Восьмая Книга Деяний

Во имя Закона начинается Восьмая Книга Деяний.

Когда посеребрит печали луна
Нашей жизни закат безотрадный,
Я кружки наполню рубином вина
И придумывать сяду балладу.
Сплетая из песен цветущий венок,
Попрошу я у неба лишь малость:
Чтоб выполнить смелый сей мог я зарок,
Мои боги, даруйте мне старость!

Воинствующий умом, воюющий мечом.
Совершив круг по стране, мы приблизились теперь к нашей родной Массилии: до неё от Альбиги при тихой погоде не долее двух недель пути. Но Марциан решил, что до Вальпургиевой ночи, то есть до майских календ, мы должны как можно больше тёмных тварей облачить в узду Закона. Сейчас же только кончался декабрь. И мы встали и двинулись далее по нашему богопротивному пути.
Направляясь в земли испанских готов, мы благополучно добрались до городов Каркасон и Нарбон, которые нашли израненными мечом и измученными чумой. Обнаружив там не более двух тёмных тварей, мы легко убедили их выпить целебный мёд Закона. Так долго они не видели никого из своих, что буйно нам обрадовались – больше, чем золоту, и больше, чем крови. Затем же мы вдоль побережья пустились к славному и доброму городу, который называется Баркинона.
Намереваясь вести рассказ о нашем путешествии по стране готов, я тут же немногими словами изложу то, что о них известно.
Народ этот явился в Испанию менее двух столетий назад, по наущению римлян, которые тяжко от них пострадали и хотели спровадить это лютое племя подальше. Яркими живописаниями пышных пашен, сверкающих гор и любвеобильного климата Испании римляне соблазнили готов. Те же послушались, захватили Галлию и дошли до самого хребта Пиренейского. И здесь замедлились: перевалы гор защищали два брата, римских полководца.
Братья оборонялись с таким мастерством, что готы никогда не проникли бы в Испанию, если б не одно обстоятельство. Упомянутые полководцы столь прославились своим воинским искусством, что римский сенат стал их бояться; братьев обвинили в желании узурпировать трон и казнили. Тогда готы вошли в Испанию, а вместе с ними вандалы и свевы.
Затем они вооружились плугами и луками: бросали в землю зерно, а стрелы – в своих врагов. Два века этот народ сражался с римлянами, гуннами, франками, аланами, свевами, басками, вандалами и саксонскими пиратами, пока, наконец, не угомонил их всех. За тринадцать лет до того, как Марциан и я посетили Испанию, здесь воцарился яростный король Леувигильд, сын Лиувы. Сей муж отточил своё оружие так остро, что загнал свевов к самому морю, басков – в горы, мятежные города сжимал в своих руках, пока не потекла кровь; с франками же заключил перемирие. И к тому времени, о котором я говорю, готы благоденствовали по всей Испании.
Этот народ привержен гнусной арианской ереси. Они не веруют в единство Бога во всех его трёх лицах, но утверждают, что Отец родил Сына, после чего оба вдвоём создали Святого Духа, чтобы тот служил им.
Таким образом, они исповедуют не Единого Господа, но трёх разных богов, и этим подобны смрадным язычникам. И, сколько ни уговаривали короля Леувигильда отречься от скверны и креститься в истинную католическую веру, он отказывался. А виной тому была его беспутная жена Гоисвинта: она внушала королю арианскую ересь, злобно преследовала католиков, изымала их имущество, а свою невестку-католичку топтала башмаками, чтобы та отреклась. Ибо, как писал премудрый Гесиод в своих «Трудах и днях»:
  «Лучше хорошей жены ничего не бывает на свете,
  Но ничего не бывает ужасней жены нехорошей».
Однако Бог проучил эту бессовестную женщину, ослепив её бельмом на один глаз, – тогда как ум её был слеп на оба глаза. И Он наказал также короля Леувигильда, дав ему врага в собственном сыне. Потому что Эрменегильд, сын Леувигильда, распалил против отца мятеж в Галлеции и долго смущал народ и проливал кровь. Но многое время спустя король победил его и изгнал: вначале из страны, а потом и из жизни.
Вот так жил народ готов в году 585 от Рождества Христова, когда Марциан и я вошли в Испанию. Эти люди храбры умом и телом, и вместо сердца у них ярко пылающий костёр. Нет врага, которого они устрашились бы. Их король Аларих, будь трижды проклято его имя, первым из варваров разгромил великий Рим, и готы поныне им гордятся. Но правда то, что, взяв Рим, они довольно мало зданий сожгли и разрушили, хотя и обобрали горожан до кожи. Это говорит о том, что готам от природы свойственен вкус, хотя дикость мешает ему проявиться полномерно. Сражаются они обычно пешком или на коне, на море же не слишком искусны. Готы прославились не только мечом, но и стилом: их епископ Ульфила придумал им буквы и дал читать книги, когда франки ещё учились говорить. Но народ готский дочерна запятнан ересью – и потому золото его доблести едва заметно сквозь грязь язычества. Франки же избраны Богом для великих дел, поскольку первыми приняли истинную веру.

Нравы испанских готов.
