12. Все получают по заслугам

Джентли пишет Правителю. – Аресты и потеха. – Суд и приговор. – Развлечения в замке: беседы, песни и охота. – Лоретта плачет. – Джентли добывает охотничий трофей. – Отъезд в Англию.

Зигмунд и Джентли Рыжий вдвоём написали письмо господину Гедиону, помирая со смеху над каждой строчкой. В нём Ламберт Лисица жаловался на беззаконие, учинённое вампиром Джентли Рыжим, который имел дерзость захватить его. Под текстом стояла печать и подпись самого Лисицы, которые Джентли выпросил у него после долгих медоточивых уговоров. Письмо, впрочем, было в интересах Лисицы. Был там и условный знак – перечёркнутое солнце.
Послание отправили с летучей почтой, и теперь оставались один день и одна ночь до появления господина Правителя и гофмейстера.
В то утро три преступных вампира вновь устроили пирушку, чтобы не терзаться бессонницей и снять с души поволоку мыслей. Хотя Джентли Рыжий взял в игре все козыри и держал под ударом все фигуры, опасность ещё не миновала. Чересчур серьёзно было их преступление. Но всё когда-нибудь канет в озеро огненное – наполним бокалы алым пламенем и поднимем их за здравие суда.
  Грешны мой разум, тело, дух и чувства,
  Грешно и гадко я себя веду.
  И даже Джентли, эталон беспутства,
  Пророчит мне мучения в аду.
  Но пусть кричат мне: «Мерзок, как сортир, ты!»
  С улыбкой встречу я злодейку-смерть.
  В моей крови теперь так много спирта,
  Что вряд ли буду вечно я гореть.

