Двенадцатая Книга Деяний

Во имя Закона начинается Двенадцатая Книга Деяний.

Старый учёный над книгой
Кружево формулы вяжет,
В бороду тихо бормочет:
«Я вырежу сердце у солнца,
Возьму сердце солнца в руки,
Заставлю его не биться.
Птицы повиснут в полёте,
Волны как камни застынут,
Ветер дышать перестанет.
Времени больше не будет,
Бог закричит от страха,
А я буду жить вечно».

Как истинно проклятые нас судили.
Спустя какое-то ужасное время нас извлекли из подвала, дабы подобающе покарать. Тюрьмой нам послужил погреб заброшенной крепости, а для суда истинно проклятые проволочили нас в церемониальный зал. Кругом по стенам горели факелы, висели черепа и другие глупые уродливые украшеньица. И вот мы встали: Гедион, Гумберт, Моргет, Антессер и я – вдоль стены, обопрясь о неё затылком и спиною, поскольку держаться прямо не могли. Толпа разразилась криками, но Унус потребовал тишины и обратился к нам с такой речью:
«Смотрите, вы, благословенные бастарды ангелов, как низко вы рухнули с горы своей гордыни! Вы опутали доверчивые сердца тёмных тварей сетью лживых слов и бесстыдной ворожбы! Чтобы закогтить власть и нагрузить сокровищницу, вы из бессмертных созданий сделали себе прислужников! Уж не мечтали ли вы, нечестивые, сравниться с самим дьяволом? И вот куда завела вас тропа самомнения! Вы стоите перед нами на коленях, в кандалах, и вам придётся изрыгнуть обратно всё, что вы поглотили!»
Гедион поднял руку и сказал в ответ:
«Я поругаем не бываю, ибо ваши слова грязнят только ваш рот, но не меня. Для чего нужны эти напыщенные угрозы? Зачем вы привели нас на суд, если приговор уже написан в ваших сердцах? Для кого вы произносите эти речи, если не для самих себя? Вы сами себя стараетесь убедить, что поступаете правильно; потому что сомневаетесь, потому что на дне вашего нутра лежит правда: то, что вы творите – безумие…»
Унус приказал прервать его, но Гедион воскликнул:
«Вот и ваш адоизбранный Унус так мало уверен в себе, что боится дать мне говорить! Ведь так, ты боишься! боишься, что я смогу обнажить твоё заблуждение, твоё сумасбродство, твою скотоликую бестиальность, твою подлость?»
Услыхав такое, Унус позволил Гедиону высказаться, и тот продолжил:
«Вот, взгляните на нас: мы лишились всего, кроме тени. Мы изуродованы неслыханными членовредительствами, и жизни в нас осталось только на один вдох. И всё же и сейчас вы преклоняетесь перед нами – да, преклоняетесь и страшитесь, иначе не вывели бы нас на этот суд, чтобы позорить злыми словами и пытками. Вы хотите зрелищем нашего падения опьянить свой разум, чтобы он перестал кричать вам: опомнитесь! Ненужную вещь хозяин вышвырнет прочь. Но он в досаде чувств своих сломает на мелкие части то, что было ему дорого – чтобы забыть о своём горе, чтобы умертвить свою память. Так вы поступаете и с нами. Вы истязаете, унижаете и судите не нас – вы тщитесь заглушить голос собственной совести.
Нечистые, копытчатые, косматые кабаны, вы, перед кем брошено золото вечности, рубины страстей, сапфиры философии, но вы отвернули рыла и роетесь в глине минут! Взгляните, что все вы натворили! Вы убиваете друг друга, чтобы завтра быть убитыми, вы жжёте дома живых, чтобы завтра погибнуть от голода. Дьявол велит вам сеять смерть? Но вы же лишь тени людей – когда исчезнут люди, не станет и вас. Клянусь ветрами Тартара! Вы словно бы так боитесь Дня Страшного Суда, что хотите приблизить его всеми силами – пусть всё поскорее кончится, лишь бы не дрожать от ужаса. Разве я не прав? Но что толку вам в заповедях Унуса? Вы уже лишены души, и она у вас не вырастет, сколько бы вы не нудились в гробах и не сожгли домов.
Как же вам самим не отвратительно то, что вы делаете? Несчастные трусы! Взгляните на нас – нам не страшно, ибо мы встретили смерть, как подобает потомкам отверженного. Мы умножали наши знания, мы наслаждались красотой и мудростью, и шли к своему последнему часу гордо и с достоинством. Ибо сын зари за гордость и знания свои был свергнут с неба. Разве вы отродья преисподней, разве вы созданы по подобию сатаны? Он был лучшим среди ангелов Господних, а вы – дичайшие среди зверей, грязнейшие среди свиней, ничтожнейшие среди змей! Вы вышли из леса, а не из ада!»
