Кто ты?

Второй день   мелькали  за окном кусты верблюжьей колючи,
и монотонный серо-жёлтый цвет казахстанской степи опускал меня
ниже плинтуса  моей депрессии, с которой я устала уже бороться.
Тупо вглядываясь в окно, я иногда кидала взгляд напротив, где женщина
средних лет повествовала мне истории из своей жизни, удручённой нелёгкими
отношениями с мужем, который пьёт и гуляет по-чёрному.

(Боже! Неужели она не видит, что мне это похер всё!)

Через открытую верхнюю форточку лицо обжигал степной раскалённый воздух,
и мне бы прижаться к стенке своей нижней полки, но тогда я упрусь взглядом в это неприятное лицо соседки по купе, что чревато её наводящими вопросами, поэтому, я, подперев рукой левую щёку, уставилась на пробегающий мимо меня монотонный ландшафт.
Хотелось о чём-нибудь помечать хорошем, вспомнить что-нибудь весёлое,  но обрывки её фраз, что принуждённо попадали мне в голову, уносили меня в неприятные воспоминания, о которых не только не хотелось говорить, но и думать то же .

<Боже, почему люди столько болтают о себе? Что они ждут в ответ? Жалости? Сочувствия? 
Совет? У меня за год накопилось столько чужих  советов, что если бы их сложить всё в одно место,  например , в грузовик, то думаю, что он бы был набит доверху!  И я не воспользовалась ни разу этой халявой, не потому что не хотела, а потому не смогла!
Меня не просто облили грязью и облепили перьями, меня столкнули в яму, завалили мусором, утрамбовали цементом, но кто-то, невидимый, проковырял отверстие в яме и не дал мне задохнуться, не дал остановиться сердцу от боли и отчаянья , и на родильном одре я, в очередной раз, корёжась от боли электрошокера, проклинала его, просила дать умереть, но он упорно тянул меня за шиворот в жизнь, которая не обещала мне ничего хорошего.

Несколько безутешных недель после родов, загоняли меня всё глубже и глубже в нирвану безразличия и пустоты. Только крик младенца, заставляя вздрогнуть, возвращал меня в суровую реальность с горьковатым привкусом полыни и валерьяны.
Пеленая ребёнка, я смотрела на  родное, до боли любимое лицо, которое напоминало мне  мои кошмарные девять месяцев. Муж изобретательно пытался загнать меня в могилу, постоянно наращивая, как раковые метастазы, чувство вины и душевную панику.  Я и в самом деле боялась его присутствия, не зная, что в очередной раз он выдумает, чтоб заставить меня оправдываться, чтоб только я не говорила о его любовнице, с которой он уже жил,  где придётся. Он терпеливо и старательно выживал меня из дома, может и из жизни, в надежде, что умру при родах. Он почти выиграл, но не знал, что в один из дождливых дней я ждала его ранним утром  у подъезда любовницы с огромным кухонным ножом и с восьмимесячным животом, и была готова от него избавиться, без сожаления и жалости, но я банально уснула под лестницей. Порыв ненависти утих , но стало ещё хуже. Мне было плохо без него и с ним тоже плохо. Беременность отягощала
беспомощностью. Постоянная острая боль в левой лопатке уже не тревожила, даже отвлекала порой,  от душевной и  нестерпимой оскомы. Последний месяц я перестала спать и бродила по ночным переулкам города, в надежде, что какой-нибудь маньяк сжалится и разрубит меня на мелкие кусочки. Но город был безразличен к моим страданиям и с рассветом , я заваливалась на заправленную , пустую кровать и  тупо смотрела в потолок. Не хотелось даже плакать.
Вскоре я почувствовала острую боль при вздохе и закашлялась. Видимо, всё-таки простудилась. Через пару дней стало ещё хуже. Муж давно не появлялся, а мама уехала погостить к подруге в Брест. В больницу ложиться не хотелось. Я не могла даже себе представить, что он переберётся в эту квартиру с ней, или вообще всё вывезет и оставит голые стены, но сильнее всего давила на диафрагму надежда, это грёбаное чувство, что сбивает с пути, нашёптывая заговорчески:
-А вдруг? 
С этим, <а вдруг>, я капитально была  прикована уже на второй день к постели. Высокая температура и боль в груди не позволяли дышать полной грудью, и самое странное, что мне было уже все равно, только бы умереть во сне, тем более в сон я проваливалась всё чаще и чаще, не осознавая уже, где реальность, а где галлюцинация. Один раз, очнувшись, я увидела перед собой лицо мужа. Он внимательно смотрел на меня, потом видя, что я открыла глаза, спокойно прошёл
к секции, собрал какие-то вещи и вышел, не закрыв входную дверь. >