На другое утро, перед рассветом, судьи явились. Встретил их сам подсудимый Зигмунд, в кандалах, конвоируемый одним только Джентли. Джентли к обязанностям тюремщика отнёсся ответственно и даже вооружился алебардой из коллекции Лисицы.
Гофмейстер Хангер, чем дальше, тем больше изумлялся. Получив письмо с жалобой Ламберта, он решил, что Джентли и Зигмунд бежали вместе. Чтобы задержать их, он разослал уведомления всем тварям тёмного Сообщества и организовал дозор на главных дорогах. Но он никак не ожидал застать их в замке, и уж подавно не думал, что Джентли Рыжий возьмётся оберегать своего брата по крови от побега.
Оправившись от удивления, Хангер направил на Зигмунда пистолет, а взявши на мушку главного злодея, начал ругать Джентли. Во время этой сердитой отповеди гофмейстер ухитрился обвинить Джентли в нарушении абсолютно всех статей Закона, кроме только запрета на упоминание имени Всевышнего всуе.
- Глупец! Безумец! – восклицал Хангер, расстроенный мыслью, что и Джентли подлежит теперь смерти. – Неужто ты надеялся обмануть самого Ламберта Лисицу?! Зачем, скажи мне, ты ввязался в это дело? А если уж ввязался, что вы здесь делаете? Почему не бежали?
- Вот замечательно! Сам гофмейстер предлагает мне забыть Закон и бежать с преступником, - сказал Джентли с улыбкой. – Я и не собирался, брат Хангер, ни ввязываться, ни пленять господина Лисицу. Поверь мне, я приехал в Чёрный Брод, лишь только чтобы повидаться со своим кровным братом и, может быть, оказать ему содействие на суде. Ведь и мои слова могли бы, как знать, отклонить мнение Великого Совета от смертного приговора. И что же я узрел здесь, друг? Господин Лисица несколько перегнул полномочия и превысил палку. А именно, содержал заключённого в, так сказать, невампирских условиях, морил голодом, подвергал истязаниям и прочее. Мог я смотреть на это спокойно? Разве морение голодом входит в приговор? Я поступил так, как подсказывало мне сердце. Зигмунд сказал мне, что суд будет проходить здесь же, в Чёрном Броду, и потому я постановил дождаться приезда господина Правителя и передать ему заключённого, которого, как ты видишь, я тщательно охраняю. А что касается пленения господина Лисицы…
Тут Джентли с большим самодовольством заявил, что всякий тюремщик должен обращаться с узником так же, как хотел бы, чтобы обращались с ним, буде он попадёт под замок, и помнить, что каждый может стать узником, даже если теперь он тюремщик, и что нарушение этой нравственной нормы есть достаточное основание для того, чтобы тюремщика превратить в узника, и дать ему познать тюрьму на собственной шкуре, а поступок Джентли в таком случае не есть преступление, но лишь заслуженное возмездие для жестокосердого притеснителя, и в конце концов и Хангера, и себя запутал в этой софистике. Замороченный его речами, Хангер приказал ему убираться прочь и обратился к господину Правителю:
- Прикажете отвести подсудимого Зигмунда в темницу?
Господин Гедион подумал.
- Нет, в этом нет необходимости. Мне пришло донесение о неких новых аспектах его дела… Притом, гофмейстер, этот неумерший проявил лояльность к суду, не сделав попытки к бегству, хотя, думается, такая возможность у него имелась. Заприте его в какой-нибудь из гостевых комнат, и дело с концом. Да, и снимите с него эти смешные оковы. Мы ведь не в семнадцатом веке живём. Вашим делом, Зигмунд, я займусь завтра. Рассвет уже в разгаре, и я хотел бы отдохнуть до вечера.
Зигмунд поклонился с видом комической почтительности.
Гофмейстер же Хангер оказался в крайне трудных обстоятельствах: выполняя весьма неразумный, с его точки зрения, приказ Правителя освободить Зигмунда от железных уз, он обнаружил, что ключ от наручников Джентли Рыжий унёс с собой, равно как и все остальные ключи: от комнат, от темниц, от подземелий, от шкафов. А ведь это он, Хангер, отпустил Джентли, не изъяв ключей; он готов был вырвать себе все волосы с досады. Какая непростительная небрежность! Да что же это с ним творится!
- Следуй за мной и не отходи от меня ни на шаг! – повелел он Зигмунду, наведя на него пистолет, и хотел идти разыскивать Джентли.
- Да бросьте вы, гофмейстер! – сказал господин Гедион, махнув рукой. – Уберите оружие, вы ещё ненароком пристрелите мне подсудимого. Никуда он от нас не денется!
Пока господин Гедион произносил эту фразу, появилась Лоретта.
- Тёмный бог мой, мадмуазель! – сказал Хангер, окончательно ошеломлённый. – Мы ищем Вас везде, а Вы там, где мы и не думали искать! Восхитительно, потрясающе! Как жаль, что Вы смертная!
- Не огорчайтесь, господин – напомните мне Ваше имя? – отвечала Лоретта. – Я больше не человек, я носферату, как и Вы.
- Как – носферату?!
- Я сделал её неумершей, - сказал Зигмунд. – Позавчера ночью, своей собственной кровью. Ведь я сохранил на это право, господин Гедион?
- Да, - подтвердил господин Гедион.
- Кошмар какой-то! – простонал Хангер, хватаясь за голову.
- Хангер, идите-ка лучше и арестуйте вампира Джентли Рыжего, - сказал господин Гедион.
- Слушаюсь, - сказал Хангер. – Я и сам, господин Правитель, намеревался приступить к этому.
Твёрдая цель вселила в него некое подобие спокойствия. Но оно улетучивалось по мере того, как Хангер обходил комнату за комнатой, не находя там ни беззаконно захваченного Ламберта, ни преступника Джентли Рыжего. Зигмунд следовал за гофмейстером, как тень. Он решил, что лучше не усугублять своё положение гневом первого помощника Правителя.
Он даже вызвался показать гофмейстеру комнату Джентли, но вместо искомого негодяя они обнаружили там даму, торопливо пудрившую щёчки. Хангер подумал: «любовница Лисицы» - и спросил:
- Тёмной Вам ночи, мадам! Имею честь быть гофмейстером Правителя Сообщества Летучей Мыши. Разрешите представиться: Хангер. Вы не знаете, где господин Ламберт?
- Знаю, - кротко ответила дама. – Один душегуб по имени Джентли Рыжий запер его в подземелье. Но где именно, я не знаю. Это такой ужасный вампир, этот Джентли! Он и мне угрожал, представьте! – и дама прикрыла лицо платочком.
- Помяни моё слово, - сказал Хангер Зигмунду со вздохом. – Всех вас сожгут на солнце, всех троих, и тебя, и твою девицу, и твоего друга! Что за ад вы здесь устроили! Что смешного я сказал? Что ты смеёшься?!
- Да что мне остаётся делать? – сказал Зигмунд, с трудом подавляя потуги веселья. – Если я буду плакать, меня не помилуют! – и он продекламировал с пафосом строфу Чосера:
  «Владыка рёк: «Умрёте вы, скоты,
  Все трое разом – ты, и ты, и ты!»»
- Раз мы не можем найти Джентли, покажи мне, по крайней мере, где вы заперли господина Ламберта Лисицу, – сказал Хангер. – Хотя что нам там делать без ключей? как мы откроем камеру?! О тёмный бог мой! О преисподняя!

