Уроки шведского или хлебные статьи пилигрима - про

вольт. Замена привода в таких условиях, вообще превращалась в ад потому, что всё на пупе, да на себе, и не мудрено, что после такой бани идёшь на кран, под морозец со сквознячком. Выдавали нам в то время, да и сейчас в комбинате такие ватно- марлевые лепестки, японцы в таких наверное предохраняются от воздушно- капельной инфекции, аллергической пыли, пыли строительного мусора. Ну что вы, Магнитка в них работает, вдыхая полной грудью ароматы коксохимического производства, домен, агломерационных фабрик и прочей дряни. Через час работы в таком лепестке и в тех условиях, он превращается в мокрую, грязную тряпку. Вскоре мы получили отдельную двух комнатную квартиру, радости моей не было предела, надо же у меня отдельная комната, я свободно мог приводить друзей, подруг, слушать музыку. Но это было не надолго, в девятнадцать лет, почти в двадцать, я был призван в армию, в пограничные войска, на Дальний восток, в Приморский край. Сначала в учебный погранотряд, на обучение оператором РЛС и воинской службы, потом после полугода направлен на запасной командный пункт под Уссурийском. Служба была спокойной и свободной в плане воинской дисциплины, спрашивается? Какого чёрта готовили как на войну? Отслужив, прилетаю в Магнитку, хожу, красуюсь в форме по родственникам, друзьям, знакомым, не узнаю Магнитку, друзей своих, подруг, знакомых, все какие то скучные, кислые, вялые - все слушают Андрея Макаревича, его группу -  «Машина времени»
Бывали дни, когда опустишь руки,
И не было ни музыки, ни сил
В такие дни я был с собой в разлуке
И никого помочь мне не просил,
И я хотел идти куда попало,
Закрыть свой дом, и не найти ключа,
Но верил я, не всё ещё пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча

Я и не предполагал, что слова этой песни, просто лягут в мою судьбу и что, идя вперёд, нужно уметь вовремя оглянуться или хотя бы остановиться. Из всех человеческих проявлений только ум и любовь, даются богом, остальное всё – мышцы, живот и болезни, человек наращивает сам. И как жаль, что Господь отвернулся от нас, и поворачивается к нам лишь для того, чтобы ухмыльнуться, глядя на наши деяния. Но даже и эту ухмылку мы принимаем как знак внимания к нам. Мир повернулся, и жаль, что не в лучшую сторону. Вчера был день рождения дочери, давно уже не живём вместе, не общаемся, наверное уже замужем, есть ребёнок. Просто комок к горлу подкатил, там в России, в Кыргызстане этот день как то спокойно для меня проходил, но здесь, в Швеции, что то нахлынуло, напомнило о себе лезвием памяти. Вот допустим немцу, с его арийской кровью и нордическим характером, такая ностальгия неведома, это лишь проявление странной русской души. Проглотить, прогнать этот комок, можно лишь только водкой. Посидеть, поплакаться в жилетку, за стаканом водки, такое под силу только нам. Вот уже прошло западное Рождество с их детскими хорами, с Санта Люсией, но я всё это посмотрел по телевизору, хотя  на меня было заказано место в церкви, на праздничный обед. В тот момент у меня как назло закончились продукты, и я боялся, что магазины скоро закроются до Нового года и я останусь без продуктов. Подошёл, постоял возле церкви с авоськами, так и пошёл восвояси ни с чем. Швеция – страна с Протестантской верой, мы воздаём молитву – во имя отца, сына, и святого духа, в православной вере, в протестантской церкви, Господь триедин и много других интересных особенностей. Так что многое узнать и посмотреть, мне не удалось, а тем более и развернуться с русским размахом, потому что размер пособия этого не позволяет. Как говорил Остап Бендер: - »Шура, мы лишние на этом празднике жизни.» Так что высшим проявлением ума является, жить по божественным законам, по постулатам библии. А из всех чувств, самым сильным является – любовь. Причём любовь не к братьям нашим меньшим, кошечкам да собачкам, хотя это тоже любовь, но уже другая, а именно любовь мужчины и женщины. И очень жаль, что во многих отношениях сейчас между мужчиной и женщиной, порнография стала настольной книгой. Ведь что такое порно? Это есть попытка достучаться, снизойти до любви женщины, иногда наоборот. И очень жаль, что всё больше людей рождается, видя только спину бога, а  может и вообще с уже атрофированной функцией, что - либо видеть. Уровень и законы современных отношений вывели такую непревзойдённую аксиому, как – чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей. И действительно помню мама мне говорила: - «ну, что ты бегаешь за ней? Тратишь своё время и деньги, сделал своё дело и отойди это не возбраняется. А Швеция вообще, страна северных амазонок, здесь, женщины говорят, выбирают мужчин, что за незатейливое внимание к женщине, за гусарское обаяние можно получить срок, поживём увидим. Ну на самом деле, разве может выбрать что то женщина на всю жизнь, на сегодня, завтра, максимум на после завтра. Да, выбор всегда за женщиной, но цементом отношений является, мужчина, его неосязаемая сердцевина, что связывает их надолго. И что самое печальное, что часто за некую сердцевину принимаются души негодяев, воров, убийц, без вольных трусов, якобы от них рождается здоровое и красивое потомство. Да рождается, со спиной бога в глазах. У нас на квартале, жил такой дядя Вася, когда его оставила тётя Катя, подруга мамина, его выбрали сразу  все одинокие женщины квартала, выбирали, выбирали, да так и не выбрали, видимо не было в нём той серединки. Да и сама природа и жизненные обстоятельства для русских женщин распорядились так, что отвергнув бога, праведность бытия, накопленные поколениями, сочетаться с сатаной, чтобы дать потомство и выжить. Так вот, придя с армии и вволю наотмечавшись, я начал посматривать да поглядывать на сестрёнку своего дружка, мне нравились её красивые, умные, большие коровьи глаза с поволокой, осиная талия, и простой, не торопливый, вдумчивый разговор. Но так как она училась на заочном отделении Московского технологического института швейного производства, и почти постоянно занималась, писала курсовые зачёты, ездила на сессии, свидания случались крайне редко, просто дружеский поход в кино, в театр и опять за уроки. Случались, конечно,  совместные праздники, дни рождения да разве всё вспомнишь. И вот, где то по окончании зимы, с армии пришёл мой друг, как оказалось вовсе не из армии, а с войны, из Афганистана, который очень изменился. Во первых, он часами мог рассказывать одно и то же, нервно переходя на афганский язык, что то крича и доказывая, во вторых, выпивая с ним чуть ли не ведро водки, он оставался трезвым, моё же состояние было в «дрова», образно выражаясь, и в третьих он стал жестоким, не обузданным до не управляемости. Придя на дискотеку, нечаянный чей то задев локтя, или небрежно брошенный взгляд, превращался в рукопашный котёл драки, а бил он с особой жестокостью, иногда мне приходилось силой оттаскивать его от уже лежащего паренька. Часто и самим крепко доставалось, приходили домой подраненные, отсыпались, зализывали раны, отдыхали после боёв. Он мне предложил устроится на работу к нему в цех водоснабжения, Магнитогорского калибровочного завода. Там я впервые получил понятия и знания о работе схем, технологического электрооборудования, в спокойной творческой обстановке, и пили тоже крепко, особенно после зарплаты, напоить бригадира – коммуниста, считалось делом чести и достоинством перед коллективом. Пили водку там же, в электромастерской, после работы, с продолжением у кого ни будь дома или на улице, так в этой бригаде я впервые услышал золотой эталон внешности электрика о том, что электрик должен иметь опрятный вид, чисто выбрит, и слегка пьян. Возле железно – дорожного переезда, не далеко от вокзала, стояли два одинаковых девятиэтажных кубика – общежития, которые полностью было населены работницами этого завода. Свободный вход туда был возможен только по предъявлению паспорта, до девяти часов и только родственникам. А зачем нам вход свободный, когда нам нужен был вход не свободный. С другого торца здания на втором этаже был балкон, и по мановению волшебной палочки мы оказывались там, дверь балкона не запиралась почти никогда и мы из жёсткого мира улиц попадали в гарем красоты, ароматов любви и обожания. Что сказать? Грешил я, грешен перед богом и people. Но видимо, я не совсем законченный тип, если подвергаю свою жизнь, поступки, сомнениям и уже в то время подумывал, размышлял, на что же я трачу свою молодость и силы? Может продолжить образование? Но в те времена в ВУЗах сплошь и рядом, что на дневном, что на вечернем отделениях началась полоса взяток.  