Чемодан воспоминаний

По поводу спектакля «Носферату» по пьесе Н. Коляды в
Тюменском Молодежном Театре «Ангажемент». (Я посмотрела не премьерный, а уже очередной спектакль в конце февраля 2010 г.).

…С каждым годом, с каждым днём, с каждым спектаклем публика становится всё требовательнее. Актерам уже редко дарят цветы… Удивлять, а тем более потрясать перекормленную свежими новостями от СМИ зрительскую аудиторию становится труднее. И всё же…
Большому таланту подвластно всё. В камерный зал через весь город молодежь едет одновременно на Имя Великого Артиста, на пьесу модного драматурга, на бренд молодежного театра с доступными демократичными ценами…
Сейчас в театр чаще ходят развлекаться, но после «Носферату» немногочисленная публика покидает театр в большинстве своем потрясенная.
Талантливая пьеса содержит богатый драматургический материал, но он прозвучал бы не так ярко, не будь в данном случае блестящего актерского дуэта Окунев – Кудрявцев.
Умение «сминусовать» - это работа для звёзд – тех самых, что могут извлекать музыку из одной струны.
Здесь нужно было отказываться практически от всего, что составляет для обывателя понятие «Театр»: от эффектного антуража, броского грима, стильной мебели, эпатажных костюмов. Ничего этого нет.
Интригующее название пьесы оборачивается крохотным теперь уже знаком достоинства рода.
Публика легко и незаметно въезжает в предлагаемые условия игры с такой многовековой театральной инверсией: женская роль для актёра-мужчины, - настораживается перед другой предложенной и более серьезной игрой. Она заметна не сразу. Это игра масштабов. Временных и пространственных. Когда чемодан воспоминаний оказывается столь необходим, огромен и насущен, что может преобразовать безнадёжную старость на несколько минут и подпитать уходящего в небытие человека остаточной искрой энергии. Когда клетка для птицы становится для старой женщины крупным объектом досады, заботы и в конце концов источником размышления о себе самой. Когда одиночество понимается не как выход или итог, а как конец. Когда пройденная жизнь начинает уменьшаться столь стремительно, что простые предметы, появляясь на сцене, создают ощущение тесноты и статичности за счет тоскливого цвета ртути в старом градуснике и всё того же странного масштаба.
Итак, зритель на этом спектакле учится, пожалуй, главному, чему вообще может научить Его Величество Театр: выбору взгляда на мир и действию в соответствии с ним.
Почему затеатрализованный мир гонит зрителя в чистый театр? Потому ли, что там – не вакханалия цен, а живая, пульсирующая мысль?
Вот теперь зрителю, особенно молодому, приходится поработать. Потому что перед ним – не пленительная история, полная легенд и романтики, а, скорее, брюзгливое развенчивание ореола вокруг феномена декабризма. Но ведь гордость, чувство собственного достоинства, самоуважение эта женщина пронесла сквозь мыслимые и немыслимые страдания. Это и есть стержень пьесы.
Старой женщине уже сам драматург навязывает свою точку зрения, свой способ видения мира и тем самым обессмысливает ее судьбу, казалось бы.
Страшно становится тогда, когда понимаешь результат от перемещения ценностей. Когда бантики, веревочка и ворчание становятся более существенными, чем документы – письма – живые мысли.
Когда разборки актуальнее нежности.
Спектакль красиво выстроен и хорошо оркестрован. Врезается в сердце горькой зазубриной неровный подол обвисшего платья, такого нелепого и жалкого, что, если бы переборщили с цветом – оно стало бы доминантой. Но здесь, в спектакле, всё хирургически точно выстроено и подчинено целому.
Миг – и вот несколько печальных нот для крохотной, но такой значимой партии ткани, закрывающей клетку.
В этом спектакле Окунев демонстрирует великолепную школу актерского перевоплощения на физическом, клеточном уровне. Он пользуется целым арсеналом не внешних, а внутренних приемов и собственных средств. Его профессиональный багаж сродни секретам иллюзиониста Игоря Кио.
Рамки роли Амалии Носферату суровы, жёстки, они ограничивают актера: он должен огромные куски сильнейшего текста говорить нарочито неэффектно, бубня, поскольку это – монолог старой женщины, у которой всё болит. И Окунев не щадит себя. Как он это делает?! Не спрятавшись, не отвернувшись, а прямо на наших глазах он становится еще более пожилым, его фигура обмякает, лицо становится дряблым, обрюзгшим и приобретает характерную одутловатость.
И в старости и в актерской судьбе, пунктиром намеченной в пьесе, - самое страшное – когда ты сам себе исполнитель и зритель…
Актер в прекрасной физической форме, и эту жестокую роль вполне можно считать подвигом самоотречения во имя Сцены.
А у «Режиссера» - свои воспоминания. Только они не в чемоданах, а в ботинках. Немного измотанный, уставший, слегка циничный, он выглядит измученным и внутренне более старшим, чем Амалия – сумма парадоксов.
…На дороге жизни много и несчастных, и счастливых. На дороге много правил. Но почему-то я нигде не видела таблички с чёткой и строгой надписью: «Не смейте унижать Старость».
Тише. А теперь включите погромче танго для Амалии. Не будем ворошить чемоданы старой Носферату. Ведь это – Ее Воспоминания. Осторожнее с ними: они так хрупки, их легко спугнуть…
(Конец февраля – 16 августа 2010 г.).