Ламберт Лисица поднял глаза и увидел Жюльетту.
- Тсс, - сказал Джентли Рыжий. – Пришлось мне опять подвергнуть твои многострадальные глаза сему ужасному зрелищу. Очень уж мне хотелось разыграть этого зануду Хангера. Представь только, и он купился на мой маскарад! Может, надо было мне родиться дамой? Да, я же совсем забыл сказать: прибыли господин Правитель и Хангер. Выходи, - Джентли отворил решётку и бросил Ламберту ключи.
Ламберт вышел.
- Ты проклятый негодяй, - заговорил он медленным и тихим, словно оледеневшим от ярости голосом. – Как же долго я этого ждал! Но ничего… теперь ты поплатишься за всё. И за подвал… И за то, что выставил меня посмешищем перед всем Сообществом… И за Жюльетту… Бежать тебе некуда… - произнося всё это, Ламберт неторопливо подходил к отступавшему назад Джентли, а тот состроил жалобную физиономию и забавно заслонялся руками от ламбертова гнева. – Всему есть предел… Теперь тебе конец, мерзавец!
Лисица стремительно бросился вперёд и вцепился Джентли в горло; не удержавшись на ногах, оба опрокинулись на пол. Джентли верещал и вырывался.
- На помощь! – орал он. – Это нарушение Кодекса! Убивают! Кто-нибудь, помогите!
На крик прибежали Зигмунд и Хангер.
При их появлении драка прекратилась. Джентли, поправляя юбки, вскочил и вылетел за дверь, а Ламберт весьма вежливо извинился и выразил полную готовность объяснить, чем было вызвано происшествие.
- Был бы я рад, если б мне хоть кто-нибудь хоть что-нибудь объяснил! – ответил Хангер. – Что за чертовщина творится в этом замке? Почему Вы на свободе? Не Вы ли писали мне, что заперты злоумышленниками в подземелье?! Я Вас ищу по всему дому, а он дерётся в подвале с какой-то дамой! Кто она такая?!
- Её имя Жюльетта Смит, - сказал Ламберт, улыбаясь. – Это она отперла мне дверь.
- Отродясь не слыхал о неумершей по имени Жюльетта Смит. Она что, вчера переродилась во тьму? Кто она: англичанка или француженка? А почему же она раньше не освободила Вас? Ах, да: я же сейчас только получил свидетельство того, что вас не слишком крепко связывает дружеская приязнь. И откуда она вообще здесь взялась?.. Во имя Люцифера! Я хотел арестовать Зигмунда Музыканта, а мне приказали снять с него цепи! Мне приказали арестовать Джентли Рыжего, а он как сквозь землю провалился! Девица Эсперанца, приговорённая к смерти, говорит мне, что она бессмертная. За последний час не осталось такой глупости, которой я не стал бы свидетелем! Поистине, неисповедимы пути дьявола в голове дураков!
Хангер плюнул, помянул чёрта не лучшим словом и покинул подземелье, воздевая руки к потолку. Зигмунд последовал за ним, едва удерживая невежливый и непристойный смех, а Ламберт Лисица поплёлся к своим комнатам, побыть в покое и воскурить табачный фимиам на алтаре эриний.