Так как для варвара нет оскорбления тяжче, чем обвинение в трусости, поднялся всеобщий вопль, и в толпе было пребурливое волнение. А Унус ответил:
«Яд твоих обманчивых слов уже не отравит нас. Вы создали Закон, чтобы сделать нас своими невольниками, подносящими кровь к вашим алчным губам. Но нам суждено иное. Взгляни на этих вампиров – десница дьявола увенчала их чело немеркнущим пламенем! Ибо мы – истинные избранники отца зла, и нам надлежит предать мир погибели. Сейчас, когда наступает конец света, мы будем умерщвлять, душить, крушить и рушить всё благое во славу красного зверя, а вы сгинете в ничтожестве и безвестности».
«Дьявол хохочет над вами. Пусть; он нечасто веселится» - сказал Моргет.
Гедион добавил:
«Закон сделал вас невольниками? Разве не были вы и до того рабами своей глупости? Вы кидались друг на друга, как шалые собаки. Вы не знали даже, есть ли другие вампиры в округе и мнили себя единственными. Вы не умели ни читать, ни писать, и думали, что земля кончается за горизонтом. Разве невежество – не худшее из рабств? Ошейник Закона – как золотое ожерелье, его кандалы как драгоценные браслеты, его цепи звенят как музыка – ибо он дарует тёмному миру разум, покой и порядок. Идите, беситесь, смешите дьявола своим безумием. Когда все шуты перебьют друг друга, может быть, отыщется благомыслящий неумерший, который вернёт Закон на землю».
«Чтобы ты ни говорил, ничего не изменишь, и тебе придётся принять томительную мерзкую смерть, каковая тебе и не снилась» - сказал Унус.
«Так и есть: мерзкие сны видятся лишь тем, чей рассудок болен, - сказал Гедион. – Довольно, излейте свою злобу и дайте нам покой. Мне опостылело тратить своё дыхание на таких маломозглых ослов, как вы. Обратимся к нашим создателям, друзья, и попрощаемся, пока мы не онемели и не ослепли навсегда».
Тогда мы, оставляя без внимания шум и возмущение среди публики, сказали голос в голос:
«Отец мой тьма и мать моя кровь! Возьми меня в моей незрячести и слабости. Дай мне сердце, чтобы вынести все беды, и дай мне разум, чтобы знать их причины. И да отойдёт от меня страх, ибо я делал то, что предписано судьбой. Да пребудет над живыми Вера, а над нами Закон во веки веков, пока луна не почернеет и солнце не окрасится в багрянец».

Как нас казнили.
В то время как мы говорили эти очень немногие слова, толпа наших судий успела передраться между собой, так как они не могли выбрать нам достаточно мучительную казнь. Каждый настаивал на собственных желаниях, они спорили, махали кулаками и ножами, и несколько тёмных тварей было при этом покалечено.
Мы же стояли и смотрели на побоище, едва сдерживая смех. Наконец, Моргет крикнул:
«Неразумные, бросьте жребий! Пусть ваш фальшивый бог решит, как ему угодно убить нас!»
Эти слова вызвали у нас громкий хохот, который мы никак не могли остановить. Мы словно бы отравились сардонической травой: умирали и смеялись.
Тут вышел низкий предатель Марциан, в рубище и препоясанный вервью. Когда мы такое увидали, нас охватил новый приступ буйного веселья. Наши тела объяли корчи, живот заныл, слёзы полились из глаз. А Марциан поднял руку и возгласил:
«Окажите мне честь! я хочу сам прикончить этих гноючих чудовищ».
Гедион посмотрел на него, улыбнулся и сказал: «Я согласен».
Этот ответ так позабавил ссорщиков, что они немедля унялись и предоставили Марциану просимое.
