Врата в преисподнюю. Часть первая. Глава девятая

Пробуждение было долгим и мучительным. После совершенно черного провала, без видений и эмоций, реальность возвращалась нехотя, клочками и обрывками. Сначала на лицо упал косой луч восходящего солнца, только я никак не мог сообразить, что это, и долго, недовольный, ворочался в постели, что привело к частичному пробуждению. И тотчас ощутил жуткую сухость во рту. Притом, сухость, настолько зловонную, что от нее можно было задохнуться. Затем мой слух уловил хлопанье двери, чьи-то неразборчивые голоса. Закономерно возник вопрос: «Где я?», но пока что мне было трудно отыскать на него приемлемый ответ.
Несмотря на неопределенность, наждаком режущая горло жажда все же вынудила к активным действиям. Чудовищным усилием воли я заставил себя присесть. И содрогнулся от чувствительной боли  в разных частях тела.
Боль, все же сослужила добрую службу, ибо сознание понемногу стало проясняться. Сквозь туманную пелену, надежно укутывающую мозг, начали пробиваться неясные очертания, и я понемножку, частицами, стал вспоминать события вчерашнего вечера и нынешней ночи.
Вопреки желанию, воспоминания, отнюдь, не подействовали успокаивающе. Как почти всегда бывает после крутой пьянки, нахлынула волна  раскаивания и запоздалый стыд от содеянного. Утро ведь расставляет акценты по собственному усмотрению. И то, что на пьяную голову казалось само собой разумеющимся, предстало в настолько ином свете, что от самих мыслей хоть в петлю лезь…
Каждый новый сюжет, выплывающий из глубины памяти, воспринимался настолько мучительно и болезненно, что почти полностью заглушал боль физическую. Я проклинал себя последними словами, мне хотелось завыть от тоски и безысходности. Было страшно подумать, что наступит момент, когда, волей-неволей, придется предстать перед друзьями. Какими глазами я буду на них смотреть?
И все же пришлось встать.
Я ощущал себя полной развалиной: и физически, и морально. Натянув джинсы и накинув рубашку, я, низко опустив голову, походкой узника, приговоренного к казни, вышел в коридор и поплелся к веранде.
Илья уже не спал. Он полулежал на топчане, и его, лишенный всякого выражения, взгляд был направлен в окно, куда-то в бесконечные дали безоблачно-синего июньского неба. Выглядел Илья очень плохо, наверное, так же, как и я. Во всем его облике преобладали неизмеримая тоска и полнейшая безысходность.
Похоже, воспоминания также не доставляли ему никакого удовольствия.
Илья лишь покосился в мою сторону и ничего не сказал. Я также молча прошествовал через веранду, спустился с затененного виноградом крыльца и окунулся в ласковые солнечные лучи, обильно заливающие просторный двор. От яркого света и резкой зелени даже больно глазам стало.
Во дворе в пыли греблись куры, чинно расхаживали важные индюки, где-то похрюкивал поросенок. На лавке у рукомойника блаженствовал упитанный рыжий кот. Все красноречиво свидетельствовало, что жизнь продолжается. Природе не было никакого дела до моих физических недугов и душевных невзгод.
Я разделся, сложил одежду рядом с котом, от чего тот недовольно фыркнул, приладил поливальный шланг на ветку абрикоса, открутил кран и мужественно ступил под ледяную струю.
Холодный душ слегка поправил пошатнувшееся здоровье, и я, вытершись колючим махровым полотенцем, заботливо повешенным кем-то у рукомойника, уже более бодрой походкой вернулся на веранду.
Илья пребывал в том же положении и, похоже, медитировал.
Я достал расческу и, наконец-то, решился взглянуть в большое настенное зеркало. Взгляд сразу отметил длинную рваную царапину, тянувшуюся через всю левую щеку, и уже начинавший желтеть фингал под глазом. Воспоминания с новой силой заялозили по истерзанной душе.
Я скривился от мучительной боли, и с трудом нашел силы, чтобы привести волосы в порядок.
Мать Ильи перед уходом на работу здорово постаралась. Со стола исчез весь хлам, остававшийся после вечерней попойки. Он был застелен свежей белой скатертью. Посредине высилась небольшая горка, накрытая полотенцем. Там я увидел миску с нарезанным салатом из зеленого лука и редиски, яичницу на сковороде, порезанное сало. Рядом – трехлитровый бутыль с кисляком, бутылка со знакомой мутной жидкостью и четыре маленькие рюмочки. Марья Григорьевна позаботилась обо всем.
Не в силах сдержаться, я схватил бутыль с кисляком и надолго присосался к нему.
- Я тоже хочу… - раздался с топчана голос умирающего лебедя.
Илья приподнялся и тянул руки к бутлю. Нужно было срочно спасать человека. Я оторвался от холодного, освежающего пойла и протянул спасительный напиток Илье.
С каждым новым глотком мой друг преображался на глазах. Куда-то исчезли тоска и безнадежность, в глазах появились осмысленность и интерес к жизни.