Дома в этой стране сложены обычно из брёвен, украшены изящной резьбой и огорожены красивым забором; дерево обстругано гладко как шёлк, и доски так ладно пригнаны, что стыки почти не видны. Окна затянуты пузырём и невелики, чтобы не проникал холод. Дворцы, где живут графы и герцоги, также бревенчатые, но высокие и увенчанные башнями.
И, к слову, этот народ столь изумительно владел плотницким ремеслом, что казалась верной варварская легенда о том, что будто бы люди были созданы богами из деревьев. Готы и сами могут смастерить из дерева что угодно, от дома до оружия, и если б они могли ещё оживлять свои поделки, их народ умножился бы тысячекратно. Лес для них ровно вода для рыб. Самая пустынная чаща предстаёт глазам гота как бы исписанной невидимыми знаками, по которым он наверняка узнаёт, куда ему идти, чего искать и чего опасаться.
Во дворах построены хлева, хи¬жины для слуг, а также бани, где они моются, плеща воду на раскалённые камни. Редко когда в доме много комнат: есть зал с очагом, где стоят стол и скамьи, и тут же обычно находится кровать. Эта кровать, если дом зажиточный, установлена на ступенчатом постаменте и поверху укрыта занавесками. Меньшой же люд спит на лежанках и скамьях. Одежда и утварь хранятся в сундуках, там же и книги, если такая милость им ниспослана; а полок у них не имеется. Почти в каждом жилище есть холодный погреб для съедобных вещей. Стены у них вовсе голые, не считая распятия. Пол же они устилают войлочным ковром, чтобы приятнее было ходить.
Что касается церквей, смотрятся они богато, а внутрь мы не входили. Но иные городские храмы выложены мрамором и камнем и украшены цветной мозаикой. В деревнях они живут почти так же, как франки: посередь селения стоит дворец их господина, рядом с ним обычно и часовня, и площадь, где вершится суд, пир и торг, а чуть подалее вокруг обиталища малых людей. И, если господин благословлён достатком, то и молельню он возводит красивую.
Хороших дорог мы почти не видели: либо разваленные римские страды, либо широкие тропы, не покрытые даже булыжником. А улицы в городах ещё страшнее. Они, как правило, узки, словно горло цыплёнка, а по краям их канавы для стока нечистот; ежели шёл дождь, и ты поскользнулся, то нога твоя съезжает прямо в эту густо настоявшуюся грязь. У кого в городе есть скот, пускает его бродить прямо по улицам. Оттого на них обильно лежит навоз, никем не убираемый.
Готы одеты так же, как и все варвары: в рубашку и штаны. Обувь крепится к ноге перевязями, крест-накрест обвивающими икры. Они носят иногда поверх рубашек длинные безрукавки с подолом до колен и плащи с капюшонами. Волосы стригут в кружок под ушами, за исключением римлян, у которых причёска короткая, и длиннокудрых вельмож. Знатные люди облачаются ещё в кафтаны, подбитые мехом, их тяжёлые пояса сделаны из серебра или золота, а обувные перевязи, оружие, застёжки и конские уздечки усыпаны блестящими драгоценными камнями. Женщины же рядятся в платья и покрывала.
Когда едят, они не возлегают на ложах, как у нас в Массилии, а сидят вокруг стола. Кушают же с блюд и из чаш, вырезанных из дерева. В хороших домах посуда может быть серебряной или каменной. Каждого гостя они встречают с блюдом и кубком и просят его отведать хлеба, вина и мяса этого дома. Быть встреченным так – большая почесть, а отказ от угощения – ужаснейшее оскорбление для хозяина. Мы слыхали, что в древности у готов был обычай присылать гостям в постель красивых женщин, в знак особого к ним уважения; но церковь, пусть даже арианская, эту мерзость пресекла. Готский народ охотнее пьёт вино или брагу, в то время как франки предпочитают полынную настойку, называемую абсентом, вино же для франка всё равно что вода.
Выпив, готы поют, орут и буйствуют, по горячности своего сердца не ограничиваясь пределами двора, но бродя по округе и привлекая к своему веселью всех соседей. Элегии их неблагозвучны, и больше похожи на песни волков и воронов. Но не так было бы страшно, если б они только пели. Смоченный огненной жидкостью, гнев их вспыхивает, как масло, и по всему околотку начинаются ссоры, брань, потасовки. Готские женщины, как и мужи, не испытывают к вину отвращения; они столь сварливы, что, подравшись, кусаются, когтят друг друга, точно гарпии, вырывают с голов косы и могут убить противницу, ежели не разнять их.
Народ готов любит всё красивое. Склонность к прекрасному заставляет их старательно подражать обычаям римлян и восточной Империи. Они сохраняют от разрушения старые римские постройки, мосты, водопроводы, колонны, и пытаются повторить их великолепие, хотя это получается у них плохо. В одежде они смешали восточные и варварские обычаи; те, что побогаче, заказывают платье и убранство в восточной Империи. Но, как ни наряди, как ни укрась, как ни воспитай медведя, он человеком не станет. Так и эти варвары, подобно ручным хищникам, внешне благозрачны, но таят под приглядным обличьем бездну бесстыдства, злобы, разгульного зверонравия.