Многие родители, даже преподаватели в ВУЗах не решались отдавать своих чад на обучение, чтобы не дай бог не опозорить своё доброе имя, а преподавателями были кандидаты, доктора наук, вот какое время было. Это потом взятка стала нормой обучения, знаешь ты предмет или не знаешь, учишься ли ты вообще? Поэтому эту затею пришлось оставить, так как не у меня, не у моих родителей просто не хватило бы средств. Вот поехать бы куда ни будь заработать? Это я хотел уже с тех времён, хотя бы на свадьбу, жениться и жить как все люди. В то время – время романтиков, по всей стране гремели новостями комсомольские стройотряды, молодёжь покоряла пространства Сибири, Дальнего востока, средней Азии. Ещё силён был дух первооткрывателей, дух коллективизма, когда трудности ещё сплачивали людей, а не разъединяли, строились города, предприятия, дороги, посёлки, игрались комсомольские свадьбы. Это сейчас от размахов крыльев той романтики, остались лишь строительства олимпийских объектов и газопроводов, а тогда люди смело строили своё будущее, об этом мечталось и мне. Пьянки, левые базары, разборки, а проще разговоры не о чём, стали мне надоедать. Я стал отходить от своего дружка, меньше с ним выпивать, стал лучше одеваться, он стал возмущаться, почему я не участвую в драках, почему не бью первым? Видимо в Афганистане он был так научен, чтобы остаться в живых надо бить и стрелять первым, война делает из людей нравственных уродов и калек по жизни, память и пролитая кровь на руках, остаётся на всю жизнь. И не важно дурные или умные приказы ты исполнял, или просто защищался. Дружок мой, быстро сменил меня на другого, но так как имидж надо поддерживать постоянно, нас всё равно боялись и уважали многие. Мать моего приятеля работала в администрации цеха, она быстро выхлопотала комнату этому другу, так как он был семейный и они вдвоём уже без меня начали фестивалить, наводить порядки. Иногда как шакалы набрасывались и на меня, я едва успевал от них отмахиваться, а иногда просто уносил ноги. Судьба не заставила меня долго ждать, как говорится, все хорошие мысли и новости приходят в туалете. Как -то раз, расположившись там с газетой «Комсомольская правда», я прочитал там объявление о том, что Архангельская мореходная школа рыбной промышленности производит набор на курсы по обучению на матросов первого класса, мотористов. Я написал письмо, и через два месяца получил ответ, приглашение на учёбу с первого сентября. Прав был пьяный прапорщик, на сборном пункте для приезжающих во Владивостоке, когда говорил нам дембелям, что приехав домой, и нахлебавшись гражданки, через год, два разлетитесь вы опять соколы кто куда. Так оно и случилось. Пятнадцатого августа у племянника, что был в армии было день рождения, и мы с его отцом, хорошо приняв на грудь, за здоровье воина, купались ныряли на Урале до такой степени, что я простудил ухо и мне с отитом пришлось лететь в Архангельск. Этот город поразил меня прохладной погодой, обилием больших и разных по величине деревянных домов, улиц, переходов, мостовых. Всё в этом городе дышало деревом, чёрным, старым, свежевыструганным. Ветер перемен наполнял мою грудь, восхищенному взору открывалась панорама пришвартованных к пирсам, молам, стоянкам, морских судов, яхт, катеров. Я чувствовал, что стою на пороге чего- то нового, что перевернёт всю мою жизнь, что потом не даст мне ординарно мыслить, чувствовать, жить. После пыльных, грязных и вонючих цехов комбината и Магнитки, вот она свобода, бери её, врывайся в неё парусом романтики, вгрызайся умом и  плотью и твори, твори, твори. Наскоро познакомившись с товарищами по будущей учёбе, я слёг дней на десять в больницу. Именно в больнице меня поразила северная русская речь, мы вот уральцы, как то отрываем слово от слова, оставляя место для интонации, для подтекста, в северном говоре такого нет, речь струится как ручеёк, с плавным повышением или понижением интонации, вот например: « А с чего бы мне в морюшко то не пойти? Вот возьму и пойду». Поэтому, когда я первый раз приехал в отпуск, за рюмкой водки мне отчим сделал замечание: «Ты почему по- татарски говоришь, говори нормально.» Выйдя из больницы, я одел новую курсантскую форму с такими непременными атрибутами как тельняшка, фланка, гюйс, и с головой окунулся в мир морских наук, такие как такелажное дело, лоция, навигация, ихтиология и другие.  Конечно же была и политическая экономика, но здешние коммунисты мне показались какими то безобидными, без стахановских и корчагинских идей в голове и заморочек, ну совсем не металлурги. Школа представляла собой два двухэтажных деревянных здания, в одном из них располагалась столовая – камбуз, бытовые комнаты, учебные классы, в другом были наши спальные кубрики на шесть, семь человек. Везде поддерживалась чистота и морская дисциплина. Преподаватели в безукоризненной морской форме, и от нас требовалось то же, но это проходило как то с шутками, анекдотами строго, но не навязчиво. Ещё с особой теплотой вспоминаю долгие, студёные зимние вечера в нашем заснеженном ковчеге, где после занятий, особенно перед воскресеньем, пили портвейн, с фирменной закуской – винегретом, солёными огурцами, помидорами, домашним салом, кипятили чай лезвиями бритвенных станков.  Пели песни под гитару, один из друзей привёз из дома огромный катушечный магнитофон с хорошими записями, особенно нам нравился концерт Secret service, Flash in the nigt. Когда ставили эту катушку и включали запись, то обычно выключали свет, даже не зная слов, музыка буквально гвоздила к месту, да и наверное каждый хотел услышать и увидеть свой огонёк в ночи. Но как не старались архангельские морозы приморозить молодую кровь, мы всё равно бегали на танцы, на свидания, причём по очереди, одевая всё самое лучшее, кто то делился джинсами, дублёнкой, шубой, мои осенние сапоги «казаки», переходили что называется «из ног в ноги». Познакомился и я с одной барышней, но встречались не долго, во время одного похода в кино, перед сеансом к нам подошёл паренёк и представился мне её бойфрендом, спросив меня о серьёзности моих намерений, и получив мой адекватный ответ, удалился. После этого встречаться мне с этой девушкой расхотелось, я же готовился идти в море, и кто знает, какую фортель она ещё придумает. Как -  то раз к нам в школу пришли преподаватели из Архангельского мореходного училища, и предложили поступить к ним в ВУЗ, сдавали экзамены там же, в мореходной школе, которые я успешно сдал на заочное отделение электромеханика. Так за короткий промежуток времени, ни разу в жизни не видя моря, я стал дважды курсантом, мореходной школы, и мореходного училища. В качестве закрепления морской практики и судовождения, с гордостью могу сказать, что ходил на ялах под парусом и на вёслах по северной Двине. Архангельск – город строительства Петром первым торгового флота России, торговому флоту Российскому – быть. И построил, и в честь этого был бал в сарае, прямо на соломе и прозвали то место Соломбалой да Соломбальской судоверфью государства Российского. Но это всё история, вот какой бал предстоял мне, описываю дальше. Где то под ноябрьские праздники, я с Фёдором – дружком моим по учёбе, познакомились с двумя барышнями, Леной и Мариной. У Лены уже была маленькая девочка, к ней как то прикипел я, а дружок мой озорной гитарист – гуляка Федька к Марине. Вот она любовь окаянная, чувства настолько были сильны, что мы быстро сблизились. Не было у неё ни взгляда с поволокой, ни планов на жизнь через образование, но спустя годы я с теплотой вспоминаю эту молодую женщину и её дочку, если бы, не мой ревизионистский взгляд на жизнь, возможно, получилась бы хорошая семья. Они, вернее мы жили в семейном общежитии по пути на факторию, это рыбный порт Архангельского тралового флота, и в летнее время по реке Двине мои пароходы, проходили туда на разгрузку чуть ли не под окнами нашего общежития. Иногда не надолго пароход бросал якорь на траверзе нашего общежития, и прямо из окна можно было любоваться видом промыслового лайнера и проходящих судов. Более того, через трамвайную линию, также напротив, был оборудован не большой пляж, хотя вода в Двине холодная, можно было не долго искупаться. Вот оно моё закономерное, но не состоявшееся счастье, что лучшего для молодости можно ещё было ожидать в то время кроме как встречи, расставания, море, горячие письма про любовь, любимая тёплая подруга, курсантское обучение, друзья, товарищи, деньги. Это я забежал не много вперёд, а пока повествую о раннем времени. Где то после всех новогодних праздников к нам в школу пришло сообщение, что флот нуждается в нескольких матросах, хотя обучение ещё не было закончено, я проявил магнитогорский характер и выразил желание быть в числе их. Что такое магнитогорский характер? Объясняю проще, это значит быть в числе первых, идти грудью на амбразуры, под танки, в любых производственных условиях без лишних разговоров и комментариев, честно и эффективно, выполняя свой долг даже не в угоду самому себе. Позднее я остановлюсь на тех людях из Магнитогорска и примерах, с которыми пришлось столкнуться. В зимнее время река Двина замерзает, выход из неё в заячью губу, и дальше в Белое море. Мыс Канин, в переводе со шведского, означает – заяц, то есть заячья губа, поэтому редкие промысловые пароходы едва добирались зимой на выгрузку по зелёной до порта Исакогорки. Все суда архангельского тралового флота разгружались и квартировали зимой у причалов или на рейде в Мурманске. Меня и двух моих товарищей привезли на один из таких судов под названием, «Лунь»- БМРТ польской постройки, кстати, остановлюсь на том, почему русские моряки называют свои суда – пароходы, это старое название кораблей, и звучит оно более романтично и с любовью, не правда ли? Всё для меня было новое, мостик, палубы, каюты, обстановка, но этот мир скоро перевернулся в моих глазах. Войдя в ту каюту, куда меня направили, я наткнулся на спину одного бравого молодца, он обернулся, я дружелюбно с ним поздоровался, познакомились, поздоровался и познакомился с другими товарищами по каюте. Этот парень долго смотрел и изучал меня, потом он мне и говорит: «Слушай, а ведь мы виделись, не