-Эй! Ты что уснула?
Cкрипящий и  высокий голос соседки вырвал меня из лабиринта воспоминаний,
которые навязчиво иссушали меня снова и снова.
- Да, немного укачало..-Я  сфокусировала взгляд на не закрывающемся рте надоевшей до смерти соседки, имя которой я уже успела забыть
-Ты, наверное, прослушала то, как я поймала своего козла с рыжей-то шлюхой.
Вот я задала им! Его отважила скалкой и её потаскала за космы. Я  всех их за километр чую, ****ей этих,  что на чужое вадятся! В нашем сельском местечке
ничего не пройдёт бесследно. Вот так и воевала лет пятнадцать, а сейчас вот приутих, понял поди, что семья это святое. Живём , хоть и ссоримся, да друг за друга уже держимся, куда уж скакать по долинам и взгорьям, не те силы уж.
А ты, замужем, Лен?
-Нет.
- Ну, уж не торопись. Замуж не напасть, как бы замужем не пропасть..- Противно
хихикнув, она развернула свёрток с варёными яйцами и в купе неприятно запахло. – А что ещё скажу, чтоб ты знала, что вся жизнь семейная, как тельняшка моряка, главное, чтоб полоски эти не слишком широкие были . Что такое мужик?  Да дитё он большое, от одной мамке прибивается к другой. Так что тут и вожжи нужны и сладкий пряник. Я ведь тоже, как бы, не без греха. По командировкам
ездила, любовников имела, только молчала, чтоб не травить ему душу. Они ведь как думают; Им можно, а вот нам нельзя. Так что обид на своего не держу, стараюсь не вспоминать его огрехи глупые, хоть бы гулял тихонько, чтоб я не знала, а не как гармонист , весь на распашку.

Я  смотрела на эту женщину, что прожила двадцать с лишним лет с мужчиной, и мне показалось, что они оба просто привыкли к друг другу, а дело совсем не в любви . Может, я ошибаюсь? Может, вся наша жизнь пронизана ложью,  что с годами превращается в понятие ложь во имя добра? Постоянно жить и бояться проговориться, думаю, что это  тяжко. Постоянно воевать за мужчину, который может  тебя уже не любит, разве это не ложь?  Почему она мне рассказала всё?
Вроде как исповедь,  что камень с души снимает, и думаю, что не мне одной она поведала свою историю, да и слава богу,  не всё я слышала,  находясь в своём прошлом, и не хотелось больше слушать эту белиберду. Взяв сигареты, я вышла покурить в тамбур.