Теперь об их кладбищах. Они располагают гробницы по возможности ровно, рядами, и до сей поры опускают в могилы драгоценности и деньги. Если хоронят князя, то в загробное путешествие его снаряжают серебром и золотом, дабы он с достоинством предстал перед населением царства мёртвых. Бедные покойники менее счастливы: хорошо, если им в последнее их обиталище бросят одеяло, бронзовую чашку и несколько монет. Готы, единственные среди варваров, никогда не кладут в могилу меч. От доброго воина его прославленный клинок переходит другу или сыну, а негодяю оставлять оружие тем более нельзя – вдруг он ещё вылезет с того света и продолжит свои безобразия.
Священники отвращают мирской народ от погребальных жертв, от поклоненья идолам и суеверий, но имеют мало успеха. Днём гот идёт в церковь чтить Бога сущего, а ночью возжигает факелы и молится деревьям, источникам, духам. Сии тёмные силы, по мнению готов, обретают после заката безраздельную власть, с которой святые охранители поспорить не могут. Тут и я с ними согласен: арианская ересь в сути своей гнусна и, конечно, не способна потеснить нечистого. Известно, что когда в католических церквях пытаются убить человека, то меч ломается, яд обезвреживается или молния Господня наказует богохульника. Не то арианская храмина: какой грех ни соверши в ней, Бог всё дозволяет, поскольку еретическая кумирня есть притон зловонного дьявола.

Нравы испанских вампиров.
Марциан и я приблизились к Баркиноне, когда наступил уже сумрачный январь, года 586 от Рождества Христова, или «эры 624» – ибо испанцы по-своему считали время.
Баркинона – Барселона есть её сегодняшнее имя – своей формой подобна яблоку, около трети мили в длину и около четверти в ширину. Она крест-накрест пересечена двумя дорогами, и своим хвостиком обращена к морю. С обратной стороны имеются сухопутные ворота, прозванные «Арки». В городе больше дюжины улиц, но, сколько точно, я сказать затрудняюсь, так как они перепутаны наподобие сетки.
Мы обнаружили в округе Баркиноны клан тёмных тварей, общим числом не менее девяти: они широко разошлись по окрестностям, вплоть до Илерды на западе и до болот в низовьях Иберуса на юге. К нашему удивлению, они чтили и слушались одного господина, самого старшего среди них, – имя его со страниц моей памяти стёрлось. Их род жил в жестокой вражде с тёмным семейством из Испанской Валенции. С третьим кланом, обитавшим в верховьях Иберуса, они установили межевой камень на границе своих владений; но мир этот был хрупче летнего льда.
Как мы позднее узнали, во всей Испании бродяжничало с полдюжины подобных племён, до трёх рук тварей в каждом. Они сгруживались близ обильно населённых городов, где легче было добывать себе греховную влагу. Такой клан управлялся как волчья стая: они разбредались по лесам парами или поодиночке, и только когда над ними нависал меч беды, собирались вместе; но всё же у них был единый вожак. Глава клана один мог плодить новых вампиров своею кровью, меньшим же собратьям это запрещалось под страхом мучительной казни. Они не грызлись так оголтело, как северяне, хотя тоже нередко воевали. Такой строй был неким подобием разумной жизни; и всё-таки эти твари казались слишком разрозненными. Мы же с Марцианом взяли на себя дерзость их объединить.
Баркинонская община встретила нас довольно приветливо, золотом и кровью, и укрыла нас на ночь в городском водопроводе. Затем же мы были препровождены к их королю в крепость посреди леса.
Это место, именуемое ими «кастелла», было устроено следующим образом: в почве они вырыли глубокую и широкую яму, вокруг которой насыпали земляной вал, служивший стенами, и поверху настлали крышу из досок, покрытых дёрном. Кровля и вал густо поросли травами и смотрелись как природный холм. Блуждающим глазом вход разглядеть сложно; только упорно уставившись, можно его найти. Но для большей безопасности эти неумершие накопали на подходах к своей кастелле ловушек: эти рвы они завалили плетнями, забросали грунтом и засадили растениями, а на дне их торчали остро заточенные колья. Так что, если б мы явились к ним без приглашения, то, конечно, погибли бы.
Внутренность кастеллы была вымазана раствором, чтоб из земли не сочилась вода, и выложена дощаной обшивкой. Стены эти твари разрисовали красной и белой глиной и углём; гробы очень красиво и умело вырубили из дерева и покрыли их узорами.
Внутренность гробов эти вампиры набили звериными мехами, как для мягкости, так и для тепла. Топить свою крепость им было нельзя: дым могли заметить снаружи и изъять их из земли. В Испании, к счастью, зимы больше плаксивые и ветреные, чем жестокие. Когда уж совсем становилось невмоготу, они раскаляли камни в костре и вносили их в дом, а костёр заваливали землёй.
На стенах у них висело много оружия: мечи, длинные ножи, кинжалы, луки и стреломёты, щиты, пращи, дубины, крючья, также были охотничьи рога и звериные черепа, в глазницы которых они вставляли драгоценные камни. Но, так как факелы они зажигали редко, это великолепие обычно томилось впустую. У стены находился трон их короля, а обок него стояли скамьи для младших вампиров.
