Холодные грани рассудка

                19:56

     - Кофе будешь? – Бричер вперил водянистый взгляд в мою переносицу.
     - Ага,  - рассеянно кивнул я, стряхивая пепел в рот хрустального ангела. – Можно даже две чашки.
     - Ты меня знаешь, - продолжил мой начальник, - я зря тревогу не бью, но то – особый случай.
     Он выдержал паузу, будто раздумывал о допустимой степени откровенности, а затем продолжил:
     - Это похоже на встречу с цунами в открытом море: можно вообще ничего не почувствовать, даже лёгкого толчка, но потом выясняется, что именно этот… э, бугорок воды, неотличимый от обычной волны там, за много километров от берега, и смёл до основания прибрежный город. И это дело… я чую, что это тот самый безобидный бурун, который рано или поздно шандарахнет так, что мало не покажется.
     Бричер взял паузу, собираясь с мыслями, а минуту спустя закончил:
     -  Понимаешь, в нашей  профессии многое бывает грязным, запутанным и парадоксальным, но это так лишь на первый взгляд. Отслужив с моё, начинаешь чувствовать психологию преступников, ощущать все эти мелочи… это состояние сродни импровизации: ты как будто порхаешь на волнах собственной интуиции, зная, чем закончится то или иное дело. Мне, подчас, ещё до допроса становиться ясным, будет ли говорить правду человек или нет, виновен он или просто вляпался в чужое дерьмо. Но в этом случае… Ты знаешь, я просто не могу понять, в чём вся соль этого дела! У меня не получается даже рабочую гипотезу выстроить, вот что меня смущает. Я ума не приложу, в каком направлении следует копать и это меня жутко бесит! Но насчёт одного я уверен точно: если всю эту кучу разгрести, на свет можно выволочь что-то вообще сногсшибательное.
     - Что вы хотите от меня? – я зевнул и демонстративно взглянул на часы: начало девятого. – Чтобы я взялся за это дело?
     - Не совсем, сынок,  - глаза Бричера увлажнились, когда я нечаянно выдул в них сигаретный дым. – Дело в том, что мне придётся на пару месяцев уехать в Сайлентхэмп, там будет что-то типа конференции по обмену опытом и тому подобный бред, а между тем то дело, которое я планирую тебе дать, будет набирать обороты, я в этом не сомневаюсь… Короче, Джош, слушай меня внимательно: мне нужно, чтобы ты в моё отсутствие ознакомился с этой штуковиной, - Бричер вытащил откуда-то из-под стола увесистую папку болотного цвета и швырнул её на стол с такой силой, что хрустальный ангел, звякнув, перевернулся набок и изрыгнул на белоснежную скатерть горсть пепла с окурками.
     - Я хочу, чтобы ты постоянно, день за днём отслеживал ход этого чёртого преступления против здравого смысла, по возможности и в силу своей компетенции не упуская ни одной детали. Ты слышишь меня? Ни одной!  Мне нужно, чтобы к моему возвращению папка обзавелась потомством или, как минимум, растолстела вдвое. Кроме того, все свои соображения на этот счёт, где бы они ни были зафиксированы, подшивай к делу. Я думаю, что свежий взгляд на проблему позволит что-нибудь прояснить.
     - А если я распутаю это дело? – сказал я, стряхивая ангельскую пыль со скатерти на пол.
     Бричер как-то странно посмотрел на меня, а затем очень серьёзно произнёс:
     - Тогда я подарю тебе своё кресло. На этом всё, пиши отчёты, делай снимки и ломай голову. Дело можешь читать с любого места, там, в принципе, всё повторяется… А я побежал, через час у меня самолёт, надо ещё успеть доехать. Вопросы есть? – сказал он, уже надевая плащ.
     - Да, - я широко улыбнулся, - вы обещали мне кофе. Две чашки.


                02:13

     Проснулся я от телефонного звонка. Приоткрыв один глаз, я сфокусировал его на зелёном циферблате электронных часов. Сомнений быть не могло: меня бессовестным образом разбудили посреди ночи. Протянув руку к телефону, я поднял и положил трубку, но спустя мгновение он затрезвонил снова. Приподняв трубку так, чтобы гудок не прошёл, я попытался зарыться в подушку поглубже, но звонок из спаренного телефона в гостиной пресёк и эту попытку. Еле встав с кровати, я поплёлся отвечать. Не успел я поднять трубку, как на том конце провода радостно затрещали:
     - Джошуа, я наконец-таки добрался!
     Знакомые интонации не вызвали никакого удивления: примерно этого и следовало ожидать.
     - Рад за вас, шеф, - я никак не мог разлепить веки – в глаза будто песка насыпали. – И я очень тронут, что вы сочли нужным поставить меня в известность, а теперь можно я пойду спать?
     - Что-то ты рано отправляешься на покой, сынок, - в голосе Бричера слышалось плохо скрываемое разочарование. – И это после двух-то чашек бесплатного кофе…
     - Шеф, - я попытался пальцами свободной руки открыть глаза, - кофе – не всемогущий волшебник, даже его чары кончаются в третьем часу ночи.
     - Да ну, быть такого не может! - Бричер сделал паузу, наверное, посмотрел на наручные часы. – А, так у нас с этой дырой разница в четыре часовых пояса! Теперь понятно, почему ты такой поникший… Но я не по этому поводу звоню.
      - Да уж, наверное, - буркнул я.
      - Что ты сказал?
     - Нет-нет, ничего, продолжайте! – один глаз с трудом, но всё же открылся.
     - Я, собственно, вот что хотел: там, в баре, я забыл сообщить тебе про одного человека, который, как я думаю, окажет неоценимую помощь в нашем деле. Я давно его не видел, но не в этом суть, а суть в том, что он со дня на день приезжает в наш город. Я продиктую тебе телефон той гостиницы, в которой он остановится. Запишешь?
     Было ясно, что от Бричера так просто не отделаешься, поэтому я счёл за лучшее поскорее сделать всё, что он просит, и лечь, наконец, спать. Записав цифры, я всё же задал один вопрос:
     - А кто этот человек и почему он может мне помочь?
     - Его зовут Алан Уайтхед. Он математик.
     - И как математик мне поможет?
     - Самым конкретным способом. Дело в том, что он ещё в семидесятых изобрёл какой-то свой метод нахождения недостающей информации при недостаточности фактов.
     - Как это?
     - А вот так! Ты читал Джека Уильямсона?
     - Кого? Шеф, вы о чём?
     - Сейчас я о приключенческой фантастике. Там была одна героиня, которая уничтожила целую расу враждебных людям медузиан с помощью некоего аппарата, носящего название АККА.
     Я всё больше впадал в ступор:
     - А причём тут медузиане?
     - Медузиане здесь совершенно не причём, - в голосе Бричера стало проскакивать раздражение. – Вся соль в этом аппарате – АККА. Он был сделан из нескольких кусков железа и какого-то психического акта, которым владела лишь одна девушка. Помню, в детстве меня всегда восхищала простота и изящество такого метода уничтожения…
     - Шеф, сказать, что я сбит с толку – значит не сказать ничего. Уже полтретьего, между прочим, а вы будите меня посреди рабочей недели, чтобы пересказать фантастический роман!
     - Не совсем так, сынок, вернее  - совсем не так. Я вспомнил Уильямсона лишь затем, чтобы показать, насколько этот выдуманный АККА похож на метод Уайтхеда. Метод этот состоит из логико-математических манипуляций и какого-то небольшого прибора, похожего на калькулятор. А может это и был калькулятор… Проще говоря, Алану доступно распутать в ближайшие сроки любую тайну при самом минимальном объёме информации. Если ты в три года потерял собачку, он через пару недель назовёт географические координаты местопребывания её останков.
     - Ну, надо же, - только и смог сказать я.
     - Угу, - согласился со мной шеф. – Алан мог бы заработать кучу денег с помощью своего метода, не будь он таким принципиальным: по его мнению, для изобретения ещё не пришло время, поэтому помогает он только в совсем уж безнадёжных ситуациях. Твоё дело, кстати, ты уже открывал его, как раз из таких.
     - Нет, я его ещё не просматривал.
     - Утром обязательно пролистай, а с Уайтхедом я уже договорился, он будет ждать твоего звонка. На этом всё, вопросы есть?
     - Только один, шеф. Можно я завтра на работу на час позже приеду?


