – мать учения. Вперёд будет умнее.
- Важен сам процесс познания, - заметил Джентли. – Знания – это золото!
  «О мир прекрасный роскоши и радости,
  Лесть, честь и власть без края и границ
  Ждут тех, кто к знаниям прильнёт прилежно»,
как говорил доктор Фаустус из восхитительной пьесы премудрого Кита Марло.
- За знания, - сказал Зигмунд.
Они звонко столкнулись стаканами.
- Зигги, сыграй нам что-нибудь!
Уже захмелевший Зигмунд взялся за гитару и запел:
- Златого солнца свет отрадный
  С вином сравню я виноградным:
  Он ум пьянит и греет сердце,
  Горяч и сдобрен пряным перцем,
  Небесный виночерпий мудрый
  В него добавил мёд и пудру,
  Как сахар, сладок солнца вкус,
  Лишь ангельских достоин уст.
  Но как-то ночью дьявол лютый
  Сварил в котле полынь и лютик,
  Кошачьих глаз чуть-чуть накапал,
  Смешал сухой совиной лапой
  С змеиным ядом семя мака
  И пену бешеной собаки,
  А как вскипел нектар зловонный –
  Сок белены и белладонны
  Плеснул туда для аромата
  Отец порока и разврата.
  И, процедив отвар сквозь сито,
  Зелёный получил напиток.
  На славу вышла медовуха,
  Прозрачней моря, мягче пуха,
  Но, чтобы потерять рассудок,
  Достаточно пригубить кубок.
  Стихами волчьими воспет
  Напиток нежный – лунный свет.
У опьяневшей, наевшейся Лоретты слипались глаза. Зигмунд взял её под локоть и повёл к выходу. На пороге Лоретта обернулась: Джентли помахал ей, а трое мужчин у стены не двигались. Их глаза следили за ней странным неотвязным взглядом, тела повисли, лица заострились и потеряли цвет. Лоретта поняла, что они мертвы.

Джентли слил последние подонки из вен умирающих смертных в бутылку и отправился в подвал к Лисице, угощать его пьяной кровью. Лисица не спал; он раскладывал игральные карты на полу: пасьянс или гадание. Увидев Джентли, он сказал:
- Наконец-то! Я тебе должен задать один вопрос.
- Ох, Ламберт, не теперь, - ответил Джентли, садясь на пол. – Во-первых, я пьяный в рог. Во-вторых, я устал, как крестьянский конь. В-третьих, пей скорее, это хорошая штука, но она вот-вот испортится, здесь слишком тепло.
Лисица взял бутылку и стал пить; он опустошил сосуд почти наполовину без продыху. Потом сказал:
- За твоё бессмертие! Судя по вкусу, сорокалетнее бургундское? – и продолжил пить.
- Угадал! – сказал Джентли. – А на что мы спорили?
- А что бы ты хотел проспорить? – спросил Ламберт, откатив пустую бутылку в угол.
- Глупость свою, - сказал Джентли.
Ламберт молчал; потом он подошёл ближе и вдруг опустился на колени прямо перед решёткой. – Джентли, Жюльетта, - сказал он, - сколько бы ни было у тебя имён! Видит небо, мне всё равно, кто ты. Кровь раздирает мне внутренности, темнота режет глаза хуже солнца, тишина звенит в ушах. Я достоин ненависти и насмешек, Джентли, поэтому я ползаю здесь перед тобой, как прибитая змея. Но можешь же ты просто бывать здесь иногда, ничем себя не связывая, ничего не отдавая? Неужели даже смотреть на меня издали тебе омерзительно? Если бы ты находился на расстоянии взгляда хоть один день в году, и то я почитал бы себя счастливым. Скажи мне, что ты хочешь за это: золото, власть, развлечения, славу, множество возлюбленных – я сделаю всё, что попросишь, клянусь моей кровью, лишь бы это было в моих силах. Ты получишь этот замок, и этих людей, всё моё состояние и почтение тёмных тварей, которыми я милостью дьявола управляю – всё, только оставайся, ради всего проклятого, здесь!
Джентли чуть не лопнул со смеху: чего он только не навидался в своей бессмертной и бестолковой жизни, но такого?
Затем он на миг представил себя властелином замка – просто так, пустая мечта – полновластным хозяином прекрасных башен и льстивых слуг, третьей рукой главы носферату всей Франции, перед мысленным взором его промелькнули драгоценности, наряды, театры, ночная охота на волков под яркой южной луной, старинные книги, политика, письма, празднества…
Джентли сказал:
- Да что ты вообразил обо мне, Ламберт? Шлюха я тебе, что ли, или наёмный слуга?
- Я всего лишь спросил, - сказал Ламберт, поднимаясь, и ушёл вглубь своей камеры.
Джентли ушёл тоже.

