Три в кубе

  Наверное, я болен.
Ну, конечно! Только у больных бывают приступы. Только больные мечутся по кровати, хватаются за голову, стонут… Только больные, ложась спать, боятся вновь не увидеть небо. Только больных бьёт озноб, и сковывают судороги, обдаёт льдом и жаром. Только у них кружится голова и мутнеет в глазах. И, наконец, только больные испытывают боль.
Наверное, Я болен.

  Я вновь проснулся. Я вновь рад. Наступил день. Ещё один день моей жизни. Я вновь это выдержал! Я не дал себя уничтожить, да что там! – я даже не сломался.
  Куб. Бетонный куб, обклеенный зелёными цветами. Изнутри. Третий снизу, седьмой сверху куб (а сколько их ещё по сторонам!). В который раз Я обвожу глазами этот куб, в котором мне довелось проживать?  Нет-нет! Не сетую. Отнюдь. Я люблю его. Он – мой; тёплый и уютный. Но главное – мой.
  Подрагивают тяжёлые лоскуты, скрывающие закованное в кресты стекло. Глупое! До чего же глупое изобретение! Не слышать шума, не глотать пыль. Они хотят отгородиться друг от друга стекляшками, разграниченными деревянными крестами. Ха! Для чего? Если за стеклом…
  Я не всегда так жил… Когда же это случилось? Десять лет назад? Сто? Тысячу? А может вчера? Когда я Их победил?
Да-да! Я Их победил.
Я горд.
Я не любил Их с детства. Орущие, размахивающие руками, плачущие, смеющиеся. Требующие внимания эгоисты. Подумать только! Как же неистово Они хотели, чтобы Их любили, обращали на Них внимание. Они алкали взгляда, жаждали прикосновения, млели перед словом. И, подумать только, с какими непринуждёнными лицами – будто так это и должно быть, будто все им обязаны!
Но самым удивительным Я находил не это. А то, что Они действительно получали… внимание и любовь. …И даже не благодарили… Те большие, подобные Им, произведшие Их на свет, не обижались – сами в детстве не благодарили давших им жизнь.
  Они будто чувствовали, что Я Их не люблю. Они уже тогда знали, что я не такой. Не такой наглый и упрямый. А главное – не такой неопределённый. Да-да! Стоит только посмотреть на Них – жёлтый, зелёный, коричневый, синий, лиловый, красный – и всё это вместе, всё намешано приторно, непропорционально! …Раздражаюсь.
  Они с детства меня раздражали, порой доводя до бешенства. Сначала своими опасливыми взглядами, нелепыми попытками сторониться, тайными смешками, а потом… Потом у Меня появился маленький, пушистый, мягкий, щекотно лижущий лицо – неизвестно отчего милый. Он был отличен от Них. И внешне, и внутренне. Он не требовал любви – он сам давал её. Мне. Я не просил и не жаждал, а он давал. И я давал ему свою. Мы были похожи. …Нет! Мы были одинаковы.
Было утро. Такое же, как это. Ничем не примечательное утро. Меня позвал один из Них. Пёстрый, несуразный – противный. Привёл меня: «Смотри». По сей день Я не могу забыть это чудовищное, гнусное, мерзкое.
Там был он – маленький, мягкий, пушистый, – а над ним и вокруг  - Они. Ужасающе кричащие, топающие, хлопающие. Пёстрые. …Нет! Одно большое пёстрое многолапое чудовище, разевающее пасть, рычащее, изрыгающее снопы пёстрых искр. На Него.
По сей день Я не могу забыть, как стекала с лап чудовища пестрота и звонко шлёпалась об пол рядом с ним. Оно плевалось, рвало его, дёргало за лапы. Они думали сделать больно мне… И делали.
По сей день я не могу забыть то обжигающее грудь чувство: бежать! Быстро! Сейчас же! Нырнуть в самый центр, в самую глотку чудовища, схватиться за челюсти и разорвать пасть!
  Вдруг руки. Пёстрые липкие противные руки. Плети. Цепи. Сковали меня. Я далеко от него.
Они пачкали его прикосновениями своих наглых лап, - да что там – одними своими взглядами Они бросали в него шматки вязкой пестроты – приторной, противной, острой. Он – маленький и беззащитный – барахтался в густом пряном море их липких лап. Захлёбываясь. Моля меня о помощи. А Я… Я тщился, исходя на слюну, вырваться из пёстрых цепей…
Они убили его. Он захлебнулся и в последний раз посмотрел мне в глаза. Нет. Заглянул в мою душу. Но даже в этом последнем взгляде я не нашёл ни следа укора, ни разочарования, ни ненависти, ни даже страха. Умирая, он продолжал дарить мне любовь.
А пёстрое чудище вдруг испугалось. Не ожидало такого исхода. Всё дрогнуло. Съёжилось. Рассыпалось песчинками, растеклось лоскутами…

Открой окно. Выйди на улицу. Море. Густое. Пряное – вонючее. Слизкое. Пёстрое. И после этого Они заковывают стекляшки в деревянные кресты. Отгораживаются ими друг от друга. Ха!