Почти точно так же были устроены и кастеллы остальных испанских тёмных родов. Поэтому в дальнейшем я не стану их обрисовывать и ограничусь вышеприведённым описанием.
После долгого спора, во время которого мы осыпали друг друга словами как стрелами и сражались доводами как ножами и пролили море терпения, Марциан и король, в конце концов, пришли к соглашению.
Марциан убедил короля, что вампир Гедион есть извергнутый из преисподней антихрист, дьявол во плоти вурдалака. И баркинонские твари уверовали в Закон, будто бы изваянный молнией на каменных досках, хотя в действительности лишь Марцианова и моя усердность высекла его алмазным резцом. Иначе чем обманом нельзя было заманить этих тварей к очагу благоденствия. Однако они согласились слушаться только Закона, но не нашего франкского сообщества. Затем, Марциан и я сподвиглись идти вверх по Иберусу к городу Цезаравгусте, где жил другой, союзный с баркинонцами клан.

Закон на вершине горы.
Хотя нас снабдили лошадьми (готы, уподобившись кентаврам, никогда не спускаются с коней), Марциан и я взбирались вверх по реке десять ночей. Нам пришлось отойти от русла в окрестные холмы, дабы не натолкнуться на смертный люд, которого слишком много селилось вдоль берега. Местность всё более превращалась в горы, зима всё сильнее злобствовала: беспрестанно лил дождь, а дальше в горах на нас обрушился и снег. Земля то размякала, вцепляясь в копыта наших лошадей, как жадный зверь, то леденела, выскальзывая из-под ног, словно рыба. Мы поистине чуть не пустились в пляску от радости, найдя на этом вероломном пути первого неумершего из семейства Цезаравгусты.
Цезаравгуста – город, именуемый ныне Сарагосой – выросла на реке Иберус, словно яркая ягода на древесной ветви. Она прячется в долине, или, вернее, в ущелье, среди лесистых гор, которые здесь ещё не слишком обрывисты; но к северу видны страшные стальные иглы, взлетающие к небу почти на тринадцать тысяч шагов.
Я не смогу изобразить сам город, ибо я в него не входил: мы, не попуская глаз наслаждаться бесполезными красотами, сразу же разыскали пограничный камень неумерших, дождались там первого встречного вампира и с ним направились к королю тёмных тварей Цезаравгусты. Мы несли в руках браслет короля баркинонцев, служивший нам паролем, и зелёные ветви, которые значили, что мы пришли с миром. И тот клан мы облачили в парчу Закона, как покорную невесту, и привели к алтарю знания.
Здесь нам рассказали о двух кровососущих общинах: одной в горах к западу и другой в горах к югу, но туда они нам не советовали ходить. Из их обычаев стоит упомянуть игру, которую я нигде более не встречал. Они чертили звезду на земле, в каждый её луч клали какой-либо предмет. Это могли быть деньги, или другой приз, или вещь, означавшая работу, к примеру, топор, или что-то позорящее, вроде женского покрывала. Затем они бросали, не глядя, звериные кости, окрашенные в разные цвета для отличия. И те, чьи кости падали близко к какому-либо лучу, получали то, что в нём лежало, то есть выигрыш, работу или позор. Они также разламывали рогатые кости пополам, а побеждал тот, у кого осталась костная ножка. Ещё они заставляли драться крыс и растили бойцовых перепелов, но это я видел и раньше.

Камень тупит меч, огонь разрушает камень.
Марциан и я поехали на северо-запад в Кантабрию, к городу Лукус Астурум, который сейчас известен как Овьедо. Но мы туда волею злобного дьявола не попали, поскольку близ Помпелона нас пленили баски.
Вся эта местность полна басками, как порченое мясо червями, и даже зовётся оттого Басконией или, по-теперешнему, Гасконью. Но всё же мы не ждали, что они овладеют нами так дерзко и так успешно, как они это сделали – ибо они нас глубоко и многократно ранили, когда же мы упали в беспамятстве, обыскали и ограбили нас и убили бы, не затемни жадность их разум. Боясь испортить наше платье, которое они хотели взять себе, воры, вместо того чтобы поразить нас в сердце, пронзили нам глотки, а ведь тёмную тварь этим не умертвишь. И когда мы к страшному их изумлению восстали и поднялись, разбойники в ужасе бросились бежать.
Но и тут мы не смогли избавиться от несчастья. По следам на земле местные тёмные твари, тоже баскского нечестивого племени, узнали всё, что произошло между нами и разбойниками. И они догадались, что двое смертных едва ли могли бы убежать от банды бродяг после того, как их повалили и перерезали им горло – а это последнее они прочли по отпечаткам ног и тел и по пролитой крови. Поэтому баскский клан неумерших нас преследовал и довольно скоро нагнал, тем более, что мы по легкомыслию своему разожгли костёр, да ещё, выпив прошлой ночью кровь у жертвы, бросили труп в кустах.
Таким образом, мы очутились в ещё худшем пленении, из которого не надеялись спастись. Нас притащили в кастеллу баскского клана, немного иначе, чем обычно, выстроенную: обрамлённую частоколом с черепами и окольцованную рвом, наполненным водой, с острыми пиками на дне.