Тот же взял нож и воткнул его в сердце Гедиона. Кровь потекла на лезвие, взгляд Гедиона померк и веки закрылись; с тихим вздохом он повалился на пол. Так же Марциан сразил и Гумберта, который словно бы сильно удивился, успев воскликнуть: «чёрт возьми! что за дьявольщина!» Но тут и он простёрся недвижно. И Марциан подошёл ко мне. Я сказал:
«Марциан, будь проклято твоё имя. Любую смерть я принял бы охотно, но не эту». Не ответив, гнусный изменщик с размаху ударил меня ножом; боль я ощутил тупую, как от ушиба, но думал, что чувства мои оглушены. Странное это было мгновение! Я искал в себе страданий, старался осязать холодную сталь в моём чреве, ждал агонии, воображал, что вот кровь изойдёт из жил, заполнит лёгкие, пульс прервётся, ум затуманится, но ничего похожего не происходило. Между тем я ясно видел, что оружие погрузилось мне в грудь по самую рукоять, и из раны сочилась алая влага. Бросив пристальный взгляд на застылые останки Гедиона и Гумберта, я вдруг догадался об истинном намерении Марциана. Как можно прилежнее я представился актёром танатосовой пьесы: ловя ртом воздух, хрипя и извиваясь, я рухнул на пол рядом с мнимыми трупами.
Падая, я успел заметить, как Марциан тряс нож, чтобы клинок выскользнул из рукояти, куда он перед тем от толчка ушёл. О двуличный аспид! он и в войне плутовал, как в игре! Затем я смежил глаза. Наружно окостенелый, внутри я уподобился дыму и пламени. Что, если обман обнаружится? Я будто разом жив и мёртв: не то ли испытывает человеческая душа, покидая плоть? Как бы Моргет и Антессер не выдали и себя и Марциана! Но это последнее беспокойство было напрасным. Скоро все мы раскинулись на каменных плитах, едва дыша, не шевелясь, а Марциан сделал несколько шагов в сторону, призвал зрителей к тишине и вскричал:
«Вот, братья, смотрите: я зарезал Закон!»
Дурковатая орда отозвалась восторженным ропотом, и Марциан говорил далее:
«Заклятый и лукавый дух, склони ко мне ухо! Ты послал к нам антихриста? Ты велел ему запереть нас в кривые удила несуразного и тиранического Закона? Как же ты допустил своё дитя до гибели и Закон – до падения? Отчего ты не накажешь нас за надругательство? Ах, я знаю: видно, Гедион нас попросту надул. Он вовсе не твой сын, а Закон – порождение его лживого ума!»
Сатана, конечно, не мог снести таких слов. Я услышал, как Марциан вдруг со стоном стал биться об пол, громко жалуясь на раздирательные боли в утробе. Затем князь тьмы припугнул и всех остальных: судя по взметнувшемуся гомону, с потолка сыпалось что-то горящее и страшное, а немногим позднее с рокотанием содрогнулся весь замок. Унус возвысил голос и приказал всем успокоиться. Затем воскликнул:
«Вы, тупые животные! Что в этом сверхъестественного? Неужто вы ни разу не видали ни зарниц, ни землетрясения? А этот паскудник Марциан просто перепил крови вечером, вот ему и схватило брюхо. Мучения ниспосланы ему не дьяволом, а желудком! Мне стыдно смотреть на вас! Если уж вправду Гедион антихрист, и родитель его разгневался на нас, отчего он не воскресит своё чадо? Или сатане это не под силу?»
Он рассмеялся, но смех его тотчас угас, когда Гедион отомкнул глаза и медленно поднялся. Тут и мы все ожили. Стараясь не упасть от слабости, мы прошествовали к Унусу. Все его приверженцы в смертельном ужасе отпрянули, бросились бежать и оставили своего вождя одного перед нами. И Гедион разорвал Унусу глотку и пил его кровь, пока не убил; ведь оружия у нас не было. Сделав это, Гедион начал говорить.
Его речь была быстра и блестяща, как стая серебряных рыб. Он сказал: «Тёмные твари! Мы ходим под одной луной и пьём одну и ту же кровь. Как можете вы воевать со своими сородичами? Вы, кто в исступлении сердца и юродстве ума разрушил мир и Закон! Ваша участь печальнее собачьей. Под железным дождём будете вы ходить и по медной траве. Ваша собственная тень предаст вас, и ваша слюна вас отравит! Вот ваш предводитель Унус – он стал мертвее камня. Вот подлый попятчик Марциан – чрево его вздулось и наполнилось червями, и он погибает позорнейшей смертью. Да убоится каждый, кто посмеет преступить Закон, ибо гнев Бога и дьявола низринется на него!»
Пока Гедион произносил это, Марциан подполз к его ногам, плача и умоляя о прощении. И все, кто был в зале, поверглись на колени и громко каялись и кричали, что совратительное змееязычие и посулы Унуса столкнули их с правосудного пути, и винились, и обещали, что никогда не повторят этой ошибки, и клялись всегда соблюдать Закон.
