Врата в преисподнюю. Часть третья. Глава 1

Ушлыми ребятами оказались эти шаманы, жрецы, или как их там еще…
Если они мне не пригрезились и не являются плодом моей нездоровой фантазии, то по части промывки мозгов дело у них поставлено на такой уровень, что, куда там нынешним идеологам вместе со всеми спецслужбами браться.
Хотя, если быть поточнее, речь идет даже не о промывке мозгов, а о полном извлечении из них той информации, которая, по мнению, служителей культа, в случае распространения могла причинить им вред или же просто доставить ненужные хлопоты
А потому очнулся я с абсолютно стерильной памятью. Только тогда я об этом и не подозревал.
Лишь, когда мне сказали, что наша компания отсутствовала несколько недель, я понял, что с моей памяти самым наглым образом изъят весьма существенный промежуток времени. Ибо, я прекрасно помнил, как мы начали рассыпаться в прах и все, что было раньше, затем, как логическое продолжение – пробуждение на том же месте, в той же компании.
Правда, вместо привычной одежды, на нас были непонятные балахоны желтовато-серого цвета…
Но не это поразило меня больше всего.
Я удивился, что первым, кого увидел, был бравый капитан милиции Ященко. Рядом с ним находился озабоченный Андрей Павлович, а чуть поодаль крутилось еще несколько блюстителей порядка…
Потом до меня начало кое-что доходить и я серьезно струсил, вспомнив, как накануне стрелял в Федора. Значит, я на самом деле убил его и теперь менты явились, чтобы арестовать меня?
Но, нет…
Федор, вот он, совершенно здоровый, улыбается, словно идиот, и, похоже, также не может сообразить, что послужило поводом для столь пристального внимания к нашим особам.
- Батяня, ты, чего здесь делаешь? – наконец, не выдержав, спросил он.
- Чего-чего… Тебя дурака ищу…
Андрей Павлович старался выглядеть спокойным, но чувствовалось, что показное спокойствие дается ему с большим трудом.
- Разве что-то случилось?
- Да как тебе сказать?..
Он, вероятно, понял, что не следует нас сразу шокировать, и решил подготовить. А потому, убедившись, что мы действительно целы и невредимы, беззастенчиво прогнал милиционеров, заметив при этом, что с него причитается, а также добавив, мол, не дай Бог кто-нибудь проболтается об увиденном, он уж постарается, чтобы виновник вылетел с работы с «волчьим билетом» и без выходного пособия. В авторитете председателя сельсовета не сомневался никто, понятливые милиционеры согласно закивали головами и скрылись с глаз долой.
Все мы чувствовали себя пришибленными.
Может, я беру на себя большую смелость, утверждая подобное, но именно такое чувство прочитывалось на лицах всех, без исключения, членов нашей компании. И именно такое чувство преобладало надо мной.
Пришибленность, недоумение, непонимание происходящего…
Еще почему-то было очень стыдно, за ту одежду, в которой предстал перед глазами столь многочисленных свидетелей. Наряд казался нелепым и шутовским: простыня на шнурке с громадным балахоном, болтающимся за спиной. Словно рисунок из школьного учебника в разделе о Ку-Клукс-Клане. Осталось негра найти и можно начинать обряд…
А самое неприятное - отсутствовал даже намек на подсказку, каким образом эта одежда попала к нам и зачем мы столь дружно в нее вырядились?
И еще что-то, едва уловимое, беспокоило изнутри. Вроде бы в жизни произошло некое важное событие, а, какое именно, вспомнить не мог.
Такое бывает, когда утром не можешь вспомнить сон. Только что все видел, еще свежи ощущения, а сам сюжет ускользнул без возврата…
Краски, звуки и даже запахи воспринимались по особенному, казались необычайно выразительными и насыщенными, словно в телевизоре с расстроенным тембром и повышенным уровнем цветности.
Привычные предметы угадывались с трудом и создавалось впечатление, как будто я вдруг оказался на совершенно чужой планете…
- Танечка, ты что-нибудь понимаешь?