                13:44

     На следующий день, покончив с утренней текучкой и перекусив, я соизволил-таки открыть папку, и бегло ознакомился с делом. Переведя дух, я вернулся к началу и стал читать уже всё подряд, не пропуская ни строчки. С каждой минутой от прочитанного волосы на голове всё больше вставали дыбом.
     «Кароль Яворски. 45 лет. Работник автозаправки. 17 мая впервые опоздал на работу. Весь день вёл себя неадекватно. К концу рабочего дня покончил собой наглотавшись бензина из бензозаправочного шланга. Подробности…».
     «Алекс Спенсер. 33 года. Администратор гостиницы «Золотой луч». Свидетель смерти Яворски (заправлял свой автомобиль там же). Предположительно 13-16  июня прыгнул в канализационную шахту, предварительно сдвинув крышку». 
     «Раймонд Джоуди. 52 года. Слесарь подземных коммуникаций. Обнаружил труп Спенсера. Предположительно в конце месяца утопил себя в ванной».
     «Констанция Беккет. 29 лет. Судмедэксперт (выездной специалист). Участвовала в операции по извлечению останков Джоуди. Первая вошла в ванную комнату после вскрытия двери (важно!!).  20 июля покончила собой в супермаркете, сделав инъекцию плавиковой кислоты».
     «Кристиан Мотар. Старший заместитель вице-президента компании «Суоник». 34 года. 20 июля совершал покупки в том же супермаркете. Попытался оказать первую помощь Кони Беккет (безрезультатно). 28 августа, совершая обход металлургического цеха компании «Суоник», прыгнул в эксплуатируемый плавильный котёл».
     «Джонатан Уотерс. 45 лет. Оператор плавильной установки, рабочий компании «Суоник» (самоубийство Мотара произошло в его смену!). 12 сентября застрелился во время сеанса в кинотеатре».
     «Дэмиен Джеббер. 27 лет. Страховой агент. Сосед Уотерса по сеансу. 29 сентября, придя в контору, достал из портфеля слесарный молоток и забил им себя до смерти».
     «Паола Трухильо. 28 лет. Сотрудница Джеббера. 10 октября сбросилась со строящегося небоскрёба».
     «Джонни. Возраст: приблизительно 60-65 лет. Слабоумный бродяга. Наткнулся на тело Паолы первым (важно!). 12 октября покончил с собой, напоровшись мякотью нижней челюсти на штырь церковной ограды».
     «Виктор Мердок. 60 лет. Отец-настоятель католического храма Святой Терезы (при котором жил Джонни). Повесился на ручке входной двери храма».
     И так далее, всего – сорок три смерти никак не связанных между собой людей. Сорок три человека, оказавшись свидетелями предыдущего самоубийства, резали себе вены, отпиливали головы, глотали стёкла, прокалывали раскалёнными спицами сердце, морились голодом и жаждой до смерти, а один даже умудрился свернуть себе шею голыми рукам. Пару раз цепочка прерывалась на каком-нибудь свидетеле, пропавшем без вести, но потом начиналась по-новой, где-нибудь в другом районе. Специфика дела не позволяла сказать с уверенностью, были ли это параллельные случаи суицида, или же кто-то обнаруживал исчезновенцев, чьи дела смешивались с делами обычных суицидников, и продолжал уже однажды кем-то начатое безумие.
     В течении следующих двух суток я знакомился с делом: вёдрами пил кофе, наизусть выучил содержимое папки, составлял схемы предполагаемого хода событий, понимая, что это всё не то. За время работы в полиции я раз и навсегда понял, что есть человеческий фактор, который чуется за версту, а есть нечеловеческий, в который входят все нестыковки, случайности, несчастные случаи и тому подобное. На лицо был явно нечеловеческий фактор, который изо всех сил смахивал на чей-то зловещий план. Но если я ошибаюсь, и всё происходящее – дело рук каких-то конкретных людей?  Тогда можно лишь поаплодировать изощрённости их методов и безупречности исполнения: ни одной улики, ни одного прокола… И больше всего в этом деле поражала механическая безжалостность происходящего: никто не заявляет своих требований, никто не извлекает выгоду из смертей, никто не самоутверждается за счёт жертв. Цепочка смертей словно бы говорит: «Мне всё равно, заметите ли вы меня или нет, мне абсолютно побоку, каким странным вам это кажется, я просто то, что есть, мы с вашим расследованием идём параллельно и ни в какой точке никогда не пересечёмся».
     На третьи сутки я принял решение позвонить Уайтхеду.


                20:30

     Спустя пару часов после звонка в дверь замолотили. Не успел я повернуть замок, как дверь властно распахнулась, и в мою квартиру влетел длинный всклокоченный блондин, который, не глядя, протянул в мою сторону руку, вероятно,  для рукопожатия:
     - Алан Уайтхед. Здесь такие пробки – еле доехал.
     А затем добавил, глядя куда-то в глубину комнаты поверх моей головы:
     - О-о, Господи! Что там у вас?
     - Где? – я завертел головой, пытаясь проследить направление взгляда Уайтхеда. Судя по интонации, за моей спиной скрывался, по меньшей мере, клубок змей.
     - Да вот же, вот! – Гость оттолкнул меня с дороги и прошёл вглубь комнаты к интересующему предмету.
     - Это синтезатор моего брата, - крикнул я вдогонку, - он делает ремонт, поэтому часть его вещей стоит пока у меня.
      - Прелестно, - пробормотал Уайтхед, вертя головой в поисках стула. Найдя искомый предмет, он стряхнул с него одежду на пол и сел перед инструментом. Включив его, математик поставил режим фортепьяно, опустил пальцы на клавиши, и заполнил комнату какой-то сложной незнакомой мелодией.
     - Lobet gott in seinen reichen: священная кантата Баха! – и, видимо, поясняя только что сказанное, добавил, - oratorium festo ascentionis Christi!
     Доиграв до конца, он пару минут посидел перед притихшим инструментом, а затем рывком встал:
     - Итак, введите меня в курс дела.


                21:18

      - Вот, собственно, и всё, - сказал я, закрывая папку. – Если у вас есть хоть какие-то соображения по поводу данного дела, то сейчас самое время ими поделиться.
     Уайтхед не ответил. Он всё так же продолжал сидеть в кресле, крутя в пальцах ручку, которой что-то помечал у себя в блокноте. Глядя на его соломенного цвета волосы, белёсые брови и удивительно белую, в лёгких веснушках, кожу, я про себя отметил, что фамилия Уайтхед как нельзя лучше подходит моему новому знакомому.
     - Если вы думаете, что я тут же дам полную картину произошедшего… происходящего, то вы глубоко ошибаетесь, - он говорил медленно, словно взвешивая каждое слово, - Алек, как я полагаю, не преминул расхвалить меня и мой метод, но фактов всё ещё катастрофически мало. Мне кажется, нам бы очень помогла беседа с живым пока ещё свидетелем последнего самоубийства. Если не ошибаюсь, его зовут Бёрк?
     - Да, - я приоткрыл папку на последней странице, - Шон Бёрк. 44 года, холост, смотритель университетской библиотеки, три недели назад возвращался из бара затемно, решил срезать путь и, пересекая парк, наткнулся на повесившегося той ночью подростка. Подросток тоже присутствует в бричеровской картотеке клуба самоубийц, его имя…
     - Нет-нет, - Уайтхед решительно замотал головой, - чем меньше информационного мусора, тем лучше: нам совсем необязательно знать его фамилию. Меня больше интересует Бёрк. Скажите, Джошуа, вы могли бы, как офицер полиции, устроить встречу с этим Бёрком?
     - Не вижу в этом никакой проблемы. Я уверен, что Бричер уже неоднократно общался с ним, но, думаю, нам тоже не помешало бы встретиться с пока ещё живой легендой этой идиотской головоломки.
     - Вот и займитесь этим завтра. Дело, как вы понимаете, не терпит отлагательств: со дня на день наш библиотекарь рискует пополнить ряды небесных жителей, надо во что бы то ни стало увидеть кусок этой истории своими глазами.
      - Вы совершенно правы, - сказал я, подавая пальто Уайтхеду. – Завтрашняя встреча, возможно, даст нам свежий взгляд на происходящее, кроме того, вы сможете собрать материал для своей теории…
     - Джошуа, - Уайтхед вытащил из рукава протянутого мною пальто вдетую было руку, и строго взглянул на меня. – Как только я соберу кучу фактических мелочей, из которых складывается ткань нашей проблемы и произведу их логико-математическую обработку, мы получим строгую верифицируемую  единицу реальности. 
     И добавил чуть тише:
     - Джошуа, я не занимаюсь теориями. Я вычисляю правду.    