Гедион вдоволь насладился сим утешным зрелищем. Затем он поднял руки и сказал:
«Вот лежит Унус, и он не воскреснет. Души в нём нет, тело истает к утру. Эта злобная гадюка изблевала на нас яд раздора, но теперь она испустила свой презренный дух. Закон создан, чтобы сберечь ваши бессмертия; он должен защищать, а не казнить. Пусть наши ссоры испарятся, как роса на рассвете. Да исчезнет всякая ненависть с земли и из-под небес. Во имя тёмного бога, отца моего, я прощаю вас. Унус Верус был для вас испытанием, которое не все прошли. Пусть этот урок навеки отложится в вашей памяти. Поднимитесь с колен, тёмные твари, я всё сказал».
Гедион возложил ладони на голову Марциана, и его страдания тотчас прекратились: очевидно, все черви вдруг исчезли из Марциановых кишок. Изумлённые чудом, умилившись сердцем, наши недавние гонители шумливыми возгласами восславили Закон.

Птицы-музыканты распевают песни,
Яствами уставлен изумрудный луг.
В Герцогстве Зелёном будет нынче весело,
Собирай приятелей, приводи подруг.
Под овцу завиты юные волчицы,
Золотые кольца у свиней в носах.
Каждый постарался пышно нарядиться –
Женятся сегодня зайчик и лиса.
Веселей танцуйте, ёж и олениха!
Медовуху сладкую вволю пей, медведь!
В золоте невеста, в серебре жених её,
На такую пару любо посмотреть.
Разыграют мыши пьесу Росомаха,
За оленьей гонкой – петушиный бой.
Поднимайте чаши за здоровье свахи,
Пир горой закатим на свадьбе луговой.

Давайте же возрадуемся.
«Иуда предал своего Господина поцелуем, а Марциан спас нас ударом кинжала!» - сказал Гедион, когда всё немного утихомирилось, и мы смогли сойтись в беседе.
«Конфитеор, правитель, - сказал Марциан (что означало: «каюсь»). – Я не сумел удержать их от разоренья Мольдхуса. Они меня, да и никого, не слушали. Словно бы бестии упились дурмана, или кудлатая Лисса поразила их мозг заразой водобоязни. Я уж думал, не бежать ли мне на север, но решил чуть повременить. Тут я узнал, что вас будут публично судить; тогда-то у меня и родился этот счастливый замысел. Прискорбно, что вас столь долго истязали в узилище, но любая туча имеет светлую кайму. Благодаря этой отсрочке Роберт и я успели смастерить механический нож, смешали горючий порошок и подложили его в подвал и на балки».
Вампир Роберт, тот, что был прозван позднее Британцем, не сказал ничего, но лицо его украсилось довольною и злорадственною улыбкою. Это он запустил молнии и устроил колебания земли, пока Марциан изображал перед нами казни и кары.
«Ну что же, друзья, - произнёс Моргет. – Поздравляю вас с восстанием из пепла. Нет больше ни домов, ни денег, ни книг, ни самого Сообщества. Все страницы нашей истории стёрты пемзой дочиста. Но теперь мы научились писать изящно и без ошибок, и потому это к лучшему. Чаще переворачивай стило, говорил Цицерон. Спасибо, нас избавили от труда уничтожать, и осталась малость – создать всё заново».
Марциан добавил: «На пожарищах цветы растут пышнее. Прах и падаль удабривают почву, и древо Закона буйно и ветвисто возвысится до самых туч, покуда новая молния не расколет его пополам».
«Всё это суета! пустые и сутолочные страсти, - сказал Моргет. – Что есть величие? Вспомним слова стоиков: тога, окаймлённая пурпуром, есть лишь овечьи волосы, вымазанные в крови ракушки!»  - и оба они рассмеялись.
«Ничего не вижу забавного в нашем положении, - сказал Гедион в удручении. Он терпел злейшие невзгоды и угрозы, не дрогнув и бровью, но сейчас, когда несчастье минуло, его одолевало горькое уныние, с каждой минутой всё едче. – После целого столетия бедствий, опасностей и неустанных забот, когда вот-вот, казалось, луна благоденствия озарит наш сад щедрыми лучами, вдруг откуда-то, как черти, падает эта саранча, и всё валится в пропасть!»
«Не понимаю, чем ты недоволен, - сказал Марциан. – Подумай: сам сатана усыновил тебя. Чего доброго, получишь ад по наследству!»
Слова эти окончательно рассердили Гедиона, а Марциан запел:
   «Твой смех драгоценен, как золото,
   Уста – словно жемчуг и лал,
   С янтарных кудрей тугосколотых
   Убор из алмазов ниспал.