На другую же ночь господин Правитель вынес приговоры всем виновным. Зигмунда Музыканта за нарушение пункта двенадцатого Кодекса приговорили к смерти. Но ввиду того, что он раскаялся в своём преступлении и спас от опасности разоблачения всё тёмное Сообщество, смертную казнь заменили большим штрафом; кроме того, Зигмунд и Долорес высылались в Британию, под власть главы тамошних неумерших, мистера Найджела Найта, который милостиво согласился взять их на поруки и предоставлял им своё покровительство. Письмо с его милостивым согласием пришло в ответ на прошение Джентли, который хотел застраховаться от изгнания.
Джентли Рыжий был приговорён к штрафам, которые уже выплатил, и к ссылке в Британию, где он уже жил, согласно всё тому же милостивому письму мистера Найта.

Джентли читал в отведённой ему комнате, когда раздался стук, а затем дверь отворилась. Увидев вошедшего Лисицу, Джентли подпрыгнул, выронил книгу и отскочил к стене.
- Я буду защищаться, - сказал он. – Я позову на помощь!
- Зачем? – ответил Ламберт. – Я пришёл принести свои извинения… за нападение.
Джентли поклонился.
- Ещё у меня есть одна просьба, - продолжал Ламберт. – Не мог бы ты передать мадмуазель Жюльетте привет от меня?
- С удовольствием, - ответил Джентли, вновь кланяясь. – Но, может быть, передать ей ещё что-нибудь, помимо привета? К примеру, драгоценное кольцо или золотое ожерелье?
- Я не смею: ведь она не шлюха и не наёмный слуга, - заметил Ламберт. – Но можешь сказать ей, что её кровь прекраснейшая в мире, и дороже всех рубинов и золота в земле.
- Ну нет, такую вольность я не стану передавать даме, - ответил Джентли.
Ламберт Лисица поклонился и вышел.

Слуга Лисицы уехал в город заказывать места на корабле.
Пока не настала ночь отплытия, сосланные в Британию неумершие продолжали жить в замке Чёрный Брод, под надзором господина Ламберта Лисицы. Господин же Правитель и гофмейстер Хангер также удостоили замок своим пребыванием, по любезному приглашению хозяина.
Как ссыльные, так и судьи, они весьма весело проводили время за книгами, песнями, вечеринками и травлей зверя.