Когда жажда была утолена, Илья потянулся к стулу и извлек из-под скомканного покрывала помятую пачку «Примы». Мы с удовольствием закурили. Солнце весело подмигивало из-за листьев громадного клена, словно убеждая, что жизнь не такая плохая штука…
Покурив, Илья выбрался из-под одеяла. Его взгляд рассеянно прошелся по столу и внезапно озарился радостным блеском.
По-заговорщески кивнув, Илья взялся за бутылку.
От одного воспоминания о вкусе пойла, нервный озноб прокатился по телу. Но я был взрослым человеком и понимал, что в иных случаях лучшим противоядием может служить сам яд и для восстановления здоровья бывают необходимы радикальные меры.
Илья щедро налил полные рюмки, мы молча цокнулись, и я едва протолкнул в себя вонючую обжигающую жидкость. По пути к желудку термоядерный напиток пару раз останавливался, словно раздумывая, не стоит ли вернуться, но в результате, хотя и с трудом, достиг точки назначения. Дабы удержать его там, я набил рот салатом и запил оставшимся кисляком.
Все принятое прекрасно прижилось, и приятное тепло блаженной волной разлилось по телу. Жизнь больше не казалась мрачной и безнадежной.
После второй, которая прокатилась легко и весело, словно по смазанной дорожке, происшедшее накануне перестало видеться в мрачных тонах и даже приобрело некий романтический окрас. А после третьей я снова почувствовал себя нормальным человеком.
Илье лечение также пошло впрок. Здоровый румянец окрасил его, до того мертвецки серые, щеки, и он даже стал интересоваться, казалось-бы, ничего не значащими мелочами. Например, спросил у меня, который час? Посмотрев на часы, я сам удивился, что еще только начало восьмого. Дома в такую рань меня могли поднять лишь очень неотложные дела.
Правду говорят, что сельская местность и чудный свежий воздух способны проделывать с человеческим организмом неимоверные чудеса…
Только Илья собрался разлить по четвертой, на улице послышался шум мотоциклетного двигателя, который заглох в непосредственной близости от дома. Скрипнула калитка, и бетонной дорожкой протопали чьи-то тяжелые шаги.
- Кого еще черт принес?
 В дверь громко постучали и, не дожидаясь ответа, открыли. На пороге возник громадный мужчина, под два метра росту с широкими плечами, едва помещающимися в дверном проеме. На нем была фуражка с красным околышем, а на сером кителе поблескивали звездочками погоны капитана милиции.
- Юрченко Илья Владимирович здесь проживает? – громко спросил он, не обращаясь к кому-то конкретно, но цепко держа нас обоих в поле своего зрения.
От неожиданного появления мы на некоторое время утратили дар речи и лишь молча сверлили взглядами незваного гостя. Илья застыл с занесенной над рюмкой бутылкой, я, поднеся зажигалку к очередной сигарете, так и не смог ее подкурить.
Милиционер остался довольный произведенным эффектом. Он вошел в веранду, уселся на свободный табурет, отодвинул в сторону тарелку с салатом и положил на ее место висевший до этого на поясе планшет.
 - Так кто же из вас Юрченко Илья Владимирович? – повторил изначальный вопрос.
Звук казенного голоса визитера вывел меня из прострации, и я, в свою очередь, поинтересовался, кто он такой? Хотел еще добавить, какого черта ему нужно, но повременил…
Видно, в селе не было принято так разговаривать с представителями власти, потому что Илья, отложив, наконец. Бутылку в сторону, испуганно заерзался на стуле, а милиционер испек меня уничижительным взглядом. Но все же, наверное, счел вопрос уместным и даже соизволил на него ответить.
- Инспектор уголовного розыска районного отдела внутренних дел капитан милиции Ященко, - пробубнил себе под нос и, раскрыв планшет, достал из него ручку и чистый лист бумаги.
- У вас и удостоверение имеется? – не отставал я.
Капитан дернулся от негодования, чувствовалось, что в его душе закипает вулкан. Но все же сумел удержать эмоции при себе и, расстегнув нагрудный кармашек, извлек залуминированный в пластик квадратик, повертел перед моими глазами и сразу спрятал.
- Минуточку, - самым невинным голосом, на какой только был способен, попросил я. – Ведь я ничего не успел прочитать. Вдруг вы – бандит, а удостоверение поддельное? Знаете, сколько сейчас таких случаев, особенно здесь, в глуши, где мало кто разбирается в казенных бумагах…
Капитана убедил мой тон, и он снова извлек удостоверение.
- Геннадий Сергеевич… - медленно. Чуть ли не по слогам, прочитал я. – Что ж, очень приятно познакомиться…
Кроме всего прочего, я в нашей газете вел криминальную хронику и иногда мне доставляло истинное удовольствие издеваться над доблестными, среди которых, если по правде. Нормальных и порядочных встречалось не так уж много…
- И с чем вы к нам пожаловали?
- Вы – Юрченко Илья Владимирович?
- А в чем, собственно, дело?
- На вас поступила жалоба. Разбойное нападение с применением огнестрельного оружия.
Илья сидел бледный, как смерть. От волнения он, кажется, забыл, что нужно дышать.
