Жалостливая история

Суток мне объявляли достаточно, но сидел я редко. В самом начале службы, столкнувшись с «бухгалтерией» арестов, я малость растерялся. При мне, старшим товарищам навешивали такие срока, что в пору было купола накалывать! У некоторых офицеров на этой теме крышетек абсолютно не ремонтировался, создавая серьезные проблемы вышестоящему командованию. Понятно, что «меченый сек» обещал лобызать любого боровшегося с собственным личным составом. Но, на деле, звездочки у поверивших в «гласность» офицеров, летели с погон с легкостью чрезвычайной. Накопит, какой ни будь молодой замполит инфу залетную и скинет отчетец в политуправление округа. Сидит дурында и ждет когда его благодарить начнут и карьеру свою представляет в исключительно конфетном стиле. Мол, отметят отцы лампасные борца с дедовщиной, неуставщиной, пьянством, рукоприкладством и прочим бл…м (не медалью конечно, но уж точно продвижением по службе). А через краткое время приезжает комиссия строгая и начинает работать исключительно иппатьевским методом. Идиоту – выговор, командиру части (за сокрытие) – лишенка, ротному – минус звездочка и перевод в зампотехи. Был у нас в батальоне старлей Петров. Ненавидел замполитов он люто (имел на то причины). Уехав в Афган капитаном, вернулся с медалью, но старшим лейтенантом.  Почему? А, его замполит решил гласности придать традиции, практикуемые в полевых условиях военными водителями. Покувыркался Петров в зампотехах, вновь стал ротным и решил подзаработать. Собрали в «аккорд» дембеля «131-й» и загнал он его заезжему жителю причерноморья.  И… опять вернулся на мазутную должность (и все через веру замполитов в печатное слово). На втором году моей службы он вновь был капитаном, рулил «камазистами» и целенаправленно спаивал своего заместителя по политической части.  Так вот он, на моей памяти ни одного солдата на «губу» не отправил! Впрочем, после его воспитательной методы некоторые «залетчики» напрочь утрачивали интерес к неуставным взаимоотношениям (тут я, конечно, чуть погорячился, но…). Больше всего «суток» получали сантехники, электрики и кочегары. Зампотыл Адылбаев вешал батальонной «элите» срока каждый день. Иногда, пытаясь довести начатое до логического конца, он отправлял их собирать вещи, малевал «записку об аресте», но… в части пропадала вода, заканчивалось электричество, и начинались проблемы с отоплением. «Кильда», а именно под таким именем он проходил в батальонной истории, рвал заготовленные бумаги, пинал «элиту» в тощие зады и требовал спасать положение. Он стоял над люком коллектора и орал сидящему на трубах Вовке:
- Дюдарь! Ан-нан сыге, ти сделяля?! Шишин аме, кыгда у бо, билят, э-э-э ыш-щак?!
Вовка, конечно, мог сказать, что вода будет ни как не раньше 13.00. (после этого времени у нас на «губу» не возили), но Кильда и так это  срок знал. И вот – один орет, другой мерно долбит в темноте железякой по вентилям, изображая напряженный труд. В назначенное время, приятели открывали «задвижку» и в батальоне появлялась вода. Игра такая. Примерно так же все происходило с электричеством и горячей водой. Со мной офицерам было, на первый взгляд, проще – перекрывать мне было нечего. Но была одна проблема – я «губы», как и всей остальной армии не боялся. По малости годов и устойчивости психики, я играл в армию. Получал удовольствие от происходящего вокруг и участия в этом бедламе, и был на хорошем счету у старшины.  К изуверству над подчиненными склонности не имел. К «сукам» получающим удовольствие, от унижения «себе подобных», - относился с брезгливостью. Если уж кому и прилетало от меня, стучать они избегали. Но…