День кончился, солнце закатилось, и настала ночь церемонии.
Джентли Рыжий сделал всё самое лучшее.
Зал затянули чёрной тканью, и под потолком повесили круглое зеркало, сиявшее в свете свечей, как луна. Посреди зала стоял сруб для усекновения голов. Лоретта и Зигмунд вдвоём подошли к срубу и обменялись железными кольцами, одинаково бледные от волнения, хотя один из них был мертвецом, а вторая – живой женщиной. Джентли, стоявший у плахи, – то ли священник, то ли палач – знаком приказал им опуститься на колени и начал читать в мёртвой тишине:
- Здесь и сейчас, проклятием тёмного бога нашего, я связываю этих двоих воедино на всю отпущенную им вечность, этим железом и этой кровью, - он поднял чашу с тёплой ещё человеческой кровью и вручил Зигмунду; отпив глоток, тот передал её Лоретте, которая пригубила страшную чашу, не дрогнув. – Повторяйте за мной, и пусть эта жидкость сожжёт вас изнутри, если вы нарушите данную клятву.
Я, вампир Зигмунд Силенциус,
я, смертная Долорес Эсперанца,
властью тёмного бога нашего и милостью Бога человеческого,
клянусь, что в горе и в радости, в покое и в ярости,
в грехе и в страдании, в убийстве и в смерти,
да пребудет моя кровь твоей кровью,
и твоё проклятие – моим проклятием,
до тех пор пока луна не почернеет, а солнце не окрасится в багрянец,
пока небо не рухнет на землю, не исчезнут все тени и не воцарится вечный свет,
аминь, и да будьте вы прокляты!
В полном молчании Джентли покрыл кровью волосы Зигмунда и Лоретты, но тут же испортил всю торжественность, тихо добавив:
- Молодые, можете укусить друг друга.
Первым фыркнул Зигмунд, а за ним засмеялись и остальные. И уже с хохотом и оживлённо болтая, все трое направились в пиршественное помещение. Для Долорес Джентли заранее поставил красное вино, взамен ещё не доступной её устам греховной влаги, чтобы она участвовала в празднестве на равных.

Зигмунд и Лоретта вдвоём вошли в отведённую им комнату, и Зигмунд запер замок. Несмотря на выпитое вино, руки Лоретты были холодны как камни, от охватившего её страха; но отступать стало поздно.
- Итак, первая брачная ночь, - сказал Зигмунд. – Пренеприятная штука, но ничего не поделаешь. Поцелуи тёмным тварям не полагаются, - вслед за этим он прокусил Лоретте шейную артерию и – наконец – сделал несколько глотков. Белоснежная рубашка Зигмунда покрылась яркой кровью. Лоретта молча смотрела на него чёрными блестящими глазами, с расширенными, как от наркотика, зрачками. Зигмунд вытащил нож, чуть поморщился, но пересилил страх и сделал глубокий надрез на своём горле. – Пей – быстрее, - прошептал он, и Лоретта начала пить. Первым её ощущением были отвращение и тошнота, а затем странное опьянение лишило Лоретту рассудка, и она остановилась, лишь когда Зигмунд пошатнулся.
Зигмунд, белый как бумага и схватившись рукой за стену, чтобы не упасть от слабости, смотрел на Лоретту и улыбался. Едва она хотела спросить о его самочувствии, как ужасная судорога свела все её внутренности. Закричав от боли, Лоретта рухнула на пол.
- Зигмунд, что это? Что ты со мной сделал? Проклятый мерзавец, я же умираю! Ты ещё улыбаешься, негодяй? Проклятая тварь! Чтоб ты вечно горел в аду, будь ты проклят! – но тут вопли её потеряли членораздельность и разборчивость, а глаза закатились. В последний раз тело Лоретты содрогнулось и застыло.
Зигмунд осторожно поднял её и положил на диван. Он подумал, что неожиданное пробуждение в гробу будет для Лоретты некоторым излишеством.

Странный сон, чудовищный и чудесный… это только сон. Должно быть, виновато вино. Лоретта открыла глаза: чёрная и мрачная вчера, комната словно осветилась изнутри, так ясно различала она самые мелкие предметы, но краски потускнели, и почти всё, за исключением самых ярких цветов, казалось ей сероватым или бледным. Каминные камни и решётка горели багровым огнём. Как же сильно они нагрелись, как бы не было пожара, подумала Лоретта… и вскрикнула от ужаса: мимо пробежала тёмно-красная светящаяся крыса.
- Всё хорошо, - произнёс голос Зигмунда за её изголовьем. – Она не укусит. Она боится тебя.
Лоретта легко вскочила.
- Что всё это значит? – воскликнула она, вцепившись в Зигмундов рукав. Он так и не снял окровавленной рубашки. Ткань успела высохнуть и коробилась коричневой коркой.
- Это значит, что теперь ты – неумершая…
- О Господи! Боже мой! У меня видения! Мне кажется, эта крыса светится!
- Ах, это? Это не видение. Дело в том, что здесь темно, а она живая. Мы ведь ночные твари, Лоретта, нам необходимо различать живых существ даже в полной темноте. Поэтому мы и видим жар, исходящий от их пламенной крови. Если я зажгу факел или свечи…
- Ради всего святого, зажги! И факел, и свечи! – закричала Лоретта.
Зигмунд рассмеялся, но отправился за трутом и кремнем.

Так окончилась сказка про Красавицу и Чудовище.
С той разницей, что, как это обыкновенно и бывает, не чудовище превратилось в короля, но красавица стала мерзостной тварью вместе с ним. Жили они долго, не нажили ни добра, ни детей, но сотворили множество смертей, так что люди их проклинали, птицы умолкали и звери прятались в лесной глуши, заслышав их шаги. Они не имели ни дома, чтобы укрыться, ни огня, чтобы согреть руки, ни креста, чтобы осенить себя. Всегда одни и всегда вдвоём, по одному проклятому пути.