*  *  *
  …Я хорошо помню тех двоих, давших мне жизнь. Они были светлые. Белые или бежевые. Сначала.
Они не просили и не требовали. Ни любви. Ни внимания. И сами не давали ни того, ни другого. Никому. Я давал им свою любовь и готов был благодарить их за ту, что дадут мне они, но…
  Они тускнели. Темнели. С каждым днём. Часом. Всё чаще – нелепые крики, дурной запах мокрого багрового хмеля. Звон стекляшек.  А потом они и вовсе растворились в пёстрой массе.
Позабыв меня. Которого потом увели чьи-то холодные руки. Туда, к другим. Таким же, как я. Готовым дарить любовь.

*  *  *

  Я открыл глаза. Белый прямоугольник. Я вновь его вижу. Вновь утро. Ночная битва закончена. Победа вновь за мной. Сегодня ночью было легче – я знал, что утром придёт Она.
  Да, Я их победил – отгородился от назойливого пёстрого моря. Да. Я Их не боюсь и ненавижу. Но Она… Она не Их. Совсем не Их! Она им не принадлежит, и никогда не принадлежала. В ней нет острой пестроты. Требовательности. Безразличия. Зависимости. …От Них, от их мыслей, от их «надо» и «должно»… Она светла. Свет. Лёгкий невесомый свет льётся из неё. Она дарит его всем, не спрашивая взамен ничего. Она не солнечный зайчик и даже не луч, она – светило. И если Им, как и всему сущему можно подобрать антоним, то этот антоним – Она.
  После моей победы над Ними, Она стала для меня светилом. …Раз в два дня. Раз в два дня осторожно открывается дверь. Тихо, почти беззвучно, входит Она. Милая, нежная, аккуратная. Светлая. Затемнённый куб заливается светом… Наверное, Она и не подозревает – эти два дня я живу только Ею. И ожиданием.
  И вот, наконец. Шуршание ключа, еле уловимый скрип… Куб заливается светом…
  Лечу к Ней, как всегда настигнутый волной добра и умиротворения. Лёгкая. Добрая. Светлая. Шорох целлофана у порога, стук обуви. Шарф.
Всё, что с Ней, и что на Ней – всё светлое. Она не просто светится изнутри, Она будто соткана из света: из нитей, лент, бусин…
Скорее! Подхватить моё светило, бережно обнять. И вновь растворяться… тонуть в моём светиле… чуть дыша…
Лечу.
Парю.
Бархатные струи света по телу – медленно вниз – быстрые, неуловимые.

  …Меня нет. Я растворён в свете. Умиротворении. Тишине. Я – Её. И Она – Моя. И ничего больше нет.  По стенам – свет, по полу – свет, по телу Моему – свет. Струится. Легко. Мягко. Быстро.
Чувствую? – Хорошо. Болит? – Нет. Спал? – Мало, …но спал.
  И вновь прощание. С Моим светилом. Перед Ней на коленях. Вновь благодарность. Её обещание не опаздывать в следующий раз.

  Дверь закрыта. Ловлю последние струи света. Сквозь белизну начинают проступать очертания куба.
Умиротворение.
*  *  *