  Трава себя питала солнца светом,
  Пока не стала кролику обедом,
  Был кролик съеден хитрою лисой,
  Лису убил охотник удалой.
  Охотник, возвращаясь из трактира,
  Попался в лапы жадного вампира.
  Вампир подумал, солнцем изжигаем:
  «Кто жрёт, однажды будет пожираем».
Зигмунд отложил гитару, которая напоследок ещё испустила слабый стон.
- Песенка эта живописует Золотую заповедь, - сказал Джентли, - о том, что нужно поступать с другими так, как вы хотели бы, чтобы поступили с вами; и прочие тому же подобные правила взаимоотносительности. Но я с этим не согласен.
- Эта заповедь противна и моей натуре, - сказал гофмейстер Хангер, - но мы ведь с вами не божеские существа. Песенка звучит довольно убедительно.
- Совсем не убедительно, - сказал Джентли. – Мораль её: тот, кто ест, сам станет пищей. Это не так. Ежели живое существо не ест и умрёт от голода, черви всё же пожрут его. Да и не одни живые твари убивают. Убивает и море, и ветер, и огонь, а ведь они бессмертны.
- А я думаю, - сказал Зигмунд, гладя пальцами гитарные струны, - что мир подобен картине. Художник, рисующий её, наделён и добрыми и злыми чертами. Если он задумал чёрный штрих, непременно случится злодеяние или горе, что бы ты ни делал. Если некто должен послужить киноварью, ему придётся проливать кровь, даже если он отрежет себе руки; а тот, кто избран ляпис-лазурью, соверши он хоть семижды семьдесят семь грехов, будет беатифицирован и станет святым.
- Да и я говорю о том же, - подхватил Джентли Рыжий. – У всякой твари есть предписанная ей судьба. Мы знаем, что есть люди, которым на роду написано стать королями. Но бывает и так, что смертному суждено стать, скажем, супругой или спутником короля. Кто из них двоих воздвиг трон и водрузил корону: король или эта его тень? Приведу в пример королеву Алиенору. Она была женою французского монарха, но потом они развелись из-за любовной холодности. Заметьте, бедный французский сюзерен осмелился отступить от символа веры, лишь бы только избавиться от осатаневшей ему жены. И кажется, Алиеноре не суждено носить корону, но это не так. Она выходит замуж за одного молодого человека по имени Генри (который, кстати, был её младше на десяток лет). Что происходит с Генри после этой женитьбы? разумеется, он становится королём. Но его ли в этом заслуга?
- В этом заслуга их судеб, - сказал Зигмунд, - они нашли друг друга.
- А погибшего неумершего тоже пожирают черви? ведь другие насекомые нас не трогают, - спросила Лоретта.
- И хорошо делают, ибо наша кровь растлит их изнутри, - сказал Джентли. – Нет, черви не едят нас, но и мёртвого тела ведь не остаётся. Мы довольно скоро обращаемся в прах. Говорят, что если наш пепел попадёт на землю, она зарастёт ядовитыми травами, аконитом и мандрагорами. Хотя, по моему смиренному мнению, растения эти и без нашего пособия прекрасно плодятся.
- Дурное семя быстро всходит, грехи и мухи обильно роятся, - произнёс Хангер. – И, кстати, о мухах: у нашего хозяина, господина Ламберта, я видел на столе весьма редкое издание «Писем» ван Левенхука и его «Опера омниа», копии записок Нидхема, Сваммердама, и другие ещё учёные трактаты, заглавие которых я не узнал, так как почёл неприличным рыться на чужом столе. Премудрый господин Лисица всегда питал любопытство к разного рода странностям, но неужто же он заинтересовался насекомыми?
- И насекомыми, и ещё более мелкими тварями, которых глаз не видит, - сказал со смехом Джентли. – Он начитался «Микрографии» мессера Хука, приобрёл себе оккиолино, иначе именуемый микроскоп, то есть этакую трубу с выпуклыми стёклами, и смотрит в неё на этих крохотных чудовищ. Он мне показывал как-то раз, когда я… в общем, ещё до твоего приезда, гофмейстер, – какие штуки вытворяют маленькие бестии. Клянусь всеми звёздами ночи, такое не привидится и в самом фантастическом сне.
- И что же они творят?
- О, даже сомневаюсь, по чести, можно ли упоминать такое при дамах. У одних, тех, что побольше и похожи на эльфовские деревья, на боку отрастает их ребёнок, который, когда созреет, отваливается и уплывает. Те, что помельче, делятся напополам; а внутри у них не органы, а палочки и пузыри. Кровь у них совсем прозрачная, точно вода. В общем, чудные создания. Многие из них умирали, и Ламберт сказал, что они не могут жить без солнечного света. Но некоторые хорошо переносили темноту.
- Судя по этому рассказу, господин Ламберт изучает нравы языческих богов. Помнится, они тоже вынашивали своих детей в неподобающих местах: в ноге или в голове, и делились надвое, как гермафродит, а кровь их наверняка не обыкновенного цвета. Когда Венера себе изранила ногу, из капель её крови выросли розы, а розы бывают и розовые, и белые.
- Остроумное замечание, но я бы провёл иную аналогию, - сказал Джентли. – Мы для них боги, и вероятно, что дьявол, Бог и ангелы наблюдают за нашим копошеньем так же, как мы – за этими маленькими существами. Среди этих тварей тоже имеются такие, которым вредно солнце. Ламберт оставлял их в комнате, куда днём попадают солнечные лучи, и эти существа погибали к вечеру. Как знать, говорит он, изучив повадки маленьких зверушек, мы могли бы узнать, в чём всё-таки смысл появления на земле неумерших. Не для того же мы народились, чтобы по прошествии множества столетий нас побросали в огненное озеро и стёрли всякую память о нас. Это было бы глупо, а Создатель отнюдь не дурак.
- Вы хотите сказать, Джентли, что Создатель хотел бы, чтобы мы творили зло? – спросила Лоретта. – Но зачем тогда Он наделил нас совестью?
- Совесть, Долорес, самый сладострастный орган человека. Он дан смертным с тем, чтобы они могли грешить, а потом раскаиваться в своих грехах, и ощущать при этом невыразимо пламенное, сладостное чувство, сродни электрическому току любви, но во много раз чище, тоньше и нежнее. У нас этот орган со временем отмирает. Подождите немного.
Судя по виду Лоретты, она не была согласна, но промолчала.
- Тёмная тварь не способна раскаиваться, - добавил Джентли, - она слишком хорошо знает себя, и знает своё окружение, и ей известны русла всех рек и ручьёв истории, и моря, куда они стремятся из века в век, а опыт наделяет её предвидением. Если она и совершает зло или ошибки, то лишь из порочности природы своей либо по вине судьбы. Как же, Долорес, ей оправдать себя? Да и перед кем? У тёмных тварей нет Отца небесного, а рогатый наш батюшка балует нас и попустительствует.
- Кое-кого из наших ему не мешало бы поставить коленями на раскалённый адский горох, - сказал гофмейстер Хангер и взглянул на часы. – Нам пора. Ты поедешь с нами на охоту, Джей?
- Поезжайте, - ответил Джентли. – Я обещал господину Ламберту помочь в составлении писем. – Он засмеялся. – Ничего не поделаешь: слово дороже крови.
Намерение это никого не удивило. Обеспокоенный угрозой войны, Лисица корреспондировал так же усердно, как луна испускает лучи. Но слабое зрение мешало ему много работать с бумагами, и часто то один, то другой неумерший писали под его диктовку.
Зигмунд, Хангер и Лоретта встали, чтобы ехать охотиться, как задумали.