                09:03

      На следующее утро мы встретились с Уайтхедом на автобусной остановке. Как я узнал позже, он не умел водить, поэтому никогда не брал машины напрокат в тех городах, в которых останавливался, передвигаясь исключительно муниципальным транспортом. Такси же для него было слишком дорого.
     До дома Бёрка  - от силы минут двадцать ходьбы, он был предупреждён о нашем визите, и мне не терпелось задать ему кучу вопросов. Поэтому я очень обрадовался, увидев Уайтхеда, который выпорхнул из дверей автобуса в развевающемся сером плаще, словно гигантская невзрачная бабочка.
     Тепло поздоровавшись, мы торопливо зашагали в сторону жилища библиотекаря, беседуя на ходу.
     - Скажите, Алан, - осторожно начал я, - в чём заключается ваш метод? Вы меня вчера прямо-таки заинтриговали.
     - Вообще-то я никому об этом не рассказываю, - охотно произнёс Уайтхед, - но вам можно доверять, я в этом уверен. Тем более, вы, насколько я понял, не математик, так что основной изюминки не прочувствуете и передать принцип в плохие руки, соответственно, не сможете.
     - А почему вы так уверены, что мне можно доверять? - я хмыкнул. – А вдруг я всего лишь притворяюсь принципиальным копом, и на самом деле только и жду момента подсидеть Бричера?
     Услышав последнюю фразу, Уайтхед расхохотался:
     - Джошуа, дорогой, вы всё время забываете, что я не психоаналитик и не физиогномист. Я совершенно не строю предположений по поводу чьего бы то ни было характера. Как я уже вчера говорил, моя специфика – факты. Мне удалось вчера обработать первичную информацию о вас и узнать всё, что меня интересовало. Я поступаю так после каждого нового знакомства – это позволяет мне более раскованно чувствовать себя с малознакомыми людьми и не тратить время на малоприятных пройдох.
     Честно говоря, я ему нисколько не поверил, поэтому предложил продемонстрировать сказанное на примере.
     Уайтхед глубоко вздохнул, а затем произнёс:
     - Обычно те немногие, которым я  всё-таки показываю возможности моего открытия после демонстрации оказываются недовольны, но я всегда стараюсь в самом начале развеять сомнения по поводу своего метода, так как я всё-таки человек, а не учёный сухарь, и недоверие меня порой задевает… Знаете, Джошуа, я провожу анализ только ради выяснения моральных качеств нового знакомого, но вас общими словами не удивишь, поэтому я озвучу часть того информационного мусора, который с необходимостью всплывает при первичном анализе.
     Итак, вы никогда не были женаты, у вас с 1978 года жил сенбернар по кличке Раджа, который  спустя три года погиб, подавившись костью, у вас кариесный зуб в районе правого резца, вы потеряли девственность в Сиэттле после концерта Greatfull Dead с девушкой по имени Кристин, но как её зовут вы так и не узнали, так вот, её звали Кристин… Ваших пятерых друзей по скаутскому лагерю …
     - Хватит, хватит, я вам верю! – я чувствовал, как краска стыда заливает щёки. Так, вероятно, ощущает себя подросток, застигнутый  за рукоблудием.
     - Вот видите, теперь вы мне верите! – Уайтхед самодовольно улыбнулся. – но будьте спокойны, о подробностях вашей жизни никто не узнает. Хотя бы потому, что через пару дней они смешаются в моей голове с десятком подробностей других людей, и я уже не вспомню того, что узнал о вас, кроме самого необходимого: что вы принципиальный талантливый детектив, не берущий взяток и всегда держащий язык за зубами, особенно когда дело касается чужих тайн.
     Он подмигнул мне, а затем продолжил:
     - Можете не волноваться, всё перечисленное - это единственные интимные подробности, которые всплыли при первичном анализе. Более глубокий анализ даёт большее количество деталей, но, уверяю вас, Джошуа, он по отношению к вам проводиться не будет. Повторяю, я узнал всё, что хотел, и уж точно имя Кристин не было целью моего поиска. Это появилось как осадок в реторте после удачного химического опыта…
     - Ничего себе, осадок! – буркнул я.
     - Ну, а насчёт вашего вопроса, как работает мой принцип, то в двух словах о его структуре. – Уайтхед подобрался и заговорил торопливо, с нажимом на каждое слово, очевидно, данная тема очень его волновала. - Как известно, каждое событие содержит в себе факты и суть, которая так или иначе эти факты производит. Если взять в пример сгоревший дом, то фактами события будут являться изменённая поверхность здания, копоть на стенах, пепел, запах гари. Сутью события является пожар, который всё это произвёл. Простая логическая индукция, которая у Конан-Дойля называется отчего-то дедукцией, позволяет отследить суть события.
     Я чувствовал, что начинаю терять нить рассуждений, поэтому попросил пояснить сущность индукции. Уайтхед охотно пояснил:
     - Индукция – это, если говорить простым языком, выведение из частных моментов какого-либо общего положения. Вспомните, как Шерлок Холмс в каждом рассказе по ничего на первый взгляд не значащим деталям рассказывал о человеке какие-то общие моменты его жизни. Он называл это дедуктивным методом, но на самом деле метод этот, скорее, индуктивный… Давайте всё же вернёмся к фактам и сути. Как я уже говорил, по фактам можно отследить содержание произошедшего события.  Но всё это годится только до той поры, пока в нашем опыте присутствует информация о сути вещи: тот же пресловутый пожар был так или иначе нами наблюдаем хоть раз в жизни, и каждый из нас видел признаки, которые он после себя оставляет. Из этого следует, что пожар, как суть события, содержится в нашем опыте.
     Но что делать с событиями, признаки которых фиксируемы, а шаблон сути неизвестен?  Мы можем сколько угодно наблюдать признаки наступления смерти, но сердцевину самой смерти зафиксировать не представляется возможным, все, кто её пережил, ничего не могут рассказать о ней, так же, как и живые ничего не знают о костлявой, но по иной причине, чем мёртвые, по причине того, что её не переживали. Или как можно зафиксировать координаты и суть Бога, хотя свидетельств его существования более чем достаточно?      
     В своих исследованиях по логико-семантическим структурам и комбинаторике я набрёл на принцип, который позволяет совершать переход от логических формулировок, не несущих никакой информации, кроме обобщающей, к конкретным фактам, чьи проявления не дают надежды составить на их основе шаблон сути предмета или события, иными словами, которые ещё не попали в опыт, но свидетельство о существовании которых подкреплено какими-либо внешними признаками. На основании этого принципа я разработал многозначное уравнение, подходящее для всего возможного количества определённых фактов, при решении которого становится ясно содержание события или предмета, даже если наш опыт никогда его не переживал.
     Тебе, как не-математику и не-лингвисту это сложнее объяснить, чем человеку точных наук, но это всё объяснение, которое я могу тебе предложить. Чтобы стало немного понятней, я могу дополнить только что сказанное следующими пояснениями: «числами» в этом уравнении являются зафиксированные факты, «иксами» - невыясненные содержания. Специально разработанный мной прибор позволяет производить миллионы комбинаций в секунду, сводя совокупность фактов в абстрактные обобщения, которыми можно впоследствии оперировать как переменными в моём логико-математическом уравнении. Этот же прибор совершает перевод вычисленных логических единиц на язык человеческих событий с учётом погрешностей, устраняемых в другом уравнении.
     - Но как вообще возможно такое уравнение, ведь число вариантов развития событий бесконечно, а любая формула всё сводит в обобщающую абстракцию? – я не узнавал свой голос, настолько он дрожал от потрясения после всего услышанного.
     Уайтхед некоторое время шёл молча, вероятно, обдумывая, как бы так попонятней ответить, а затем произнёс:
      - В этом мне помогает упомянутый в самом начале принцип сведения конкретного к абстрактному и наоборот. А ещё структура самого языка, который составляет всё содержание нашего мышления. Всё, что мы имеем – это, по сути, всего лишь язык. Чего нет в языке, того нет и в мышлении: все чувства, мысли, восприятия переводятся на язык мышления. Я просто разобрался в этой структуре, в которую укладывается любое фиксируемое событие, а значит, и выводимое из него содержание. Единственное, чего нет в языке – это смерти, жизни и Бога. Опыт этих трёх вещей мышлением не передаётся, но я уже работаю над этим, в конце концов – это вопрос ещё одного уравнения.
     - Господи Иисусе!..