ты ли гулял с моей девушкой, ту встречу в кинотеатре помнишь? В общем вот тебе каюта, вот тебе шконка, ( по морскому – кровать, постель, ещё её называют по любовно – люлей ) как раз надо мной, устраивайся, а там посмотрим и вышел из каюты. Новая обстановка и новая жизнь потемнела у меня в глазах. БМРТ «Лунь» ( большой, морозильный, рыболовный, траулер ) вот уже месяц вёл лов мойвы, в Баренцевом, Норвежском морях. В то время рыбы всякой было много, осенью открывалась путина мойвы, чуть позже и дальше в северных широтах, путина окуня, путассу и так далее. Рыба подходила прямо к берегам Кольского полуострова и черпали её родимую из морюшка мегатоннами. Мойвушка не велика размером рыбонька, но вкусная. Меня определили работать на рыбную фабрику матросом второго класса, да я и не обижался, мне сказали, что после практики принесёшь документы и пойдёшь первым классом, а пока присматривайся и учись. Так оно и получилось, а пока работа предстояла не хитрая, нужно было подать себе в ванную из рыбного бункера рыбу, зачерпнуть её протвинем и поставить за ванной на весы, настроенные на десять и выше килограмм, в зависимости от ассортимента рыбы. Потом уже другой, с первым классом, накрывал протвень крышкой и помещал в тележку, достоинством в сорок восемь таких мест, дальше тяжёлой пневматической машинкой в которую через длинный шланг подавался воздух, телега закатывалась в морозильную камеру с температурой минус восемнадцать градусов, в которую после гидравлического закрытия двери камеры, включались вентиляторы для быстрого охлаждения рыбы. На каждом борту располагалось по две такие камеры, по шесть телег в каждой, но время заморозки, с хорошо отлаженным производственным циклом, а главное рефоборудованием и его механиками, всё время сокращалось, то забивать приходилось и по пятнадцать, по двадцать телег за вахту. Рабочие вахты были продолжительностью, четыре через четыре, шесть через шесть часов, не сразу конечно, но постепенно все к такому ритму привыкают, привык не сразу и я, если бы не одна неприятность. Как то, едва дотащившись после вахты до своей каюты, я был жестоко избит «приятелем по счастью» с нижней койки. Видимо он ждал момента, когда море начнёт меня испытывать и воспитывать. Парень был выше меня, коренастый, крепче меня в плечах и ладошках, третий год уже работал в море, всё просчитал, тем более, что в море из за оторванности от берега, обостряются все инстинкты. На берегу, вернее в той моей прошлой жизни, такое не прощалось никому, злость, страх и отчаяние от своей беспомощности разрывали меня на части, когда от усталости собственный удар кулака повисает в воздухе, то становишься отбивной котлетой. Я думал, что этим всё и закончится, так нет же, никак не унимался сволочь, то бок отобьёт, то щека вспухнет, то хромаю, а надо ведь ещё работать. Сказал двум своим друзьям с мореходной школы,   всё - таки одного по волчьи – стаей грызть легче, те отказались. У Джека Лондона в романе Мартин Иден есть такой момент, когда главный герой, нокаутированный на ринге, вспоминает, что перед этим боем он видел аппетитный кусок мяса, и чтобы победить ему его как раз и не хватало. Так порой бывает и в жизни, не хватает или ума, или сил, может просто дружеского участия. В таких условиях идёт тотальное быстрое возмужание и адекватный ответ за причинённое зло, а проще как говорится, или грудь в крестах, или голова в кустах. В машинном отделении я присмотрел острую заточку, длинной около полуметра, хотя у нас были шкерочные ножи для рыбы, я решил, что многого вреда от них не будет, а мне хотелось насквозь проткнуть этого обнаглевшего подлеца. Интересно в море на суда доставляется почта – посылки, газеты, журналы, письма. С парохода, идущего с берега, сбрасывалась деревянная бочка, со всем содержимым и от штурмана на вахте, от его рулевого матроса, требовалось не малое мастерство, чтобы плавно придрейфовать к ней, не разбив волнами о борт. Вся палубная команда и не только, под управлением боцмана, его штучек, заморочек, под весёлый смех и дружеский хохот наблюдающих, ловят эту бочку со спасательным кругом. Письмо для моряка это больше чем письмо, в скудной радиограмме с берега о многом не узнаешь, а в хорошем, тёплом  письме подтверждается правильность его судьбы, планов и умонастроений. Так и мне в тот момент пришло два письма, одно было от мамы, другое с не знакомым почерком. В письме от мамы говорилось, что пришла какая то молодая женщина с маленьким мальчиком, глаза у малыша голубые, голубые, с утверждением, что это мой сын. Второе в виде ультиматума, с угрозой под суд, на алименты, я ответил по мужски, что да возможно, я не отказываюсь, но в виду начавшейся моей морской карьеры, прошу вас меня подождать хотя бы до моего отпуска. Я не знаю, но это письмо как то отодвинуло мою расправу с этим типом с нижнего яруса, потом я понял, что он читает мои письма, вероятно он ждал переписки с его бывшей пассией. Более того, он прочитав видимо это письмо, как то поубавил свою ярость, полагая что меня добьют мысли и алименты в не малом для того времени и наших зарплат количестве. Это был первый итог и урок после моей бесшабашной жизни. Дальше как то пошло полегче, уже привык к работе, к морю, ни когда не забуду, как хорошо нас кормили, вкусно и вдосталь. Вообще на пароходе два главных начальника, это капитан и шеф – повар. При толковом, хорошем капитане экипаж всегда с работой и при зарплате, он знает свои «прикормленные» места скопления рыбы, шельф дна промыслового района и конечно же как опытный судоводитель что в походном положении судна, что при тралении. Одним словом, хороший промысловый капитан- рыбак это господь Бог для команды, знания, полученные, когда то на берегу, закрепляются в море и только в море под руководством морских волков, вдали от берега и родственников, которым можно поплакаться в жилетку, в отличие от сопливых береговых инженеров и чинуш различного ранга и пошиба. Море, пароход, его команда, экипаж исключительно для всех и каждого есть и судья и мать родная. У каждого есть судовое расписание и конкретные обязанности, так что прокатится на шару за счёт кого то, просто не удастся, все твои деяния и работа как на ладоне. В то время, не знаю как сейчас, даже сам капитан по зарплате получал лишь в два раза больше, чем матрос первого класса, возможно, что это было не справедливо для человека наделённого опытом, ответственностью перед экипажем в 60 – 80 и больше человек, управляющий маленьким кораблём судеб в большом открытом море. Но это как -  то всех устраивало, хотя моряки всех стран имеют возможность общаться друг с другом, познавать свой быт в сравнении. Так и в те времена например польский моряк, год проболтавшись в море, мог позволить себе отпуск с семьёй в Европе, отдохнуть скажем в Италии, а советский моряк нет. Вышел на берег, обобрали его как липку, зальёт он досаду свою водочкой и опять в море. Море стало мерилом всей моей жизни, экстримом на прочность и если даже хотите на выживание. Ведь вот посудите сами, судно застигнутое штормом, становится не управляемым, как консервная банка, сбивается проложенный курс, пеленг. Остаётся один курс – на волну, которая разрезанная форштевнем, яростно обрушивается на бак, бьёт в рулевую рубку, скатываясь по шлюпочной палубе, сметая всё и вся на своём пути, тоннами воды стекая по промысловой палубе. Под зуммер переборок, не мыслимых кренов и дифферентов пляшет, скачет и рассыпается на камбузе посуда, блюда первого, второго, третьего порядка, превращаются в один неповторимый дессерт. С точки зрения батюшки шторма, в каютах тоже идеальный порядок, оказывается свои мыльные принадлежности надо хранить на полу, вернее на палубе, а носки, трусы и полотенца любовно расположить на кроватях друзей и так далее. Вот и закончился мой первый рейс, «Отелло с нижней полки» со своей дружной «гоп компанией» списался с судна, больше мы с ним не виделись. Я получил свой морской аттестат, почти весь в тройках, на мой вопрос, почему так? Ведь учился неплохо, четвёрки, пятёрки? Мне ответили: «Но ведь ты же не доучился». Далее комментарии просто были излишни. Двенадцать дней мне было отпущено на берегу на любовь, друзей и водку, после которых, сменяя друг друга, картинки Айвазовского, опять перемешивались с трудом рабов на галлерах. Открывалась путина на путассу, бросовая я вам скажу рыбёшка, далеко не первого сортамента в иерархии промысловых рыб, но свежевыловленная довольно таки вкусная, как и вся рыба, что поднималась на борт в моей памяти. Во втором рейсе я уже пошёл старшиной вахты, с едва наработанным опытом, но представляющим меру ответственности за порученное дело. Вот и пришлось мне вложить всю свою силушку да злость в святое дело не лёгкого рыбацкого труда. Как мы себя в то время называли? -  Рогали, да пахари голубой нивы, любые тяжёлые обстоятельства, легко покрывались юностью, задором, романтикой если хотите. В каждом из нас сидел какой то сверчок и зудел под нос, иди, иди, не сиди на месте, что то делай. В кинофильме «У озера» с участием моей любимой актрисы, Натальей Белохвостиковой, есть такой момент, когда умирающий отец, говорит своей повзрослевшей дочери, что нельзя всю жизнь прожить у озера. В море кроме основной промысловой рыбы, в трал попадается много других промысловых рыб, такие как треска, пикша, окунь, палтус, зубатка и многие другие. Также делались