Джентли Рыжий шёл по замку. Шаги гулко отдавались под потолком. В коридорах было темно, как в ночной чаще: лишь изредка попадались тусклые оранжевые лампы.
  Я – охотник,
  Иду за дичью.
  Успеешь – прячься.
  Аой!
  Я – охотник,
  Сниму твой мех
  Для своей потехи.
Он проходил мимо зеркал, и в них мелькало его отражение. Золотые отблески ламп скользили по волосам.
  Я – охотник,
  Читаю землю,
  Рисую сталью.
  Аой!
  Я – охотник,
  Иду без опаски,
  Лес ко мне ласков.
Ни одного звука в замке – только стук его шагов. Джентли Рыжий улыбался.
  Я – охотник,
  Кончена травля,
  Трава хочет крови.
  Аой!
  Я – охотник,
  Свой нож заточу
  Об рёбра добычи.

Зигмунд, Хангер и Лоретта, несмотря на старания лесничих, долго не могли напасть на след оленя. Он был здесь – но словно растворился в ночи, и даже земля умалчивала направление его бегства.
Но наслаждение было не в поимке, а в скакании по лесу под луной, и запахе трав, и ночном холоде, и щекотке азарта, и самой жажде убийства животного. И когда они бессчётное количество раз представляли себе, как пуля вонзается в олений бок, они испытали восторг многократно больший, чем совершив это один-единственный раз.
Но наконец, когда их лошади уже шли вяло, и рассвет был близок, за деревьями мелькнула тонконогая тень. И Зигмунд крикнул, охваченный вожделением хищника:
- Вон он! Держи его!
Три вампира, улюлюкая, кинулись сквозь чащу, не щадя своей кожи и одежды. Ветки едва не разодрали их на части. Хангер выстрелил, и выстрелила Лоретта, а Зигмунд заехал сбоку. И на него выскочил напуганный зверь – дробь пробила бархатную шкуру, лошадь вздыбилась, и Зигмунд махал рукой с дымящимся оружием, звонко крича на весь лес:
- Я убил его! Чёрт же возьми, я убил его!