Девушка стояла рядом, и только задав вопрос, я почувствовал, как цепко она держится за мою руку, словно боится потерять ее.
Татьяна недоуменно сдвинула плечами и не решилась заговорить. Словно боялась не услышать своего голоса. Только что меня самого одолевали подобные сомнения.
- Ты ведь помнишь, что с нами произошло?
- Кажется, да… - ответила тихо и неуверенно.
- Ты видела, как мы рассыпались в пыль, и нас куда-то унесло?
- Да, именно это я и видела…
Теперь ее голос звучал увереннее. Сходность воспоминаний, похоже, пробудили в ней надежду, что, возможно, еще не все потеряно и диагноз окажется не таким страшным, как думалось поначалу.
- Друзья, а ведь мы, кажется, живы! – молвила Рыжая. – Ведь это так здорово!
- Ты что-то помнишь? – обратился к ней.
- Не знаю. Мне кажется, я увидела сон, что мы все умерли…
- А ты, Федор? Что видел ты?
Фермер хмыкнул и ничего не ответил.
Его друзья вообще лыком не вязали. То же самое можно было сказать и об Илье. Лишь Катька мычала под нос нечто неразборчивое, и добиться от нее более вразумительных слов казалось невозможным.
Пока мы перемаргивались, перемигивались, перешептывались, Андрей Павлович внимательно наблюдал за нами и, в процессе, лицо его из сурово-озадаченного приобретало все более скептическое выражение.
- Клоунада, конечно, полнейшая, но, слава Богу, хоть так… -  проронил совершенно непонятную для нас фразу и стал спускаться вниз.
Мы, покорно и безропотно, выстроившись цепочкой, последовали за ним.
Когда приблизились к Таниному «Джипу», я с удивлением обнаружил, что дверки, капот и багажник опечатаны бумажными полосками с неразборчивыми подписями.
- Что это значит? – возмутилась Татьяна.
- Уже, пожалуй, ничего… - спокойно ответил Андрей Павлович и с невозмутимым видом стал отдирать светлые полоски.
Они поддавались с трудом, как будто были наклеены очень давно и клей успел закаменеть. Бумага слоилась и ногти председателя не могли с ней совладать.
- Может, хватит ломать комедию? – снова вышла из себя Татьяна.
- Да, наверное…
- Батяня, ты объяснишь, что происходит? – требовательно настаивал Федор.
Он уже успел избавиться от шутовского балахона, повязав серую простыню вокруг бедер. Мне показалось, что так смотрится более прилично, и я тотчас последовал его примеру.
- Не волнуйся, сынок, ничего не произошло. А если что-то и случилось, объяснять должен не я, а вы.
- Мы?
- Вот именно. Если ты считаешь странным, что мы начали беспокоиться, когда вы где-то пропали и не объявлялись две недели… А после этого находят ваши автомобили…
- Две недели?..
- Вот именно, уважаемая Татьяна Сергеевна.
- Но такого не может быть…
От неожиданности услышанного у меня закружилась голова и, дабы не свалиться, я облокотился на дверцу машины.
- Вы нас разыгрываете, Андрей Павлович? – озвался Илья.
- Нет, это вы надо мной издеваетесь. А твоей матери, Илюша, поверь, далеко не до смеха. Она все глаза себе выплакала…
Илья заметно приуныл. Да и не только Илья. Всем было очень не по себе.
Я не мог осознать происходящее. Мне казалось, что я по-прежнему нахожусь в каком-то глубоком сне, настолько глубоком, что никак не могу проснуться, хотя и осознаю, что это нужно сделать как можно скорее.
Помню, я пытался убедить себя, что настоящее, реальное должно находиться где-то посредине, между тем, что я считал сумасшествием, и тем, что воспринимал органами чувств: видел, слышал… Однако, даже такой компромисс не смог ни в чем убедить. В мозгах царил хаос, а мысли сплелись в настолько замысловатый гордиев узел, что только мечом его и можно было разрубить…
Никто не посмел отказаться от предложения Андрея Павловича тотчас вернуться в деревню, и кавалькада автомобилей: впереди председательская «Нива», за ней Федор с друзьями и мы в хвосте, медленно поплелась подальше от жуткого места, именуемого в народе Монастырищем.