помню пресервы, рыбья мука и рыбий жир. Почти все были одержимы заготовками для себя, из филе скумбрии делались замысловатые колбаски, приправленные всевозможными специями, чесночком, лаврушечкой, перчиком и так далее, из морского окуня, особенно если попадался золотистый королевский окунь, делалось блюдо богов. Окунь начинялся всевозможными специями, заворачивался в фольгу, и при высокой температуре в котельном отделении доходил до нужной кондиции, потом фольгу разворачивали и ложками черпали сие лакомство. Это блюдо называлось сухопарничком, аромат от которого стоял по всей палубе, и трудно было пройти мимо. Кроме того, за траловой лебёдкой всегда висели и вялились огромные туши трески, палтуса, ершей, мы называли это поесть волчатины, потому что цвет шкуры трески имел волчий окрас, и при отсутствии аппетита или желании чего то пожевать, сие удовлетворялось. Второй рейс прошёл, пролетел для меня просто на «ура», хорошо отдохнув после него, даже загорев под архангельским солнцем, на этом же судне я пошёл в свой третий рейс и опять же на путину мойвы. Незадолго до окончания рейса, со мной произошёл не приятный случай, всему виной мой магнитогорский характер, и привычка, желание делать как надо. Так у меня в жизни и повелось, что не работа добивала, а обстоятельства и подонки или что то в образе или подобное этому. На упаковке готовой продукции, с попустительства моего рыбмастера на моей вахте, перестали обратно вкатывать телеги в морозильную камеру, в конце вахты, другая вахта, придя на рабочее место, пока приготовит короба, отштампует свои бирки, проходит время, рыба в протвенях начинает подтаивать и плохо отделяться от протвиней. Мной было сделано замечание этим товарищам с моей вахты в разных формах, потом я просто перестал делать их работу, та вахта надавила на них, а эти твари на меня, и как то в умывальнике был избит, с не большим сотрясением мозга. Трое суток провалялся в койке, выйдя на фабрику на работу, понял что работа у меня не клеится, судно шло в порт на выгрузку, по прибытии пришлось списаться. Конечно, если бы это случилось в какой нибудь западной пароходной компании, я бы такой предьявил иск по поводу утраченного здоровья, что и выходить в море мне больше бы не захотелось. А может быть было бы  наоборот, взяли бы, да скинули меня за борт, в бреду да спящего, был человек, нет человека, была проблема, нет проблемы. Но это было в то далёкое советское время, события которого, я имею честь вспоминать, да и просто спасибо судьбе, за то что столько лет живу и мучаюсь. Сойдя на берег, я решил, что надо взять-  таки свой давно заработанный отпуск, и навестить своих родителей, родственников в Магнитогорске. Как всегда одевшись с иголочки, а иначе какой же я моряк, на мне был чёрный банановый микровельветовый костюм, дублёнка, а голову украшала тёплая, спортивная с северным узором шапка, они только тогда входили в моду. Со мной ещё был чемодан вещей, подарков и доверху нагруженный чемодан разной рыбы, той рыбы, что была на полках магазинов Магнитогорска  ещё в сталинские времена. Так как время было под зиму, перелёт Архангельск – Москва, Москва – Магнитогорск, занял всего часов семь, даже рыба не успела растаять. Наговорившись и насидевшись в волю с родителями и родственниками я пошёл куда вы думаете? Конечно же, звонить на работу своему другу по своей учёбе в училище, так как мы не много переписывались, он дал мне свой рабочий телефон. Как потом мне рассказывала мама: « Ой, ты знаешь, он пришёл в старом училищном пальто, и в стоптанных мокрых ботинках. Россия моя! Хочешь, я за твой счёт сейчас оправдаюсь? Когда то была поговорка, встречают по одёжке, а провожают по уму, так вот просто глядя на современную Россию, язык не поворачивается сказать по уму, так и тянет на сленг, не по уму, а по рублю. К счастью, к моему другу это не относится, да и мать у меня на этот счёт была не злой женщиной. Мы с ним, хорошо посидели, выпили, он мне рассказал о своей жизни, что женат, имеет маленького ребёнка, я ему рассказал о своей, что на севере сошёлся с женщиной с ребёнком. И уже когда он собирался домой, я в скользь спросил о его сестре, на что он мне ответил, что она так же продолжает учиться и не замужем. Ему надо было продолжить, что прошло около двух лет, после меня она встречалась с другим парнем, и что она ждёт его прихода с армии. Почему он промолчал, почему он не сказал этого? Я не знаю… Буквально через день, прошлявшись по холодному, промозглому городу, я был у неё на работе, а в молодости ведь как, достаточно одной искры, чтобы дальнейшую жизнь превратить в пепелище. Первым я у неё был мужчиной, проснувшись как всегда по флотски – рано, я долго любовался своей «Таис», а в душу змеёй медленно вползала судьба – злодейка, обвивая сердце и шипя в сознание: «Ну ч – т – о, убедился, ничего не возможного нет, бери её парень в жёны. Проводив свою судьбу домой, и промучившись три дня, я поехал к ним домой и предложил судьбе своей руку и сердце. Во первых, флот меня уже чему то научил, во вторых, я уважал своего друга, уважал его семью, и совсем не хотелось быть негодяем в их глазах, типа их мнения, что поматросит и бросит. Уже после Нового года, приехав в Архангельск, а меня ждали, очень ждали, Лена связала мне много шерстяных носков, шапочку, красивые варежки, которые я долго не стеснялся носить, и всё таки я опять вспоминаю, как тепло мы жили и была в ней какая то непонятная северная красота, то похолодит, то пригреет. Хорошо поладил с её дочкой, заботился как о родной, дружными, шумными компаниями собирались после моря, радость встречь, хмельных, громких признаний и любовь, любовь до рассвета. Я полагал, что это не со мной происходит, что настоящее, большое и светлое ещё где то там, далеко впереди, что всё легко повторится, почему, почему то эта змейка – злодейка тогда молчала? Помню когда сидел на «бичу», это значит что можешь выйти в море, но не хочешь или хочешь, но не можешь, в силу определённых обстоятельств или желания, получая при этом голый тариф, в глухую морозную снежную зиму, мы разгружали пароход на Исакогорке. При разгрузке трюма, в одной из шпаций – промежутке между шпангоутами, я нашёл большой длинный свёрток, в нём оказалась огромного размера, величиной с метр – горбуша, очевидно что кто то заморозил и забыл. В Архангельске тогда, особенно перед Новым годом, с полок магазинов исчезали мясо, свежая рыба, колбаса, оставались одни консервы. Нас привозили и отвозили на катере, ломая лёд, лавируя среди торосов. В тот день я не поехал на катере, чтобы не кто не видел, я перекинул свёрток через забор, перелез сам и автобусом добрался до города. Так первый раз жизни я попробовал настоящие рыбные пельмени, накормили всех, девчонок – соседок, их детей. Ну и какой же моряк без кабаков и ресторанов, средства информации работали хорошо, уже заранее было известно, какой пароход, и с какой добычей возвращается с рейса, чтобы заранее забронировать места в каком нибудь ресторане. Но меня сие шумное распитие, после которого пьяная физиономия, иногда в салатах, иногда в синяках, как то мало интересовало. Мне нравилась корпоративность с мягкой, интимной подсветкой пивных баров, маленьких кафе, что в Архангельске, что в Мурманске. Где за кружкой пива или стаканом коктейля, велась не торопливая беседа, плавно перетекающая в знакомство, с непременно гусарским обаянием. Пишу эти строки, а за окном величественные картины заснеженной шведской тайги местечка Сэваст.
И так похожи эти долгие, зимние вечера, на те далёкие заснеженные вечера моей архангельской юности, с меланхолией одиноких кафе, с only you, i like chopin, don’t cry tonight, взрывая память, застревая комком в горле с медленной и неотвратимой стремниной времени. Через две, три недели я получил направление на БМРТ с астрономическим названием – «Галактика». Пароходик этот имел весьма плачевный вид и состояние, поэтому перед выходом в море нам предстояли обширные боцманские работы по борьбе со ржавчиной, покраской, настройкой палубных механизмов, рангоута, такелажа. Как то так получилось, что на пароходе не оказалось ни одного художника, или хотя бы человека, имеющего художественный талант, так как нужно было на новенькой краске впереди судна восстановить его название. Меня спустили на беседке вниз и я с честью восстановил утраченное имя. Потом долго сей фрегат бороздил просторы вселенной с моими каракулями. Рейс получился так себе, в море или на берегу загружались коробами с мороженной рыбой, в основном ставрида, скумбрия, выходили в море, подальше от берегов, размораживали её и делали пресервы. Судно долгое время простаивало на рейдах, у стенки – на причалах Мурманска, мои морские друзья имели почти неограниченный доступ к вполне земным радостям и потребностям. И когда где нибудь на берегу,  подгулявшему было матросу, задавали вполне риторический вопрос: «Откуда ты будешь?»