Пошла, понимаешь, «черная полоса». Я «вломил» солдату за отказ выполнить приказ. Он только, что прибыл переводом из другой части и попытался «показать себя». Если Господь отбирает ум, то время для этого он выбирает с юмором. Было время утренней уборки перед батальонным построением и все произошло на глазах у комбата. Спас НШ, пояснив «папе», что «пострадавший» равный мне призывом и случай к «дедовщине» отношения не имеет. Комбату геморрой с неясными перспективами был не нужен, и он ограничился объявлением участникам шоу, наряда за «нарушение формы одежды». Заступив дежурным, ровно через сутки я сцепился с собственным замполитом. Спорт зашел о полномочиях. Проще сказать, я не давал ему вывести роту в парк, пока она не сдаст мне весь шанцевый инструмент по описи. Мы стояли у дверей канцелярии и «ревели» песнь русскому языку. Рота обалдело впала в ступор, особенно после появления старшины, взявшего мою сторону.  Ротный старшину уважал и посоветовал лейтенанту читать устав (особенно раздел о подчиненности наряда). «Звонки» сыпались, но я их упорно игнорировал. Апофеозом залета стала коллективная пьянка, начавшаяся весьма безобидно. К часу ночи вернулись из командировки несколько моих дружбанов и…
Если уж «залетать», то до «дондышка»! Мы попали под замполита батальона, который славился любовью к «ночному поиску». Он по-тихому проникал в часть и заглядывал в окна…
Однажды, достав наряды в казармах, озадачив паркового дежурного, посчитав головы на свинарнике, оказался он у кочегарки. Армейские кочегары незаслуженно обойдены вниманием авторов, пишущих на военную тему. А это ведь культурный слой, гумус так сказать, подлинный андеграунд.  Два челкаша южной национальности, уверенные в том, что «сибирка не торкает», под влиянием русских напарников плотно подсели на «спиртосодержащие». В «х/б» с оторванными рукавами, в галифе от сталинского «ч/ш» (это форма, в которой наши деды по Красной площади ходили), в обрезанных валенках на «босу ногу» «квартет» ужинал водку в «кандее». Заунывный вой восточной песни сопровождал начинавшийся бой братьев славян. Мозг у кочегара есть. И перед тем как сесть за стол они решили принять меры предосторожности. Взяли кусок «швеллера» и расклинили входную дверь. Но так как алкоголь «сушит» биологические ткани, то и мозг кочегара – маленький. И вместо того, чтобы воткнуть железо в пол и сунуть торец под дверную ручку, они расперли верхний край двери «от котла»…
Замполит носил модную по тем времена кличку – «Берия». Он долбил в запертую створку, нажимал кнопку звонка, орал команды – ночь молчала. Может хлопцы и слышали хай, но открывать не торопились (ночь на дворе, свои – дома сидят). Изобразив таран, могучее тело майора врезалось в потертый дерматин…
О чудо! Появилась щель! Имея академию за плечами, Берия понимал, что дверь подперта. Сунув ногу в щель (пытаясь нашарить препятствие) он продолжал налегать на створ…
Открыв глаза, я увидел над собой белое лицо дневального:
- Какого…!!!
- Товарищ сер…
Дикий вопль, переходящий в вой, вновь прорезал ночную тьму. Первой мыслью было, что «свинари» нажравшись, решили заколоть кабанчика и никак добить его не могут. Казарма начала поднимать голову…
На плацу собралась довольно внушительная толпа. Бойцы сбивались в кучу и поглядывали на дежурного по части. Никто не спешил познать непонятное.
- Ну-ка, воин… звякни в парк. Спроси -  чего там происходит…
Парк ответил практически сразу  - дежурный вынырнул из тьмы.
- А Берия… вроде к свинарям ходил…
Майора нашли быстро. Он сидел, обнявши раздроблению ногу, и устало выл на парковый фонарь. Рядом сидел «кавказец» свинарей и выл за компанию. Плохо различимые в темноте кочегары стояли над майором и в четыре рыла изображали сочувствие…
Дали мне трое суток. Могли бы, и пять дать, но за «нарушение формы одежды» – пять перебор. Папа идиотом не был и батальонную статистику коллективной пьянкой портить отказывался. Через три дня, старшина приехавший вернуть меня в казарменный быт узнал, что мне добавили еще «пару». Приехавший следующим, замполит роты, выслушал от «губарей» все, что они думают о военных водителях, и получил совет вернуться к разговору еще через пару суток…
- Ты сначала лейтенант «звякни». Твоему сидельцу здесь, похоже, нравится (ржал караул).