   Всех женщин в Италии стоишь ты,
   Но вертятся мысли в уму:
   Продам-ка я это сокровище,
   А в жёны живую возьму».
Гедион прервал его: «Хватит петь и веселиться. Для начала составим план, что нам необходимо сделать в первую очередь».
Он достал дощечку для записей и пишущую палочку, и мы сели обсуждать наше будущее.

Коль хорошо сыграли мы, похлопайте.
Когда муравейник растоптан, что гонит его обитателей хлопотать, не жалея ножек, и кропотливо латать своё жалкое жильё? Когда буря сокрушает дерево в щепы, где берёт оно силы пустить из обломков новый побег? Когда жаба кладёт икринки, дюжина дюжин её чад должна издохнуть, чтобы, может быть, уцелел один. У этих созданий нет веры, нет надежды, нет разума – судьба понукает их идти вперёд.
Все наши старания обратились в горклый дым; ни буквы, ни камня не осталось от наших дел. К собратьям мы испытывали презрение и не могли заставить себя возлюбить их. Гнев и скорбь сожгли нам сердце, наши руки повисли как верёвки, глаза не хотели видеть. Мы были пусты, как перчаточные куклы, но рука фортуны продела в наше нутро вёрткие пальцы, и вот, мы снова играем потешные сценки и говорим предписанные нам речи.
На сей раз при постройке дома мы были умнее. Решено было огородиться не только землёй, но и водой, и Гумберт взял лодку, чтобы осмотреть окрестные острова. Мы выбрали большую необитаемую скалу, пронизанную норами и пещерами, и в их глубине возвели новое убежище.
Горючими порошками мы разбили подошву скалы и там расположили потайную гавань. Продолбили три секретных лаза с прибрежного боку подземелья на случай бегства. Во фронтальные комнаты дома допускались все, но нахождение спальни и хранилища Правителя знали только мы тринадцать. Новый дом был назван Мальбергом, то есть «скалой собраний», и меньше чем через неделю в нём стало возможно укрываться на день. Но прошло три дюжины лет, прежде чем Мальберг заблистал должным великолепием.
Марциана за измену и покушение на кровь Правителя приговорили к ссылке. Не могли же мы разгласить, что наша казнь и гнев тёмного бога были ничем иным, как умелым розыгрышем.
Итак, на закрытом совещании постановили временно спровадить Марциана куда-нибудь на окраину владений Сообщества Летучей Мыши, пока досадное происшествие не забудется. Марциан мог сам выбрать место своего изгнания; и он, нимало не задумавшись, назвал Британию. По его словам, он давно уже мечтал завоевать эту северную землю и насадить там Закон, поэтому пусть ему дадут золото, оружие и снаряжение, и он готов немедленно ехать.
Правитель Гедион сказал:
«Замысел этот воистину не только не хороший, но совершенно идиотический. Мы не сумеем управлять столь удалённой страной. Ты потеряешь жизнь, а мы – верного товарища, и для всех выйдет один лишь вред и никакой пользы».
Марциан ответил:
«Я не первый век живу и знаю сам, как мне поступить».
Сказав так, он собрал необходимые вещи, взял с собой уже упомянутого Роберта, прозванного впоследствии Британцем, беспокойного Антессера, вожделеющего волнений и опасностей, и некоторых других смельчаков, и с ними вместе отправился в путь.

Бедствия Британии.
Бледноликий остров Британия, обтянутый белыми покрывалами тумана с ног до головы, словно невеста, расположен у самого края земли, вдали от солнечных лучей. Западнее него на корабле можно достичь острова Иберния, что на латыни означает «зимний»; а восточнее лежат земли буйных данов, ещё более тёмные и заснеженные. Наконец, к северу от Британии находится некая страна, вся из камня, где солнце не спит летом и совсем не восходит зимой. Горы там извергают огонь и кипящую воду. Называется она Ультима Туле, и дальше неё уже нет ничего, кроме холода и ада. Ничто там не живёт, кроме медведей, псов, огромных рыб и им подобных дьявольских тварей, но Бог создал эту твердь ради соблюдения вселенского равновесия, чтобы мир не перевернулся, – ибо, если в одном месте царит благодать, в другом должны властвовать ужас и смерть.