                09:23

     - А он неряха! – Уайтхед было потянулся к кнопке звонка, густо залепленного грязью, но передумал и, превозмогая брезгливость, несколько раз ударил в обшарпанную дверь, которая от ударов медленно, со скрипом, растворилась. Тотчас же нам в лицо пахнул неприятный стариковский запах, который обычно складывается из более простых ароматов немытого тела, нестиранной одежды и отсутствия влажной уборки на протяжении достаточно долгого промежутка времени. Убранство квартиры тоже было более чем удручающее, состоящее, по большей части, из кучи сваленного в центре комнаты тряпья и каких-то пыльных папок, пронумерованных четырёхзначными цифрами. Небольшое количество мебели имело плачевный вид, а зелёный диван в углу перед телевизором, заляпанный жиром и деформированный просящимися наружу пружинами, производил впечатление набитого опарышами трупа.
     Как только мы переступили порог, где-то в глубине квартиры раздалось рычание, послышался скрежет когтей по линолеуму и кто-то глухим голосом рявкнул: «Тибул, сидеть!», затем отворилась дверь в другую комнату, в которой мелькнуло что-то чёрное, вероятно, ротвейлер или доберман, и к нам вышел хозяин – библиотекарь Шон Бёрк, 44 лет от роду,  невысокий толстяк в засаленной майке.
     - Я вас жду, - сказал он, ничуть не удивившись, - а почему вы не позвонили?
     - В коридоре так темно, - непринуждённо соврал Уайтхед, прежде, чем я успел открыть рот, - мы решили постучать.
     - Как это темно? Утром свет был...
    - Ну, а перед нашим приходом, вероятно, лампочка перегорела, - я посмотрел на Уайтхеда, его лицо было совершенно невозмутимым. Мне оставалось только позавидовать выдержке своего нового знакомого и от всего сердца пожелать, чтобы судьба никогда не привела его в комнату для допросов.
     - Странно, - Бёрк всё пытался выяснить причину, теперь он смотрел поверх наших плеч в дверной проём,  - в коридоре свет, вроде, горит…
     - Надо же, как быстро в вашем доме устраняют поломки, - договорив, Уайтхед резко захлопнул входную дверь, заканчивая спор, и протянул хозяину бледную кисть:
     - Алан.
     После обмена любезностями, мы присели на нелицеприятный диван, после чего я начал допрос:
     - Давайте с вами побеседуем, Шон, как это сделал лейтенант Бричер…
     - Маленькое замечание, - остановил меня Бёрк, - лейтенант мне звонил, но так и не зашёл, сказал, что навестит меня в течение следующего месяца.
     Ага, подумал я, значит, Бричер рассчитывал зайти к библиотекарю после командировки. Это объясняет, почему мой шеф посвятил в это дело меня – он не хотел потерять живого свидетеля до того, как кто-нибудь с ним не побеседует.
      - Хорошо,  - кивнул я, - тогда вы сможете, не повторяясь,  обстоятельно ответить на наши вопросы.
     - Сделаю всё, что в моих силах, - равнодушно развёл руками Бёрк.
     - Итак, расскажите как можно подробнее о том случае, по поводу которого лейтенант договаривался с вами о встрече.
      - Да тут особо и рассказывать нечего, - библиотекарь поёрзал, устраиваясь поудобней. – 17 августа я шёл в дупель пьяный через Западный парк и ударился головой о ноги этого Тейлора, который висел на ветке…
     - Подождите, так вы знали покойного? – я привстал от удивления.
     - Конечно, - библиотекарь кивнул, - конечно, я знал его. Он учился в университете, в котором я работал. Если не ошибаюсь, на факультете прикладной механики. Ну, по крайней мере, книги он брал всегда по этому предмету.      
     - Надо же, какая у вас цепкая память, - заметил Уайтхед, всё это время  внимательно следящий за каждым движением Бёрка.
     - А то. В библиотеке бывает довольно скучно, вот и начинаешь присматриваться к людям. Кроме того, мальчишка страдал лёгкой степенью церебрального паралича, поэтому запомнить его не составляло особого труда. Правда, потом он, наверное, перевёлся на другой факультет:  в последнюю неделю перед смертью он всё больше минералогией интересовался.
     - Что это значит? – резко спросил Уайтхед. Он был похож на гончую, почуявшую верный след.
     - А то и значит. Он стал брать книги о драгоценных и полудрагоценных камнях, об их изготовлении и применении в промышленности и всё, что с этим связано. А через неделю я наткнулся на него в парке, правда, не узнал, но когда приехала полиция, и его сняли с дерева, я сразу понял, что это бедняга Тейлор. Чаю хотите?
     - Да, не откажемся, - кивнул я. В голове была непривычная пустота: совершенно никаких предположений по поводу вышесказанного. 
     Пока библиотекарь заваривал чай на кухне, Уайтхед и я прошлись несколько раз по комнате, в надежде найти что-то странное, но ничего подобного не находилось. Как только послышались шаги Бёрка, несущего чайник с заваркой, мы снова уселись на диван и коротко переглянулись: «Ну, что думаешь?», - сказали глаза Уайтхеда, «Я в полной растерянности!», - ответили ему мои.
     - Вам в какую налить, в красную или синюю? – поинтересовался Бёрк, ставя с подноса на стол кружки.
     - В синюю, - подумав, сказал Уайтхед.
     - Тогда вам – в красную, - сказал  хозяин, наливая мне чай. – Итак, что вы хотели бы ещё узнать?
     - Скажите, а когда он первый раз взял книгу по минералогии? – Уайтхед почему-то вцепился в этот факт так, как будто это было действительно чем-то важным.
     - По-моему, августа этак тринадцатого-четырнадцатого. Помню, в тот момент, когда он пришёл, по телевизору что-то про День рождения Фиделя Кастро говорили: то ли что его планируется отметить, то ли как его уже отметили, точно не скажу. В любом случае, можно уточнить по картотеке.
     -  Мы были бы вам очень признательны, если бы вы это сделали, - сказал Уайтхед, - нам очень важна каждая деталь этого происшествия. А теперь мы пойдём,  - сказал он, поднимаясь и залпом допивая чай, - но перед уходом позвольте задать вам один вопрос.
     - Да, пожалуйста, - сказал Бёрк, распахивая входную дверь.
     - Скажите честно, вы страдаете дальтонизмом?
     Было видно, что данная фраза застала библиотекаря врасплох, поэтому он немного подумал, прежде чем ответить.
     - Н-нет, не думаю, у меня большой водительский стаж, а в Америке водительские права, насколько я знаю, дальтоникам не вручают.
     - Странно, - Уайтхед почесал подбородок, - тогда почему вы налили мой чай в красную кружку, хотя перед этим я попросил налить в синюю?
     - Вам показалось, - мягко возразил Бёрк, провожая нас в коридор, - я очень щепетилен в таких вопросах, и могу чем угодно поклясться, что вы пили из синей.

    
                11:15

      - Ну, как впечатления? – спросил я, как только мы оказались на улице.
      - Противоречивые, - коротко отозвался Уайтхед, - с одной стороны ничего особенного, но вот учебник по минералогии и внезапный дальтонизм Бёрка меня, всё же, настораживают. Я мог бы понять, если б он перепутал зелёную кружку с синей, там, всё-таки, присутствовала бы холодная цветовая гамма, но синюю с красной… Нет, здесь что-то не так.
     - Хотел бы я сказать, что это просто невнимательность, да не могу, - сказал я, вспоминая уверенный взгляд библиотекаря, тыкающего в красную кружку и называющего её синей.
     - Насколько я помню, Тейлор обнаружил предыдущего самоубийцу в конце июля, когда прогуливался вдоль железнодорожной насыпи и стал свидетелем смерти старика, бросившегося под поезд. В папке Алека есть подробный полицейский рапорт об этом. За неделю до собственной смерти он неожиданно увлекается минералогией… не оккультизмом, не статистикой самоубийств, не психологией. – Уайтхед зябко повёл плечами и посильнее затянул пояс плаща. – Знать бы, что он там пытался найти.
     - Сколько вам понадобится времени, чтобы составить картину происходящего.
     - Нисколько, - лицо Уайтхеда дёрнулось, - фактов катастрофически мало, после их обработки мне нечего будет подставить в мою формулу.
     - И что же вы предлагаете? – спросил я.
     - Ждать, ждать и быть внимательным. Как это ни печально, но, насколько я разобрался в этом деле, смерть библиотекаря – вопрос времени. Наша задача - извлечь из неё по максимуму пользы, чтобы можно было попытаться спасти остальных.


                01:00

     - Джошуа, Джошуа, откройте, это я, Алан!! Да открывайте же, чёрт бы вас побрал!! Ну же, Джошуа!
     Признаться, я не сразу понял, что голос Уайтхеда взывает ко мне наяву, но он и правда стоял за дверью и тарабанил в неё, что было сил.
      Бросив взгляд на светящееся зелёное табло электронных часов, я нащупал ногами тапочки и поплёлся открывать, по дороге придумывая ругательства, которыми вознагражу гениального математика за столь поздний визит.
     - Какого… - начал было я, открывая дверь, но договорить не успел. Уайтхед, растрёпанный  и безумный, схватил меня за виски и, не давая раскрыть рот, густо зашептал:
     - Мне только что звонил библиотекарь! Помните, три дня назад, когда мы беседовали с ним, вы оставили ему наши номера телефонов, на случай, если он вспомнит что-нибудь важное по делу Тейлора? Так вот, он мне позвонил, представляете? Он позвонил мне!
     - И что же он сказал? – сонная оторопь потихоньку отступала, по крайней мере, я уже понимал, что Уайтхед пытается сообщить мне нечто важное.
     - В том-то и дело, что ничего!
     - Это как? – нет, видимо, я ещё не совсем проснулся.
     - А вот так! Он позвонил мне в гостиницу, назвал моё имя, представился, а когда меня с ним соединили, он просто закричал, он кричал несколько минут так сильно, что аж охрип, а потом в трубке наступила тишина. Мы должны ехать к нему!
     Не медля больше ни секунды, я начал одеваться. Когда я, уже одетый, спускался по лестнице, Уайтхед нетерпеливо прыгал возле такси, которое он, вопреки своим принципам вызвал, чтобы приехать сюда и увезти нас к Бёрку.
     Минуты нашей поездки к дому библиотекаря показались мне вечностью. Уайтхед, чтобы снять напряжение, вовсю вывернул ручку громкости радио и подпевал дрожащим голосом какой-то глупой песенке, путая слова и сверкая белыми от испуга и предвкушения глазами.
     Как только мы поравнялись с домом, Уайтхед прямо на ходу выскочил из машины и нырнул в подъезд, хотя по дороге мы договорились, что я с оружием пойду первым. Сбивая дыхание, я пулей преодолел три этажа, не столько стремясь успеть к Бёрку, сколько пытаясь догнать Уайтхеда, который шелестя плащом, неуловимым призраком маячил на два пролёта впереди.
     Поднявшись на нужный этаж и вытаскивая на ходу пистолет, я изо всех сил бежал по коридору к двери, которая и в этот раз была не заперта, и в которую уже входил Уайтхед. Влетев вслед за ним в квартиру библиотекаря, я увидел следующее – небольшой костёрчик, который уже затухал, не в силах переварить кучу брошенных в него папок с четырёхзначными номерами на обложках, и сидящего за столом Бёрка, преклонившего голову  на скатерть.
      Я сперва подумал, что он спит, но увидев в правой руке, безвольно свисающей почти до самого пола, крепко сжатую, до белизны в костяшках, опасную бритву, решил не спешить с выводами. Кроме того, на пол натекла приличная лужа крови, которая струилась, вероятно, из располосованного горла библиотекаря, чьи раны из-за положения тела не были видны. В левой руке Бёрка, расслабленно лежащей на столе, в синей кружке дымился свежезаваренный чай.
     Я попытался было приблизиться к трупу, но, услышав тихое рычание, отступил. Из соседней комнаты, виляя задом, неторопливо вышел чёрный, как дьявол, ротвейлер и, приблизившись к постепенно увеличивающейся луже крови, принялся шумно лакать из неё. Глянув в этот момент на Уайтхеда, я заметил, как его лицо задёргалось, после чего он неожиданно вытащил из-за пазухи плаща пистолет и, почти не целясь, выстрелил псу в голову, которая разлетелась словно спелый арбуз. Комната тотчас же наполнилась тошнотворной вонью, составленной из ароматов пороховой гари, дыма от чадящего костерка и холодного острого запаха крови. В коридоре послышались испуганные и раздражённые голоса жильцов, а где-то на улице завыла сирена.
     - Что вы, чёрт бы вас побрал, себе позволяете? – я попытался отобрать у математика пистолет, который тот ловко спрятал куда-то в недра плаща.
     - Джошуа… простите… но некоторые вещи просто невыносимы…  - сказал он, тяжело опускаясь на зелёный диван. – Давайте поскорее осмотрим здесь всё до приезда полиции, я уверен, что кто-нибудь её уже вызвал.