Тьма заполняет куб. Сегодня будет легче. Много легче. Ведь была Она. Окропила меня светом. …Он боится света. Недаром ходит в темноте. По ночам.
Я говорил, Я победил Их. Отгородился кубом со всех сторон. Пёстрое море осталось внизу за бортом. Даже самая малая капля из снопа брызг не в силах добраться до третьего снизу куба. Моего куба.
Я горд. Я избавлен от Них. От Их проблем, перипетий – от штормов. Я счастлив – у меня есть светило и уютный куб. Мой куб.
У меня лишь одна проблема. Хотя и с ней я отлично справляюсь. Пока.
Он приходит каждую ночь. Большой. Чёрный. Злой. Проступает из мрака. Нет. Он сам – мрак. Как Она соткана из света, так Он из мрака – из осколков, обрывков, лоскутов. В центре чёрное лицо. Словно маска.
Он не щадит меня. Истязает. Капает… капает… Медленно точит мой монолит. Капает… Больно. Ещё больнее. Ноет что-то внутри. Глубже разъедает монолит. Ещё глубже. Капает… капает! Я съёжился, собрался в комок. Стал щитом. Отбиваю капли.
Мой пульс, его капли – вместе. Единый ритм.
Чувствую – Он дошёл до самой сердцевины. До донца. Дрожу. Пот. Больно. Ещё капля – меня нет.
Последним усилием выпрямиться. Отбить Его. Врезаться в маску.
С размаху. Резко. …Без чувств.
Тону.
Плыву.
Всплываю из глубин мрака.
Прихожу в сознание. Его уже нет. До следующей ночи. Правая стена уже измазана синим рассветом. Расслабить скрученное судорогами тело. Вздохнуть. Заснуть.

*  *  *

  Сегодня Я сделал это. Впервые за долгое время. Заметив на грани куба застывшую гладь, подошёл. Давно не смотрел туда.
  Зеркало.
  Холодное. Серое. Смотрю вглубь. Не могу понять, что ищу. Наконец, нахожу. Иголкой кольнуло где-то глубоко. А ведь и впрямь оно! Моё лицо. До боли знакомое. Как говорят Пёстрые, родное. (Я не люблю это слово).
Какое странное оно, Моё лицо. Сколько всего прибавилось: линии, бугорки, вмятинки: из них – капли. Странное не по этому. Какое-то оно выхолощенное, вылинявшее. …Бесцветное.
Бред!
Прочь от зеркала.

*  *  *
  Ещё одна ночь – прочь. Ещё один бой выигран мной. Сегодня придёт Она. Вновь зальёт куб светом. Расплещет свет по кровати. Окропит им Меня – благословит на два дня уединения.
  Скрежет ключа. – Наконец! Скрип. Я – одним рывком к двери. Она. Шарф.
В одну секунду – медленные дорожки света по стенам, потолку.
Но что?! Почему сегодня будто бы тусклее? Неловкое стеснение. Отчего?
Я?
Ты?
Мы?
Она говорит. Много. Как никогда раньше. Каждое слово Её – заноза. Иголка. Нож. Туда – глубоко, где самое дорогое, самое хрупкое.
Она говорит. Мы – ошибка. Она – устала. Я – слишком.
Слишком трудный, слишком далёкий, слишком… Что?! Эгоист?
Другой. – Кто?
Тот, что рядом. Всегда. С которым легче. И веселей. Я трудный.
  …Нет капель на стенах, нет лучей – нет света из Неё. Она блёкнет. – Всё быстрее. Тускнеет. Умирает в Ней свет. Умирает Моё светило. Они забрали у Меня и это. То, единственное, что у меня было. Это всё Они!
А может, Она и не была Моей? А всегда Их? И не было никогда Моего светила?
Она блёкла. Сквозь слабое свечение – острая, приторная пестрота.
Света нет. Лицо чужое, руки чужие. На губах Её: «Прости. Не могу. Ухожу». Крик – мой. Её – за дверь.
«Пойми!».
«Не пойму!».
Где стояла Она – следы, клейкой пестроты. На ручке дверной – пёстрый отпечаток руки. Я – вниз по стене. Обнять колени. Скорей. Крик. Рёв. Стон…
Сегодня будет тяжёлая ночь.
*  *  *
Он долго не приходил. Ждал, когда Я сам измотаю себя рыданиями, чтобы легко добить. Так и есть. Я истощён, он здесь.
Глаза в глаза. Медленно, болезненно вонзает что-то в меня. Истязает мозг и плоть. Точит сознание. Вдруг цепляет что-то там – глубоко внутри – тащит наружу. Тащит ненависть, боль, страх – ко всему, что было, от всего, что было, ко всему, что будет.
Куб меркнет во мраке, медленно исчезает. Чёрные клубы поглощают меня. И вот уже ничего нет во мраке, кроме окаменелой Его маски, кроме тусклых его глаз из-под неё.
Последние силы собрать на единственный этой ночью рывок. Метнуться резко, высоко. Бросится на Него, вцепиться остервенело в маску. В одно мгновенье сорвать её…

  Всё кончилось. Ни боли, ни ненависти, ни страха. Нет.
Нет мрака. Кажется, уже очень долго Он и Я друг на друга смотрим. Пробегаю глазами по знакомому лицу, освободившемуся от маски. Кто же это? Где же я Его видел? Того, кто гложет меня ночами, кто точит моё сознание, говорит что-то невнятное: обвиняет меня, оскорбляет меня, укоряет в моём одиночестве, зовёт выйти из куба. Чьё же это лицо? Вылинявшее, выхолощенное, бесцветное. Где я его мог…?
Холодная гладь на стене. Зеркало. Я – перед ним. В зеркале – тот, с кого я сорвал маску.