Наш отъезд даже отдаленно не походил на триумф победителей, наоборот, мы панически убегали, разбитые наголову, как физически, так и морально…
Илья решительно отказался заехать к председателю, он спешил успокоить мать. Рыжая пожелала оказать ему моральную поддержку.
- Илюша, ты мать зазря не пугай. Незачем ей ломать голову над всякими загадками… Ты уж извини меня, старика, но я сказал ей, что вы вместе с Федором и гостями в город уехали…
- Спасибо… - пробормотал Илья и хотел уже выйти с машины, когда я сообразил, что нельзя им с Рыжей в таком виде показываться на людях.
- Мы отвезем вас, – сказал я. – Думаю, ты найдешь, во что мне переодеться?
Мы пообещали Андрею Павловичу сразу же вернуться и направились к Илье.
К счастью, мать Ильи восприняла слова председателя за чистую монету и, вместо ожидаемых упреков, нас ожидала несказанная радость матери, дождавшейся сына из долгой, но вполне оправданной, отлучки. Еще больше она обрадовалась, когда увидела, что Рыжая также вернулась.
В ее голове уже, наверное, бренчали звонкие свадебные колокольчики, и Марья Григорьевна даже не обратила внимание на наши наряды. Хотя, вполне возможно, приняла их за нормальную одежду. Откуда ей знать, как сейчас принято одеваться в городе?…
Труднее всего было отказаться от обеда, но тут весомым аргументом сослужил авторитет Андрея Павловича. Так что, переодевшись в старые шмотки Ильи, у Тани сменная одежда нашлась в машине, мы через несколько минут снова оказались у дома председателя.
Хозяин хлопотал на террасе, накрывая на стол, его сынок понуро сидел рядом, о чем-то сосредоточенно размышляя. На наш приход он даже не отреагировал.
- Вы уж не обессудьте, что я сам готовлю… Мать так переволновалась за Федора, что совсем слегла…
Вскоре все было готово, на столе появился знакомый графинчик с зеленоватой настойкой, только разговор не клеился.
Тогда Андрей Павлович взял инициативу в свои руки.
- Я уже пытался говорить с Федором. – сказал он. – И ничего от него добиться не смог. Думаю, столь же бесполезно расспрашивать и вас?..
Он оценивающе посмотрел на меня, затем на Татьяну. Мы хранили молчание и он продолжил:
- Можно было бы, конечно, упрекнуть вас в нежелании поделиться со старшим впечатлениями  от неизвестно где проведенного времени, но… - Андрей Павлович наполнил рюмки. – Но я знаю, что вы все равно ничего не сможете мне рассказать, потому что сами ничего не знаете, или не помните. Разве я не прав?
Мы согласно кивнули головами, подтверждая правильность его умозаключения.
- Я, думаю, вы удивитесь, если я скажу, что верю вам? Во всяком случае, любой здравомыслящий человек, наверняка, удивился бы… Однако, я верю вам, потому что в свое время сам пережил нечто подобное. Мне показалось, что я провалился в преисподнюю, а, когда выбрался из нее, был точно в такой же одежде, как и вы, и тоже ничего не помнил. И за то время, которое показалось мне одним мгновением, в реальном мире прошло несколько дней…
- Да, то же самое… - словно находясь в глубоком трансе тихо пробормотала Татьяна.
- Но что же это может быть? – спросил я.
- Не знаю. Я долго ломал голову над таинственным происшествием и ни к какому определенному выводу не пришел. Думаю, вам также не удастся… Так что, запишем происшедшее, как еще одну из тайн Монастырища. А, коли мы не в силах разрешить ее, думаю, не стоит особенно афишировать случившееся. Вам самим это пойдет на пользу. Все равно никто не поверит.
Нам не оставалось ничего иного, как согласиться с его мудрыми доводами.