Правитель этого зловредного клана посадил нас в подвале на цепь, однако не причинил иного вреда. Марциан же развернул свой змеиный язык и принялся травить правителя ядом обманчивых речей. Он настолько в этом преуспел, явив к тому же доверчивым очам басков кое-какие несложные чудеса, что вскорости правитель и весь его клан совершенно запутались мыслью, поверглись в изумление и не знали, что с нами делать. Хотя они не настолько уверовали, чтобы пасть перед нами на чрево, но и не настолько сомневались, чтобы нас казнить. Так бы мы и сидели в подвале до Дня Страшного Суда, если бы не новая беда.
На возвышенности к югу от Цезаравгусты, как я уже упоминал, проливал кровь праведных людей ещё один дьяволородный клан, тот самый, коего нас призывали опасаться. Эти ночные твари терзали своими клыками королевский город Толедум и его округу. Вдоль кружевных побережий Испании множество селений; но в её каменной сердцевине Толедум, пожалуй что, величайший город и едва ли не единственный.
Так вот, клан из Толедума, такой же жестокий, как горы, где они жили, и такой же бурный, как тамошние реки, вознамерился идти войной на своих соседей, желая их то ли поработить, то ли истребить, сие нам невдомёк. Он совершил указанное злодеяние столь победоносно, что разгромил баскскую крепость до щепок.
Дело в том, что люди считали это место проклятым и боялись даже ходить поблизости. Неумершие же из Толедума не были отягчены подобными суевериями. Они подъехали к крепости на телеге, укрытой досками и кожами, чтобы баскские стрелы не поранили воинов. Лёжа в телеге, нападающие забросали ров камнями, а в частокол с помощью катапульты метали горящую паклю, от которой многие столбы воспламенились. После этого все обитатели крепости, кроме Марциана и меня, повыскакивали наружу. Мы же ёжились от ужаса в подвале, так как нас держали цепи, и проклинали ночь, когда мы превратились в вампиров.
Когда запылало бревно, к которому крепились оковы, и цепное кольцо выпало, мы среди огня и дыма смогли выползти из руин. Но, едва мы оттащили наши исстрадавшиеся тела прочь от пожарища, как взорвались те горючие вещества, которыми Марциан делал молнии. Мы от ужаса и удара лишились чувств, а когда очнулись, обнаружили себя в плену у злонравного толедумского клана.

О том, как король Агила домогался дьявола.
Пока нас везли, а длилось это три ночи, Марциан неустанно проповедовал Закон тёмным тварям из Толедума. Хотя он и был окручен путами по рукам и ногам, связать ему язык они не смогли и потому принуждены были впитывать отраву его слов.
На четвёртую ночь мы избавились от опасностей пути, достигнув жилища короля клана, или, как они его именовали, «отца рода». Отец их рода звался Агилой, а его отпрыски по крови – Агилунги. Этого вампира дьявол заразил непомерным честолюбием: ему ещё и века не исполнилось, а уже он мнил себя достойным вести за собой во тьму всех вурдалаков Испании.
Пока что это мечтание у него не слишком хорошо воплощалось. Злой дух угобжал Агилу каждую ночь с закатом солнца, но рождались всё только чудища и уродцы. Его военные планы хромали на обе ноги. Его замыслы, привыкшие дышать сладким эфиром фантазий, оказывались слишком слабы для суровых ветров яви. Непрерывные неудачи ничуть не охлаждали Агилу. Одержимость продолжала свербить его тем сильнее, чем больнее он падал с летучего облака надежд.
Агила не владел ораторским мастерством, да и знанием букв он также был обделён. Не имея возможности повергнуть недругов с помощью слов, он вёл переговоры стрелами и ножами. Сколько раз нарождалась новая луна, столько же он начинал войн с соседями. Преступлений он совершил больше, чем у козодоя растёт перьев. Перечисляя же всех его врагов и ненавистников, я рискую превысить число звёзд на небе.
Мечтая когда-нибудь овладеть всеми испанскими кланами, он возвёл по границам своей земли несколько убежищ, чтобы оттуда легче было делать вылазки, а в дальнейшем – и править будущей державой. До одного из таких временных логовищ мы сейчас доехали, а располагалось оно на семь ночей севернее Толедума.
Попав в упомянутую крепость, мы сразу же были посажены в кандалы и замкнуты в темнейший, грязный и тесный закут. Очутившись там, Марциан не осушил реку своих речей. Агила, поневоле слушавший элоквенции Марциана, приказал, в конце концов, показать те хвалёные чудеса, на которые Марциан столь часто и хвастливо ссылается.
Марциан ему обещал и будто бы углубился в медитацию. Когда все, кроме нас, ушли на охоту, он извлёк из потайных мест в одежде те немногие чародейные предметы, которые у него ещё сохранились, и принялся готовить волшебство.