    
                10:11

       Утром следующего дня, после того как все формальности относительно самоубийства библиотекаря были улажены, я и Уайтхед, оба невыспавшиеся и утомлённые всей этой историей в целом, решили опросить всех немногочисленных участников дела Тейлора-Бёрка. Подбросив монетку, мы определили, кто куда пойдёт; мне выпало пообщаться со старшим библиотекарем университета, под руководством которого работал покойный, Уайтхед отправился изучать контакты мёртвого студента.
     В самом начале мне не повезло: в этот день мисс Франк не работала, поэтому сразу из университета я поехал за город, в унылый квартал, в котором проживала начальница нашего самоубийцы.
     Проплутав около получаса по незнакомому району, я всё-таки отыскал нужный мне дом и, припарковав машину, позвонил в дверь. Старушка, открывшая замок, вызвала у меня искреннюю симпатию. Судя по ночной пижаме, в которой она меня встретила, у мисс Франк была милая особенность спать допоздна в свой заслуженный выходной. Я тут же был усажен в удобное кресло, напоен кофе и всячески обласкан пирожными домашней выпечки.
      - Так что вы хотите у меня узнать, Джошуа? – приветливо осведомилась она, внимательно глядя мне в глаза поверх тонких очков.
      - Только одно: не было ли у вашего подчинённого каких-либо странностей, допустим, не страдал ли он дальтонизмом, или перепадами настроения, или чем-нибудь ещё в этом духе.
     - Дальтонизмом… - женщина нахмурилась, - странные вы, однако, задаёте вопросы, детектив. Я, конечно, была потрясена смертью Шона, но я не настолько потрясена, чтобы не вспомнить каких-либо странностей, которые за ним водились. Может, это его увлечение собакой подпадает под разряд необъяснимого? За все те годы, которые он у нас проработал, я ни разу не видела его с женщинами.
     - Нет, - я глубоко вздохнул и потёр виски. – Всё, что вы сообщили мне о нём – это не то, что я ищу. Я видел много подобных людей, мизантропов, предпочитающих общество животных нормальному человеческому общению, но ни один из них не покончил жизнь самоубийством. Здесь дело в чём-то другом…
     Мы помолчали, погрузившись каждый в свои мысли. Я сидел, подперев голову руками, и смотрел на пёстрый ковёр, чьи психоделические узоры роились так же безумно, как и мои версии произошедшего.
     - А, может быть, вы пытаетесь заглянуть слишком далеко? – голос старой библиотекарши вырвал меня из тяжёлых дум.
     - Что вы имеете в виду? – спросил я.
     -  Я хотела сказать, что если ответ находится где-то на поверхности? Может, вы слишком глубоко копаете? Может быть, решение у вас перед глазами? Сколько на свете происходит обыденных вещей, принимающих неприемлемую форму. Я полагаю, что самоубийство, пусть даже и при таких странных обстоятельствах, остаётся всего лишь самоубийством, тем более, что Шон никогда не считал себя счастливцем, берущим судьбу в свои руки: он и в библиотекари-то пошёл от неумения реализовать себя в какой-нибудь мужской сфере. Возможно же такое, что в нём накопилась злость, неудовлетворённость и отчаяние, заставив в один ужасный день наложить на себя руки. Или вы исключаете такой вариант развития событий?
     - Да нет, не исключаю, - сказал я.  – Но обстоятельства, о которых я не имею права сообщать, указывают на то, что это не было обычным самоубийством, а Бёрк - не был обычным самоубийцей, следовательно, по логике мне необходимо узнать о нём что-то из ряда вон выходящее. Чего у меня до сих пор не получилось.
     Сказав это, я встал:
     - Мне пора, мисс Франк, спасибо вам за кофе и добросовестную попытку содействия. Если что-то вспомните – свой телефон я вам оставил.
     - Он был тихий и спокойный, мало что могло его вывести из равновесия. – Женщина, словно не слыша моей последней фразы, продолжала сидеть в кресле, теребя в руке чайную ложку. – Я не знаю, насколько это важно для вас, но только на моей памяти произошёл один эпизод, когда Шон проявил себя несвойственно.
     - Что это был за эпизод, - спросил я, впрочем, без особой надежды.
     - Он чуть не избил студента, - старушечье личико библиотекарши сморщилось, вспоминая подробности. – Он его чуть не ударил за то, что тот наследил в читальном зале. Тогда был сильный дождь, и парень, видимо, не счистил как следует грязь с башмаков. Да, Шон тогда сильно разозлился – он тряс студента за плечи и что-то кричал ему, показывая на грязь. Не знаю, насколько это для вас важно…
     - Скажите, - спросил я, снова присаживаясь, - что, по-вашему, так разозлило Бёрка?
     - Конечно же то, что студент испачкал пол. Шон просто ненавидит любые проявления беспорядка.
     - Вы уверены, - спросил я, вспомнив загаженный диван, пыльные углы и неприглядный внешний вид самого хозяина.
     - Абсолютно, - мисс Франк утвердительно кивнула головой. – Были бы вы у него дома, вы бы поняли, о чём я толкую: его квартира больше похоже на жилище робота, настолько там всё безупречно. Помню, я всегда удивлялась, как ему удаётся поддерживать такую чистоту, если он живёт с собакой?..


                15:43

     Мы договорились встретиться с Уайтхедом в пиццерии в четыре часа дня, но я подъехал раньше, так как уже освободился и никуда больше, в принципе, не успевал. Здесь было довольно приятно находиться: тихая музыка, вежливые официантки и хорошая звукоизоляция, не пускающая в помещение уличный шум. Сделав заказ и заняв столик у окна, я попытался было привести мысли в порядок, но звякнул дверной колокольчик, распахнулась входная дверь, и на пороге возник Уайтхед в своём вечном плаще. Признаться, я несколько удивился, зная о непунктуальности учёного, но предположил, что он, как и я, закончил свои дела раньше.
     А Уайтхед, тем временем, отыскал меня глазами и, пройдя через зал, плюхнулся напротив.
     - Ну, как успехи? - спросил я.
     - Отлично! – математик так и сиял. – Мне удалось узнать кое-что действительно интересное, но об этом я расскажу позже, сначала вы.
     - Вот интриган! - сказал я, делая глоток кофе, - ну ладно, если вкратце, то единственное, что представляет интерес в разговоре с начальницей покойного, так это то, что наш библиотекарь был жутким чистюлей, что, согласитесь, не вяжется с тем, что мы с вами наблюдали.
     - Надо же, - Уайтхед покусал губы, - это может оказаться полезной деталью, но в любом случае, для обработки данных мне придётся самому с нею встретиться. Есть куча нюансов, которые мне нужно получить, так сказать, из первых рук.
     - Как вам будет угодно, - я сделал ещё глоток, - ну, а у вас что?
     - Сейчас расскажу, - Уайтхед подозвал официантку и заказал тарелку спагетти. – В общем, мой день сложился так: сначала я отправился в университет, в котором работал Бёрк и учился Тейлор. Моей целью, как вы помните, был опрос однокурсников и друзей студента, но когда я попытался выяснить, где мне искать друзей Тейлора, парня с церебральным параличом, бывшего студента факультета прикладной механики, трагически погибшего в первой половине августа, выяснилось, что никто о таком здесь не слыхивал.
     - Не может быть! – от неожиданности я поперхнулся кофе.
     - Именно так всё и было, - кивнул Уайтхед. – Тейлора не оказалось ни в одном официальном документе университета, его никто не узнавал в лицо по той фотографии, которую вы мне дали. Была парочка других Тейлоров, но все они были живы-здоровы и никакой связи с нашим делом явно не имели.
     - И что же вы предприняли? – спросил я.
     - Я отправился в библиотеку и пролистал подшивки газет за август. В одной из них я нашёл достаточно подробную информацию о парнишке. Джошуа, мы были очень невнимательны, изучая эти два случая, и в этом отчасти есть и моя вина, ведь это я настоял на том, чтобы мы выбросили из головы всё, касающееся студента, а оказалось, что ничего лишнего здесь быть не может… Иными словами, мы упустили из виду то, что Тейлор был иногородним. Он учился в университете с похожим названием за сотни миль отсюда, а в наш город приехал за день до смерти. Это его второй и последний приезд к нам: в первый раз он посетил друзей по переписке, но беда парня в том, что за день до убытия Тейлор стал свидетелем смерти старика, он дал показания и уехал к себе. А вот для чего ему понадобилось приезжать в наш город перед смертью – загадка.  Бёрк не мог знать Тейлора, хотя бы потому, что никогда ранее с ним не встречался. Более того, осмелюсь предположить, что первая и последняя их встреча прошла в том самом парке, в котором паренёк повесился.
     - У меня нет слов, - сказал я, отодвигая пустую чашку кофе. – Но всё-таки, что вы сделали дальше?
     - Я созвонился с библиотекой того университета, где действительно учился Тейлор…
     - И что же вам удалось там узнать? – у меня уже не хватало терпения, чтобы слушать не перебивая.
     - То, что, согласно записям, тринадцатого августа Тейлор, студент факультета прикладной механики, впервые взял книгу по минералогии. 