В тот же вечер мы с Татьяной покинули деревню.
Рыжая пожелала остаться с Ильей. Они быстрее отошли от тягостей пережитого. Вероятно, зародившаяся любовь сумела пересилить негативные эмоции и свадебные колокольчики, звучавшие в голове Марьи Григорьевны, судя по всему, на этот раз ее не обманули.
Татьяна была не похожа на себя, выглядела болезненной, подавленной, да и я, наверное, со стороны смотрелся не лучше… Она согласилась переночевать у меня, но, в отличие от Ильи с Рыжей, даже любовь не сумела пробудить ее к жизни.
Таня все время о чем-то думала, была невнимательна, никак не реагировала на мои слова и почти все время молчала.
Утром, чуть свет, она уехала.
Расставание получилось сухим и скомканным, вовсе не таким, каким я его представлял, хотя мне с ней вообще не хотелось расставаться. Но удержать девушку я не мог. Мне казалось, что она стала тяготиться моим обществом, а, может, просто никак не могла отделаться от тяжести, давящей непосильным грузом, тайны…
Она обещала звонить, возможно даже, приехать в гости… Только все было сказано просто так, как бы между прочим…
Мне было тяжело, но что я мог поделать?
Может, так даже лучше?
Ведь мне самому, ох как нужно было разобраться с собственными мыслями и, вообще, со всем, что произошло в моей жизни…
Прошло долгих два месяца.
Пару раз Татьяна звонила, мы разговаривали ни о чем, опасной темы не затрагивали. Девушка даже не намекала о желании продолжить наши отношения, я же от такого желания весь сгорал. И, почему-то, не решался поведать девушке о том, что искорка, вспыхнувшая в моем сердце, не умерла, а с каждым новым днем разлуки все больше сжигает меня изнутри…
Душевные страдания я пытался заглушить работой, пахал, как проклятый, даже шеф дивился моей внезапно проснувшейся работоспособности…
Так продолжалось до тех пор, пока редакция не исчерпала своих финансовых ресурсов и редактор скорбным голосом не заявил, что, ввиду отсутствия средств и огромной задолженностью перед типографией, газета вынуждена временно прекратить существование, а все мы отправляемся в неоплачиваемые отпуска.
Страшнее наказания для меня нельзя было придумать.
И дело даже не в финансовых проблемах. У меня имелись кое-какие сбережения в твердоконвертируемой валюте и несколько месяцев я смог бы протянуть.
Я боялся оставаться наедине с самим собой, наедине с собственными мыслями…
И тогда, дабы окончательно не спиться, я решил загрузить себя домашней работой. А для начала – перестирать все свои вещи, которых уже набилась полная стиральная машина.
Именно благодаря этому марудному занятию я и сумел раскрыть ту непостижимую тайну, которая постигла нас на Монастырище…
Среди грязного белья была и серая накидка – скорбное напоминание об урочище.
Вместе со всеми вещами я бросил ее в таз с водой. И сразу же увидел, как сквозь светлое полотно начинают проступать темные пятна, очень похожие на чернильные. Опасаясь за остальные вещи, я выхватил накидку и стал ее осматривать.
Раньше я почему-то на это не удосужился. И теперь сделал для себя настоящее открытие.
Внутри к необычному одеянию были плотно пришиты длинные полосы такой же грубой материи. Оторвав одну из них, я увидел, что она густо исписана мелким почерком, который, вне всякого сомнения, мог принадлежать только мне.
Я включил утюг, стал отдирать полосы и сушить их. Успокоился лишь, когда убедился, что все записи сохранились. Потом, позабыв о стирке и прочих делах, углубился в чтение…
А закончив, понял, что шаманы, жрецы или, как их там еще можно назвать, весьма поднаторели в промывке мозгов и стирании памяти. Они не смогли учесть лишь того, что кто-то будет аккуратно записывать все события, а после, прочтя записи, сможет почти полностью воскресить удаленное ими…
Так что, не прав был Андрей Павлович, когда говорил, что нам никогда не удастся раскрыть этой тайны…