<Мама привезла меня из роддома, и я ей призналась, что мы разводимся, взяв взамен обещание, что она никогда не будет поднимать эту тему. Мне очень не хотелось говорить вслух , режущие душу, слова. Хватало того, что мальчик был его копией, поэтому  накормив его , мне даже не хотелось держать его на руках. Мама, понимая всё, брала его на руки и старалась подольше побыть с нами, чтоб создать, хоть какую-нибудь семейную обстановку, но я была ко всему безразлична. Я могла не поесть, меня не волновал порядок в доме, я не выходила на улицу, боясь столкнутся с мужем и его сожительницей. Я боялась показать свою беспомощность и жалость людям, боялась причитаний и сочувствий, боялась смотреться в зеркало, боясь увидеть  в глазах смерть, которую искала все девять месяцев. Теперь нужно было как-то жить ради этого существа, которого я так ждала пять долгих лет и который сейчас так некстати. У меня отняли этих девять месяцев, когда нужно было  готовится к материнству,  и теперь, я будто  проснулась и не могу врубиться в обстоятельства жизни  и смириться со своей участью. Где и как я сделала ошибку, что не учла и почему чувствую себя постоянно виноватой?
Иногда, я просто часами ходила по квартире и покачивалась, не замечала как приходило утро, которое , освещая  мою квартиру с надеждой ждало мою улыбку, но я забыла, как нужно улыбаться. Я становилась призраком. Моё я,  где-то осталось в прошлом и, заблудившись  в потёмках, искало моё тело, которое постепенно угасало.

Как-то утром я услышала звонок в дверь. Медленно подойдя, я осторожно приоткрыла дверь, боясь увидеть мужа, но на пороге стояла Татьяна, моя знакомая, которая года три назад уехала на заработки. Она улыбалась, и в руках её был огромный букет роз.
-Спасибо..-Я растерялась от неожиданности и попыталась улыбнуться, но получилось очень жалкая  улыбка, будто я провинилась перед ней в чём-то:
- Не нужно было так тратиться. Хватило бы и одной.

- Я и не покупала, это я под дверью нашла. Ну, ты мать, даёшь! Значит, хахаль, всё-таки у тебя есть, не зря болтают  люди. Ну, показывай пацана.

-Нет у меня никакого хахаля, а пацан там, на диване. Кроватку не купила. Правду говоря,  я не подготовилась к его рождению,  как-то не до этого было.

-Да, я тоже удивилась, когда твоего Алекса с Риммкой в обнимку увидела.
Я же её со школы знаю,  в одном классе учились. Та ещё лиса. Не водилась я с ней, потому что подставляла она людей за копейку и не могла без сплетен. Натура у неё сволочная. А ты просто дурра, что приняла её на пару месяцев к себе. Что поверила в то, что муж её бил за плохо сваренный суп? Да мужика она другого искала, нужен был полный козёл, и это козёл твой мужик! Какой нужно было быть дилетанткой, чтоб поверить этой сучке? Ты знаешь, что о тебе говорят?! У меня волосы дыбом встали, когда до меня все эти слухи дошли.  Постаралась она на славу, учла ревность твоего мужичка, и ей наплевать, что сама подыхала тогда на улице, когда её пьяные родственнички не выделили ей даже матрас, а ты впустила, ещё мужиков своих водила к тебе, пока твой на заработки ездил, а теперь все эти ебаря твои. Ну ты и дурра, мать!

-Да, ладно, что её одну винить. Не она, была бы другая. Я ведь тоже её детство помню. Как она порой на лавочке спала, когда мать пила где-то. И рано замуж вышла, чтоб он них убежать. У всех проблем хватает. Я узнала об связи слишком поздно, но не будем , не хочу вспоминать опять. Как ты? В отпуск или насовсем?

-Насовсем.  Мы тут с мужем уже месяц живём. Сын у нас. Он устроился , а я вообщем..типа тоже. Хочу попросить тебя об услуге. Иногда я буду у тебя ночевать, типа я работаю и в ночной смене, а иногда посижу днём, помогу что-нибудь по дому сделать. Как бы сказать тебе попонятней… кавалер у меня тут из бывших появился, разбогател и деньги даёт, а как я скажу дома, откуда они, вот и приходиться выкручиваться. Я столько нигде тут не заработаю. Всё будет здорово. Когда я не буду встречаться с дружком, то отпущу тебя прошвырнуться, может, кого и найдёшь, не сидеть же дома вечно одной, ты ведь как кошка комнатная, так можно и старость встретить неожиданно. Ну, как?