Сидеть мне не нравилось, но и особых терзаний я не испытывал. Кормили сносно, курсанты заступали всего один раз, а однажды несказанно повезло - в промзону возил знакомый по предыдущему разу выводной (сидели вместе). Если у тебя в карауле есть корешок – тебе лафа. Однажды меня повезли на «губу» к летунам (страшные рассказы ходили про нее). Повезли с «гарантией» - две банки автомобильной краски и пару коробок «сухпаев». Как раз менялся караул. Первый взвод аэродромной охраны менялся со вторым.
- Братан! Какого… к нам!
- О! Саня! Сажают меня…
Сопровождавший офицер поскучнел лицом, глянул на «дефицит» оттянувший руки и молча ткнул меня в сторону машины. В таких условиях, оставить «залетчика» на ведомственной «губе», все одно, что отправить в санаторий, да еще и доплатить за это…
Утром седьмых суток, я вдруг понял, что оставаться в камере ни как нельзя! Забирать меня будут к обеду, а за это время я вполне успею «хапнуть» срок. Караул был «вэвэшный» и от них я подлян не ожидал. Они, недавно вернувшись с Карабаха, больше интересовались закавказскими парнями, да и знал я пару ребят. А вот «начгубу» я явно нравился. Без дураков. Но такой уж у него был характер, что мог из лучших побуждений продолжить знакомство. У него писарь на дембель собирался и присматривал себе замену. Знатный был писарчук, журналы рвал как туалетную бумагу.
- Думаешь, что больше 21-х суток не высидишь? Мол, в баню должны свозить?
- Ну…
- А я тебя в баню с подследственными отправлю и – на новый круг!
В писари я не хотел, журналы рвать не умел.
- Товарищ капитан! – Начкар лениво  обернулся.
- Чего тебе, сержант?
- Такое дело…
Я честно выложил свои соображения по поводу возможных перспектив.
- Варианты?
- Есть, варианты! Отправляйте в промзону. Мой старшина все одно раньше 13.00 не появится, а до 16.00. себе дело найдет (у него дом рядом).
Капитан начал ржать.
- Первый раз вижу чудака, что с «губы» домой не собирается! Прости парень – не моя власть, срок твой выходит.
Но, видимо «черная полоса» заканчивалась. К разводу нарисовался замначальника гарнизона и начкар не преминул упомянуть о казусе. Подпол мрачно оценил мою строевую выправку…
- Значит – третий срок? Направление мысли правильное… Капитан, пойдем на встречу сержантскому составу. Отправляй! И не забудь посмотреть на рожу того, кто за ним приедет!
Замполит мой был, в общем-то – нормальный парень. Охренев от услышанного, он молчал всю дорогу до части. В батальон мы попали уже вечером и, первым слушателем занятной истории стал дежурный офицер. Дождавшись, пока я вышел из бани, офицеры, угостив «сидельца» приличной сигаретой, изрекли:
- Парень, ты начинаешь ставить в тупик своих командиров. Это чревато, либо дисбатом, либо военным училищем…
Окончание истории было жалостливым. Мы молча сидели с Берией в курилке и тянули сигары (время на курево было тяжелое, и сигареты в военторге отсутствовали). Время от времени замполит тяжко вздыхал и кратко матерился. Майор, на что уж опытный и тертый гарнизонами мужик, а допустил большую оплошность. Он доложил о случившемся «залете» в политуправление округа. Дело в том, что отличного сержанта, комсорга роты, делегата всего и заседателя военного трибунала в частности, представили к знаку ЦК ВЛКСМ. Наградные ушли в Москву и тут такое..!
- А ты б, наверное, допил, и спать лег?
- Так мы уже и допили. Я как раз хлопцев «отбивал»…
- А мне выговор «с занесением»… едва погоны сохранил.
- А чего так строго-то?
- Дурак ты сержант! Это ж - ЦК!
Откровенно сказать, знака было жалко. Жалко было и майора – каждые полгода, сваливались его седую голову малолетние «оторвы». Одного не понимал он, и не понимала  вся советская армия – бойцу не должно быть скучно. Это ведь не зона где можно просто сидеть, это армия!