Джентли Рыжий толкнул дверь и вошёл в кабинет. Ламберт Лисица сидел за столом.
- Они все уехали, - сказал Джентли. – На охоту.
- Хорошее занятие.
- Они будут травить оленя, - сказал Джентли, повернув ключ в замке. – Не люблю я этих животных. Слишком уж нежные. Их убить, всё равно что цыплёнка зарезать.
- На кого же ты хотел бы охотиться? На волков?
- У нас в Англии волков нет, - ответил Джентли, - у нас охотятся на лисиц.
Сказав это, он подошёл к Ламберту.
  Кончена травля,
  Трава хочет крови.
  Аой!

Олень был ещё жив: он устремил на Зигмунда умоляющий взгляд, прекрасный нежный взгляд травоядной твари, что никогда не проливает кровь. Он упал на колени, не в силах встать, и смотрел на своего убийцу яркими тёмными глазами. Зигмунд остановился в двух шагах, дожидаясь, пока подъедут остальные охотники.
Хангер соскочил с коня, подошёл к раненому оленю, несколько мгновений любовался им. Затем достал нож и перерезал животному горло. Кровь хлынула на его руки. Хангер вытер нож о траву, обернулся к Зигмунду и произнёс:
- Прекрасный выстрел! Да ещё сквозь заросли!
- Он сам подставил мне уязвимое место, - вежливо отвечал Зигмунд. – Промахнуться было бы просто глупо.
- Дворовым господина Лисицы обеспечено хорошее жаркое, - заметила Лоретта.
Охота была кончена, и все ощутили усталость и желание вернуться поскорее домой, пока не взошло солнце. Зигмунд свистнул, привлекая лесников.
- Люди заберут труп, - сказал Хангер. – Едем.
Они вскоре достигли Чёрного Брода, оставили лошадей людям и вошли в замок. Небо уже совсем посветлело, его зеленоватый оттенок предвещал солнечный день. Слегка ущерблённая луна висела на западе, бледно-жёлтая и покрытая круглыми впадинами, похожая на кусок сыра.
- Хорошо! – сказал Хангер, протягивая руку на прощание.
Гофмейстер, зевая, скрылся в направлении своих комнат. Зигмунд проводил Лоретту в её спальню. Они были так утомлены, что решили сразу же лечь в гроб. Уже идя к себе, Зигмунд наткнулся на Джентли Рыжего, бредущего в свою комнату, с таким отрешённым видом, словно бы он всю ночь продирался через непроходимую лесную чащу и еле-еле отыскал дорогу. Джентли сказал:
- Как поохотились?

Под утро вампиры сидели в общей зале, перед камином, предаваясь досугу. Зигмунд наигрывал на гитаре, Лоретта вышивала. Гофмейстер Хангер склонился над очагом и клепал какую-то машину. Он ненавидел бумажную рутину и собственноручно изготовил несколько матриц для стандартных писем и приказов. Но самому прикладывать их к бумаге Хангеру было лень. Поэтому он пытался сконструировать устройство, которое могло бы совокупить бы матрицу и чистый лист при лёгком нажатии ручки.
Ламберт и Джентли играли в шахматы. Их игра была различна, как огонь и вода. Джентли блефовал, атаковал, тискал фигуры в клещи и гонял их по всей доске. Ламберт, напротив, хранил полную безмятежность и еле шевелил пальцами. Иногда он, плохо видя доску, ощупывал фигуры, чтобы убедиться, что они те, чем ему кажутся. Несмотря на это, всякий раз он ускользал из ловушек Джентли с ловкостью водяной капли. Господин Гедион читал. Никто не произносил ни слова. За исключением Зигмунда, напевавшего вполголоса.
  Матушка, луна сияет
  Так, что хочется смеяться.
  Матушка, оркестр играет,
  Можно мне пойти на танцы?
  Да-да-да, моя дочурка,
  Так прекрасна эта ночь.
  Об одном тебя прошу я:
  Будь благоразумна, дочь.
Раздалось страшное шипение: Хангер облил раскалённое, только что спаянное железо водой. Джентли выронил пешку («павлина», как он называл её на старинный манер) и выругался. Рука Зигмунда застыла на струнах, господин Гедион поднял глаза, Лоретта укололась иглой, и лишь Ламберт Лисица остался спокоен. Он смотрел на доску, не отрываясь, как будто на чёрных и жёлтых квадратах решались судьбы королевства.
  Матушка, темнеет небо,
  И красивый господин
  Предложил вина отведать.
  Матушка, пойти ли с ним?
  Да-да-да, моя дочурка,
  Что за чудо эта ночь.
  Об одном тебя прошу я:
  Будь благопристойна, дочь.
Джентли Рыжий проиграл партию и с досадой захлопнул шахматную коробку. «Если б ты не убил мою королеву!» - «Но ведь убил же» - ответил Ламберт, зажигая трубку.
«Ничего, я ещё отыграюсь» - сказал Джентли с угрозой. Лоретта и Хангер обменялись весёлыми взглядами. Все знали, какого рода письма эти двое столь прилежно пишут по утрам. Зигмунд, чтобы заглушить неловкость, взял аккорд погромче.
  Матушка, звезда упала,
  Шелестят дубы листвой.
  Он прекрасен, словно ангел,
  Можно мне любить его?
  Да-да-да, моя дочурка,
  Просто сказка эта ночь.
  Об одном святых прошу я:
  Будь благословенна, дочь.