Получали весьма банальный ответ: «Откуда, откуда, с галактики!» Поэтому большая часть команды пиратов резко подсела на ром, совершая набеги на таверны Мурманска и селений близ лежащих лагун, успевая побывать на балах и приёмах великосветских креолок, и даже побывать в заточении сроком на одну ночь. Понабравшись силы духа, впечатлений, и знойных болезней явно не тропического климата, корсары возвращались в море – на ветер добыч, на ветер удач. Рейс прошёл на «ура» быстро и весело, особенно по окончании, когда смеяться и слезится пришлось от собранной добычи. Но ничего, сыграть свадьбу, на подарки, обуться, одеться хватило. Примечательно в том действии было то, что у нас на Руси, второй день свадьбы это день родителей невесты, которые просто не пришли. Если бы я мог знать тогда, что лёгкое, ничего не значащее на тот мой взгляд недоразумение – ямка судьбы, обернётся пропастью в моей личной жизни. Потом были, целые две недели семейной жизни, ещё столько же шараханий по Москве, так как у моей жены начался её новый заочный курс её обучения в ВУЗе. Потом  я торжественно её заверил, что схожу ещё один рейс и завяжу с морем, так как понимал, что молодая жена и море, понятия не совместимые, а зря конечно, никто меня за язык не тянул, никто в этом не настаивал. Лишь спустя много лет, я понял, что зачастую жизнь совместная складывается не благодаря, а вопреки расхожим мнениям и установкам, просто надо было зарабатывать, делать карьеру, а всё остальное приложится. Ещё одну глупость сотворил, что проговорился Лене о своей женитьбе, потому что у многих моряков, в каждом порту были и возлюбленные и семьи, даже в Лас Пальмасе, Кальяо. Наверное не стоило было ломать комедию, какого спрашивается чёрта, так поступил? И если бы я знал, что вкус береговой жизни для меня будет ничуть не слаще морских скитаний, потому, что сама работа в море, нахождение там, имеет хоть какой то смысл существования для настоящего мужчины, хотя бы в сознании того что достойно отработал, достойно получил. И пусть где то далеко на берегу, бушуют страсти, трескается под ногами земля, запутанная и измотанная в клубках проблем и судеб. Тебе то, моряк, какое до всего этого дело? Вот пришёл ты с моря, и всё стало на свои места, как ясное солнышко в окошке, опять все в мире в спокойствии и любви, ты заслужил это моряк, да и не важно кто, просто человек. Это не приложный закон жизни и грех тому, кто его нарушает.  А нарушителей и попрошаек в лице администрации государственных, морских флотов, было ой как много.   Итак, мне предстоял последний рейс моей бродячей морской жизни, и я решил, что непременно должен впитать в себя всю прелесть обстановки, чтобы надолго запомнить море и его содержимое. Очередное судно БМРТ под названием «Териберка» имело ещё и статус ЗРС – зверобойного судна, в общем его можно было использовать как для траления, так и для отстрела зверя в более северных широтах. В морской лексике есть такое понятие как – дифферент судна это значит, что имеется не большой наклон на корму или нос. Это значит, что конструкция утяжеляется или на корму, как у класса БМРТ для удобства траления и подъёма трала, или на нос, как у судов ледового варианта типа ЗРС, чтобы при наползании на лёд давить его, разрезая бронёй форштевня, прокладывая себе путь во льдах. Этот рейс я непременно решил идти палубным матросом, чтобы первому встречать добычу, видеть стихию, разговаривать с ней, а это поверьте, для отважного сердца многого стоит. Никогда не забыть мне, и не спутать ни с чем звук траловой лебёдки, когда при подъёме трала, сначала принимаются толстые стальные ваера, затем потоньше кабеля, траловые доски, затем подборы, верхняя, нижняя, с кухтылями, бобинцами, и лишь потом всплывает сетная часть трала с добычей, поднимаемая на борт по слипу судна. И чайки, чайки вечные спутники моряков и пароходов, они везде, летят за пароходом, сидят на топах мачт, раскачиваясь вместе с судном, снуют, летают в невообразимом крике при виде огромной многотонной траловой колбасы с рыбой. А иногда, набравшись наглости или от усталости прямо ходят по промысловой палубе, размером с курицу и размахом крыльев до двух метров, с огромным клювом, это если поразмыслить, если она этим клювом приложится, то мало не покажется. Мы их называли НАТОвскими глупышами. Потому что рыбачили недалеко от сопредельных вод Норвегии и Англии. Есть такое поверье о том, что обижать и убивать чаек нельзя, если умирает чайка, то с ней вместе умирает какой ни будь моряк, или наоборот.  И песня есть такая, ну прямо в самую точку темы: «Здравствуй! Здравствуй Мурманчаночка, знаю ты меня ждала, и любовь твоя как чаечка, по морям за мной прошла. А в то время – время моей кораблятской жизни, только набирала обороты песня, «Ах белый теплоход», но мы пели конечно её по своему, «Ах белый пароход, и не просто пели, горланили под гитару в каютах, в гостях, в кабаках.  Девушки, женщины в танце под неё, теснее и ближе располагали свои благоухающие тела к опьяневшим от счастья морским пилигримам. Конечно, фольклор траловых песен невелик, но у нас была одна такая, по тональности похожая на песню Татьяны Дорониной из кинофильма, «Ещё раз про любовь»: «Я шагнула на корабль, а кораблик, оказался из газетки вчерашней. Наша песня под гитару изображалась так: - «скажи, зачем ты ходишь в море рыбачёк? А не лучше ли на удочку крючок? А не лучше ли карасика в сачок? Скажи, зачем ты ходишь в море морячёк или дурачок? Все моря ты поистралил ну и пусть, все моря тебе известны наизусть, если есть на карте белое пятно, так от солнечного зайчика оно и так далее. Комок воспоминаний встаёт в горле, хочется водки.   При работе на палубе, у каждого по номерам строго свои обязанности, поэтому суета, лишние базары, просто не уместны, иначе не достаток внимания чреват увечьями и ранениями. Особенно в первое время, когда слаженная синхронная работа обоих бортов при подъёме трала, требовала особого напряжения сил и ловкости и желания не подкачать перед товарищами. Такое же похожее чувство было как в далёком детстве, когда приезжал в гости в деревню к родственникам. Из желания им чем -  то помочь, я вызывался встречать коров из совхозного стада вечером. Когда на тебя идёт сотня рогатых бурёнок, Борек, важно не пропустить свою Машку, Дашку, а то потом поминай как звали, пойдут шляться по деревне. Но порой жвачные красавицы чувствовали, что их не правильно встречают и сами приходили домой. Если рейс совпадал с празднованием Нового года, то всё равно большинство из команды, припрятывало, зашкеривало купленное на берегу спиртное, что потом в результате осмотров, всё это было чревато разборками и неприятностями. Я поступил по другому, в две трехлитровые банки, одну с томатным соком, другую с виноградным, бросил по щипотке дрожжей и немного сахара, потом так же их плотно запечатал и поставил в свой рундучок. Сие зелье свободно проболталось там до Нового года, минуя все проверки и комиссии, одарив нас в тот светлый праздник, лёгким вкусом шампанского и томатного коктейля. А перед этим конечно, нас горячо поздравляли капитан, комиссар, а это главный коммунист на судне, в его обязанности входило посещать подвахту, проводить политинформацию, следить за моральным обликом советского моряка, писать кляузы, доносы на членов команды. Благодаря этому человеку, можно было приблизить такое сокровенное желание, как открытие визы, или отложить это на не определённый срок, даже не смотря на ратные успехи на поприще голубой нивы. Если кто- то выделялся фривольным поведением, или свободомыслием, тот имел проблемы с комсомольской организацией, партией и как сами понимаете, с вытекающими отсюда последствиями. А поговорить, побеседовать, уже в то время было о чём. Например появление на судне норвежских инспекторов, со сторожевого корабля «Куствахт» проверяющих траловое оснащение, размер поднятой на борт рыбы, - уже было событием. По одному только облику, внешнему виду можно было понять, что люди совсем из другого мира, их промысловые суда значительно опережали нас в скорости траления и в мобильности поднятия на борт трала. Это значит, что большая часть улова не уйдёт, а поднимется на борт, сами тралы, изготовленные из лёгкого цветного полипропиленового волокна. Если случалось поднять на борт обрывок норвежского трала, то из него вязались мочалки, различные поделки и украшения, в отличие от нашего, который колом застывал на ветру и высыпать рыбу из него приходилось, стуча по нему ломами, подняв шкентелями на верх. А если кому приходилось рыбачить в северных широтах, или скажем в водах Лабрадора тралить гнилого окуня, тот наверняка знает труд советских палубных матросов. Почему гнилого окуня, потому что лов рыбы производился в местах затопления радиоактивных отходов, вся поднятая на борт рыба, имела на теле свойственный знак радиации – бляшку или медаль, которая ловко удалялась шкерочным ножичком, дальше в трюм и к потребителю. К сожалению, в море полно и других сюрпризов. Как то раз, при поднятии трала, мы услышали тяжёлый металлический лязг о железо слипа, оказалось, что это огромная авиационная бомба времён войны. Стоп машина, замерли все палубные механизмы, гробовая тишина на мостике, ночь, звёзды и надо что - то быстро решать и мы решили, буквально по русски. Целый час, буквально по миллиметру, ломами, кто чем и кто на что горазд, подтаскивали её к краю слипа, потом судно резко набрало полный ход, и мы столкнули наш гостинец с лязгом и грохотом обратно в морскую пучину. Потом я спросил у старшего? Почему бы нельзя было её поднять лебёдками, завести за борт и отрезать сваркой трос вместе со шкентелем прямо там же на лебёдке? Получилось бы быстро, без шума и без пыли, так нет же, трос оказалось жалко. Я конечно не специалист по бомбам, но спустя уже столько лет иногда с диким восторгом вспоминаю этот нелепый случай.