                11:00

     Прошло чуть больше месяца с момента нашего разговора в пиццерии. За всё это время я виделся с Уайтхедом три или четыре раза. В каждую нашу встречу он уверял меня, что разгадка близка и что ждать осталось совсем недолго и исчезал. Последний наш разговор получился довольно натянутым. Я, как и в прошлые разы, делился своими гипотезами по поводу дела Тейлора-Бёрка, пока не стал замечать, что Уайтхед меня не слушает. На минуту мне показалось, что математик до всего уже додумался сам, а меня слушает лишь из вежливости. В одну из неловких пауз, возникших в нашей беседе, Уайтхед просто взял с кресла свой плащ и, не прощаясь, вышел за дверь.
     Две недели от него ничего не было слышно, к телефону он не подходил, а я стал понемногу терять интерес к делу самоубийц, тем более, что после разговора с мисс Франк ничего заслуживающего внимания мне разузнать не удалось. Я уже собирался благополучно забыть обо всём случившемся, как в один из последних дней осени Уайтхед дал о себе знать. Он позвонил во время завтрака и назначил встречу за городом, а на все мои вопросы отвечал, что при встрече всё объяснит.
     И вот я стою в назначенном месте в назначенное время и жду Уайтхеда. Справа от меня – прямое как стрела шоссе, спереди – жиденькая лесополоса из клёнов и диких яблонь, сквозь которую петляет едва заметная тропинка. Слева и сзади, насколько хватает глаз, бескрайнее поле, покрытое жухлой травой. За лесополосой в туманной дымке синеет река, а за ней - город. 
     Уайтхед, как я и ожидал, пришёл ко мне со стороны леска. Он выглядел усталым, а лицо имело неприятный восковой оттенок, какой бывает обычно у покойников.
     - Доброе утро, Джошуа, - сказал учёный, протягивая руку для пожатия.
     - Не знаю, уж насколько оно доброе, - хмыкнул я, быстро оглядев учёного. Но Уайтхед, похоже, думал, что мои слова  адресованы погоде.
     - Ничего страшного, немного пасмурно и ветрено, но завтра на пару дней выглянет солнце. Давайте пройдёмся по саду, мне надо кое-что вам сказать.
      Мы пошли по тропинке вглубь скопления низкорослых деревьев, которые как ни назови: парком, лесом или садом, ни до одного из названий не дотягивали. Да и вообще, пейзаж вокруг, включая хмурое небо, затянутое тучами, был на редкость уныл. Даже багрянец листвы вызывал скорее раздражение, чем ностальгию по тёплым денькам.
     - Я разобрался в нашем деле, - вдруг сказал Уайтхед.
    - Вы действительно разрешили эту загадку? – глупый вопрос, я и так знал, для чего учёный попросил о встрече.
      - Я разобрался в этом деле, - повторил он, - я нашёл все ответы на наши вопросы, никаких сомнительных фактов, не укладывающихся в общую концепцию. Всё проверено, перепроверено, верифицировано и, мать его, истинно.
     Я не нашёлся, что сказать, поэтому Уайтхед продолжил:
     - Мне надо быть в Бразилии на конференции футурологов. Обратно в город я не вернусь. Самолёт сегодня, так что это, вероятно, последняя наша встреча. Подробный отчёт по нашему делу я оставил в банковской ячейке. Это на случай, чтобы вы не приставали ко мне с вопросами, так как я очень спешу. В записях – всё необходимое для понимания сути происходящего.
     Мы помолчали. Признаться, мне был неприятен сухой тон математика, который за прошедший месяц успел стать для меня другом. По крайней мере, я относился к нему именно так.
     - Всё, Джошуа прощайте, тут за поворотом  меня ждёт такси. Ячейку откроете вот этим ключом. – Уайтхед высыпал на ладонь несколько ключей и начал перебирать их длинными тонкими пальцами, зачем-то комментируя вслух:
     - Нет, не этот… и не этот… Ага, вот!.. – он выбрал два совершенно одинаковых ключа и поднёс их к глазам:
      - Синий от чемодана, красный – от сейфа, - громко сказал он, протягивая мне один из ключей. – На удивление похожи, мне пришлось пометить их разноцветными маркерами.
     Сунув его мне в руку, Уайтхед, не говоря больше ни слова, развернулся и пошёл куда-то вглубь лесопарка, оставив меня стоять посреди тропинки с кусочком металла в руке и с неприятным осадком на сердце.
     Идя назад к автомобилю, я не переставая думал о том, что скоро всё закончится. Но чем дольше я думал об этом, тем меньше мне хотелось знать подробности неуловимой проблемы. Чем-то гнетуще-тоскливым веяло и от обстоятельств дела, и от последней встречи с Уайтхедом, и вообще от всего, что в последнее время попадалось на глаза.
     Выйдя к стоянке своего авто, я присел на кузов и закурил – впервые за этот месяц. Где-то вдалеке, со стороны шоссе прозвучал хлопок, вероятно, у многотонного грузовика лопнула шина. Ветер крепчал, заставляя слезиться глаза, к тому же начал накрапывать дождик.
     Сев в салон, я запустил руку в карман плаща, выуживая оттуда ключ зажигания, но вытащил ключ от банковской ячейки. Уже собираясь бросить его обратно, я на секунду задумался, а после поднёс поближе к глазам. На круглой плоской поверхности стояла синяя галочка.
    - Синий – от чемодана, красный – от сейфа… - прошептал я, вспомнив слова Уайтхеда. Стало очевидным, что рассеянный математик дал мне по ошибке не ту вещь. Выйдя из машины, я быстрым шагом направился назад. Почему-то у меня была твёрдая уверенность, что Уайтхед никуда не уехал, обнаружив свою ошибку. Наверное, он сейчас стоит где-нибудь под деревом, прячась от редких капель дождя, и ждёт, пока я найду его и обменяю ключи.
     Несмотря на малочисленность деревьев и в связи с этим хорошую обозреваемость территории, Уайтхеда, тем не менее, нигде не было видно.
     Наконец, я заметил его сидящим под одним особенно уродливым клёном. Я хотел было окликнуть учёного, но, подойдя ближе, понял, что необходимости в этом не было. Тогда же стало понятно, что именно я принял за звук лопнувшей шины.
     Уайтхед сидел, прислонившись к стволу, чуть склонив голову набок. Черты лица математика ещё больше заострились, а выражение его было как у человека, не вынесшего тяжести собственного поступка.
     Присев перед ним на корточки, я закусил ладонь зубами, чтобы не расплакаться, и бережно пригладил соломенные волосы, взъерошенные выстрелом. На пальцах осталась кровь.


                18:48

     Я наконец-то прибыл домой. Из полицейского участка я сразу направился в банк, и до его закрытия успел забрать записи Уайтхеда. Теперь они лежали на столе: жиденькая пачка рукописных листов – всё, что осталось от учёного. Мне, если честно, было не по себе не то, что читать их – держать в руках было тошно. Я отдавал себе отчёт в том, что Уайтхед стал очередной жертвой проклятой закономерности, ведь именно он первым увидел труп Бёрка, а так как никто иной как я нашёл Уайтхеда, то следующая очередь – моя. Единственной причиной, по которой я оттягивал прочтение записей, было опасение, что я столкнусь в объяснении с чем-то фатальным, с чем-то, против которого были бессильны мозги математика и будет бесполезен мой полицейский жетон. Но, с другой стороны, как ни оттягивай знакомство с проблемой, решение от этого само по себе не возникнет.
     Я докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице и взял из стопки первый листок.

     «Здравствуй, Джошуа! Никаких слов не хватит выразить моё сожаление по поводу всего случившегося. Если ты читаешь эти записи, значит, я уже далеко отсюда, если вообще не мёртв. Мне очень важно, чтобы ты не оказался свидетелем моей смерти, так как в противном случае никаких шансов у тебя не останется…»

     Я закрыл глаза и перевёл дух, и лишь спустя пару минут нашёл в себе силы продолжить.