По возвращении Агилы на стене дивным образом горели огненные буквы, возвещающие торжество Закона. Кроме того, Марциан показал Агиле чашу с мутной водой. На самом деле в чаше содержалась толика нашей крови, над которой Марциан до того произвёл ворожение: он опустил в сосуд зелье, все пурпурные элементы крови слиплись, осели на дно в виде налёта, и жидкость обесцветилась. Итак, в присутствии Агилы Марциан неприметно бросил в чашу другое зелье, произнося при этом странные слова. Тогда налёт поднялся, разошёлся, расцвёл красным цветом, и вода превратилась в кровь. Испуганный Агила попробовал напиток в чаше не прежде, чем его слуга отпил глоток. Затем Агила и сам отведал эту дьявольским соизволением возникшую кровь, изумился и оторопел ещё больше, а Марциан и я возрадовались в сердце своём.
Но Марциан скоро раскаялся в своей мудрости. Агила, устрашённый могуществом Марциана, видел, тем не менее, что никакое колдовство не помогло его пленнику избавиться от цепей. Посему он решил, что может держать посланца дьявола в своей узде. Более того, он узрел в этом средство подчинить себе всех испанских неумерших. Агила задумал объехать испанские земли, возя Марциана с собой; посланник сатаны станет творить чудеса и под страхом гнева преисподней призовёт тёмных тварей Испании покориться Агиле.
Далее, Агила пришёл к Марциану и изложил тому свой план. Надо отдать ему должное: он по справедливости обещал немалые почести и Марциану, и даже мне, если мы поддержим его.
Однако, по недоумию, мы отказались наотрез. Мы явились в Испанию, чтобы привести вампиров под власть Правителя Гедиона, а вовсе не Агилы. Таково желание дьявола, сказали мы. Агила страшно разгневался, а Марциан возразил, что дьявол вообще откажется творить чудеса, если нарушить его тёмную волю.
Но Агила воображал, что у нас с князем тьмы какие-то приятельские отношения: что мы, если захотим, сможем побеседовать с сатаной и переубедить его. Дьяволу, мол, не так важно, кто именно завоюет всех вампиров. И только от нашего желания и красноречия зависит, отдаст сатана предпочтение Агиле или нет.
Чтобы пробудить в нас это желание, Агила набросился на Марциана с угрозами и бранью. Но тот оставался неколебим. Тогда Агила велел подвергнуть жестоковыйного и упрямого посланника ада пытке. Вначале Марциан не уступал, взывал к пламени преисподней и пугал палачей ужасными карами, которые обрушит на них дьявол за такое неслыханное беззаконие. Однако, претерпев в должном порядке дыбу, огонь, когти и крючья, он ослабел и попросил время для молитвы.
Помолившись, то есть, выспавшись и поразмыслив, Марциан предложил сначала мне, а потом и Агиле следующий план. Избранный силами зла Правитель Гедион остаётся превыше всех нас, а превыше него остаётся Закон. Но отец зла дарует Агиле власть над всей Испанией. Агила же становится доверенной рукою Правителя в этой западной стране. Он обязан бывать в Массилии ежегодно на Вальпургиеву ночь для празднества и для отчёта о делах. Вот всё, что дьявол может предложить Агиле, а желать большего – грех даже для тёмной твари.
Агила отродясь не бывал за рубежами Испании и даже не представлял себе, сколь велик подлунный мир. Чтобы открыть Агиле его умственную и телесную слабость, я рассказал ему о строении вселенной. Она, как известно, представляет собой сферу и потому безгранична: ведь шар не имеет ни концов, ни краёв. Мир состоит из четырёх элементов: огня, воды, газа и тверди. В нём борются две силы, чёрная и белая, и благодаря их беспрерывной войне и возникает многоцветная радуга жизни. Эти же силы в сражении друг с другом используют четыре элемента, из которых творят разнообразные создания. И, поскольку их разум беспределен, любое возможное существо или предмет непременно где-нибудь имеются. Мы же, со своим куцым рассудком, способны увидеть и вообразить лишь немногую часть этих объектов; но всё, что мы смогли или не смогли представить себе, где-нибудь и когда-нибудь существует.
Я рассказал затем Агиле о странных странах за океаном, где обитают люди с собачьими головами и птичьими крыльями и ужасные чудовища, о которых я читал в бестиариях. В этих книгах были нарисованы картинки, списанные со слов путешественников, и из них любой может узнать, что далеко за водами море и небо поменялись местами, и живут там превеликие диковины: утки с четырьмя ногами, огромные кузнечики в шесть футов ростом, змеи, имеющие лапы, волосатые куры, райские птицы, у которых вместо хвоста приделана лира. Они поют так дивно, что люди теряют память. Другие птицы там говорят по-человечьи и едят мясо, как волки. И это только мизерная малость из всех тех фантастических тварей, которые обитают в мире.
Устрашённый моими рассказами, которые, между прочим, правдивы, Агила согласился править одной Испанией. Марциану и мне это было удобно: вместо того, чтобы самим передвигать ноги и испытывать муки от терний зимней дороги, мы теперь путешествовали в повозке Агилы и пользовались приветливостью его убежищ.

Окончание путешествия.
