При прочих равых условиях Глава 2 Sans contrefaсon

Глава 2 Sans contrefaсon

Puisqu'il faut choisir
A mots doux je peux le dire
Sans contrefaсon
Je suis un garсon
Et pour un empire
Je ne veux me devetir
Puisque sans contrefacon
Je suis un garcon

®Mylene Farmer Sans contrefa;on

Раз мне надо выбирать
Тихо вам могу сказать
Без увёрток и вранья
Мальчик я, да мальчик я
За весь мир, за все дары
Не сниму свои штаны
Без увёрток и вранья
Мальчик, да мальчик я

©Катрин Деграсс, "Без обмана" (перевод)


В общежитии я занимала одинарный ("холостой") бокс, а Дженни с Лиззи уже давно переселились в двойной — так называемый коттедж. У них было довольно много удобств: ванна с паровой баней, комбинированная стиральная машина (я ей пользуюсь, чтобы не ходить в общественную стиралку, которая, как и все помещения, где собираются во внеучебное время студенты, моментально превращается в клуб знакомств), собственный балкон, а, главное, — кухню! Самое смешное, что ни Джинни, ни Лиззи не умеют готовить, так что на их кухне хозяйничаю я, ухитряясь наготовить на нас троих. Ну не питаться же в фастфудах! Это дерьмо из планктона, водорослей, гидропонного риса и прочих хай-тек продуктов есть может только очень голодный человек. Тем не менее, большинство студентов питаются именно фастфудом. Им, видно, не повезло с воспитателями — моя куратор родом из-под ледника, она не только сама прекрасно готовила, но и нас, пятерых тачи научила. Впрочем, она учила нас многому из того, чего не учили других.
Она говорила о Холоде. Именно так, с большой буквы. Она рассказывала нам, что у Ледяной стены по-другому воспринимаешь мир. Мир, а особенно — жизнь человека становятся хрупкими, как промерзшие насквозь ветки деревьев, как вымороженные пальцы (на ее левой руке не хватало трех пальцев; два ампутировали, третий она сама отломала, затерявшись в пурге и едва не замерзнув).
И она же говорила о том, что в мире есть Кто-то, для кого жизнь человека — безценна. Тот, кто ведет через пургу, говорила она. О нем говорят полулюди, о нем шепотом рассказывают друг другу северяне. Когда все вокруг совсем — совсем плохо, когда разум не находит больше никакой надежды — говорила моя наставница — приходит Он, и выводит тебя обратно. К людям, к жизни.
Она учила нас бороться, не сдаваться, надеяться до последнего. И я долго не понимала, зачем мне все это в уютном, теплом Гарше. Но слушала и запоминала.
А еще — она пекла нам блинчики! В конце февраля — начале марта мы выходили на окраину Гарша, где росли клены. Мы наносили на их стволах глубокие борозды. Через какое-то время борозда становилась коричневой. Магистр Мартен, брала пальцем коричневый сок и проводила каждой из нас по губам. Это была первая наша сладость после Дня Феминизма, и она всегда казалась такой... необыкновенной!
Мы собирали патоку, а, через несколько месяцев, в обычный, на первый взгляд, день, Магистр Мартен вечером (это всегда было именно вечером) звала нас к себе в коттедж.
Летнее солнце играло золотыми пятнами по стенам; пахло медом, патокой, пшеницей и чем-то таким, что мы не могли понять тогда. Но я сразу подумала, что именно так должно пахнуть в Форпосте — последнем поселении людей у стены ледника.
Лепешки Магистра Мартен казались чем-то не от мира сего, они были сладостью, воплощенным наслаждением. Они словно таяли во рту, превращаясь в чистое удовольствие.
"Стася, ты слишком много думаешь, и слишком много вспоминаешь..." — думала я, принимая душ. Душ, кстати — одна из немногих вещей, которые мне не нравились в Гарше. У тебя есть 720 секунд на то, чтобы вымыться; следующий душ будет доступен через 720 минут...
То ли дело ванна — здесь режима никакого нет, только наполнение — валяйся хоть целые сутки, освежая себя гидромассажем... Но холостякам ванны не полагалось, только парам (угадайте, чем еще я пользовалась в гостях у моих подружек?)
Приняв душ, я завалилась на койку и включила ай-ти. Проигнорировав напоминалку, которая сразу же пустилась напоминать мне все, что мне предстоит, от очередной сдачи яйцеклетки до защиты диплома, я глянула новости — сначала университетские, затем — городской канал.
Ох ты... Передо мной появилось лицо мужчины. Очень красивое — правильные, сильные черты, прямой нос, твердая линия губ, высокий лоб и волевой подбородок — все говорило о силе, а большие, синие глаза показались мне печальными. Я "поплыла" — так я называю странное чувство, когда все внутри становится ватным и тебе кажется, что ты летишь. Тот, кто исправлял код этого сэмэ, был, наверное, гением.
Не сразу я поняла, какой текст сопровождал это видение, а когда поняла — мне неожиданно стало холодно. "Составлен фоторобот подозреваемого... шесть изнасилований за два месяца... последнее случилось вчера, в городском парке. Изнасилована тачи Герда Грамм, лаборант биотехнологического комплекса "Гарш-2". Жертва вновь не запомнила нападавшего, фоторобот составлен со слов очевидца, который, вероятно, спугнул насильника.
Этот фоторобот точь-в-точь похож на фоторобот беглого солдата из Форта Шарлотты."