      «Я хотел бы запомниться тебе таким, каким был в первые наши встречи, так как лишь тот я – настоящий. Всё, что ты заметишь странного, неприятного и чуждого во мне – уже не я. Но, несмотря на всё случившееся, надо искать плюсы в сложившейся ситуации, именно это нам и остаётся, верно? А плюс здесь один, зато какой! Я нашёл причину происходящего, найти которую оказалось мудрено, мой метод справился с поставленной задачей и это будет последнее, с чем справился мой метод, потому что ни времени, ни желания на развитие собственной концепции у меня уже не будет.
     Итак, хорошая новость – я выяснил суть произошедшего (происходящего), плохая же новость состоит в том, что это нам ничего не даёт в плане личного спасения, поэтому приготовься прочесть в одной из газет мелким шрифтом заметку о странном самоубийстве эксцентричного доктора прикладной математики и матлогики Алана Дж. Уайтхеда. Но довольно демагогии, пора переходить к теме этих записей.
      Главным вопросом, стоящим на повестке дня, является вопрос о характере причины, заставляющей людей совершать самоубийство. Этот вопрос и занял место переменной в моём уравнении. Попутно я подвергнул анализу все факты, известные нам о Бёрке и Тейлоре до и после встречи с самоубийцами. Оставалось только набраться терпения, а результаты не заставили ждать себя долго.
     Признаться, я сначала подумал, что в уравнение закралась ошибка, хоть это и исключено, так как характер и структура моих формул такова, что любая ошибка выбрасывается за пределы уравнения автоматически. Тем не менее, весь мой спектр проверок упрямо указывал на сам инструмент поиска, что было более чем странно. Мне бы уже на этом этапе задуматься о происходящем, но меня всецело захватили собственные переживания, которые начались недели через две после того, как мы нашли Бёрка мёртвым.
      Началось всё с того, что я несколько раз просыпался ночью от странных состояний, захлёстывающих меня с головой. Так, один раз я проснулся от собственного смеха, причём никакой видимой причины для хохота у меня не было. А однажды проснулся от ощущения неприятной влажности подушки. Как оказалось, причиной её сырости был тоже я, проливший на неё во сне не меньше литра  слёз. Тогда я не придал этому значения, но через пару дней состояния усугубились: теперь я не мог спать от ощущений беспричинной тоски, тревоги, ужаса, радости, влюблённости и ещё Бог знает чего. Эмоции были невероятно острыми и  совершенно безосновательными, они, что называется, в прямом смысле «душили».
     И вот настал момент, когда всё разом прекратилось. Я вскочил, как всегда в семь утра, в хорошем расположении духа – за ночь я ни разу не проснулся от этих неестественных переживаний. Позавтракав, я отправился в душ, чтобы привести себя в порядок, и остался в нём на пару часов.
     Что я там делал, Джошуа? Ответ прост: я пытался помыться. Нет, мне не отключили воду, я просто не знал как добиться того, чтобы струя воды лилась. Я бил по кранам ладонями, тряс шланг, пинал раковину. Я понимал всю абсурдность ситуации, я помнил все действия, которые совершал раньше, чтобы добиться желаемого, но я НЕ МОГ применить свои знания на практике, будто кто-то препарировал мне мозг, удалив ту его часть, которая отвечала за использование приобретённого опыта. Несколько раз я возвращался в ванную, чтобы «с наскока» одолеть проблему, но как только я оказывался в душевой, мои пальцы бессильно скользили по поверхности кранов, не зная, каким образом вступить с ними в контакт.
     Дальше – больше: в какой-то миг я понял, что утратил ощущения красного цвета и направления в пространстве. Я видел красный цвет так же, как видишь его ты – это не внезапно развившийся дальтонизм, но я не могу идентифицировать его как красный. Видя и помня этот цвет, я могу положить окрашенный в красный предмет рядом с зелёным или жёлтым, и несмотря на явный и хорошо заметный диссонанс цветовой гаммы, тем не менее, для меня он будет очень гармонично отождествляться с иным оттенком. Именно по этой причине я пометил ключи. Если бы я дал тебе не тот, ты бы меня поправил, сам я уже не в состоянии разобраться.
     А с пространством проще – я начисто утратил понимание права и лева, поэтому вынужден в последние дни передвигаться исключительно на такси, так как сам до места за пределами видимости добраться не в состоянии.
     Признаюсь, я это как-то не связывал с нашим делом, пока не стал замечать, что изо дня в день меня преследует один и тот же сон: абсолютная чернота, на фоне которой неподвижно висит невероятных размеров бриллиант, внутри которого по геометрически выверенным траекториям мечутся какие-то тёмные точки. Когда бриллиант как живой стал возникать перед внутренним взором каждый раз, как я закрывал глаза, я ещё не придал этому значения. Но вот когда, моргая, я на доли секунды стал фиксировать его присутствие, из-за чего создавалось впечатление, будто я смотрю на мир через драгоценный камень – тут я всерьёз обеспокоился. Я понимал, насколько мне хватало моих скудных познаний в медицине, что это уже даже попахивало не неврозом, а органическим повреждением мозга.
     Изо дня в день я чувствовал, что со мной происходит что-то не то. Я не испытывал никаких болей или навязчивых идей, но у меня возникало порой чувство, будто кто-то тестирует меня, словно запущенную в эксплуатацию машину: вот тут подкрутили, там выключили, здесь приклеили. А машина, в свою очередь, замерла от страха и не может постичь, что с ней происходит, потому что механик попросту не попадает в фильтр её восприятия… Вот так и я  был поражён, насколько естественно кто-то находит ко мне доступ, ко всем тайным уголкам, до которых я сам добраться не в состоянии, поражён, а сделать ничего не могу. Ни помешать, ни попросить, ни вступить в сотрудничество, потому что никакого буфера обмена между нами не существует, лишь волею случая кто-то по своей природе получил доступ ко всему моему внутреннему богатству, а я даже протест заявить не в состоянии. Джошуа, я не случайно провожу такую аналогию, из сказанного ниже станет ясным, почему я так делаю, а пока, следуя логике повествования, расскажу, что было дальше.
     Итак, озабоченный последними событиями, я, несмотря на свою феноменальную рассеянность, всё же умудрился связать несколько фактов воедино, в частности, учебники по минералогии, которыми вдруг увлёкся Тейлор и настырность бриллианта, появляющегося перед внутренним взором. Стало очевидным, что симптомы у нас оказались общими, что, как ты понимаешь, не могло меня обрадовать. Произведя соответствующие корректировки, я снова запустил процесс поиска сути событий, учтя показания предыдущей проверки. Некоторые догадки натолкнули меня на одну очень странную мысль, подтверждение которой было спрятано в последних результатах, тех, которые указывали на метод проверки как на причину цепи самоубийств, что, в принципе, невозможно.
     Мой способ прояснения реальности хорош тем, что он отлично работает в обратную сторону. Иными словами, помещая гипотезу в результат, мы гораздо быстрее можем верифицировать известные  факты, выискать, таким образом, новые, и найти железные доказательства истинности или ложности сути события. А если запустить оба процесса одновременно: упомянутый выше, с условно истинным результатом и более медленный, который вычисляет правду по известным фактам, и они при окончании анализа сойдутся более чем на восемьдесят процентов, то мы получим истину в последней инстанции со всеми вытекающими отсюда последствиями.
     Признаюсь, выдвинув гипотезу и получив её обоснование, я ещё не слишком верил в происходящее, уж больно нереальным оно мне казалось. Когда же результат поиска сути по введённым в уравнение фактам дал тот же самый результат с небольшой дисперсией, я схватился за голову, ибо мне стало ясно, что я обречён.
      Джошуа, от этой болезни нет лекарства и каждый, кто ей болен – умрёт. Пройдут тысячелетия, а самоубийства будут продолжаться, и никто на всём белом свете не заинтересуется ими, потому что прирост населения всё скроет. Никакие меры не смогут это предотвратить, по той простой причине, что настоящий убийца кроется в таких невообразимых далях, до которых никому из ныне живущих вовек не дотянуться. Я не зря проводил аналогии с машиной, которую испытывает мастер. То, что приведёт впоследствии к моей смерти, умеет разбирать людей на шурупы, оставаясь при этом безнаказанным. До него не достучишься и не домолишься, его не разжалобить и не подкупить, с ним не вступить в контакт хотя бы потому,что ни один из видов нашей коммуникации ему не доступен, так как он и есть сама эта коммуникация.
     Джошуа, мы столкнулись с самой поразительной формой жизни на Земле, причём поразительной от слова «разить». Это невесть каким образом нашедшая зазор в нашей реальности логическая структура. Любое понятие языка действует на своём уровне в своей порой парадоксальной логической Вселенной, регулируя отношения между людьми и вещами. Раньше мы думали, что физические явления производят язык, вынуждая придумывать общие для всех названия, теперь же мы видим, что логические структуры автономны. И одна из них действует в нашем городе! Это, кстати, объясняет, почему при выяснении причины самоубийств, логическое уравнение замыкалось само на себя.
       Если оперировать голыми фактами, то складывается примерно такая картина: когда-то давным-давно, неизвестно когда, а может быть, совсем недавно в мире появился организм, состоящий из семантической плоти, знаково-символической оболочки, как любое другое понятие «ложка», «яблоко», «взросление», но – почему-то с самоидентификацией, то есть с ощущением собственной неповторимости. Что эта за логическая структура, и за каким действием реального мира она была закреплена мы вряд ли когда-то узнаем. Далее, как всякий развивающийся организм, структура начинала усложняться, и ничего бы страшного в этом не было, ведь слово «человек» тоже потихоньку вбирало в себя с каждым столетием всё больше и больше смыслов, признаков, читай, развивалось, да только наш логический паразит каким-то ирреальным способом самоорганизовывался не извне, как любое другое понятие, а изнутри, по своим собственным законам. Вторым чудом этого существа было проникновение в мир материальных объектов, что позволило ему своими волевыми действиями физически менять события этого мира, будто оно состоит из плоти и крови, что нереально вдвойне.
     Но для развития в материальной Вселенной нужен ресурс, который приходилось отбирать, так как никто его по доброй воле не подарит. Это объясняет, почему самоубийства происходили именно так, как они происходили. Логический паразит, пребывая в человеческом сознании, как носителе логико-семантических структур (коими животные не обладают)  достраивал сам себя с помощью чужих понятий, отбирая саму основу действия, заключённую в понимании той или иной закономерности. Это объясняет, почему никакие воспоминания не могли помочь мне повернуть кран в душевой: воспоминания о прожитом опыте – всего лишь слепок истинного знания, визуально сохранённого в сознании, но полностью украденного, будто его и не было.
     В очереди интересной игры под названием «Я познаю мир» стояло цветовое различение. Если вспомнить, что идентификация красного была отнята у меня, то Бёрк, вероятно, пожертвовал синим цветом. Можно только посочувствовать тем беднягам, которые были обобраны до нитки в начале деятельности логического организма. Наверное, они становились сумасшедшими задолго до самоубийства.
     Как видишь, это объясняет многие странности библиотекаря, который даже не мог отдать себе отчёт, что же с ним происходило. Уже перед самой своей смертью, он, видимо, почувствовал приближение чего-то страшного, но его ограбленного разума хватило только на то, чтобы связаться со мной и орать в трубку. Орал он потому, что ему надо было срочно рассказать о своих подозрениях, но к его несчастью, все составляющие речи были в этот момент спешно разрушены паразитом, почуявшим угрозу. Вот и вся причина странностей.
     Не удивлюсь, если такой же набор обнаружится у остальных погибших. Если ты внимательно листал папку Бричера, то ты заметил, что люди с высокой психической и умственной деятельностью погибали по прошествии пары месяцев, тогда как бездомные, рабочие заводов и домохозяйки – в течение двух-трёх недель, а то и дней. Это говорит о том, что нашему приятелю было чем поживиться в головах умников и совсем неинтересно пребывать в мышлении всяких маргиналов от интеллектуального труда. Столь короткий срок смены носителя не позволял оному разобраться в своих состояниях и попросить помощи или предупредить остальных.
     Бриллиант, который возникал перед внутренним взором – вероятно, упомянутое существо, или, по крайней мере, то, как оно само себя изображает. Ну, или то, как выставляет его наше восприятие, потому что я очень сомневаюсь, что ему нужно хоть как-то нам показываться – слишком уж чуждым оно является. В любом случае, предмет, символизировавший паразита,  стал последним увлечением несчастного Тейлора, который никак, вероятно, не мог понять причину своего интереса к драгоценным камням.    
     Как ни странно, но структура, несмотря на изолированность от каких бы то ни было проникновений, всё же выпускает что-то из себя наружу, в сознание индивида. В частности, это объясняет феномен ложной памяти Бёрка, который якобы выдавал книги Тейлору. Это воспоминание целиком принадлежало студенту, а впоследствии – паразиту, который при переселении захватил его с собой, и которое было воспринято библиотекарем как своё собственное. 
     Механизм переселения, вероятно, таков: вырезав из мышления нужные ему участки, семантический монстр умервщлял своего хозяина его же руками. Самоубийство, в поражённом логическим вирусом  сознании, в какой-то миг становилось для хозяина необходимым, словно глоток воздуха. Паразиту оставалось лишь изъять кусок осознанности, отвечавший за самосохранение и органично встроить в логическую структуру понятий желание убить себя. Просто убить. Без всяких мотиваций. Секунду назад человек об этом не думал, но вот он зачем-то берёт верёвку и, не до конца осознавая, что именно он делает, вешается в парке.
     Со смертью хозяина паразит умирает также, ведь он пребывает в логическом аппарате мёртвого уже человека, который выходит из строя вместе с физическим телом. Канал перехода в новое тело открывается путём фиксирования сознанием будущего хозяина самого факта наличия мёртвого тела, в котором ранее пребывал паразит. Как только это происходит, в логическом аппарате нового носителя на основе зафиксированных ощущений, как на фундаменте, начинает формироваться уже знакомая нам дрянь, добирая из мыслей, чувств, понятий, эмоций, воспоминаний недостающие «части тела». Иными словами, мы все, словно раковые клетки носим в себе фрагменты его будущего скелета. Таким образом, канал переносит из тела в тело чистую осознанность пришельца из мира идей, осознанность, не имеющую воплощения не то что в физическом плане, но даже и в логическом, что противоречит вообще всему на свете. В новом теле паразит доукомплектовывает себя недостающими логическими частями, так и не переходя в материальный план, становясь, разве, чуть более реальней, чем чистое ничто.
     Вот и всё, что я хотел тебе сказать, Джошуа. В любой миг я могу сотворить с собой нечто страшное, и никакое знание правды не сможет этому помешать. Я умру, а он отправится из меня дальше, по каким-то своим, неведомым нам делам. Да и замечает ли он, что происходит вокруг его деятельности? Как человек давит муравья ненароком, так и эта штука ест, растёт и путешествует только потому, что не может поступать иначе, а не потому, что ненавидит род людской.
     Кто знает, может все самоубийства на свете – его рук дело? Может, мы умираем лишь потому, что миллиарды этих бестелесных существ так хотят, только они не попадают в наше поле восприятия в отличие от одного неосторожного?
      Я не знаю, Джошуа, что с этим делать, тем более, что ничего поделать с этим нельзя, кроме одного: постараться никогда не сталкиваться хоть с чем-то похожим, дабы не стать очередной веткой метро, увозящей это создание непонятно куда. А я прощаюсь с тобой, Джошуа, прощаюсь, потому что мы никогда уже не встретимся.
     Береги себя.
     Бричеру – привет. 
 