Осталось сказать немногое. Агила странствовал по Испании, Марциан и я сопровождали его. Мы проехали на север к морскому берегу, добрались до Кантабрии и предали Агиле здешних тварей. Захват прошёл легче, чем нож в живот. Марциан и Агила появились, сияющие фосфором и громыхающие оружием. Мы несли зелёные ветви, чтобы нас не расстреляли раньше, чем мы начнём колдовство. Марциан явил чудеса, воззвав громким и ужасающим голосом к силам преисподней, и сердца кантабрийских неумерших треснули как стёкла. Затем он объявил Агилу адоизбранным главой тёмных тварей Испании и произнёс Закон.
Тем временем распалилась оттепель, снега потекли, поэтому мы опасались подниматься высоко в горы и ехать в Толедум. Мы достигли реки Дуриуса, разбив по дороге небольшой отряд свевских тварей. После этого мы вступили в Конимбрию и воцарились в Лузитании. Тем же образом мы взяли Олисипону, называемую ныне Лиссабоном, и оттуда попытались протянуть щупальца в Бэтику. Но, едва мы переплыли струи реки Анас, как на нас опустился рой тварей из Эмериты и основательно пожалил. Не успели мы сказать и звука о Законе, как разлитую над нами ночь заполнили тучи стрел этих неумерших бестий, и мы отступили для совещания.
Агила хотел идти в Толедум за помощью, но Марциан указал ему, что Вальпургиева ночь близится. Нам было бы разумнее предстать перед троном Правителя Гедиона, а после вернуться и довершить начатое. К тому же Правитель Гедион мог бы облачить Агилу властью творить чудеса самому.
Признав мудрость слов Марциана, мы возвратились в Олисипону. Там мы заказали сундуки и договорились о доставке их в Массилию на корабле. Мы велели слуге выдать сундуки человеку, который придёт за ними и предъявит дощечку, на которой был составлен договор. Так и произошло. Загрузившись в сундуки, мы были внесены на корабль. Уже на море мы покинули наши тесные постели, натворили много зла и вселили в души матросов неодолимый ужас. Потому, когда мы подплывали к Массилии, люди на корабле, те, что остались ещё в живых, с покорностью причалили в нужном нам месте. И, одарённые удачей, мы доставили этот одолевающий волны ковчег Правителю Гедиону.
Итак, Марциан и я вошли в наш славный Мольдхус на шестую ночь до майских календ, благоуханной весной года 586 от Воплощения Христа, после трёх лет и четырёх месяцев странствий по северным и западным землям. И мы запрягли в удила Закона всех тёмных тварей Массилийской Провинции, Бургундии, Аламании, Австразии, Нейстрии, Арморики, Аквитании, Септимании и северных испанских провинций. Закон есть превыше зла и Бог превыше добра, аминь.

Словно бы морем стала земля
И в ней отражаются звёзды:
Факелы ярко блестят,
Шум приветствий подобен прибою.
Нежно ласкает огонь очага
Глаза, что измучены мраком.
Жарче объятий жены
Стены дома родного сжимают.
Воздух здесь мягче и слаще вина,
Слова благозвучнее песен.
Так отвори же нам дверь,
Мы войдём, страх стряхнув на пороге.

Страна медведей.
В наше отсутствие вампир Гумберт Грустный, как и мы, взял из рук Правителя Гедиона знамя Закона и понёс его в дикие восточные земли. И об этом я здесь хочу рассказать.
Вампир Гумберт Грустный, вдвойне одарённый храбростью в ущерб нежности, осмелился на то, чего Марциан и я испугались и что мы сочли неисполнимым. Он, взяв немногие вещи и препоясав себя одним ножом, с двумя спутниками поднялся по реке Роданусу до самого города Лугдунума. Отсюда он повернул своё лицо к востоку и дошёл до пограничной крепости Конфлюэнтес, на сегодняшнем наречии Кобленц.
Конфлюэнтес означает «слияние»; он назван так, поскольку в этом месте Ренус сливается с Мозеллой. Как раз когда Гумберт явился туда, этот город посетил проездом король Хильдеберт, поэтому посланник Сообщества нечаянно очутился в самой страшной сутолоке. Побоявшись испечься в сём кипящем вареве, Гумберт спешно покинул Конфлюэнтес. Он, однако, оставил послание тёмным тварям, если они там были, выскребя буквы на камне. Совершив это, Гумберт пошёл к городу Тревир или, как его сейчас называют, Трир.
Тревир – огромнейший город: окружность его стены имеет в длину почти пять миль, поэтому самый быстрый ходок не смог бы обойти его весь быстрее, чем за час. Населения же здесь не больше, но скорее даже меньше, чем везде. Поэтому часть зданий была заброшена и развалилась, а немногие жители слонялись по своему необъятному городу как по пустыне.
Гумберт нарисовал в разных углах Тревира знаки, изображающие упыря и жертву. На другую ночь наш посланник обнаружил поверх каждого знака крест, начертанный христианами; но под одним из них он нашёл и некий ответ. Связавшись таким художественным способом с тамошней тёмной общиной и заключив с ними договор, Гумберт последовал дальше.