На этом месте я рассмеялась. Они там на каналах совсем с ума посходили? Мужчина походил на солдата примерно так же, как скальпель нейрохирурга на винтовку гаусса. Я могла поклясться, что передо мной был сэмэ. Пусть и сумасшедший, но сэмэ. Солдаты — полулюди, их коэффициент достаточен лишь для того, чтобы убивать. Правда, солдаты действительно могут пойти на изнасилование — в ходе чистки их генома половая функция не убирается, а, наоборот, активизируется, поскольку тестостерон и эстроген влияют на агрессивность. О том, что творится в казармах, ходят страшные истории. Но беглый солдат так далеко в глубине страны — нонсенс! И потом — я же пренатальный терапевт, что я, солдата от сэмэ не отличу?
Но, как говорил Почтенный Магистр Грегори, полулегендарный покровитель медицины, все лгут, а на каналах — и подавно. Диктор предостерегал, что насильник не удовлетворил желания и может быть опасен, но я уже не слушала. Вместо этого я заказала себе перекусить и один билет на сегодняшний экстази-дансинг.
Конечно, это развлечение не очень высокого пошиба. Мягко говоря. Такие тачи, как я, не ходят на подобные мероприятия, где в полутьме тусуются закинувшиеся легализой хулиганистые сэмэ, слащаво-жеманные укэ и найболее непутевые тачи и неко. Но полутьма и полуэкстаз партнера — именно то, что мне нужно.
Еще одно преимущество тачи состоит в ее относительно вольном стиле одежды. Сэмэ, неко и даже укэ имеют свой негласный дресс-код, а вот тачи может одеваться почти как хочет — ну разве что под неко косить у нас не принято. Фигура Тачи почти что как у укэ, разве что небольшая грудь и большее изящество черт лица выдает нас. Но все можно исправить — грудь перебинтовать, в узкие джинсы сунуть скрученный в узел платок — и вуаля, тачи превращается в укэ.
Я знаю, что это просто ужасно, но это как наркотик, и даже сильнее, чем наркотик. Сильнее, чем секс — я встречалась когда-то с неко и знаю, что такое секс. Но тут — от простого прикосновения земля буквально уходит из-под ног...
Это игра, запретная, неприличная игра, и она никогда не перерастет во что-то большее. Но и не прекратится никогда. Я просто не могу от этого отказаться.
А что до насильника — я его не боялась. Потому что у меня есть чем защититься — я постоянно ношу с собой списанный хирургический лазерный скальпель, который сама довела до ума. В случае чего им можно нанести серьезную рану, можно даже убить (правда, убивать я никого не планировала). Мне даже было интересно посмотреть на этого человека. Конечно, это ужасная психическая патология, но почему-то это казалось мне таким... загадочным, необычным, волнующим!
Принесли заказаную мной еду — порцию роллов и салат, не Бог весть что, конечно, но есть можно, и на том спасибо. Всяко лучше, чем гамбургеры с соевым мясом. Быстро расправившись с едой, я сбросила халат на кровать и принялась рассматривать себя в зеркало. Не знаю, почему, но мне представилось, что дверь моего бокса открывается, и за моей спиной появляется он — высокий, беловолосый, коротко стриженый сэмэ в плаще. Его горячее дыхание касается моей обнаженной шеи, его сильные руки ложатся на мою маленькую грудь, он прижимает меня к себе, и...
Я покраснела до корней волос. Какой позор! Хорошо, что мыслей пока не читают. Схватив бинт, я стала поспешно затягивать свою грудь, словно она была виновата в том, какие мысли посещают ее хозяйку. Это, кстати, было не очень-то приятно — соски терлись о бинт, особенно во время танца, грудь ныла, причем ныла несколько дней после этого.
Зачем все это? Что я ищу на этих танцполах? Я никогда не смогу удовлетворить сжигающую меня страсть. И не потому, что я чего-то боюсь, хотя я знаю, как проходит акт у сэмэ и уке, и знаю, что буду мгновенно раскрыта, если дело дойдет до того, что я так часто и с долей зависти наблюдаю в укромных местах клуба. Но дело даже не в этом, а в том, что я сама не смогу переступить рубеж. Это не трусость, это... не знаю, как и назвать, воспитание, наверное.
Я ненавижу терапевта, которому в руки попалась яйцеклетка моей матери. Изменить пол трудно, но возможно, а этот халтурщик поленился исследовать посторонние цепочки. Я могла быть уке, я даже сэмэ могла быть — а теперь привет, я — тачи, и могу только облизываться.
Я натянула узкие джинсы, затолкала в них платок, надела кожаный жилет на шнуровке, обула коричневые ботинки... нет, без обмана, я сейчас очень походила на парня. На одну руку — коммунитерминал, на другую — скальпель, идентификационную карту в один карман, мегареаниматор — в другой — и вот я готова выйти из дому.
Хотя вряд ли этот бокс назовешь домом. Сама я всегда жила именно в таких боксах, но я помню рассказы Магистра Мартен о домах у ледника. О просторных помещениях из кирпича, где горел очаг, отапливающий, освещающий и готовящий еду, где пахло дымом и вкусной снедью, где жили люди и куда хотелось вернуться каждый вечер...
Почему мне не хочется возвращаться в мой бокс? Я не знаю. Но мне иногда так хочется убежать далеко-далеко, где нет стерилных стен и правильных линий Гарша...
И где никто, никакой закон не запрещает любить того, кто тебе нравится.