    Твой несуществующий ныне доктор прикладной математики и матлогики Алан Дж. Уайтхед».   

     Вот и всё письмо. Я сидел в кресле, пытаясь собрать в одну кучу мысли, вернее то, что от них осталось. Так ни до чего и не додумавшись, я лёг спать.

       
                19:30

     Слабые надежды, что Уайтхед заблуждался – не оправдались. Пару дней спустя я ощущал на себе некоторые признаки из описанных математиком. Обманывать себя не имело смысла, поэтому вставал резонный вопрос: «Что делать дальше?» Можно терпеливо ждать окончания представления и, покончив собой  каким-нибудь экзотическим способом, перебросить заразу дальше: на старшего брата, возвращающуюся из круиза подругу, Бричера, соседей или просто случайных прохожих. А можно было попробовать поступить по-другому…
   Помниться, Уайтхед писал, что паразит, достигнув предела совершенства в одном из хозяев, обогащённый новыми знаниями, сбрасывал семантическую оболочку и, переместившись, начинал выращивать себя заново. Но учёный ничего не сказал по поводу того, что станется с логическим пришельцем, если не дать ему возможности собрать себя до конца. Очень может быть, что канал переброски в другого хозяина не сработает. А как это сделать?.. Я вздохнул. Я знал, как это  сделать.
     Сегодня должен был вернуться Бричер. Ох, и радостные новости я ему сообщу… Придвинув к себе телефон, я набрал его домашний номер, и сразу же услышал бодрый голос:
     - Алло!
     - Шеф, это я, Джошуа.
     - А-а, Джош, привет, я только хотел тебе позвонить. Ну как, ты встречался с Уайтхедом? Есть какие-нибудь соображения по делу самоубийц?
     - Подождите-подождите, - я оборвал радостное щебетание на том конце провода. – У меня есть некоторые ответы, но мне надо на пару дней уехать. Я, чтоб не терять времени, пришлю вам по почте подробнейший отчёт по этому делу. Да, и кстати, можете собирать вещички, вы мне обещали уступить свой кабинет, если я распутаю наш клубок.
     - Да ладно! – трубка восхищённо вздохнула, - ты раскусил это дельце, сукин ты кот! А ну-ка давай, в двух словах…
     - Нет, нет, нет! – я даже замахал руками, - потом, всё потом. В отчёте всё выложу как есть, а все вопросы – после возвращения.
     - Ну, ладно! – Бричер не скрывал разочарования, - так, когда ты вернёшься?
     - Через два дня. Все вопросы – потом.
     - Хорошо, если что – сразу звони, - сказал шеф и положил трубку.
     Ну, вот и всё. Конверт с записями Уайтхеда и своей пояснительной запиской я уже отправил Бричеру, предусмотрительно оставив копию на журнальном столике во избежание недоумения по поводу произошедшего, если письмо не дойдёт. Теперь оставалось только воплотить недавно задуманное.


                23:58

     А что если я ошибаюсь? Что, если всё это одна сплошная затянувшаяся шутка? Может, это не Уайтхед лежит сейчас в морозильной камере морга? Может, не он писал эти записки, и всё происходящее со мной – всего лишь самовнушение? Вдруг я что-то не так интерпретировал и теперь собираюсь сделать непоправимое? А что, если всё само пройдёт или, что ещё хуже, от моего поступка ничего не изменится?
     И на все эти вопросы я знал ответ: нет, не ошибаешься; нет, не шутка; нет, ничего само не пройдёт… Лишь на один вопрос, самый последний, я не знал ответа: является ли моё намерение действительно моим? 


                23:59

     Минуту спустя, я зарядил револьвер одним патроном и выстрелил себе в висок. Перед тем как исчезнуть, я успел заметить разлетающиеся в разные стороны острые ледяные осколки чего-то прозрачного и безупречно-чистого, и были их тысячи, и тысячи, и тысячи…


                00:00