-Тань, мне уже всё равно. Хочешь,  приходи. Мне и в самом деле тошно одной.

-Вот и здорово! А всё-таки кто же тебе цветочки принёс? Может твой, если другого нет? На всякий случай пущу слух по глухому телефону, что это Алекс,  посмотрим, что будет.

Мы перешли в зал, где сопел во сне малец. Татьяна разглядывала его , словно сыщик , ищущий улику на месте преступления.
-Да, вылитый Алекс. Нелегко же тебе придётся его забыть, лучше бы нагуляла, было бы  проще. А он видел?

-Нет. Думаю, ему он уже не нужен.- Я засунула цветы в вазу и поставила на окно.
Мне почему-то хотелось верить, что это Алекс. Может он понял, что совершил тяжёлую ошибку и раскаялся?  Смогу ли я забыть эти кошмарные месяцы?
Смогу ли я простить?  Ведь это не измена, это предательство! Как я устала вечно прокручивать чёрные слайды своей жизни, кто бы знал!

- Ну что ж, значит, будет растить Риммкиного сына, а его кто-то другой.
Просто смешно, как устроен мир, просто бардак и сплошное макраме из нервов.
Как назвала то?

-Пока никак. Не знаю даже.. может Томас?

-Неплохое имя, международное..думаю, пойдёт. Да какая разница, лишь бы был здоровый.

Мы немного ещё поболтали и она, простившись,  ушла.

Первый раз за год я уснула без ночных кошмаров. В шесть утра покормив ребёнка я на немного прикорнула одевшись, и вскочила, как пуля от сильного удара ногой в дверь. Прижавшись лицом к двери, я дрожащим голосом  спросила:
-Кто?
-Я, Алекс. – Настойчиво сказал муж.- Не бойся, я не трону тебя. Мне нужно поговорить. Ты не ответила на звонок, вот я и пнул в дверь.
Я открыла и сжалась возле двери в комок. Схватив меня за руку, он затащил на кухню и развернул к себе лицом:
-Какого чёрта ты пускаешь всякие сплетни... что я ношу тебе цветы! Это пусть твои ебаря заботятся, а ты не мешай мне, сука, жизнь свою устраивать, а то я придушу тебя вместе с твоим выебком. Поняла? Что молчишь, курва?
-Да…-Еле слышно выдавила я, понимая, что надежды нет даже на нормальные , дружеские отношения.
Хлопнув дверью, он шумно спустился по лестнице. Его шаги набатом били по ушам, пока я не услышала стук парадной двери. Я понимала, что это всё и нужно было окончательно стирать его из памяти, но также понимала, что на это уйдут годы.

Но жизнь продолжалась, как впрочем, кто-то продолжал также регулярно оставлять у моей двери букеты роз. Я расставляла их везде, где только мог вместиться  сосуд, наполненный водой. Стала чаще смотреться в зеркало, даже сходила в парикмахерскую и сделала модную стрижку. Я ждала каждый день кого-то, я красила ресницы для кого-то и перестала ходить по комнате в простом халате, боясь открыть дверь  кому-то в неопрятном и неухоженном виде.
А цветы всё прибывали.  Татьяна даже принесла пару вазочек из дома, потому что за три дня они не успевали завянуть,  и мне оставалось уже применять вёдра, которые тоже почти все уже были заняты. Мы обе были в недоумении, и вдруг Татьяна предложила выследить его и узнать всё-таки, кто он.  Мы подсчитали, когда приблизительно появится букет, а это приблизительно проходило три-четыре дня после последнего визита, и, разложив матрас возле двери, решили караулить по очереди. Как только услышим шаги или шорох возле двери, сразу  открываем дверь и…, ну понятно конечно, ловим эту <тайну> с поличным.