За последние века Британия претерпела нашествия множества рас. Римляне пришли туда при императоре Юлии Цезаре, воздвигли города, построили дороги и научили местных туземцев писать и говорить. Тамошнее исконное население называло себя бриттами. Люди эти были подлейшим творением Господа: они только и знали, что злобиться и блудить. Завоёванные Римом, они трусливо клялись в своей вечной любви к захватчикам, но стоило тем ослабить гнёт, как бритты восстали. Изгнав римлян, бритты пересодомились между собой и безмилостно друг друга исколотили, порушив свои собственные деревни и насаждения. Привыкшие отвергать доброе и тянуться к худу, они затем отреклись и от Бога, приняв шуюю арианскую ересь.
Оставшись одни, бритты впервые оказались лицом к лицу с другими варварскими народами, которые не преминули на них напасть. Бритты же совершенно не знали военного дела и не ждали такой беды. Так глупый осёл, стремясь уйти от работ, которыми утруждает его хозяин, бежит в лес и радуется там безделью и вволю щиплет сладкую траву – пока не падает ночь, и стая волков не разрывает незадачливое животное в куски.
Итак, бритты подверглись жестокому гонению со стороны скоттов и пиктов. «Пикты» на латыни означает «раскрашенные»; скотты же сами себя нарекли скоттами, а у римлян никакого имени не заслужили.
Оба эти племени просты и неотёсаны: на телах их больше волос, чем одёжи, бугристые торсы окутаны злоуханным чадом, точно нищие на гноище, зубы торчат, речь обременена бранью, и вся повадка звероподобна. Подобно стае волков, они кидаются на добычу и терзают её до смерти. Вперёд всего, этот люд заселил остров Ибернию, никем не занятый, затем северные горы Британии, также свободные, поскольку почва там была скалиста и не слишком плодовита. А потом им захотелось погрузить свой плуг в зелёные луга южной Британии, и они налетели на бриттов со всем пылом голодных и жаждущих.
Бритты не ведали, как им уйти от невзгоды. Они послали слёзное письмо в Рим, умоляя спасти их от кровопивных пришельцев. Римляне приплыли на кораблях, прогнали скоттов и пиктов прочь, а вокруг бриттских поселений выстроили высокую стену во всю длину острова, от края до края. Но для толпы, не имеющей единого вождя, самая лучшая стена будет бесполезна.
Снова повторилось нашествие северных варваров, снова бритты взмолились Риму, и снова храбрые воины этого доблестного города выручили их из беды. Но Рим уже страдал старческим недугом увядания. Отовсюду его истязали чужеземные полчища, и Великий Город не имел сил защитить не то что заморские свои колонии, но и собственные пределы. Поэтому римляне, отплывая, сказали бриттам, что больше не вернутся, и пусть они сами обороняют свои дома. Римляне обучили бриттов сражаться по науке и изготовлять оружие, возвели на границе стену и сторожевые башни, а затем отбыли.
Едва последняя тень римлянина соскользнула с бриттской земли, как тут же скотты и пикты устремились в новый разбойничий набег. Они переплывали реки и проливы на лёгких кожаных лодках, прозванных куруками. Завидев бритта, лютосердые завоеватели немедля опускали на его череп свой тяжёлый меч. И бритты укрылись за стеной, но она не стала помехой для узурпаторов – скотты и пикты забрасывали на гребень стены острые железные крючья и с их помощью взбирались ввысь или стаскивали злосчастных защитников вниз.
Вся страна оказалась опустошена, пастбища и поля затоптаны, и для жителей не осталось другой пищи кроме того, что добывалось охотой. Бритты укрылись в лесах и пещерах, и написали новое письмо в Рим, где говорилось: «К Аэцию, трижды консулу, взывают бритты. Варвары теснят нас к морю, а море – к варварам. И между ними нас преследуют две смерти – от меча или от воды».
Ибо эти бритты, будучи малокровными и слабоумными от природы, переняли у римлян только их утончённость и пороки, но никак не могучесть, отвагу и мастерство. Всё же и на сей раз им удалось избавиться от гбения варваров через римскую боевитость и отзывчивость.
Наступивший мир озарил землю, как солнце; но произросли из неё лишь преступление, грех и блуд, неведомый даже дикарям. От пьянства бритты потеряли остатки ума, сладострастие истощило их мощь, а злоба подвигла на междоусобные распри. И они убивали и разоряли друг друга, пока совсем не изнемогли. Видя такое, Бог наслал на негодных чуму, от которой погибла половина их народа. Но бритты даже глаз не скосили в сторону пути истинного.