Всё-таки это случилось. Это случается с каждым, кто стал неумершим, – если только до того он не был безумцем. Она не говорила ни слова, вовремя стирала слёзы, даже смеялась. Но глаза – в глазах Лоретты больше не было солнечного света, они скорее стали похожи на жёлтые вежды совы.
Зигмунд помнил, как это происходило с ним самим. Первое убийство, совершённое нечаянно, словно в кошмаре или под влиянием колдовства. Непобедимая преступная жажда, сродни мукам запойного пьяницы. Страшное одиночество существа, лишённого даже молитвы. Потрясение, которое он испытал, однажды взглянув в зеркало на своё вечно юное лицо – и вдруг понял, что это правда, это навсегда. Но у Зигмунда была музыка – а у Лоретты всего только любовь.
Зигмунд зашёл в её комнату неожиданно, без стука, и застал её в слезах. И Лоретта закричала вначале, и назвала его самыми ужасными словами. Потом она вцепилась в его рукав, как тогда, в первую ночь. Лоретта плакала, вытираясь рубашкой Зигмунда.
- Хочешь, я буду сам брать их кровь, а тебе отдавать свою?
Так матери кормят младенцев. Но дети не знают, сколько животных стали мёртвым мясом ради их пропитания.
Слова Зигмунда так поразили Лоретту, что она расхохоталась.
Потерпи. Скоро твоё сердце омертвеет. В озере огня должны плавать железные рыбы. Озеро огня сжигает всё живое.
Скоро мы уедем, и лондонский туман опьянит твоё сердце так, что оно упадёт без чувств.

  Я – охотник,
  Сниму твой мех
  Для своей потехи.
  Аой!
Корабль в Британию отплывал через две ночи. Джентли Рыжий стоял на коленях перед саквояжем, погружая в него одежду, когда появился Ламберт. Он посмотрел на чемодан, на кучу тряпья и поднял на Джентли взгляд, полный отчаяния, – а Джентли наслаждался каждым глотком этого взгляда, как кровью. Лисья травля кончена – время содрать с добычи шкуру.
- Ты уезжаешь? – сказал Ламберт в растерянности (лисица загнана).
- А почему я должен оставаться? – ответил Джентли (охотник стреляет).
Ламберт не нашёлся, что возразить (лисица падает мёртвой).
- Ничего, - сказал ему Джентли (охотник спешивается). – Всё это к лучшему (достаёт нож). Страдания ограняют ум, как резец – камень (сдирает шкуру с лисицы). Благодаря мне ты напишешь свои прекраснейшие письма! (Приторачивает лисью шкуру к луке седла).
Лисица поклонился, повернулся и вышел. (Мех просто прекрасный! Как играет на солнце!)

Моя любовь дикая,
Как волчья стая,
Не проси о милости,
Её остановит лишь выстрел.
Моя любовь убийца,
Раздирает моё сердце,
Она кричит, как заяц,
Схваченный лисицей.
Моя любовь как трава,
Не может сказать ни слова…