Начало ночи прошло в сильном напряжении. Я даже стала слышать, как разговаривают соседи у себя в квартирах . Татьяна уже посапывала, а мой взгляд прилип к дверной ручке. Я  стала придумывать в уме их формы, и решила, что обязательно заменю на более солидную и красивую..как вдруг, под утро, ясно увидела, как ручка  поехала вниз и, резко соскочив,  распахнула дверь.  Мне под ноги упал букет роз, но я, перепрыгнув его, уже мчалась по лестнице в низ, в надежде догнать хозяина букета. Таня, быстро сообразив, побежала наверх, перепрыгивая своими длинными ногами по две-три ступеньки. Я была уверенна на все сто, что догоню его. Нельзя за одну секунду просто испариться беззвучно, он где-то рядом, где-то здесь,  и почему он  скрывается,  зачем?
Свежее утро обдало приятной летней прохладой. Вокруг было уже светло, и пенье птиц мешало настроить слух, так же отвлекали звуки просыпающего города. Я медленно побрела вдоль дома, всматриваясь в  парадные двери подъездов, в надежде увидеть что-либо подозрительное, но вокруг не было ещё никаких движений, только ветер и пение птиц,  кое- где уже слышались моторы машин.  Обернувшись, я увидела Татьяну, которая дала мне понять, что и наверху нет никого. Ещё раз, пройдясь мимо дома, я с горечью выдавила из себя хрипящим стоном:
-Кто ты, чёрт бы тебя подрал, кто ты? Как же тебя зовут, сукин сын?!
 И дав волю слезам, я подавленная и обессиленная  поплелась  к своему подъезду.

На  целых две недели я  впала в тяжелейшую депрессию, даже тяжело было жевать. Настроение новые букеты уже не поднимали. Я  безразлично смотрела на то, как Татьяна их сортирует и куда-то уносит. Мне было уже всё равно. Тогда пришла мама, и всучила мне билет до Бишкека, где жили её три сестры, решив, что мне нужно срочно отдохнуть от этого города, который высасывал из меня все жизненные соки. ..>

Я не помню, сколько я скурила сигарет, пока стояла в тамбуре, но очнулась от воспоминаний,  когда почувствовала боль на указательном пальце. Так и есть –ожог! Медленно идя по коридорчику и дуя на палец, я не заметила, как очутилась в соседнем купе, где весёлые его обитатели заставили меня выпить рюмку водки и съесть кусочек сочной дыни.  Уже через час мы  будем в столице Киргизии и люди потихоньку стали собираться. Я тоже пошла к себе. Соседка уже сидела на чемоданах, поглядывая на перрон, который всё медленней и медленней плыл за окном. Какая-то пригородная станция, видимо предпоследняя. Я тоже подсуетилась и, облокотившись на столик,  уставилась на перрон.

Под окнами поезда расположился самый настоящий рынок. Что только не продавали. Киргизки тыкали в наше окно вяленой рыбой, шерстью , фруктами, всякой всячиной, но я так и не успела рассмотреть, потому что в купе голос проводницы вдруг заставил нас обернуться:

-Велели передать молодой барышне!- Ухмыльнувшись, она положила семь красных роз нам на столик и резко вышла.
Поезд тронулся и я, выбежав из купе, побежала в тамбур, где по- моему, она должна была стоять с флажком, перед открытой ещё дверью. Проводница обернулась, и я выпалила скороговоркой, чтоб не сдрейфить окончательно:
-Кто вам передал цветы? Где он? Как выглядит?!
-Молодой такой, в синей кепке..да  он сошёл на этой станции. Ты уж прости, не представился он мне.- И отвернувшись, принялась закрывать дверь.

Я прильнула к окну лбом, чувствуя, как поезд набирает скорость, и уносит меня опять в неизвестность, скользила по перрону взглядом, ища эту злополучную кепку  и в грустной улыбке, вздрагивающие губы, упрямо шептали:
-Кто ты…..кто ты…..кто ты……