История бриттов напоминает мне старинную басню про пса и курицу, что жили в хижине в лесу: пёс ходил охотиться, а курочка была на хозяйстве. И, когда пёс отлучался, зубастый лис прибегал к хижине и соблазнял курочку выйти из дому к нему в лапы. Но всякий раз пёс, услыхав крики курочки, успевал вернуться и выдворял лиса обратно в чащобу. Так курочка возомнила, что ей вовсе ничего не угрожает. Однако однажды пёс забрёл далеко в дикие дебри; сколько ни звала его курочка, он её не слышал. И лис унёс её в логовище и там пожрал.
Рассказываю далее. Скотты и пикты спустя короткое время продолжили свои грабительские рейды. Бритты не умели сами подавить врагов, а римляне, как пёс из сказки, не откликались более на их жалобы. Тогда вожди бриттов собрались на военный совет, где решено было призвать саксов и с их помощью изгнать проклятые северные банды.
Поистине, то дьявол рёк устами советчиков. Так как саксы прибыли и спасли народ Британии от варваров весьма быстро, получив за это благодеяние оговоренную плату. Но, не будучи слепыми, они приметили слабость, сварливость и разнеженность бриттов. Всё виденное ими: расстановку войск, оборонительных стен и башен, число боеспособных мужей, род оружия – они накрепко угнездили в своей памяти. Итак, саксы узнали про бриттов слишком много, в то время как бритты не знали ничего про саксов.
И саксы думали: бритты не совладали со скоттами и пиктами, а мы легко управились с этими двумя противниками. А если мы перебороли победителей, как же нам не одолеть побеждённых?
Что могла сделать бриттская лисица против саксонского льва? Ведь разошлось по всему миру и стало общеизвестной поговоркой, что бритты не проявляют ни храбрости в войне, ни верности в мире. Сколь достославен был в обмане и преступлении этот лисий народ, столь же ничтожен он был в добродетели и подвигах.
Саксы, вернувшись на родину, проворно собрались, сели в циулы (так они называли свои длинные морские корабли), вооружились и напали на бывших соратников. Спервоначала они сказали, что плата за помощь была недостаточно велика, и просили ещё золота. Им его дали – этот кусок на время заткнул жадную львиную пасть. Но затем саксы потребовали больше и больше и грозили, что, если их не ублажат, они разорят и разграбят всю страну. И обещание это они не замедлили исполнить.
Саксы, всё жарче распаляемые алчностью, прошли по Британии от берега до берега, мужчин убивали остриём меча, над женщинами насильничали, детей уводили в рабство, резали скот и попрали посевы. Под их пятой не осталось ни одного нетронутого клочка. Спрятавшись в пущах и горах, бритты ясно видели, что враг всё ближе подходит к ним и нет надежды на спасение. Наконец, уцелевшие покинули свои укрытия, сдались на милость саксов и согласились на вечную неволю, чтобы сберечь себе жизнь. И стоила ли эта жизнь того, чтобы сберегать её?
Кое-кто из бриттов сумел бежать за море в Арморику, где они народили новый народ бретонов. А третьи, чья ненависть была сильнее страха, продолжали таиться в глухих и недоступных местах. Саксы же, натешившись над Британией вволю, возвратились домой.
Тогда малочисленные остатки бриттов стеклись на пепелище с разных сторон. От зрелища развалин и пожарищ сердца их преисполнились ярости. Они избрали королём доброго мужа по имени Амброзий Аврелиан, римлянина по крови. Бритты, язык которых был чересчур толст и груб, чтобы выговорить верно латинское имя, называли своего короля Эмрис Вледиг. Амброзий Аврелиан, или Эмрис Вледиг, прославил себя яркими и многократными победами. На недолгий срок он воскресил мир в Британии, но затем умер.
Далее, война возобновилась, между скоттами, пиктами, саксами и бриттами. Подобно горластым уличным шавкам, бритты были самыми жалкими и самыми злобными среди всех: они дрались и с иноземцами, и между собой. Последним королём бриттов был Артур. Вслед за его смертью явилась жёлтая чума, окончательно подточившая плачевные руины бриттского народа. Тогда саксы, англы, скотты и пикты с четырёх разных сторон ополчились на него и раздавили.
Так, посередине шестого столетия от Рождества Христова, развалилось царство бриттов, прозванное молвой «королевством логров», и от указанного народа не осталось ничего, кроме собственно имени острова, Британии. На юге утвердились дикие и безбожные англосаксонские скопища. Они были язычниками и поклонялись идолам. Скотты же и пикты впитали в себя мёд христианства; эти племена обитали в Ибернии и в северных горах Британии.

Крещение Британии.
Владычество язычников в Британии больно язвило глаз Бога, и он разжёг в душах католиков желание обратить англосаксов в праведную веру.