Так с окончанием рейса, я перевернул очередную страницу своего бытия. Ни к чему оказались исписанные конспекты для курсовых экзаменов, сданы в библиотеку учебники, книги морских наук, а с ними обида, укор моей гражданской семьи, удивление, ошеломлённых друзей. Что сделаешь? В жизни каждый сам для себя роет яму или насыпает гору. Видимо, так я решил тогда, что той, морской школы жизни для меня вполне достаточно, чтобы начать береговую. Ну тогда здравствуйте! Здравствуй моя любезная маменька! Здравствуй,  милая жёнушка! Здравствуй, Магнитка ты моя дымная! Вернулся бродяга, казак молодой в родные пенаты. Кстати именно после флота, я стал называть отчима – батей, даже не смотря на его пьянки, да и пьянками это не называлось, просто выпьет, поест и ляжет спать. В разговорах с ним за бутылкой и без, я всё больше проникался уважением к этому свободному, умному и сильному человеку. И я бесконечно ему благодарен, что в периоды моих скитаний он не оставил мою мать.  Далее всё как по нотам, отпуск, лыжи, мороз с песней любви и безграничной радости в глазах любимой, вообще всё, что причитается в сладкое время любви, включая десерт. А на десерт было вот что, я стал замечать, что  где бы мы не были, у неё по отношению  даже к малознакомым мужчинам появлялось какое то благостное расположение, иногда долгий разговор, лёгкий флирт. Меня это обескураживало, злило и подзадоривало, так как я привык по приходу с морей к вниманию, к уважению, а здесь надо было полностью лепить что то новое для себя, прямо на ходу менять характер, вкусы и привычки. Но как это сделать? И вот как то раз посовещавшись на семейном совете, мы решили, что нужно купить дом. Были не большие отложения денег после флота у меня, у моей матери, ещё помогла нам моя двоюродная сестрёнка. И вот где то в середине лета мы обзавелись не большим однокомнатным  домом, но с большой комнатой, кухней и даже сенцами. В том же году, в декабре моей девочке предстояли государственные экзамены, так вот не пустил я её в Москву, и через месяц моя Верочка родила мне девочку. Радости не было предела, жизнь моя принимала живой логический смысл. За бутылкой водки, или так просто из интереса ко мне, люди узнавали о моих зарплатах на флоте, потом крутили пальцем у виска, говоря и давая мне этим понять, что не стоило бы так резко менять судьбу. И я решил, что вполне смогу и на берегу получать вполне достойную зарплату. Нищенский оклад электромонтёра,  по моей специальности, меня не устраивал, поэтому я решил для себя другое.  Я устроился работать на калибровочный завод волочильщиком проволоки на волочильный стан, сначала работал учеником, потом получил разряд. Работа была сдельной, в две смены – с семи утра до трёх часов дня, и с трёх часов дня до одиннадцати вечера. Весь смысл работы заключался в долготерпении, внимании и ловкости из за ветхого, разболтанного и старого оборудования в озёрах редукторного масла, посыпанного опилками и втоптанного в пол, низкого качества катанной проволоки и других заморочек. Не долго проработал я на этом заводике, не стал я больше рвать и испытывать свои нервы, потому как спокойствие, доброта, участие для моей молодой семьи, для моей маленькой дочурки оказались дороже бессмысленных подвигов. Тогда, да и сейчас тоже, декретный отпуск был и есть равносилен нищете, полуголодному существованию, с жалкими пособиями, которых не хватает даже на хлеб. Это здесь в Швеции, женщина находясь в декретном отпуске получает 80% своей зарплаты, плюс хорошо и активно помогает государство. В России такого никогда не было и не будет, вся материальная ответственность с рождением ребёнка ложится на мужа и на взрослые семьи молодых, я потом раскрою эту тему нашего дебильного государства, а пока – проза давно минувших дней. Ещё работая на заводике, и передвигаясь каждый день туда сюда на трамвае по северному переходу, я заприметил, что на волнах нашей речки Урал, плещется какое то судно – сарайчик, с отходящими от него трубами на понтонных переходах, с освещением, аккуратными леерами. По обоим сторонам сарайчика, как на шхуне, на штатных местах висели спасательные круги, и конечно же глаза моряка радовались мерно покачивающимся на волнах, пришвартованным добротным шлюпкам с вёслами. Иногда к ним причаливал не большой катерок – вельбот, ну а в целом картинка впечатляла. Сгорая от любопытства, выбрав день, я отправился на встречу ветрам. Пройдя с берега по понтонам с трубами, с аккуратными мостками с леерами, я остановился не далеко от сарайчика, который оказался довольно таки внушительным домом, с ещё не виданной ранее производственной спецификой. Я зычным голосом закричал: «Эй, на шхуне, свистать всех наверх!» На мой оклик, высыпало на меня посмотреть сразу человек пять, меня тут же спросили: «А вы не из комиссии будете? Нет, я не из комиссии.» - ответил я. Извините, вам матросы в команду  нужны? Дружный хохот огласил окрестности лагуны, из толпы отделился пожилой мужчина крепкого вида, и сказал: «Да мы все здесь матросы, а вот толковый электрик нам бы не помешал». Так я начал матросить – работать в должности электромашиниста земснаряда Магнитогорского участка Уральской и Сибирской гидромеханизации. Которая занималась намыванием дамб, заградительных кос из придонного песка реки Урал, а также чистка самого дна от накоплений слоёв мазута, масла, ржавчины и прочей дряни, которую выплёвывает из себя наш кормилец и отец родной – Магнитогорский металлургический комбинат. Но мне эти подробности в то время, были как то до лампочки, я был рад и счастлив, снова почувствовать под собой палубу, лихой ветер в спину под взмахи вёсел в пляшущих на волнах шлюпках, а также не ординарность работы от познания высоковольтного электрооборудования, его ремонта и особенностей, до физической помощи при монтаже огромных труб, заводке якорей и так далее, и конечно же купание и рыбалка в водах добрейшего нашего батюшки Урала. Осенью под зиму, меня направили на курсы обучения в Челябинск, где я прошёл более детальное изучение высоковольтного электрооборудование, а так же правил техники эксплуатации и безопасности при работах в электроустановках. Не знаю как сейчас, но в то время Челябинск мне не понравился, - огромными расстояниями, широкими задымлёнными смогом проспектами, однотипными многоэтажками спальных районов северо – запада, лишёнными всякой растительности, вот то ли дело моя Магнитка, утопающая в зелени парков, ветвистых, высаженных и сохранённых деревьев старых кварталов правобережья, где расстояния между домами так малы, что вряд ли разминутся в них две машины и то это пространство украшалось колоннами с массивными ажурными, из чугуна или стали решётчатыми воротами, с рядом отдельным входом для людей. Где каждая улочка, двор или дворик до боли знакомы с детства, боже мой, как хорошо постарались пленные немцы! Вот в таком дворике, что за кинотеатром «Комсомолец»по проспекту Металлургов, в одном из домов родился и я. Далее начиная от проспекта Металлургов, на юг стройными колоннами идут квартала сталинских построек серой мрачной отделки, потом весь запад и юго -  запад венчает безвкусица хрущёвских построек. В своё время был когда то директором комбината некто по фамилии Петров, имени его я уже не помню. Не долго, очень не долго он правил, так вот он и предложил построить город в лесах Башкирии, которая уже начинается при въезде в аэропорт. Сейчас мой город расстраивается на юг, вдоль берега реки Урала и в степи янгельского района, где зимой минус тридцать с ветрами и летом плюс тридцать также. В те времена -  времена индустрии в городе вообще было опасно жить, как и сейчас тоже, над городом висели тучи пылевых облаков, сульфитных и серно – кислых газов и прочей нечисти. Если брать прямёхонько расстояние от первых домов проспекта Металлургов, через центральный переход через реку Урал,  до ворот комбината, получается расстояние в один километр не более. А при хорошей розе ветров, смрад и чад разносится на десятки километров в округе, щедро удобряя всё живое и не живое, попадая в организм, разрушая его. Был такой посёлок на калибровочном заводе, который  тесно соседствовал и с самим заводом и с близлежащими листопрокатными цехами комбината, так там вообще люди рождались лишь для того, чтобы умереть. Если говорить о левом береге моего города, то он как то расположен на взгорочке, а сам комбинат ниже, ближе к берегу Урала, поэтому весь свинцово – кислый аромат плавно стелится над землёй, легко проникая в окна домов, квартир, бередя утробы горожан бессонницей, головными болями и прочими напастями. А пока, эко же я отвлёкся, про Челябинск, живут в этом городе, я не знаю или может быть жили родственники моего бати, так как времени прошло достаточно, первое на что я обратил внимание, войдя в большой добротный дом это были книги, целая библиотека, к тому же большими стопками пылились на мебели, в антресолях, на прикроватных тумбочках, отороченных закладками. По случаю моего первого за столько лет посещения, сбегали в магазин, закатили мне пир, племянница моего бати пыталась меня убаюкать, но я не поддался провокации, а взял только книжку и с миром удалился. По окончании курсов, уже дома у себя, кстати контора той организации тут же располагается под северным переходом, я получил там зимнюю спецодежду, ватный комбинезон, добротные яловые сапоги с застёжками на голенищах, ватную куртку с капюшоном, да с цигейковым воротником, которую мне моя милая жёнушка отделала замками да карманами так искусно, что потом долгие годы не стыдно было её одевать на разные случаи. Что поделаешь? Мастерица была на все руки, каких свет не видывал. Как я уже писал ранее, мною с матерью был куплен не большой домик, с участком в шесть соток, который находился на том же посёлке под названием «Аварийный», где прошло моё детство, где нас с матерью приютила семья Иванниковых. Отчим, то бишь мой батя, в этом вопросе вообще не принимал никакого участия, хотя очень нужен был дельный, толковый совет, да мы с мамой его как то и не тревожили. И лишь спустя определённое время, я шкурой на себе почувствовал свою щенячью не опытность и не осведомлённость и его однобокость в вопросе не участия. Но об этом я напишу чуть позднее, а пока о другом. Ничто не угрожало нашему молодому семейному союзу, ещё до рождения дочки мои родители перебрались в наш домик, оставив нам полностью меблированную квартиру со всеми атрибутами для жизни. Более того, переехав в дом, так мы тогда его стали называть, в утлых, невзрачных сараюшках родители завели хозяйство, а ничто так не радует душу русского человека, как собственное подворье, где мирно чавкают поросята, где с выводком цыплят