*  *  *

  Рассвет. Лизнул грань куба. Обмазал позолотой зелёные цветы.
Я – на холодной плоскости основания. Спиной прижимаюсь к грани. Как много их! Как они тяжелы! Те, что заполняют голову. Ползут. Расплетают клубок, в который я их завязал. Туго.
А всё из-за Него. Я думал, что победил. А побеждённый мною оказался победителем. Ха!

  Мне осталось одно – отогнуть прямоугольник в грани и… Да. Шагнуть за пределы. Туда, куда вчера шагнула Она.
К Ним. В пространство, отгороженное закованными в перпендикуляры стекляшками.
Вдох. Ещё. Больно в груди. Выдох. Медленный шаг. Ещё. Дверь. Ручка в пряной пестроте, смазанной Ею. Серый холодный душный параллелепипед. Резьба огромной шестерёнки сбегает вниз. Я – по ней. Вправо. Вправо…
Предчувствие острой приторной пестроты. Сейчас ударит в нос. Сейчас перехватит горло.
Шаг за предел.

  Воздух. Давно не помню его таким. Ежесекундно напоминает о своём присутствии. Проводит по лицу – холодит. Проводит по зелёным лоскуткам – шевелит.
Вверху – синее стеклянное безграничье. С жёлтым глазом. Внизу – серый шершавый – пол города.
Вдруг звуки. Много. Сразу. Громко: смех, прощания, приветы, хлопки, шаги…
Вот и Они. По-прежнему пестры…
Улыбаются. Грустят. Раздражаются. Обнимаются. Ругаются. Спешат. Приветствуются. Прощаются…
Вновь. В груди – то же самое, что было, когда приходил Он: Они – молчат, Они – говорят, Они – бегут, Они – звонят, Они – ждут, Они – торопятся, Они – живут.
Я – с головой в своей философии. Тону. Не желаю принимать Их, соприкасаться с Их. Даже думать об этом не желаю. Зажал уши, закрыл глаза. Убеждён: Их мир – плох, Мой – хорош. Возвеличил Себя над Ними, толком в Них не разобравшись. Разочаровавшись однажды в одних. Не заглянув в головы, сердца других.
Я догадывался – та жалкая кучка Пёстрых, с которыми я был знаком – лишь ничтожная капля в океане.
Я надеялся – есть другие. Нет. Я был уверен в этом. Но их поиски требуют усилий. Которых я пожалел. Капризно обернул себя картиной мира собственного сочинения.
Это говорил мне Он каждую ночь.
Это каждую ночь говорил я себе.
Они – живут. Я – нет.
Питаюсь только глупой упётростью, сосу её у себя же из вен. Сержусь на них – не на себя. Но больше не надуманная ошибочная ненависть. Больше – зависть. К Ним: к Их жизням, Их прощаниям, Их звонкам, Их опозданиям. Больше – страх: увидят, засмеют, заплюют пестротой…
Она не виновата – Я извёл Её, погасил в Ней свет.
Он – я, спасал Меня. Каждую ночь.

  Жёлтый глаз в безграничье – всё ярче. Окропляет яркими брызгами всё вокруг. Ветер – тише. Реже гладит лицо. Пёстрых всё больше. Спешат – утро.
Вдруг. Понимаю – свежесть, вдох – лёгкий, выдох – лёгкий. Пряности – нет, приторности – нет, остроты – нет.
Вдруг. Странное, необъяснимо приятное. Внизу, на полу города. Белый –  такой же белый, добрый – такой же добрый, светлый – такой же светлый. Как тот, издалека – из детства. К моей ноге. Глаза в глаза. Оглянуться – никого, шаг в сторону – он за мной. Чей ты? Зачем за мной? Поднялся на две задние. Резкий звонкий лай. Щекотно языком по ладони. Ничей? Мой?..
Ну, хорошо.
Пойдём.
Ко Мне.
Будем выходить.
Утром. И вечером.
Подавлять страх.
Встречать Пёстрых.
Знакомиться с тем, что у Них в головах.
Заглядывать в их сердца.
Постигать их философию.
Будем жить.
Ты и я.

17.09.2009 – 12.07.2010