К концу шестого столетия главенствующим правителем англосаксов стал славный Этельберт. Англосаксонское государство состояло из семи королевств; но эти семеро избирали из своей толпы одного верховного вождя. В упомянутое время им стал Этельберт, женатый волею Божией на дочери франкского короля Хариберта.
Эта женщина была преданной христианкой, исповедовала истинную католическую веру и даже привезла с собой в Британию епископа. Увещевания епископа непрерывно касались ушей Этельберта и в конце концов проникли вглубь них. Потому, когда римский папа Григорий направил в Британию крестильную миссию, король Этельберт принял их гостеприимно и со всеми почестями. Хотя не сразу склонился он к десности, но охотно слушал поучения церковных отцов, не препятствовал им в ловитве людских душ, давал стол и ложе, а позднее, возлюбив Бога, по доброму своему желанию окунулся в купель.
Этельберт имел в своей личной власти немногую часть Британии, именуемую королевством Кент. В Кенте были построены первые церкви и крещены первые англосаксы, в том числе и сам Этельберт. Единственную пока епископскую кафедру установили в главном городе Кента, который называется Дуровернум на латыни и Кантварабург на местном наречии, а сейчас известен как город Кентербери. Там католическая миссия получила от короля дома, землю и другое имущество в дар, а также право свободно проповедовать в любом месте острова.
Римский папа Григорий хотел видеть весь народ англосаксов носящим святой крест. Но соседние королевства, покорные Этельберту в делах суда и войны, воспротивились в вопросе веры. Оттого Григорию и Этельберту понадобилось длительное время, чтобы усмирить всех кумирослужителей и привести их под длань Христову.
Римский папа Григорий препроводил Августину, главе церковного посланничества в Британии, наставительное письмо, в котором мудро и уветливо говорил: «Я решил, что храмы идолов этого народа не должны быть уничтожены. Возьмите святую воду, и окропите эти капища, и возведите в них алтари. Когда эти люди узрят, что святилища их не разрушены, они изгонят заблуждения из своих сердец и с большей охотой придут в знакомые им места, чтобы познать Истинного Бога.
Также можно заменить каким-либо христианским праздником присущий им обычай закладывать быков в жертву демонам. Следует позволить им сооружать вокруг храма шалаши из веток и праздновать там. Так через внешние радости им легче будет прийти к радостям внутренним. Не отвергай ничего: возьми их паганические ритуалы, легенды и реликвии, смешай с чистой водой Христова благоверия, собери всё это как бы в один горшок и поставь на стол англам для их пропитания. Пусть постепенно привыкают они ко вкусу добродетели».
А королю Этельберту римский папа Григорий писал: «Мы хотим, чтобы Ваше Величество знали, что близится День Страшного Суда, и грядёт уже Святое Царство, которому не будет конца. Накануне крушения света нам грозит многое из того, чего ещё никогда не случалось: бури и моры, дивовища с небес, войны, голод и чума, и землетрясения в различных местах. Но пусть это вселяет в Вас не ужас, а только стремление вершить богоугодные дела. Ибо бояться должны неверные и грешники, а благочестивый люд ждёт Страшного Суда с радостью».
Папский посланник в Британии, Августин, утвердился в Дуровернуме в качестве епископа, а спутников своих расставил священниками по всему королевству Кент. Но дальше они не продвинулись; не помогли ни обходительность папы, ни мечи Этельберта, ни богомольный пыл Августина и его товарищей. Окрестные идолочтители не желали покидать свои кумирни и жрища, Британия была велика, а священников не хватало. Поэтому римский папа Григорий направил Августину указание, где просил его на доход от церковных земель покупать английских мальчиков и воспитывать из них миссионеров.
К тому же ещё между римской и кельтской церквями разразилась рознь: относительно того, как праздновать воскресенье, как высчитывать Пасху и как выстригать тонзуру. Кельты, то есть скотты и пикты, казались сами себе лучшими христианами, поскольку они первыми приняли вселенскую веру в Британии. Римский же папа требовал от них смирения и послушания, но ничего не добился.
Вот что происходило под солнцем в Британии в году 600 от Рождества Христова, когда Марциан и сопровождавшие его тёмные твари пришли туда во мраке ночи.

Сестрица луна не спит допоздна,
Не зная печали, гуляет ночами,
Любит её зверьё и ворьё,
И чтят в колдовстве.
Солнечный свет,
Смеясь и дразня, у глупого дня
Украла она, сестрица луна.

Здесь кончается Двенадцатая Книга Деяний. Составлено в-ром Гаем Йокусом.