важно расхаживают куры. Тем более, что не нарушена и свежа ещё была связь времён, так как моя мама простая деревенская женщина, уральская казачка с превеликим удовольствием взялась за хозяйство. Тем более, что надо было отдавать долги, помогать нам, ко всему прочему, когда она рассчиталась с долгами, она вышла на пенсию. Как то у меня с матерью состоялся такой разговор, в котором она мне призналась, что ей уже трудно работать. Что от разболтанности и расхлябанности оборудования её электромостового грейферного крана, её бьёт и сотрясает всю смену, что уже не молода, что уже тридцать два года отдала работе на кране, что обострился сахарный диабет и что ей пора на пенсию. Во все времена пенсия в России как и декретный отпуск, означает беспросветную нищету и жизнь впроголодь, многие люди выйдя на пенсию, остаются на своих рабочих местах или просто вынуждены где то подрабатывать, что бы поднять свой материальный статус. Там же на посёлке, не далеко от нас, находился наркологический диспансер, где поправляли своё пошатнувшееся от запоев и алкоголизма здоровье, даже весьма не бедные клиенты. Диспансер славился своим хорошим обращением, лечением, хорошей кухней и тем, что находился в пригородной зоне. Поэтому многие из клиентов, выписавшись, и хватив лишнего от трезвой жизни, стремились опять попасть на полати, что в родных пенатах. Вот туда и устроилась работать моя мать, техничкой – уборщицей, мыть, чистить, убирать всё, что глазу человеческому не пригодно, да душе не приятно. И сразу как то округлились бока поросят, от царственных объедков заведения, весело закудахтали куры, холодильники в любое время года ломились от обилия мяса, яиц, соленья, варенья, овощей, с огорода, яблок, ягод. Я превратился в довольного советского рантье, у меня округлился животик, по примеру брата моей жены и моего друга, так как он раньше меня женился, я скопировал как он ухаживает за своей дочкой. Так же приходил с работы, стирал кучу пелёнок, детских вещей, распашонок, а ведь в то время не было памперсов, подгузников, хороших стиральных машин, поэтому практически всё стиралось на руках. Другой жизни я себе не представлял, Казановы как то из меня не получилось, махровый халат, да тёплые тапочки мне как то ближе стали по сердцу, да и наличие недвижимости – дома и квартиры, подогревало интерес моего зарождающегося хозяйственного глаза в строительных планах и проектах на будущее. Казалось, что ничто не могло поколебать нашей размеренности, нашего счастья, да не тут то было! Беда медленно и планомерно разрушала всё то, что так лихо нам досталось. Семья моей тёщи, состояла из четырёх взрослых детей, трое из которых, включая мою жену, были семейными, оставалась одна дочка, которая и та была на выданье. Бабушка – мать тёщи и больной на сердце тесть, который давно уже был на инвалидности, и толку от него, за исключением мелких бытовых обязанностей, было мало, в отличие от заводной тёщи, которая всё взвалила на свои плечи. Жили они очень скромно, хорошо воспитали своих детей, но как - то не естественно тихо, когда я приходил в гости, тесть мог даже и не поздороваться со мной, закрывшись у себя в комнате. «Уж не баптисты ли, а может староверы они у тебя?» - говорил мне батя. Да, простота и скромность всегда ценились в русском народе, но видимо не в моём случае. Я так думаю, что зависть, всё таки тёщина зависть, которая медленно от бури в стакане воды переходила в океан неприязни. Или что- то от меня требовалось ещё то, что я не в состоянии был дать моей молодой семье, потому что после посещения своей мамы, моя жена приезжала совершенно чужой и неприкаянной. Но и об этом потом.  Наш образцово – показательный земснаряд, был гордостью Магнитогорского участка уралсибгидромеханизации, как то всё время был на виду людей, бесчисленных комиссий, в отличие от других земснарядов, имел безукоризненную дисциплину, так как в коллективе много было коммунистов, да и просто ответственных людей. Эксплуатационно – техническое состояние электрооборудования, а также, перейдя на морскую лексику, состояние рангоута и такелажа поддерживалось на должном уровне. И особой гордостью для бригадира – коммуниста был висевший на информационном стенде, кумачёво – красный вымпел бригады коммунистического труда. Основное место базирования земснаряда, был район северного моста. Намывался песок с шельфа Урала, на заградительные карты намыва, чистилось дно реки от оседающего мазута, ржавчины, масел, которые комбинат из года в год щедро сбрасывает в речку Башик. Эта речка берёт начало, где то в районе бывшей магнитной горы, проходит по территории комбината, неся в себе всю таблицу Менделеева, плавно вливаясь в воды реки батюшки Урала. Вот и тогда помню, стоял наш земснаряд в устье реки Башик, делая свою праведную работу после  неправедной  и мерзкой жизнедеятельности людей.
В мои обязанности по земснаряду, кроме всего прочего входило снабжение питьевой водой, я даже не считал это за обязанность, просто лёгкая прогулка на вёслах до конторы туда и обратно. Как то в одну из смен, ранней весной, я возвращался  на земснаряд с полными флягами воды. А дальше как в сказке, вдруг, откуда ни возьмись, налетел штормовой ветер, и лодку мою как консервную банку далеко занесло в заросли кустов и прошлогодних камышей. Картина, которая открылась моему взору, имела весьма печальный вид, везде насколько хватало глаз, всё прибрежное пространство было усеяно трупами рыб. Огромные, величиной с лапоть и более, язи, подьязки, карпы, лежали перевёрнутые животами, бились в последних конвульсиях. Повсюду стоял запах тины, мазута и разлагающихся рыб. По заведённому природой порядку вещей, тысячи рыб весной устремляются к истокам рек, на нерест, чтобы продолжить свой вид. Маленькими икринками, чудом сохранившимися мальками – головастиками, грязными водами Башика, их выносит в свободное плавание, откуда они возвращаются уже взрослыми нагулявшими особями, встречая на пути воды кислотно – мазутного коктейля, который относит их к берегу косы, где всплывают, делая последний вздох у берега жалких людишек – зомби. Тем и отличается фотографическая память странников, пилигримов, от застойной памяти осёдлых людей, что умеем сравнивать, анализировать с прошлым, отбрасывая всё не нужное. А действительно, знаете ли вы чем пахнет настоящая свежеепойманная рыба? Ни за что не догадаетесь, она пахнет свежим с грядки огурцом, и такой невообразимый аромат, смешанный с ароматом ветра, морских брызг, стоит на палубе, в келейных пространствах тесных кают и машинных отделений. Если рыба начинает пахнуть рыбой, то это уже не рыба, а выражаясь языком науки ихтиологии, - ферменты, которые придают запах и мягкость мясу рыбы. При надавливании пальцем на рыбу, не должно оставаться ни какого следа, если он остаётся, значит консистенция мяса уже нарушена, и что откушав такой кусочек, можно причинить гораздо больший вред организму, чем не отведав его совсем. И очень жаль, что отдалённое от морей население России не знает об этом, или не хочет знать об этом, повышая цену и употребляя как деликатес сто раз купленное перекупленное, мороженное перемороженное. Поэтому так славится береговая Европа, и не только она, все морские страны своими береговыми базарами морепродуктов и прочей живности, я подчёркиваю все кроме России. Здесь в Швеции по телевизору часто показывают программы любительской рыбалки, охоты, где рыбаки с крючка любовно отпускают назад, в свою стихию аппетитную форель, осетра, где существуют и работают природные и человеческие законы, где азартом и процессом рыбалки управляет мозг, а не желудок. И действительно если бы всю отловленную на зкране рыбу, рыбак забирал себе, то не вольно, возникал бы вопрос? Он что, голодный что ли?
Но тогда далеко мне ещё было до Швеции, я просто сел на баночку лодки переждать ветер, но долго сидеть не пришлось. Ветер собрал в кучу весь дым и пыль комбината в огромный сероржавый гриб, заслонивший собою солнце, стало как то не уютно и тревожно на душе. Я стал выбираться из зарослей, кинув на дно лодки пару ещё довольно резвых карпов, первой моей мыслью было: «Что, неужели уже так поздно, неужели нельзя как то отварить, обжарить?» Как и следовало ожидать, все труды мои оказались напрасны, и пришлось выкидывать кастрюлю и сковородку, а если была бы вставная челюсть и её бы выкинул, до того всё пропиталось мазутом. Вот и возникает вопрос, кто мы после этого? Может оборотни или временщики – халуи, на службе у комиссаров, живущие одним днём. А над страной, моей Россией вовсю бушевали ветра перестроек, директора предприятий, перебивая друг друга, и захлёбываясь передавали в центр: «Согласно предложенному вами и одобренному нами единогласно конценcусу, мы уже перестроились». У многих людей от радости просто сносило крышу, ура, ну вот наконец то началось! Помню началось первое робкое повышение цен на товары, дефицит которых набирал обороты, и именно с тех времён начали складываться звериные, волчьи отношения между людьми. К примеру, да у тебя этого нет, но это есть у меня, и я смело накручиваю в несколько раз цену, да фарцовщики были и в брежневские времена, как и дефицит, но это было не на слуху и не на виду. И именно с тех времён, до наших дней двадцать первого века, дороговизна жизни в России стала нормой, благодаря трусости и продажности президентов, политиков, их однобокого правления, а также кичащейся своей праведностью на всех углах оппозиции. Никто не хочет докапываться до корней, зачем пачкать руки, зачем быть « Титаником» на пути айсберга, можно простыть и утонуть. Ни кто не вынес уроков тех дней, да и зачем? Дорого, не дорого всё равно купят. А в моей Магнитке люди выходили на площади, собирались в парках, в помещениях кинотеатров, велись разговоры, споры, дискуссии о наступивших временах, создавались группы, движения, формации людей разных толков и кривотолков. Примкнул и я к одному из них, ну а что? Быстренько постирав пелёнки, сбегав в магазин и сделав что то необходимое, я спешил на собрание, уже были расписаны часы встреч, места сборов, а движение это имело название –« Встречное движение» очевидно, что их руководители так хотели помочь перестройке, что вышли на встречную полосу, даже без «царя в голове». И вот как - то раз, после моего сентиментального и весьма прозаического выступления, ко мне подошёл плечистый высокого роста, в ладно пригнанном костюме мужчина, поздоровался со мной, запомнил ещё, ладонь у него была как мои четыре, не много с ним отойдя, мы сели на лавочку. Что отличает сильных духом и телом умных русских людей? Их неторопливость, вот примерно в таком ракурсе пошёл разговор. Он мне представился как