Миновав ещё сколько-то селений, Гумберт Грустный вступил в жестокую страну саксов. Эти ели хлеб, как люди, но в остальном вели себя как звери. Те, что родились у моря, мастерили корабли, на которых плавали до самой Испании и грабили купцов. Остальные разбойничали в лесах и сильно тревожили соседние страны огнём и мечом. Бывало, что франкский король нанимал их на войну. Тогда они, беснуясь и злобствуя, шли в бой, пугая врага до смерти одним своим видом; сами же они ничего не боялись. По дороге эти наёмники очищали от ценностей каждый дом и пожирали там всё сколько-нибудь съедобное.
Южнее них находилось королевство тюрингов, столь же дикого племени. Многое, что я сказал про саксов, можно повторить и про этих. Отец короля Гунтрамна разгромил их в кровопролитной войне, однако этот народ отступил, но не покорился. Страна их густо поросла лесами, как чёрный медведь – шерстью. Там, среди лесов, они и жили, на страх Богу и всему миру. Ещё южнее была страна баваров, похожая на северных собратьев, как детёныши волка похожи один на другого.
Все эти люди кормились войной, а не работой. Пахотой и пастушеством у них занимались рабы, взятые в плен на войне или купленные на рынке. Хороший раб стоил от двадцати до пятидесяти золотых солидов; и даже в Массилии мы видели в продаже склавов, пленников из земель далеко к востоку, так что, я думаю, не без участия баваров и тюрингов эти несчастные попали под ярмо.
Германцы – франки и готы – всех вообще невольников называли «склавами», от названия страны, откуда их вывозили, Склавинии или Славянии, – до того много привозили из той местности рабов. Воинственные германские мужи презирали игоносное склавинское племя, но, думается, они могли бы к пренебреженью присоединить и благодарность – ведь их хлеб и их виноград произрастали руками склавов. Не так угоден Господу меч, как плуг, и сие следовало бы помнить нашему лютому народу. Однако, как я уже не единожды говорил, смертные повинуются звериным заповедям куда чаще, чем Божиим.
Во все три упомянутые мной страны ходило множество святых проповедников, но истинная вера соскальзывала с заскорузлых душ варваров, как вода с промасленной кожи. Утром эти люди шли в церковь, ночью же справляли гнусные лесные обряды. Там редко услышишь латынь. Язык их отличен от нашего своей грубостью: кажется, что не говорят люди, а лают собаки. Пишут они иногда латинскими буквами, но чаще корявыми знаками, если вообще умеют писать.
Итак, вот я начертал устрашающий портрет тех земель, которые Гумберт Грустный видел живьём. Но Гумберт упёрся мыслью, что должен обуздать тёмных тварей из восточных лесов. Его ум был подобен не книге, но ножу: раз брошенный, он летел прямо в цель и сокрушал её либо разбивался сам. И вот, различными способами, одних пугая колдовством, вторых опьяняя зельями, третьих побеждая в поединке, четвёртых соблазняя богатствами, избегнув тысячи опасностей от стихий, зверей и людей, Гумберт вышел из восточных стран победителем. Он потерял обоих своих спутников и взял себе новых из восточных неумерших. И в Великий Пост года 586 от Рождества Христова он переплыл Ренус около огромного озера, оттуда добрался до франкского города Андело и со славой вернулся в Массилию.

О вампире Гумберте.
Он был знатного рода, из семьи, владевшей большими угодьями. Но, не будучи старшим сыном, при дележе наследства Гумберт оказался сильно ущемлён. Недовольный своим состоянием, и не желая ссоры с родными братьями, он напал на соседей и заметно разорил их.
На суде ему нечем оказалось выплатить штраф. Поэтому за него внесла деньги семья. Однако прежде Гумберта принудили совершить обряд, которым он передавал семье всё своё имущество. Обряд этот таков: Гумберт взял с каждого угла своего дома по горсти земли, бросил её через плечо ближайших своих родичей и в одной рубашке перепрыгнул через изгородь двора. Тем самым он отрёкся от всего, что получил по наследству, и остался голым как осеннее дерево.
Попав в такую беду, Гумберт озлобился, творил преступление за преступлением, и с каждым днём поднимался на ступень выше по лестнице греха. Кончил же он тем, что разграбил святую базилику, был пойман и отлучён от церкви.
Изгнанный с глаз человеческих и Господних, Гумберт решил просить помощи у дьявола. С этой целью он пошёл в полночь на кладбище, где у гробниц произвёл ритуал во имя сатаны. Странно, но ритуал этот тут же дал нечестивцу желаемое, ибо его приметили прятавшиеся там же тёмные твари и вышли поглядеть, что это за бессовестный, безумный и отверженный смертный осмелился взывать к самому владыке ада.
Так Гумберт стал неумершим, в ночь величайшего бесчестия и отчаяния. Затем, он довольно легко возвысился среди тёмных созданий, услаждал себя и кровью, и золотом. Ум его был столь дерзок, что сей вампир нисколько не боялся гнева Создателя. Он даже охотно признавал, что сгорит навеки в озере огненном в День Страшного Суда и не хотел лишь умереть раньше срока. Но ночь, когда он обратился в носферату, оставила на его лице некую мрачную печать, отчего он и прозван был Грустным.

Птицей распевает флейта,
Стол уставлен серебром.
Веселитесь же и пейте –
Завтра всё равно умрём.

Здесь кончается Восьмая Книга Деяний. Составлено в-ром Гаем Йокусом.