- Круто! – стараясь растормозить друга, молвил я. – Обвинение серьезное… На пятнадцать лет с конфискацией тянет…
Но эффект от моих слов был совершенно противоположный. Илья готов был свалиться без чувств, а капитан рассвирепел окончательно.
- Молчать! – рявкнул он и грохнул кулаком по столу. – Ты мне зубы не скаль! – его лицо набычилось и приобрело угрожающий буряковый оттенок. Он долго сопел, после чего, немного успокоившись, более тихим, но не менее значимым голосом произнес:
- Сейчас вы оба поедете со мной в отделение. Если в доме имеется огнестрельное оружие, предлагаю сдать добровольно!
- Браво, капитан! А ордерок у тебя имеется?
По всему было видно, что столь важная бумага у капитана отсутствовала.
- Это не арест, а задержание, - выкрутился он.
- На каком основании? – тут же поинтересовался я.
- На основании заявления гражданина Сухорученко Федора Андреевича.
Кажется, начало проясняться. Оказывается, самый крутой сельский фермер, к тому же, еще и подленький стукачек… Вот уж чего я от него никак не ожидал…
- Ладно, Геннадий Сергеевич, не кипятись. Я поеду с тобой в отделение. Сам собирался это сделать, а так еще лучше обернулось…
- Чего? – недоуменно протянул капитан.
- Того… - передразнил его. – Если хочешь, можешь записывать в свою бумагу. Вчера, около 23 часов по местному времени в селе… - назвал деревню, - было совершено разбойное нападение на журналиста областной газеты, - продиктовал свою фамилию, имя, отчество, - и на научного сотрудника Киевского государственного университета кандидата исторических наук Свиридову Татьяну Сергеевну. Нападавших было трое. Один из них – местный житель Сухорученко Федор Андреевич. Во время инцидента журналист областной газеты получил телесные повреждения средней тяжести. Медицинская справка о наличии побоев прилагается… По пути заскочим в больницу, чтобы меня осмотрели… Так, пиши дальше. При инциденте присутствовали свидетели Юрченко Илья Владимирович, учитель истории местной общеобразовательной школы, а также… - я замешкался, вспомнив, что не знаю фамилий ни Рыжей, ни невесты фермера.
Но милиционер давно уже не писал. Он смотрел на меня взглядом побитой собаки и от напряжения неистово грыз колпачок дешевой шариковой ручки.
- Кстати, у вас в райцентре есть отделение СБУ? – поинтересовался. – Ведь избиение журналиста относится к особо тяжким преступлениям. Вдруг здесь – политика или, не дай Бог, проделки вражеской агентуры?
Я откровенно издевался, только капитан этого уже не воспринимал.
Он выглядел совсем потухшим и очень задумчивым. И его можно было понять. Как и большинство коррумпированных собратьев по оружию, он, вне всякого сомнения, находился на довольствии у богатых людей, и сейчас оказался в затруднительном положении. Потому что даже своими куриными мозгами сумел понять, что птичка оказалась – не по зубам…
- Ну так, что, капитан?
Он буркнул под нос неразборчивое и стал застегивать планшет.
- Может, сразу и объяснения свидетелей приложим? – не отставал я. – Илья, продиктуй Геннадию Сергеевичу показания…
Казалось, из тупиковой ситуации нет выхода. Но Илья, неожиданно для самого себя и для всех нас, сделал единственно правильный ход
- Андрюша, а, может, замнем это дело? – слезно попросил он. – Федька, в сущности, не такой уж и плохой парень. А чего сдуру, да еще и по-пьяне не наделаешь…
Капитан с надеждой посмотрел на меня. Я минутку, для солидности, помялся, затем махнул рукой, мол, так и быть, я сегодня добрый…
- Капитан, покажи-ка, что эта свинья на нас накапала…
Милиционер с готовностью снова расстегнул планшет и протянул мне исписанный неровным почерком лист. Донос был составлен по классической форме и изображал Илью чуть ли не рецидивистом.
- Успел зарегистрировать? – спросил у капитана.
Тот отрицательно, и как-то заискивающе, покачал головой.
- И правильно сделал, в следующий раз умней будешь…
Я разорвал заявление на мелкие кусочки и выбросил в консервную банку, заменяющую Илье пепельницу.
- Ну что… - милиционер поспешно поднялся, но я жестом усадил его обратно.
- По пять капель за знакомство?
- Мне нельзя, я на службе…
- Да брось ломаться, словно старая дева…
Я расставил рюмки и самолично наполнил их вонючим самогоном.
Пил капитан лихо, даже не скривился. Зачерпнул ложкой салат и начал тщательно его пережевывать.
Вторую он принял безропотно, после третьей мы общались, как старые знакомые. А стоило мне рассказать несколько анекдотов из жизни областного милицейского начальства, он прям-таки расцвел от удовольствия. Так что, когда в бутылке уже ничего не осталось, мы ощущали себя если не друзьями, то уж хорошими приятелями – точно.
Когда капитан ушел восвояси, было только начало девятого, и девчонки еще мирно ловили дрых…