известный предприниматель из одной из центральных областей Советского Союза, какой из них я уже не помню. Так же, что хочет поставить ещё одну АТС в нашей Магнитке, что заключает договоры с калибровочным заводом на поставку проволоки, провода, кабеля и это в то время! Далее в разговоре, он мне поведал о том, что сам изучил две науки это математику и медицину, и имеет по ним докторскую и кандидатскую степени. Далее он и говорит: «Что вы жалуетесь на высокие цены, низкие зарплаты, сделайте каждый хоть что ни будь для себя, для своей семьи, добейтесь чего ни будь. Далее он поведал мне о том, что потом всю жизнь мне стало камнем преткновения во благо становления моей гражданственности и здравого смысла к окружающей меня действительности. А далее разговор от колбасы, от общих тем перешёл в другое русло: «Ленин, в довершении к созданию революционной обстановки в России написал свои многотомные труды, а отправной точкой, для их создания, были прочитанные им две книги.» И он мне сказал их названия, «Семь дней в Гималаях», а название другой из них, с течением времени как то забылось, но тоже как то связанное с Гималаями. Одну из них, и это точно, я не мог ослышаться, написал Николай Рерих «Семь дней в Гималаях», о другой сказать ничего не могу. Почему Рерих, ведь он всего лишь был художником? И даже сейчас в скрижалях сегодняшнего Интернета, написано, что автор этой книги не известен, почему? Её и книгой то не назовёшь по формату, просто, что- то похожее на мои записки. Так же он сказал, что эти книги очень редкие и не всем доступны. Далее мы распрощались, конечно, надо было взять координаты этого человека, потому что я искал эти книги, но тщетно, и лишь благодаря Интернету нашёл. Так встреча с этим человеком, укрепила во мне веру, что коммунизм это горе, а не счастье, миллионов, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Я не буду пересказывать содержание этой книги, а повествую следующее. Угроза для России, да и для всего мира началась, где то с середины, конца девятнадцатого века. Это не только отмена рабства в России, создание производственных отношений, расцвета мирового капитализма, но и бунтарских движений нигилизма, отрицание Бога, религии. Люди тогда были добрее, чище с высоким чувством собственного достоинства, поэтому воздействовать на них психологически не представляло особого труда, тем более, что вовсю процветали бесовские теософские учения, организации, которые собирали в свои ряды тысячи горе – предсказателей – сподвижников Марии Блаватской, извращенцев – горесподвижников Зигмунда Фрейда, толкование которого стало разменной монетой. Как говорится в писании, время людей, от науки и наглости злых. Уже готов был язык, эсперанто для избранных, на котором могли общаться люди всех национальностей. В конце концов сбылась мечта революционеров, в двадцатом веке, этим эсперанто в России, стал русский язык и это факт. Вот мы и хрюкаем, да хлюпаем до сих пор головой в салате из интернационала, опьянев от промывки мозгов и свободы. Человечество упрямо строит свой Вавилон – себе на погибель, демократично раскланиваясь и расшаркиваясь в разные стороны перед народами тех стран, которые совсем недавно и понятия не имели ни о религии, ни о культуре. Увы, история повторяется, так же как русский народ создал своего антипода – некую общность людей, называемую советским народом, так и в сегодняшнем дне Европа беременна собственным  антиподом. Отпочковавшиеся от ортодоксальных религий христианства и ислама религиозные конфессии принимают в свои ряды всё новых и новых любопытных. Даже не зная языка, но это же кощунство и лицемерие господа перед Творче. Наверное всё таки я насквозь русский, как и весь мой спившийся народ, потерявший веру в мирскую благодетель, но ещё не осознавший Бога. И я благодарен судьбе за то, что здесь в Швеции, я всё таки обрёл свой крест, крест моего народа, крест православия в великой способности русских людей сильно и без оглядки верить, любить, и ненавидеть, а главное прощать. И как никогда порой, чувствуется оторванность и бессмысленность своего существования. Без всякой водки, до слёз умиления слушаются песни народного фольклора, читаются молитвы. Никогда не думал, что так буду спешить в маленькую протестантскую церковь на православные крестины совсем чужого греческого малыша, и всё лишь для того, чтобы повидаться с православным батюшкой, который приехал из другого города Швеции, в ста километрах от Будена.  Всё, что написано с верху, это слова и мысли только моего сегодняшнего дня, и я бесконечно благодарен судьбе, за то что дала мне время и способность вспомнить о Боге. Здесь вдали от России, всё для меня как никогда значимо и ощутимо. Вместо того, чтобы с головой погрузиться в изучение шведского языка, бывать в народе, слушать везде и во всём шведскую речь, я ещё нахожу время на писательство., Но видимо такова моя мессия здесь, чтобы сидеть и писать.  Вот и у меня в то время был революционный настрой, из магнитофонов, с экранов телевизоров пели свои песни Игорь Тальков о России, Виктор Цой «перемен, мы ждём перемен». На работе дела шли всё хуже и хуже, стояла нервозная обстановка, стало всё труднее в акватории северного перехода, что через реку Урал, находить песок для намыва карт. Комбинат как огромный зловещий монстр, выплёвывал мегатонны мазута, ржавчины и прочей нечисти, часто прорывало карты намыва, и озёра мазута реками обратно стекали в Урал, освежая благовониями пляжи, лодочные станции, места прилегающих к Уралу парков, скверов, более того, просачиваясь в грунтовые воды, вся эта химия опять же стремилась в Урал. Всё это заставляло в лихорадочном режиме проводить километровые трассы пульповодов, от  тактического и технического нахождения земснаряда до карт намыва, осложняя работу перегрузками электротехническое и механическое оборудование. При очередной нервозной перепалке с бригадиром – коммунистом, я срываю со стенда, кумачёво - красный вымпел бригады коммунистического труда и бросаю его в воду со словами: «Что? И ради этого ты жил и живёшь, ради бесчисленных комиссий? Через две недели, я уже там не работал, тем более подходил отпуск, ну в общем грамотно всё сделал. Далее всё о Швеции, где то после Нового года, в Будэне, не далеко от военной кафедры, я сидел в Интернете, и скачивал напропалую на свой компьютер русские фильмы, музыку, концерты, упиваясь новостями из России, из Магнитки, Кыргызстана.   Потому, что так надоело ходить Штирлицем среди заснеженных сосен, елей да берёз, бередя взгляды местных лыжников, да, Россия, тебе по первенству особенно в зимних видах спорта, не догнать Швецию. У шведа лыжня, да ледовый каток рядом с домом, города и посёлки, особенно центральной и северной Швеции, так органично вросли в лес, что иногда можно видеть не пуганных оленей, лосей. В десяти метрах от моих окон расположена полоса леса, белки – летяги снуют в своих невообразимых хлопотах, в танцах, в полётах друг за другом радуя взор и любопытство. В России до лыжных трасс, до всей этой красоты, надо ехать на электричке, добираться на машине, на автобусе, а здесь всё рядом да под боком. И если мне кто то скажет, что Россия великая спортивная держава, или я ненароком где то это услышу, рассмеюсь прямо в лицо, а может и в морду дам, в зависимости от настроения, здесь молодые матери в мороз, выводят своих дошколят на лыжах, существуют такие же как и у нас раньше в России заливные катки, и в подворотнях тоже как и наша ребятня, играют в футбол, в хоккей, поставив на снегу импровизированные воротца.  В Швеции сухой закон, спиртосодержащие зелья продаются в строго отведённых местах, поэтому появление,  шатание и распитие в общественных местах, крайне не желательно, не был я ещё в ресторанах, разного рода питейных заведениях и на счёт этого ничего не могу сказать. Если и собираются люди выпить, то большинство только по пятницам и то в домах, квартирах. Во всяком случае, я не видел той разнузданной пьяной вакханалии, что творится у нас в России во времена праздников, торжеств, среди молодёжи и населения в целом. Льётся сивуха, ликует разврат, боги летят с пьедесталов, зычно скликает огромный набат к падали красных шакалов. Это строки одной из песен нашей православной матушки Жанны Бичевской, творчество которой согревает меня, являясь мне путеводной звездой, в моём изложении, как и многие другие русские песни чистые, светлые, задорные, услышав которые многие ёжатся и нервно хихикают, потому, что в фольклёре их народов,  никогда такого не было и не будет.  Поэтому если швед и принял в пятницу на грудь, то лыжи, коньки, бег и так далее быстро приводят в норму, я так считаю. В прогулках по лесу, когда мимо проносятся розовощёкие семьи, кавалькады лыжников, невольно напрашивается вывод о том, что действительно весь северо – запад Руси был когда то завоёван предками этих людей и это непреложный факт. В истории древности, викинги до того были малочисленны, что совершали набеги на соседние народы, уничтожая их, подкупая, беря в рабство, обращая в воинов и граждан своей территории, страны. Поэтому, в виду своей осёдлой привязанности к родным местам, Русь не делала крестовых походов, потому что всегда хватало территорий, будь то пахотные, или лесные, природных ресурсов, а главное, собственных рабов. Огромные дремучие пространства Урала, Сибири, Дальнего востока заселялись людьми из центральной Руси, в основном каторжного труда. Лишь со староверческих скитов начинается история этой необъятной шири, а что там было раньше? Оно неведомо никому, если только спросить у Ермака, история походов которого в былинах, да полуправдах. В молодости мне удалось не много узнать о истории этих краёв и то из прочитанных книг, и роман – газет советской эпохи. Поэтому, нам Великороссам, уж видно так распорядился Господь – наш Творче, чтобы жить и умирать только на своей земле. Хотя в седой древности были походы на Византию до христианской эпохи, как это описано в исторических и художественных справочниках и книгах, в частности, в романе Игоря Иванова, «Русь изначальная», где он описывает уклад жизни византийских фараонов и вельмож, где рабство и жертвенники были мерилом существования. Особенно в эпоху правления Юстиниана, где просто нельзя было выслушивать вельможу или господина стоя, обязательно лёжа. Естественно, что набеги византийцев, хазаров, просто вынуждали князей древней Руси, огнём и мечом сплачивать племена славян, как нас называли – варваров, которые сыграли важную роль в византийской истории. Взять хотя бы средние века, только вызовом на вызов Русь отвечала своей праведностью побед, и великой мессией освобождения с тех святых, древних